Это интересно
- ОКД
- ЗКС
- ИПО
- КНПВ
- Мондиоринг
- Большой ринг
- Французский ринг
- Аджилити
- Фризби
Опрос
Полезные ссылки
РКФ
Все о дрессировке собак
Стрижка собак в Коломне
Поиск по сайту
Борис Корчевников: «Ненависть — то, чего этот фильм не должен вызывать». Корчевников борис журнал фома
Борис Корчевников: А потом я умер. Ночью. Тихо. Во сне.
Из детства я почти ничего не помнил. Только вот одно. Вечер, наверно, ночь. Я должен спать, а не сплю. Мы с мамой живем в однушке на метро Аэропорт. Моя часть комнаты – отгорожена стенкой – стенка из лакированного темно-коричневого шкафа. Когда его нижняя дверка чуть приоткрыта, то она отражает телевизор, который включен в маминой части комнаты. Мне смотреть телевизор нельзя, но чуть приоткрыв лакированную дверцу шкафа, я смотрю его отражение.
Ночь. Работает телевизор. У нас всегда работал телевизор. Я смотрю его отражение в чуть приоткрытой дверце. А мама не смотрит, она здесь, у меня в половинке, за секретером. Пишет. Лампа освещает её лицо. Мама красивая, молодая. Она делает переводы с немецкого. Подрабатывает. Мы с ней вдвоем только. Папы у нас нет. Мама подрабатывает, чтобы меня кормить.
А больше из детства я ничего не помнил. Не знаю, почему.
Потом я стал взрослый. Взрослым я был много десятилетий. И никогда не вспоминал детство. У меня и детских фотографий не было особенно, а на телекамеру тогда не снимали. Хотя одна фотография была – лежала в ящике. На ней мне лет пять, наверно. Или четыре. Рубашка в бело-голубую клеточку. Челка пострижена ровно, но маминой рукой забрана в сторону – мама всегда мне поправляла челку. Открывала лоб. Всегда.
Это в каком-то ресторане. Мама много работала с немцами. И, когда они приезжали, мы ходили в ресторан. На фотографии я очень радостный. Передо мной тарелка. Я, задрав руки вверх, хлопаю в ладоши. Слева от меня какая-то немка – её я не помню. А справа – мама, она смотрит на меня немного строго.
После только один раз за всю длинную взрослую жизнь я спросил у мамы про эту фотографию. Что на ней? Почему она так строго на меня смотрит? Мама ответила, что я тут разошелся, меня забавляло, что мой немецкий сверстник не может понять моей простой фразы «Меня звать Боря. А тебя как?» И я повторял ее много-много раз. А он не понимал. Я говорил громко. На наш столик стали оборачиваться.
Это было очень давно. Это было так давно, что как будто бы этого не было. Я стал взрослый. И никогда не вспоминал ту комнату на метро Аэропорт.
А потом я умер. Не знаю, почему. Ночью, тихо. Во сне. С утра мы с женой собирались в «Ашан». А я умер. Не знаю, почему.
Сначала как будто ничего не поменялось. Потом длинный коридор со светом – ослепительным светом в конце. Все так, как я про это читал, когда был живой. Я много про это читал.
Вот понесло по коридору. Страха совсем не было. Не знаю, почему. Хотя я был совсем один. Ангела-Хранителя я не видел. Хотя читал, что он должен быть рядом. Может и был, но я не видел.
Меня несло к свету. К Свету.
И все осветилось.
Свет стал комнатой. Просторной. С большим окном. Тихо. Выключенный телевизор, сложенный диван, чеканка на стене. Часть комнаты отгорожена шкафом. Прохожу в ту половинку. Маленькая кровать застелена ватным одеялом, сажусь на её край. Лакированный шкаф отражает меня. А нижняя дверка приоткрыта. И она отражает телевизор. Выключенный телевизор.
А потом я увидел его. За секретером. Ноги не доставали до пола. Рубашка в бело-голубую клеточку. И челка, забранная набок. Он сказал:
— Меня звать Боря. А тебя как?
— Боря.
— Я тебя ждал.
— Долго?
— Всю твою жизнь.
Из детства я почти ничего не помнил. Я почти ничего не помнил из времени, когда не было греха. Когда была только мама.
Я посмотрел на лакированную дверцу шкафа. Побежало отражение. Телевизор включился? Посмотреть на экран мне было нельзя – только на это отражение. Ясно-ясно, на лакированном квадрате бежало всё то, чего я… не сделал, когда был живой.
Тысячи «прости», которых я не сказал… Я увидел себя храбрым – там, где в жизни струсил. Честным – там, где соврал. Чистым – там, где блудил. Любящим – там, где раздражился. Соболезнующим – там, где осудил. Простым – там, где рисовался. Промолчавшим – там, где слепо «отстаивал собственное Я». Щедрым – там, где искал своей выгоды. Лакированная дверца отражала людей, которых я хорошо помнил, которые жили рядом со мной. Которых я касался каждый день. И я увидел, что не знал их болей. Эти боли открылись мне только сейчас на этом экране. Я совсем не знал этих своих близких людей. Я совсем не интересовался ими.
Я увидел слабых, которым была нужна моя сила, но они её не получили. Тех, кого я мог спасти и не решился. Я увидел себя весёлым и легким – там, где был унылым и подавленным. Подавленным от того, что сам же делал в жизни. Или не делал…
Я увидел, как радуюсь за тех, кому в жизни завидовал. Как искренне рад их успехам и победам.
Я увидел, как уступил в споре, в котором, пока жил, так и не уступил. Не знаю, почему. Я увидел, как не прошел мимо драки, влез, получил, но разнял – хотя в жизни я тогда опустил глаза и прибавил шагу.
Я увидел её – маму моих детей. И увидел, как она любила меня и молилась за меня. Как я мог привыкнуть к ней, как мог раздражаться на неё? Не принимать того, что и было больше всего её красотой? Как я мог так изуродовать наши отношения? Как я мог своими же руками порвать нашу связь, почти уничтожить семью? Куда меня несло? Зачем?…
Я увидел время, которое у меня на самом деле было, хотя казалось, что его никогда не хватает.
Я видел себя тем, кем я не сумел быть. Я видел себя мужественным, отцом, очень молодым, очень верным, очень сильным. Очень счастливым.
Я видел свою жизнь глазами того, кто её только начинал, кто когда-то смотрел в отражение этой лакированной дверцы – как в далекое будущее. Ведь «теле-визор» — это показывающий издалека. Смотрел взглядом и сердцем, не знающим греха, а значит и не знающим беды. И не знающим смерти. Разве могла иначе сложится жизнь такого сердца?! Она могла быть только такой, какой её показывала дверца. Почему же на самом деле так не было?
Я посмотрел на него. На того, кто мне вручил себя. Кто мне поручил себя. Он сам не мог сделать того, чего хотела мама, когда ночами подрабатывала за этим секретером на то, чтобы он стал Человеком. Он поручил это мне. Что мне ответить теперь ему? Как я распорядился всем тем, что мне было отдано со всей нежностью, со всей его горячей верой и детской беззащитностью? Что я сотворил с тобой?! Что я сотворил со своей жизнью? Что я наделал?
Я спросил:
— Как мне теперь быть?
А потом всё осветилось.
Фото из личного архива Бориса Корчевникова
foma.ru
Борис Корчевников: «Ненависть — то, чего этот фильм не должен вызывать»
«Не верю!» — этот фильм-расследование, недавно показанный на НТВ, вызвал ожесточенную дискуссию. Что это было — ответ на антицерковные выпады? Разоблачение? Но почему же тогда фильм начинается с рассказа о священнике, усыновившем беспризорников, и заканчивается беседой с принявшим Православие немцем, ныне — клириком московского храма?..Наш разговор о замысле фильма «Не верю!» и о реакции на него — с автором, журналистом Борисом Корчевниковым.
Наш ответ Чемберлену?
— Борис, мы еще толком не начали разговор, а Вам уже несколько раз звонили с телевидения. Почему Вы отказываетесь выступать в передачах?
— А зачем? Зовут же чтобы с кем-нибудь столкнуть, втянуть в конфликт. В фильме конфликта нет, и после — не будет. Все, что можно было сказать, сказано.
— Многие восприняли Ваш фильм как ответ на информационные выпады против Церкви. Такой «наш ответ Чемберлену»…
— Отвечать на всякий выпад бессмысленно — на это всю жизнь можно потратить. Ответ — это дела и люди Церкви, глядя на которых ты заряжаешься жизнью, какой-то созидательной энергией. И фильм-то про них.
Я ведь и искал истории о таких вот людях, потому что понимал: на них все будет строиться. Без этого бессмысленно делать кино! Вариант лучше — сделать фильм только про них.
— Почему он не прошел?
— Может, еще и пройдет. Здесь другого хотелось: проанализировать информационную кампанию против Церкви.
— Но это две разные задачи…
— А на стыке жанров и рождается что-то новое.
— Каков был Ваш замысел, идея, от которой Вы отталкивались? Вам было больно за Церковь?
— Как и всем православным людям, кто слышит о ней гадости… Понимаете, у любого верующего человека, я думаю, за последнее время создалось впечатление: то, что он видит в Церкви, и то, что он о ней читает в некоторых СМИ, — как минимум, разное.
А еще в это был вызов. Профессиональный и человеческий: как про ту реальность, которую мы все в Церкви переживаем, говорить по телевизору?
— Никак — тоже вариант?..
— Да, кстати, так можно. А может, все-таки попробовать? А вдруг получится? Может и не получиться. Это был эксперимент: попытаться пройти между Сциллой и Харибдой, рассказать, как все есть на самом деле. И при этом… какую-то симпатию, даже любовь сохранить к тем людям, которые сегодня выступают против Церкви.
— Разве не получилось тут черного и белого? Тут — хорошие, светлые, там — плохие, темные?
— Ведь я искренне хотел избежать этого! Встречаясь с теми людьми, которых рецензенты теперь записывают в «лагерь темных», я думал: мы сейчас поговорим, и нам удастся из разговора что-то вытянуть неожиданное, мы их покажем с другой стороны… Получилось то, что получилось. И я бы не хотел расставлять оценки — в фильме этого не делал, и не хочу, чтобы в интервью они прозвучали. Были важны точные, насколько это возможно, портреты этих людей.
О тех, кто обиделся
— Тем не менее, блоггеры ругаются, чувствуют себя оскорбленными…
— Обижаются ведь те, кто мыслит категориями гражданской войны, противопоставляют, моментально навешивают ярлыки. И обиделись-то уже заранее, до выхода фильма. А после — большинство комментариев крутилось вокруг непрофессионализма и «приемов пропаганды». А в чем они? Никто не говорит. Опять ярлык. Ну, может, в самой форме — в излишней напористости: мы в 45 минут все впихнули, и вышло тесновато. Там не вздохнуть. Соглашусь в целом с тем, что чересчур порывистый монтаж, иногда неуместная клиповость (к чему нас принуждал и общий «нерв» канала) местами «съели» некоторые смыслы – за ними люди просто не успевали. Но по оценкам-то было понятно, что большинство зрителей «продрались» через этот темп, этот «нерв» и увидели в фильме все, что в нем заложено.
— Как дальше строить отношения с теми, кто обиделся?
— Я этим летом прочитал книгу протоиерея Александра Шаргунова «Вчера и сегодня» — о новых мучениках за веру в ХХ веке и наших современниках (таких тоже много). Там есть очень сильная фраза, кажется, она звучит как-то так: невозможно проповедовать крест Господень и при этом никого не обидеть, не задеть. Я фильмом ничего не проповедовал, конечно, но я все чаще думаю о том, что правда, оказывается, может тоже очень-очень сильно разделить людей. Точнее, отделить тех, кто ее принимает, от тех, кто не принимает. Часто она разделяет и с теми, кто тебе дорог. Но отказываться от правды нельзя из-за этого. Однако фильм «Не верю!» — не тот случай все-таки: всерьез обиженных им я пока не видел.
— Блоггеры особенно обвиняют Вас в «предательстве учителя», Леонида Парфенова… Хотя ведь это штамп: учитель он в какой-то мере для всех, кто тогда работал на НТВ. Вы ведь тоже делали сюжеты для его программы «Намедни», так?
— Да, верно.
— Как бы то ни было, что бы Вы ответили на обвинение?
— Посмотрите фильм повнимательнее. Он не про это.
О сомнениях
— Вы говорили, что у Вас были сомнения: лучше фильм или молчание. Как они разрешились?
— Лучше фильм.
— Вы не пожалели?
— Нет, и не пожалею уже.
— Чего Вы боялись? Что заставило бы Вас пожалеть о своей работе?
— Я очень боялся, что фильм принесет вред Церкви, возбудит и так агрессивно настроенных против Бога (хотя часто они говорят, что это «против РПЦМП» или против еще чего-то). Я боялся хрупкости этой темы. Поэтому для меня так важно было соблюсти, насколько возможно, нейтралитет: не занимать ничью позицию.
— Ваша первая передача, затрагивающая тему веры, — «Хочу верить!» на СТС. Посыл был похожий тогда?
— Нет, совсем другой.
— В чем разница?
— Там была идея просто сделать жанр исторического репортажа: то есть это репортаж с места события, которое произошло, может быть, тысячелетие назад. Но в этой передаче было много субъективизма.
— А в нынешней?
— Здесь хотелось поймать Истину, просто жизнь – а она всегда объективна. И сама расставит оценки. Сложность была в том, чтобы увидеть, отобрать: это то или не то. И когда писал сценарий, вычищал все оценки, чтобы оставались только факты, лица… Вот батюшка, ругающий сына за то, что тот 400 рублей на фотоаппарат не отложил, а теперь просит у отца; а параллельно — вот блоггер, говорящий, что Церковь — это бизнес на Боге… Когда это вместе складываешь в единую линейку — оно само за себя говорит.
Об агрессивной журналистике
— Сегодня на телевидении, в прессе даже самые правдивые факты могут быть поданы так, что получится ложь…
— Не надо думать, что это только о Церкви так пишут. Так пишут обо всем, всё превращают в конфликт. У нас в России реально — телеистерика зашкаливает. В других странах реже встречаешь такое напористое телевидение, такую агрессивную журналистику, как у нас в последние 15 лет.
— Часто люди, когда приходят к вере, стремятся и в свою профессию привносить то, чем они «горят»…
— У меня то же самое.
— Но ведь Вы готовите передачу про юмор на СТС…
— Место Бога везде, во всех проявлениях жизни, и даже интереснее Его обнаружить там, где Его присутствие «неочевидно». В сугубо нерелигиозных, светских сферах, индустриях, срезах нашей жизни и нашей культуры — какова там мера Любви?
Самый ценный комментарий
— Вы читаете обсуждение фильма в блогах, в СМИ?
— В первые день-два читал: мне было интересно развитие мысли и скорость нарастания «снежного кома» — просто как явление. В Твиттере под моим именем кто-то пишет глупости. И число подписчиков этого твиттер-аккаунта за два дня после эфира — выросло в пять раз. Какая-то это все подмена, все – нереальность!
— Самая ценная для Вас реакция на фильм?
— Она в том, что этот фильм не оставляет чувства обиды или ненависти к тем, кто с Церковью борется. В лучшем случае — чувство жалости, что эти люди просто не знают, что делают, они запутались. Это ценная рецензия. Потому что чувство ненависти, противостояния — именно то, что этот фильм не должен был бы, по замыслу, вызывать.
Фото Владимира Ештокина
foma.ru
Борис Корчевников о Великом посте
Борис Корчевников, журналист, актер.
Я не считал, но это, наверное, седьмой или восьмой Великий пост для меня. Я не очень давно в Церкви, поэтому то, что я надумал себе об этом времени, о Великом посте, может быть, не очень правильное, но оно пока мое, на этот период времени.
Я, правда, сколько ни думал о Великом посте, так и не понял, чем это время так уж принципиально отличается от всего остального. Не так давно мне пересказали разговор святейшего Патриараха Алексия с одними людьми — сами эти люди и пересказали. Они ему задали вопрос, сказали: «Нам очень тяжело поститься сейчас, мы несем определенное служение, у нас очень много работы…» Он им ответил: «Ничего, вы и так на посту». И мне кажется, что эта фраза имеет отношение ко всей христианской жизни: любой христианин, он и так все время на посту.
И Великий пост… Чем особенно это время, чем оно отличается от другого времени несения поста православным человеком?.. Может быть, тем, что оно — более сконцентрированное напоминание об этом. Мы же всегда призваны к тому, чтобы говорить с Богом и получать от Бога ответы, все приносить Ему и слушать волю Божию, стараться ей следовать. Великопостные службы очень напоминают такой разговор с Богом. Какой-то очень личный, очень интимный. Своей продолжительностью, своей тишиной — там же, по-моему, не так много песнопений, на этих службах. Это такой неспешный и очень откровенный с Богом разговор.
Знаете, каждый день во время всенощного бдения в церквах читают Шестопсалмие. Это фрагмент службы, когда в храме гасятся все свечи, выходит чтец и читает шесть избранных псалмов из Псалтири. В этих псалмах есть и радость, но главное — предчувствие пришествия Спасителя в мир. Мы как бы проживаем состояние ветхозаветного еще человека, который ждет обещанного Мессию. И вот великопостные службы, они напоминают этот фрагмент каждого всенощного бдения. Напоминают не только внешней декоративной обстановкой — это тоже происходит в темноте, при погасших свечах — но и чувством замирания и ожидания чего-то… Мы даже до конца не осознаем, чего. Потому что понять, что такое Пасха, сколько ее не проживай, на самом деле, наверное, невозможно до конца.
И если я не очень понимаю, чем Великий пост отличается один от другого и вообще сам Великий пост — от всего остального времени жизни в Церкви, то Пасха для меня каждый раз разная. Потому что ты, правда, ждешь ее, не до конца понимая, что это будет. И только когда это происходит, ты фиксируешь, что в тебе произошло. Может быть, как ты изменился, каким ты стал, по сравнению с предыдущей Пасхой…
Великий пост — это время ожидания, время замирания перед какой-то радостью. И, кстати, очень правильно, что у нас он происходит весной, когда вся природа, кажется, замирает в этом ожидании…
foma.ru
«Не верю!». Фильм Бориса Корчевникова
20 января в 20:55 на телеканале НТВ покажут документальный фильм «Не верю!», посвященный информационной атаке на Русскую Православную Церковь в 2012 году. Автор фильма тележурналист Борис Корчевников рассказал «Фоме» о замысле фильма, о своих впечатлениях от работы над ним и о том, что нового он узнал об «атакующих» и «атакуемых».
— Как и из чего выросла идея делать фильм об информационной атаке на Церковь?
— Тема информационной атаки на Церковь — вбросы, проплаты, заказчики и исполнители — в фильме будет. Но чуть больше меня интересовал другой вопрос. Почему эта кампания принесла свои — пусть кратковременные — плоды: такой антицерковный душок у части людей в стране? На какую почву упали все эти вбросы? Почему кто-то так охотно отозвался на это? А кто-то нет? И можно ли подвести какой-то итог? Почему «членов Церкви» — так по крайней мере теперь говорят — стало только больше?
— Как Вы сами для себя формулируете основной замысел и посыл фильма? Почему зритель должен этот фильм увидеть?
— Одной из задач было узнать ближе тех, кто стал активно публично выступать против Церкви, полюбить их и нарисовать их портреты. Мы потому и шли к нашим героям почти везде открыто. Даже когда заранее многих смущали буквы «НТВ». Поскольку интуитивно я ощущал, что никакого раскола в обществе нет и что это какая-то виртуальная игра в твиттере, мне казалось, достаточно только всех нас оторвать от мониторов, от желания нравиться и следовать нашим «читающим» — и мы увидим что мы в очень большей степени едины: и стране, и друг другу одного желаем. В этом фильме не будет слова «либералы».
— Как и в какую сторону изначальный замысел и посыл фильма менялись по ходу съемок? Почему?
— Кажется, стало понятнее, что недоверие у нас намного сильнее неверия. В очень большой степени это — от отвыкания говорить с человеком, от нехватки простого желания видеть и знать его, от интернет-анонимностей, от «позиционирований» себя и неизбежных от этого ярлыков: «А, НТВ! Ясно— «Анатомия протеста»!» или «А! Блогер такой-то! Ясно — на ЦРУшных деньгах!». У нас любой человек моментально зачисляется в какой-то лагерь. А без лагерей можно посмотреть?
Я это пронзительнее всего ощутил, когда все те же обвинения, что раньше слышал в адрес других (типа «Это проплаченная провокация!»), услышал уже о нашем фильме, которого люди еще даже не видели. Эти ярлыки губят в первую очередь тех, кто ими мыслит — чем дальше, тем иллюзорнее их жизнь. Они теряют контакт с реальностью.
Хотя какая-то закономерность в этом тоже есть. Помните, евангельский ярлык: «Из Назарета может ли быть что доброе?»
— Что Вы сами лично для себя открыли во время работы над фильмом — о Церкви, о людях, о жизни вообще?
— Помните у Цоя «Я не знаю каков процент сумасшедших на данный час»…
Есть тип людей, к которым… не подобраться что ли. Или не подобраться мне. Это те, чья позиция — только в настойчивом произнесении аббревиатуры «РПЦ МП» вместо слово Церковь и всякий раз очень информативной прибавке к имени Патриарха Кирилла — «(в миру Владимир Гундяев)». Ну, вкус такой у людей…
— Фильм имеет внутреннюю структуру: негатив о Церкви «уравновешивается» позитивом о Церкви? Как возникла такая идея?
— Хотел расшифровать так часто слышимое: «Православие — государствообразующая религия», «Церковь — скрепа страны» и т.д. Что это значит? Наличие общего менталитета — не для всех очевидно, но есть кое-что вполне явное: если где-то все наши нынешние беды — наркомания, демографический кризис, аборты, суициды, безденежье, сиротство, даже коррупция — если все эти беды страны где-то и решаются эффективно — так только в Церкви. Пока так. Если где-то на фоне частого, пусть не всеобщего, но громкого «все-плохо» и воцаряется какая-то радость и оптимизм — так только в Церкви. Есть уникальная неземная и очень созидающая сила, которой Церковь заряжает своих членов. Я действительно нигде больше её не встречаю.
И если этой радости не видеть, то и делать фильм бессмысленно. Знаете, есть закон драматургии — вы должны полюбить героя. Тогда будете сопереживать ему. Так и здесь: какой смысл рассказывать об атаке, пусть пока и информационной, если не видеть атакуемого — такого, какой он есть на самом деле, а не такого, каким его рисуют. А один вид сегодняшней русской Церкви — если уметь её увидеть — уверяет в присутствии Бога. Потому что без Него не объяснить, как все эти бесконечно уязвимые в большинстве своем, беззащитные, часто ранимые люди сохраняются в сегодняшнем бесконечно ожесточающемся мире и творят столько добра…
— Нет ли опасений, что сам бренд «НТВ» отпугнет публику? Это кажется спорным — делать фильм по такой тонкой теме, как жизнь Церкви, на скандальном канале…
— НТВ — в этом случае всего лишь частота. Канал с самым высоким рейтингом в стране. В этом смысле это тот самый евангельский подсвечник, на который, зажегши, ставят свечу, чтобы все видели её свет (Лк.11:33). Суметь бы показать эту свечу — нашу Церковь…
— Есть какая-то миссия, которую Вы этим фильмом преследуете? Как Вы себе отвечаете на вопрос: «Зачем я это делаю?»
— Для меня это профессиональный и человеческий вызов: можно ли вообще сказать что-то там, где, как мне самому кажется, лучше всего было бы промолчать. И я до сих пор не уверен, что этот фильм – лучше молчания.
Скриншот из фильма «Не верю!» с сайта ТК НТВ.
foma.ru
Что для Вас значит Великий пост? Борис Корчевников
Я не считал, но это, наверное, седьмой или восьмой Великий пост для меня. Я не очень давно в Церкви, поэтому то, что я надумал себе об этом времени, о Великом посте, может быть, не очень правильное, но оно пока мое, на этот период времени.
Я, правда, сколько ни думал о Великом посте, так и не понял, чем это время так уж принципиально отличается от всего остального. Не так давно мне пересказали разговор святейшего Патриараха Алексия с одними людьми — сами эти люди и пересказали. Они ему задали вопрос, сказали: «Нам очень тяжело поститься сейчас, мы несем определенное служение, у нас очень много работы…» Он им ответил: «Ничего, вы и так на посту». И мне кажется, что эта фраза имеет отношение ко всей христианской жизни: любой христианин, он и так все время на посту.
И Великий пост… Чем особенно это время, чем оно отличается от другого времени несения поста православным человеком?.. Может быть, тем, что оно — более сконцентрированное напоминание об этом. Мы же всегда призваны к тому, чтобы говорить с Богом и получать от Бога ответы, все приносить Ему и слушать волю Божию, стараться ей следовать. Великопостные службы очень напоминают такой разговор с Богом. Какой-то очень личный, очень интимный. Своей продолжительностью, своей тишиной — там же, по-моему, не так много песнопений, на этих службах. Это такой неспешный и очень откровенный с Богом разговор.
Знаете, каждый день во время всенощного бдения в церквах читают Шестопсалмие. Это фрагмент службы, когда в храме гасятся все свечи, выходит чтец и читает шесть избранных псалмов из Псалтири. В этих псалмах есть и радость, но главное — предчувствие пришествия Спасителя в мир. Мы как бы проживаем состояние ветхозаветного еще человека, который ждет обещанного Мессию. И вот великопостные службы, они напоминают этот фрагмент каждого всенощного бдения. Напоминают не только внешней декоративной обстановкой — это тоже происходит в темноте, при погасших свечах — но и чувством замирания и ожидания чего-то… Мы даже до конца не осознаем, чего. Потому что понять, что такое Пасха, сколько ее не проживай, на самом деле, наверное, невозможно до конца.
И если я не очень понимаю, чем Великий пост отличается один от другого и вообще сам Великий пост — от всего остального времени жизни в Церкви, то Пасха для меня каждый раз разная. Потому что ты, правда, ждешь ее, не до конца понимая, что это будет. И только когда это происходит, ты фиксируешь, что в тебе произошло. Может быть, как ты изменился, каким ты стал, по сравнению с предыдущей Пасхой…
Великий пост — это время ожидания, время замирания перед какой-то радостью. И, кстати, очень правильно, что у нас он происходит весной, когда вся природа, кажется, замирает в этом ожидании…
foma.ru
Автор фильма «Не верю!» Борис Корчевников: Главный ответ – это люди и дела Церкви, от которых заряжаешься энергией
Автор нашумевшего фильма об антицерковной кампании «Не верю!» Борис Корчевников считает, что вцелом отвечать на какие-либо выпады – бессмысленно, если же в его фильме, и виден такой ответ, то это те люди и дела Церкви, от которых можно зарядиться доброй, позитивной энергией.
— Отвечать на всякий выпад бессмысленно — на это всю жизнь можно потратить. Ответ — это дела и люди Церкви, глядя на которых ты заряжаешься жизнью, какой-то созидательной энергией. И фильм-то про них. Я ведь и искал истории о таких вот людях, потому что понимал: на них все будет строиться. Без этого бессмысленно делать кино! Вариант лучше — сделать фильм только про них, — сказал автор фильма в интервью журналу «Фома».
Говоря о персонажах своей картины, Борис Корчевников заметил:
— Встречаясь с теми людьми, которых рецензенты теперь записывают в «лагерь темных», я думал: мы сейчас поговорим, и нам удастся из разговора что-то вытянуть неожиданное, мы их покажем с другой стороны… Получилось то, что получилось. И я бы не хотел расставлять оценки — в фильме этого не делал, и не хочу, чтобы в интервью они прозвучали. Были важны точные, насколько это возможно, портреты этих людей.
Отвечая же на вопрос о самой важной для него реакции на фильм, автор заключил:
— Она в том, что этот фильм не оставляет чувства обиды или ненависти к тем, кто с Церковью борется. В лучшем случае — чувство жалости, что эти люди просто не знают, что делают, они запутались. Это ценная рецензия. Потому что чувство ненависти, противостояния — именно то, что этот фильм не должен был бы, по замыслу, вызывать.
Фото Владимира Ештокина
foma.ru
Путешествие «библейских следопытов» - Православный журнал "Фома"
Библейская археология дает тележурналисту возможность сделать репортаж. Потому что это жанр, где всё надо трогать руками. И мы трогали. Поднимались на гору Арарат за осколками Ноева ковчега; карабкались ночью, тайно (потому что это запрещено) в пещеру Лота в самой крупной в мире соляной горе; собирали капли застывшего огненного дождя на месте Содома и Гоморры — такие, рассыпанные по берегам Мертвого моря и по пустыне в округе, шарики серы, что легко загораются от поднесенной спички; пробирались на задворки римских базилик, чтобы «пощупать» гроб апостола Фомы: там один пристрастный исследователь уверял нас, что в высеченных на этом мраморном гробе барельефах — приметы того, что апостол принес из Индии святой Грааль… Простите за такие дерзкие истории на страницах журнала, названного именем апостола. Но репортаж и та игра в расследование, которую мы там вели, вынуждали слушать разные мнения.
Не уверен, что через такой рассказ вообще можно обрести веру. Можно задуматься. Если правда, что то или иное библейское событие действительно было — а тому столько материальных свидетельств! — то, может быть, и остальная Библия — не сказка?…
Верить и знать — все-таки разное. Знание вере может помочь, укрепить ее, вести. Но оно не способно на главное — дать саму веру. Это какая-то загадка: как человек начинает верить? Как он к Богу приходит, почему одного Господь встречает и принимает, а другой умирает, так Бога и не узнав? Я не знаю. Юрий Павлович Вяземский называет веру еще одной комнатой, что есть в любом человеке, — в нее можно всю жизнь не заходить, и эта комната все равно будет существовать, просто пустая. Это похоже на правду. И уверен, что эта комната — не библиотека, там, может быть, вообще книг нет.
Но всё, что вне этой комнаты, — так или иначе — путь к ней или от нее. И вот здесь материальные свидетельства, археология очень много могут дать. Главное — ставить перед собой вопросы. И в какой-то момент вдруг понимаешь, что все эти тысячелетние факты имеют отношение — самое прямое — к твоей сегодняшней жизни, к твоей судьбе на земле, к смыслу твоей жизни. И тогда все эти раскопки, камешки и башенки — становятся бесконечно тебе дороги. Наверное, этот момент значит, что Господь тебе открылся, Сам ввел тебя в эту «комнату веры». А без этого понимания — это просто интересные холодные камни. Вон туристов сколько «щелкается» на их фоне!..
Сегодняшние технологии и методы исследования уже по двадцать пятому кругу доказывают все евангельские события: вокруг тысячи фактов о жизни Христа, дохристианских пророков, святых по всему миру — факты, которыми усыпан весь свет и даже наша громадная страна. Эти факты у нас под ногами — и что, разве много людей от этого начали стараться жить по заповедям, пришли в Церковь, основанную Иисусом Христом, человеком, о котором свидетельствуют историки, археологи, даже астрологи и математики? Ведь не много.
При правильном взгляде — ты всей душой ощущаешь, насколько эта старина тебе многое может открыть про тебя самого, сегодняшнего
Только русская история «ломится» от чудес своих святых подвижников, от свидетельства невероятного служения их и вообще всей Церкви — стране, людям. И все равно — последние столетия здесь Церковь гонят.
Вот есть Плащаница — тысячи научных фактов со всего мира говорят о ее подлинности, самые серьезные ученые — в том числе из нашего ФСБ — изучали ее, рассмотрели даже микрочастицы растений со Святой Земли, вывели совсем уж чудесное — трехмерное изображение человека на ней…. сотни исцелений до сих пор происходят около нее. И все равно миллионы людей не верят.
Правда, и среди атеистов все же мало тех, кто бы вообще сомневался в том, что Христос действительно был — это было бы уже просто незнание, невежество. Другой и самый главный вопрос: а какое Он имеет отношение к моей сегодняшней жизни?
Поэтому, когда мы в процессе подготовки передачи касались жизни Христа, мы не были проповедниками или катехизаторами, мы занимались ремеслом, журналистикой, докапывались по возможности до эксклюзивных фактов, шли туда, куда другие не пройдут, — иначе какие мы репортеры? У нас были только журналистские инструменты.
И поверхностность в наших «расследованиях» часто тоже была сознательной. Задача была не завалить фактами, но передать что-то очень-очень живое, настоящее про это; мы старались сказать: то, о чем написано в Библии, — здесь, рядом, среди нас и сегодня, и вот что из этого выросло, и не будь этого, не было бы и нас — таких, какие мы есть.
Здесь был соблазн упростить, осовременить Христа. А Христос действительно несовременен. Причем, наверное, был несовременным уже и при жизни. Он — и тогда и теперь — со-вечен. И вот тут библейская археология дает это чувство совечности и постоянства, неизменности Христа: ведь этим камешкам много лет, но при правильном взгляде — ты всей душой ощущаешь, насколько эта старина тебе многое может открыть про тебя самого, сегодняшнего. Потому что она открывает и «оживляет» Библию, в которой — ни слова устаревшего и несовременного. Ведь это тоже поражает в этой Книге! Вот мы и старались говорить про нас самих — то, что нам об этом открывали эти раскопанные приметы из Библии. А со-вечность — всегда современна.
Снимая эту программу, я старался везде и во всем обнаруживать Бога (это я только вам могу так прямо сказать, но не в кабинетах телекомпании СТС) — и вот есть места, где Он прямо физически ощутим: в прежних Мирах Ликийских или в пещерах Киевской Лавры. А есть места, где Его либо не знали (как в античной Трое или в предполагаемой полумифической Гиперборее), либо прогнали — об этом рассказывает программа про йогу, шаманов или фэн-шуй… И вот там искать Его было даже интереснее! Потому что вопросов возникало больше — ведь сомнений нет, что это не само собой, что это Господь так распорядился судьбой этого места, этой цивилизации. Но почему?! И вот тут даже небиблейская археология все равно оказывается библейской, потому что в Библии есть абсолютно про все явления и события нашей жизни.
И в поисках ответа немного отойдя от привычного, комфортного, близкого общения с Богом, понимаешь Его еще лучше — или не понимаешь. И тогда — идешь дальше…
«Хочу верить!»
— познавательная программа на телеканале СТС, рассказывает о тайнах и загадках Земли, предлагает по-новому взглянуть на известные трактовки исторических фактов. Среди тем программы — «Ноев Ковчег», «Ошибка Дарвина», «Гиперборея», «Святой Грааль», «Кто убил царя?», «Поиски Содома и Гоморры», «Биография Туринской плащаницы», «Шаолинь», «История религий» и др. Продюсер — Вячеслав Муругов. Автор и ведущий — Борис Корчевников.
foma.ru
