Международная Федерация русскоязычных писателей (МФРП). Журнал зарубежные задворки германия

Евгения Жмурко. Зарубежные Задворки. Литературно-художественный журнал 11

Евгения Жмурко	Зарубежные Задворки. Литературно-художественный журнал 24	`Зарубежные задворки`первоначально создавались как некий центр русской литературы, общий для авторов всей многочисленной русской диаспоры. Ведь очутившись за пределами территории русского языка… — Za-Za, Подробнее...	2016	631	бумажная книга
Евгения Жмурко	Зарубежные Задворки. Литературно-художественный журнал № 28	Эта книга будет изготовлена в соответствии с Вашим заказом по технологии Print-on-Demand. Дорогие авторы и читатели журнала «Зарубежные задворки»! Сегодня мы хотели бы поделиться с вами радостной… — Za-Za, - Подробнее...	2016	550	бумажная книга
Евгения Жмурко	Зарубежные Задворки. Литературно-художественный журнал 28	Дорогие авторы и читатели журнала Зарубежные задворки !Сегодня мы хотели бы поделиться с вами радостной новостью у нашего бумажного журнала появился серьезный конкурент! Наш электронный журнал… — Za-Za, Подробнее...	2016	631	бумажная книга
Евгения Жмурко	Зарубежные Задворки. Литературно-художественный журнал	Эта книга будет изготовлена в соответствии с Вашим заказом по технологии Print-on-Demand. Второй номер международного литературно-художественного журнала "Зарубежные задворки" вышедшего в апреле… — Za-Za, - Подробнее...	2013	345	бумажная книга
Евгения Жмурко	Зарубежные Задворки. Литературно-художественный журнал № 3	Эта книга будет изготовлена в соответствии с Вашим заказом по технологии Print-on-Demand. Бумажный журнал "Зарубежные задворки"— это не версия популярного электронного, а совершенно самостоятельное… — Za-Za, - Подробнее...	2013	345	бумажная книга
Евгения Жмурко	Зарубежные Задворки. Литературно-художественный журнал № 13	Эта книга будет изготовлена в соответствии с Вашим заказом по технологии Print-on-Demand. Друзья! Ровно два года назад в Германии, вблизи Дюссельдорфа начал выходить толстый литературный журнал на… — Za-Za, - Подробнее...	2015	395	бумажная книга
Евгения Жмурко	Зарубежные Задворки. Литературно-художественный журнал № 17	Эта книга будет изготовлена в соответствии с Вашим заказом по технологии Print-on-Demand. Дорогие друзья. Спешу поделиться новостями. Сегодня Зарубежные Задворки впервыевыходят в новом оформлении… — Za-Za, - Подробнее...	2015	395	бумажная книга
Евгения Жмурко	Зарубежные Задворки. Литературно-художественный журнал 17	Дорогие друзья. Спешу поделиться новостями. Сегодня Зарубежные Задворки впервые выходят в новом оформлении. Кроме того, отныне журнал станет ежемесячным, а это означает более широкие возможности, как… — Za-Za, Подробнее...	2015	453	бумажная книга
Евгения Жмурко	Зарубежные Задворки. Литературно-художественный журнал 13	Друзья!Ровно два года назад в Германии, вблизи Дюссельдорфа начал выходить толстый литературный журнал на русском языке Зарубежные задворки . Юбилейные торжествапришлись на трудное для всех нас… — Za-Za, Подробнее...	2015	453	бумажная книга
Евгения Жмурко	Зарубежные Задворки. Литературно-художественный журнал 3	Бумажный журнал`Зарубежные задворки` это не версия популярного электронного, а совершенно самостоятельное издание. Если вы еще не читали два предыдущих выпуска нашего бумажного журнала, то можете… — Za-Za, Подробнее...	2013	396	бумажная книга
Евгения Жмурко	Зарубежные задворки Литературно-художественный журнал № 6	Эта книга будет изготовлена в соответствии с Вашим заказом по технологии Print-on-Demand. В декабре 1013 журналу "Зарубежные задворки" исполнился 1 год. Мы надеемся, что впереди у него долгая и… — Za-Za, - Подробнее...	2013	345	бумажная книга
Евгения Жмурко	Зарубежные Задворки. Литературно-художественный журнал № 9	Эта книга будет изготовлена в соответствии с Вашим заказом по технологии Print-on-Demand. Очередной, девятый по счету номер международного бумажного журнала "Za-Za" ("Зарубежные задворки" )как… — Za-Za, - Подробнее...	2014	395	бумажная книга
Евгения Жмурко	Зарубежные Задворки. Литературно-художественный журнал № 14	Эта книга будет изготовлена в соответствии с Вашим заказом по технологии Print-on-Demand. Дорогие наши читатели! Перед вами новый номер журнала "Зарубежные задворки" . Как и предыдущие, он сделан с… — Za-Za, - Подробнее...	2015	395	бумажная книга
Евгения Жмурко	Зарубежные Задворки. Литературно-художественный журнал № 24	Эта книга будет изготовлена в соответствии с Вашим заказом по технологии Print-on-Demand. "Зарубежные задворки" первоначально создавались как некий центр русской литературы, общий для авторов всей… — Za-Za, - Подробнее...	2016	550	бумажная книга
Евгения Жмурко	Зарубежные Задворки. Литературно-художественный журнал 14	Дорогие наши читатели!Перед вами новый номер журнала`Зарубежные задворки`. Как и предыдущие, он сделан с большой любовью к вам!И все авторы номера, достойные, хорошиеписатели, поэты, эссеисты! Одно… — Za-Za, Подробнее...	2015	453	бумажная книга

dic.academic.ru

Высший свет | Зарубежные задворки

Однажды на фитнесе Глеб показал Ире Артёма:

— Смотри, он очень богатый… Спрашиваю его, что он на фитнесе делает, сегодня же среда, он должен быть у одной из своих…эээ… женщин. — Месячные, — отвечает, улыбается. — Слово «улыбается» Глеб произнес с довольной одобряющей ухмылкой.

Глеба всегда тянуло к богатой легкой жизни. На фитнесе он познакомился с Артёмом. Они стали если не друзьями, то хорошими приятелями.

Ира видела Артёма несколько раз, невысокий, с волнистыми тёмными волосами и выпуклыми глазами, он ходил в очках с небольшим минусом. Благополучный, всегда стильно одетый… Повезло удачно родиться, как сам Глеб говорил об Артёме, заглушая чувство зависти… С очень ровной, больной спиной. Глеб рассказывал, что один день Артём ходил на фитнес, а другой весь день лежал на иголках, чтобы нормально ходить. У него был брат с ДЦП.

Фамилия Артёма была известна всем крупным и средним предпринимателям города. Говорили, что его отец владеет сетью продуктовых магазинов, обувных и развлекательным центром. Глеб рассказывал:

— Когда отец Артёма женился на его матери, получил в приданое несколько магазинов и за время брака успел утроить свое состояние. Очень умный, говорят. Много работает, по выходным и праздникам. Артём в основном с матерью и братом ДЦПшником.

Глеб часто рассказывал Ире об Артёме. Ира внимательно слушала. Глеб приоткрывал ей завесу в мир богачей, которые живут по совсем другим законом. И то, что казалось Ире диким и противоестественным, для кого-то было нормальным, само собой разумеющимся. Ей нравились эти разговоры, она узнавала много нового, очень отличающегося от её привычной реальности.

— Артём с четырнадцати лет начал по порносайтам ходить, порнуху смотреть, — делился Глеб. — Родители, когда получили счёт за Интернет, просто офигели. Отец вызвал его к себе, показал распечатку сайтов, которые Артём смотрел… Говорит, знаю, чем ты вместо учёбы занимаешься… Решили снимать ему шлюх. В шестнадцатый день рождения ему сняли проститутку с большой вагиной, чтобы она все хорошо сделала и мальчику было не больно. Когда она закончила, вышла из его комнаты, отец ждал Артёма у входа и ехидно спросил: — Ну как? Понравилось?.. — Сволочь… Вот о нём родители заботятся… Вот повезло! Мне бы так… — в голосе Глеба сквозила зависть. — А проститутке какого? Практически под статьей ходит. Совратила малолетку. Статья.

— Родители еще с пелёнок, когда рождаются дети, подбирают им пару, чтобы породниться с друзьями, богатым или влиятельными. Подбирают девочек и мальчиков, чтобы примерно подходили по возрасту. Знакомят в шесть-семь лет. Они не видятся часто, чтобы не стать друзьями. Мальчикам родители с шестнадцати лет снимают проституток, чтобы нагулялись до свадьбы.

— Будущая жена Артёма на семь лет младше, ему двадцать один, ей четырнадцать. Алиса. Ровесница его брата. Сначала она предназначалась для брата, но когда он родился больным, невеста перешла Артёму. Она резус-отрицательна, а он резус-положителен. Резус-конфликт. Со второй беременностью могут быть проблемы. До её совершеннолетия Артём «нагуливается», снял трём элитным проституткам квартиры, навещает их один-два раза в неделю. Все модельной внешности, выше метра семидесяти пяти, чтобы если уж снимать, так моделей… Платит по сто долларов за раз. Отец покупает ему и других, каких ему хочется. Проститутки стараются, книги специальные читают, обезболивающие пьют, горло обкалывают, ноги качают, по двести раз приседают, чтобы прыгать подольше. Артём им рассказывает, что, если они будут стараться, он на них женится.

— Сразу на всех? — спросила Ира.

— Врёт, чтобы они больше старались… Никогда на шлюхе не женится, — у него невеста есть — но всегда рассказывает… Родители Артёму полдома отдали. У него отдельный вход. Когда хочет — приезжает, когда хочет — уезжает… Он там вечеринки с друзьями устраивает, приглашает девушек… Четыре-пять для компании нормально… Говорят, что проституткам нравится заниматься сексом. Еще и деньги за это получают. И удовольствие, и доход…

— Он с проститутками не целуется, для поцелуев у него будет только жена. Должно остаться что-то только для нее, целоваться он будет только с ней…

— Понятно…

— Ну и что? Удовольствие от поцелуев намного меньше, чем от секса… — Глебу не нравилось целоваться. — Есть такое мнение, что, когда мужчина спит с женщиной, он спит со всеми её мужчинами, с которыми она была до него, и со всеми женщинами, с которыми спали эти мужчины, и так далее. Представляешь, со сколькими тогда переспит эта девушка, его будущая жена, которая будет девственницей до свадьбы… Мне бы так… Мне бы столько женщин…

Ира уже сомневалась в своем молодом человеке:

— Интересно, какого это, когда твоего мужа без трусов видела половина проституток города? Он просто общественное достояние… — Глеб не слушал, правила, по которым жили богатые, он не подвергал сомнению.

— Говорят, что ту девушку, свою будущую жену, он уже полюбил.

— Так он её любит и при этом спит со всеми?

— Ну да, нагуливается до свадьбы…

— А, ну да, точно… понятно…

— Такие женщины для развлечений. Подушки. Он с ними просто спит. Они для него ничего не значат… Это неважно… Для жизни у него будет другая. Ты же понимаешь?

— Конечно, понимаю. Любит одну, спит со всеми. Всё понятно… Что ж тут непонятного?

— Он «нагуливается», чтобы потом ей не изменять, понимаешь? Он мужчина, — Глеб особенно выделил слово «мужчина», — он должен удовлетворять свои естественные физиологические потребности, а секс — это естественная потребность… Как в психологии.

— Да я всё понимаю. Всё просто, — заверила Ира.

— Говорят, Артёму в универе одна девушка нравилась, он за ней долго ухаживал, полгода или год. Не знаю уже. Они долго встречались, она не хотела с ним спать, у неё до него были неудачные отношения. Когда она с ним, наконец, переспала, он после первой же ночи бросил её, так достала. А она взяла и повесилась…

— Ещё рассказывают, что однажды Артёма к дереву привязали три девушки и изнасиловали. Он сопротивлялся, как мог.

— Что-то я сомневаюсь, что если он с детства ждал невесту и спал с проститутками, удовлетворял свои «физиологические потребности», как ты говоришь, то стал бы себя компрометировать какими-либо отношениями. Ты его больше слушай, он тебе еще не то расскажет.

Ира подумала, что, наверное, если есть деньги, то навещать проституток легче, чем с кем-то встречаться. Отношения серьёзнее, чем секс. Не надо связывать себя обязательствами… Глеб продолжал:

— Артём такой романтик. На гитаре играет, стихи пишет, своей невесте посвящает. Есть специальные Интернет-ресурсы, чтобы рифмы смотреть… Иногда, когда она уже спит, приезжает посмотреть на неё, на её сон… Её мама пускает его в квартиру. Ей сейчас четырнадцать. Ему еще два года гулять. А потом до свадьбы будет хранить верность два года и жить монахом без секса. Распустит свой штат проституток…

— А как же естественная физиологическая потребность?

— Не перебивай!

— Я молчу… Ты рассказывай, так интересно…

— Каких только женщин у него не было: брюнетки, блондинки, с маленькой грудью, как у мальчика, с большой. Толстые, худые… двойняшки, групповой секс. С узкими бедрами, с широкими… Даже мулатка с тёмными сосками… Кстати, Артём говорит, что силиконовая и обычная грудь не очень отличаются. На ощупь одинаковые. Один раз спал с двумя женщинами, говорит, было сложно… больше решил двух сразу не снимать… С одной из своих шлюх устраивали садо-мазо. Она на него надела какой-то чёрный кожаный лифчик, на четвереньки поставила. Он смотрит такой на себя в лифчике, думает: «Что это?». Она била его плёткой и заставляла называть «госпожой». Ему не понравилось. Больше сказал ей так не делать…

— Сам переспал с половиной проституток города, а жена у него будет девственницей. Классно…

— Он делился с другом после ночи с толстушкой: — Занимаюсь с ней сексом, как с ведром. Жахаю ее, жир растекается под рукой, думаю: «Что я здесь делаю?..» — Отец находил ему красивых женщин и договаривался. Артём захотел балерину, ему сняли балерину. Отец нашёл подходящую, договорился… Растяжка понравилась, только вся такая мускулистая, спина вся мышечная, как у мужика…

— У его отца было не так много женщин, вот Артём и соревнуется… отец ходит, сыну проституток снимает… завидует, наверное. Хотя, говорят, отец — гомик, я у Артёма однажды спросил: — Гомик? — Не знаю…

Ира подумала: «Какие они в этом „высшем обществе“ всё-таки развратные… Вагина — какое интересное место купли-продажи…»

— Для Артёма секс вообще не важен, не интересен. Это мы тут ради секса… — Глеб замолчал. Было видно, что он восхищается Артёмом.

— С одной из своих проституток Артём спал долго. Распустил один гарем, набрал другой. Её в своем гареме оставил. Понравилась. Она зашила вагину, сделала её уже, чтобы секс с ней больше нравился. А то после тридцати, как грудь отвиснет, их быстро списывают… Так она еще на несколько лет продлила стаж работы. Вот проститутки стараются, кремами мажутся, а то тридцатник и досвидос. У них знаешь, какая конкуренция…

— Родители младшему брату Саше тоже проституток снимают не с шестнадцати, а с четырнадцати. А то он инвалид, чтоб ему не так обидно было… Еще есть проститутки, которые специализируются на инвалидах, к ним уже не такие требования: внешность не обязательно модельная и держат до сорока.

— «Любимая проститутка» Артёма работала косметологом в известной фирме. Он спал с ней с семнадцати лет, за четыре года успел привязаться, с ней можно было поговорить по душам, и она выполняла все его желания. Потом отец как-то сказал: — Пусть и Сашка к ней тоже ездит. Она хорошо всё делает, и квартиру ей уже сняли. Пусть он тоже с ней развлекается. Ты два раза в неделю, он два раза. — Говорит, когда к ней стал брат-инвалид ездить, Артём был в шоке. Вот эти шлюхи мозги промывают…

— Интересно, а что с проститутками происходит, когда с возрастом уходит красота, естественный процесс, как они живут потом? Что делают?

— Говорят, что они денег заработают, а потом уезжают, замуж выходят, детей заводят.

— Артём говорит, что сложнее всего от такой женщины уйти. Когда всё уже произошло, о чём с ней разговаривать? Ему всегда неловко. Они постоянно хотят поболтать, в карты поиграть, пасьянс разложить, он им свои стихи иногда читает. А что, они не люди что ли? Говорят, как раз такие и понимают мужчин… Он думал, что подарить на день рождения другу — тренеру по настольному теннису, решил подарить один раз с одной из своих «наложниц». Заранее оплатил, другу понравилось. Потом с другом её обсудили.

— Ему другой друг хотел двух девушек замутить. Артём так ждал, готовился… А они его кинули… Он и с тобой переспать хочет, ты ему понравилась. Попросил меня тебе передать, он платит три тысячи за раз. Тебе, если что, пять. Чувствую себя просто сутенёром.

— Нет, спасибо… Я как-нибудь обойдусь…

— Ну, я так, просто узнать, на всякий случай.

— Да, я поняла…

«Во дебил», — подумала Ира. — «Своей девушке предлагать переспать с другим. Два придурка».

— Романтик такой, вечерами гуляет со своими проститутками по кафе, хорошо одевает их, по клубам водит.

— Да, я видела его, вчера он был с высокой брюнеткой, а сегодня с еще выше блондинкой. Обе красивые, худые, он им по плечо или ниже…

— Ну, фотомодели. Так он их на всякие вечеринки возит, друзьям показывает, хвастается…

Глебу нравилось говорить об Артёме: он как будто приближался к недоступному для него миру богачей, с их законами, возможностями и развлечениями.

Через несколько недель Глеб сам продолжил разговор:

— Недавно родители Артёма что-то переиграли, выбрали ему другую невесту — покруче. Она, говорят, очень умная, старше Артёма. Он теперь ходит, молчит, чтобы умнее казаться.

— Так он теперь должен одну разлюбить, а другую полюбить, — Ира не удержалась. — Как у него всё легко… Значит, он у родителей спрашивает, кого ему любить. Кого надо, того и полюбит. У алтаря и познакомится, если что…

Глеб не обращал внимания:

— Его новая невеста не девственница, у неё были какие-то увлечения юности. Он хотел девственницу. Посмотреть, как это у женщины в первый раз. Ему родители купили девственницу за три тысячи долларов. Отец нашел какую-то студентку, которой нужны были деньги… Артём рассказывал, как запер дверь на ключ. Как она плакала под его тяжестью, корчилась от боли. Как он ее по-дружески обнимал, отпаивал успокаивающим, обезболивающим, потом они в обнимку смотрели на диване телевизор, разговаривали, и через несколько часов всё повторил. Оплачено. Уходя, оставил деньги на тумбочке и больше ей не звонил. Оставил ее телефон сразу нескольким друзьям. Её нужно объездить, успех закрепить. Второй и третий дешевле, но подзаработает. На следующий день позвонил один друг, сказал, что он всё хорошо сделал, ему понравилось. С остальными обсудили за пивом. Обкатали. Со студенткой больше не виделись…

— У меня была преподавательница информатики в университете, — рассказывала Ира. — Её муж тоже из очень богатой семьи. У них две взрослые дочери. Он до двадцати четырёх спал только с проститутками, родители переживали, что совсем не женится… Его жена тоже не была девственницей, он тоже снимал себе девственницу посмотреть, как это у женщины в первый раз, для опыта, из интереса… Родители думали, что ему потом будет легко с женой. Она будет сильно отличаться от этих каждому доступных, до тридцати красивых женщин. Сейчас живёт с женой, всю жизнь вспоминает загулы юности…

На фитнесе Ира видела друга Артёма, сына депутата, она пыталась вспомнить, как его зовут, но так и не вспомнила. Скоро жениться должен. Ира видела его невесту — он привёз её на фитнес один раз поиграть в настольный теннис. Юная…неиспорченная…наивная… Очень милая, совсем ребенок… Полная противоположность тем опытным циничным женщинам, с которыми он обычно спал. Её берегут для мужа, она живет затворницей, мало куда выходит из дома…

— Артём привык «потреблять» много женщин. А что потом? Всю жизнь вспоминать приключения юности? Отвечать на подколки друзей. Говорят, такие, как он, потом изменяют, не могут иначе…

— Ты не понимаешь…

— Ну, конечно, куда мне… — сказала Ира тихо. Глеб, кажется, не услышал…

za-za.net

Последний день поэта. Часть четвёртая.

 

Фёдор Сологуб

«Я умру от декабрита»

 

Друг мой тихий, друг мой дальний,Посмотри –Я холодный и печальныйСвет зари.

Я напрасно ожидаюБожества,В бледной жизни я не знаюТоржества.

Над землею скоро встанетЯсный день,И в немую бездну канетЗлая тень, —

И безмолвный, и печальный,Поутру,Друг мой тайный, друг мой дальний,Я умру.

Он боялся жизни и любил Смерть, имя которой писал с большой буквы и для которой находил нежные слова. Его называли Смертерадостным, рыцарем смерти.

О Смерть! Я твой. Повсюду вижуодну тебя, — и ненавижуочарование земли.Людские чужды мне восторги,сраженья, праздники и торги,весь этот шум в земной пыли…

У Сологуба был культ смерти. Он создавал миф о смерти-невесте, подруге, спасительнице, утешительнице, избавляющей человека от тягот и мучений.

 

«В самом стиле его писаний есть какое-то обаяние смерти, — писал Корней Чуковский.  — Эти застывшие, тихие, ровные строки, эта, как мы видели, беззвучность всех его слов — не здесь ли источник особенной сологубовской красоты, которую почуют все, кому дано чуять красоту? В его стихах всегда холодно, как бы не распалялся в них небесный змий, холодно и тихо».

Я холодной тропой одиноко иду,я земное забыл и сокрытого жду, –и безмолвная смерть поцелует меня,и к тебе уведёт, тишиной осеня.

 

В поле не видно ни зги.Кто-то зовет: «Помоги!»Что я могу?Сам я и беден и мал,Сам я смертельно устал,Как помогу?

Кто-то зовет в тишине:«Брат мой, приблизься ко мне!Легче вдвоем.Если не сможем идти,Вместе умрем на пути,Вместе умрем!»

портрет Ф. Сологуба работы Б. Кустодиева

Сологубу на этом портрете всего 44 года, выглядел же он гораздо старше своих лет. Это отмечает Тэффи в своих воспоминаниях:

«Это был человек, как я теперь понимаю, лет сорока, но тогда, вероятно потому, что я сама была очень молода, он мне показался старым, даже не старым, а каким-то древним. Помню, в одном своем стихотворении он говорит:

Сам я и беден и мал,Сам я смертельно устал…

Вот эту смертельную усталость и выражало всегда его лицо. Иногда где-нибудь в гостях за столом он закрывал глаза и так, словно забыв их открыть, оставался несколько минут. Он никогда не смеялся».

 

Однако в 1905 году (в 45 лет) в судьбе Сологуба наступает перелом: отслужив 25-летний учительский срок, он уходит в отставку и женится на Анастасии Чеботаревской. Союз их душ в браке оказался на удивление слаженным и цельным. Блок писал, что «женившись и обрившись, он разучился по-сологубовски любить смерть и ненавидеть Жизнь».

Счастливую жизнь семьи разрушила большевистская революция, которую Сологуб встретил в штыки, за что немедленно поплатился: семью выгнали из квартиры, реквизировав мебель и книги, лишив его учительской пенсии и прекратив печатать. С 1919 года все усилия Сологуба и Чеботаревской были направлены к тому, чтобы выехать за границу. Большевики долго не выпускали их. И когда всё наконец было улажено, назначен день отъезда, все препятствия были преодолены, и их уже ждали в Эстонии, Чеботаревская выбежала из дома и бросилась в Неву с дамбы Тучкова моста. Как потом выяснилось, от безответной любви к другому человеку. Сологуб, к счастью, этого не узнал.

В. Перов. Утопленница

Есть ли жизнь на том свете? Наверное, нет поэта, который бы над этим не задумывался, не пытался как-то для себя ответить на этот вопрос. Фёдор Сологуб попытался сделать это буквально. После похорон жены он заперся у себя в кабинете и две недели никуда не выходил и никого не принимал. Когда же, опасаясь за жизнь и рассудок поэта, к нему заглянули, то увидели Сологуба за столом, заваленным листками бумаги с каким-то цифрами, уравнениями. «Это дифференциалы», — спокойно пояснил он. Математик по профессии, он решил с помощью дифференциалов проверить, вычислить, существует ли загробная жизнь. И проверил. И убедился, что существует. Он стал снова появляться в Доме литераторов — спокойный, даже повеселевший. Причиной хорошего настроения стала уверенность в неминуемой встрече с Анастасией. Скоро он с ней соединится. Уже навсегда.

Мой ангел будущее знает,но от меня его скрывает,как день томительный сокрылбезмерности стремлений бурныхпод тению своих лазурных,огнями упоённый крыл.

Я силой знака роковогоодно сумел исторгнуть словоот духа горнего, когдасказал: «От скорби каменею!Скажи, соединюсь ли с нею?»И он сказал с улыбкой: «Да».

Стихи, полные любви, отчаяния и тоски, посвящённые гибели Чеботаревской, позже составили сборник «Анастасия». В них — непосредственное выражение обнажённого отчаяния. По силе воздействия его можно сравнить с тютческим «денисьевским циклом».

Унесла мою душуНа дно речное.Волю твою нарушу,Пойду за тобою.

Любила меня безмерно,Всё отдала, не считая.Любви беспредельной верныйВ жертвенном пламени тает.

Не спасешь меня смертью своею,Не уйдёшь от меня и за гробом.Ты мне — камень на шею,И канем мы оба.

Все стихи этого цикла объединены одним всепоглощающим желанием — соединиться с любимой в ином мире.

 

Тебя я не устану славить,Любовь единая моя.Не знаю я, куда мне править,Но мчит стремительно ладья.

Незримый Кормчий не обманет.Его словам моя рукаПовиноваться не устанет,Хоть цель безмерно далека.

Весь мир окутан знойным бредом,Но из ущелий бытияК тебе стремлюсь я верным следом,Любовь единая моя.

Эти стихи воспринимаются как реквием, иногда торжественный, иногда печальный, пронзительный до дрожи.

Безумное светило бытияИзмучило, измаяло.Растаяла Снегурочка моя,Растаяла, растаяла.

Властительно она меня велаТропою заповедною.Бесследною дорогою ушла,Бесследною, бесследною.

Я за Снегурочкой хочу идти,Да ноги крепко связаны.Заказаны отрадные пути,Заказаны, заказаны.

Я жизни не хочу, — уйди, уйдиТы, бабища проклятая.Крылатая, меня освободи,Крылатая, крылатая.

У запертых, закованных воротДуша томится пленная.Блаженная в Эдем меня зовет,Блаженная, блаженная.

Снегурочка, любимая моя,Подруга, богом данная,Желанная в просторах бытия,Желанная, желанная…

 

После смерти Чеботаревской началось умирание Сологуба. Он долго умирал, несколько лет. Судьба, дописав повесть его жизни, словно призадумалась, перед тем как поставить последнюю точку. «День только к вечеру хорош…» — писал он когда-то.

День только к вечеру хорош,Жизнь тем ясней, чем ближе к смерти.Закону мудрому поверьте, —День только к вечеру хорош.

С утра уныние и ложьИ копошащиеся черти.День только к вечеру хорош,Жизнь тем ясней, чем ближе к смерти.

Стихи последних лет отмечены знаками смирения, умиления, тихой печали.

Подыши еще немногоТяжким воздухом земным,Бедный, слабый воин Бога,Странно зыблемый, как дым.

Что Творцу твои страданья?Кратче мига — сотни лет.Вот — одно воспоминанье,Вот — и памяти уж нет…

 

После гибели жены он прожил еще шесть лет. Последнее стихотворение, написанное за два месяца до кончины, заканчивалось такими строчками:

Ко всему я охладел.Догорела жизнь моя.Между прочим поседел,Между прочим умер я.

Константин Федин вспоминал, как Сологуб как-то сказал ему: «Я знаю точно, от чего я умру. Я умру от декабрита». — «Что это такое?» — «Декабрит — это болезнь, от которой умирают в декабре». Так оно и случилось. Умер Сологуб 5 декабря 1927 года. Ему было 64.

Каждый год я болен в декабре,Не умею я без солнца жить.Я устал бессонно ворожитьИ склоняюсь к смерти в декабре, —

Зрелый колос, в демонской игреДерзко брошенный среди межи.Тьма меня погубит в декабре,В декабре я перестану жить.

Умирал он долго и мучительно. И тут только выяснилось, что этот «поэт смерти», всю свою жизнь её прославлявший, совсем не любил её и боялся. Он яростно отмахивался при разговорах на эту тему: «Да мало ли что я писал! А я хочу жить!» — и до последней минуты он цеплялся за жизнь уже ослабевшими руками, шепча стихи, как молитву:

Измотал я безумное тело,Расточитель дарованных благ,И стою у ночного предела.Изнурен, беззащитен и наг.

И прошу я у милого Бога,Как никто никогда не просил:— Подари мне еще хоть немногоДля земли утомительной сил.

Огорченья земные несносны,Непосильны земные труды,Но зато как пленительны вёсны,Как прохладны объятья воды.

У тебя, милосердного Бога,много славы, и света, и сил.Дай мне жизни земной хоть немного,чтоб я новые песни сложил.

Но новых песен ему сложить уже не довелось.

Видеоклип на стихи Ф. Сологуба «Подыши ещё немного…»: http://www.youtube.com/watch?v=f-EJ4ZCuyqM

Похороны состоялись 7 декабря на Смоленском кладбище.

похороны Фёдора Сологуба

Он был похоронен неподалёку от могилы Блока, рядом с могилой своей жены, Анастасии Чеботаревской.

Незадолго до смерти, прощальным взглядом оглядываясь на прожитую жизнь, Фёдор Сологуб написал такие стихи:

Я испытал превратности судеб,И видел много на земном просторе,Трудом я добывал свой хлеб,И весел был, и мыкал горе.

На милой, мной изведанной землеУже ничто теперь меня не держит,И пусть таящийся во мглеМеня стремительно повержет.

Но есть одно, чему всегда я радИ с чем всегда бываю светло-молод, —Мой труд. Иных земных наградНе жду за здешний дикий холод.

Когда меня у входа в ПарадизСуровый Петр, гремя ключами, спросит:— Что сделал ты? — меня он внизЖелезным посохом не сбросит.

Скажу: — Слагал романы и стихи,И утешал, но и вводил в соблазны,И вообще мои грехи,Апостол Петр, многообразны.

Но я — поэт. — И улыбнется он,И разорвет грехов рукописанье.И смело в рай войду, прощен,Внимать святое ликованье.

Не затеряется и голос мойВ хваленьях ангельских, горящих ясно.Земля была моей тюрьмой,Но здесь я прожил не напрасно.

 

 

Игорь Северянин

«Стала жизнь совсем на смерть похожа…»

 

В 1918 году Северянин привозит свою больную мать в приморский посёлок Тойла на берегу Финского залива, где с 1912 года регулярно проводил дачные сезоны.В марте 1919-го Эстония была оккупирована немецкими войсками, а в феврале 1929-го после заключения Тартусского мира, утвердившего суверенитет Эстонии, он неожиданно для себя стал гражданином буржуазной республики. Так и остался поэт за кордоном — захлопнулась дверка мышеловки.Стремясь отмежеваться от эмигрантской среды, поэт писал:

Нет, я не беженец и я не эмигрант —тебе, родительница, русский мой талант,и вся душа моя, вся мысль моя вернатебе, на жизнь меня обрёкшая страна!

 

дом, где жил Северянин в посёлке Тойла

Оставшись без родины, король поэтов быстро утрачивает былую славу. Его всё реже печатают, тощие сборники выходят мизерными тиражами. Он изредка выступает на вечерах, занимается переводами, но это не давало достаточного заработка. Среда, в которую попал Северянин, была далека от литературной петербургской элиты: это были простые люди — плотники, рыбаки. Жил он здесь в большой нужде. Днём ловил рыбу, а ночью садился в лодку и выезжал на середину реки. И там, где его никто не слышал, он читал свои стихи звёздам, камышам и водяным лилиям. Читал и плакал.

Стала жизнь совсем на смерть похожа:Все тщета, все тусклость, все обман.Я спускаюсь к лодке, зябко ёжась,Чтобы кануть вместе с ней в туман…

Я постиг тщету за эти годы.Что осталось, знать желаешь ты?Поплавок, готовый кануть в воду,и стихи — в бездонность пустоты…

 

Кому-то что-то о поэтеспоют весною соловьи.Чего-то нет на этом свете,что мне сказало бы: живи!..

Да, время его, по-видимому, безвозвратно прошло: у русскоязычных эмигрантов были другие проблемы, в Советском Союзе поэта давным-давно забыли, настолько неактуальны оказались его королевы, гризетки и ландо. Да и ему самому в вечном поиске средств к существованию было уже не до пажей и будуаров. В письме другу он пишет: «Положение моё здесь из вон рук плохо. Нет ни работы, ни средств к жизни, ни здоровья. Терзают долги и бессонные ночи». В эти дни он пишет «Поэзу отчаянья»:

Я ничего не знаю, я ни во что не верю,Больше не вижу в жизни светлых ее сторон.Я подхожу сторожко к ближнему, точно к зверю.Мне ничего не нужно. Скучно. Я утомлен.

Кто-то кого-то режет, кто-то кого-то душит.Всюду одна нажива, жульничество и ложь.Ах, не смотрели б очи! ах, не слыхали б уши!Лермонтов! ты ль не прав был: «Чем этот мир хорош?»

Мысль, даже мысль продажна. Даже любовь корыстна.Нет воплотимой грезы. Все мишура, все прах.В жизни не вижу счастья, в жизни не вижу смысла.Я ощущаю ужас. Я постигаю страх.

Когда началась Отечественная война и немцы вступили на территорию Эстонии, поэт был уже тяжело болен. Он не мог эвакуироваться как все общим порядком, с трудом передвигаясь по комнате. Северянин посылает телеграмму Калинину с просьбой прислать за ним из Ленинграда машину, писал Всеволоду Рождественскому с просьбой похлопотать у всесильного Жданова, но помощи так и не дождался. Предпринятая самостоятельно попытка уехать в Ленинград сорвалась и Северянин вернулся в Таллин. А может быть, это было и к лучшему. Кто знает, что было бы с принцем фиалок в сталинской России? Зачем стране социализма лесофеи и златополдни?Одно из его неопубликованных до 90-х годов стихотворение называется «Поэза правительству», полное вызова, горечи и обиды:

Правительство, когда не чтит поэтаВеликого, не чтит себя самоИ на себя накладывает ветоК признанию, и срамное клеймо.

Правительство, зовущее в строй армийХудожника, под пушку и ружье,Напоминает повесть о жандарме,Предавшем палачу дитя свое.

Правительство, лишившее субсидийПисателя, вошедшего в нужду,Себя являет в непристойном видеИ вызывает в нем к себе вражду.

Правительство, грозящее цензуройМыслителю, должно позорно пасть.Так, отчеканив яркий ямб цезурой,Я хлестко отчеканиваю власть.

А общество, смотрящее спокойноНа притесненье гениев своих,Вандального правительства достойно,И не мечтать ему о днях иных…

Итоговой для зарубежного периода стала книга Северянина «Классические розы», вобравшая стихи 20-30-х годов.

В те времена, когда роились грезыВ сердцах людей, прозрачны и ясны,Как хороши, как свежи были розыМоей любви, и славы, и весны!

Классическая гамма: Мятлев, увековеченный Тургеневым.

Прошли лета, и всюду льются слезы…Нет ни страны, ни тех, кто жил в стране…Как хороши, как свежи ныне розыВоспоминаний о минувшем дне!

Вертинский берёт это в свой репертуар и поёт на концертах.

Но дни идут — уже стихают грозы.Вернуться в дом Россия ищет троп…Как хороши, как свежи будут розы,Моей страной мне брошенные в гроб!

Эти строки эстонцы выбьют на могильном камне Игоря Северянина.

 

Он умрёт от сердечной недостаточности в возрасте 54 лет 20 декабря 1941 года и будет похоронен на Таллинском Александро-Невском кладбище.

 

 

Георгий Иванов

«Допустим, как поэт я не умру, зато как человек я умираю…»

 

В первые годы эмиграции Георгий Иванов и Ирина Одоевцева, несмотря на терзавшую их ностальгию, жили вполне благополучно.

Но во время войны всё изменилось. Они оказались на оккупированной территории. Русская эмиграция обвинила их — совершенно безосновательно — в сотрудничестве с немцами, и жизнь их превратилась в ад.

Как вы когда-то разборчивы были,О, дорогие мои!Водки не пили — ее не любили —Предпочитали Нюи…

Стал нашим хлебом цианистый калий,Нашей водой — сулема.Что ж — притерпелись и попривыкали,Не посходили с ума.

Даже напротив — в бессмысленно-злобномМире —противимся злу:Ласково кружимся в вальсе загробном,На эмигрантском балу.

После многих мытарств и беспросветной нужды им удалось устроиться в дом престарелых «Русский дом» в Йере, на юге Франции. Но Иванову из-за высокого давления был губителен климат этой местности. Он не мог выносить тамошней жары и задыхался. Им овладела полная апатия. Он понимал, что умирает.

Г. Иванов. 1957 год.

С августа 1958-го Георгий Иванов уже почти не вставал. Сам записывать свои стихи не мог, диктовал их жене.

 

Поговори со мной еще немного,Не засыпай до утренней зари.Уже кончается моя дорога,О, говори со мною, говори!

Пускай прелестных звуков столкновенье,Картавый, легкий голос твойПреобразят стихотвореньеПоследнее, написанное мной.

Почти все стихи Иванов посвятит той, которую любил до самого последнего часа:

Ты не расслышала, а я не повторил.Был Петербург, апрель, закатный час,Сиянье, волны, каменные львы…И ветерок с Невыдоговорил за нас.

Ты улыбалась. Ты не поняла,Что будет с нами, что нас ждёт.Черёмуха в твоих руках цвела…Вот наша жизнь прошла,а это не пройдёт.

«Посмертный дневник» был написан им за последние шесть месяцев жизни — стихи, которые вывели его в первый ряд русских поэтов. Они звучат как исповедь — исповедь человека, предельно правдивого с самим собой.

Отчаянье я превратил в игру —О чем вздыхать и плакать в самом деле?Ну, не забавно ли, что я умруНе позже, чем на будущей неделе?

Умру, — хотя еще прожить я могЛет десять иль, пожалуй, даже двадцать.Никто не пожалел. И не помог.И вот приходится смываться.

***Всё в этом мире по-прежнему.Месяц встаёт, как вставал,Пушкин именье закладывалИли жену ревновал.

И ничего не исправила,Не помогла ничему,Смутная, чудная музыка,Слышная только ему.

***Александр Сергеевич, я о вас скучаю.С вами посидеть бы, с вами б выпить чаю.Вы бы говорили, я б, развесив уши,Слушал бы да слушал.

Вы мне все роднее, вы мне все дороже.Александр Сергеевич, вам пришлось ведь тожеЗахлебнуться горем, злиться, презирать,Вам пришлось ведь тоже трудно умирать.

***Игра судьбы. Игра добра и зла.Игра ума. Игра воображенья.«Друг друга отражают зеркала,Взаимно искажая отраженья…»

Мне говорят — ты выиграл игру!Но все равно. Я больше не играю.Допустим, как поэт я не умру,зато как человек я умираю.

***Что ж, поэтом долго ли родиться…Вот сумей поэтом умереть!Собственным позором насладиться,В собственной бессмыслице сгореть!

Разрушая, снова начиная,Все автоматически губя,В доказательство, что жизнь инаяТак же безнадежна, как земная,Так же недоступна для тебя.

***Душа человека. ТакоюОна не была никогда.На небо глядела с тоскою,Взволнованна, зла и горда.

И вот умирает. Так ясно,Так просто сгорая дотла —Легка, совершенна, прекрасна,Нетленна, блаженна, светла.

Над бурями темного рокаВ сиянье. Всего не успеть…Дым тянется… След остается…И полною грудью поется,Когда уже не о чем петь.

«Это сладчайшая трагическая поэзия, — писал Юрий Иваск. — Волчий ужас переводит он на язык соловьиных трелей и в мировой пустоте слышит божественную музыку. Эта музыка никого не спасёт, но она есть».

Прозрачная ущербная лунаСияет неизбежностью разлуки.Взлетает к небу музыки волна,Тоской звенящей рассыпая звуки.

— Прощай… И скрипка падает из рук.Прощай, мой друг!.. И музыка смолкает.Жизнь размыкает на мгновенье кругИ наново, навеки замыкает.

И снова музыка летит, звеня.Но нет! Не так, как прежде, — без меня.

Одоевцева писала в Париж, просила помочь устроить мужа в другой дом престарелых, но оттуда отвечали, что это так, капризы, что он «просто скучает по шлейфу парижских поклонников» и ничем не помогли. Третье лето Г. Иванов уже не выдержал. Он умер 26 августа в больнице г. Йера. Как и Сологуб, в 64 года.

Ночь как Сахара, как ад горяча,Дымный рассвет. Полыхает свеча.Вот начертил на блокнотном листкеЯ размахайчика в чёрном венке,Лапки и хвостика тонкая нить…«В смерти моей никого не винить…»

Был в их жизни случай, когда Одоевцева после тридцати лет супружества чуть было не ушла от Иванова к богатому поклоннику, что и обрекло его на предсмертный инсульт.Ирина Одоевцева была очень хороша собой, до преклонных лет её окружали поклонники. И был такой драматический эпизод в их жизни в эмиграции. Однажды в неё влюбился красивый успешный богач и сделал ей предложение. Она не устояла перед соблазном шикарной жизни (с Г. Ивановым в то время они жили довольно неустроенно) и цинично (другого слова не подберу) испросила у мужа разрешения на этот брак. Г. Иванов не стал её удерживать и тут же дал развод. Однако, когда освободившаяся от брачных уз Одоевцева приехала в другой город к своему новому избраннику, оказалось, что тот ещё не был разведён. И предложил ей самой провести переговоры с его женой. Одоевцева была так поражена и оскорблена этим предложением, что тут же села в поезд и вернулась домой. Георгий радостно встретил её и ни разу ни словом не упрекнул. Только сказал: «Я сходил с ума…»Его переживания отразились впоследствии в романе «Распад атома»:

«Женщина сама по себе вообще не существует. Она тело и отражённый свет. Но вот ты вобрала мой свет и ушла. И весь мой свет ушёл от меня. Ты уносила мой свет, оставляя меня в темноте. В тебе одной, без остатка, сосредоточилась вся прелесть мира. А я мучительно жалел, что ты будешь стара, больна, некрасива, будешь с тоской умирать, и я не буду с тобой, не солгу, что ты поправляешься, не буду держать тебя за руку. Я должен был бы радоваться, что не пройду хоть через эту муку. Между тем здесь заключалось главное, может быть, единственное, что составляло любовь. Ужас при одной этой мысли всегда был звездой моей жизни. И вот тебя давно нет, а она по-прежнему светит в окне.Я хочу заплакать, я хочу утешиться. Я хочу со щемящей надеждой посмотреть на небо. Я хочу написать тебе длинное прощальное письмо, оскорбительное, небесное, грязное, самое нежное в мире. Я хочу назвать тебя ангелом, тварью, пожелать тебе счастья и благословить, и ещё сказать, что где бы ты ни была, куда бы ни укрылась — моя кровь мириадом непрощающих, никогда не простящих частиц будет виться вокруг тебя».

 

Угрозы ни к чему. Слезами не помочь.Тревожный день погас, и наступила ночь.

Последний слабый луч, торжественно и бледносиявший миг назад — уже исчез бесследно.

Ночь — значит, надо спать. Кто знает — в смутном сне,быть может, жизнь моя опять приснится мне.

И, сердце мёртвое на миг заставив биться,наш первый поцелуй блаженно повторится.

Мучила ли Ирину Одоевцеву совесть по поводу своего легкомысленного — как считала она, а по сути — жестокого и предательского поступка? Скорее всего, нет.

 

 

Натура одарённая, но неглубокая, она продолжала легко идти по жизни «на высоких гнутых каблучках», радуясь её щедрым дарам: новым поклонникам, нарядам, автомобилям. «Маленькая поэтесса с большим бантом» проживет без него ещё 32 года. После Г. Иванова у неё было ещё двое мужей, значительно моложе её, которых она пережила. И только одно её стихотворение даёт надежду считать, что минуты тоски и раскаяния всё-таки приходили и к ней:

Скользит слеза из-под усталых век,звенят монеты на церковном блюде…О чём бы ни молился человек,он непременно молится о чуде.

Чтоб дважды два вдруг оказалось пятьи розами вдруг расцвела солома.И чтоб к себе домой прийти опять,хотя и нет ни у себя, ни дома.

Чтоб из-под холмика с могильною травойты вышел вдруг весёлый и живой.

Ирина Одоевцева на могиле мужа

Георгий Иванов умер в 1958 году и был похоронен в Йере на местном кладбище. Только через пять лет удалось собрать деньги на перезахоронение под Парижем, там, где покоится цвет русской эмиграции. 23 ноября 1963 года прах знаменитого русского поэта перенесли на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа. На могиле поставлен крест из темно-серого гранита.

В ветвях олеандровых трель соловья.Калитка захлопнулась с жалобным стуком.Луна закатилась за тучи. А яКончаю земное хожденье по мукам,

Хожденье по мукам, что видел во сне,с изгнаньем, любовью к тебе и грехами.Но я не забыл, что обещано мнеВоскреснуть. Вернуться в Россию — стихами.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

«Допустим, как поэт, я не умру», — писал Георгий Иванов с долей сомнения. Но сегодня сомнений уже нет — не умер, не умрёт, ибо «выиграл игру» в самом прямом смысле этих слов.

 

 

 

 

za-za.net

Пустила жизнь на самотёк… | Зарубежные задворки

Пустила жизнь на самотёк,живу, спустя рукав.Вот и удача — наутёк,и Бог со мной лукав.

Но вопрошаю, не смирясь:где жизнь, что не пошла?Где те миры, куда стремясь,я так и не вошла?

Как запылился и усталмой зябкий путь земной…Где тот, который встречи ждалнесбывшейся со мной?

В давно обжитом уголкетворить свои мирыи пришивать строку к строке,чтоб не было дыры,

и прясть невидимую нить,не оставляя шва,чтобы однажды распуститьвсё, чем была жива.

***

Дорогие любимые лица,что навеки ушли от меня,притулиться бы мне к вам и слиться,по законам воды и огня.

Застарелое чёрное горе —кофта матери, почерк отца…Я иду по обочине боли,не надеясь дойти до конца.

И встаёт в глубине мирозданьясердцевиной всего, что зову, —это голое пламя страданья,этот райский сияющий звук.

Зарастают могилы травою,безмятежен их сон и высок.Но вовек не смирится живое —тонко плачущий в нас голосок.

***

Ты глядишь с высоты украдкой,укради меня, укради!Я навстречу тебе с тетрадкой,с неизбывной тоской в груди.

Хоть какой-нибудь знак и милость,хоть какую благую весть…Что привиделось и помстилось —мне важнее того, что есть.

Я бреду к тебе за ответом,свою душу зажав в горсти.Память вспыхнет нездешним светом,стоит сердце лишь поднести.

* * *

И льнянокудрою, каштановой волной,его звучаньем — умывался…О. Мандельштам

Каштановою веткою качая,шепнёшь, превозмогая немоту,как жил всегда, во мне души не чая,протягивая руки в пустоту.

И я живу у совести в опале,слезами обливая каждый час.Так вышло, что в любви мы не совпали –ты так любил тогда, а я — сейчас.

Услышь меня средь лиственных оваций,где сквозь времён распавшуюся связьк тебе мне вечно тщетно прорываться,каштановой волною умываться,наивнее и чище становясь.

***

Я у Творца просила без концахоть отблеска любимого лица,край облака подняв как одеяло.Летит листва сквозь миллионы лет,и каждый лист — как пропуск, как билеттуда, где жизнь любовью оделяла.

Но небеса, налитые свинцом,нам адреса любимых мертвецовне выдают сквозь сумрачную млечность.С теченьем дней я делаюсь одней,и с каждым днём мне ближе и роднейтвоя недосягаемая вечность.

Я вижу руку с родинками звёзд,я в бездну перекидываю мост,и образ твой оплакан и обласкан.Что не убило — не убьёт уже,хоть постоянно видится душеблаженный сон смертельного соблазна.

Минует всё, в далёкое маня.Всё соткано из праха и огня,всё будущей подёрнуто золою.Грядущее, в сегодня обратясь,назавтра с ним утрачивает связь,и живо только милое былое.

Течёт сквозь пальцы времени вода.В огромное, как небо, никогдая боль свою как птицу отпустила.Любовь земная, старый мой дружок,в груди горячий розовый кружок,сдвигает с места солнце и светила.

РыбьеКогда-то в постановке драмкружка –о детство! отыскать к тебе ходы бы! –мне в сказке о мышонке Маршакадосталась роль поющей молча рыбы.

 

Поскольку голос был и вправду тих,никто не мог меня расслышать в школе, –в то время как другие пели стих,я разевала рот в немом приколе.

 

Досадный самолюбию щелчок,забавный штрих, безделка, в самом деле.Но что-то подцепило на крючок,заставив чуять чешую на теле.

 

Когда мне криком раздирает рот,как на картине бешеного Мунка,то кажется, что всё наоборот –невидима и бессловесна мука.

 

И что пишу, и что в себе ношу –для всех глухонемой абракадабры,и как я вообще ещё дышу,подцепленная удочкой за жабры, –глас вопиющих в мировой дыре…И даже на безрыбье нету рака,что свистнул бы однажды на гореза всех, хлебнувших жизненного краха.

 

Не верю в гороскопов дребедень,в то, что пророчит месяц мой весенний.Но каждый рыбный день — как Судный день,и пятницы я жду, как воскресенья.

* * *

Под знаком рыб живу и ног не чую.Плыву навстречу, но миную всех.В миру не слышно, как внутри кричу я.Одеты слёзы в смех как в рыбий мех.

 

Вот так-то, золотая моя рыбка,всё золото спустившая в трубу.Кому отдашь последнюю улыбку,когда крючок подденет за губу?

 

Но разве лучше мучиться на суше,глотая воздух злобы и измен,когда в стихии обретают душипокой и волю счастию взамен.

* * *

Обиды — на обед,на ужин — униженья.Коловращенье беддо головокруженья.

 

Но помни, коль ослаб,про мудрое решенье:про лягушачьих лапслепое мельтешенье.

 

Вселенной молокомучительно взбивая,спасёт тебя легко,вздымая высоко,душа твоя живая.

***

Старички, синички, синь небеснад скамьями городского парка.Лёд слабеет и теряет вес,жизнь его не более огарка.

Хрупкость льда, синичек, старичков…Шла бы я и шла своей дорогой,и зачем гляжу из-под очков,маясь непонятною морокой.

Захотелось, мимо проходя,им сказать: «Осталось так немного.Слышите стук палочки дождя?Это март приходит на подмогу!»

Так, чтобы и вправду помоглостаричкам и всей их малой свите:«Верьте, скоро солнце и тепло!Доживите, только доживите!»

***

Вот дерева скрипичный ключ,которым отмыкают душу.Весной его ласкает луч,зимой снежинками опушит.

Причудливо изогнут ствол,и не один гадал фотограф,что означает жест его,замысловатый иероглиф.

А я на свой толкую лад, —как корчат их мученья те же.Рай без любимых — это ад,в каких бы кущах нас ни тешил.

Кривится, словно от резца,как будто пламя жжёт утробу…Но, чтоб глаголом жечь сердца,сперва своё спалить попробуй.

И, сто ошибок совершив,друг парадоксов — но не гений, —спешу к кормушкам для души,в места энигм и офигений,

здесь, на скамейке запасной,в тиши дерев себя подслушать…Укром, карманчик потайной…Я рыба, я ищу где глубже.

Где небеса глядят в глаза,где всё незыблемо и просто,с души сползает, как слеза,и позолота, и короста.

Колыбельная

Спи, мечта моя, вера, надеждана всё то, что уже не сбылось,что закрыло навек свои вежды,что не спелось и не родилось.

Вам моя колыбельная эта,чтоб не плакали громко в груди,чтоб уплыли в целебную Летуи не видели, что впереди.

Что не встретила, не полюбила,всё, чему я сказала гуд бай,засыпайте, чтоб вас позабыла,баю-бай, баю-бай, баю-бай…

Все, кого не спасла от печали,для кого не хватило огня,засыпайте, забудьте, отчальте,отпустите, простите меня.

Спи, несбывшееся,неродившееся,баю-бай, баю-бай,поскорее засыпай,затухай, моя тоска,струйка вечного песка,не спеша теки, теки,упокой и упеки,холмик маленький, родной,спи, никто тому виной…

* * *

Волшебный отсвет фонаря,в окне мне ветку серебря,наверно, дан мне был не зря,а для чего-то…О кто ты, чью слепую властьсегодня ощущаю всласть?А день, когда я родилась,была суббота.

 

Всю жизнь была не ко двору.Вся жизнь была не по нутру –по прописям, словам гуру,по светофорам…Но кто-то, прячущийся вне –в окне, на облаке, в луне,шептал мне о моей вине,глядел с укором.

 

За что мне это или то,в слезах просила я — за что?Душа уже как решето,мне не по силам!Но вновь навстречу январюв окно спасибо говорюзаре, ночному янтарю,за всё, за всё благодарю,за всё спасибо…

 

Сетевое

***Напоминальщик пароля в Сетитребует подтвердить,что человек то окно посетил,вставив латинскую дичь.

Как же несложно сие доказать,фокус донельзя убог —цифры и буковки в шифр увязать,после — курсором на «ок».

Всё! Человек ты! Сомненья отбрось!Пусть ты ограбил, убил,пусть негодяй, алкоголик, отбросили последний дебил.

Тут загордится и мерин в пальто,живший свиньёю свой век.Пусть для других и себя ты никто,но для Сети — человек!

 

***

Не бывает ничего без причин.Я и дня не проживу без причуд.У людей бывает много личин,только я не прикрываюсь ничуть.

Все пароли и логины — фигня.Своим именем весь мир наделю.Ты не требуй только ужин с меня!Не мешай тебе писать, как люблю.

Говорю, листок в руках теребя,сразу ставши непривычно легка:«Этот стих я родила от тебя.Это может подтвердить ДНК».

***

Я отправляюсь в себя как в далёкую ссылку.Кто же когда-нибудь кликнет по ней и меня,кто же окликнет однажды отважно и пылко,выхватив глазом из текста, как стих из огня?

Слово без клика — как будто безлюдная Мекка.Ссылки застыли, заснув летаргическим сном.И, пока их не коснулась рука человека,будут манить нас двойным заколдованным дном.

В рай, как известно в народе, насильно не тянут.Вот водопой — ну, а пить не заставить никак.Слава ж безумцам, которые всё не устануткликать друг друга, затерянных в тёмных веках!

***Слёзы людские, о слёзы людские…Ф. Тютчев

Я весь мир заставил плакать…Б. Пастернак

Друг Сетевой — уж не помню я повод, —в шутку, а может всерьёзмне написал на стихире: «ЛюбогоВы доведёте до слёз!»

«Слёзы людские, о слёзы людские…»Жизнь омывающий душ.Не вызволяла нарочно тоски яиз человеческих душ.

Тайна сия, обольщения морок…Нынче Амур мой без стрел.В пороховницах есть ещё порох,только он чуть отсырел.

Если стихи — это те же доспехи,обезоружена ятем, что в слезах ваших вижу, не в смехе,это сильнее копья.

Как зеленеет и дышит живое,сбрызнутое росой…Как я любуюсь людскою слезою,вашей душою босой.

***

Чтоб никогда не прервалась нить,что нас ведёт, скрепя —я нажимаю на «сохранить»где-то внутри себя.

Знаю, в реальности так нельзя,но через все клише —я нажимаю на «взять в друзья»всё, что мне по душе.

А чтоб никто не смог разозлить,радость во мне убить —я нажимаю на «удалить»всё, что нельзя любить.

za-za.net

Остановка | Зарубежные задворки

***Когда я не жила, а погибала,держа судьбу за рваные края, —вдруг в глубине случайного прогалафутболкой алой вспыхнула заря.

Как будто по божественной указкеиз облака родился облик твойи породнил меня с лесною сказкой,с тропинкой в поле, с каплей дождевой.

Всё понимая, влагой обнимая,текла с небес пречистая вода,и мы пересеклись, как те трамваи,кто знает — на мгновенье? На года?

На остановке этой неслучайнойв проёмах павильона брезжил свет.«Мы только тайной живы, только тайной» —писал печальный сумрачный поэт.

***

Нам только кажется, что мы не одни на свете,а мы — заблудшие осиротевшие дети,не важно, какого возраста, роста, пола,одни на этой планете замёрзшей, голой.

Мы на задворках жизни, обочине, свалке,и наши попытки выжить смешны и жалки.Пустынны улицы, ветер пыльный зловеще свищет,и вся земля — большое кладбище, пепелище.

Но где-то там, глубоко внутри, на задворках сердцапечной заслонкой хранит тепло потайная дверца,души тоннель, переход надземный, судьбы уловка —наша отдушина, передышка в пути, остановка.

***

Как многое за кадром остаётсяневидимым для посторонних глаз,что плачет, улыбается, смеётсяиль корчится в мученьях без прикрас.

Как многое выносится за скобки,когда редактор-разум слишком строг,но не сгорает в этой адской топке,а остаётся где-то между строк.

Но ничего не лишне, не случайно,всё главное в себе — не напоказ.Боюсь спугнуть застенчивую тайнуи на тебя не подымаю глаз.

***На остановке памятной сойтии ждать на самом деле не трамвая.Как бы потом ни разошлись пути —здесь их соединяет кольцевая.

Дорога без начала и конца,но собственная ноша рук не тянет,как будто я спешу кормить птенца,что без меня и часа не протянет.

Душевный голод, радостный недуг,не излечить его травой аптечной.Как будто клюва птичий перестукиз сумки слышен околосердечной.

Птенец пушистый, кактусик в руке, —никто не догадается, о ком я —тобой согреюсь в Стиксовой реке,минуя лет кладбищенские комья.

***Вот блинчики, кофе, вот свежий бульон.А вот моё сердце в придачу.Кто был хоть однажды смертельно влюблён —тот знает, что всё это значит.

Нам тут обживаться с тобой не впервой —по сговору тайного знака.Смотри, даже крыша есть над головой,и кошка пришла, и собака.

«Тепло ль тебе?» — спросит Морозко с небес.— О да! — моё сердце что печка.Трамвайный шалашик из сказки воскрес…Шикарное наше местечко.

***

А из проезжающих трамваев —чудище стоглазое глядит.Варежки зеваки разевая,не поймут, зачем мы тут сидим.

За каким сюда нас гонит бесом,что мы тут забыли под дождём,на скамье часами под навесом,где трамвая вовсе и не ждём.

А на остановке — слой окурков,засоряют, сволочи, наш дом!Из окон взирающих придурковпридушить мне хочется гуртом.

Но дарить рука не оскудеет,и в охоту киселя хлебать.В дождь скорее лавка опустеет.Будем зябнуть, но не прозябать!

Если есть и кофе, и печенье,птицы и летящая листва,сумерек волшебное свеченье,тёплая иллюзия родства.

Никакая грязь к нам не пристанет,нас ничто не сможет запятнать.И когда нас больше тут не станет —на том свете буду вспоминать…

***

Дворник, так далёкий от народа,над заснувшим городом парит,и его дворянская породаникому о том не говорит.

Аристократические пальцытёплым мехом варежек обнять.Ты, прохожий, из окна не пялься —ничего оттуда не понять.

Что мне этот мусор и окуркиперед синевой без берегов,что мне эти мелкие фигурки —их не разглядеть из облаков.

***

Ты мои ночные письмане читай холодным днём.Там безудержные мысли,опалённые огнём.

Утром тайна испарится,забиваясь между строк,если Золушка от Принцане вернётся точно в срок.

Не читай посланий глупых,уничтожь, сотри, порви.Лучше съешь кастрюлю супа,сотворённого в любви.

Вот нашла себе заботуна свою ли на беду —с понедельника субботусловно проклятая жду.

Чтоб душа рвалась на частии горела в холода,чтоб твои слова о счастьене кончались никогда,

чтобы в облаках парилось,чтоб зимой была весна…А вселенная смирилась.И она была за нас!

***

Ах, как жаль, что не носят вуали,в крайнем случае, паранджу.Прохожу, о тебе вспоминая —и улыбки не удержу.

Неудобно, что люди глянут —и плечами пожмут в душе,что, мол, рот у меня растянут,как у маленькой, до ушей.

И ладонями прикрывалась,забивала в рот круасан…Никогда я так не смеялась!Говорят, что это к слезам.

***

Подарю не камень, не колечко,не платок, не мягкую игрушку —подарю тебе своё сердечко,пока чёрт не взял его на мушку.

Пусть взамен часов тебе бы билосьи напоминало среди быта —то ли это всё тебе приснилось,то ли было, но давно забыто.

Я твоя покорная овечка,с бубенцом бредущая к убою,на окне трепещущая свечка,у которой ты сидишь с другою.

До свиданья, доброй ночи, с богом,мой родной, несбыточный, хороший.В этом мире, сиром и убогом,никого нет ближе и дороже.

***Снова сегодня простимся до завтра мы,чёрные рамки ночей мне тесны,но оставляю я звёзды присматривать,чтоб тебе снились чудесные сны.

Кто-то за облаком видит и знает всё,наши сердца беззащитнее птах.Пусть тебе мишка по-детски признаетсяв том, что сказать невозможно в летах.

Завтра проснёшься и будешь во вторнике,ну, а пока засыпай как дитя.Мишки тебя охраняют на коврике,бархатной лапкой беду отводя.

***

Тоска по плечу твоему в ночи,по рук кольцу, уходя,от счастья неотличима почти,как радуга от дождя.

«Мы просто знакомы» и «лишь друзья»,когда душа во хмелю,неотличимы почти от «семья»,от «радость моя», «люблю».

На остановку нашу лечу,живу всему вопреки.Тебя от себя я не отличу,как пальцы одной руки.

Моя осень смешалась с твоей весной,как теперь я их разделю?Словно листьями на тропинке леснойпуть твой нежностью устелю.

Пусть тебе эти листья потом сместии смахнуть, как слезу с ресниц.Они снова будут расти, цвестии кружиться, и падать ниц.

А бесследье, канувшее в ночи,эфемерность и зыбкость встреч —от бессмертия неотличимы почти,как от книги живая речь.

***

Мой ноябрь обознался дверьюи стучится дождём в апрель.Неужели и я поверюв эту нежную акварель?

В эту оттепель заморочек,в капли датского короля?Соберу лучше хворост строчек,холод с голодом утоля.

Мне весна эта — не по чину.Неуместны дары её,словно нищему — капучиноиль монашке — интим-бельё.

Не просила её грозы яи капелей её гроши.Ледяная анестезиямилосерднее для души.

Я привыкла к зиме-молчунье,её графике и бинтам.Но куда-то опять лечу я,неподвластное всем летам.

Обольстительная бездонность,отрезвляющий с неба душ,неприкаянность и бездомностьнаших нищих сиротских душ…

***

В эту дырявую насквозь погодуя как под душем бродила одна,в улицу, словно в холодную воду,погружена, никому не видна.

Жизнь потемнела, всё кончено будто.Встали деревья, дома, чтоб уйти.Дождь моросящий следы мои путали зеркала расставлял на пути.

Всё приводил он собою в движенье,правдою жеста зачёркивал ложь.Дождь с необычным воды выраженьем,чистым и синим сверканием луж.

И открывались мне улиц улики,встречной улыбки несмелый цветок…Блики на лицах, пречистые лики,капелек хлебет и струй кровоток.

В лунную глубь человеческой ночипадало с неба как в руки ранет,противореча, переча, пророча —влажное да — пересохшему нет.

***

О, как летелось мне с горы отвесной…Максималисты в молодости мы.Гора уравновешивалась бездной.Теперь — пригорки, впадины, холмы…

Невидимые ямы или рифыпорой разнообразят ровный путь.Горы не одолеть мне, как Сизифу,а в бездну даже страшно заглянуть.

* * *

Печаль моя жирна…О. Мандельштам

Печаль жирна, а радость худосочна.И вот её, чем бог послал, кормлю,не пожалев последнего кусочка.Как это слово лакомо — «люблю»…

Всё подлинное тихо и неброско,не в замке, а в зелёном шалаше.А это ведь и вправду так непросто –большую радость вырастить в душе.

Вздохну над строчкой, над бутоном ахну,погреюсь у случайного огня…А то ведь я без радости зачахну,или она зачахнет без меня.

***Уж промокли твои кроссовки,и скамью занесло пургой.Мы простимся на остановке,от одной идя до другой.

Неприкаянные изгоии счастливые без прикрас…Я машу тебе вслед с тоскою,словно это в последний раз.

А всё то, что не досказала —долепечут тебе потомветка вяза, что нас связала,тополя шелестящим ртом.

Что ни дерево — то попутчик,сердцу голос его знаком…Ты прислушивайся на случай,когда выйдешь на свой балкон.

***

Друзей, которых нет уже нигде —гашу следы, стираю отпечатки.И привыкаю к этой пустоте,как к темноте на лестничной площадке.

Дороги развивается клубок.Уверенно вслепую ставлю ногу.Я будущее знаю назубок —оно короче прошлого намного.

Мой сквер, я столько по тебе хожу,тебя как книгу старую листая,что, кажется, тебе принадлежучастицей человечье-птичьей стаи.

Присаживаюсь на твою скамью,твоею укрываюсь пышной кроной.Давно меня здесь держат за своюдеревья, клумбы, дворники, вороны.

Людей роднят метели и дожди.Как беззащитны слипшиеся прядки.Прохожий, незнакомец, подожди!Как дети, мы с собой играем в прятки.

Но представляю выраженье лиц,когда бы то в реальности скажи я.Как зыбки очертания границмеж теми, кто свои, и кто чужие.

***

Пока я выживать училась —со мною столько не случилось!И только ты помог понять,что я жива, жива опять.

Спасибо нашему трамваю,что вёз друг к другу, понимая,где-то пристанище в пути,какого лучше не найти.

Спасибо нашей остановке,судьбы нечаянной обновке,за эту встречу навсегда,за то что «нет» отныне «да»!

***Худое горлышко укутать,на лоб надвинуть капюшон…Продлись, мгновение, покудаещё наш час не завершён.

Твои замёрзнувшие пальцысвоею варежкой одеть,твердить про рыбий жир и кальцийи долго-долго вслед глядеть.

Пусть всё как прежде, как в начале,не «будь со мной», а просто «будь»!Лишь бы глаза твои сияли…Не уходи! Счастливый путь!

***Как опять на холоде застынешь —жалости сдержать я не могу.Мой найдёныш, выкормыш, любимыш,пёсик андалузский на снегу!

Застегну как маленькому ворот,чтоб воды туда не натекло.Пусть лишь мне одной мороз и холод,а тебе тепло, тепло, тепло!

Чтоб часы пробили час твой звёздный,чтоб венок сонетов лёг у ног…Никогда не будешь больше мёрзнуть!Никогда не будешь одинок!

***Трогательность весенняя и осенняя строгость, —всё это разноголосья и полюса любви.На краю воскресения и падения в пропасть —только лишь ты зови меня, ты лишь останови.

Сколько грабель целовано — только не впрок уроки.Пусть не дано изведать нам дважды одной реки,пусть уже всё отлюблено — сладостны даже крохи.Я соскребу любёнышей с каждой своей строки.

Пусть парусами алыми машет нам каравелла.Ну, а когда простишься ты, в прошлое уходя —буду любить последнее — как это у Новеллы —плащ твой, и гвоздь под кепкою, и даже след гвоздя.

za-za.net

Себе в XX век | Зарубежные задворки

***Что я такое пишу и о чём –жанра не знаю и цели.Лишь бы слова, что струятся ручьём,больше во мне не болели.

Чёрту сигналил ли мой бубенец,к Богу ль дорогу мостила?Лишь бы оно поскорей наконецкончилось и отпустило.

Звонок себе в двадцатый век

Я звоню ей по старому номеру в вымерший век(убираясь, нашла в телефонной заброшенной книжке).И встаёт, проступая сквозь темень зажмуренных век,всё, что было со мной, отсечённое жизнью в излишки.

Ни работы-семьи, не волшебник, а только учусь…Неумеха, оторва, влюблённая девочка, где ж ты?Ненадолго себя покидая, в тебя отлучусь —подышать свежим воздухом детства и глупой надежды.

В этом городе юном, где нету снесённых домов,а все улочки прежних названий ещё не сменили,всё свершалось бездумно по воле нездешних умов —по какой-то волшебной нелепой всевидящей силе.

Непричёсаны мысли, расхристанны чувства и сны.Два сияющих глаза из зеркала с жаждой блаженства.Это я — то есть ты — в ожидании первой весны,в предвкушении самого главного взгляда и жеста.

Там витало рассветное облачко радужных грёз,облачённых не в слово ещё, а в бурлящую пену.Много позже подступят слова, что из крови и слёз,и свершат роковую в тебе и во мне перемену.

Лишь порою напомнят бегущей строкою дожди,как потом было поздно, светло и безвыходно-больно.«Не туда ты идёшь, не тому ты звонишь, подожди!» —я кричу сквозь года, но не слышит за толщей стекольной.

И не слушает, как и тогда — никогда, никого,выбегая к почтовому ящику десять раз на день.И мне жаль той тоски, за которой потом — ничего.И мне жаль этих слов в никуда, этих слёз-виноградин.

Я шепчу ей бессильно, что будет иная пора,будут новые улицы, песни и близкие лица.«Это лишь репетиция жизни, любви и пера,это всё никогда, никогда тебе не пригодится!»

Только что им, с руками вразлёт, на беду молодым,различить не умеющим в хмеле горчинки и перца!А излишки ушедшего, жизнью отсеянных в дым,ощущаешь сейчас как нехватку осколочка сердца.

Натянулись, как нервы, незримые нити родства,сквозняком нежилым — из неплотно захлопнутой двери…Почему-то мне кажется, девочка эта жива,только адрес её в суматохе отъезда утерян.

Коль замечу, что почву теряю, в тревоге мечусь,наберу старый номер в тоске ожиданья ответа.Оболочку покинув, в былую себя отлучусь —подышать чистым воздухом детства, надежды и света.

Сирень

Нет, она – могла ль я обознаться? –за год позабытая сирень!Пахнет так, как будто мне семнадцать,песнь моя, души моей шагрень!

Обрывая звёздочки желаний,сокращаю наш короткий век.Молодость жива ль ещё, ушла ли? –дай же мне сиреневый ответ!

Так же бело-розово-лилова…Я ищу в тебе, не находя,счастье – пятизвёздочное слово,чтобы так же и свежо, и ново,соткано из неба и дождя.

***Свидетели были у нашей разлуки:луна и её поднебесные слуги,ночной переулок, безлюден и мглист,и с дерева рвавшийся в прошлое лист.

Ничто не запомнило мёртвое место.Теперь тут другие жених и невеста.И вывески те же, и тот же фонарь,но нету там нас — не ищи и не шарь.

Никто не виновен. Судьба виновата.Так вечер кончается ночью когда-то.Однажды ладоням приходится вдругразжаться и выпустить счастье из рук.

***Всё гадала, всё гадала по ромашке,а ромашкой оказалась ты сама.В чём причина, где ошибка, где промашка?Ранит пальцами холодными зима.

Жизнь трудилась над тобою, обрываяклочья будущего, словно лепестки.И стоишь ты на ветру полуживаяс золотою сердцевиною тоски.

***Любовь нечаянно спугнула.Она была почти что рядом.Крылом обиженно вспорхнула,растерянным скользнула взглядом

и улетела восвояси,как «кыш» услышавшая птица.Мне Божий замысел неясен,мне это всё не пригодится.

Зачем, скажи мне, прилетала,куда меня манила песней?А вот ушла, и сразу сталобесчувственней и бесчудесней.

***Из забывших меня можно составить город.

И. Бродский

Имена дорогих и милых —те, с которыми ешь и спишь,консервировала, копилав тайниках заповедных ниш.

И нанизывала, как бусы,украшая пустые дни,и сплетала из строчек узы,в каждом встречном ища родни.

Был мой город из вёсен, песен,из всего, что звучит туше.Но с годами теряли в весенежность с тяжестью на душе.

Столько было тепла и пыла,фейерверков и конфетти…А со всеми, кого любила,оказалось не по пути.

Отпускаю, как сон, обиды,отпускаю, как зонт из рук.Не теряю его из виду,словно солнечно-лунный круг.

Да пребудет оно нетленно,отлучённое от оков,растворившись в крови вселенной,во всемирной Сети веков.

Безымянное дорогое,мою душу оставь, прошу.Я машу на себя рукою.Я рукою вослед машу.

Будет место святое пусто,лишь одни круги по воде,как поблёскивающие бусыиз не найденного Нигде.

Я немного ослаблю ворот,постою на ветру крутоми — опять сотворю свой городиз забывших меня потом.

***Чужой мобильник, брошенный в траву,звонит, звонит кому-то в синеву.И мне казалось, это зов оттуда,сюда, ко мне взывающее чудо.

Я наклонилась над лесной травой.Ты звал меня, незримый, но живой.Но не посмела клавишу нажать я…И радуга висела как объятье.

***Прохожие оборачивались тобой.Я не подхожу, так как знаю, что невозможно.Ты – через пропасть – не ты. Как любимый – любой.Через тире – как преграду, границу, таможню –

рвусь я к тебе, но не в силах их преодолеть,память, и зренье, и душу безжалостно раня.Вот ты опять – и, прорвав загрудинную клеть,птица любви вырывается в космос бескрайний.

***Пролетела весна мотыльковой беспечной мечты,лето знойной любви растворилось в берёзовых кущах.Подступают к порогу, сужая кольцо пустоты,осень жёлтой тоски и зима моей смерти грядущей.

Я к небесным очам поднимаю с надеждой лицо.Как же мне избежать этих дьявольских щупальцев страха?Я пытаюсь прорвать роковое стальное кольцо,духи прошлой любви воскрешая из пепла и праха.

Сколь великую власть обретают простые слова,колдовское заклятье таится в глубинах порыва.О любимые прежде! Пока я вас помню — жива.И вы тоже — пока я люблю вас — по-прежнему живы.

Отступает в испуге когда-то попутавший бес.Проступает в судьбе весь неправедный бред опечаток.Души милых светло и прощающе смотрят с небес,и хранится навеки в них мой молодой отпечаток.

***Трогательность весенняя и осенняя строгость, —всё это разноголосья и полюса любви.На краю воскресения и падения в пропасть —только лишь ты зови меня, ты лишь останови.

Сколько грабель целовано — только не впрок уроки.Пусть не дано изведать нам дважды одной реки,пусть уже всё отлюблено — сладостны даже крохи.Я соскребу любёнышей с каждой своей строки.

Пусть парусами алыми машет нам каравелла.Ну а когда простишься ты, в прошлое уходя —буду любить последнее — как это у Новеллы —плащ твой, и гвоздь под кепкою, и даже след гвоздя.

Из цикла «Лето»

***Из пены сирени рождается лето,из первого слова — строка…Пусть в музыку вновь не вернётся всё это,как в прежнюю воду — река,

пусть всё будет дешево или сердито,ведь главное — жизнь, а не тлен.О как хороша на песке Афродита,стряхнувшая пену с колен!

* * *Дворник Павел Николаиччисто по двору метёт.Кот урчит, собака лает –он и ухом не ведёт.

Поглощён своим уменьем,вычищает всё дотла:до песчинки, до каменьев,догола и добела.

Чтобы стало всё безликим,он метёт всё злей и злей,не оставив ни улики,ни былинки на земле.

Где ты, где ты, зелень лета?Всё под корень, ё-моё.Как он чисто делал этодело чёрное своё!

Пот утёр рукою тучной,сел устало на скамью…Дворник, – я шепчу беззвучно, –душу вымети мою!

Чтобы не ветвились чувства,не клубилась пена дней,чтобы стало чисто, пусто,просто в памяти моей.

***Последние взгляды леталовлю влюблённо.Сыграет мне флейта лесаноктюрн зелёный.

Пока ещё холод редок,но блёкнут краски.Скажите же напоследокхоть слово ласки.

***По пальцам листья перечти.В прогалах просинь. Или проседь?А лета не было почти.Вслед за весною сразу осень.

Весна цветеньем наврала,плоды неловко бились оземь.А лето Лета погребла.Но у меня в запасе осень.

Из цикла «Чужая душа»

***Неграмотно, неопытно живу.Не впрок уму укор из поднебесья.Я руки простираю в синевуи пробавляюсь вместо хлеба песней.

Душе сподручней в облаках витать,а на земле — не важно, как придётся,ни думать не желая, ни гадать,во что мне эта роскошь обойдётся.

Над кровлей полнокровная лунаомыла всё, что полночь очернила.В душе моей покой и тишина.Простите, что Вам нежность причинила.

***На встречу с таинственным Нектоопять всю тетрадь изведу.Любви моей летопись — лептуничтожную — в Лету вплету.

Опять полуночная пытка,души опустивший перрон…Но прибыль растёт от убыткаи радостью рдеет урон.

***Вы не такой, как мечталось — не лучше, не хуже –просто иной.Мне показалось, что стало чуть-чуть расстояние ужемежду Вами и мной.

Кажется, скоро оно и совсем растает,и до рукичтоб дотянуться, лишь шага всего не хватаетили строки.

***Моим стихом опять заговорила ночь.Вот месяц воспарил, что как крыло у чайки.Прислушайтесь ко мне. Молчать одной невмочь.Лишь стих мой скажет Вам всю правду без утайки.

Мой тайный, мой чужой, роднее нет тебя!Не верь дневным словам и закруглённым фразам.Любовь упразднена в системе бытия.И уз не разорвать, и не совпасть по фазам.

Во сне мы видим то, что в жизни не дано.Мой вымысел, мой сон, не дай мне Бог очнуться!Волшебное кино, души двойное дно…Не встретиться никак, но и не разминуться.

О сколь — забыть, проклясть, вернуться в мир людской —обеты я даю, не выдержав боренья,одним ударом враз с надеждой и тоскойрасправиться! — увы, напрасны ухищренья.

Мой властелин, монарх, не знаю, как ещётебя именовать, чтоб было адекватно.Ищи мою любовь. Теплее, горячо…А если ты найдёшь — то я не виновата.

…Не слушайте меня. И снова до утрассылает стих меня на гауптвахту ночи.Невольнице окна, тетради и пера,мне бредить и творить, и верить, и пророчить.

Я сделаюсь строга. Не ластюсь и не льщу.А может, зря от Вас я нежность утаила?Внутри своей беды блаженство отыщу,и будет мне сиять созвездье Альтаира.

Прощайте, дорогой. Я затворю балкон.Вы догадались, да? Я говорю не с Вами,а с Тем, кто сотворил и нравственный закон,и звёзды, что горят у нас над головами.

***Простите, сорняки и лопухи,трава моя, душа моя живая.Из вас могли бы вырасти стихи,а я вас беспощадно вырываю.

Как с поля вон дурной травы пучок —из сердца вон, раз глаз уже не видит.Пуста земля и на душе — молчок.Зато никто уж больше не обидит.

***Обезвреживаю Вас,каждый шаг и каждый час.Обезвреживаю миныВаших глаз и Ваших фраз,чтобы — мимо, чтобы — мимо,а не в сердце, как сейчас.

***Ошалев от любви и обиды,я пишу по горячим следам.Не подам ни руки Вам, ни виду,ни надежды я Вам не подам.

Лишь одно я скажу напоследок,отрясая Ваш прах с моих ног:этот стих — словно памятный слепок,маска смерти с любви, эпилог.

Это слабость была или прихоть —не заманит вовек западня.Я о Вас и не вспомню! Но Вы хоть,иногда поминайте хоть лихом,хоть на миг вспоминайте меня.

***Забытый плёс. Застывший лес.Не верится, что было лето.Опять повеяло с небеспорывом сердца несогретым.

Непроницаемый покров.Хоть ручкой проколи бумагу –не заменить чернилам кровь,её живительную влагу.

И, целомудренно-мудры,в полярном отрешенье кругабездомные парят миры,не обретённые друг другом.

***

Но жаль того огня… А. Фет

Жизнь движется вперёд, обозначая вехи.Не жалко мне тебя, не жалко и себя,а жаль того огня, что в ночь ушёл навеки,однажды озарив, согрев и ослепя.

Над головой твоей как нимб сияло Слово.Но случай вырвал вдруг три тонких волоска,и оказалось, что обман, корысть и злоба –где виделись беда, обида и тоска.

Ты из чужих краёв, ты из другого теста.Рассеялся туман, развеяна волшба.Зияет как провал теперь пустое место,где чудились миры, и правда, и судьба.

И стала вмиг ясна вся низость голых истин.Все факты собрались и выстроились в ряд.Лежат твои листки, как груда мёртвых листьеви ничего душе уже не говорят.

Просвет между землей и небесами суженблагодаря тебе. Спасибо за урокне отворять дверей, не греть чужому ужин,не верить, не дарить… Надеюсь, что не впрок.

Я стискиваю лоб, зажмуриваю веки.Я постараюсь быть, хоть не осталось сил.Прощаю за себя. Но не прощу вовекиза тот огонь и свет, который ты убил.

Из цикла «Свет мой»

***Солнце июля в субботней тиши.Город разъехался на огороды.В браузер утра что хочешь впиши:«Книги». «Уборка». «Вдвоём на природу».

В тёплых ладонях упрячется прядь,нос обоснуется в ямке ключицы.Нам уже нечего больше терять.С нами уже ничего не случится.

Утро — такое богатство дано!Мы выпиваем его по глоточку.Счастье вдвойне, оттого, что оно,как предложение, близится к точке.

Тянется, как Ариаднина нить…О, занести его в буфер программыи сохранить! Сохранить! Сохранить!Вырвать из будущей траурной рамы!

Круг абажура и блик фонаря,солнечный зайчик над нашей кроватью…Лишь бы тот свет не рассеялся зря,лишь бы хватило подольше объятья!

Стражник-торшер над твоей головой.В веках прикрытых скопилась усталость.Свет мой в окошке до тьмы гробовой!Сколько тебя и себя мне осталось?

***В волосах — ни сединки, в глазах — ни грустинки,и ни капли горчинки в горячей крови.Я прошу тебя, жизнь, не меняй ту пластинку,пусть закружит нас вальс вечно юной любви.

Я на карте места наших встреч обозначу,календарному дню воспою дифирамб.И тебя воспою, и в стихи мои спрячу,никакой вездесущей судьбе не отдам.

Всё, что бредило, зрело во мне и бродило,лишь сумятице сердце прикажет: нахлынь! —то теперь до последней морщинки родимо,и качает меня твоей ласки теплынь.

Я — изделье твоё. Твои руки и губыиз меня воедино собрали куски.Ты вдохнул в меня жизнь на манер стеклодува.Я забыла вкус боли и запах тоски.

Отдаю иль беру — различить не умею.И хочу одного я теперь, не шутя —лишь любить и голубить, и холить, лелея,и баюкать тебя, как больное дитя.

В твоём сердце зерном по весне прорастаю.Отражаюсь в зрачках твоих: та ли? не та ль?Может статься, единственная из ста я,что, как Золушке, впору пришёлся хрусталь.

***О, сна потайные лестницы,в непознанное лазы.Душа в тихом свете месяцаосваивает азы.

Проснулась — и что-то важноеупрятало тайный лик…Ноябрь губами влажнымик окну моему приник.

Ах, что-то до боли светлоескользнуло в туннели снов…Оно ли стучится веткамии любит меня без слов?

Дождинки в ладони падают,зима ещё вдалеке.День снова меня порадуетсиницею в кулаке,

где в доме — как будто в танке мы,плечо твоё — что броня,где вечно на страже ангелы,тепло как в печи храня.

А ночью в уютной спальне яусну на твоих руках,и будут мне сниться дальниежуравлики в облаках…

za-za.net

II-й Международный конкурс юмористической поэзии и прозы «Жизнь прекрасна!» - Фестивали, конкурсы, премии

«Чеховское общество» (Германия) и сетевой литературный журнал «Зарубежные Задворки» приглашает принять участие во II-м Международном конкурсе юмористической поэзии и прозы «Жизнь прекрасна!». 

1. Организатор конкурса

1.1. Организаторами Международного литературного конкурса являются «Чеховское общество» (Tschechow-Gesellschaft e.V.) г. Дюссельдорф, Германия и сетевой литературный журнал «Зарубежные Задворки». Конкурс имеет название одного из ранних юмористических рассказов А.П.Чехова. 1.2. Руководство конкурсом осуществляет Организационный комитет.

2. Цели конкурса   Международный литературный конкурс является некоммерческим мероприятием и преследует исключительно творческие и общественно-полезные цели: - Популяризация современной русской литературы и развитие международного культурного сотрудничества. - Поиск и продвижение талантливых русскоязычных литераторов – юмористов и сатириков.

3. Условия участия в конкурсе  3.1. В конкурсе могут принимать участие авторы, не моложе 18 лет, независимо от места жительства и гражданства, пишущие на русском языке, выполняющие условия данного Положения.

3.2. Оргкомитет принимает к рассмотрению только юмористические и сатирические произведения, изданные или опубликованные в бумажных или электронных СМИ в течение 2005 - 2010 г., а также ранее не издававшиеся.

3.3. В конкурсе не могут участвовать работы, получившие призовые места в других творческих конкурсах.

3.4. Работы принимаются в следующих номинациях:   - Проза (рассказы, миниатюры, афоризмы и т.д.) - Поэзия (любые жанры)

3.5. Тематика произведений свободная. В номинации Проза может быть представлено одно произведение, в номинации Поэзия - одно-два.

3.6. Объем работ   Проза. Объём произведения до 10 000 знаков (с пробелами). Поэзия. Объём произведений не более 100 строк. Все стихотворения должны быть размещены последовательно (одно за другим). Между стихами - двойной интервал. Если стихотворение без названия – его (название) заменяют три звездочки.

3.7. Возможно участие одного автора в обеих номинациях.

3.8. Если произведение было издано (опубликовано), автор обязан указывать, где, когда было издано (опубликовано) его произведение.

4. Порядок проведения конкурса   4.1.. Последний срок подачи произведений на конкурс – 15 декабря 2010 года.

4.2. Работы на конкурс принимаются по электронной почте. К письму в виде двух отдельных приложений прикрепляются:   а) Произведение (текст файла формата Word, шрифт Times New Roman или Arial, размер шрифта 12 включает в себя имя автора и его псевдоним, название произведения, дату его создания и номинацию).   в) Заявка (краткая биография автора и контактная информация: почтовый адрес, электронный адрес, телефон, факс).

4.3. Литератор, чьё произведение прошло предварительный отбор, получает по электронной почте уведомление о его регистрации как участника конкурса.

4.4. Произведения, написанные в жанрах, не соответствующих номинациям конкурса, а также, в объеме не соответствующем условиям конкурса, не регистрируются и не рассматриваются Оргкомитетом. Не рассматриваются также произведения, присланные без заявки или в теле письма.

4.5. На конкурс не принимаются произведения, присланные по факсу и написанные от руки.

4.6. Присылая своё литературное произведение на конкурс, участник гарантирует, что он является его автором и не нарушает ничьих авторских прав.   Участник конкурса гарантирует, что авторское произведение ранее в конкурсах не занимало призовых мест.

4.7. Допускается представление соавторских работ; в этом случае в заявке необходимо указывать контактные данные всех соавторов произведения.

4.8. Оргкомитет имеет право прекратить без предварительного предупреждения регистрацию произведений, в текстах которых употребляется ненормативная лексика, открытый призыв к насилию или национальной розни, а так же если будет установлен факт плагиата.

4.9. Полный список выдвинутых на конкурс произведений не публикуется.

5. Подведение итогов конкурса и оценка произведений

5.1. Все работы оцениваются международным жюри, состоящим из высокопрофессиональных литераторов и редакторов в составе:  Марк Азов, прозаик, поэт, драматург (Израиль), председатель жюри, Наум Сагаловский, поэт (США), Владимир Коробов, поэт, член правления Союза российских писателей (Россия), Андрей Макаров, писатель (Россия), Генрих Шмеркин, поэт, прозаик (Германия), Евгения Жмурко, редактор литературного журнала «Зарубежные задворки» (Германия).   5.2. Оргкомитет регистрирует соответствующие условию конкурса произведения по установленной форме и передает их членам жюри конкурса анонимно, т.е. без обозначения авторства. Каждому произведению присваивается регистрационный номер.

5.3. Члены жюри каждое конкурсное произведение оценивают по десятибалльной шкале и передают свои оценки, выставленные на специальных бланках, в Оргкомитет конкурса в оговоренные сроки. Оценка текстов проходит анонимно.

5.4. На основании суммы баллов, которую наберет каждое произведение после выставления оценок всеми членами жюри, Оргкомитет формирует „длинный список (“лонг-лист") лауреатов, а затем – «короткий список» («шорт-лист») финалистов конкурса, из которого потом и будут выбраны 3 лучших работы, победившие в каждой номинации.

5.5. Три автора, занявшие первые места в каждой номинации становятся победителями конкурса. Они получают специальные дипломы от Оргкомитета и жюри.

5.6. Жюри оставляет за собой право 2-е и 3-и места не присуждать.

5.7. Оргкомитет и жюри не берут на себя функции литературного редактора и корректора, не вносят изменения в ранее присланные произведения. Оргкомитет и жюри не рецензируют присланные произведения, не возвращают их автору, не вступают с авторами в дискуссию относительно предоставленных на конкурс работ.

5.8. Победители в каждой номинации получают право публикации в литературном сетевом журнале «Зарубежные Задворки». При этом авторский гонорар не выплачивается.

5.9. Финалисты и победители конкурса будут объявлены в январе 2011 г. Информация об итогах конкурса будет опубликована на сайтах «Чеховского общества» и «Зарубежных Задворок».

6. Оргкомитет

6.1. Председатель оргкомитета: Николай Рогачёв, председатель «Чеховского общества» Тел. +49–(0)241-52 19 98 E-mail: [email protected]

6.2. В обязанности оргкомитета входит: - Подготовка и проведение конкурса; - Регистрация конкурсных заявок; - Оценка представленных на конкурс работ на их соответствие требованиям настоящего Положения; - Распространение информации о конкурсе и его итогах; - Ведение документации конкурса;

8. Контакты   Конкурсные произведения и заявки присылать по электронной почте: [email protected]

Официальный сайт Организатора конкурса: www.tschechow.org  

Организационный комитет Международного литературного конкурса «Жизнь прекрасна!» принимает пожертвования и спонсорскую помощь от частных лиц и организаций (c пометкой „Spende“). Имена спонсоров, по их желанию, публикуются в литературном журнале «Зарубежные Задворки». Наши банковские реквизиты:

Tschechow-Gesellschaft e.V. Deutsche Skatbank Konto Nr.: 4466047 BLZ: 83065410

IBAN: DE31830654080004466047 BIC ( SWIFT-Code) : GENODEF1ALT 

www.rulit.org

---

Смотрите также

• 
  Журнал добрый сосед беларусь
• 
  Журнал для взрослых клубничка
• 
  Журнал дефектов вл образец
• 
  Журнал вооружение политика конверсия
• 
  Журнал вестник строительного комплекса
• 
  Журнал вооружение политика конверсия
• 
  Журнал вестник профессиональных бухгалтеров
• 
  Журнал вестник строительного комплекса
• 
  Журнал вестник профессиональных бухгалтеров
• 
  Журнал андрей девушки мгу
• 
  Журнал quelle смотреть онлайн