Проза сатирических журналов Новикова и ее значение для развития русского литературного языка. Роль журналов новикова в становлении русского литературного языка

Проза сатирических журналов Новикова и ее значение для развития русского литературного языка.

ТОП 10:

В развитии русской литературы и русского литературного языка немалую роль сыграли сатирические журналы 1769-1774 гг. П.Н. Берков писал: «Необходимо отметить исключительнуюгибкость, легкость и чистоту языка сатирических журналов. Лучшие образцы художественной продукции этих журналов ближе стоят к языку 19 в., чем проза и тем более стихи последней четверти 18 в.» Лучшие образцы художественной продукции сатирических журналов представлены, прежде всего, в «Трутне» и «Живописце» Новикова. Новиков по характеру своего дарования прозаик, но он никогда не писал повестей и романов. Жанры, в которых он работал, определялись журналом, точнее теми главными задачами, которые писатель-просветитель ставил перед своими журналами. Таких главных задач было, по меньшей мере, три. 1. Сатирически изображать действительность, 2. пропагандировать важнейшие просветительские истины, и, прежде всего, идею равенства людей («крестьяне подобны во всем дворянам») и, наконец, 3. заниматься нравственным воспитанием читателей. В журналах Новикова сатира представлена различными оригинальными прозаическими жанрами (ведомости, рецепты, картины и портреты, «Опыт модного словаря щегольского наречия» и др.) Но главной литературной формой сатирических журналов было, несомненно, письмо. В этом жанре достигнута наибольшая глубина содержания и совершенство словесного выражения. Организующую идейную и композиционную роль в каждом номере сатирических журналов играли письма, адресованные издателю от лица различных вымышленных авторов. Эти письма можно разделить на две основные категории: 1. Письма, в которых непосредственно излагались «важнейшие просветительские истины» (например, письма Правдулюбова и Чистосердова в «Трутне») 2. Письма, в которых создавались сатирические образы их «авторов» (знаменитые «Письма к Фалалею», «Письма дяди к племяннику» и др.). При этом письма первого рода были все же именно письмами, а не статьями. Язык их, хотя и предельно приближен к авторскому языку, все же не может с ним отождествляться. В соответствии с требованиями жанра он несколько стилизован. Что же касается писем второго рода, то это были опыты создания языковыми средствами «образа повествователя» в пределах тех монологически организованных контекстов, которые вмещались в жанр письма. Этот жанр с его специфическими языковыми особенностями был очень удобен для сатирических журналов не только с точки зрения литературных возможностей, которые он открывал для сатирического изображения действительности, но и с точки зрения доступности для широких демократических читательских кругов. Форма письма предусматривала простоту, непринужденность выражения мысли, не допускала сухости, педантичности, излишней учености. Новиков отлично справлялся с этими задачами. Например, в письме за подписью Правдулюбова он так рассуждает о слабостях и пороках: Еще не понравилось мне первое правило упомянутой госпожи, чтоб отнюдь не называть слабости пороком, будто Иоанн и Иван не все одно. <…> Да я и не знаю, что по мнению сей госпожи значит слабость. <…> Пьянствовать также слабость, или еще привычка; однако пьяному можно жену и детей прибить до полусмерти... Словом сказать, я как в слабости, так и в пороке не вижу ни добра, ни различия. Слабость и порок, по-моему, все одно; а беззаконие дело иное. Новиков стремился выражать свои идеи преимущественно в конкретно-образной форме, пример чего можно видеть в письме за подписью Чистосердова: …в вашем "Трутне" печатаемые сочинения многими разумными и знающими людьми похваляются. Это хорошо: да то беда, что многие испорченные нравы и злые сердца имеющие люди принимают на себя осмеиваемые вами лица и критикуемые вами пороки берут на свой счет. Это бы и не худо: ибо зеркало для того и делается, чтобы смотрящиеся в него видели свои недостатки и оные исправляли. И то зеркало почитается лучшим, которое вернее показывает лицо смотрящегося. Но дело-то в том состоит, что в вашем зеркале, названном "Трутень", видят себя и многие знатные бояре. И хотя вы в предисловии своем и дали знать, что будете сообщать не свои, но присылаемые к вам сочинения; однакож злостию напоившие свои сердца люди ставят это на ваш счет. Вот что худо-то! Обращает на себя внимание совершенный синтаксис приведенных отрывков. Как дань традиции выступают некоторые книжные конструкции словорасположения, но они относительно немногочисленны (душа... покривиться может; испорченные нравы и злые сердца имеющие люди; злостию напоившие свои сердца). Зато широко используются выразительные и емкие в смысловом отношении обороты разговорного языка (будто Иоанн и Иван не все одно; по уши влюбиться прибить до полусмерти; слово сказать; дело иное; вот что худо-то), которые облегчают построение недлинных, просто организованных легко воспринимаемых предложений. Это обстоятельство следует подчеркнуть особо. Синтаксическое усовершенствование литературного языка в прозе сатирических журналов Новикова (как и в повествовательной прозе Чулкова и Фонвизина) было теснейшим образом связано с широким использованиём народно-разговорной лексики, и главным образом фразеологии Устойчивые словосочетания, отшлифованные в смысловом и синтаксическом отношении длительным общим употреблением, служили прекрасным строительным материалом для компактных, семантически насыщенных и эмоционально выразительных фраз. Различные группы народно-разговорной лексики и фразеологии находят широкое применение во всех жанрах новиковской сатиры, в том числе и письмах, в частности тех, язык которых приближен к авторскому языку (что можно было видеть из приведенных выше примеров). Но гораздо шире представлена народно-разговорная лексика и фразеология (причем нередко резко экспрессивно окрашенная) в стилизованных языковых структурах, служащих одним из средств построения образа, от лица которого ведется изложение. Типичны в этом отношении «Письма к Фалалею». Язык их «авторов» - отца, матери и дяди Фалалея - стилизован в первую очередь за счёт грубого просторечия. Здесь есть, конечно, определенная связь с традициями комедий классицизма; отрицательные персонажи наделяются нарочито грубым, вульгарным языком. Однако в «Письмах к Фалалею» грубое просторечие несет более сложные функции. Оно не только отражает необразованность провинциальных дворян, родных Фалалея, но – что важнее – служит средством семантической организации текста, образует тот устойчивый словесный ряд, который несет основную смысловую нагрузку. Отец Фалалея в таких выражениях сожалеет о былых временах: Да что уж и говорить, житье-то наше дворянское нынече стало очень худенько. Сказывают, что дворянам дана вольность: да чорт ли это слыхал, прости господи, какая вольность? Дали вольность, а ничего не можно своею волею сделать; нельзя у соседа и земли отнять: в старину-то побольше было нам вольности. Бывало, отхватишь у соседа земли целое поле; так ходи же он да проси, так еще десять полей потеряет. <…> А из службы тогда хоть и не вольно было выйти, так были на это лекари: отнесешь ему барашка в бумажке да судье другого, так и отставят за болезнями. Да уж, бывало, как приедешь в деревню-та, так это наверстаешь: был бы только ум да знал бы приказные дела, так соседи и не куркай. То-то было житье! В организации текста «Писем к Фалалею» существенная роль принадлежит пословицам и поговоркам, подобранным и расположенным таким образом, чтобы полнее раскрывать нравы и привычки родственников Фалалея. Так, дядя Ермолай многие пословицы и поговорки приспосабливает для оправдания лихоимства и взяточничества: Я бы-ста и сам не побрезгивал пойти в эдакие управители: перепало бы кое-что и мне в карман: кресты да перстни, все те же деньги, только умей концы хоронить. Я и поныне еще все стареньким живу. Кто перед богом не грешен? кто перед царем не виноват? не нами свет начался, не нами и окончается. Что в людях ведется, то и нас не минется. Лишь только поделись, Фалалеюшко, так и концы в воду. Неужто всех станут вешать? в чем кто попадется, тот тем и спасется. Грех да беда на кого не живет? я и сам попался было одиножды под суд; однако дело-то пошло иною дорогою, и я очистился, как будто ни в чем не бывал. Все «Письма к Фалалсю» в принципе построены однотипно. Языковые различия между ними очень невелики, но все же ощутимы. В письме матери Фалалея прослеживается некоторое изменение словесных рядов в зависимости от того, о ком она пишет - о муже или о сыне. Когда речь идет о муже - усиливается роль грубого просторечия, когда мать обращается к сыну - возрастает роль фольклорных элементов, традиционных обращений, причитаний: Батька ты мой, Фалалей Трифонович, дитя мое умное, дитя разумное, дитя любезное: свет мой, умник, худо мне приходит: как мне с тобою расставаться будет? на кого я тебя покину? Погубит он, супостат, мою головушку; этот старый хрыч когда-нибудь тебя изуродует. Береги, мой свет, себя, как можно береги: плетью обуха не перебьешь; что ты с эдаким чортом, прости господи, сделаешь? У дяди Ермолая несколько полнее, чем у отца Фалалея, Трифона Панкратьевича, представлены элементы «подьяческого языка», особенно в его письме к издателю «Живописца»: Ты, забыв законы духовные, воинские и гражданские, осмелился назвать меня якобы вором. Чем ты это докажешь? Я хотя и отрешен от дел, однако же не за воровство, а за взятки; а взятки не что иное, как акциденция. <…> Как перед богом не согрешить? Как царя не обмануть, как у него не украсть? Грешно украсть из кармана у своего брата, а это дело особое: у кого же и украсть, как не у царя; благодаря бога дом у него как полная чаша, то хотя и украдешь, так не убудет. Глупый человек! да это и указами за воровство не почитается, а называется похищением казенного интереса. Языковой строй «Писем к Фалалею» отличается единством, целостностью. Это обусловлено соответствием особенностей лексико-фразеологического состава особенностям синтаксиса. В «Письмах к Фалалею» практически нет книжных конструкций словорасположения. Исключения из этого правила единичны (например, в письме Ермолая к издателю «Живописца»: Ты похож на постельную жены моей собачку). Фразы несколько пространнее, чем в письмах Правдулюбова и Чистосердова, в их организации велика роль бессоюзных, сочинительных и присоединительных связей. Очень искусно, с большим художественным тактом стилизован текст знаменитых «Копий с крестьянских отписок». Как со стороны содержания «Отписки» поражают разительными картинами бесправия и нищеты, так и со стороны языка изумляют они точным соответствием слова изображаемому и отсутствием чисто внешних атрибутов «крестьянского языка», широко использовавшихся в комедиях классицизма при изображении персонажей из народа. В «Отписках» не применяется ни грубое просторечие, ни имитация диалектного произношения. Внимание сосредоточено на том, чтобы избежать всего специфически книжного, не соответствующего изображаемой социальной среде, и в то же время так организовать синтаксис и лексико-фразеологический материал, чтобы он как можно полнее, точнее и правдивее отображал конкретную социальную ситуацию: Да бог посетил нас скотским падежом, скотина почти вся повалилась; а которая и осталась, так и ту кормить нечем, сена были худые, да соломы мало, и крестьяне твои, государь, многие пошли по миру. Неплательщиков по указу твоему господскому на сходе сек нещадно, только они оброку не заплатили, говорят, что негде взять. С Филаткою, государь, как поволишь? денег не платит, говорит, что взять негде: он сам все лето прохворал, а сын большой помер, остались маленькие ребятишки; и он нынешним летом хлеба не сеял, некому было землю пахать, во всем дворе одна была сноха, а старуха его и с печи не сходит. В тексте «Отписок» существенную семантическую роль играют слова и выражения, связанные с крестьянским трудом и бытом, а также отражающие экономические отношения крестьян с помещиком: скотина повалилась, лошади пали, сена, сход, мир, оброк, недоимка, подушные деньги и др. Ср. также в письме Филатки: Нынешним летом хлеба не сеял, да и на будущий земли не пахал: нечем подняться. Робята мои большие и лошади померли, и мне хлеба достать не на чем и не с кем, пришло пойти по миру, буде ты, государь, не сжалишься над моим сиротством. Прикажи, государь, в недоимке меня простить, и дать вашу господскую лошадь, хотя бы мне мало по малу исправиться, и быть опять твоей милости тяглым крестьянином. Диапазон представленных в сатирических журналах Новикова стилизованных текстов очень широк. Диаметрально противоположны «Копиям с крестьянских отписок» стилизации, изображающие «щегольское наречие». Последовательные и острые выступления Новикова против жаргона щеголей были частью его энергичной борьбы против галломании дворянской верхушки, за национальную русскую культуру, за национальные русские основы литературного языка. Пародируя рассуждения «молодого автора», Новиков писал в «Живописце»: О времена! блаженные времена, в которые не учась грамоте становимся попами! Некоторые ненавистники письмен нового вкуса утверждают, что ко всякому сочинению потребен разум, учение, критика, рассуждение, знание российского языка и правил грамматических. - Устыдитесь государи мои, строгие судьи, устыдитесь своего мнения. <…> Пропади знание российского языка, ежели и без него можно жить в большом свете: а этот большой свет составляют почтенные и любезные наши щеголи и щеголихи. А щеголиха, героиня знаменитого письма к издателю «Жпвописпа», изъясняется таким невероятным языком: Mon coeur, живописец! Ты, радость беспримерный Автор.- По чести говорю, ужесть как ты славен! читая твои листы, я бесподобно утешаюсь; как все у тебя славно: слог расстеган, мысли прыгающи. - По чести скажу, что твои листы вечно меня прельщают:клянусь, что я всегда фельетирую их без всякой дистракции. Слова, набранные полужирным шрифтом, выделены Новиковым. Этим он подчеркивает характерные черты «щегольского наречия». Создание в сатирических журналах Новикова разнообразных стилизованных языковых структур, служащих средством построения образа, от лица которого ведется изложение, было заметным явлением в истории русского литературного языка. Опыты Новикова в этом направлении не были случайными, они вытекали из его литературно-эстетических принципов. Новиков отвергал утверждаемую классицизмом сатиру на общий порок и выступал за сатиру «на лицо», т.е. за сатиру на конкретных носителей социальных зол и на конкретные отрицательные явления тогдашней русской действительности. В этой сатире намечались пути и вырабатывались приемы реалистического отражения жизни. В аспекте последующего развития русской литературы и русского литературного языка проза сатирических журналов Новикова сыграла большую роль, чем современная ей драматургия. В комедиях язык персонажей в тех случаях, когда он был максимально приближен к языку разговорному, не мыслился авторами и не воспринимался зрителями как язык литературный. Иное дело проза: хотя бы и стилизованная, она оставалась литературой. И все словесные ряды, которые включались в ее язык, даже и с характерологической целью, приобщались к литературному языку, а могли и полностью им ассимилироваться. Вот почему процессы освоения народно-разговорной лексики и фразеологии и процессы создания языковых структур, являющихся средством раскрытия образа повествователя, получившие развитие в языке прозы сатирических журналов Новикова, были принципиально важнее и значительнее для истории русского литературного языка, чем аналогичные процессы, отразившиеся в драматургии Билет 29. Характеристика взглядов А.С Пушкина на литературный язык и пути его дальнейшего развития. А.С. Пушкина можно считать родоначальником современного русского литературного языка. Он завершил длительную эволюцию литературного языка, дал его наиболее совершенные образцы (к XIX веку). В творчестве Пушкина нашёл наиболее полное выражение процесс демократизации РЛЯ, произошло гармоническое слияние всех жизнеспособных элементов живой народной речи с литературным языком. Самым важным в реформе Пушкина полагают <свободное сочетание и взаимопроникновение языковых единиц, прежде разобщённых:> (А.И Горшков), изменение состава и строя словесных рядов и приёмов их развёртывания.Русский язык Пушкин оценивал как неисчерпаемо богатый, открывающий перед писателем неограниченные возможности его художественного использования. Пушкин писал: <Как материал словесности язык славяно-русский имеет неоспоримое превосходство перед всеми европейскими: судьба его была чрезвычайно счастлива. В XI веке древний греческий народ вдруг открыл ему свой лексикон...даровал ему законы обдуманной своей грамматики, свои прекрасные обороты, величественное течение речи... Сам по себе уже звучный и выразительный, отселе заемлет он гибкость и правильность. Простонародное книжное наречие необходимо должно было отделиться от книжного; но впоследствии они сблизились, и такова стихия, данная нам для сообщения наших мыслей>.Главной теоретической проблемой, разрабатываемой Пушкиным, является проблема народности литературного языка. В ранних заметках и набросках Пушкин указывает на народный язык как основной источник литературного языка. <Разговорный язык простого народа (не читающего иностранных книг...) достоин также глубочайших исследований. ...не худо нам иногда прислушиваться к московским просвирням. Они говорят удивительно чистым и правильным языком>.В отличие от Карамзина, выдвигавшего положение о сближении литературного языка с разговорным языком образованного дворянства, Пушкин выдвигает и утверждает положение о сближение литературного языка с народным языком в самом широком смысле этого слова, положение о народной основе литературного языка. в то же время Пушкин понимал, что литературный язык не может представлять собой простую обработку народного, что литературный язык не может и не должен избегать всего того, что было накоплено им в процессе его многовекового развития, поскольку это обогащает язык, расширяет его стилистические возможности, усиливает художественную выразительность. <Чем богаче язык выражениями и оборотами, тем лучше для искусного писателя. Письменный язык оживляется поминутно выражениями, рождающимися в разговоре, но не должен отрекаться от приобретённого им в течение веков. Писать единственно языком разговорным - значит не знать языка>. (<Письмо к издателю>, 1836).Отстаивая народность литературного языка, Пушкин боролся как против карамзинского <нового слога>, так и против <славянщизны> Шишкова и его сторонников. Борясь против <европейского жеманства>, Пушкин противопоставляет <французской утончённости> карамзинской школы демократическую простоту и яркую выразительность языка Крылова и Фонвизина. Пушкин также едко высмеивает консервативный национализм Шишкова, его попытки изгнать из русского языка заимствования и утвердить в литературном языке господство архаизмов и церковнославянизмов (<фонтан> и <водомёт>).В статье <Путешествие из Москвы в Петербург> (1833-1834) Пушкин формулирует своё понимание взаимоотношения русского и старославянского языков, разграничивает <славенский> и русский языки, отрицает <славенский> язык как основу русского литературного языка и в то же время открывает возможность для использования славянизмов в определённых стилистических целях.Принцип народности смыкается и перекрещивает с другим важнейшим принципом Пушкина в области литературного языка - принципом историзма.По всем основным вопросам развития языка Пушкин был солидарен с декабристами, а затем пошёл значительно дальше них в развитии языка.Конкретное воплощение общих общественно-исторических принципов подхода к литературному языку проходили на основе эстетических принципов, выработанных Пушкиным. <Истинный вкус состоит не в безотчётном отвержении такого-то слова, такого-то оборота, но в чувстве соразмерности и сообразности>.Народность и историзм, находящие конкретное воплощение в языке на основе чувства соразмерности и сообразности, благородной простоты и точности выражения - таковы главные принципы Пушкина, определяющие его взгляды на пути развития русского литературного языка. Эти принципы полностью соответствовали как объективным закономерностям развития русского литературного языка, так и основным положениям развиваемого Пушкиным нового литературного направления - реализма.     Билет 30. Пушкин о месте старославянизмов и заимствований в русском литературном языке. О церковнославянизмах. Пушкин выражал свое неодобрительное отношение к позиции славянофилов. Пушкин подчеркивал весьма существенное различие речевых средств церковнославянского и русского происхождения. Он понимал, что за церковнославянизмами стоит многовековая культура слова и что пренебречь ей нельзя. Поэтому все жизненные элементы церковнокнижного происхождения, которые были традиционно закреплены за стилями поэзии и часть которых проникла в прозу, поэт охотно употреблял (в поэзии больше, чем в прозе). Пушкинская оценка славянизмов исторически менялась и развивалась. Если ранний Пушкин употребляет славянизмы довольно часто, то позднее он заметно отходит от многих славянизмов, руководствуясь, выработанным им принципом соразмерности и сообразности, соответственно с содержанием и идеей произведения. Все это находит отражение в эволюции пушкинского стиля. За речевыми средствами церковнославянского происхождения Пушкин закрепил весьма разнообразные стилистические функции. 1. Одна из основных - функция приподнято-торжественного повествования. В тех случаях, когда поэт говорит о высоких и важных материях, церковнославянизмы, овеянные ореолом давности, торжественности, величия, оказывались незаменимым изобразительным материалом. Например, поэт пишет о судьбах России, о творениях Петра и т. пл Красуйся, град Петров, и стой Неколебимо, как Россия. Да умирится же с тобой И побежденная стихия; Вражду и плен старинный свой Пусть волны финские забудут И тщетной злобою не будут Тревожить вечный сон Петра! В той же функции славянизмы выступают у Пушкина в его послании Пущину, а также в «Памятнике». Как средство гражданской патетики, церковнославянизмы широко используются в вольнолюбивой лирике Пушкина. 2. Историческая стилизация. Предполагает перенесение повествовательного плана в прошлую эпоху и своего рода имитацию под стиль, характерный для изображаемой эпохи. В «Борисе Годунове» она особенно ярко представлена в речи Пимена, Бориса и других действующих лиц. С помощью церковнославянизмов поэт воспроизвел характерные черты языка того времени. 3. Функция пародирования, что особенно заметно в «Гавриилиаде» и в эпиграммах. Например, в эпиграмме на Фотия церковно-книжные выражения использованы в явном пародийно-ироническом плане: Пошли нам, господи, греховным Поменьше пастырей таких, - Полублагих, полусвятых. Здесь пародийно-иронически звучит молитвенное обращение: «пошли нам, господи», а также эпитет «полублагих». Слово благой имеет два значения; одно - церковнославянское (от «благо»), другое - просторечное (благой - «блажной»). В этой эпиграмме Пушкин использовал оба эти значения, сделав, однако, ударение на русском, которое выступает у него как антоним к слову «святой» («поменьше пастырей таких: полублагих, полусвятых»). 4. Употребление старославянизмов в качестве синонимических эквивалентов к русским речевым средствам. Параллельные значения полногласных и неполногласных форм многих слов обогащают изобразительные возможности языка, чем постоянно пользуется Пушкин, употребляя в соответствии с содержанием произведения такие слова, как «глава» и «голова», «влачиться» и «волочиться», «берег» и «брег» и т. п, В ряде случаев значения слов (например, влачиться и волочиться) так разошлись, что они уже не могли выступать в качестве синонимов. Судя по тексту «Пророка», слово влачиться означало медленное передвижение, тогда как слово волочиться приобрело во время Пушкина иной смысл. Онегин, например, в «красавиц... не влюблялся, а волочился как-нибудь...» Здесь волочился выступает в светском, разговорно-бытовом значении. Ср. более расширенное значение этого слова: «И молодежь минувших дней за нею буйно волочилась». Употребляя славянизмы наряду с русскими речевыми средствами, Пушкин старался освобождать их от религиозной мистики, от закрепления славянизмов только лишь за высоким стилем речи. Об этом свидетельствуют многочисленные примеры, когда он дворовую девушку называет девой и, наоборот, барышень - девчонками и т. д. О заимствованиях. В эпоху Пушкина, как свидетельствует сам поэт, «дамская любовь не изъяснялась по-русски», светская беседа тоже велась преимущественно на французском языке. Даже провинциалка Татьяна, жившая далеко от столицы, и та «по-русски плохо знала» и «изъяснялася с трудом на языке своем родном». Пушкин старался не только предельно ограничить употребление жизненно неоправданных заимствований жаргонного характера, но даже сократить использование иностранных слов, которые входили во всеобщее употребление. Судя по тексту романа «Евгений Онегин», поэт отказывается описывать некоторые детали костюма Онегина, мотивируя это тем, что его слог не должен пестреть иноплеменными словами: В последнем вкусе туалетом Заняв ваш любопытный взгляд, Я мог бы пред ученым светом Здесь описать его наряд; Конечно б, это было смело, Описывать мое же дело: Но панталоны, фрак, жилет, Всех этих слов на русского нет; А вижу я, винюсь пред вами, Что уж и так мой бедный слог Пестреть гораздо меньше б мог Иноплеменными словами, Хоть и заглядывал я встарь В Академический словарь. По свидетельству Вяземского, Пушкин неоднократно принимается за письмо Татьяны, которое представляло для него много трудностей. Написанное образцовым русским языком, без единого иностранного слова, это письмо красноречиво говорит о позиции Пушкина в отношении иноязычных речевых средств. В стихах Ленского, значительно богаче представлены славянизмы. Есть много свидетельств об отрицательном отношении Пушкина к галломанствующим современникам (сравнивал брата Льва с «московской кузиной» за то, что тот написал ему письмо по-французски). П. против низкопоклонства перед всем иностранным. Проблему заимствований русским языком иностранных слов Пушкин решает следующим образом: одобряет только те заимствования, которые не стесняют свободу развития родного языка.Но поэт не выступал против заимствований, обогащающих язык, вносящих в него новые и жизненно необходимые речевые средства. Некоторые модные в начале ХIХ века иностранные слова, только что входившие в русский язык, Пушкин охотно употреблял. Например, в «Евгении Онегине» поэт указывает, что слово vulgar, которое он не может перевести, «новое, модное» и что оно годилось бы для эпиграмм. В Татьяне, вышедшей замуж, не было Того, что модой самовластной В высоком лондонском кругу Зовется vulgar. (Не могу... Люблю я очень это слово, Но не могу перевести; Оно у нас покамест ново, И вряд ли быть ему в чести. Оно б годилось в эпиграмме...)     

infopedia.su

РОЛЬ ЖУРНАЛОВ НОВИКОВА В СТАНОВЛЕНИИ РУССКОГО ЛИТЕРАТУРНОГО ЯЗЫКА.docx - Реферат на тему: "Роль журналов ...

такой перемены и напечатал несколько их недовольных писем в связи сослаблением сатиры. И через номер объявил о закрытии журнала, ибо знал,что ему запрещено дальнейшее его издание. Да и “Всякая всячина” пересталавыходить в апреле 1770 г. На последней странице номера он анонимнообъявил о появлении нового журнала ­ “Пустомеля”. Журнал был закрыт поимператрицы. решению

Главные идеи журнала: критика сословных предрассудков дворян; мысль онезависимости душевных качеств человека от социального происхождения.Подчеркнутый и сознательный демократизм убеждений. Многообразие форм,в которых воплощается сатира. Новеллистическая беллетристика («Истинная

часах»). быльРубрика «Ведомости». Содержались известия. Якобы поступившие из разныхпропавшихзолотыхо

городов и местностей России, а также различные объявления (вродесообщений о продаже, о приезжающих, о подрядах). Например, сообщение оподрядах: «Некоторому судье потребно самой чистой и свежей совести донесколька фунтов; желающие в поставке оной подрядиться, а у него купитьстарую его от челобитческого виноградного и хлебного нектараперегоревшую совесть, которая, как он уверяет, весьма способна коотысканию желаемого всеми философского камня, могут явиться всобственном его доме». Новиков не поучает, он смеется, пародируя известныеобъявления. читателюФорма рецептов пародийного лечебника. Близость оформления сатирическихгазетные

рецептов в журнале Новикова с приемами народной юмористики. «Для г.Злорада. Чувствований истинного человечества 3 лота, любви к ближнему 2золотника и соболезнования к несчастию рабов 3 золотника, положа вместе,воде…»истолочьбольномутеплойдаватьив

ВсеЗначительную часть содержания «Трутня» составляют письма к издателю.они имеют литературный характер и подчинены сатирическим целям: либо

10

znanio.ru

Роль журналов Новикова в становлении русского литературного языка, Русский язык

Пример готового реферата по предмету: Русский язык

Содержание

В сатирических журналах Новикова представлены различные жанры (ведомости, рецепты, портреты, «Опыт модного словаря щегольского наречия» и др.) Но главной литературной формой сатирических журналов было, безусловно, письмо. В этом жанре достигнута наибольшая глубина содержания и совершенство словесного выражения. В качестве примера можно привести следующие: письма Правдулюбова и Чистосердова в «Трутне» и знаменитые «Письма к Фалалею», «Письма дяди к племяннику».

В первую очередь именно в письмах и проявилось новаторство языка Новикова. Так как эта форма предусматривала простоту, непринужденность выражения мысли, не допускала сухости, педантичности, излишней учености. Например, в письме за подписью Правдулюбова он так рассуждает о слабостях и пороках:

Выдержка из текста

Данная работа посвящена определению роли журналов Новикова в становлении русского языка.

Н. И. Новиков занимает особое место среди крупнейших деятелей русской культуры. Следовательно, изучение языка его журналов может быть интересно с нескольких сторон:

1) во-первых, с точки зрения истории формирования и созревания всей российской журналистики, а вместе с ней общественного самосознания;

2) во-вторых, с точки зрения развития русской художественной литературы;

3) и, в-третьих, с точки зрения истории самого русского литературного языка.

Список использованной литературы

1. Виноградов В.В. Очерки по истории русского литературного языка XVII—XIX вв. — М., 1982

2. Гуковский Г. Русская литература XVIII века. — М.: Аспект Пресс, 1999. — 250 с.

3. Ключевский А.В. Исторические портреты. Деятели исторической мысли. Воспоминание о Н.И. Новикове и его времени. — М.: Правда, 1998. — 300 с.

4. Ковалевская, Е. Г. История русского литературного языка — М.: Просвещение, 1992.

5. Песталоцци. Новиков. Карамзин. Ушинский. Корф. Библиографические повествования. — Челябинск: Урал, 1997. — 130 с.

6. Смирнова А.А. Русская литература конца XVIII — начала XIX века. — М., 1993. — 150 с.

7. Спиридонова Л.А. Русская сатирическая литература начала XX века. — М., 1993. — 186 с.

8. Усова С.Е. Жизнь и деятельность Екатерины Романовны Дашковой и Николая Ивановича Новикова. — М.: Альфа, 1991. — 177 с.

9. Успенский Б.А. Краткий очерк истории русского литературного языка (XI — XIX вв.).

 — М., 1994.

referatbooks.ru

Проза сатирических журналов Новикова и ее значение для развития русского литературного языка.

В развитии русской литературы и русского литературного языка немалую роль сыграли сатирические журналы 1769-1774 гг. П.Н. Берков писал: «Необходимо отметить исключительнуюгибкость, легкость и чистоту языка сатирических журналов. Лучшие образцы художественной продукции этих журналов ближе стоят к языку 19 в., чем проза и тем более стихи последней четверти 18 в.» Лучшие образцы художественной продукции сатирических журналов представлены, прежде всего, в «Трутне» и «Живописце» Новикова.

Новиков по характеру своего дарования прозаик, но он никогда не писал повестей и романов. Жанры, в которых он работал, определялись журналом, точнее теми главными задачами, которые писатель-просветитель ставил перед своими журналами. Таких главных задач было, по меньшей мере, три. 1. Сатирически изображать действительность, 2. пропагандировать важнейшие просветительские истины, и, прежде всего, идею равенства людей («крестьяне подобны во всем дворянам») и, наконец, 3. заниматься нравственным воспитанием читателей.

В журналах Новикова сатира представлена различными оригинальными прозаическими жанрами (ведомости, рецепты, картины и портреты, «Опыт модного словаря щегольского наречия» и др.) Но главной литературной формой сатирических журналов было, несомненно, письмо. В этом жанре достигнута наибольшая глубина содержания и совершенство словесного выражения. Организующую идейную и композиционную роль в каждом номере сатирических журналов играли письма, адресованные издателю от лица различных вымышленных авторов.

Эти письма можно разделить на две основные категории:

1. Письма, в которых непосредственно излагались «важнейшие просветительские истины» (например, письма Правдулюбова и Чистосердова в «Трутне»)

2. Письма, в которых создавались сатирические образы их «авторов» (знаменитые «Письма к Фалалею», «Письма дяди к племяннику» и др.).

При этом письма первого рода были все же именно письмами, а не статьями. Язык их, хотя и предельно приближен к авторскому языку, все же не может с ним отождествляться. В соответствии с требованиями жанра он несколько стилизован. Что же касается писем второго рода, то это были опыты создания языковыми средствами «образа повествователя» в пределах тех монологически организованных контекстов, которые вмещались в жанр письма.

Этот жанр с его специфическими языковыми особенностями был очень удобен для сатирических журналов не только с точки зрения литературных возможностей, которые он открывал для сатирического изображения действительности, но и с точки зрения доступности для широких демократических читательских кругов. Форма письма предусматривала простоту, непринужденность выражения мысли, не допускала сухости, педантичности, излишней учености. Новиков отлично справлялся с этими задачами. Например, в письме за подписью Правдулюбова он так рассуждает о слабостях и пороках:

Еще не понравилось мне первое правило упомянутой госпожи, чтоб отнюдь не называть слабости пороком, будто Иоанн и Иван не все одно. <…> Да я и не знаю, что по мнению сей госпожи значит слабость. <…> Пьянствовать также слабость, или еще привычка; однако пьяному можно жену и детей прибить до полусмерти... Словом сказать, я как в слабости, так и в пороке не вижу ни добра, ни различия. Слабость и порок, по-моему, все одно; а беззаконие дело иное.

Новиков стремился выражать свои идеи преимущественно в конкретно-образной форме, пример чего можно видеть в письме за подписью Чистосердова:

…в вашем "Трутне" печатаемые сочинения многими разумными и знающими людьми похваляются. Это хорошо: да то беда, что многие испорченные нравы и злые сердца имеющие люди принимают на себя осмеиваемые вами лица и критикуемые вами пороки берут на свой счет. Это бы и не худо: ибо зеркало для того и делается, чтобы смотрящиеся в него видели свои недостатки и оные исправляли. И то зеркало почитается лучшим, которое вернее показывает лицо смотрящегося. Но дело-то в том состоит, что в вашем зеркале, названном "Трутень", видят себя и многие знатные бояре. И хотя вы в предисловии своем и дали знать, что будете сообщать не свои, но присылаемые к вам сочинения; однакож злостию напоившие свои сердца люди ставят это на ваш счет. Вот что худо-то!

Обращает на себя внимание совершенный синтаксис приведенных отрывков. Как дань традиции выступают некоторые книжные конструкции словорасположения, но они относительно немногочисленны (душа... покривиться может; испорченные нравы и злые сердца имеющие люди; злостию напоившие свои сердца). Зато широко используются выразительные и емкие в смысловом отношении обороты разговорного языка (будто Иоанн и Иван не все одно; по уши влюбиться прибить до полусмерти; слово сказать; дело иное; вот что худо-то), которые облегчают построение недлинных, просто организованных легко воспринимаемых предложений. Это обстоятельство следует подчеркнуть особо. Синтаксическое усовершенствование литературного языка в прозе сатирических журналов Новикова (как и в повествовательной прозе Чулкова и Фонвизина) было теснейшим образом связано с широким использованиём народно-разговорной лексики, и главным образом фразеологии Устойчивые словосочетания, отшлифованные в смысловом и синтаксическом отношении длительным общим употреблением, служили прекрасным строительным материалом для компактных, семантически насыщенных и эмоционально выразительных фраз.

Различные группы народно-разговорной лексики и фразеологии находят широкое применение во всех жанрах новиковской сатиры, в том числе и письмах, в частности тех, язык которых приближен к авторскому языку (что можно было видеть из приведенных выше примеров). Но гораздо шире представлена народно-разговорная лексика и фразеология (причем нередко резко экспрессивно окрашенная) в стилизованных языковых структурах, служащих одним из средств построения образа, от лица которого ведется изложение. Типичны в этом отношении «Письма к Фалалею». Язык их «авторов» - отца, матери и дяди Фалалея - стилизован в первую очередь за счёт грубого просторечия. Здесь есть, конечно, определенная связь с традициями комедий классицизма; отрицательные персонажи наделяются нарочито грубым, вульгарным языком. Однако в «Письмах к Фалалею» грубое просторечие несет более сложные функции. Оно не только отражает необразованность провинциальных дворян, родных Фалалея, но – что важнее – служит средством семантической организации текста, образует тот устойчивый словесный ряд, который несет основную смысловую нагрузку.

Отец Фалалея в таких выражениях сожалеет о былых временах:

Да что уж и говорить, житье-то наше дворянское нынече стало очень худенько. Сказывают, что дворянам дана вольность: да чорт ли это слыхал, прости господи, какая вольность? Дали вольность, а ничего не можно своею волею сделать; нельзя у соседа и земли отнять: в старину-то побольше было нам вольности. Бывало, отхватишь у соседа земли целое поле; так ходи же он да проси, так еще десять полей потеряет. <…> А из службы тогда хоть и не вольно было выйти, так были на это лекари: отнесешь ему барашка в бумажке да судье другого, так и отставят за болезнями. Да уж, бывало, как приедешь в деревню-та, так это наверстаешь: был бы только ум да знал бы приказные дела, так соседи и не куркай. То-то было житье!

В организации текста «Писем к Фалалею» существенная роль принадлежит пословицам и поговоркам, подобранным и расположенным таким образом, чтобы полнее раскрывать нравы и привычки родственников Фалалея. Так, дядя Ермолай многие пословицы и поговорки приспосабливает для оправдания лихоимства и взяточничества:

Я бы-ста и сам не побрезгивал пойти в эдакие управители: перепало бы кое-что и мне в карман: кресты да перстни, все те же деньги, только умей концы хоронить. Я и поныне еще все стареньким живу. Кто перед богом не грешен? кто перед царем не виноват? не нами свет начался, не нами и окончается. Что в людях ведется, то и нас не минется. Лишь только поделись, Фалалеюшко, так и концы в воду. Неужто всех станут вешать? в чем кто попадется, тот тем и спасется. Грех да беда на кого не живет? я и сам попался было одиножды под суд; однако дело-то пошло иною дорогою, и я очистился, как будто ни в чем не бывал.

Все «Письма к Фалалсю» в принципе построены однотипно. Языковые различия между ними очень невелики, но все же ощутимы. В письме матери Фалалея прослеживается некоторое изменение словесных рядов в зависимости от того, о ком она пишет - о муже или о сыне. Когда речь идет о муже - усиливается роль грубого просторечия, когда мать обращается к сыну - возрастает роль фольклорных элементов, традиционных обращений, причитаний:

Батька ты мой, Фалалей Трифонович, дитя мое умное, дитя разумное, дитя любезное: свет мой, умник, худо мне приходит: как мне с тобою расставаться будет? на кого я тебя покину? Погубит он, супостат, мою головушку; этот старый хрыч когда-нибудь тебя изуродует. Береги, мой свет, себя, как можно береги: плетью обуха не перебьешь; что ты с эдаким чортом, прости господи, сделаешь?

У дяди Ермолая несколько полнее, чем у отца Фалалея, Трифона Панкратьевича, представлены элементы «подьяческого языка», особенно в его письме к издателю «Живописца»:

Ты, забыв законы духовные, воинские и гражданские, осмелился назвать меня якобы вором. Чем ты это докажешь? Я хотя и отрешен от дел, однако же не за воровство, а за взятки; а взятки не что иное, как акциденция. <…> Как перед богом не согрешить? Как царя не обмануть, как у него не украсть? Грешно украсть из кармана у своего брата, а это дело особое: у кого же и украсть, как не у царя; благодаря бога дом у него как полная чаша, то хотя и украдешь, так не убудет. Глупый человек! да это и указами за воровство не почитается, а называется похищением казенного интереса.

Языковой строй «Писем к Фалалею» отличается единством, целостностью. Это обусловлено соответствием особенностей лексико-фразеологического состава особенностям синтаксиса. В «Письмах к Фалалею» практически нет книжных конструкций словорасположения. Исключения из этого правила единичны (например, в письме Ермолая к издателю «Живописца»: Ты похож на постельную жены моей собачку). Фразы несколько пространнее, чем в письмах Правдулюбова и Чистосердова, в их организации велика роль бессоюзных, сочинительных и присоединительных связей.

Очень искусно, с большим художественным тактом стилизован текст знаменитых «Копий с крестьянских отписок». Как со стороны содержания «Отписки» поражают разительными картинами бесправия и нищеты, так и со стороны языка изумляют они точным соответствием слова изображаемому и отсутствием чисто внешних атрибутов «крестьянского языка», широко использовавшихся в комедиях классицизма при изображении персонажей из народа. В «Отписках» не применяется ни грубое просторечие, ни имитация диалектного произношения. Внимание сосредоточено на том, чтобы избежать всего специфически книжного, не соответствующего изображаемой социальной среде, и в то же время так организовать синтаксис и лексико-фразеологический материал, чтобы он как можно полнее, точнее и правдивее отображал конкретную социальную ситуацию:

Да бог посетил нас скотским падежом, скотина почти вся повалилась; а которая и осталась, так и ту кормить нечем, сена были худые, да соломы мало, и крестьяне твои, государь, многие пошли по миру. Неплательщиков по указу твоему господскому на сходе сек нещадно, только они оброку не заплатили, говорят, что негде взять. С Филаткою, государь, как поволишь? денег не платит, говорит, что взять негде: он сам все лето прохворал, а сын большой помер, остались маленькие ребятишки; и он нынешним летом хлеба не сеял, некому было землю пахать, во всем дворе одна была сноха, а старуха его и с печи не сходит.

В тексте «Отписок» существенную семантическую роль играют слова и выражения, связанные с крестьянским трудом и бытом, а также отражающие экономические отношения крестьян с помещиком: скотина повалилась, лошади пали, сена, сход, мир, оброк, недоимка, подушные деньги и др. Ср. также в письме Филатки:

Нынешним летом хлеба не сеял, да и на будущий земли не пахал: нечем подняться. Робята мои большие и лошади померли, и мне хлеба достать не на чем и не с кем, пришло пойти по миру, буде ты, государь, не сжалишься над моим сиротством. Прикажи, государь, в недоимке меня простить, и дать вашу господскую лошадь, хотя бы мне мало по малу исправиться, и быть опять твоей милости тяглым крестьянином.

Диапазон представленных в сатирических журналах Новикова стилизованных текстов очень широк. Диаметрально противоположны «Копиям с крестьянских отписок» стилизации, изображающие «щегольское наречие». Последовательные и острые выступления Новикова против жаргона щеголей были частью его энергичной борьбы против галломании дворянской верхушки, за национальную русскую культуру, за национальные русские основы литературного языка. Пародируя рассуждения «молодого автора», Новиков писал в «Живописце»:

О времена! блаженные времена, в которые не учась грамоте становимся попами! Некоторые ненавистники письмен нового вкуса утверждают, что ко всякому сочинению потребен разум, учение, критика, рассуждение, знание российского языка и правил грамматических. - Устыдитесь государи мои, строгие судьи, устыдитесь своего мнения. <…> Пропади знание российского языка, ежели и без него можно жить в большом свете: а этот большой свет составляют почтенные и любезные наши щеголи и щеголихи.

А щеголиха, героиня знаменитого письма к издателю «Жпвописпа», изъясняется таким невероятным языком:

Mon coeur, живописец! Ты, радость беспримерный Автор.- По чести говорю, ужесть как ты славен! читая твои листы, я бесподобно утешаюсь; как все у тебя славно: слог расстеган, мысли прыгающи. - По чести скажу, что твои листы вечно меня прельщают:клянусь, что я всегда фельетирую их без всякой дистракции.

Слова, набранные полужирным шрифтом, выделены Новиковым. Этим он подчеркивает характерные черты «щегольского наречия».

Создание в сатирических журналах Новикова разнообразных стилизованных языковых структур, служащих средством построения образа, от лица которого ведется изложение, было заметным явлением в истории русского литературного языка. Опыты Новикова в этом направлении не были случайными, они вытекали из его литературно-эстетических принципов. Новиков отвергал утверждаемую классицизмом сатиру на общий порок и выступал за сатиру «на лицо», т.е. за сатиру на конкретных носителей социальных зол и на конкретные отрицательные явления тогдашней русской действительности. В этой сатире намечались пути и вырабатывались приемы реалистического отражения жизни. В аспекте последующего развития русской литературы и русского литературного языка проза сатирических журналов Новикова сыграла большую роль, чем современная ей драматургия. В комедиях язык персонажей в тех случаях, когда он был максимально приближен к языку разговорному, не мыслился авторами и не воспринимался зрителями как язык литературный. Иное дело проза: хотя бы и стилизованная, она оставалась литературой. И все словесные ряды, которые включались в ее язык, даже и с характерологической целью, приобщались к литературному языку, а могли и полностью им ассимилироваться. Вот почему процессы освоения народно-разговорной лексики и фразеологии и процессы создания языковых структур, являющихся средством раскрытия образа повествователя, получившие развитие в языке прозы сатирических журналов Новикова, были принципиально важнее и значительнее для истории русского литературного языка, чем аналогичные процессы, отразившиеся в драматургии

Билет 29.

Характеристика взглядов А.С Пушкина на литературный язык и пути его дальнейшего развития.

А.С. Пушкина можно считать родоначальником современного русского литературного языка. Он завершил длительную эволюцию литературного языка, дал его наиболее совершенные образцы (к XIX веку). В творчестве Пушкина нашёл наиболее полное выражение процесс демократизации РЛЯ, произошло гармоническое слияние всех жизнеспособных элементов живой народной речи с литературным языком. Самым важным в реформе Пушкина полагают <свободное сочетание и взаимопроникновение языковых единиц, прежде разобщённых:> (А.И Горшков), изменение состава и строя словесных рядов и приёмов их развёртывания.Русский язык Пушкин оценивал как неисчерпаемо богатый, открывающий перед писателем неограниченные возможности его художественного использования. Пушкин писал: <Как материал словесности язык славяно-русский имеет неоспоримое превосходство перед всеми европейскими: судьба его была чрезвычайно счастлива. В XI веке древний греческий народ вдруг открыл ему свой лексикон...даровал ему законы обдуманной своей грамматики, свои прекрасные обороты, величественное течение речи... Сам по себе уже звучный и выразительный, отселе заемлет он гибкость и правильность. Простонародное книжное наречие необходимо должно было отделиться от книжного; но впоследствии они сблизились, и такова стихия, данная нам для сообщения наших мыслей>.Главной теоретической проблемой, разрабатываемой Пушкиным, является проблема народности литературного языка. В ранних заметках и набросках Пушкин указывает на народный язык как основной источник литературного языка. <Разговорный язык простого народа (не читающего иностранных книг...) достоин также глубочайших исследований. ...не худо нам иногда прислушиваться к московским просвирням. Они говорят удивительно чистым и правильным языком>.В отличие от Карамзина, выдвигавшего положение о сближении литературного языка с разговорным языком образованного дворянства, Пушкин выдвигает и утверждает положение о сближение литературного языка с народным языком в самом широком смысле этого слова, положение о народной основе литературного языка. в то же время Пушкин понимал, что литературный язык не может представлять собой простую обработку народного, что литературный язык не может и не должен избегать всего того, что было накоплено им в процессе его многовекового развития, поскольку это обогащает язык, расширяет его стилистические возможности, усиливает художественную выразительность. <Чем богаче язык выражениями и оборотами, тем лучше для искусного писателя. Письменный язык оживляется поминутно выражениями, рождающимися в разговоре, но не должен отрекаться от приобретённого им в течение веков. Писать единственно языком разговорным - значит не знать языка>. (<Письмо к издателю>, 1836).Отстаивая народность литературного языка, Пушкин боролся как против карамзинского <нового слога>, так и против <славянщизны> Шишкова и его сторонников. Борясь против <европейского жеманства>, Пушкин противопоставляет <французской утончённости> карамзинской школы демократическую простоту и яркую выразительность языка Крылова и Фонвизина. Пушкин также едко высмеивает консервативный национализм Шишкова, его попытки изгнать из русского языка заимствования и утвердить в литературном языке господство архаизмов и церковнославянизмов (<фонтан> и <водомёт>).В статье <Путешествие из Москвы в Петербург> (1833-1834) Пушкин формулирует своё понимание взаимоотношения русского и старославянского языков, разграничивает <славенский> и русский языки, отрицает <славенский> язык как основу русского литературного языка и в то же время открывает возможность для использования славянизмов в определённых стилистических целях.Принцип народности смыкается и перекрещивает с другим важнейшим принципом Пушкина в области литературного языка - принципом историзма.По всем основным вопросам развития языка Пушкин был солидарен с декабристами, а затем пошёл значительно дальше них в развитии языка.Конкретное воплощение общих общественно-исторических принципов подхода к литературному языку проходили на основе эстетических принципов, выработанных Пушкиным. <Истинный вкус состоит не в безотчётном отвержении такого-то слова, такого-то оборота, но в чувстве соразмерности и сообразности>.Народность и историзм, находящие конкретное воплощение в языке на основе чувства соразмерности и сообразности, благородной простоты и точности выражения - таковы главные принципы Пушкина, определяющие его взгляды на пути развития русского литературного языка. Эти принципы полностью соответствовали как объективным закономерностям развития русского литературного языка, так и основным положениям развиваемого Пушкиным нового литературного направления - реализма.

 

 

Билет 30. Пушкин о месте старославянизмов и заимствований в русском литературном языке. О церковнославянизмах. Пушкин выражал свое неодобрительное отношение к позиции славянофилов. Пушкин подчеркивал весьма существенное различие речевых средств церковнославянского и русского происхождения. Он понимал, что за церковнославянизмами стоит многовековая культура слова и что пренебречь ей нельзя. Поэтому все жизненные элементы церковнокнижного происхождения, которые были традиционно закреплены за стилями поэзии и часть которых проникла в прозу, поэт охотно употреблял (в поэзии больше, чем в прозе).

Пушкинская оценка славянизмов исторически менялась и развивалась. Если ранний Пушкин употребляет славянизмы довольно часто, то позднее он заметно отходит от многих славянизмов, руководствуясь, выработанным им принципом соразмерности и сообразности, соответственно с содержанием и идеей произведения. Все это находит отражение в эволюции пушкинского стиля.

За речевыми средствами церковнославянского происхождения Пушкин закрепил весьма разнообразные стилистические функции.

1. Одна из основных - функция приподнято-торжественного повествования. В тех случаях, когда поэт говорит о высоких и важных материях, церковнославянизмы, овеянные ореолом давности, торжественности, величия, оказывались незаменимым изобразительным материалом. Например, поэт пишет о судьбах России, о творениях Петра и т. пл

Красуйся, град Петров, и стой

Неколебимо, как Россия.

Да умирится же с тобой

И побежденная стихия;

Вражду и плен старинный свой

Пусть волны финские забудут

И тщетной злобою не будут

Тревожить вечный сон Петра!

В той же функции славянизмы выступают у Пушкина в его послании Пущину, а также в «Памятнике». Как средство гражданской патетики, церковнославянизмы широко используются в вольнолюбивой лирике Пушкина.

2. Историческая стилизация. Предполагает перенесение повествовательного плана в прошлую эпоху и своего рода имитацию под стиль, характерный для изображаемой эпохи. В «Борисе Годунове» она особенно ярко представлена в речи Пимена, Бориса и других действующих лиц. С помощью церковнославянизмов поэт воспроизвел характерные черты языка того времени.

3. Функция пародирования, что особенно заметно в «Гавриилиаде» и в эпиграммах. Например, в эпиграмме на Фотия церковно-книжные выражения использованы в явном пародийно-ироническом плане:

Пошли нам, господи, греховным

Поменьше пастырей таких, -

Полублагих, полусвятых.

Здесь пародийно-иронически звучит молитвенное обращение: «пошли нам, господи», а также эпитет «полублагих». Слово благой имеет два значения; одно - церковнославянское (от «благо»), другое - просторечное (благой - «блажной»). В этой эпиграмме Пушкин использовал оба эти значения, сделав, однако, ударение на русском, которое выступает у него как антоним к слову «святой» («поменьше пастырей таких: полублагих, полусвятых»).

4. Употребление старославянизмов в качестве синонимических эквивалентов к русским речевым средствам. Параллельные значения полногласных и неполногласных форм многих слов обогащают изобразительные возможности языка, чем постоянно пользуется Пушкин, употребляя в соответствии с содержанием произведения такие слова, как «глава» и «голова», «влачиться» и «волочиться», «берег» и «брег» и т. п, В ряде случаев значения слов (например, влачиться и волочиться) так разошлись, что они уже не могли выступать в качестве синонимов.

Судя по тексту «Пророка», слово влачиться означало медленное передвижение, тогда как слово волочиться приобрело во время Пушкина иной смысл. Онегин, например, в «красавиц... не влюблялся, а волочился как-нибудь...» Здесь волочился выступает в светском, разговорно-бытовом значении. Ср. более расширенное значение этого слова: «И молодежь минувших дней за нею буйно волочилась».

Употребляя славянизмы наряду с русскими речевыми средствами, Пушкин старался освобождать их от религиозной мистики, от закрепления славянизмов только лишь за высоким стилем речи. Об этом свидетельствуют многочисленные примеры, когда он дворовую девушку называет девой и, наоборот, барышень - девчонками и т. д.

О заимствованиях. В эпоху Пушкина, как свидетельствует сам поэт, «дамская любовь не изъяснялась по-русски», светская беседа тоже велась преимущественно на французском языке. Даже провинциалка Татьяна, жившая далеко от столицы, и та «по-русски плохо знала» и «изъяснялася с трудом на языке своем родном».

Пушкин старался не только предельно ограничить употребление жизненно неоправданных заимствований жаргонного характера, но даже сократить использование иностранных слов, которые входили во всеобщее употребление. Судя по тексту романа «Евгений Онегин», поэт отказывается описывать некоторые детали костюма Онегина, мотивируя это тем, что его слог не должен пестреть иноплеменными словами:

В последнем вкусе туалетом

Заняв ваш любопытный взгляд,

Я мог бы пред ученым светом

Здесь описать его наряд;

Конечно б, это было смело,

Описывать мое же дело:

Но панталоны, фрак, жилет,

Всех этих слов на русского нет;

А вижу я, винюсь пред вами,

Что уж и так мой бедный слог

Пестреть гораздо меньше б мог

Иноплеменными словами,

Хоть и заглядывал я встарь

В Академический словарь.

По свидетельству Вяземского, Пушкин неоднократно принимается за письмо Татьяны, которое представляло для него много трудностей. Написанное образцовым русским языком, без единого иностранного слова, это письмо красноречиво говорит о позиции Пушкина в отношении иноязычных речевых средств. В стихах Ленского, значительно богаче представлены славянизмы. Есть много свидетельств об отрицательном отношении Пушкина к галломанствующим современникам (сравнивал брата Льва с «московской кузиной» за то, что тот написал ему письмо по-французски). П. против низкопоклонства перед всем иностранным.

Проблему заимствований русским языком иностранных слов Пушкин решает следующим образом: одобряет только те заимствования, которые не стесняют свободу развития родного языка.Но поэт не выступал против заимствований, обогащающих язык, вносящих в него новые и жизненно необходимые речевые средства. Некоторые модные в начале ХIХ века иностранные слова, только что входившие в русский язык, Пушкин охотно употреблял. Например, в «Евгении Онегине» поэт указывает, что слово vulgar, которое он не может перевести, «новое, модное» и что оно годилось бы для эпиграмм. В Татьяне, вышедшей замуж, не было

Того, что модой самовластной

В высоком лондонском кругу

Зовется vulgar. (Не могу...

Люблю я очень это слово,

Но не могу перевести;

Оно у нас покамест ново,

И вряд ли быть ему в чести.

Оно б годилось в эпиграмме...)

 

 

cyberpedia.su

Проза сатирических журналов Новикова и ее значение для развития русского литературного языка.

В развитии русской литературы и русского литературного языка немалую роль сыграли сатирические журналы 1769-1774 гг. П.Н. Берков писал: «Необходимо отметить исключительнуюгибкость, легкость и чистоту языка сатирических журналов. Лучшие образцы художественной продукции этих журналов ближе стоят к языку 19 в., чем проза и тем более стихи последней четверти 18 в.» Лучшие образцы художественной продукции сатирических журналов представлены, прежде всего, в «Трутне» и «Живописце» Новикова.

Новиков по характеру своего дарования прозаик, но он никогда не писал повестей и романов. Жанры, в которых он работал, определялись журналом, точнее теми главными задачами, которые писатель-просветитель ставил перед своими журналами. Таких главных задач было, по меньшей мере, три. 1. Сатирически изображать действительность, 2. пропагандировать важнейшие просветительские истины, и, прежде всего, идею равенства людей («крестьяне подобны во всем дворянам») и, наконец, 3. заниматься нравственным воспитанием читателей.

В журналах Новикова сатира представлена различными оригинальными прозаическими жанрами (ведомости, рецепты, картины и портреты, «Опыт модного словаря щегольского наречия» и др.) Но главной литературной формой сатирических журналов было, несомненно, письмо. В этом жанре достигнута наибольшая глубина содержания и совершенство словесного выражения. Организующую идейную и композиционную роль в каждом номере сатирических журналов играли письма, адресованные издателю от лица различных вымышленных авторов.

Эти письма можно разделить на две основные категории:

1. Письма, в которых непосредственно излагались «важнейшие просветительские истины» (например, письма Правдулюбова и Чистосердова в «Трутне»)

2. Письма, в которых создавались сатирические образы их «авторов» (знаменитые «Письма к Фалалею», «Письма дяди к племяннику» и др.).

При этом письма первого рода были все же именно письмами, а не статьями. Язык их, хотя и предельно приближен к авторскому языку, все же не может с ним отождествляться. В соответствии с требованиями жанра он несколько стилизован. Что же касается писем второго рода, то это были опыты создания языковыми средствами «образа повествователя» в пределах тех монологически организованных контекстов, которые вмещались в жанр письма.

Этот жанр с его специфическими языковыми особенностями был очень удобен для сатирических журналов не только с точки зрения литературных возможностей, которые он открывал для сатирического изображения действительности, но и с точки зрения доступности для широких демократических читательских кругов. Форма письма предусматривала простоту, непринужденность выражения мысли, не допускала сухости, педантичности, излишней учености. Новиков отлично справлялся с этими задачами. Например, в письме за подписью Правдулюбова он так рассуждает о слабостях и пороках:

Еще не понравилось мне первое правило упомянутой госпожи, чтоб отнюдь не называть слабости пороком, будто Иоанн и Иван не все одно. <…> Да я и не знаю, что по мнению сей госпожи значит слабость. <…> Пьянствовать также слабость, или еще привычка; однако пьяному можно жену и детей прибить до полусмерти... Словом сказать, я как в слабости, так и в пороке не вижу ни добра, ни различия. Слабость и порок, по-моему, все одно; а беззаконие дело иное.

Новиков стремился выражать свои идеи преимущественно в конкретно-образной форме, пример чего можно видеть в письме за подписью Чистосердова:

…в вашем "Трутне" печатаемые сочинения многими разумными и знающими людьми похваляются. Это хорошо: да то беда, что многие испорченные нравы и злые сердца имеющие люди принимают на себя осмеиваемые вами лица и критикуемые вами пороки берут на свой счет. Это бы и не худо: ибо зеркало для того и делается, чтобы смотрящиеся в него видели свои недостатки и оные исправляли. И то зеркало почитается лучшим, которое вернее показывает лицо смотрящегося. Но дело-то в том состоит, что в вашем зеркале, названном "Трутень", видят себя и многие знатные бояре. И хотя вы в предисловии своем и дали знать, что будете сообщать не свои, но присылаемые к вам сочинения; однакож злостию напоившие свои сердца люди ставят это на ваш счет. Вот что худо-то!

Обращает на себя внимание совершенный синтаксис приведенных отрывков. Как дань традиции выступают некоторые книжные конструкции словорасположения, но они относительно немногочисленны (душа... покривиться может; испорченные нравы и злые сердца имеющие люди; злостию напоившие свои сердца). Зато широко используются выразительные и емкие в смысловом отношении обороты разговорного языка (будто Иоанн и Иван не все одно; по уши влюбиться прибить до полусмерти; слово сказать; дело иное; вот что худо-то), которые облегчают построение недлинных, просто организованных легко воспринимаемых предложений. Это обстоятельство следует подчеркнуть особо. Синтаксическое усовершенствование литературного языка в прозе сатирических журналов Новикова (как и в повествовательной прозе Чулкова и Фонвизина) было теснейшим образом связано с широким использованиём народно-разговорной лексики, и главным образом фразеологии Устойчивые словосочетания, отшлифованные в смысловом и синтаксическом отношении длительным общим употреблением, служили прекрасным строительным материалом для компактных, семантически насыщенных и эмоционально выразительных фраз.

Различные группы народно-разговорной лексики и фразеологии находят широкое применение во всех жанрах новиковской сатиры, в том числе и письмах, в частности тех, язык которых приближен к авторскому языку (что можно было видеть из приведенных выше примеров). Но гораздо шире представлена народно-разговорная лексика и фразеология (причем нередко резко экспрессивно окрашенная) в стилизованных языковых структурах, служащих одним из средств построения образа, от лица которого ведется изложение. Типичны в этом отношении «Письма к Фалалею». Язык их «авторов» - отца, матери и дяди Фалалея - стилизован в первую очередь за счёт грубого просторечия. Здесь есть, конечно, определенная связь с традициями комедий классицизма; отрицательные персонажи наделяются нарочито грубым, вульгарным языком. Однако в «Письмах к Фалалею» грубое просторечие несет более сложные функции. Оно не только отражает необразованность провинциальных дворян, родных Фалалея, но – что важнее – служит средством семантической организации текста, образует тот устойчивый словесный ряд, который несет основную смысловую нагрузку.

Отец Фалалея в таких выражениях сожалеет о былых временах:

Да что уж и говорить, житье-то наше дворянское нынече стало очень худенько. Сказывают, что дворянам дана вольность: да чорт ли это слыхал, прости господи, какая вольность? Дали вольность, а ничего не можно своею волею сделать; нельзя у соседа и земли отнять: в старину-то побольше было нам вольности. Бывало, отхватишь у соседа земли целое поле; так ходи же он да проси, так еще десять полей потеряет. <…> А из службы тогда хоть и не вольно было выйти, так были на это лекари: отнесешь ему барашка в бумажке да судье другого, так и отставят за болезнями. Да уж, бывало, как приедешь в деревню-та, так это наверстаешь: был бы только ум да знал бы приказные дела, так соседи и не куркай. То-то было житье!

В организации текста «Писем к Фалалею» существенная роль принадлежит пословицам и поговоркам, подобранным и расположенным таким образом, чтобы полнее раскрывать нравы и привычки родственников Фалалея. Так, дядя Ермолай многие пословицы и поговорки приспосабливает для оправдания лихоимства и взяточничества:

Я бы-ста и сам не побрезгивал пойти в эдакие управители: перепало бы кое-что и мне в карман: кресты да перстни, все те же деньги, только умей концы хоронить. Я и поныне еще все стареньким живу. Кто перед богом не грешен? кто перед царем не виноват? не нами свет начался, не нами и окончается. Что в людях ведется, то и нас не минется. Лишь только поделись, Фалалеюшко, так и концы в воду. Неужто всех станут вешать? в чем кто попадется, тот тем и спасется. Грех да беда на кого не живет? я и сам попался было одиножды под суд; однако дело-то пошло иною дорогою, и я очистился, как будто ни в чем не бывал.

Все «Письма к Фалалсю» в принципе построены однотипно. Языковые различия между ними очень невелики, но все же ощутимы. В письме матери Фалалея прослеживается некоторое изменение словесных рядов в зависимости от того, о ком она пишет - о муже или о сыне. Когда речь идет о муже - усиливается роль грубого просторечия, когда мать обращается к сыну - возрастает роль фольклорных элементов, традиционных обращений, причитаний:

Батька ты мой, Фалалей Трифонович, дитя мое умное, дитя разумное, дитя любезное: свет мой, умник, худо мне приходит: как мне с тобою расставаться будет? на кого я тебя покину? Погубит он, супостат, мою головушку; этот старый хрыч когда-нибудь тебя изуродует. Береги, мой свет, себя, как можно береги: плетью обуха не перебьешь; что ты с эдаким чортом, прости господи, сделаешь?

У дяди Ермолая несколько полнее, чем у отца Фалалея, Трифона Панкратьевича, представлены элементы «подьяческого языка», особенно в его письме к издателю «Живописца»:

Ты, забыв законы духовные, воинские и гражданские, осмелился назвать меня якобы вором. Чем ты это докажешь? Я хотя и отрешен от дел, однако же не за воровство, а за взятки; а взятки не что иное, как акциденция. <…> Как перед богом не согрешить? Как царя не обмануть, как у него не украсть? Грешно украсть из кармана у своего брата, а это дело особое: у кого же и украсть, как не у царя; благодаря бога дом у него как полная чаша, то хотя и украдешь, так не убудет. Глупый человек! да это и указами за воровство не почитается, а называется похищением казенного интереса.

Языковой строй «Писем к Фалалею» отличается единством, целостностью. Это обусловлено соответствием особенностей лексико-фразеологического состава особенностям синтаксиса. В «Письмах к Фалалею» практически нет книжных конструкций словорасположения. Исключения из этого правила единичны (например, в письме Ермолая к издателю «Живописца»: Ты похож на постельную жены моей собачку). Фразы несколько пространнее, чем в письмах Правдулюбова и Чистосердова, в их организации велика роль бессоюзных, сочинительных и присоединительных связей.

Очень искусно, с большим художественным тактом стилизован текст знаменитых «Копий с крестьянских отписок». Как со стороны содержания «Отписки» поражают разительными картинами бесправия и нищеты, так и со стороны языка изумляют они точным соответствием слова изображаемому и отсутствием чисто внешних атрибутов «крестьянского языка», широко использовавшихся в комедиях классицизма при изображении персонажей из народа. В «Отписках» не применяется ни грубое просторечие, ни имитация диалектного произношения. Внимание сосредоточено на том, чтобы избежать всего специфически книжного, не соответствующего изображаемой социальной среде, и в то же время так организовать синтаксис и лексико-фразеологический материал, чтобы он как можно полнее, точнее и правдивее отображал конкретную социальную ситуацию:

Да бог посетил нас скотским падежом, скотина почти вся повалилась; а которая и осталась, так и ту кормить нечем, сена были худые, да соломы мало, и крестьяне твои, государь, многие пошли по миру. Неплательщиков по указу твоему господскому на сходе сек нещадно, только они оброку не заплатили, говорят, что негде взять. С Филаткою, государь, как поволишь? денег не платит, говорит, что взять негде: он сам все лето прохворал, а сын большой помер, остались маленькие ребятишки; и он нынешним летом хлеба не сеял, некому было землю пахать, во всем дворе одна была сноха, а старуха его и с печи не сходит.

В тексте «Отписок» существенную семантическую роль играют слова и выражения, связанные с крестьянским трудом и бытом, а также отражающие экономические отношения крестьян с помещиком: скотина повалилась, лошади пали, сена, сход, мир, оброк, недоимка, подушные деньги и др. Ср. также в письме Филатки:

Нынешним летом хлеба не сеял, да и на будущий земли не пахал: нечем подняться. Робята мои большие и лошади померли, и мне хлеба достать не на чем и не с кем, пришло пойти по миру, буде ты, государь, не сжалишься над моим сиротством. Прикажи, государь, в недоимке меня простить, и дать вашу господскую лошадь, хотя бы мне мало по малу исправиться, и быть опять твоей милости тяглым крестьянином.

Диапазон представленных в сатирических журналах Новикова стилизованных текстов очень широк. Диаметрально противоположны «Копиям с крестьянских отписок» стилизации, изображающие «щегольское наречие». Последовательные и острые выступления Новикова против жаргона щеголей были частью его энергичной борьбы против галломании дворянской верхушки, за национальную русскую культуру, за национальные русские основы литературного языка. Пародируя рассуждения «молодого автора», Новиков писал в «Живописце»:

О времена! блаженные времена, в которые не учась грамоте становимся попами! Некоторые ненавистники письмен нового вкуса утверждают, что ко всякому сочинению потребен разум, учение, критика, рассуждение, знание российского языка и правил грамматических. - Устыдитесь государи мои, строгие судьи, устыдитесь своего мнения. <…> Пропади знание российского языка, ежели и без него можно жить в большом свете: а этот большой свет составляют почтенные и любезные наши щеголи и щеголихи.

А щеголиха, героиня знаменитого письма к издателю «Жпвописпа», изъясняется таким невероятным языком:

Mon coeur, живописец! Ты, радость беспримерный Автор.- По чести говорю, ужесть как ты славен! читая твои листы, я бесподобно утешаюсь; как все у тебя славно: слог расстеган, мысли прыгающи. - По чести скажу, что твои листы вечно меня прельщают:клянусь, что я всегда фельетирую их без всякой дистракции.

Слова, набранные полужирным шрифтом, выделены Новиковым. Этим он подчеркивает характерные черты «щегольского наречия».

Создание в сатирических журналах Новикова разнообразных стилизованных языковых структур, служащих средством построения образа, от лица которого ведется изложение, было заметным явлением в истории русского литературного языка. Опыты Новикова в этом направлении не были случайными, они вытекали из его литературно-эстетических принципов. Новиков отвергал утверждаемую классицизмом сатиру на общий порок и выступал за сатиру «на лицо», т.е. за сатиру на конкретных носителей социальных зол и на конкретные отрицательные явления тогдашней русской действительности. В этой сатире намечались пути и вырабатывались приемы реалистического отражения жизни. В аспекте последующего развития русской литературы и русского литературного языка проза сатирических журналов Новикова сыграла большую роль, чем современная ей драматургия. В комедиях язык персонажей в тех случаях, когда он был максимально приближен к языку разговорному, не мыслился авторами и не воспринимался зрителями как язык литературный. Иное дело проза: хотя бы и стилизованная, она оставалась литературой. И все словесные ряды, которые включались в ее язык, даже и с характерологической целью, приобщались к литературному языку, а могли и полностью им ассимилироваться. Вот почему процессы освоения народно-разговорной лексики и фразеологии и процессы создания языковых структур, являющихся средством раскрытия образа повествователя, получившие развитие в языке прозы сатирических журналов Новикова, были принципиально важнее и значительнее для истории русского литературного языка, чем аналогичные процессы, отразившиеся в драматургии

Билет 29.

Характеристика взглядов А.С Пушкина на литературный язык и пути его дальнейшего развития.

А.С. Пушкина можно считать родоначальником современного русского литературного языка. Он завершил длительную эволюцию литературного языка, дал его наиболее совершенные образцы (к XIX веку). В творчестве Пушкина нашёл наиболее полное выражение процесс демократизации РЛЯ, произошло гармоническое слияние всех жизнеспособных элементов живой народной речи с литературным языком. Самым важным в реформе Пушкина полагают <свободное сочетание и взаимопроникновение языковых единиц, прежде разобщённых:> (А.И Горшков), изменение состава и строя словесных рядов и приёмов их развёртывания.Русский язык Пушкин оценивал как неисчерпаемо богатый, открывающий перед писателем неограниченные возможности его художественного использования. Пушкин писал: <Как материал словесности язык славяно-русский имеет неоспоримое превосходство перед всеми европейскими: судьба его была чрезвычайно счастлива. В XI веке древний греческий народ вдруг открыл ему свой лексикон...даровал ему законы обдуманной своей грамматики, свои прекрасные обороты, величественное течение речи... Сам по себе уже звучный и выразительный, отселе заемлет он гибкость и правильность. Простонародное книжное наречие необходимо должно было отделиться от книжного; но впоследствии они сблизились, и такова стихия, данная нам для сообщения наших мыслей>.Главной теоретической проблемой, разрабатываемой Пушкиным, является проблема народности литературного языка. В ранних заметках и набросках Пушкин указывает на народный язык как основной источник литературного языка. <Разговорный язык простого народа (не читающего иностранных книг...) достоин также глубочайших исследований. ...не худо нам иногда прислушиваться к московским просвирням. Они говорят удивительно чистым и правильным языком>.В отличие от Карамзина, выдвигавшего положение о сближении литературного языка с разговорным языком образованного дворянства, Пушкин выдвигает и утверждает положение о сближение литературного языка с народным языком в самом широком смысле этого слова, положение о народной основе литературного языка. в то же время Пушкин понимал, что литературный язык не может представлять собой простую обработку народного, что литературный язык не может и не должен избегать всего того, что было накоплено им в процессе его многовекового развития, поскольку это обогащает язык, расширяет его стилистические возможности, усиливает художественную выразительность. <Чем богаче язык выражениями и оборотами, тем лучше для искусного писателя. Письменный язык оживляется поминутно выражениями, рождающимися в разговоре, но не должен отрекаться от приобретённого им в течение веков. Писать единственно языком разговорным - значит не знать языка>. (<Письмо к издателю>, 1836).Отстаивая народность литературного языка, Пушкин боролся как против карамзинского <нового слога>, так и против <славянщизны> Шишкова и его сторонников. Борясь против <европейского жеманства>, Пушкин противопоставляет <французской утончённости> карамзинской школы демократическую простоту и яркую выразительность языка Крылова и Фонвизина. Пушкин также едко высмеивает консервативный национализм Шишкова, его попытки изгнать из русского языка заимствования и утвердить в литературном языке господство архаизмов и церковнославянизмов (<фонтан> и <водомёт>).В статье <Путешествие из Москвы в Петербург> (1833-1834) Пушкин формулирует своё понимание взаимоотношения русского и старославянского языков, разграничивает <славенский> и русский языки, отрицает <славенский> язык как основу русского литературного языка и в то же время открывает возможность для использования славянизмов в определённых стилистических целях.Принцип народности смыкается и перекрещивает с другим важнейшим принципом Пушкина в области литературного языка - принципом историзма.По всем основным вопросам развития языка Пушкин был солидарен с декабристами, а затем пошёл значительно дальше них в развитии языка.Конкретное воплощение общих общественно-исторических принципов подхода к литературному языку проходили на основе эстетических принципов, выработанных Пушкиным. <Истинный вкус состоит не в безотчётном отвержении такого-то слова, такого-то оборота, но в чувстве соразмерности и сообразности>.Народность и историзм, находящие конкретное воплощение в языке на основе чувства соразмерности и сообразности, благородной простоты и точности выражения - таковы главные принципы Пушкина, определяющие его взгляды на пути развития русского литературного языка. Эти принципы полностью соответствовали как объективным закономерностям развития русского литературного языка, так и основным положениям развиваемого Пушкиным нового литературного направления - реализма.

 

 

Билет 30. Пушкин о месте старославянизмов и заимствований в русском литературном языке. О церковнославянизмах. Пушкин выражал свое неодобрительное отношение к позиции славянофилов. Пушкин подчеркивал весьма существенное различие речевых средств церковнославянского и русского происхождения. Он понимал, что за церковнославянизмами стоит многовековая культура слова и что пренебречь ей нельзя. Поэтому все жизненные элементы церковнокнижного происхождения, которые были традиционно закреплены за стилями поэзии и часть которых проникла в прозу, поэт охотно употреблял (в поэзии больше, чем в прозе).

Пушкинская оценка славянизмов исторически менялась и развивалась. Если ранний Пушкин употребляет славянизмы довольно часто, то позднее он заметно отходит от многих славянизмов, руководствуясь, выработанным им принципом соразмерности и сообразности, соответственно с содержанием и идеей произведения. Все это находит отражение в эволюции пушкинского стиля.

За речевыми средствами церковнославянского происхождения Пушкин закрепил весьма разнообразные стилистические функции.

1. Одна из основных - функция приподнято-торжественного повествования. В тех случаях, когда поэт говорит о высоких и важных материях, церковнославянизмы, овеянные ореолом давности, торжественности, величия, оказывались незаменимым изобразительным материалом. Например, поэт пишет о судьбах России, о творениях Петра и т. пл

Красуйся, град Петров, и стой

Неколебимо, как Россия.

Да умирится же с тобой

И побежденная стихия;

Вражду и плен старинный свой

Пусть волны финские забудут

И тщетной злобою не будут

Тревожить вечный сон Петра!

В той же функции славянизмы выступают у Пушкина в его послании Пущину, а также в «Памятнике». Как средство гражданской патетики, церковнославянизмы широко используются в вольнолюбивой лирике Пушкина.

2. Историческая стилизация. Предполагает перенесение повествовательного плана в прошлую эпоху и своего рода имитацию под стиль, характерный для изображаемой эпохи. В «Борисе Годунове» она особенно ярко представлена в речи Пимена, Бориса и других действующих лиц. С помощью церковнославянизмов поэт воспроизвел характерные черты языка того времени.

3. Функция пародирования, что особенно заметно в «Гавриилиаде» и в эпиграммах. Например, в эпиграмме на Фотия церковно-книжные выражения использованы в явном пародийно-ироническом плане:

Пошли нам, господи, греховным

Поменьше пастырей таких, -

Полублагих, полусвятых.

Здесь пародийно-иронически звучит молитвенное обращение: «пошли нам, господи», а также эпитет «полублагих». Слово благой имеет два значения; одно - церковнославянское (от «благо»), другое - просторечное (благой - «блажной»). В этой эпиграмме Пушкин использовал оба эти значения, сделав, однако, ударение на русском, которое выступает у него как антоним к слову «святой» («поменьше пастырей таких: полублагих, полусвятых»).

4. Употребление старославянизмов в качестве синонимических эквивалентов к русским речевым средствам. Параллельные значения полногласных и неполногласных форм многих слов обогащают изобразительные возможности языка, чем постоянно пользуется Пушкин, употребляя в соответствии с содержанием произведения такие слова, как «глава» и «голова», «влачиться» и «волочиться», «берег» и «брег» и т. п, В ряде случаев значения слов (например, влачиться и волочиться) так разошлись, что они уже не могли выступать в качестве синонимов.

Судя по тексту «Пророка», слово влачиться означало медленное передвижение, тогда как слово волочиться приобрело во время Пушкина иной смысл. Онегин, например, в «красавиц... не влюблялся, а волочился как-нибудь...» Здесь волочился выступает в светском, разговорно-бытовом значении. Ср. более расширенное значение этого слова: «И молодежь минувших дней за нею буйно волочилась».

Употребляя славянизмы наряду с русскими речевыми средствами, Пушкин старался освобождать их от религиозной мистики, от закрепления славянизмов только лишь за высоким стилем речи. Об этом свидетельствуют многочисленные примеры, когда он дворовую девушку называет девой и, наоборот, барышень - девчонками и т. д.

О заимствованиях. В эпоху Пушкина, как свидетельствует сам поэт, «дамская любовь не изъяснялась по-русски», светская беседа тоже велась преимущественно на французском языке. Даже провинциалка Татьяна, жившая далеко от столицы, и та «по-русски плохо знала» и «изъяснялася с трудом на языке своем родном».

Пушкин старался не только предельно ограничить употребление жизненно неоправданных заимствований жаргонного характера, но даже сократить использование иностранных слов, которые входили во всеобщее употребление. Судя по тексту романа «Евгений Онегин», поэт отказывается описывать некоторые детали костюма Онегина, мотивируя это тем, что его слог не должен пестреть иноплеменными словами:

В последнем вкусе туалетом

Заняв ваш любопытный взгляд,

Я мог бы пред ученым светом

Здесь описать его наряд;

Конечно б, это было смело,

Описывать мое же дело:

Но панталоны, фрак, жилет,

Всех этих слов на русского нет;

А вижу я, винюсь пред вами,

Что уж и так мой бедный слог

Пестреть гораздо меньше б мог

Иноплеменными словами,

Хоть и заглядывал я встарь

В Академический словарь.

По свидетельству Вяземского, Пушкин неоднократно принимается за письмо Татьяны, которое представляло для него много трудностей. Написанное образцовым русским языком, без единого иностранного слова, это письмо красноречиво говорит о позиции Пушкина в отношении иноязычных речевых средств. В стихах Ленского, значительно богаче представлены славянизмы. Есть много свидетельств об отрицательном отношении Пушкина к галломанствующим современникам (сравнивал брата Льва с «московской кузиной» за то, что тот написал ему письмо по-французски). П. против низкопоклонства перед всем иностранным.

Проблему заимствований русским языком иностранных слов Пушкин решает следующим образом: одобряет только те заимствования, которые не стесняют свободу развития родного языка.Но поэт не выступал против заимствований, обогащающих язык, вносящих в него новые и жизненно необходимые речевые средства. Некоторые модные в начале ХIХ века иностранные слова, только что входившие в русский язык, Пушкин охотно употреблял. Например, в «Евгении Онегине» поэт указывает, что слово vulgar, которое он не может перевести, «новое, модное» и что оно годилось бы для эпиграмм. В Татьяне, вышедшей замуж, не было

Того, что модой самовластной

В высоком лондонском кругу

Зовется vulgar. (Не могу...

Люблю я очень это слово,

Но не могу перевести;

Оно у нас покамест ново,

И вряд ли быть ему в чести.

Оно б годилось в эпиграмме...)

 

 

ww.cyberpedia.su

Проза сатирических журналов Новикова и ее значение для развития русского литературного языка.

В развитии русской литературы и русского литературного языка немалую роль сыграли сатирические журналы 1769-1774 гг. П.Н. Берков писал: «Необходимо отметить исключительнуюгибкость, легкость и чистоту языка сатирических журналов. Лучшие образцы художественной продукции этих журналов ближе стоят к языку 19 в., чем проза и тем более стихи последней четверти 18 в.» Лучшие образцы художественной продукции сатирических журналов представлены, прежде всего, в «Трутне» и «Живописце» Новикова.

Новиков по характеру своего дарования прозаик, но он никогда не писал повестей и романов. Жанры, в которых он работал, определялись журналом, точнее теми главными задачами, которые писатель-просветитель ставил перед своими журналами. Таких главных задачбыло, по меньшей мере, три . 1. Сатирически изображать действительность, 2. пропагандировать важнейшие просветительские истины, и, прежде всего, идею равенства людей («крестьяне подобны во всем дворянам») и, наконец, 3. заниматься нравственным воспитанием читателей.

В журналах Новикова сатира представлена различными оригинальными прозаическими жанрами (ведомости, рецепты, картины и портреты, «Опыт модного словаря щегольского наречия» и др.) Но главной литературной формой сатирических журналов было, несомненно, письмо. В этом жанре достигнута наибольшая глубина содержания и совершенство словесного выражения. Организующую идейную и композиционную роль в каждом номере сатирических журналов играли письма, адресованные издателю от лица различных вымышленных авторов.

Эти письма можно разделить на две основные категории:

1. Письма, в которых непосредственно излагались «важнейшие просветительские истины» (например, письма Правдулюбова и Чистосердова в «Трутне»)

2. Письма, в которых создавались сатирические образы их «авторов» (знаменитые «Письма к Фалалею», «Письма дяди к племяннику» и др.).

При этом письма первого рода были все же именно письмами, а не статьями. Язык их, хотя и предельно приближен к авторскому языку, все же не может с ним отождествляться. В соответствии с требованиями жанра он несколько стилизован. Что же касается писем второго рода, то это были опыты создания языковыми средствами «образа повествователя» в пределах тех монологически организованных контекстов, которые вмещались в жанр письма.

Этот жанр с его специфическими языковыми особенностями был очень удобен для сатирических журналов не только с точки зрения литературных возможностей, которые он открывал для сатирического изображения действительности, но и с точки зрения доступности для широких демократических читательских кругов. Форма письма предусматривала простоту, непринужденность выражения мысли, не допускала сухости, педантичности, излишней учености. Новиков отлично справлялся с этими задачами. Например, в письме за подписью Правдулюбова он так рассуждает о слабостях и пороках:

Еще не понравилось мне первое правило упомянутой госпожи, чтоб отнюдь не называть слабости пороком, будто Иоанн и Иван не все одно. <…> Да я и не знаю, что по мнению сей госпожи значит слабость. <…> Пьянствовать также слабость, или еще привычка; однако пьяному можно жену и детей прибить до полусмерти... Словом сказать, я как в слабости, так и в пороке не вижу ни добра, ни различия. Слабость и порок, по-моему, все одно; а беззаконие дело иное.

Новиков стремился выражать свои идеи преимущественно в конкретно-образной форме, пример чего можно видеть в письме за подписью Чистосердова:

…в вашем "Трутне" печатаемые сочинения многими разумными и знающими людьми похваляются. Это хорошо: да то беда, что многие испорченные нравы и злые сердца имеющие люди принимают на себя осмеиваемые вами лица и критикуемые вами пороки берут на свой счет. Это бы и не худо: ибо зеркало для того и делается, чтобы смотрящиеся в него видели свои недостатки и оные исправляли. И то зеркало почитается лучшим, которое вернее показывает лицо смотрящегося. Но дело-то в том состоит, что в вашем зеркале, названном "Трутень", видят себя и многие знатные бояре. И хотя вы в предисловии своем и дали знать, что будете сообщать не свои, но присылаемые к вам сочинения; однакож злостию напоившие свои сердца люди ставят это на ваш счет. Вот что худо-то!

Обращает на себя внимание совершенный синтаксис приведенных отрывков. Как дань традиции выступают некоторые книжные конструкции словорасположения, но они относительно немногочисленны (душа... покривиться может; испорченные нравы и злые сердца имеющие люди; злостию напоившие свои сердца). Зато широко используются выразительные и емкие в смысловом отношении обороты разговорного языка (будто Иоанн и Иван не все одно; по уши влюбиться прибить до полусмерти; слово сказать; дело иное; вот что худо-то), которые облегчают построение недлинных, просто организованных легко воспринимаемых предложений. Это обстоятельство следует подчеркнуть особо. Синтаксическое усовершенствование литературного языка в прозе сатирических журналов Новикова (как и в повествовательной прозе Чулкова и Фонвизина) было теснейшим образом связано с широким использованиём народно-разговорной лексики, и главным образом фразеологии Устойчивые словосочетания, отшлифованные в смысловом и синтаксическом отношении длительным общим употреблением, служили прекрасным строительным материалом для компактных, семантически насыщенных и эмоционально выразительных фраз.

Различные группы народно-разговорной лексики и фразеологии находят широкое применение во всех жанрах новиковской сатиры, в том числе и письмах, в частности тех, язык которых приближен к авторскому языку (что можно было видеть из приведенных выше примеров). Но гораздо шире представлена народно-разговорная лексика и фразеология (причем нередко резко экспрессивно окрашенная) в стилизованных языковых структурах, служащих одним из средств построения образа, от лица которого ведется изложение. Типичны в этом отношении «Письма к Фалалею». Язык их «авторов» - отца, матери и дяди Фалалея - стилизован в первую очередь за счёт грубого просторечия. Здесь есть, конечно, определенная связь с традициями комедий классицизма; отрицательные персонажи наделяются нарочито грубым, вульгарным языком. Однако в «Письмах к Фалалею» грубое просторечие несет более сложные функции. Оно не только отражает необразованность провинциальных дворян, родных Фалалея, но – что важнее – служит средством семантической организации текста, образует тот устойчивый словесный ряд, который несет основную смысловую нагрузку.

Отец Фалалея в таких выражениях сожалеет о былых временах:

Да что уж и говорить, житье-то наше дворянское нынече стало очень худенько. Сказывают, что дворянам дана вольность: да чорт ли это слыхал, прости господи, какая вольность? Дали вольность, а ничего не можно своею волею сделать; нельзя у соседа и земли отнять: в старину-то побольше было нам вольности. Бывало, отхватишь у соседа земли целое поле; так ходи же он да проси, так еще десять полей потеряет. <…> А из службы тогда хоть и не вольно было выйти, так были на это лекари: отнесешь ему барашка в бумажке да судье другого, так и отставят за болезнями. Да уж, бывало, как приедешь в деревню-та, так это наверстаешь: был бы только ум да знал бы приказные дела, так соседи и не куркай. То-то было житье!

В организации текста «Писем к Фалалею» существенная роль принадлежит пословицам и поговоркам, подобранным и расположенным таким образом, чтобы полнее раскрывать нравы и привычки родственников Фалалея. Так, дядя Ермолай многие пословицы и поговорки приспосабливает для оправдания лихоимства и взяточничества:

Я бы-ста и сам не побрезгивал пойти в эдакие управители: перепало бы кое-что и мне в карман: кресты да перстни, все те же деньги, только умей концы хоронить. Я и поныне еще все стареньким живу. Кто перед богом не грешен? кто перед царем не виноват? не нами свет начался, не нами и окончается. Что в людях ведется, то и нас не минется. Лишь только поделись, Фалалеюшко, так и концы в воду. Неужто всех станут вешать? в чем кто попадется, тот тем и спасется. Грех да беда на кого не живет? я и сам попался было одиножды под суд; однако дело-то пошло иною дорогою, и я очистился, как будто ни в чем не бывал.

Все «Письма к Фалалсю» в принципе построены однотипно. Языковые различия между ними очень невелики, но все же ощутимы. В письме матери Фалалея прослеживается некоторое изменение словесных рядов в зависимости от того, о ком она пишет - о муже или о сыне. Когда речь идет о муже - усиливается роль грубого просторечия, когда мать обращается к сыну - возрастает роль фольклорных элементов, традиционных обращений, причитаний:

Батька ты мой, Фалалей Трифонович, дитя мое умное, дитя разумное, дитя любезное: свет мой, умник, худо мне приходит: как мне с тобою расставаться будет? на кого я тебя покину? Погубит он, супостат, мою головушку; этот старый хрыч когда-нибудь тебя изуродует. Береги, мой свет, себя, как можно береги: плетью обуха не перебьешь; что ты с эдаким чортом, прости господи, сделаешь?

У дяди Ермолая несколько полнее, чем у отца Фалалея, Трифона Панкратьевича, представлены элементы «подьяческого языка», особенно в его письме к издателю «Живописца»:

Ты, забыв законы духовные, воинские и гражданские, осмелился назвать меня якобы вором. Чем ты это докажешь? Я хотя и отрешен от дел, однако же не за воровство, а за взятки; а взятки не что иное, как акциденция. <…> Как перед богом не согрешить? Как царя не обмануть, как у него не украсть? Грешно украсть из кармана у своего брата, а это дело особое: у кого же и украсть, как не у царя; благодаря бога дом у него как полная чаша, то хотя и украдешь, так не убудет. Глупый человек! да это и указами за воровство не почитается, а называется похищением казенного интереса.

Языковой строй «Писем к Фалалею» отличается единством, целостностью. Это обусловлено соответствием особенностей лексико-фразеологического состава особенностям синтаксиса. В «Письмах к Фалалею» практически нет книжных конструкций словорасположения. Исключения из этого правила единичны (например, в письме Ермолая к издателю «Живописца»: Ты похож на постельную жены моей собачку). Фразы несколько пространнее, чем в письмах Правдулюбова и Чистосердова, в их организации велика роль бессоюзных, сочинительных и присоединительных связей.

Очень искусно, с большим художественным тактом стилизован текст знаменитых «Копий с крестьянских отписок». Как со стороны содержания «Отписки» поражают разительными картинами бесправия и нищеты, так и со стороны языка изумляют они точным соответствием слова изображаемому и отсутствием чисто внешних атрибутов «крестьянского языка», широко использовавшихся в комедиях классицизма при изображении персонажей из народа. В «Отписках» не применяется ни грубое просторечие, ни имитация диалектного произношения. Внимание сосредоточено на том, чтобы избежать всего специфически книжного, не соответствующего изображаемой социальной среде, и в то же время так организовать синтаксис и лексико-фразеологический материал, чтобы он как можно полнее, точнее и правдивее отображал конкретную социальную ситуацию:

Да бог посетил нас скотским падежом, скотина почти вся повалилась; а которая и осталась, так и ту кормить нечем, сена были худые, да соломы мало, и крестьяне твои, государь, многие пошли по миру. Неплательщиков по указу твоему господскому на сходе сек нещадно, только они оброку не заплатили, говорят, что негде взять. С Филаткою, государь, как поволишь? денег не платит, говорит, что взять негде: он сам все лето прохворал, а сын большой помер, остались маленькие ребятишки; и он нынешним летом хлеба не сеял, некому было землю пахать, во всем дворе одна была сноха, а старуха его и с печи не сходит.

В тексте «Отписок» существенную семантическую роль играют слова и выражения, связанные с крестьянским трудом и бытом, а также отражающие экономические отношения крестьян с помещиком: скотина повалилась, лошади пали, сена, сход, мир, оброк, недоимка, подушные деньги и др. Ср. также в письме Филатки:

Нынешним летом хлеба не сеял, да и на будущий земли не пахал: нечем подняться. Робята мои большие и лошади померли, и мне хлеба достать не на чем и не с кем, пришло пойти по миру, буде ты, государь, не сжалишься над моим сиротством. Прикажи, государь, в недоимке меня простить, и дать вашу господскую лошадь, хотя бы мне мало по малу исправиться, и быть опять твоей милости тяглым крестьянином.

Диапазон представленных в сатирических журналах Новикова стилизованных текстов очень широк. Диаметрально противоположны «Копиям с крестьянских отписок» стилизации, изображающие «щегольское наречие». Последовательные и острые выступления Новикова против жаргона щеголей были частью его энергичной борьбы против галломании дворянской верхушки, за национальную русскую культуру, за национальные русские основы литературного языка. Пародируя рассуждения «молодого автора», Новиков писал в «Живописце»:

О времена! блаженные времена, в которые не учась грамоте становимся попами! Некоторые ненавистники письмен нового вкуса утверждают, что ко всякому сочинению потребен разум, учение, критика, рассуждение, знание российского языка и правил грамматических. - Устыдитесь государи мои, строгие судьи, устыдитесь своего мнения. <…> Пропади знание российского языка, ежели и без него можно жить в большом свете: а этот большой свет составляют почтенные и любезные наши щеголи и щеголихи.

А щеголиха, героиня знаменитого письма к издателю «Жпвописпа», изъясняется таким невероятным языком:

Mon coeur, живописец! Ты, радость беспримерныйАвтор.- По честиговорю, ужесть как ты славен ! читая твои листы, я бесподобно утешаюсь ; как все у тебя славно : слог расстеган , мысли прыгающи . - По честискажу, что твои листы вечно меня прельщают :клянусь , что я всегда фельетируюих без всякой дистракции .

Слова, набранные полужирным шрифтом, выделены Новиковым. Этим он подчеркивает характерные черты «щегольского наречия».

Создание в сатирических журналах Новикова разнообразных стилизованных языковых структур, служащих средством построения образа, от лица которого ведется изложение, было заметным явлением в истории русского литературного языка. Опыты Новикова в этом направлении не были случайными, они вытекали из его литературно-эстетических принципов. Новиков отвергал утверждаемую классицизмом сатиру на общий порок и выступал за сатиру «на лицо», т.е. за сатиру на конкретных носителей социальных зол и на конкретные отрицательные явления тогдашней русской действительности. В этой сатире намечались пути и вырабатывались приемы реалистического отражения жизни. В аспекте последующего развития русской литературы и русского литературного языка проза сатирических журналов Новикова сыграла большую роль, чем современная ей драматургия. В комедиях язык персонажей в тех случаях, когда он был максимально приближен к языку разговорному, не мыслился авторами и не воспринимался зрителями как язык литературный. Иное дело проза: хотя бы и стилизованная, она оставалась литературой. И все словесные ряды, которые включались в ее язык, даже и с характерологической целью, приобщались к литературному языку, а могли и полностью им ассимилироваться. Вот почему процессы освоения народно-разговорной лексики и фразеологии и процессы создания языковых структур, являющихся средством раскрытия образа повествователя, получившие развитие в языке прозы сатирических журналов Новикова, были принципиально важнее и значительнее для истории русского литературного языка, чем аналогичные процессы, отразившиеся в драматургии

Билет 29.

Характеристика взглядов А.С Пушкина на литературный язык и пути его дальнейшего развития.

А.С. Пушкина можно считать родоначальником современного русского литературного языка. Он завершил длительную эволюцию литературного языка, дал его наиболее совершенные образцы (к XIX веку). В творчестве Пушкина нашёл наиболее полное выражение процесс демократизации РЛЯ, произошло гармоническое слияние всех жизнеспособных элементов живой народной речи с литературным языком. Самым важным в реформе Пушкина полагают <свободное сочетание и взаимопроникновение языковых единиц, прежде разобщённых:> (А.И Горшков), изменение состава и строя словесных рядов и приёмов их развёртывания.Русский язык Пушкин оценивал как неисчерпаемо богатый, открывающий перед писателем неограниченные возможности его художественного использования. Пушкин писал: <Как материал словесности язык славяно-русский имеет неоспоримое превосходство перед всеми европейскими: судьба его была чрезвычайно счастлива. В XI веке древний греческий народ вдруг открыл ему свой лексикон...даровал ему законы обдуманной своей грамматики, свои прекрасные обороты, величественное течение речи... Сам по себе уже звучный и выразительный, отселе заемлет он гибкость и правильность. Простонародное книжное наречие необходимо должно было отделиться от книжного; но впоследствии они сблизились, и такова стихия, данная нам для сообщения наших мыслей>.Главной теоретической проблемой, разрабатываемой Пушкиным, является проблема народности литературного языка. В ранних заметках и набросках Пушкин указывает на народный язык как основной источник литературного языка. <Разговорный язык простого народа (не читающего иностранных книг...) достоин также глубочайших исследований. ...не худо нам иногда прислушиваться к московским просвирням. Они говорят удивительно чистым и правильным языком>.В отличие от Карамзина, выдвигавшего положение о сближении литературного языка с разговорным языком образованного дворянства, Пушкин выдвигает и утверждает положение о сближение литературного языка с народным языком в самом широком смысле этого слова, положение о народной основе литературного языка. в то же время Пушкин понимал, что литературный язык не может представлять собой простую обработку народного, что литературный язык не может и не должен избегать всего того, что было накоплено им в процессе его многовекового развития, поскольку это обогащает язык, расширяет его стилистические возможности, усиливает художественную выразительность. <Чем богаче язык выражениями и оборотами, тем лучше для искусного писателя. Письменный язык оживляется поминутно выражениями, рождающимися в разговоре, но не должен отрекаться от приобретённого им в течение веков. Писать единственно языком разговорным - значит не знать языка>. (<Письмо к издателю>, 1836).Отстаивая народность литературного языка, Пушкин боролся как против карамзинского <нового слога>, так и против <славянщизны> Шишкова и его сторонников. Борясь против <европейского жеманства>, Пушкин противопоставляет <французской утончённости> карамзинской школы демократическую простоту и яркую выразительность языка Крылова и Фонвизина. Пушкин также едко высмеивает консервативный национализм Шишкова, его попытки изгнать из русского языка заимствования и утвердить в литературном языке господство архаизмов и церковнославянизмов (<фонтан> и <водомёт>).В статье <Путешествие из Москвы в Петербург> (1833-1834) Пушкин формулирует своё понимание взаимоотношения русского и старославянского языков, разграничивает <славенский> и русский языки, отрицает <славенский> язык как основу русского литературного языка и в то же время открывает возможность для использования славянизмов в определённых стилистических целях.Принцип народности смыкается и перекрещивает с другим важнейшим принципом Пушкина в области литературного языка - принципом историзма.По всем основным вопросам развития языка Пушкин был солидарен с декабристами, а затем пошёл значительно дальше них в развитии языка.Конкретное воплощение общих общественно-исторических принципов подхода к литературному языку проходили на основе эстетических принципов, выработанных Пушкиным. <Истинный вкус состоит не в безотчётном отвержении такого-то слова, такого-то оборота, но в чувстве соразмерности и сообразности>.Народность и историзм, находящие конкретное воплощение в языке на основе чувства соразмерности и сообразности, благородной простоты и точности выражения - таковы главные принципы Пушкина, определяющие его взгляды на пути развития русского литературного языка. Эти принципы полностью соответствовали как объективным закономерностям развития русского литературного языка, так и основным положениям развиваемого Пушкиным нового литературного направления - реализма.

Билет 30. Пушкин о месте старославянизмов и заимствований в русском литературном языке.О церковнославянизмах. Пушкин выражал свое неодобрительное отношение к позиции славянофилов. Пушкин подчеркивал весьма существенное различие речевых средств церковнославянского и русского происхождения. Он понимал, что за церковнославянизмами стоит многовековая культура слова и что пренебречь ей нельзя. Поэтому все жизненные элементы церковнокнижного происхождения, которые были традиционно закреплены за стилями поэзии и часть которых проникла в прозу, поэт охотно употреблял (в поэзии больше, чем в прозе).

Пушкинская оценка славянизмов исторически менялась и развивалась. Если ранний Пушкин употребляет славянизмы довольно часто, то позднее он заметно отходит от многих славянизмов, руководствуясь, выработанным им принципом соразмерности и сообразности, соответственно с содержанием и идеей произведения. Все это находит отражение в эволюции пушкинского стиля.

За речевыми средствами церковнославянского происхождения Пушкин закрепил весьма разнообразные стилистические функции.

1. Одна из основных - функция приподнято-торжественного повествования . В тех случаях, когда поэт говорит о высоких и важных материях, церковнославянизмы, овеянные ореолом давности, торжественности, величия, оказывались незаменимым изобразительным материалом. Например, поэт пишет о судьбах России, о творениях Петра и т. пл

Красуйся, град Петров, и стой

Неколебимо, как Россия.

Да умирится же с тобой

И побежденная стихия;

Вражду и плен старинный свой

Пусть волны финские забудут

И тщетной злобою не будут

Тревожить вечный сон Петра!

В той же функции славянизмы выступают у Пушкина в его послании Пущину, а также в «Памятнике». Как средство гражданской патетики, церковнославянизмы широко используются в вольнолюбивой лирике Пушкина.

2. Историческая стилизация . Предполагает перенесение повествовательного плана в прошлую эпоху и своего рода имитацию под стиль, характерный для изображаемой эпохи. В «Борисе Годунове» она особенно ярко представлена в речи Пимена, Бориса и других действующих лиц. С помощью церковнославянизмов поэт воспроизвел характерные черты языка того времени.

3. Функция пародирования , что особенно заметно в «Гавриилиаде» и в эпиграммах. Например, в эпиграмме на Фотия церковно-книжные выражения использованы в явном пародийно-ироническом плане:

Пошли нам, господи, греховным

Поменьше пастырей таких, -

Полублагих, полусвятых.

Здесь пародийно-иронически звучит молитвенное обращение: «пошли нам, господи», а также эпитет «полублагих». Слово благой имеет два значения; одно - церковнославянское (от «благо»), другое - просторечное (благой - «блажной»). В этой эпиграмме Пушкин использовал оба эти значения, сделав, однако, ударение на русском, которое выступает у него как антоним к слову «святой» («поменьше пастырей таких: полублагих, полусвятых»).

4. Употребление старославянизмов в качестве синонимических эквивалентов к русским речевым средствам . Параллельные значения полногласных и неполногласных форм многих слов обогащают изобразительные возможности языка, чем постоянно пользуется Пушкин, употребляя в соответствии с содержанием произведения такие слова, как «глава» и «голова», «влачиться» и «волочиться», «берег» и «брег» и т. п, В ряде случаев значения слов (например, влачиться и волочиться) так разошлись, что они уже не могли выступать в качестве синонимов.

Судя по тексту «Пророка», слово влачиться означало медленное передвижение, тогда как слово волочиться приобрело во время Пушкина иной смысл. Онегин, например, в «красавиц... не влюблялся, а волочился как-нибудь...» Здесь волочился выступает в светском, разговорно-бытовом значении. Ср. более расширенное значение этого слова: «И молодежь минувших дней за нею буйно волочилась».

Употребляя славянизмы наряду с русскими речевыми средствами, Пушкин старался освобождать их от религиозной мистики, от закрепления славянизмов только лишь за высоким стилем речи. Об этом свидетельствуют многочисленные примеры, когда он дворовую девушку называет девой и, наоборот, барышень - девчонками и т. д.

О заимствованиях. В эпоху Пушкина, как свидетельствует сам поэт, «дамская любовь не изъяснялась по-русски», светская беседа тоже велась преимущественно на французском языке. Даже провинциалка Татьяна, жившая далеко от столицы, и та «по-русски плохо знала» и «изъяснялася с трудом на языке своем родном».

Пушкин старался не только предельно ограничить употребление жизненно неоправданных заимствований жаргонного характера, но даже сократить использование иностранных слов, которые входили во всеобщее употребление. Судя по тексту романа «Евгений Онегин», поэт отказывается описывать некоторые детали костюма Онегина, мотивируя это тем, что его слог не должен пестреть иноплеменными словами:

В последнем вкусе туалетом

Заняв ваш любопытный взгляд,

Я мог бы пред ученым светом

Здесь описать его наряд;

Конечно б, это было смело,

Описывать мое же дело:

Но панталоны, фрак, жилет,

Всех этих слов на русского нет;

А вижу я, винюсь пред вами,

Что уж и так мой бедный слог

Пестреть гораздо меньше б мог

Иноплеменными словами,

Хоть и заглядывал я встарь

В Академический словарь.

По свидетельству Вяземского, Пушкин неоднократно принимается за письмо Татьяны, которое представляло для него много трудностей. Написанное образцовым русским языком, без единого иностранного слова, это письмо красноречиво говорит о позиции Пушкина в отношении иноязычных речевых средств. В стихах Ленского, значительно богаче представлены славянизмы. Есть много свидетельств об отрицательном отношении Пушкина к галломанствующим современникам (сравнивал брата Льва с «московской кузиной» за то, что тот написал ему письмо по-французски). П. против низкопоклонства перед всем иностранным.

Проблему заимствований русским языком иностранных слов Пушкин решает следующим образом: одобряет только те заимствования, которые не стесняют свободу развития родного языка. Но поэт не выступал против заимствований, обогащающих язык, вносящих в него новые и жизненно необходимые речевые средства. Некоторые модные в начале ХIХ века иностранные слова, только что входившие в русский язык, Пушкин охотно употреблял. Например, в «Евгении Онегине» поэт указывает, что слово vulgar, которое он не может перевести, «новое, модное» и что оно годилось бы для эпиграмм. В Татьяне, вышедшей замуж, не было

Того, что модой самовластной

В высоком лондонском кругу

Зовется vulgar. (Не могу...

Люблю я очень это слово,

Но не могу перевести;

Оно у нас покамест ново,

И вряд ли быть ему в чести.

Оно б годилось в эпиграмме...)

studlib.info

Доклад - О жанровом взаимодействии и литературном эксперименте в журналах Н. И. Новикова

О жанровом взаимодействии и литературном эксперименте в журналах Н. И. Новикова

Э. И. Коптева

Статья обращается к проблеме генезиса философских форм в русской прозе конца XVIII в. Рассматривается взаимодействие художественных и нехудожественных типов высказывания («первичных» и «вторичных» жанров, по определению М. М. Бахтина). Важное значение в журналах Н. И. Новикова 1760—1770-х гг. принимает «ориентация» письменной речи на устную, в связи с чем большую актуальность приобретают серьезно-смеховые и фамильярные формы, взаимодействие древних риторических жанров, а также фигур (диалог, диатриба, апофегма, силлогизм, софизм и др.) с документальной и мемуарной литературой.

Русская историко-литературная традиция XVIII в. во многом остается до сих пор недооцененной, хотя формирование различных художественных и философских форм отечественной культуры исходит из тех поисков и экспериментов, которые раскрываются в словесности века Просвещения.

Генезис русской прозы XVIII—XIX вв. — одна из актуальных проблем современного литературоведения — опирается на множество различных традиций, древних и новых, отечественных и зарубежных, в том числе в его основе лежит стихия живого национального языка, разнообразных форм высказывания. Ю. М. Лотман пишет: «…В художественном развитии принимают участие не только художественные тексты. Искусство, представляя собой часть культуры, нуждается для своего развития в не-искусстве, подобно тому как культура, составляя лишь часть человеческого бытия, нуждается в динамическом соотнесении с внешней для нее сферой некультуры — незнакового, нетекстового, несемиотического бытия человека. Между внешней и внутренней сферами происходит постоянный обмен, сложная система вхождений и выведений. Причем сам факт введения текста в сферу искусства означает перекодировку его на язык художественного восприятия, то есть решительное переосмысление» [Лотман, 777 ].

В связи со сказанным обратимся к вопросу о взаимодействии естественной речевой среды и древних форм риторического высказывания в ранних журналах Н. И. Новикова.

По мысли М. М. Бахтина, «вторичные (сложные) речевые жанры — романы, драмы, научные исследования всякого рода, большие публицистические жанры и т. п. — возникают в условиях более сложного и относительно высокоразвитого и организованного культурного общения (преимущественного письменного)…» [Бахтин, 251 ]. Первичные жанры — различные формы бытового общения — перерабатываются и синтезируются в более сложные высказывания, т. е., попадая в письменный текст, они лишаются непосредственной связи с бытовыми формами жизни.

Подобный процесс наблюдается в формирующейся русской прозе XVIII—XIX вв. В данном случае мы имеем в виду самое широкое понятие прозы: все, что противоположно поэтической речи — исторические и философские разыскания, мемуары, записки, письма и т. п. Безусловно, здесь нельзя говорить о прямом воздействии первичных форм речи на вторичные уже постольку, поскольку слово ведет себя в сложных жанрах иначе, чем в простых. К примеру, в связи с этим Лотман отмечал своеобразную «стяженность» слов и словосочетаний в письменном тексте, их более тесную взаимосвязь и взаимозависимость, нежели в устном высказывании.

В журналах Новикова «ориентация» письменной речи на устную особенно интересна. Здесь рождаются различные высказывания, опирающиеся на стиль и композиционное построение прижившихся в национальной традиции форм: договор, летописи, канцелярские документы, приказы, описи и т. д. Стандартная основа таких форм часто искажается, вместе с тем стилизация и пародия оказываются неразрывно связаны. Русская словесность экспериментирует, отбирает наиболее удачные сочетания. Разные сферы жизни смешиваются, обнаруживая свои особенности и взаимосвязи: научная, деловая, публицистическая, бытовая, художественная, историческая, этическая и др. Здесь же раскрывается взаимодействие серьезно-смеховых форм.

«В каждую эпоху развития литературного языка задают тон определенные речевые жанры. <…> Всякое расширение литературного языка за счет различных внелитературных слоев народного языка неизбежно связано с проникновением во все жанры литературного языка в большей или меньшей степени и новых жанровых приемов построения речевого целого, его завершения, учета слушателя и партнера и т. п., что приводит к более или менее существенной перестройке и обновлению речевых жанров» [Бахтин, 256 ].

Не следует забывать, что журналы Новикова раскрывают вполне конкретную культурную задачу просвещения читателя, речевой портрет которого часто обосновывает выбор тех или иных форм изложения. Среди читателей и корреспондентов увидим молодого дворянина, бегущего службы, писателей, судью, юную кокетку, больных и лекарей, деревенского старосту и помещика и пр. Формируется индивидуализация речи — процесс, отраженный в том числе в русской комедиографии второй половины XVIII в.

Часто в основе журнального текста лежит бытовой диалог. Пишущий автор разговаривает с воображаемым читателем, вопрошает, ответствует. Такое «условное разыгрывание речевого общения» (Бахтин) характерно для риторических жанров. Наряду с формами простого высказывания риторические (дидактические) жанры лежат в основе журнальных публикаций Новикова и его собратьев. Приведем некоторые примеры.

В «Предисловии» (Трутень, 1769, 2 мая, 1 ) создается условный образ первого лица, издателя-собирателя, внешний портрет которого отсутствует, зато разворачивается подробное описание внутренних качеств: связующим звеном их становится признание автора в лености:

Порок сей так мною овладел, что ни за какие не могу приняться дела и для того очень много у себя теряю [Новиков, 15 ].

В повествовании порок противопоставлен службе и таким образом вводится в иерархическую систему социальных норм поведения человека XVIII в. Должное сталкивается с недолжным. Подобная двойственность находит отражение в композиционном построении рассказа о жизни издателя, центром которого становится парадокс и пародия.

Кто же свободно готов признаться в собственных пороках? Условная фигура рассказчика становится сатирической маской. Прием саморазоблачения, столь распространенный в комедиях и сатирах классицизма, не просто доведен до предела, в течение повествования он вдруг неожиданно для читателя «переворачивается»: лень, оказывается, вызвана фальшью и лицемерием окружающих, а желание служить объясняется «пронырствами».

В целом, описание привычек издателя напоминает риторическую речь, в которую, правда, вкрались софизмы. Чем же вызвана лень? Нежеланием «ездить на поклон», читать книги, «просвещать разум науками и познаниями», нежеланием одеться, вести переписку, служить, знать «науку притворства». Любая служба оказывается «не по склонностям» автора. Рассказчик опирается на известную схему, противопоставляющую порок и пользу, однако в свободной беседе автора и читателя части этой пропорции меняются местами.

Подобный тип размышления напоминает заседания неотериков, появление сатирического диалога и других пародийных форм, вызванных «второй софистикой». Типологическая параллель, рассматривающая сходные процессы в историко-культурной традиции Древнего Рима начала новой эры и русского секулярного XVIII в., уже обращала на себя внимание в отечественном литературоведении: «Ситуация рождения философской прозы в России этого времени (имеется в виду первая треть XIX в. — Э. К .) в основном повторяет черты процесса возникновения подобного рода поэзии в древнегреческой словесности; кроме того, осознание генезиса русской философской прозы позволяет выявить ее основной содержательный принцип. Исторически философская проза обязана своим рождением недифференцированности образного и логического мышления, характерной для ранних ступеней сознания» [Еремеев, 17 ].

В связи с изложенным видится актуальной проблема самих терминологических определений «проза», «журналистика», «публицистика» по отношению к русской словесности второй половины XVIII в. В журналах Новикова перед нами предстает лаборатория, в которой разворачивается настоящий эксперимент поиска новых путей развития словесного творчества. Экспериментаторство — вообще ключ к прочтению произведений русских авторов XVIII в. (Ф. Прокопович, А. Кантемир, В. Тредиаковский и др.), несмотря на строгую теорию классицизма, выработанную к середине столетия.

Вернемся к первому листу журнала «Трутень». Именно здесь, в предисловии, разрабатывается та повествовательная схема, которая надолго закрепится в отечественной литературе (к примеру, в «Повестях Белкина» или в «Герое нашего времени»): издатель предлагает читателям отправлять материалы:

Ибо сам я, кроме сего предисловия, писать буду очень мало, а буду издавать все присылаемые ко мне письма, сочинения и переводы в прозе и стихах, а особливо сатирические, критические и прочие ко исправлению нравов служащие… [Новиков, 16 ].

Если бы это предписание оправдалось, мы вправе были бы говорить о публицистике в прямом смысле слова, однако Новиков и его анонимные корреспонденты (среди них, как известно, Д. И. Фонвизин, А. Н. Радищев) печатают не настоящие письма читателей, а их подделки, а также псевдообъявления, отрывки из псевдолечебника, выдуманные приказы, отписки и пр. Документальные формы смешиваются с полухудожественными, приватные письма — с пасквилями и памфлетами. Перед нами живая стихия слова.

Основой, упорядочивающей такой кажущийся «хаос», становятся, по нашему мнению, дидактические риторические жанры. Так, только в процитированном предисловии можно увидеть взаимодействие различных «первичных» и «вторичных», в осмыслении Бахтина, форм: открытое письмо, нравоучительные сентенции, прошение, ложные силлогизмы, ложные примеры, апофегмы [см.: Никанорова] и т. п. Не менее важна интонация, выработанная автором: в ней чувствуется и доверительность устной беседы, и сатирическая насмешка, и проповедническая дидактика. Часто издатель обращается к афористичным высказываниям:

Придворный человек всем льстит, говорит не то, что думает, кажется всем ласков и снисходителен, хотя и чрезвычайно надут гордостию. Всех обнадеживает и тогда же позабывает; всем обещает и никому не держит слова; не имеет истинных друзей, но имеет льстецов, а сам также льстит и угождает случайным людям… [Там же].

Это уже ложная максима, напоминающая Грасиана и Ларошфуко.

В новиковских изданиях рождается зеркально отраженная «система» жанров: похвала становится ложным панегириком, серьезное превращается в смешное. Конечно, здесь продолжают свое развитие и «узаконенные» литературные формы, создающие некий фон для словесных и жанровых экспериментов, однако традиционные «схемы» усложняются, «взрываются» контаминацией самых разнообразных «фигур». Эффект читательского ожидания разрушается.

«Учет адресата и предвосхищение его ответной реакции часто бывает многосторонним, сложным и напряженным, вносящим своеобразный внутренний драматизм в высказывания» [Бахтин, 293 ]. Так, письмо в «Листе XIII» от 21 июля 1769 г. поначалу напоминает судейскую историю. Автор даже прибегает к тавтологии: «…Сообщаю тебе истинную быль» [Новиков, 34 ]. Дальнейшее повествование приближается к притче: «У некоторого судьи пропали золотые часы» — и выходит к сатире и сарказму:

Легко можно догадаться, что они были не купленные. Судьи редко покупают; история гласит, что часы по форме приказной с надлежащим судейским насилием вымучены были у одной вдовы, требующей в приказе, где судья заседал, правосудия, коего бы она, конечно, не получила, если бы не вознамерилась расстаться против воли своей с часами [Новиков, 34—35 ].

Упоминание о безымянных судье и вдове отсылает к притчевой традиции, однако объяснение, характерное для этой формы, здесь отсутствует. Особое внимание обращает на себя противоречивое смешение слов, некоторые слова в контексте получают противоположное словарному значение: «с надлежащим судейским насилием вымучены были», «в приказе, где судья заседал, правосудия… не получила…» Это суд без правды, без свободы. В последующем повествовании притчевая антитеза «суд земной — Суд Небесный» подробно раскрывается, при этом ход дела напоминает авантюру: «В комнату, где лежали часы, входили только двое, подрядчик и племянник судейский» [Там же, 35 ]. Подрядчика обвинили и наказали. Часы, как некий волшебный помощник, проходят из рук в руки по кругу, возвращаясь в тот же приказ, где слушалось дело: от проигравшего племянника — к «картошному мудрецу» — к титулярному советнику-ростовщику — к «придворному господчику» — к его любовнице — к прокурору приказа в неделю Святой Пасхи. Сюжеты «суда-наказания» и «купли-продажи» встроены в христианский календарь, что усиливает противостояние профанного и сакрального. Сюжет не развернут, «пунктирен», между тем подобное соотношение святого и низменного характерно для русской литературной традиции второй половины XVIII в. К примеру, подобный хронотоп разворачивается в комедии А. П. Сумарокова «Опекун» (1760) и в бурлескной поэме В. И. Майкова «Елисей, или Раздраженный Вакх (1771). (События комедии Сумарокова соотносятся со Святой неделей, а поэмы Майкова — с Масленой.)

Финал судейской истории двойствен. Если бы секретарь не донес, что вор — племянник, «дважды мучимому» подрядчику не быть бы освобожденным. Читателю остается догадываться: то ли секретарь действительно честный человек, то ли выслуживается перед прокурором.

Образ «золотых часов» в этой истории может быть осмыслен как образ Времени. Такой тип обобщения близок притче. В этом отношении текст выполняет роль «примера». Вместе с тем дают о себе знать традиции волшебной сказки и бытовой повести, правда, повествовательная структура этих форм здесь «свернута». Читательское воображение уже способно дорисовать [см.: Ромодановская], по какому пути возможно развитие этой истории.

В журналах Новикова проявляется установка на активное восприятие и домысливание читателя. В условиях литературной ситуации 1760—1770-х гг. это воспринималось как переориентация литературной среды, чем объясняется столкновение со «Всякой всячиной». Новиков создает «нового» читателя, Екатерина обращается к «старому», воспитанному на образцах высоких жанров.

В этой связи важную роль начинает играть обращение к фамильярным формам выражения. Адресат попадает в ситуацию общения безусловного. Чин, социальная иерархия не имеют здесь такой определяющей роли, какую выполняют в светской или служебной сферах. В новиковских журналах отраженный мир становится «перевернутым», разоблаченным; по отношению к нему дозволено любое высказывание, снимаются запреты и условности.

Подобная мировоззренческая позиция объясняет вольности в смешении разных стилей, жанровых традиций и т. п. Перед читателем «разыгрывается» сцена неофициального бытового общения, хотя на деле за ней стоит продуманная позиция автора-просветителя.

Список литературы

Бахтин М. М. Проблема речевых жанров // Бахтин М. М. Автор и герой. К философским основам гуманитарных наук. СПб., 2000. С. 249—298.

Еремеев А. Э. И. В. Киреевский. Литературные и философско-эстетические искания (1820—1830). Омск, 1996.

Лотман Ю. М. О содержании и структуре понятия «художественная литература» // О русской литературе: ст. и исслед. (1958—1993). История русской литературы. Теория прозы. СПб., 1997. С. 774—788.

Никанорова Е. К. Жанры апофегмы и анекдота в массовой литературе XVIII в. // Пробл. изучения рус. лит. XVIII в. Метод и жанр: межвуз. сб. науч. тр. Л., 1985. С. 20—28.

Н. И. Новиков и его современники: избр. соч. / под ред. И. В. Малышева; подбор текстов и примеч. Л. Б. Светлова. М., 1961.

Ромодановская Е. К. Русская литература на пороге нового времени: пути формирования русской беллетристики переходного периода. Новосибирск, 1994.

www.ronl.ru

---

• 
  Журнал по технике безопасности при работе на высоте
• 
  Журнал регистрации вводного инструктажа по вопросам охраны труда
• 
  Журнал экономическая теория анализ практика журнал официальный сайт
• 
  Журнал русское воскресение очерк мальцева на алтарь отечества
• 
  Образец заполнения технологического журнала учета отходов класса б
• 
  Образец журнал учета работы бактерицидных ламп образец заполнения
• 
  В молодости издавал журнал почта духов кто это
• 
  Новое в российской электроэнергетике журнал официальный сайт 2016
• 
  Журнал на день рождения в подарок сделать самому
• 
  Федеральный специализированный журнал кто есть кто в медицине
• 
  Журнал инструктажа по тб для учащихся начальных классов