100 главных русских фильмов по версии журнала афиша

100 главных русских фильмов 1992–2013 — Журнал «Афиша»

«Арбитр»

Иван Охлобыстин, 1992

Весь «Арбитр» похож на эту фотографию: очень живописно, но разобраться, что конкретно происходит в кадре, довольно затруднительно

Фотография: Кинокомпания «Круг»

Молодой следователь (Иван Охлобыстин) и его опытный коллега (Ролан Быков) выслеживают серийного убийцу — убивает он при этом почему-то преступников. Страшно манерный и болтливый квазидетектив, весь состоящий из лирических отступлений. Первая и последняя режиссерская работа Охлобыстина. Фигурирует юный Федор Бондарчук в роли фотографа-гея.

Иван Охлобыстинрежиссер, сценарист, актер

— «Арбитр» — это совсем артхаусный проект. Очень красивый нуар, но без всякой надежды на то, что он окупится. Вы про это вообще не думали?

— Я только закончил ВГИК, был отличник, на меня возлагали большие надежды. Но я был реалист и, естественно, понимал, что это кино без всякого варианта окупаемости. Кинотеатры тогда переделывали под мебельные салоны, прокатить его было невозможно. Был вариант с телевидением, но его заполнили сериалы от случайных продюсеров с их бабами в главных ролях. Плюс весь Союз смотрел «Рабыню Изауру». В кино тогда только в виде исключения что-то происходило. Я решил поэкспериментировать, чтобы в будущем, когда все наладится, у меня уже был опыт. Мне было интересно попробовать сделать что-то в стиле нуар. Влияний было много, но этого не надо стыдиться, потому что искусство — это вещь общая. На меня тогда повлиял Годар. Еще в институте мы договорились с оператором Мишей Мукасеем, что будем сотрудничать. Это было выгодно: мне давали две банки пленки — и ему две банки. Мишка быстро подхватил эту эстетику, она ему понравилась и по производству, и как возможность чисто операторские фишки апробировать. Ролан Быков тоже очень меня поддержал — ему понравилась стилистика, сценарий. То есть сразу собралась компания, мы довольно быстро все сняли, потом я сел монтировать и понял, что режиссура — это не мое. Сижу за монтажным столом, потом смотрю на себя в зеркало, и у меня один глаз влево смотрит, другой вправо, я окосел от усталости. Понял, что не нашел еще той темы, за которую готов получить инсульт. И стал писать сценарии.

— Откуда у вас были деньги снять полноценный фильм, позвать туда Быкова играть, Евстигнеева начитывать закадровый текст?

— Тогда еще были в цене те негласные обязательства, которые испытывал каждый художник перед искусством. Когда я обратился к Быкову, он понимал, что я не смогу ему толком заплатить, даже вопроса такого не возникало. Я бы так же поступил на его месте. И с Евстигнеевым была та же история, и с Бондарчуком. А финансировал нас Клуб молодых миллионеров Германа Стерлигова.

Фотография: Кинокомпания «Круг»

— У вас же во ВГИКе был какой-то удивительный курс, половина современных режиссеров, кажется, там учились.

— Да, нам повезло, мы цепанули последнее поколение романтиков. На моем курсе учились Рената Литвинова, Джаник Файзиев, Кеосаян. Я ушел в армию в 1984-м, вернулся во ВГИК в 1986-м и оказался у Озерова (Юрий Озеров, режиссер. — Прим. ред.). Озеров меня искренне не любил, потому что я был резкий молодой человек после армии. Как-то на мастерстве по режиссуре в очередной раз зашел разговор о каких-то баталиях. А я только из армии вернулся — у меня была аллергия на эти железки. И я сказал какую-то грубость. А он мне говорит: «А чего ты сюда пришел — учиться?» Я говорю: «Точно не танки считать». И он на меня обиделся. Потом я встретил в коридоре Таланкина (Игорь Таланкин, режиссер, сценарист. — Прим. ред.), и мы договорились, что мастерству я буду у него учиться, а на все остальное ходить к Озерову. Озеров меня благословил, и с тех пор мы стали с ним лучшие друзья. Позже уже я начал внимательнее приглядываться к тому, что и как он делает, и мне он стал очень нравиться. Это, конечно, было такое поколение гигантов, титанов.

— Вы же с Бондарчуком учились на одном курсе и делали потом вместе очень много всего. Но он при этом был из золотой молодежи, ему контркультуры не хватало, поэтому он так активно во всех ваших проектах участвовал?

— Помню, мы с ним познакомились еще на вступительных экзаменах. У меня была охотничья сумка с фазаном, и он ко мне подошел, сказал, что поступает. Я не знал, кто он, он не знал, кто я. И как-то очень быстро мы освоились. Федор очень талантливый человек. Его очень хорошо воспитали родители. У него и отец такой был: даже завоевывая определенные вершины, он понимал, откуда черпать силу. Он всегда был на короткой ноге с обычными людьми. И Федор это усвоил, его не испортило то, что он находился в мажорской компании. Он внимательно прислушивался к тому, что происходит на улице. Понимал, что в этом залог успеха. Он на самом деле очень мудрый парень.

— Вы часто писали сценарии под себя, в том же «Арбитре» это очень чувствуется. Вам так проще было?

— Конечно, и в «Арбитре», и в «Мытаре», и в «Мусорщике». Ты же свое отдаешь, наделяешь персонажа своими чертами характера, слабостями, сильными сторонами, а окружающий мир описываешь, как ты его понимаешь. Совсем из головы брать, наверное, странно.

— В «Даун Хаусе» была, очевидно, какая-то другая схема?

— Ко мне Рома Качанов пришел и сказал: «У меня есть идея, как экранизировать «Идиота». Я перечитал роман и уложил максимально в полтора часа основные события так, чтобы человек, посмотрев фильм, имел представление, о чем роман. У моей мамы есть знакомая, она была ответственной за государственные экзамены в области литературы, которая говорила так: «Я бы вызвала вас, Иван Иваныч, на дуэль, потому что 63% изложений по теме «Идиот» заканчивались так: «…а потом Парфен Рогожин убил и съел Настасью Филипповну».

— Давайте про 90-е поговорим, у вас тогда образ был яркий и очень скандальный. Вы его специально себе придумали?

— Меня еще во ВГИКе научили, что я должен создать себе реноме, чтобы не я бегал за журналистами, а они за мной. Самым простым и эффектным был гусарский образ. Ему я и следовал, что было несложно в силу юности и бурных времен. Однажды въехал на мотоцикле в метро, выпив бутылку виски. А однажды меня в метро зарезали. Проткнули ножом ногу и живот, так, по скользящей. Но крови было много. Ехала компания выпившая с рамой велосипедной. Напротив сидит человек в очках, они стали над ним подшучивать. Я призвал их к смирению, но, поскольку сам был выпивший, это быстро перешло в короткую ножевую схватку. Их выручила велосипедная рама, они эффектно ей действовали. Меня выкинули на станции, час ночи, и я, как монстр, иду по пустому перрону. И вдруг испуганный милиционер навстречу, я говорю: «Мне бы в медпункт». Он мне показал наверх, я поднялся, там никакого медпункта, а дверь за мной закрыли. На улице — мороз. Я вышел и понял, что умру сейчас. Даже алкоголики убежали, когда увидели, как я мимо ларька проходил. Вспомнил, что рядом живет одна барышня знакомая по ВГИКу, сценаристка. Она отвезла меня в медпункт, меня зашили, у меня была сломана ключица. Привезла обратно, выделила мне комнату. А утром я проснулся от оглушительного гогота и шлепанья какого-то. Меня плавит, я с перевязанной рукой, в полуобмороке открываю дверь, а мимо по длиннейшему коридору сталинского дома ползет на четвереньках голый мужчина, на нем в сапогах сидит барышня, тоже не одетая, и хлещет его тонким брючным ремнем. Гонит его в ванную. Фантасмагория. Потом знакомая мне объяснила, что устроила у себя в квартире публичный дом. Там я и отлеживался. Вечерами играли с барышнями в лото, обсуждали убийство Листьева. Все было целомудренно. А за стеной музыка гремела, шампанское, крики какие-то.

Фотография: Кинокомпания «Круг»

— Это же про то, как реальность и творчество переплетаются, как грань между ними стирается.

— Да, это похоже на фильм. А закончилось все трагично. У всех девчонок одна мифологема была: они заработают денег и вернутся в свой родной город. Так вот — никто не вернулся. Моя знакомая тоже пострадала: через пару лет я узнал, что она тридцать раз ударила клиента своего ножом и потом попала в сумасшедший дом.

— Это же метафора поколения 90-х: либо все заканчивалось совсем печально, либо приходилось резко все менять.

— Все, кто шпарил, жег по полной, — те умерли. Мы поняли, что не хотим умирать. И дальше каждый выбрал свое направление деятельности. Нам был понятен этот убийственный драйв, но мы считали, что еще мало пожили. Нам хотелось еще кино поснимать. Потом кто-то в религию ушел, кто-то в профессию. В общем, выжили сильнейшие.

— Помните, когда вы себе сказали: «Так, стоп»? Это рациональный был выбор?

— Абсолютно рациональный. Но я, во-первых, по сравнению с остальными, не очень-то пил. Я занимался спортом, восточными единоборствами, осваивал ремесла, кузнечное дело, например, мне нравилось путешествовать. Я поездил по миру: по Европе покатался, по Египту, по Тибету, поискал, посмотрел, примерился. Я очень рационально распределил свое время. Потом наступило мгновение, когда я понял, что вхожу в более матерую, сознательную стадию своей жизни. И сердце мое востребовало любви. И тут же я познакомился с Оксанкой. И у нас дальше логично пошло: познакомился с барышней — значит, венчаться надо.

Потом я уехал в Среднюю Азию, где был священником. Это был 2001 год. Потом вернулся и до 2007-го только писал время от времени, в 2007-м начал снова сниматься. В 2009-м, после съемок в «Царе», я понял, что социальные сети разъелись настолько, что никого уже невозможно ни переубедить, ни дать представление о реальности. Тень от моего противоречивого реноме легла бы на церковь. А мне не хотелось, чтобы страдал мой любимый институт. И я ушел.

— В 90-е православие еще было противопоставлено совку. А потом снова произошло воссоединение церкви с государством, и очень многим людям стало сложно отождествлять себя с РПЦ. Вы чувствовали этот перелом?

— Нам повезло, мы были закалены, нас как масло в глинок сунули, и сильнее было не ошпарить. Мы вышли из таких лютых времен, что у нас ботинки еще годами дымились, мы как со дна ада поднялись, еще и живые, слава богу. Мы проходили все те же стадии, что и обычный верующий человек: неофитство, отчуждение, возвращение по бытовой части и, наконец, опять стабильная фаза общения с Богом. И нас ничего не отвлекало — ни партийные деятели со свечками, они нас очень смешили, ни бизнесмены с золотыми крестами, мы с удовольствием их разводили во благо церкви, с одного креста на купол хватало.

Фотография: Кинокомпания «Круг»

— Но вот вы сказали, что любите РПЦ как институт. При этом к нему столько вопросов уже накопилось.

— Общественный институт церкви — это начальствующие чины, это масса людей канцелярского корпуса. Но для меня это прежде всего сельские попы, к которым я езжу в гости. Я объехал всю Россию, в каждом городе общался с попами. Они все как с иконописной доски сошли. Что касается начальства, всегда была эта ерунда. Возьмем часы патриарха. Блин, я нормальный человек, в принципе. Блестяшек я сам надевал столько. И мне бы хотелось, чтобы глава той церкви, к которой я принадлежу, носил хорошие часы. Может быть, это азиатчина.

— Из всего множества ипостасей, которые вы перепробовали в разных пропорциях за последние двадцать с чем-то лет, что вам ближе в первую очередь?

— Когда мы пьем кофе, мы не обязательно мастера по завариванию. Возьмем, я не знаю, мою тягу к рукоделию, будь то ковка или ювелирка, боевые единоборства. Это отдельные жизни, они никак не пересекаются. Так же как не пересекается мое утреннее умывание с духовной жизнью. Я максимально могу быть полезен как священник, я максимально могу быть полезен как сценарист. Я не думаю, что я хороший режиссер. Потому что, ну все-таки там надо очень напрячься, чтобы что-то сделать. Не знаю, у меня все как-то органично.

— Но вы же трикстер, Иван, на самом деле.

— Трикстер, да. Ну я классический трикстер, трикстер ведь бесконфликтен.

Интервью

• Николай Пророков

mag.afisha.ru

100 главных русских фильмов 1992–2013 — Журнал «Афиша»

«Арбитр»

Иван Охлобыстин, 1992

Весь «Арбитр» похож на эту фотографию: очень живописно, но разобраться, что конкретно происходит в кадре, довольно затруднительно

Фотография: Кинокомпания «Круг»

Молодой следователь (Иван Охлобыстин) и его опытный коллега (Ролан Быков) выслеживают серийного убийцу — убивает он при этом почему-то преступников. Страшно манерный и болтливый квазидетектив, весь состоящий из лирических отступлений. Первая и последняя режиссерская работа Охлобыстина. Фигурирует юный Федор Бондарчук в роли фотографа-гея.

Иван Охлобыстинрежиссер, сценарист, актер

— «Арбитр» — это совсем артхаусный проект. Очень красивый нуар, но без всякой надежды на то, что он окупится. Вы про это вообще не думали?

— Я только закончил ВГИК, был отличник, на меня возлагали большие надежды. Но я был реалист и, естественно, понимал, что это кино без всякого варианта окупаемости. Кинотеатры тогда переделывали под мебельные салоны, прокатить его было невозможно. Был вариант с телевидением, но его заполнили сериалы от случайных продюсеров с их бабами в главных ролях. Плюс весь Союз смотрел «Рабыню Изауру». В кино тогда только в виде исключения что-то происходило. Я решил поэкспериментировать, чтобы в будущем, когда все наладится, у меня уже был опыт. Мне было интересно попробовать сделать что-то в стиле нуар. Влияний было много, но этого не надо стыдиться, потому что искусство — это вещь общая. На меня тогда повлиял Годар. Еще в институте мы договорились с оператором Мишей Мукасеем, что будем сотрудничать. Это было выгодно: мне давали две банки пленки — и ему две банки. Мишка быстро подхватил эту эстетику, она ему понравилась и по производству, и как возможность чисто операторские фишки апробировать. Ролан Быков тоже очень меня поддержал — ему понравилась стилистика, сценарий. То есть сразу собралась компания, мы довольно быстро все сняли, потом я сел монтировать и понял, что режиссура — это не мое. Сижу за монтажным столом, потом смотрю на себя в зеркало, и у меня один глаз влево смотрит, другой вправо, я окосел от усталости. Понял, что не нашел еще той темы, за которую готов получить инсульт. И стал писать сценарии.

— Откуда у вас были деньги снять полноценный фильм, позвать туда Быкова играть, Евстигнеева начитывать закадровый текст?

— Тогда еще были в цене те негласные обязательства, которые испытывал каждый художник перед искусством. Когда я обратился к Быкову, он понимал, что я не смогу ему толком заплатить, даже вопроса такого не возникало. Я бы так же поступил на его месте. И с Евстигнеевым была та же история, и с Бондарчуком. А финансировал нас Клуб молодых миллионеров Германа Стерлигова.

Фотография: Кинокомпания «Круг»

— У вас же во ВГИКе был какой-то удивительный курс, половина современных режиссеров, кажется, там учились.

— Да, нам повезло, мы цепанули последнее поколение романтиков. На моем курсе учились Рената Литвинова, Джаник Файзиев, Кеосаян. Я ушел в армию в 1984-м, вернулся во ВГИК в 1986-м и оказался у Озерова (Юрий Озеров, режиссер. — Прим. ред.). Озеров меня искренне не любил, потому что я был резкий молодой человек после армии. Как-то на мастерстве по режиссуре в очередной раз зашел разговор о каких-то баталиях. А я только из армии вернулся — у меня была аллергия на эти железки. И я сказал какую-то грубость. А он мне говорит: «А чего ты сюда пришел — учиться?» Я говорю: «Точно не танки считать». И он на меня обиделся. Потом я встретил в коридоре Таланкина (Игорь Таланкин, режиссер, сценарист. — Прим. ред.), и мы договорились, что мастерству я буду у него учиться, а на все остальное ходить к Озерову. Озеров меня благословил, и с тех пор мы стали с ним лучшие друзья. Позже уже я начал внимательнее приглядываться к тому, что и как он делает, и мне он стал очень нравиться. Это, конечно, было такое поколение гигантов, титанов.

— Вы же с Бондарчуком учились на одном курсе и делали потом вместе очень много всего. Но он при этом был из золотой молодежи, ему контркультуры не хватало, поэтому он так активно во всех ваших проектах участвовал?

— Помню, мы с ним познакомились еще на вступительных экзаменах. У меня была охотничья сумка с фазаном, и он ко мне подошел, сказал, что поступает. Я не знал, кто он, он не знал, кто я. И как-то очень быстро мы освоились. Федор очень талантливый человек. Его очень хорошо воспитали родители. У него и отец такой был: даже завоевывая определенные вершины, он понимал, откуда черпать силу. Он всегда был на короткой ноге с обычными людьми. И Федор это усвоил, его не испортило то, что он находился в мажорской компании. Он внимательно прислушивался к тому, что происходит на улице. Понимал, что в этом залог успеха. Он на самом деле очень мудрый парень.

— Вы часто писали сценарии под себя, в том же «Арбитре» это очень чувствуется. Вам так проще было?

— Конечно, и в «Арбитре», и в «Мытаре», и в «Мусорщике». Ты же свое отдаешь, наделяешь персонажа своими чертами характера, слабостями, сильными сторонами, а окружающий мир описываешь, как ты его понимаешь. Совсем из головы брать, наверное, странно.

— В «Даун Хаусе» была, очевидно, какая-то другая схема?

— Ко мне Рома Качанов пришел и сказал: «У меня есть идея, как экранизировать «Идиота». Я перечитал роман и уложил максимально в полтора часа основные события так, чтобы человек, посмотрев фильм, имел представление, о чем роман. У моей мамы есть знакомая, она была ответственной за государственные экзамены в области литературы, которая говорила так: «Я бы вызвала вас, Иван Иваныч, на дуэль, потому что 63% изложений по теме «Идиот» заканчивались так: «…а потом Парфен Рогожин убил и съел Настасью Филипповну».

— Давайте про 90-е поговорим, у вас тогда образ был яркий и очень скандальный. Вы его специально себе придумали?

— Меня еще во ВГИКе научили, что я должен создать себе реноме, чтобы не я бегал за журналистами, а они за мной. Самым простым и эффектным был гусарский образ. Ему я и следовал, что было несложно в силу юности и бурных времен. Однажды въехал на мотоцикле в метро, выпив бутылку виски. А однажды меня в метро зарезали. Проткнули ножом ногу и живот, так, по скользящей. Но крови было много. Ехала компания выпившая с рамой велосипедной. Напротив сидит человек в очках, они стали над ним подшучивать. Я призвал их к смирению, но, поскольку сам был выпивший, это быстро перешло в короткую ножевую схватку. Их выручила велосипедная рама, они эффектно ей действовали. Меня выкинули на станции, час ночи, и я, как монстр, иду по пустому перрону. И вдруг испуганный милиционер навстречу, я говорю: «Мне бы в медпункт». Он мне показал наверх, я поднялся, там никакого медпункта, а дверь за мной закрыли. На улице — мороз. Я вышел и понял, что умру сейчас. Даже алкоголики убежали, когда увидели, как я мимо ларька проходил. Вспомнил, что рядом живет одна барышня знакомая по ВГИКу, сценаристка. Она отвезла меня в медпункт, меня зашили, у меня была сломана ключица. Привезла обратно, выделила мне комнату. А утром я проснулся от оглушительного гогота и шлепанья какого-то. Меня плавит, я с перевязанной рукой, в полуобмороке открываю дверь, а мимо по длиннейшему коридору сталинского дома ползет на четвереньках голый мужчина, на нем в сапогах сидит барышня, тоже не одетая, и хлещет его тонким брючным ремнем. Гонит его в ванную. Фантасмагория. Потом знакомая мне объяснила, что устроила у себя в квартире публичный дом. Там я и отлеживался. Вечерами играли с барышнями в лото, обсуждали убийство Листьева. Все было целомудренно. А за стеной музыка гремела, шампанское, крики какие-то.

Фотография: Кинокомпания «Круг»

— Это же про то, как реальность и творчество переплетаются, как грань между ними стирается.

— Да, это похоже на фильм. А закончилось все трагично. У всех девчонок одна мифологема была: они заработают денег и вернутся в свой родной город. Так вот — никто не вернулся. Моя знакомая тоже пострадала: через пару лет я узнал, что она тридцать раз ударила клиента своего ножом и потом попала в сумасшедший дом.

— Это же метафора поколения 90-х: либо все заканчивалось совсем печально, либо приходилось резко все менять.

— Все, кто шпарил, жег по полной, — те умерли. Мы поняли, что не хотим умирать. И дальше каждый выбрал свое направление деятельности. Нам был понятен этот убийственный драйв, но мы считали, что еще мало пожили. Нам хотелось еще кино поснимать. Потом кто-то в религию ушел, кто-то в профессию. В общем, выжили сильнейшие.

— Помните, когда вы себе сказали: «Так, стоп»? Это рациональный был выбор?

— Абсолютно рациональный. Но я, во-первых, по сравнению с остальными, не очень-то пил. Я занимался спортом, восточными единоборствами, осваивал ремесла, кузнечное дело, например, мне нравилось путешествовать. Я поездил по миру: по Европе покатался, по Египту, по Тибету, поискал, посмотрел, примерился. Я очень рационально распределил свое время. Потом наступило мгновение, когда я понял, что вхожу в более матерую, сознательную стадию своей жизни. И сердце мое востребовало любви. И тут же я познакомился с Оксанкой. И у нас дальше логично пошло: познакомился с барышней — значит, венчаться надо.

Потом я уехал в Среднюю Азию, где был священником. Это был 2001 год. Потом вернулся и до 2007-го только писал время от времени, в 2007-м начал снова сниматься. В 2009-м, после съемок в «Царе», я понял, что социальные сети разъелись настолько, что никого уже невозможно ни переубедить, ни дать представление о реальности. Тень от моего противоречивого реноме легла бы на церковь. А мне не хотелось, чтобы страдал мой любимый институт. И я ушел.

— В 90-е православие еще было противопоставлено совку. А потом снова произошло воссоединение церкви с государством, и очень многим людям стало сложно отождествлять себя с РПЦ. Вы чувствовали этот перелом?

— Нам повезло, мы были закалены, нас как масло в глинок сунули, и сильнее было не ошпарить. Мы вышли из таких лютых времен, что у нас ботинки еще годами дымились, мы как со дна ада поднялись, еще и живые, слава богу. Мы проходили все те же стадии, что и обычный верующий человек: неофитство, отчуждение, возвращение по бытовой части и, наконец, опять стабильная фаза общения с Богом. И нас ничего не отвлекало — ни партийные деятели со свечками, они нас очень смешили, ни бизнесмены с золотыми крестами, мы с удовольствием их разводили во благо церкви, с одного креста на купол хватало.

Фотография: Кинокомпания «Круг»

— Но вот вы сказали, что любите РПЦ как институт. При этом к нему столько вопросов уже накопилось.

— Общественный институт церкви — это начальствующие чины, это масса людей канцелярского корпуса. Но для меня это прежде всего сельские попы, к которым я езжу в гости. Я объехал всю Россию, в каждом городе общался с попами. Они все как с иконописной доски сошли. Что касается начальства, всегда была эта ерунда. Возьмем часы патриарха. Блин, я нормальный человек, в принципе. Блестяшек я сам надевал столько. И мне бы хотелось, чтобы глава той церкви, к которой я принадлежу, носил хорошие часы. Может быть, это азиатчина.

— Из всего множества ипостасей, которые вы перепробовали в разных пропорциях за последние двадцать с чем-то лет, что вам ближе в первую очередь?

— Когда мы пьем кофе, мы не обязательно мастера по завариванию. Возьмем, я не знаю, мою тягу к рукоделию, будь то ковка или ювелирка, боевые единоборства. Это отдельные жизни, они никак не пересекаются. Так же как не пересекается мое утреннее умывание с духовной жизнью. Я максимально могу быть полезен как священник, я максимально могу быть полезен как сценарист. Я не думаю, что я хороший режиссер. Потому что, ну все-таки там надо очень напрячься, чтобы что-то сделать. Не знаю, у меня все как-то органично.

— Но вы же трикстер, Иван, на самом деле.

— Трикстер, да. Ну я классический трикстер, трикстер ведь бесконфликтен.

Интервью

• Николай Пророков

mag.afisha.ru

100 главных русских фильмов 1992–2013 — Журнал «Афиша»

«Арбитр»

Иван Охлобыстин, 1992

Весь «Арбитр» похож на эту фотографию: очень живописно, но разобраться, что конкретно происходит в кадре, довольно затруднительно

Фотография: Кинокомпания «Круг»

Молодой следователь (Иван Охлобыстин) и его опытный коллега (Ролан Быков) выслеживают серийного убийцу — убивает он при этом почему-то преступников. Страшно манерный и болтливый квазидетектив, весь состоящий из лирических отступлений. Первая и последняя режиссерская работа Охлобыстина. Фигурирует юный Федор Бондарчук в роли фотографа-гея.

Иван Охлобыстинрежиссер, сценарист, актер

— «Арбитр» — это совсем артхаусный проект. Очень красивый нуар, но без всякой надежды на то, что он окупится. Вы про это вообще не думали?

— Я только закончил ВГИК, был отличник, на меня возлагали большие надежды. Но я был реалист и, естественно, понимал, что это кино без всякого варианта окупаемости. Кинотеатры тогда переделывали под мебельные салоны, прокатить его было невозможно. Был вариант с телевидением, но его заполнили сериалы от случайных продюсеров с их бабами в главных ролях. Плюс весь Союз смотрел «Рабыню Изауру». В кино тогда только в виде исключения что-то происходило. Я решил поэкспериментировать, чтобы в будущем, когда все наладится, у меня уже был опыт. Мне было интересно попробовать сделать что-то в стиле нуар. Влияний было много, но этого не надо стыдиться, потому что искусство — это вещь общая. На меня тогда повлиял Годар. Еще в институте мы договорились с оператором Мишей Мукасеем, что будем сотрудничать. Это было выгодно: мне давали две банки пленки — и ему две банки. Мишка быстро подхватил эту эстетику, она ему понравилась и по производству, и как возможность чисто операторские фишки апробировать. Ролан Быков тоже очень меня поддержал — ему понравилась стилистика, сценарий. То есть сразу собралась компания, мы довольно быстро все сняли, потом я сел монтировать и понял, что режиссура — это не мое. Сижу за монтажным столом, потом смотрю на себя в зеркало, и у меня один глаз влево смотрит, другой вправо, я окосел от усталости. Понял, что не нашел еще той темы, за которую готов получить инсульт. И стал писать сценарии.

— Откуда у вас были деньги снять полноценный фильм, позвать туда Быкова играть, Евстигнеева начитывать закадровый текст?

— Тогда еще были в цене те негласные обязательства, которые испытывал каждый художник перед искусством. Когда я обратился к Быкову, он понимал, что я не смогу ему толком заплатить, даже вопроса такого не возникало. Я бы так же поступил на его месте. И с Евстигнеевым была та же история, и с Бондарчуком. А финансировал нас Клуб молодых миллионеров Германа Стерлигова.

Фотография: Кинокомпания «Круг»

— У вас же во ВГИКе был какой-то удивительный курс, половина современных режиссеров, кажется, там учились.

— Да, нам повезло, мы цепанули последнее поколение романтиков. На моем курсе учились Рената Литвинова, Джаник Файзиев, Кеосаян. Я ушел в армию в 1984-м, вернулся во ВГИК в 1986-м и оказался у Озерова (Юрий Озеров, режиссер. — Прим. ред.). Озеров меня искренне не любил, потому что я был резкий молодой человек после армии. Как-то на мастерстве по режиссуре в очередной раз зашел разговор о каких-то баталиях. А я только из армии вернулся — у меня была аллергия на эти железки. И я сказал какую-то грубость. А он мне говорит: «А чего ты сюда пришел — учиться?» Я говорю: «Точно не танки считать». И он на меня обиделся. Потом я встретил в коридоре Таланкина (Игорь Таланкин, режиссер, сценарист. — Прим. ред.), и мы договорились, что мастерству я буду у него учиться, а на все остальное ходить к Озерову. Озеров меня благословил, и с тех пор мы стали с ним лучшие друзья. Позже уже я начал внимательнее приглядываться к тому, что и как он делает, и мне он стал очень нравиться. Это, конечно, было такое поколение гигантов, титанов.

— Вы же с Бондарчуком учились на одном курсе и делали потом вместе очень много всего. Но он при этом был из золотой молодежи, ему контркультуры не хватало, поэтому он так активно во всех ваших проектах участвовал?

— Помню, мы с ним познакомились еще на вступительных экзаменах. У меня была охотничья сумка с фазаном, и он ко мне подошел, сказал, что поступает. Я не знал, кто он, он не знал, кто я. И как-то очень быстро мы освоились. Федор очень талантливый человек. Его очень хорошо воспитали родители. У него и отец такой был: даже завоевывая определенные вершины, он понимал, откуда черпать силу. Он всегда был на короткой ноге с обычными людьми. И Федор это усвоил, его не испортило то, что он находился в мажорской компании. Он внимательно прислушивался к тому, что происходит на улице. Понимал, что в этом залог успеха. Он на самом деле очень мудрый парень.

— Вы часто писали сценарии под себя, в том же «Арбитре» это очень чувствуется. Вам так проще было?

— Конечно, и в «Арбитре», и в «Мытаре», и в «Мусорщике». Ты же свое отдаешь, наделяешь персонажа своими чертами характера, слабостями, сильными сторонами, а окружающий мир описываешь, как ты его понимаешь. Совсем из головы брать, наверное, странно.

— В «Даун Хаусе» была, очевидно, какая-то другая схема?

— Ко мне Рома Качанов пришел и сказал: «У меня есть идея, как экранизировать «Идиота». Я перечитал роман и уложил максимально в полтора часа основные события так, чтобы человек, посмотрев фильм, имел представление, о чем роман. У моей мамы есть знакомая, она была ответственной за государственные экзамены в области литературы, которая говорила так: «Я бы вызвала вас, Иван Иваныч, на дуэль, потому что 63% изложений по теме «Идиот» заканчивались так: «…а потом Парфен Рогожин убил и съел Настасью Филипповну».

— Давайте про 90-е поговорим, у вас тогда образ был яркий и очень скандальный. Вы его специально себе придумали?

— Меня еще во ВГИКе научили, что я должен создать себе реноме, чтобы не я бегал за журналистами, а они за мной. Самым простым и эффектным был гусарский образ. Ему я и следовал, что было несложно в силу юности и бурных времен. Однажды въехал на мотоцикле в метро, выпив бутылку виски. А однажды меня в метро зарезали. Проткнули ножом ногу и живот, так, по скользящей. Но крови было много. Ехала компания выпившая с рамой велосипедной. Напротив сидит человек в очках, они стали над ним подшучивать. Я призвал их к смирению, но, поскольку сам был выпивший, это быстро перешло в короткую ножевую схватку. Их выручила велосипедная рама, они эффектно ей действовали. Меня выкинули на станции, час ночи, и я, как монстр, иду по пустому перрону. И вдруг испуганный милиционер навстречу, я говорю: «Мне бы в медпункт». Он мне показал наверх, я поднялся, там никакого медпункта, а дверь за мной закрыли. На улице — мороз. Я вышел и понял, что умру сейчас. Даже алкоголики убежали, когда увидели, как я мимо ларька проходил. Вспомнил, что рядом живет одна барышня знакомая по ВГИКу, сценаристка. Она отвезла меня в медпункт, меня зашили, у меня была сломана ключица. Привезла обратно, выделила мне комнату. А утром я проснулся от оглушительного гогота и шлепанья какого-то. Меня плавит, я с перевязанной рукой, в полуобмороке открываю дверь, а мимо по длиннейшему коридору сталинского дома ползет на четвереньках голый мужчина, на нем в сапогах сидит барышня, тоже не одетая, и хлещет его тонким брючным ремнем. Гонит его в ванную. Фантасмагория. Потом знакомая мне объяснила, что устроила у себя в квартире публичный дом. Там я и отлеживался. Вечерами играли с барышнями в лото, обсуждали убийство Листьева. Все было целомудренно. А за стеной музыка гремела, шампанское, крики какие-то.

Фотография: Кинокомпания «Круг»

— Это же про то, как реальность и творчество переплетаются, как грань между ними стирается.

— Да, это похоже на фильм. А закончилось все трагично. У всех девчонок одна мифологема была: они заработают денег и вернутся в свой родной город. Так вот — никто не вернулся. Моя знакомая тоже пострадала: через пару лет я узнал, что она тридцать раз ударила клиента своего ножом и потом попала в сумасшедший дом.

— Это же метафора поколения 90-х: либо все заканчивалось совсем печально, либо приходилось резко все менять.

— Все, кто шпарил, жег по полной, — те умерли. Мы поняли, что не хотим умирать. И дальше каждый выбрал свое направление деятельности. Нам был понятен этот убийственный драйв, но мы считали, что еще мало пожили. Нам хотелось еще кино поснимать. Потом кто-то в религию ушел, кто-то в профессию. В общем, выжили сильнейшие.

— Помните, когда вы себе сказали: «Так, стоп»? Это рациональный был выбор?

— Абсолютно рациональный. Но я, во-первых, по сравнению с остальными, не очень-то пил. Я занимался спортом, восточными единоборствами, осваивал ремесла, кузнечное дело, например, мне нравилось путешествовать. Я поездил по миру: по Европе покатался, по Египту, по Тибету, поискал, посмотрел, примерился. Я очень рационально распределил свое время. Потом наступило мгновение, когда я понял, что вхожу в более матерую, сознательную стадию своей жизни. И сердце мое востребовало любви. И тут же я познакомился с Оксанкой. И у нас дальше логично пошло: познакомился с барышней — значит, венчаться надо.

Потом я уехал в Среднюю Азию, где был священником. Это был 2001 год. Потом вернулся и до 2007-го только писал время от времени, в 2007-м начал снова сниматься. В 2009-м, после съемок в «Царе», я понял, что социальные сети разъелись настолько, что никого уже невозможно ни переубедить, ни дать представление о реальности. Тень от моего противоречивого реноме легла бы на церковь. А мне не хотелось, чтобы страдал мой любимый институт. И я ушел.

— В 90-е православие еще было противопоставлено совку. А потом снова произошло воссоединение церкви с государством, и очень многим людям стало сложно отождествлять себя с РПЦ. Вы чувствовали этот перелом?

— Нам повезло, мы были закалены, нас как масло в глинок сунули, и сильнее было не ошпарить. Мы вышли из таких лютых времен, что у нас ботинки еще годами дымились, мы как со дна ада поднялись, еще и живые, слава богу. Мы проходили все те же стадии, что и обычный верующий человек: неофитство, отчуждение, возвращение по бытовой части и, наконец, опять стабильная фаза общения с Богом. И нас ничего не отвлекало — ни партийные деятели со свечками, они нас очень смешили, ни бизнесмены с золотыми крестами, мы с удовольствием их разводили во благо церкви, с одного креста на купол хватало.

Фотография: Кинокомпания «Круг»

— Но вот вы сказали, что любите РПЦ как институт. При этом к нему столько вопросов уже накопилось.

— Общественный институт церкви — это начальствующие чины, это масса людей канцелярского корпуса. Но для меня это прежде всего сельские попы, к которым я езжу в гости. Я объехал всю Россию, в каждом городе общался с попами. Они все как с иконописной доски сошли. Что касается начальства, всегда была эта ерунда. Возьмем часы патриарха. Блин, я нормальный человек, в принципе. Блестяшек я сам надевал столько. И мне бы хотелось, чтобы глава той церкви, к которой я принадлежу, носил хорошие часы. Может быть, это азиатчина.

— Из всего множества ипостасей, которые вы перепробовали в разных пропорциях за последние двадцать с чем-то лет, что вам ближе в первую очередь?

— Когда мы пьем кофе, мы не обязательно мастера по завариванию. Возьмем, я не знаю, мою тягу к рукоделию, будь то ковка или ювелирка, боевые единоборства. Это отдельные жизни, они никак не пересекаются. Так же как не пересекается мое утреннее умывание с духовной жизнью. Я максимально могу быть полезен как священник, я максимально могу быть полезен как сценарист. Я не думаю, что я хороший режиссер. Потому что, ну все-таки там надо очень напрячься, чтобы что-то сделать. Не знаю, у меня все как-то органично.

— Но вы же трикстер, Иван, на самом деле.

— Трикстер, да. Ну я классический трикстер, трикстер ведь бесконфликтен.

Интервью

• Николай Пророков

mag.afisha.ru

100 главных русских фильмов 1992–2013 — Журнал «Афиша»

«Арбитр»

Иван Охлобыстин, 1992

Весь «Арбитр» похож на эту фотографию: очень живописно, но разобраться, что конкретно происходит в кадре, довольно затруднительно

Фотография: Кинокомпания «Круг»

Молодой следователь (Иван Охлобыстин) и его опытный коллега (Ролан Быков) выслеживают серийного убийцу — убивает он при этом почему-то преступников. Страшно манерный и болтливый квазидетектив, весь состоящий из лирических отступлений. Первая и последняя режиссерская работа Охлобыстина. Фигурирует юный Федор Бондарчук в роли фотографа-гея.

Иван Охлобыстинрежиссер, сценарист, актер

— «Арбитр» — это совсем артхаусный проект. Очень красивый нуар, но без всякой надежды на то, что он окупится. Вы про это вообще не думали?

— Я только закончил ВГИК, был отличник, на меня возлагали большие надежды. Но я был реалист и, естественно, понимал, что это кино без всякого варианта окупаемости. Кинотеатры тогда переделывали под мебельные салоны, прокатить его было невозможно. Был вариант с телевидением, но его заполнили сериалы от случайных продюсеров с их бабами в главных ролях. Плюс весь Союз смотрел «Рабыню Изауру». В кино тогда только в виде исключения что-то происходило. Я решил поэкспериментировать, чтобы в будущем, когда все наладится, у меня уже был опыт. Мне было интересно попробовать сделать что-то в стиле нуар. Влияний было много, но этого не надо стыдиться, потому что искусство — это вещь общая. На меня тогда повлиял Годар. Еще в институте мы договорились с оператором Мишей Мукасеем, что будем сотрудничать. Это было выгодно: мне давали две банки пленки — и ему две банки. Мишка быстро подхватил эту эстетику, она ему понравилась и по производству, и как возможность чисто операторские фишки апробировать. Ролан Быков тоже очень меня поддержал — ему понравилась стилистика, сценарий. То есть сразу собралась компания, мы довольно быстро все сняли, потом я сел монтировать и понял, что режиссура — это не мое. Сижу за монтажным столом, потом смотрю на себя в зеркало, и у меня один глаз влево смотрит, другой вправо, я окосел от усталости. Понял, что не нашел еще той темы, за которую готов получить инсульт. И стал писать сценарии.

— Откуда у вас были деньги снять полноценный фильм, позвать туда Быкова играть, Евстигнеева начитывать закадровый текст?

— Тогда еще были в цене те негласные обязательства, которые испытывал каждый художник перед искусством. Когда я обратился к Быкову, он понимал, что я не смогу ему толком заплатить, даже вопроса такого не возникало. Я бы так же поступил на его месте. И с Евстигнеевым была та же история, и с Бондарчуком. А финансировал нас Клуб молодых миллионеров Германа Стерлигова.

Фотография: Кинокомпания «Круг»

— У вас же во ВГИКе был какой-то удивительный курс, половина современных режиссеров, кажется, там учились.

— Да, нам повезло, мы цепанули последнее поколение романтиков. На моем курсе учились Рената Литвинова, Джаник Файзиев, Кеосаян. Я ушел в армию в 1984-м, вернулся во ВГИК в 1986-м и оказался у Озерова (Юрий Озеров, режиссер. — Прим. ред.). Озеров меня искренне не любил, потому что я был резкий молодой человек после армии. Как-то на мастерстве по режиссуре в очередной раз зашел разговор о каких-то баталиях. А я только из армии вернулся — у меня была аллергия на эти железки. И я сказал какую-то грубость. А он мне говорит: «А чего ты сюда пришел — учиться?» Я говорю: «Точно не танки считать». И он на меня обиделся. Потом я встретил в коридоре Таланкина (Игорь Таланкин, режиссер, сценарист. — Прим. ред.), и мы договорились, что мастерству я буду у него учиться, а на все остальное ходить к Озерову. Озеров меня благословил, и с тех пор мы стали с ним лучшие друзья. Позже уже я начал внимательнее приглядываться к тому, что и как он делает, и мне он стал очень нравиться. Это, конечно, было такое поколение гигантов, титанов.

— Вы же с Бондарчуком учились на одном курсе и делали потом вместе очень много всего. Но он при этом был из золотой молодежи, ему контркультуры не хватало, поэтому он так активно во всех ваших проектах участвовал?

— Помню, мы с ним познакомились еще на вступительных экзаменах. У меня была охотничья сумка с фазаном, и он ко мне подошел, сказал, что поступает. Я не знал, кто он, он не знал, кто я. И как-то очень быстро мы освоились. Федор очень талантливый человек. Его очень хорошо воспитали родители. У него и отец такой был: даже завоевывая определенные вершины, он понимал, откуда черпать силу. Он всегда был на короткой ноге с обычными людьми. И Федор это усвоил, его не испортило то, что он находился в мажорской компании. Он внимательно прислушивался к тому, что происходит на улице. Понимал, что в этом залог успеха. Он на самом деле очень мудрый парень.

— Вы часто писали сценарии под себя, в том же «Арбитре» это очень чувствуется. Вам так проще было?

— Конечно, и в «Арбитре», и в «Мытаре», и в «Мусорщике». Ты же свое отдаешь, наделяешь персонажа своими чертами характера, слабостями, сильными сторонами, а окружающий мир описываешь, как ты его понимаешь. Совсем из головы брать, наверное, странно.

— В «Даун Хаусе» была, очевидно, какая-то другая схема?

— Ко мне Рома Качанов пришел и сказал: «У меня есть идея, как экранизировать «Идиота». Я перечитал роман и уложил максимально в полтора часа основные события так, чтобы человек, посмотрев фильм, имел представление, о чем роман. У моей мамы есть знакомая, она была ответственной за государственные экзамены в области литературы, которая говорила так: «Я бы вызвала вас, Иван Иваныч, на дуэль, потому что 63% изложений по теме «Идиот» заканчивались так: «…а потом Парфен Рогожин убил и съел Настасью Филипповну».

— Давайте про 90-е поговорим, у вас тогда образ был яркий и очень скандальный. Вы его специально себе придумали?

— Меня еще во ВГИКе научили, что я должен создать себе реноме, чтобы не я бегал за журналистами, а они за мной. Самым простым и эффектным был гусарский образ. Ему я и следовал, что было несложно в силу юности и бурных времен. Однажды въехал на мотоцикле в метро, выпив бутылку виски. А однажды меня в метро зарезали. Проткнули ножом ногу и живот, так, по скользящей. Но крови было много. Ехала компания выпившая с рамой велосипедной. Напротив сидит человек в очках, они стали над ним подшучивать. Я призвал их к смирению, но, поскольку сам был выпивший, это быстро перешло в короткую ножевую схватку. Их выручила велосипедная рама, они эффектно ей действовали. Меня выкинули на станции, час ночи, и я, как монстр, иду по пустому перрону. И вдруг испуганный милиционер навстречу, я говорю: «Мне бы в медпункт». Он мне показал наверх, я поднялся, там никакого медпункта, а дверь за мной закрыли. На улице — мороз. Я вышел и понял, что умру сейчас. Даже алкоголики убежали, когда увидели, как я мимо ларька проходил. Вспомнил, что рядом живет одна барышня знакомая по ВГИКу, сценаристка. Она отвезла меня в медпункт, меня зашили, у меня была сломана ключица. Привезла обратно, выделила мне комнату. А утром я проснулся от оглушительного гогота и шлепанья какого-то. Меня плавит, я с перевязанной рукой, в полуобмороке открываю дверь, а мимо по длиннейшему коридору сталинского дома ползет на четвереньках голый мужчина, на нем в сапогах сидит барышня, тоже не одетая, и хлещет его тонким брючным ремнем. Гонит его в ванную. Фантасмагория. Потом знакомая мне объяснила, что устроила у себя в квартире публичный дом. Там я и отлеживался. Вечерами играли с барышнями в лото, обсуждали убийство Листьева. Все было целомудренно. А за стеной музыка гремела, шампанское, крики какие-то.

Фотография: Кинокомпания «Круг»

— Это же про то, как реальность и творчество переплетаются, как грань между ними стирается.

— Да, это похоже на фильм. А закончилось все трагично. У всех девчонок одна мифологема была: они заработают денег и вернутся в свой родной город. Так вот — никто не вернулся. Моя знакомая тоже пострадала: через пару лет я узнал, что она тридцать раз ударила клиента своего ножом и потом попала в сумасшедший дом.

— Это же метафора поколения 90-х: либо все заканчивалось совсем печально, либо приходилось резко все менять.

— Все, кто шпарил, жег по полной, — те умерли. Мы поняли, что не хотим умирать. И дальше каждый выбрал свое направление деятельности. Нам был понятен этот убийственный драйв, но мы считали, что еще мало пожили. Нам хотелось еще кино поснимать. Потом кто-то в религию ушел, кто-то в профессию. В общем, выжили сильнейшие.

— Помните, когда вы себе сказали: «Так, стоп»? Это рациональный был выбор?

— Абсолютно рациональный. Но я, во-первых, по сравнению с остальными, не очень-то пил. Я занимался спортом, восточными единоборствами, осваивал ремесла, кузнечное дело, например, мне нравилось путешествовать. Я поездил по миру: по Европе покатался, по Египту, по Тибету, поискал, посмотрел, примерился. Я очень рационально распределил свое время. Потом наступило мгновение, когда я понял, что вхожу в более матерую, сознательную стадию своей жизни. И сердце мое востребовало любви. И тут же я познакомился с Оксанкой. И у нас дальше логично пошло: познакомился с барышней — значит, венчаться надо.

Потом я уехал в Среднюю Азию, где был священником. Это был 2001 год. Потом вернулся и до 2007-го только писал время от времени, в 2007-м начал снова сниматься. В 2009-м, после съемок в «Царе», я понял, что социальные сети разъелись настолько, что никого уже невозможно ни переубедить, ни дать представление о реальности. Тень от моего противоречивого реноме легла бы на церковь. А мне не хотелось, чтобы страдал мой любимый институт. И я ушел.

— В 90-е православие еще было противопоставлено совку. А потом снова произошло воссоединение церкви с государством, и очень многим людям стало сложно отождествлять себя с РПЦ. Вы чувствовали этот перелом?

— Нам повезло, мы были закалены, нас как масло в глинок сунули, и сильнее было не ошпарить. Мы вышли из таких лютых времен, что у нас ботинки еще годами дымились, мы как со дна ада поднялись, еще и живые, слава богу. Мы проходили все те же стадии, что и обычный верующий человек: неофитство, отчуждение, возвращение по бытовой части и, наконец, опять стабильная фаза общения с Богом. И нас ничего не отвлекало — ни партийные деятели со свечками, они нас очень смешили, ни бизнесмены с золотыми крестами, мы с удовольствием их разводили во благо церкви, с одного креста на купол хватало.

Фотография: Кинокомпания «Круг»

— Но вот вы сказали, что любите РПЦ как институт. При этом к нему столько вопросов уже накопилось.

— Общественный институт церкви — это начальствующие чины, это масса людей канцелярского корпуса. Но для меня это прежде всего сельские попы, к которым я езжу в гости. Я объехал всю Россию, в каждом городе общался с попами. Они все как с иконописной доски сошли. Что касается начальства, всегда была эта ерунда. Возьмем часы патриарха. Блин, я нормальный человек, в принципе. Блестяшек я сам надевал столько. И мне бы хотелось, чтобы глава той церкви, к которой я принадлежу, носил хорошие часы. Может быть, это азиатчина.

— Из всего множества ипостасей, которые вы перепробовали в разных пропорциях за последние двадцать с чем-то лет, что вам ближе в первую очередь?

— Когда мы пьем кофе, мы не обязательно мастера по завариванию. Возьмем, я не знаю, мою тягу к рукоделию, будь то ковка или ювелирка, боевые единоборства. Это отдельные жизни, они никак не пересекаются. Так же как не пересекается мое утреннее умывание с духовной жизнью. Я максимально могу быть полезен как священник, я максимально могу быть полезен как сценарист. Я не думаю, что я хороший режиссер. Потому что, ну все-таки там надо очень напрячься, чтобы что-то сделать. Не знаю, у меня все как-то органично.

— Но вы же трикстер, Иван, на самом деле.

— Трикстер, да. Ну я классический трикстер, трикстер ведь бесконфликтен.

Интервью

• Николай Пророков

mag.afisha.ru

100 главных русских фильмов 1992–2013 — Журнал «Афиша»

«Арбитр»

Иван Охлобыстин, 1992

Весь «Арбитр» похож на эту фотографию: очень живописно, но разобраться, что конкретно происходит в кадре, довольно затруднительно

Фотография: Кинокомпания «Круг»

Молодой следователь (Иван Охлобыстин) и его опытный коллега (Ролан Быков) выслеживают серийного убийцу — убивает он при этом почему-то преступников. Страшно манерный и болтливый квазидетектив, весь состоящий из лирических отступлений. Первая и последняя режиссерская работа Охлобыстина. Фигурирует юный Федор Бондарчук в роли фотографа-гея.

Иван Охлобыстинрежиссер, сценарист, актер

— «Арбитр» — это совсем артхаусный проект. Очень красивый нуар, но без всякой надежды на то, что он окупится. Вы про это вообще не думали?

— Я только закончил ВГИК, был отличник, на меня возлагали большие надежды. Но я был реалист и, естественно, понимал, что это кино без всякого варианта окупаемости. Кинотеатры тогда переделывали под мебельные салоны, прокатить его было невозможно. Был вариант с телевидением, но его заполнили сериалы от случайных продюсеров с их бабами в главных ролях. Плюс весь Союз смотрел «Рабыню Изауру». В кино тогда только в виде исключения что-то происходило. Я решил поэкспериментировать, чтобы в будущем, когда все наладится, у меня уже был опыт. Мне было интересно попробовать сделать что-то в стиле нуар. Влияний было много, но этого не надо стыдиться, потому что искусство — это вещь общая. На меня тогда повлиял Годар. Еще в институте мы договорились с оператором Мишей Мукасеем, что будем сотрудничать. Это было выгодно: мне давали две банки пленки — и ему две банки. Мишка быстро подхватил эту эстетику, она ему понравилась и по производству, и как возможность чисто операторские фишки апробировать. Ролан Быков тоже очень меня поддержал — ему понравилась стилистика, сценарий. То есть сразу собралась компания, мы довольно быстро все сняли, потом я сел монтировать и понял, что режиссура — это не мое. Сижу за монтажным столом, потом смотрю на себя в зеркало, и у меня один глаз влево смотрит, другой вправо, я окосел от усталости. Понял, что не нашел еще той темы, за которую готов получить инсульт. И стал писать сценарии.

— Откуда у вас были деньги снять полноценный фильм, позвать туда Быкова играть, Евстигнеева начитывать закадровый текст?

— Тогда еще были в цене те негласные обязательства, которые испытывал каждый художник перед искусством. Когда я обратился к Быкову, он понимал, что я не смогу ему толком заплатить, даже вопроса такого не возникало. Я бы так же поступил на его месте. И с Евстигнеевым была та же история, и с Бондарчуком. А финансировал нас Клуб молодых миллионеров Германа Стерлигова.

Фотография: Кинокомпания «Круг»

— У вас же во ВГИКе был какой-то удивительный курс, половина современных режиссеров, кажется, там учились.

— Да, нам повезло, мы цепанули последнее поколение романтиков. На моем курсе учились Рената Литвинова, Джаник Файзиев, Кеосаян. Я ушел в армию в 1984-м, вернулся во ВГИК в 1986-м и оказался у Озерова (Юрий Озеров, режиссер. — Прим. ред.). Озеров меня искренне не любил, потому что я был резкий молодой человек после армии. Как-то на мастерстве по режиссуре в очередной раз зашел разговор о каких-то баталиях. А я только из армии вернулся — у меня была аллергия на эти железки. И я сказал какую-то грубость. А он мне говорит: «А чего ты сюда пришел — учиться?» Я говорю: «Точно не танки считать». И он на меня обиделся. Потом я встретил в коридоре Таланкина (Игорь Таланкин, режиссер, сценарист. — Прим. ред.), и мы договорились, что мастерству я буду у него учиться, а на все остальное ходить к Озерову. Озеров меня благословил, и с тех пор мы стали с ним лучшие друзья. Позже уже я начал внимательнее приглядываться к тому, что и как он делает, и мне он стал очень нравиться. Это, конечно, было такое поколение гигантов, титанов.

— Вы же с Бондарчуком учились на одном курсе и делали потом вместе очень много всего. Но он при этом был из золотой молодежи, ему контркультуры не хватало, поэтому он так активно во всех ваших проектах участвовал?

— Помню, мы с ним познакомились еще на вступительных экзаменах. У меня была охотничья сумка с фазаном, и он ко мне подошел, сказал, что поступает. Я не знал, кто он, он не знал, кто я. И как-то очень быстро мы освоились. Федор очень талантливый человек. Его очень хорошо воспитали родители. У него и отец такой был: даже завоевывая определенные вершины, он понимал, откуда черпать силу. Он всегда был на короткой ноге с обычными людьми. И Федор это усвоил, его не испортило то, что он находился в мажорской компании. Он внимательно прислушивался к тому, что происходит на улице. Понимал, что в этом залог успеха. Он на самом деле очень мудрый парень.

— Вы часто писали сценарии под себя, в том же «Арбитре» это очень чувствуется. Вам так проще было?

— Конечно, и в «Арбитре», и в «Мытаре», и в «Мусорщике». Ты же свое отдаешь, наделяешь персонажа своими чертами характера, слабостями, сильными сторонами, а окружающий мир описываешь, как ты его понимаешь. Совсем из головы брать, наверное, странно.

— В «Даун Хаусе» была, очевидно, какая-то другая схема?

— Ко мне Рома Качанов пришел и сказал: «У меня есть идея, как экранизировать «Идиота». Я перечитал роман и уложил максимально в полтора часа основные события так, чтобы человек, посмотрев фильм, имел представление, о чем роман. У моей мамы есть знакомая, она была ответственной за государственные экзамены в области литературы, которая говорила так: «Я бы вызвала вас, Иван Иваныч, на дуэль, потому что 63% изложений по теме «Идиот» заканчивались так: «…а потом Парфен Рогожин убил и съел Настасью Филипповну».

— Давайте про 90-е поговорим, у вас тогда образ был яркий и очень скандальный. Вы его специально себе придумали?

— Меня еще во ВГИКе научили, что я должен создать себе реноме, чтобы не я бегал за журналистами, а они за мной. Самым простым и эффектным был гусарский образ. Ему я и следовал, что было несложно в силу юности и бурных времен. Однажды въехал на мотоцикле в метро, выпив бутылку виски. А однажды меня в метро зарезали. Проткнули ножом ногу и живот, так, по скользящей. Но крови было много. Ехала компания выпившая с рамой велосипедной. Напротив сидит человек в очках, они стали над ним подшучивать. Я призвал их к смирению, но, поскольку сам был выпивший, это быстро перешло в короткую ножевую схватку. Их выручила велосипедная рама, они эффектно ей действовали. Меня выкинули на станции, час ночи, и я, как монстр, иду по пустому перрону. И вдруг испуганный милиционер навстречу, я говорю: «Мне бы в медпункт». Он мне показал наверх, я поднялся, там никакого медпункта, а дверь за мной закрыли. На улице — мороз. Я вышел и понял, что умру сейчас. Даже алкоголики убежали, когда увидели, как я мимо ларька проходил. Вспомнил, что рядом живет одна барышня знакомая по ВГИКу, сценаристка. Она отвезла меня в медпункт, меня зашили, у меня была сломана ключица. Привезла обратно, выделила мне комнату. А утром я проснулся от оглушительного гогота и шлепанья какого-то. Меня плавит, я с перевязанной рукой, в полуобмороке открываю дверь, а мимо по длиннейшему коридору сталинского дома ползет на четвереньках голый мужчина, на нем в сапогах сидит барышня, тоже не одетая, и хлещет его тонким брючным ремнем. Гонит его в ванную. Фантасмагория. Потом знакомая мне объяснила, что устроила у себя в квартире публичный дом. Там я и отлеживался. Вечерами играли с барышнями в лото, обсуждали убийство Листьева. Все было целомудренно. А за стеной музыка гремела, шампанское, крики какие-то.

Фотография: Кинокомпания «Круг»

— Это же про то, как реальность и творчество переплетаются, как грань между ними стирается.

— Да, это похоже на фильм. А закончилось все трагично. У всех девчонок одна мифологема была: они заработают денег и вернутся в свой родной город. Так вот — никто не вернулся. Моя знакомая тоже пострадала: через пару лет я узнал, что она тридцать раз ударила клиента своего ножом и потом попала в сумасшедший дом.

— Это же метафора поколения 90-х: либо все заканчивалось совсем печально, либо приходилось резко все менять.

— Все, кто шпарил, жег по полной, — те умерли. Мы поняли, что не хотим умирать. И дальше каждый выбрал свое направление деятельности. Нам был понятен этот убийственный драйв, но мы считали, что еще мало пожили. Нам хотелось еще кино поснимать. Потом кто-то в религию ушел, кто-то в профессию. В общем, выжили сильнейшие.

— Помните, когда вы себе сказали: «Так, стоп»? Это рациональный был выбор?

— Абсолютно рациональный. Но я, во-первых, по сравнению с остальными, не очень-то пил. Я занимался спортом, восточными единоборствами, осваивал ремесла, кузнечное дело, например, мне нравилось путешествовать. Я поездил по миру: по Европе покатался, по Египту, по Тибету, поискал, посмотрел, примерился. Я очень рационально распределил свое время. Потом наступило мгновение, когда я понял, что вхожу в более матерую, сознательную стадию своей жизни. И сердце мое востребовало любви. И тут же я познакомился с Оксанкой. И у нас дальше логично пошло: познакомился с барышней — значит, венчаться надо.

Потом я уехал в Среднюю Азию, где был священником. Это был 2001 год. Потом вернулся и до 2007-го только писал время от времени, в 2007-м начал снова сниматься. В 2009-м, после съемок в «Царе», я понял, что социальные сети разъелись настолько, что никого уже невозможно ни переубедить, ни дать представление о реальности. Тень от моего противоречивого реноме легла бы на церковь. А мне не хотелось, чтобы страдал мой любимый институт. И я ушел.

— В 90-е православие еще было противопоставлено совку. А потом снова произошло воссоединение церкви с государством, и очень многим людям стало сложно отождествлять себя с РПЦ. Вы чувствовали этот перелом?

— Нам повезло, мы были закалены, нас как масло в глинок сунули, и сильнее было не ошпарить. Мы вышли из таких лютых времен, что у нас ботинки еще годами дымились, мы как со дна ада поднялись, еще и живые, слава богу. Мы проходили все те же стадии, что и обычный верующий человек: неофитство, отчуждение, возвращение по бытовой части и, наконец, опять стабильная фаза общения с Богом. И нас ничего не отвлекало — ни партийные деятели со свечками, они нас очень смешили, ни бизнесмены с золотыми крестами, мы с удовольствием их разводили во благо церкви, с одного креста на купол хватало.

Фотография: Кинокомпания «Круг»

— Но вот вы сказали, что любите РПЦ как институт. При этом к нему столько вопросов уже накопилось.

— Общественный институт церкви — это начальствующие чины, это масса людей канцелярского корпуса. Но для меня это прежде всего сельские попы, к которым я езжу в гости. Я объехал всю Россию, в каждом городе общался с попами. Они все как с иконописной доски сошли. Что касается начальства, всегда была эта ерунда. Возьмем часы патриарха. Блин, я нормальный человек, в принципе. Блестяшек я сам надевал столько. И мне бы хотелось, чтобы глава той церкви, к которой я принадлежу, носил хорошие часы. Может быть, это азиатчина.

— Из всего множества ипостасей, которые вы перепробовали в разных пропорциях за последние двадцать с чем-то лет, что вам ближе в первую очередь?

— Когда мы пьем кофе, мы не обязательно мастера по завариванию. Возьмем, я не знаю, мою тягу к рукоделию, будь то ковка или ювелирка, боевые единоборства. Это отдельные жизни, они никак не пересекаются. Так же как не пересекается мое утреннее умывание с духовной жизнью. Я максимально могу быть полезен как священник, я максимально могу быть полезен как сценарист. Я не думаю, что я хороший режиссер. Потому что, ну все-таки там надо очень напрячься, чтобы что-то сделать. Не знаю, у меня все как-то органично.

— Но вы же трикстер, Иван, на самом деле.

— Трикстер, да. Ну я классический трикстер, трикстер ведь бесконфликтен.

Интервью

• Николай Пророков

mag.afisha.ru

100 главных русских фильмов 1992–2013 — Журнал «Афиша»

«Арбитр»

Иван Охлобыстин, 1992

Весь «Арбитр» похож на эту фотографию: очень живописно, но разобраться, что конкретно происходит в кадре, довольно затруднительно

Фотография: Кинокомпания «Круг»

Молодой следователь (Иван Охлобыстин) и его опытный коллега (Ролан Быков) выслеживают серийного убийцу — убивает он при этом почему-то преступников. Страшно манерный и болтливый квазидетектив, весь состоящий из лирических отступлений. Первая и последняя режиссерская работа Охлобыстина. Фигурирует юный Федор Бондарчук в роли фотографа-гея.

Иван Охлобыстинрежиссер, сценарист, актер

— «Арбитр» — это совсем артхаусный проект. Очень красивый нуар, но без всякой надежды на то, что он окупится. Вы про это вообще не думали?

— Я только закончил ВГИК, был отличник, на меня возлагали большие надежды. Но я был реалист и, естественно, понимал, что это кино без всякого варианта окупаемости. Кинотеатры тогда переделывали под мебельные салоны, прокатить его было невозможно. Был вариант с телевидением, но его заполнили сериалы от случайных продюсеров с их бабами в главных ролях. Плюс весь Союз смотрел «Рабыню Изауру». В кино тогда только в виде исключения что-то происходило. Я решил поэкспериментировать, чтобы в будущем, когда все наладится, у меня уже был опыт. Мне было интересно попробовать сделать что-то в стиле нуар. Влияний было много, но этого не надо стыдиться, потому что искусство — это вещь общая. На меня тогда повлиял Годар. Еще в институте мы договорились с оператором Мишей Мукасеем, что будем сотрудничать. Это было выгодно: мне давали две банки пленки — и ему две банки. Мишка быстро подхватил эту эстетику, она ему понравилась и по производству, и как возможность чисто операторские фишки апробировать. Ролан Быков тоже очень меня поддержал — ему понравилась стилистика, сценарий. То есть сразу собралась компания, мы довольно быстро все сняли, потом я сел монтировать и понял, что режиссура — это не мое. Сижу за монтажным столом, потом смотрю на себя в зеркало, и у меня один глаз влево смотрит, другой вправо, я окосел от усталости. Понял, что не нашел еще той темы, за которую готов получить инсульт. И стал писать сценарии.

— Откуда у вас были деньги снять полноценный фильм, позвать туда Быкова играть, Евстигнеева начитывать закадровый текст?

— Тогда еще были в цене те негласные обязательства, которые испытывал каждый художник перед искусством. Когда я обратился к Быкову, он понимал, что я не смогу ему толком заплатить, даже вопроса такого не возникало. Я бы так же поступил на его месте. И с Евстигнеевым была та же история, и с Бондарчуком. А финансировал нас Клуб молодых миллионеров Германа Стерлигова.

Фотография: Кинокомпания «Круг»

— У вас же во ВГИКе был какой-то удивительный курс, половина современных режиссеров, кажется, там учились.

— Да, нам повезло, мы цепанули последнее поколение романтиков. На моем курсе учились Рената Литвинова, Джаник Файзиев, Кеосаян. Я ушел в армию в 1984-м, вернулся во ВГИК в 1986-м и оказался у Озерова (Юрий Озеров, режиссер. — Прим. ред.). Озеров меня искренне не любил, потому что я был резкий молодой человек после армии. Как-то на мастерстве по режиссуре в очередной раз зашел разговор о каких-то баталиях. А я только из армии вернулся — у меня была аллергия на эти железки. И я сказал какую-то грубость. А он мне говорит: «А чего ты сюда пришел — учиться?» Я говорю: «Точно не танки считать». И он на меня обиделся. Потом я встретил в коридоре Таланкина (Игорь Таланкин, режиссер, сценарист. — Прим. ред.), и мы договорились, что мастерству я буду у него учиться, а на все остальное ходить к Озерову. Озеров меня благословил, и с тех пор мы стали с ним лучшие друзья. Позже уже я начал внимательнее приглядываться к тому, что и как он делает, и мне он стал очень нравиться. Это, конечно, было такое поколение гигантов, титанов.

— Вы же с Бондарчуком учились на одном курсе и делали потом вместе очень много всего. Но он при этом был из золотой молодежи, ему контркультуры не хватало, поэтому он так активно во всех ваших проектах участвовал?

— Помню, мы с ним познакомились еще на вступительных экзаменах. У меня была охотничья сумка с фазаном, и он ко мне подошел, сказал, что поступает. Я не знал, кто он, он не знал, кто я. И как-то очень быстро мы освоились. Федор очень талантливый человек. Его очень хорошо воспитали родители. У него и отец такой был: даже завоевывая определенные вершины, он понимал, откуда черпать силу. Он всегда был на короткой ноге с обычными людьми. И Федор это усвоил, его не испортило то, что он находился в мажорской компании. Он внимательно прислушивался к тому, что происходит на улице. Понимал, что в этом залог успеха. Он на самом деле очень мудрый парень.

— Вы часто писали сценарии под себя, в том же «Арбитре» это очень чувствуется. Вам так проще было?

— Конечно, и в «Арбитре», и в «Мытаре», и в «Мусорщике». Ты же свое отдаешь, наделяешь персонажа своими чертами характера, слабостями, сильными сторонами, а окружающий мир описываешь, как ты его понимаешь. Совсем из головы брать, наверное, странно.

— В «Даун Хаусе» была, очевидно, какая-то другая схема?

— Ко мне Рома Качанов пришел и сказал: «У меня есть идея, как экранизировать «Идиота». Я перечитал роман и уложил максимально в полтора часа основные события так, чтобы человек, посмотрев фильм, имел представление, о чем роман. У моей мамы есть знакомая, она была ответственной за государственные экзамены в области литературы, которая говорила так: «Я бы вызвала вас, Иван Иваныч, на дуэль, потому что 63% изложений по теме «Идиот» заканчивались так: «…а потом Парфен Рогожин убил и съел Настасью Филипповну».

— Давайте про 90-е поговорим, у вас тогда образ был яркий и очень скандальный. Вы его специально себе придумали?

— Меня еще во ВГИКе научили, что я должен создать себе реноме, чтобы не я бегал за журналистами, а они за мной. Самым простым и эффектным был гусарский образ. Ему я и следовал, что было несложно в силу юности и бурных времен. Однажды въехал на мотоцикле в метро, выпив бутылку виски. А однажды меня в метро зарезали. Проткнули ножом ногу и живот, так, по скользящей. Но крови было много. Ехала компания выпившая с рамой велосипедной. Напротив сидит человек в очках, они стали над ним подшучивать. Я призвал их к смирению, но, поскольку сам был выпивший, это быстро перешло в короткую ножевую схватку. Их выручила велосипедная рама, они эффектно ей действовали. Меня выкинули на станции, час ночи, и я, как монстр, иду по пустому перрону. И вдруг испуганный милиционер навстречу, я говорю: «Мне бы в медпункт». Он мне показал наверх, я поднялся, там никакого медпункта, а дверь за мной закрыли. На улице — мороз. Я вышел и понял, что умру сейчас. Даже алкоголики убежали, когда увидели, как я мимо ларька проходил. Вспомнил, что рядом живет одна барышня знакомая по ВГИКу, сценаристка. Она отвезла меня в медпункт, меня зашили, у меня была сломана ключица. Привезла обратно, выделила мне комнату. А утром я проснулся от оглушительного гогота и шлепанья какого-то. Меня плавит, я с перевязанной рукой, в полуобмороке открываю дверь, а мимо по длиннейшему коридору сталинского дома ползет на четвереньках голый мужчина, на нем в сапогах сидит барышня, тоже не одетая, и хлещет его тонким брючным ремнем. Гонит его в ванную. Фантасмагория. Потом знакомая мне объяснила, что устроила у себя в квартире публичный дом. Там я и отлеживался. Вечерами играли с барышнями в лото, обсуждали убийство Листьева. Все было целомудренно. А за стеной музыка гремела, шампанское, крики какие-то.

Фотография: Кинокомпания «Круг»

— Это же про то, как реальность и творчество переплетаются, как грань между ними стирается.

— Да, это похоже на фильм. А закончилось все трагично. У всех девчонок одна мифологема была: они заработают денег и вернутся в свой родной город. Так вот — никто не вернулся. Моя знакомая тоже пострадала: через пару лет я узнал, что она тридцать раз ударила клиента своего ножом и потом попала в сумасшедший дом.

— Это же метафора поколения 90-х: либо все заканчивалось совсем печально, либо приходилось резко все менять.

— Все, кто шпарил, жег по полной, — те умерли. Мы поняли, что не хотим умирать. И дальше каждый выбрал свое направление деятельности. Нам был понятен этот убийственный драйв, но мы считали, что еще мало пожили. Нам хотелось еще кино поснимать. Потом кто-то в религию ушел, кто-то в профессию. В общем, выжили сильнейшие.

— Помните, когда вы себе сказали: «Так, стоп»? Это рациональный был выбор?

— Абсолютно рациональный. Но я, во-первых, по сравнению с остальными, не очень-то пил. Я занимался спортом, восточными единоборствами, осваивал ремесла, кузнечное дело, например, мне нравилось путешествовать. Я поездил по миру: по Европе покатался, по Египту, по Тибету, поискал, посмотрел, примерился. Я очень рационально распределил свое время. Потом наступило мгновение, когда я понял, что вхожу в более матерую, сознательную стадию своей жизни. И сердце мое востребовало любви. И тут же я познакомился с Оксанкой. И у нас дальше логично пошло: познакомился с барышней — значит, венчаться надо.

Потом я уехал в Среднюю Азию, где был священником. Это был 2001 год. Потом вернулся и до 2007-го только писал время от времени, в 2007-м начал снова сниматься. В 2009-м, после съемок в «Царе», я понял, что социальные сети разъелись настолько, что никого уже невозможно ни переубедить, ни дать представление о реальности. Тень от моего противоречивого реноме легла бы на церковь. А мне не хотелось, чтобы страдал мой любимый институт. И я ушел.

— В 90-е православие еще было противопоставлено совку. А потом снова произошло воссоединение церкви с государством, и очень многим людям стало сложно отождествлять себя с РПЦ. Вы чувствовали этот перелом?

— Нам повезло, мы были закалены, нас как масло в глинок сунули, и сильнее было не ошпарить. Мы вышли из таких лютых времен, что у нас ботинки еще годами дымились, мы как со дна ада поднялись, еще и живые, слава богу. Мы проходили все те же стадии, что и обычный верующий человек: неофитство, отчуждение, возвращение по бытовой части и, наконец, опять стабильная фаза общения с Богом. И нас ничего не отвлекало — ни партийные деятели со свечками, они нас очень смешили, ни бизнесмены с золотыми крестами, мы с удовольствием их разводили во благо церкви, с одного креста на купол хватало.

Фотография: Кинокомпания «Круг»

— Но вот вы сказали, что любите РПЦ как институт. При этом к нему столько вопросов уже накопилось.

— Общественный институт церкви — это начальствующие чины, это масса людей канцелярского корпуса. Но для меня это прежде всего сельские попы, к которым я езжу в гости. Я объехал всю Россию, в каждом городе общался с попами. Они все как с иконописной доски сошли. Что касается начальства, всегда была эта ерунда. Возьмем часы патриарха. Блин, я нормальный человек, в принципе. Блестяшек я сам надевал столько. И мне бы хотелось, чтобы глава той церкви, к которой я принадлежу, носил хорошие часы. Может быть, это азиатчина.

— Из всего множества ипостасей, которые вы перепробовали в разных пропорциях за последние двадцать с чем-то лет, что вам ближе в первую очередь?

— Когда мы пьем кофе, мы не обязательно мастера по завариванию. Возьмем, я не знаю, мою тягу к рукоделию, будь то ковка или ювелирка, боевые единоборства. Это отдельные жизни, они никак не пересекаются. Так же как не пересекается мое утреннее умывание с духовной жизнью. Я максимально могу быть полезен как священник, я максимально могу быть полезен как сценарист. Я не думаю, что я хороший режиссер. Потому что, ну все-таки там надо очень напрячься, чтобы что-то сделать. Не знаю, у меня все как-то органично.

— Но вы же трикстер, Иван, на самом деле.

— Трикстер, да. Ну я классический трикстер, трикстер ведь бесконфликтен.

Интервью

• Николай Пророков

mag.afisha.ru

100 главных русских фильмов 1992–2013 — Журнал «Афиша»

«Арбитр»

Иван Охлобыстин, 1992

Весь «Арбитр» похож на эту фотографию: очень живописно, но разобраться, что конкретно происходит в кадре, довольно затруднительно

Фотография: Кинокомпания «Круг»

Молодой следователь (Иван Охлобыстин) и его опытный коллега (Ролан Быков) выслеживают серийного убийцу — убивает он при этом почему-то преступников. Страшно манерный и болтливый квазидетектив, весь состоящий из лирических отступлений. Первая и последняя режиссерская работа Охлобыстина. Фигурирует юный Федор Бондарчук в роли фотографа-гея.

Иван Охлобыстинрежиссер, сценарист, актер

— «Арбитр» — это совсем артхаусный проект. Очень красивый нуар, но без всякой надежды на то, что он окупится. Вы про это вообще не думали?

— Я только закончил ВГИК, был отличник, на меня возлагали большие надежды. Но я был реалист и, естественно, понимал, что это кино без всякого варианта окупаемости. Кинотеатры тогда переделывали под мебельные салоны, прокатить его было невозможно. Был вариант с телевидением, но его заполнили сериалы от случайных продюсеров с их бабами в главных ролях. Плюс весь Союз смотрел «Рабыню Изауру». В кино тогда только в виде исключения что-то происходило. Я решил поэкспериментировать, чтобы в будущем, когда все наладится, у меня уже был опыт. Мне было интересно попробовать сделать что-то в стиле нуар. Влияний было много, но этого не надо стыдиться, потому что искусство — это вещь общая. На меня тогда повлиял Годар. Еще в институте мы договорились с оператором Мишей Мукасеем, что будем сотрудничать. Это было выгодно: мне давали две банки пленки — и ему две банки. Мишка быстро подхватил эту эстетику, она ему понравилась и по производству, и как возможность чисто операторские фишки апробировать. Ролан Быков тоже очень меня поддержал — ему понравилась стилистика, сценарий. То есть сразу собралась компания, мы довольно быстро все сняли, потом я сел монтировать и понял, что режиссура — это не мое. Сижу за монтажным столом, потом смотрю на себя в зеркало, и у меня один глаз влево смотрит, другой вправо, я окосел от усталости. Понял, что не нашел еще той темы, за которую готов получить инсульт. И стал писать сценарии.

— Откуда у вас были деньги снять полноценный фильм, позвать туда Быкова играть, Евстигнеева начитывать закадровый текст?

— Тогда еще были в цене те негласные обязательства, которые испытывал каждый художник перед искусством. Когда я обратился к Быкову, он понимал, что я не смогу ему толком заплатить, даже вопроса такого не возникало. Я бы так же поступил на его месте. И с Евстигнеевым была та же история, и с Бондарчуком. А финансировал нас Клуб молодых миллионеров Германа Стерлигова.

Фотография: Кинокомпания «Круг»

— У вас же во ВГИКе был какой-то удивительный курс, половина современных режиссеров, кажется, там учились.

— Да, нам повезло, мы цепанули последнее поколение романтиков. На моем курсе учились Рената Литвинова, Джаник Файзиев, Кеосаян. Я ушел в армию в 1984-м, вернулся во ВГИК в 1986-м и оказался у Озерова (Юрий Озеров, режиссер. — Прим. ред.). Озеров меня искренне не любил, потому что я был резкий молодой человек после армии. Как-то на мастерстве по режиссуре в очередной раз зашел разговор о каких-то баталиях. А я только из армии вернулся — у меня была аллергия на эти железки. И я сказал какую-то грубость. А он мне говорит: «А чего ты сюда пришел — учиться?» Я говорю: «Точно не танки считать». И он на меня обиделся. Потом я встретил в коридоре Таланкина (Игорь Таланкин, режиссер, сценарист. — Прим. ред.), и мы договорились, что мастерству я буду у него учиться, а на все остальное ходить к Озерову. Озеров меня благословил, и с тех пор мы стали с ним лучшие друзья. Позже уже я начал внимательнее приглядываться к тому, что и как он делает, и мне он стал очень нравиться. Это, конечно, было такое поколение гигантов, титанов.

— Вы же с Бондарчуком учились на одном курсе и делали потом вместе очень много всего. Но он при этом был из золотой молодежи, ему контркультуры не хватало, поэтому он так активно во всех ваших проектах участвовал?

— Помню, мы с ним познакомились еще на вступительных экзаменах. У меня была охотничья сумка с фазаном, и он ко мне подошел, сказал, что поступает. Я не знал, кто он, он не знал, кто я. И как-то очень быстро мы освоились. Федор очень талантливый человек. Его очень хорошо воспитали родители. У него и отец такой был: даже завоевывая определенные вершины, он понимал, откуда черпать силу. Он всегда был на короткой ноге с обычными людьми. И Федор это усвоил, его не испортило то, что он находился в мажорской компании. Он внимательно прислушивался к тому, что происходит на улице. Понимал, что в этом залог успеха. Он на самом деле очень мудрый парень.

— Вы часто писали сценарии под себя, в том же «Арбитре» это очень чувствуется. Вам так проще было?

— Конечно, и в «Арбитре», и в «Мытаре», и в «Мусорщике». Ты же свое отдаешь, наделяешь персонажа своими чертами характера, слабостями, сильными сторонами, а окружающий мир описываешь, как ты его понимаешь. Совсем из головы брать, наверное, странно.

— В «Даун Хаусе» была, очевидно, какая-то другая схема?

— Ко мне Рома Качанов пришел и сказал: «У меня есть идея, как экранизировать «Идиота». Я перечитал роман и уложил максимально в полтора часа основные события так, чтобы человек, посмотрев фильм, имел представление, о чем роман. У моей мамы есть знакомая, она была ответственной за государственные экзамены в области литературы, которая говорила так: «Я бы вызвала вас, Иван Иваныч, на дуэль, потому что 63% изложений по теме «Идиот» заканчивались так: «…а потом Парфен Рогожин убил и съел Настасью Филипповну».

— Давайте про 90-е поговорим, у вас тогда образ был яркий и очень скандальный. Вы его специально себе придумали?

— Меня еще во ВГИКе научили, что я должен создать себе реноме, чтобы не я бегал за журналистами, а они за мной. Самым простым и эффектным был гусарский образ. Ему я и следовал, что было несложно в силу юности и бурных времен. Однажды въехал на мотоцикле в метро, выпив бутылку виски. А однажды меня в метро зарезали. Проткнули ножом ногу и живот, так, по скользящей. Но крови было много. Ехала компания выпившая с рамой велосипедной. Напротив сидит человек в очках, они стали над ним подшучивать. Я призвал их к смирению, но, поскольку сам был выпивший, это быстро перешло в короткую ножевую схватку. Их выручила велосипедная рама, они эффектно ей действовали. Меня выкинули на станции, час ночи, и я, как монстр, иду по пустому перрону. И вдруг испуганный милиционер навстречу, я говорю: «Мне бы в медпункт». Он мне показал наверх, я поднялся, там никакого медпункта, а дверь за мной закрыли. На улице — мороз. Я вышел и понял, что умру сейчас. Даже алкоголики убежали, когда увидели, как я мимо ларька проходил. Вспомнил, что рядом живет одна барышня знакомая по ВГИКу, сценаристка. Она отвезла меня в медпункт, меня зашили, у меня была сломана ключица. Привезла обратно, выделила мне комнату. А утром я проснулся от оглушительного гогота и шлепанья какого-то. Меня плавит, я с перевязанной рукой, в полуобмороке открываю дверь, а мимо по длиннейшему коридору сталинского дома ползет на четвереньках голый мужчина, на нем в сапогах сидит барышня, тоже не одетая, и хлещет его тонким брючным ремнем. Гонит его в ванную. Фантасмагория. Потом знакомая мне объяснила, что устроила у себя в квартире публичный дом. Там я и отлеживался. Вечерами играли с барышнями в лото, обсуждали убийство Листьева. Все было целомудренно. А за стеной музыка гремела, шампанское, крики какие-то.

Фотография: Кинокомпания «Круг»

— Это же про то, как реальность и творчество переплетаются, как грань между ними стирается.

— Да, это похоже на фильм. А закончилось все трагично. У всех девчонок одна мифологема была: они заработают денег и вернутся в свой родной город. Так вот — никто не вернулся. Моя знакомая тоже пострадала: через пару лет я узнал, что она тридцать раз ударила клиента своего ножом и потом попала в сумасшедший дом.

— Это же метафора поколения 90-х: либо все заканчивалось совсем печально, либо приходилось резко все менять.

— Все, кто шпарил, жег по полной, — те умерли. Мы поняли, что не хотим умирать. И дальше каждый выбрал свое направление деятельности. Нам был понятен этот убийственный драйв, но мы считали, что еще мало пожили. Нам хотелось еще кино поснимать. Потом кто-то в религию ушел, кто-то в профессию. В общем, выжили сильнейшие.

— Помните, когда вы себе сказали: «Так, стоп»? Это рациональный был выбор?

— Абсолютно рациональный. Но я, во-первых, по сравнению с остальными, не очень-то пил. Я занимался спортом, восточными единоборствами, осваивал ремесла, кузнечное дело, например, мне нравилось путешествовать. Я поездил по миру: по Европе покатался, по Египту, по Тибету, поискал, посмотрел, примерился. Я очень рационально распределил свое время. Потом наступило мгновение, когда я понял, что вхожу в более матерую, сознательную стадию своей жизни. И сердце мое востребовало любви. И тут же я познакомился с Оксанкой. И у нас дальше логично пошло: познакомился с барышней — значит, венчаться надо.

Потом я уехал в Среднюю Азию, где был священником. Это был 2001 год. Потом вернулся и до 2007-го только писал время от времени, в 2007-м начал снова сниматься. В 2009-м, после съемок в «Царе», я понял, что социальные сети разъелись настолько, что никого уже невозможно ни переубедить, ни дать представление о реальности. Тень от моего противоречивого реноме легла бы на церковь. А мне не хотелось, чтобы страдал мой любимый институт. И я ушел.

— В 90-е православие еще было противопоставлено совку. А потом снова произошло воссоединение церкви с государством, и очень многим людям стало сложно отождествлять себя с РПЦ. Вы чувствовали этот перелом?

— Нам повезло, мы были закалены, нас как масло в глинок сунули, и сильнее было не ошпарить. Мы вышли из таких лютых времен, что у нас ботинки еще годами дымились, мы как со дна ада поднялись, еще и живые, слава богу. Мы проходили все те же стадии, что и обычный верующий человек: неофитство, отчуждение, возвращение по бытовой части и, наконец, опять стабильная фаза общения с Богом. И нас ничего не отвлекало — ни партийные деятели со свечками, они нас очень смешили, ни бизнесмены с золотыми крестами, мы с удовольствием их разводили во благо церкви, с одного креста на купол хватало.

Фотография: Кинокомпания «Круг»

— Но вот вы сказали, что любите РПЦ как институт. При этом к нему столько вопросов уже накопилось.

— Общественный институт церкви — это начальствующие чины, это масса людей канцелярского корпуса. Но для меня это прежде всего сельские попы, к которым я езжу в гости. Я объехал всю Россию, в каждом городе общался с попами. Они все как с иконописной доски сошли. Что касается начальства, всегда была эта ерунда. Возьмем часы патриарха. Блин, я нормальный человек, в принципе. Блестяшек я сам надевал столько. И мне бы хотелось, чтобы глава той церкви, к которой я принадлежу, носил хорошие часы. Может быть, это азиатчина.

— Из всего множества ипостасей, которые вы перепробовали в разных пропорциях за последние двадцать с чем-то лет, что вам ближе в первую очередь?

— Когда мы пьем кофе, мы не обязательно мастера по завариванию. Возьмем, я не знаю, мою тягу к рукоделию, будь то ковка или ювелирка, боевые единоборства. Это отдельные жизни, они никак не пересекаются. Так же как не пересекается мое утреннее умывание с духовной жизнью. Я максимально могу быть полезен как священник, я максимально могу быть полезен как сценарист. Я не думаю, что я хороший режиссер. Потому что, ну все-таки там надо очень напрячься, чтобы что-то сделать. Не знаю, у меня все как-то органично.

— Но вы же трикстер, Иван, на самом деле.

— Трикстер, да. Ну я классический трикстер, трикстер ведь бесконфликтен.

Интервью

• Николай Пророков

mag.afisha.ru

---

• 
  Журнал выдачи направлений на медосмотр по приказу 302н
• 
  Электронный журнал кадровое дело вход в личный кабинет
• 
  Журнал вязание ваше хобби 8 2017 смотреть онлайн
• 
  Журналы по шитью с выкройками 2017 смотреть онлайн
• 
  Тест зимней резины 2017 журнала за рулем r16
• 
  Образец журнал утреннего приема детей в детском саду
• 
  Лучший регистратор по версии журнала за рулем 2017
• 
  Рейтинг навигаторов для автомобиля 2017 журнал за рулем
• 
  Форма журнала для учета выдачи удостоверений по электробезопасности
• 
  Тест акб 60 от журнала за рулем 2016
• 
  Журнал русское воскресение на алтарь отечества очерк мальцев