Анна Кузнецова: «Развитие литературы вошло в стадию застоя». Электронный литературный журнал литературная среда

АФИША ближайших литературных мероприятий » Лиterraтура. Электронный литературный журнал

3 июля, вторник

Всеволод Чаплин в Библио-ГлобусеПриглашаем на встречу с протоиереем Всеволодом Чаплиным и презентацию новой книги «Бог. Истина. Кривды. Размышления церковного дипломата». В новой книге протоиерея Всеволода Чаплина вопросы веры чередуются с анекдотами из жизни различных религиозных общин, политические прогнозы – с описанием экзотических блюд, которые автор отведал в своих многочисленных путешествиях, будни международных церковных саммитов и закулисная жизнь чиновников от религии – с зарисовками из быта далеких стран и народов, которые посетил автор. В книге перед нами проходят чредой страны и народы, православные духовники и старцы, староверы и католики, протестанты и экуменисты.--------------------Место: ул. Мясницкая, д. 6/3, стр. 1 (Торговый Дом "Библио-Глобус").Время: 18:30

Поэтический вечер памяти Сергея ТрухановаСергей Труханов (1961—2017) — автор и исполнитель песен. Написал более 400 песен на стихи классиков и современных поэтов. Лауреат 3-го Всесоюзного конкурса авторской песни (Киев, 1990). Лауреат (1994), впоследствии член жюри Грушинского фестиваля, лауреат Московского конкурса АП, фестиваля «Петербургский аккорд» (2002).Участвуют: Марина Бородицкая, Всеволод Константинов, Григорий Кружков, Михаил Кукин, Александр Переверзин, Алексей Тиматков, Глеб Шульпяков и др. «Незабытые имена» — цикл вечеров, посвященные ушедшим из жизни авторам, где люди, близко знавшие покойных, делятся своими воспоминаниями и читают их произведения.--------------------Место: Пр. Мира, д. 30 (Музей Серебряного века)Время: 19:00

Чаша и виночерпий: Северная Африка, Ближний Восток в переводахПрезентация сборника ближневосточной и североафриканской литературы «Чаша и виночерпий». Книгу представит её составительница — филолог, востоковед-арабист, переводчица Сарали Гинцбург (Россия/Испания). Издание включает переводы Анны Долининой, переводы её учеников и коллег. Не ограничиваясь переводами только лишь с арабского, «Чаша и Виночерпий» содержит в себе также переводы с фарси, иврита и суахили — то есть тех литератур, которые испытали на себе значительное влияние арабского языка и культуры. Сарали Гинцбург преподавала арабский язык в РХГА в Санкт-Петербурге, антропологию и культурологию в Хьюстонском Университете (США). Специалист по культуре Магриба (Марокко), занималась поэтическим и песенным наследием народа Джбала, населяющим арабоязычную часть Рифских гор. Регистрация - timepad.ru--------------------Место: ул. Николоямская, д. 1 (Библиотека иностранной литературы, Культурный центр «Франкотека»).Время: 19:00

4 июля, среда

Читаем Когана: к 100-летию со дня рождения поэтаВ связи со столетием поэта Павла Когана (1918-1942) и выходом его большого сборника ("Разрыв-травой, травою повиликой...", сост. Любовь Сумм, М.: Совпадение, 2018) читаем его стихи и разговариваем о поэте, о поколении ИФЛИйцев, об их судьбе, смыслах и времени, о том, как это поколение видится сегодня и что важно и актуально в этом для нас, родившихся много позже. Разговор будет поверх барьеров и соединит нас по скайпу с Киевом, родным городом поэта, где в это же время будут такие же чтения. Поскольку общение мыслится в формате Платонова пира (во время не будем уточнять чего), принесение с собою необходимых для этого составляющих приветствуется.--------------------Место: Малый Гнездниковский переулок, д. 9/8 стр 3А (подвал интернет-журнала "Гефтер").Время: 19:00

Без трудностей перевода. Поэзия на всех языкахС лучшими образцами итальянской поэзии вас познакомит филолог, доцент кафедры романского языкознания МГУ, Мария Соколова. Также участвуют авторы, которые пишут свои стихи на румынском, гагаузском, английском и русском языках.--------------------Место: Кутузовский проспект, д. 12 с. 3 (Поэтариум).Время: 18:30

Литературная гостиная на ПатриаршихТема встречи: «Брюсов и Бунин. Пульс эпохи. Вечер поэзии и музыки». Участвуют: филологи Марина Михайлова, Галина Седых. Ведет Елена Полтавская.За роялем – Олег Губанов.--------------------Место: 1905 Года ул., дом 3 (библиотека им. Ивана Бунина).Время: 19:00

5 июля, четверг

Литературная гостиная Лолы ЗвонаревойТворческий вечер доктора филологических наук, профессора, члена Союза писателей России Геннадия Васильевича Чагина. Презентация трехтомника, посвященного литературному наследию талантливого сына великого поэта Ф.И. Тютчева.--------------------Место: ул. Большая Садовая улица, д. 10 (Музей-театр "Булгаковский Дом").Время: 19:00

Чтецкая программа «Тэффи! Только ее…»Читает артистка Московской государственной академической филармонии Наталья Степанова. Стоимость билетов: 200 / 150 руб.--------------------Место: Пр. Мира, д. 30 (Музей Серебряного века).Время: 19:00

6 июля, пятница

Презентация сборника рассказов "Жить!" (Лиterraтура - Эксмо)6 июля в Московском Доме Книги на Новом Арбате состоится презентация сборника рассказов "ЖИТЬ!" от Издательства "Эксмо" и журнала "Лиterraтура". Начало в 19.00. "...Говорят, жизнь ужасна, но жить - прекрасно. Этот сборник как раз об этом. О том, как ломала судьба людей, но не сломила. Как яростно пыталась прогнуть, но прогнулась сама. О том, что самое темное время - перед рассветом. В книгу вошли рассказы известных и молодых писателей. Каждый рассказ - это путь к свету, у каждого свой..." В презентации примут участие: Валерия Ахметьева, Андроник Романов, Андрей Рубанов, Александр Феденко, Адель Хаиров, Борис Евсеев, Вадим Месяц, Владимир Гуга, Владимир Софиенко, Вячеслав Харченко, Даниэль Орлов, Евгений Сулес, Настя Родионова, Фарид Нагим и др.--------------------Место: ул. Новый Арбат, д.8, (Московский Дом книги).Время: 19:00

Вечере закрытия сезона "Культурной инициативы""Дорогие друзья! "Культурная инициатива" и музей Серебряного века благодарят Вас за участие в литературной программе 2017-2018 года. Мы приглашаем принять участие в вечере закрытия сезона..."--------------------Место: Пр. Мира, д. 30 (Музей Серебряного века).Время: 19:00

7 июля, суббота

Презентация книги «Сто языков. Вселенная слов и смыслов»В этой книге известные российские лингвисты Максим Кронгауз, Александр Пиперски, Антон Сомин и др. рассказывают о 100 самых интересных и необычных языках мира. Некоторые из них - достояние миллионов; другими владеют всего несколько десятков человек; а есть и такие, носителей которых и вовсе не осталось. Но как бы то ни было, каждый из описанных в этой книге языков представляет собой, помимо любопытных лингвистических особенностей, уникальный способ восприятия и познания мира.--------------------Место: ул. Мясницкая, д. 6/3, стр. 1 (Торговый Дом "Библио-Глобус").Время: 17:00

8 июля, воскресенье

Презентация книги «Верная любовь»В рамках литературно-музыкального клуба «Осиянная Русь» состоится презентация коллективного литературного сборника «ВЕРНАЯ ЛЮБОВЬ», посвященного русскому дню всех влюбленных – Дню православных святых Петра и Февронии.--------------------Место: ул. Мясницкая, д. 6/3, стр. 1 (Торговый Дом "Библио-Глобус").Время: 15:00

Denise Levertov. Американская поэтесса и ПастернакРассказ о американской поэтессе Денис Левертов (1923—1997), о книге с дарственной надписью, присланной ею Борису Пастернаку, и о стихах, которые она посвятила памяти Пастернака. Одно из ее стихотворений будет прочтено и обсуждено с участниками встречи на языке оригинала. Вечер из цикла «Стихи „an sich“» — медленное чтение, разбор и обсуждение иноязычных стихов.--------------------Место: ул. Павленко, д. 3 (Дом-музей  Б.Л. Пастернака).Время: 16:00

скачать dle 12.1

literratura.org

Обзор литературной периодики от 31.07.17

Начну с самого обсуждаемого в соцсетях – со статьи Дмитрия Быкова «Роман для власти», опубликованной «Новой газетой» (31 июля 2017). «Все тексты – по крайней мере в российской литературе – подразделяются на три категории: написанные за власть, против власти и для власти» – это только начало, и уже провокативное. Быков повторяет свой давнишний тезис о «Мастере и Маргарите» как романе, написанном исключительно для одного читателя: Сталина. В этом же контексте (Сталин как адресат) рассматривает «Нашествие» Леонова («идея проста: мы, твои жертвы, не держим на тебя зла, и больше того — мы самый верный твой отряд; наша любовь к Родине прошла через настоящие испытания, и мы, закаленные твоими лагерями, не дрогнем перед чужеземным нашествием» – очень похоже на «Оправдание» самого Быкова), «Бурю» Эренбурга, «В окопах Сталинграда» Некрасова и «Жатву» Галины Николаевой. Собственно, историко-литературные построения аранжируют идею о необходимости поиска эффективного инструмента коммуникации интеллигенции и власти, каким, например, может стать современный роман – послание Путину, где на языке адресата и в рамках привычной ему образности и сюжетики продвигалась бы мысль о смене курса власти, перемещения фокуса социокультурной политики из прошлого в будущее. Все это интересно, но по-быковски утопично (кто ему сказал, что Путин читает художественную литературу, и уж тем более она на него имеет действие?), да и сам Быков всё очевиднее живет советским прошлым, отнюдь не будущим. Наталья Иванова: «Нельзя искреннее восхищение погубленной советской словесностью, мукам которой можно только посочувствовать, распространять на нашу ситуацию, всерьез разбирая «Жатву» и «Нашествие», рисуя литературные перспективы Юрия Лужкова как писателя, предлагая Татьяну Устинову (уж в который раз!) в качестве образца лит. мысли. Все хитрости – от страха».

Что ж, продолжим. Среди недавних материалов «Новой газеты» небезынтересна рецензия Анны Наринской на книгу Льва Данилкина о Ленине (17 июля). Книга уже не является литературной новостью, однако никто до Анны Наринской не прочитывал её как написанную назло отечественной либеральной интеллигенции, имеющей свойство демонизировать вождя мировой революции и игнорировать левые идеи. Данилкин вроде как назло всем полевел со своим Лениным. Впрочем, рецензия – не в стиле уважаемого рецензента – довольно спокойная, вроде бы Наринской даже сказать нечего и, главное, не очень хочется.

Сам же Лев Данилкин представил на сайте «Афиши» (10 июля) 10 книг для летнего отпуска. Как всегда, его выбор непредсказуем. «Лучшая автобиография» – «Как было на самом деле» того самого квазиисторика Анатолия Фоменко, «Лучшая публицистика» – «Русская нация, или рассказ об истории ее отсутствия» Сергея Сергеева, «Лучший отечественный роман» – «Египетское метро» Сергея Шикеры: «Поразительно остроумный, смешной, увлекательный и неплоский роман, заставляющий в самом деле провалиться в фантасмагоричное «египетское метро», выдуманное одним из персонажей». Роман, напомню, был опубликован в № 3–4 «Волги» за 2016 год.

Другой  достойный материал «Афиши» (26 июля) – исследование домашних библиотек «книгочеев разного возраста». Среди обещанных книгочеев – историк литературы Олег Лекманов, литературовед и критик Лев Оборин, кинокритик Антон Долин, переводчик Наталья Мавлевич. Интересно заглянуть в их домашние библиотеки, пройтись глазами по корешкам книг, узнать, кто на чём воспитывался, поразмышлять о том, как это повлияло на творчество книгочея. Антон Долин: «На первом уроке – а нам было по 13 лет – Безносов сказал: «У нас есть программа на год, скажите, кого бы вы хотели в ней увидеть?» Все стали выкрикивать своих любимых писателей: одни кричали: «Бродский», другие — «Драйзер», третьи — «Высоцкий», а я сказал: «Платонов». Я как раз прочитал «Чевенгур», и меня абсолютно зачаровала эта книга. Наверное, мое первое серьезное критико-аналитическое высказывание — доклад про Платонова, который должен был длиться один урок, а затянулся, если ничего не путаю, на три». Из  курьезов. Писатель Игорь Савельев нашёл на одном из фото книжных полок Льва Оборина несколько своих романов (см. ленту в Facebook И. С.). Ну разве не приятно?

На Lenta.ru вышла передача, в которой Наталья Кочеткова и Николай Александров беседуют с писательницей, лауреатом «Нацбеста» Анной Козловой (1 августа). Беседа получилась вполне душевной и местами смешной, хотя темы поднимались серьёзные. Анна Козлова рассказала, «зачем она несколько месяцев читала форум о шизофрении и нейролептиках, какое психическое расстройство диагностируется у современного общества и почему писать романы сейчас – сомнительное удовольствие». (Интервью с Анной Козловой читайте в 103-м номере «Лиterraтуры». – Прим. ред.)

Из текущих событий. Молодые литераторы отметились на Всероссийском форуме «Таврида». Фотографии с форума выкладывал в своей фейсбучной ленте главный редактор журнала «Новый мир» Андрей Василевский. Статья, посвящённая форуму, опубликована на первой полосе № 29 «Литературной газеты». «На литературной смене образовательного форума «Таврида», традиционно проходящей на Бакальской косе, соединились несколько классических русских смыслов. Во-первых, это сакральное таинство литературного учительства и ученичества, во-вторых – существование творческих индивидуумов в русских морских ландшафтах и, в-третьих, это общинность сознания, способная выработать фундаментальные решения многих накопившихся проблем. Синергия опыта мастеров слова и молодого задора участников получилась местами ошеломляющей». В этом же номере читайте манифест неононконформизма «Поэзия выйдет на улице», также живо и скептически обсужденный в соцсетях. «Мы, Люба Ягданова, Наташа Денисова, Александра Шалашова, настоящим манифестом объявляем войну…» В общем, дальше не особо интересно, набор общих положений с главным тезисом, что в поэзии репутация – ничто, тексты – все. Разумеется, после манифеста тексты молодых поэтесс были прочитаны с большим задором, местами даже одобрены тем литературным сообществом, которому объявлена война. Так и делаются литературные репутации – никакого неононконформизма.

О более серьёзном. Журнал «КлаузуРа» представил интервью с поэтом Олегом Дозморовым (31 июля). Беседу вела Жанна Щукина, начавшая с характеристики: «Тонкий и чуткий, как всякий подлинный поэт, глубокий как любой «ненапоказушный» интеллектуал…» В интервью немало любопытного, например, размышления о традиции: «Не открою Америки, если скажу, что литература, как любой другой вид искусства, движется, словно маятник, раскачиваясь от следования и развития традиции в ее современном наблюдателю виде к ее нарушению и даже разрушению. И это тоже традиция – разрушение, расшатывание. Вот как Катя Капович, она вроде остаётся в рамках традиционного, мейнстримного стиха, но незаметно так раскачивает лодку – лексикой, рифмами, и глядишь, а это уже новое качество».

Перейдем к толстым журналам. В № 7 «Нового мира» успела заметить подборку стихотворений Валерия Шубинского:

На лучах полуподвешенное зеркало, перед ним в нору упавшая гора. ×ем его не било и что в него не зыркало. Амальгама выцветшая все мутней, но один лишь я не отразился на ней. Да и мне скомандуют: заходи, пора.

Андрей Пермяков обращает внимание на воймеговскую книгу «Ничья» Владимира Иванова из Костромы и стихотворение «Аналогия». В рецензии – попытка разбора стихотворения: «Согласно законам драмы, ее герою, этому самому индейцу, оказавшемуся в неурочный час в нужном месте, даруется двойное зрение: физическое, обращенное на корабль, который вроде должен оставаться незамеченным, и зрение иное, обернутое вспять, в прошлое. Здесь, как это часто бывает у Иванова, короткая строка, к тому же строка очевидно ироническая, обретает как минимум тройной смысл». И сводится все к освоению новой культурной ситуации в современной поэзии, ситуацию, как ее обозначил Пермяков, метамодерна. Вот про метамодерн хотелось бы узнать побольше. Теперь буду еще пристальней читать Пермякова.

В этом же номере «Тайна истории Лизы Дьяконовой» Павла Басинского, воспоминания Далилы Портновой о Юрии Домбровском, стихи Глеба Шульпякова, Артёма Скворцова, Евгения Бунимовича и др., рецензии на книги Андрея Таврова, Ирины Васильковой, Романа Тименчика, Ольги Балла.

В № 1 Homo Legens за 2017 год обращаю внимание на «Прививку от Белинского» Сергея Оробия, посвящённую феномену сетевой критики. Сетевая критика, по мнению Оробия, подразделяется на два вида. Первый – литературные рубрики нелитературных ресурсов: «Афиша», «Медуза», Colta.ru. «Книги здесь занимают положенное им место, а дальше все зависит от энтузиазма автора». Ожидаемо упоминаются Лев Данилкин, Галина Юзефович. Второй вид – сетевые издания толстожурнального формата: «Лиterraтура», «Горький». О «Rara Avis»: «Тут есть что почитать, среди авторов – Александр Чанцев, Василий Владимирский, Валерия Пустовая, Владимир Березин, Роман Сенчин, Алексей Колобродов». Да-да, полностью согласна с Оробием. Но что дальше? Но дальше типологии Оробий не идёт, задаваясь в финале вопросом: «И вот я листаю эти сайты и думаю: так появился ли у сетевой критики свой голос? Да и возникла ли она сама, сформировалась ли как феномен?» Вроде бы, был заявлен рассказ о феномене, а теперь сам феномен ставится под вопрос. Статья несколько разочаровывает  – хочется продолжения и чтобы начиналось прямо с обозначенных вопросов. Оробий умеет глубоко мыслить.

Под конец обзора анонсирую еще несколько проектов.  № 7 альманаха «Среда» (в редколлегии – Юрий Орлицкий, Елена Зейферт, Ольга Балла, Людмила Вязмитинова, Борис Кутенков и др.) «продолжает историю «самиздатовского» журнала, выходившего в 80-е годы XX века». «В номере представлена поэзия и проза авторов, живущих в России и за ее пределами. Главной темой выпуска, подготовленного при участии поэта и прозаика Ольги Логош, стала современная поэзия Петербурга, от стихов легендарных авторов андеграунда до текстов поэтов, заявивших о себе не так давно. «Страницы памяти» посвящены наследию двух поэтов, периоды жизни и творчества которых разделяют почти полвека. В этом номере «Среды» читатель найдет также переводы поэзии с французского и английского языков, переводы стихов русских поэтов на немецкий язык». Опубликованы тексты Бориса Ванталова, Дмитрия Чернышева, Джорджа Гуницкого, Арсена Мирзаева, Геннадия Алексеева, Германа Лукомникова, Данилы Давыдова, Дарьи Суховей, Ирины Машинской, Галины Рымбу и др.

На портале «Мегалит» выложен № 1 за 2017 год журнала «Футурум Арт». В номере тексты Яна Бруштейна, Евгения Морозова, Евгении Барановой, Константина Кедрова, Феликса Андреева, Олега Рябова и др.

Евгений Степанов:

Путин женился Путин развёлся Путин женился на Кабаевой У Путина пять двойников У Путина шесть двойников Путин еврей Путин антисемит Путин русский патриот Путин друг Тимченко Путин друг Берлускони Путин вепс Путин своих не сдаёт Путин своих сдаёт

На «Мегалите» ожно познакомиться со второй частью проекта Александра Петрушкина «Вещество». На сей раз речь идет о воде. В проекте представлены тексты Андрея Дмитриева, Дмитрия Машарыгина, Сергея Ивкина, Алексея Миронова, Игоря Силантьева, Евгении Извариной, Сергея Чернышева, Нины Александровой, Александра Корамыслова, Александра Ходаковского, Владимира Алейникова, Екатерины Садур и др.

Пахнет ли мехом, или осенним сплином Море давно заменило своим народам Высшее существо. В опьяненьи винном Есть свои преимущества. Если тебя качает, То это Дионис. Слушая крики чаек, Она признается, в том, что души не чает В бродячем Гермесе и разговор кончает На полусло- Ве…

(Екатерина Дайс)

literratura.org

Обзор литературной периодики от 25.05.17

Давно обращала внимание на публикации портала Сolta.ru, между тем появились новые материалы. Полина Барскова, Ирина Сандомирская и Матвей Янкелевич подготовили антологию блокадной поэзии Written in the Dark (Нью-Йорк) – о ней идет беседа, опубликованная на портале 9 мая 2017. В антологию вошли стихи пяти авторов, находившихся в Ленинграде во время блокады, – это Геннадий Гор, Дмитрий Максимов, Сергей Рудаков, Владимир Стерлигов и Павел Зальцман. Полина Барскова: «Было важно показать именно другой мир блокады. Получилось так, что люди, чьи стихи у нас оказались, связаны эстетическими, «семейными» связями, это постобэриуты». Ирина Сандомирская: «Блокадная тема – это нечто о лишении себя: об истреблении своего внутреннего Другого. Не только о потере другого человека, но и об отказе под давлением крайней необходимости от некоей внешней своей части. При этом остается только внутренняя реальность, где можно питаться только собой. Это поедание себя, замыкание в себе, полная зависимость от внутренних ресурсов и постоянное принесение в жертву одной части себя для выживания другой — крайне драматическая вещь, ведущая к возникновению мира, где нет Другого. Он исчезает или его съедают – и возникает реальность, где вас держат на самоиспепелении, где вы зависите исключительно от собственных внутренних ресурсов». Полина Барскова: «В блокадных записках одного художника меня поразил один момент: там он на улице обнаруживает коробку, а в ней – идеальной красоты идеально замерзший младенец. И вот он пишет, что, наверное, это и есть сверхреальность, сюрреальность, реальность «над реальностью». И его задачей является не какое-то особое видение методом сложной возгонки – как это делали французские и испанские сюрреалисты, – а найти в себе способность записать эту сцену».

Ещё один материал на портале – высказывание Александра Маркова о книге Полины Барсковой «Воздушная тревога» (2 мая). «Новая книга Полины Барсковой – об уже свершившемся, о жизни страсти в мире исполнившихся желаний, крепких, как смерть».

В «Журнальном зале» выложен 4 номер «Дружбы народов». В номере две повести: «Приключение странное» Олега Ермакова и «Лети вместе с ветром» Владимира Медведева. «Гроб вначале поставили на дороге перед домом. На бледное и успокоенное лицо с высоких крон падали хлопья инея и таяли… да, февральское солнце сильное. Хлопья инея таяли на лице, и оно становилось мокрым». «В церкви я чувствовал себя папуасом. Все эти изображения дев, старцев, младенцев и отроков что-то значили — но не для меня. Они были бестрепетны. Я не чувствовал в этих ликах никакого сострадания. Это был какой-то причудливый музей» (Олег Ермаков). Елена Константинова разговаривает с поэтом Сергеем Пагыном: «Основная задача – оставаться самим собой. Других задач у поэта нет, даже по отношению к читателю». Из стихотворной подборки:

А потом во тьме кромешной, встав в дороге на ночлег, одинокий, поседевший небом плачет человек.

О проекте издательства «Время», взявшегося за выпуск классики, рассуждают Дмитрий Быков, Леонид Бахнов, Наталья Игрунова, Борис Минаев, Михаил Айзенберг. «Русская литература молода и похожа на подростка, который, по удачному выражению доктора Спока, одержим двумя главными страхами: неужели я такой, как все? И – неужели я НЕ такой, как все? Во всем, что касается формы, русская литература подражательна, намеренно и пародийно вторична, но эту форму, заимствованную у Запада, она наполняет собственным, куда более серьезным и трагическим содержанием. Это похоже на мосластый русский кулак в европейской лайковой перчатке» (Дмитрий Быков).

Евгений Абдуллаев предлагает поразмышлять о писательских союзах. Нужны ли они сегодня? Каков их функционал? «С конца 90-х частично функцию писательских союзов, по сути, приняли на себя «толстые» литературные журналы».

В номере можно прочитать рецензии на книги «Тут и поклонился» Виктора Лихоносова, «Родина» Елены Долгопят, «Иди сюда, парень!» Тамерлана Тадтаева, «Вишневый сайт» Алексея Остудина, «Пластилин» Анастасии Ермаковой, «Легенды горы Кармель» Дениса Соболева.

Инга Кузнецова:

но понимаешь наша стареющая звезда брюхатая пораженьем и мраку ответит да переводи же реки и города побыстрей в предложенья

В третьем номере «Октября» стоит обратить внимание на роман Якова Ведельсбю «Охота за тенью». Роман вышел весной 2015 года и переведен с датского Егором Фетисовым. «Роман, предлагаемый вниманию читателя, – о мире, где царят хаос и страх перед будущим. Главный герой, Петер Беллман, снимает документальный фильм об организации, поставившей целью остановить поток беженцев, хлынувших в Европу». Не менее интересны документальные очерки Милены Базаровой «Без суда», опубликованные со вступительным словом Александра Кабакова: «Тем нужнее записки о тюрьме, да еще и женской. Мы ничего не знаем о тех местах, где кто не был, тот будет. Мы не представляем, что такое вообще наша тюрьма, тем более женская. Не ГУЛАГ – нет, простая женская тюрьма». Из очерков: «Бытовое убийство всегда считалось женским преступлением, большую часть осужденных женщин составляли именно убийцы». «Пришла врач, сделала Жабе укол, и нас повезли в суд. В автозаке Жаба оттеснила еще двух заключенных и села рядом со мной. От нее неприятно пахло несвежей сырой рыбой – запах маточного кровотечения». «Черной Мамбой на централе звали двадцатилетнюю Ольгу, осужденную за кражу детского питания из магазина». Иногда мне кажется, что интерес к женской тюрьме, который мы наблюдаем в беллетристике последних нескольких лет, прямо связан с  популярностью сериала «Оранжевый – новый черный». Но, может быть, просто совпало.

Статья психолога, гештальт-терапевта Любови Кочергиной о терапевтической функции чтения: «Сенчин, прямо как гештальт-терапевт, отказывается от роли этакого «специалиста по изменениям»: его стратегия – поощрять или даже настаивать на том, чтобы клиент (читатель) осознал себя тем, кто он есть на самом деле». Очень жестко настаивать, замечу от себя.

Дмитрий Данилов:

Хорошо Сказали люди Как скажете Сказали люди Все понятно Сказали люди Мы вас услышали Сказали люди

Четвёртый номер «Знамени» предлагает нашему вниманию роман Анатолия Курчаткина «Минус 273 градуса по Цельсию». Название напоминает о романе Брэдбери, однако в тексте нашла прямые отсылки к Кафке. «К. принялся разворачивать полученную бумажную трубочку. Крепко она была скатана, как упрессована, в середине скатки сложена пополам, в итоге же оказалась четвертушкой обычного листа формата А4. Текст внутри был написан от руки крупными печатными буквами. Изломы скатки исковеркали буквы, но писавший потрудился начертать текст достаточно крупно, и чтение его труда не составило. «Подозреваетесь. Чревато для вас. Докажите, что подозрения беспочвенны», – было написано в записке».

Хорошие поэтические подборки.Ирина Машинская:

Ложись и слушай тракт – асфальт под ним гранит под ним базальт не щит – мембрана

Петра Калугина:

Кровью прибитой пылью парной требухой травой вымытым из-под шланга ковриком из резины в пальцы въевшимся табаком поцелуя первого языком горстью конфет из местного магазина – Смерть не пахла. Это я позже вообразила.

И никуда без классики. Александр Кушнер:

Какие призраки, фантомы? Какие ужасы, надломы? Каких сценических затей Ценить находки и приемы, Когда в троллейбусе – страшней?

Небезынтересны воспоминания Елены Скульской: «В 1984 году Алексей Герман приезжал в Таллин со своим фильмом «Мой друг Иван Лапшин». Фильм был выстроен как стихотворение Хлебникова: невнятные бормотания; слова, заглушенные грохотом маршей; недоговоренные эпизоды складывались в ту гениальную достоверность и правоту, которую ощущаешь физически».

В архивной части номера Марк Уральский публикует и комментирует письма Веры Буниной к Марии Цетлиной (1940–1946 гг.). «Просительные письма Буниной, а из них, собственно, как отмечалось выше, и состоит вся ее переписка с Цетлиной, помимо личных просьб, как правило, содержат и «общественную» часть. Вера Николаевна, принадлежавшая к числу наиболее активных общественников, создавших во Франции до войны отлаженную систему взаимовыручки и помощи соотечественникам, просила не только за себя, но и за других литераторов-эмигрантов из бунинского окружения. В этом смысле ее письма рисуют картину системы добровольно-общественной взаимопомощи, организованной в среде литературной эмиграции «первой волны», которая не может не вызывать восхищения, в силу своей всеохватности, действенности и мобильности». Номер завершают рецензии на книги «Родина» Елены Долгопят, «Сад земных наслаждений» Арсения Ли, «Зулали», «С неба упали три яблока» Наринэ Абгарян, «Трубач у врат зари» Романа Богословского, «Искусство оскорблять» Александра Невзорова и др. О Невзорове: «Увы, едкость и колкость невзоровской концентрации на уровне целой книги выносить трудновато».

literratura.org

ЛИТЕРАТУРНЫЙ ИНТЕРНЕТ КАК СРЕДА ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ АВТОРА И ЧИТАТЕЛЯ

Аннотация: В статье представлена краткая история русского литературного интернета, предложен анализ различных аспектов термина «сетевая литература». С самого начала российский интернет получил свой особый литературный характер за счет большого количества ресурсов с открытым доступом на публикацию. Среди них сайты литературных конкурсов, интернет-журналы и альманахи, литературные сетевые порталы. Особое внимание уделяется знаковым интерактивным проектам Рулинета, актуальным творческим практикам современного сетевого литературного процесса. В статье подчеркивается, что в процессе сетевого взаимодействия автора и читателя значима не только форма репрезентации содержания, но и коммуникация.

Выпуск: №1 / 2018 (январь-март)

УДК: 82.01/.09

Автор(ы): Гмызина Эльвира Викторовна кандидат культурологии, доцент, кафедра культурологии и социологии, Вятский государственный университет

Страна: Россия

Библиографическое описание статьи для цитирования: Гмызина Э. В. Литературный интернет как среда взаимодействия автора и читателя [Электронный ресурс] / Э. В. Гмызина // Научное обозрение : электрон. журн. – 2018. – № 1. – 1 электрон. опт. диск (CD-ROM). – Систем. требования: Pentium III, процессор с тактовой частотой 800 МГц ; 128 Мб ; 10 Мб ; Windows XP/Vista/7/8/10 ; Acrobat 6 х.

 

В результате технологической революции, произошедшей во второй половине ХХ века, сформировалась новая информационная среда. Модификации подверглись практически все сферы социальной жизни, в том числе и литературный процесс. Завершилась эпоха монополии печатного станка, количество литературных текстов, генерированных в Сети, значительно превысило число произведений на бумажных носителях. Время, необходимое для публикации текста, сократилось до минимума. Интернет устранил посредников (в лице издательств, редакторов), дистанция между автором и читателем существенно сократилась, а в некоторых случаях исчезла вовсе. Сетевой литературный процесс стал значимой частью общего литературного процесса.

С середины 1990-х годов на просторах Рунета активно формировалась сетевая литературная среда. В это время Россия переживала острый экономический кризис, который серьёзно ударил по издательскому бизнесу, тиражи книг, журналов неуклонно падали. Интернет для молодых авторов оказался как нельзя кстати. Они смогли быстро и свободно публиковаться без каких-либо материальных затрат, а читатели получили возможность не только оценивать текст, но и активно участвовать в его создании. Новые информационные технологии позволили экспериментировать, создавать интерактивные, мультимедийные произведения.

Отправной точкой развития сетевой литературы в Рунете стал литературный конкурс «Тенёта», впервые проведенный Леонидом Делицыным в 1996 году, а также журналы Максима Мошкова «Самиздат» и Дмитрия Кузьмина «Вавилон». Одним из наиболее масштабных  ресурсов стал портал «Сетевая словесность». Увеличивалось число сайтов со свободной публикацией, например, «Стихия» и «Стихи.ру». Популярными сетевыми изданиями стали журнал поэзии «Воздух», нижегородский альманах «Дирижабль», петербургский проект «Лито им. Лоренса Стерна». Портал «Проза.ру» вобрал в себя миллионы текстов, ежедневно его посещает около 100 тысяч читателей. Интернет стал удобной средой обитания для литературы.

Параллельно с развитием сетевого литературного процесса шла научная дискуссия. Появлялись различные термины для обозначения текстов, создававшихся на новой технологической платформе: сетевая литература (сетература), киберлитература, гиперлитература, цифровая литература. Одни полагали, что к сетевой литературе можно отнести всю совокупность текстов, размещенных в Сети, другие считали, что к феноменам сетевой литературы можно отнести лишь те произведения, которые не могут быть перенесены на бумагу без значительных содержательных и эстетических потерь [1].

Действительно, сетевая литература во многом превратилась в самостоятельный вид творчества, основанный на интеграции литературы, визуального искусства, музыки в интерактивной, мультимедийной среде. В этом виде творчества акцент перемещается с результата – на процесс взаимодействия автора и читателя. При этом значима не только форма репрезентации содержания, но и сама коммуникация. В качестве важнейшего продуцирующего элемента сетевая литература включает игровое начало.  Её атрибутами стали языковые игры, нелинейность восприятия, проектный подход к воплощению замысла.

Интересным событием Рунета стало создание Романом Лейбовым сетевого проекта «РОМАН» (1995) – одного из первых  гипертекстовых литературных произведений. Замысел автора заключался в том, чтобы читатели сами принимали участие в написании «РОМАНА», используя многочисленные гиперссылки. Исходный авторский текст, таким образом, видоизменялся, разветвлялся, наполняясь новым содержанием в зависимости от фантазии читателей  и одновременно авторов гипертекста. После годичного существования автор закрыл проект, однако даже сейчас сохраняются отдельные ответвления  гипертекста.

Другим значимым проектом стала одна из первых литературных игр в Рунете  – «Сад расходящихся хокку» (1997). Её название отсылает к известному рассказу аргентинского писателя  Хорхе Луиса Борхеса «Сад расходящихся тропок». Создателями игры стали Дмитрий Манин, Роман Лейбов, дизайнером – Михаил Лейпунский. Участникам игры предлагается дописать хокку по первой или последней строке, случайно выбранной из массива уже существующих текстов. Тексты оцениваются участниками игры, неудачные выбраковываются, а интересные – отправляются в банк рифм и стихотворений. Первоначально «Сад» находился в составе «Журнала.ру», затем был перенесен на  портал  «Сетевая Словесность». В 2007 году в проекте насчитывалось свыше 48 тысяч текстов. По оценке российских и зарубежных специалистов этот опыт стал воплощением наиболее оригинальной формы гипертекста.

В 1999 году Роман Лейбов создал виртуального персонажа – Мая Иваныча Мухина, пенсионера и энтузиаста Интернета, от имени которого вёл несколько литературных проектов.

К собственно сетевой литературе относится и такой формат как гестбук (гостевая книга). Текст гестбука создается коллективно посетителями сайта, которые одновременно являются авторами отдельных фрагментов гипертекста, при этом неизвестно, кто стоит за отдельными авторами, потому что они используют сетевые псевдонимы. Временнáя протяженность создания гипертекста может быть ограничена только администратором сайта, если он решит закрыть его. Гестбук представляет собой смешение всевозможных жанров устной и письменной форм речи, вследствие чего он мыслится как полигон, где испытываются возможности сетевой литературы [2].

Интенсивность литературной деятельности в Интернете создает впечатление, что поэзия, в основном, развивается в этом формате. Еще в середине 1990-х годов  московский поэт и филолог Д. Кузьмин открыл сайт «Вавилон», состоящий из нескольких десятков персональных страниц, посвященных  поэтам, прозаикам и критикам разных направлений и возрастов. Сейчас «Вавилон» стал своего рода элитарным порталом, объединяющим  наиболее профессиональных поэтов, владеющих актуальным литературным контекстом. Здесь представлены различные литературные журналы и приложения, публикация на этих ресурсах достаточно престижна для сетевого автора. Активность авторов, инициирующих дискуссии, форумы, ведущих активную  публикационную деятельность формирует  новые сетевые сообщества, объединения, сайты.

Интернет позволяет немедленно включить опубликованный текст в процесс коммуникации по поводу литературы. Нередко опубликованное произведение становится лишь поводом для общения, которое приобретает самостоятельный характер. В таких случаях продуктом сетевой литературы является не единичный прозаический или поэтический текст одного из десятков тысяч авторов, а потенциально бесконечная цепочка реплик, порожденная этим текстом, сформировавшаяся вокруг этого текста коммуникативная среда.  Растворение единичного произведения в текстовой стихии наглядно демонстрирует ситуацию «смерти автора» и «рождения соавтора».

Тем не менее, не все авторы стремились полностью укрыться за псевдонимами, появилась целая категория известных «сетевых мастеров». Среди них  Ольга Зондберг, Линор Горалик, Женя Чуприна (фЕМЪ), Геннадий Рябов (ГРиФ), Дмитрий Горчев (Горчев), Павел Афанасьев (Павлик), Михаил Бару (Миня), О’ Санчес, Денис Яцутко, Дмитрий Глуховский, Ксения Букша, Марта Кетро, Алекс Экслер, Сергей Болмат и другие.

Структурирование  литературного пространства привело к жанровому размежеванию, когда стали создаваться  специальные сайты, посвященные определенному направлению (например, различным видам фэнтези) или творчеству конкретного писателя. Они позволяют читателю сориентироваться в мире современной литературы, а автору выйти на своего читателя.

Лаконичная сетевая проза Дмитрия Горчева стала одним из главных открытий в литературе начала 2000-х годов. Остроумные рассказы со смелыми языковыми экспериментами, развивающими традиции М. Зощенко и Д. Хармса, позволили автору стать одним из «тысячников» в «Живом Журнале». На сегодняшний день издано 15 сборников рассказов, включая «План спасения», «Армейские байки», «Жизнь без Карло» и др.

Репутацией одного из самых популярных сетевых писателей Рунета пользуется Денис Яцко, автор скандальной книги «Божество». Сам писатель не видит существенной разницы между  компьютерным и книжным вариантом текста. Автор использует плотный, интенсивный разговорный язык. Повествование такого рода, ведется, как правило, от первого лица, что должно подчеркивать искренность и доверительность.

Последовательно обозначает себя в Сети Дмитрий Глуховский, тонко улавливающий особенности восприятия современного читателя, ориентирующегося одновременно на  визуальный и вербальный ряды. Отсюда четкое структурное построение текстов, напоминающее алгоритм компьютерной игры. В романе «Метро 2033» каждая глава заканчивается кульминацией, развитие и финал переносятся в следующую главу, нужно лишь перепрыгнуть на следующий уровень [3].

Опыт создания коллективных сетевых романов «Иннокентий Марпл» (1999–2002), «Межлокальная контробанда» (2003 – наше время) позволяет говорить о попытке выработать новый язык сетевой словесности, в котором существенная роль отводится мультимедийным технологиям. Основным направлением взаимодействия литературы и интернета стало усвоение и присвоение литературой компьютерных приёмов, а не создание мультимедийного продукта. Компьютерные технологии активно взаимодействуют с литературой, порождая новые формы и способы организации повествования.

Изменения на уровне стиля прослеживаются в том случае, когда писатели выстраивают текст в форме сетевого блога, не требующего четкой сюжетной линии, создающего за счет этого эффект документальности. Нередко блог даёт возможность мистифицировать образ автора и таким образом открывает новые возможности в коммуникативной сфере автор – читатель.

Использование в прозе формы личного дневника характерно, например,  для Е. Гришковца («Год Жжизни», 2008). Сетевой блог является для писателей определенной творческой стратегией построения текста: черновиком и доказательством истинности описываемого, инструментом в создании авторского образа. Блог также может быть способом реализации политического дискурса (З. Прилепин, С. Шаргунов), исторического дискурса (Б. Акунин). В 2014 году вышла книга Т. Толстой «Легкие миры», состоящая из текстов, которые ранее были опубликованы в livejournal, facebook, vc.com, что подтверждает тенденцию к слиянию блога и книги.

Интересным материалом для изучения взаимодействия традиционной и сетевой литературы стали произведения В. Тучкова («Танцор. Смерть приходит по Интернету»), Б. Акунина («Квест»), С. Лукьяненко («Конкуренты»), И. Охлобыстина («XIV  принцип»). Указанные тексты иллюстрируют способы взаимопроникновения и взаимообогащения литературы и компьютерной игры. В одном случае это стилизация романа под компьютерный action, в другом – новеллизация компьютерных игр. «Жанровые трансформации, вызванные влиянием IT-технологий, происходят и в глубинных текстовых пластах, касающихся сюжета, композиции, хронотопа, системы персонажей» [4].

Людмила Петрушевская в романе «Номер Один, или В садах других возможностей» экспериментирует с авторской идентичностью, пытается устраниться, минимализировать своё присутствие, избежать авторского дидактизма и однозначности прочтения. Её роман – это головоломка, которую можно разобрать на простые элементы.

Компьютерные приёмы формируют саму поэтику текстов В. Пелевина. Так, в повести «Принц Госплана» воспроизводится структура многоуровневой компьютерной игры, а роман «Шлем ужаса» построен по принципу чата. Сетевая коммуникация становится фабулой рассказа о компьютерном вирусе «Святочный кибрепанк или рождественая ночь-117.DIR» и в рассказе о девушке с сайта («Акико»). Привлечение компьютерных миров становится для В. Пелевина удобной универсальной метафорой иной, виртуальной, материально не существующей реальности, которую он неустанно описывает в текстах как единственно подлинную. В этой связи необходимо вспомнить, как ведет себя «биографический» Пелевин со своими читателями. Он не просто не афиширует свою личную жизнь, а прячется от внешнего мира (прессы, поклонников своего творчества, мира в целом). Складывается мнение, что истинное «Я» писателя также живет в виртуальном мире, куда нет доступа лицам реального мира.

Сетевая литература давно перестала быть только средой, которая вмещает оцифрованные художественные тексты наподобие хранилища. Интернет диктует художественному произведению и новые темы, и новую проблематику, и новую выразительность, о чём наглядно свидетельствует значительное увеличение количества бумажных публикаций «по мотивам» произведений, впервые опубликованных, прочитанных и получивших оценку в сети Интернет.

   

 

Список использованных источников 

 

1. Дискуссия о сетературе 1997–1998 годов в кратком изложении. URL: http://www.netslova.ru/teoriya/discus.html (дата обращения 26.10.2017)
2. Зубченко И. Литература и Сетература в Рулинете. URL: docplayer.ru/34024140-Literatura-i-seteratura-v-rulinete.html (дата обращения 26.10. 2017)
3. Колядич Т. М. От Аксенова до Глуховского. Русский эксперимент. Экстремальный путеводитель по современной русской литературе. М. : Олимп, 2010. С. 246.
4. Абашева М. П., Катаев Ф. А. Русская проза в эпоху Интернета: трансформации в поэтике и авторская идентичность. Пермь, 2013. С.16–17.

 

 

Gmyzina Elvira

Doctor in culturology , associate Professor, Department of cultural studies and sociology, Vyatka state University, Kirov

  

ONLINE LITERARY AS A MEDIUM OF INTERACTION BETWEEN AUTHOR AND READER

 

The article presents a brief history of the Russian literary Internet the proposed analysis of various aspects of the term «net literature». From the beginning the Russian Internet has received its own special literary character due to the large amount of resources with open access to the publication. Among them are sites of literary contests, online magazines and anthologies, literary portals. Special attention is given to landmark interactive projects Rulinet, the actual creative practices of modern network literary process. The article emphasizes that in the process of networking of the author and of the reader is significant not only form of representation content, but also communication.

 

Keywords: network literature, Rulinet, interactivity, the author, the reader, the modern literary process.

 

© АНО СНОЛД «Партнёр», 2018

© Гмызина Э. В., 2018

srjournal.ru

Обзор литературных мероприятий от 17.06.15

Год вошёл в зенит, а литературный сезон близится к закрытию. Московская литобщественность ещё не оцепенела в июльской надежде у летней раздачи кукурузной каши, посыпанной сахаром: всё-таки год литературы! Как и весной, проходит по нескольку мероприятий в день, в разных местах, и залы почти полные. Ещё (авансом: уже) радуют новые лица и новые стихи, как известных, так и новых авторов. От количества недавно вышедших книг пестрит в глазах: и ведь все редкие, готовились долго, и у каждой – своя история.

Полушуткой, но исподволь – с трепетом: начало июня 2015 года будет (и уже) памятно двумя мероприятиями: представлением четырёх новых сборников молодых поэтов, вышедших в Moscow Poetry Club при содействии галеристов из Stella Art Foundation. Книги напечатаны в Италии и уже прочно вписаны в Contemporary Art. Таким образом, начался новый круг шествия современного искусства по московским площадкам. Презентация прошла в Скарятинском 7, собственно в галерее Stella Art Foundation. Второе событие не менее интересное и значительное: Данил Файзов в Музее Серебряного Века представил книгу «Третье сословие», вышедшую в его любимой «Воймеге». Презентация этой книги завершила появление на свет дилогии книг Культурной Инициативы: «Синдром Стендаля» Юрия Цветкова (ОГИ) и уже названное «Третье сословие» Данила Файзова. Московская литературная жизнь последних двадцати лет украшена и дополнена этой дилогией. Без неё (как некогда без НЛО-шного сборника стихов Дмитрия Кузьмина) среда не созрела бы. Теперь можно говорить и о том, что среда окончательно состоялась (со всеми позитивными и негативными моментами), и что действительно закончен некий значительный период литературной жизни.

Однако вернусь к хронике. Хроника дышит невротично, как тургеневская или чеховская девушка. Начинаешь читать, и вдруг обнаруживаешь, что между ними есть некоторое, не очень сильное, но фатальное сходство. Первое число – традиционно считается Днём Защиты Детей. Уже много лет (помню ещё Улицу ОГИ) Культурная Инициатива приглашает поэтов вместе с их детьми на большие поэтические чтения. Дети поэтов читают стихи своих родителей или – чьи стихи выберет сам ребёнок. В этом году мероприятие прошло в месте как нельзя более подходящем: в Государственной Республиканской Детской Библиотеке. Когда прочитала, где – невольно вспомнились штудии перед экзаменом по библиотековедению. Я должна была знать, какому учреждению подчиняется эта библиотека и какое –находится у неё в подчинении. С Парка Горького ветер нёс первые запахи шиповника и жасмина. Из чтецов были как постоянные гости, дети поэтов, неоднократно принимавших участие (Марк Пащенко, Оля Черкасова), так и новые чтецы, например – Савва Круглов, сын поэта Сергея Круглова.

Второе число распалось на два (мероприятия). Презентация перевода «Книги часов» Рильке, выполненных Алёшей Прокопьевым, и поэтический вечер из серии «Пункт назначения» (гость – Анна Глазова). Я выбрала вечер Анны Глазовой – она редкий гость в Москве. Однако невозможно не сказать о хрупкой, воздушной, как детский рисунок, книге Рильке. Небольшая, оформленная с подлинной трогательностью, она доверчиво раскрывается перед читателем и кажется беззащитной. Беззащитной, но не беспомощной. Алёша Прокопьев удивительно тонко, на мой вкус, почувствовал женственную, «богородичную» интонацию стихов Рильке. «Ты даже там скала, где только горы». Вечер Анны Глазовой был коротким, солнечным. Гостья читала стихи из книги «Опыт сна» и некоторые позже написанные поэтические опыты. Анна Глазова в мире поэтов счастливица. Её стихи далеко не всеми могут быть восприняты – они очень глубоки и беспощадны, но в них много любви. Эта любовь окружает автора, и приятно видеть, что талант, вопреки представлению, ценим и бережно охраняем соратниками. «Вверх по теченью поднимается смелая соль».

Полёт Разборов, серия 9, прошёл на старой площадке 4 июня. Местный «Твин Пикс» рулит, и это хорошо. Совсем не хочется расставаться с Музеем Современной Истории, пусть даже его переименуют в Музей Прикладного Искусства. (В августе 2015-го официально закрывается уникальная экспозиция филиала Музея Современной Истории России на Цветном бульваре – его площади отдают Музею Декоративно-прикладного искусства. – Прим. ред.). Состав поэтов на этот раз меня немного шокировал, а состав критиков как раз вызвал согласие и симпатию: Татьяна Виноградова, Юрий Угольников, Олег Дарк. Заявленного ранее Сергея Круглова не было, но его сообщения были зачитаны. Елена Зейферт сидела рядом с Ольгой Аникиной, а Екатерина Ливи-Монастырская – с Олегом Демидовым. Стихи Елены Зейферт для меня стали открытием, до чтения подборки я мало их знала. Стихи Екатерины Ливи-Монастырской, против ожидания, показали мне тонкую словесницу, хотя их автор не раз говорила, что она не словесница. Ольга Аникина блистала – ну почему в очевидности есть что-то унизительное? Три дамы, три стиля  – смелая эклектика. Критики отнеслись к женской триаде, дополненной остроумными и необычными стихами Олега Демидова, снисходительно. Однако из зала поднялась цунами в виде поэта Андрея Таврова, вдохновенно прочитавшего едва ли не тут же возникший трактат о трёх способах отношения поэзии и реальности. Это было одно из самых ярких выступлений на данном вечере. Что-то будет на юбилейной, десятой серии.

Поэту и основателю сайта «Кастоправда» Сергею Ташевскому – пятьдесят. Музей Серебряного Века принял поэта и надеюсь, что именно в этом вечере поэзии отразилось русское, искомое, лицейское: «друзья мои, прекрасен наш союз!». От всей души поздравляю Сергея и желаю ему радовать своими стихами читателей: «Я был в самом важном месте, я жил в самые интересные времена»…

4 июня Ганна Шевченко в Культурном Центре журнала «Новый Мир» представила новую книгу «Обитатель перекрёстка». Автор известный как стихами, так и прозой, много выступающий. К слову, Ганна Шевченко как поэт приглашена была на первый «Полёт разборов». Надеюсь, с новым местом у Ганны сложились самые приятные отношения.

4 же, в Скарятинском переулке, в галерее Stella Art Foundation, прошла презентация сразу четырёх книг Московского Поэтического Клуба, и это одно из кардинальных летних литературных событий. Авторы книг – довольно известные в сети поэты. Евгений Никитин, Ростислав Амелин, Александр Беляев, Алексей Королёв (его ник в сети – Эль-Тау). Книги вышли в Италии, а в России появились пока в небольшом количестве. Так что эти беленькие небольшие издания – библиографическая редкость. Любопытно само помещение галереи. Ещё лет шесть назад я обратила внимание на эти бесцветные стены, как бы смеющиеся надо всем, что на них надевают. Здесь же прошла памятная презентация книги Вадима Месяца «Цыганский Хлеб», устроенная не без участия Евгения Никитина, который и нынче – один из организаторов. Четыре поэта, настолько разные, что по их книгам можно, прочитав хотя бы по стихотворению из каждой, составить представление о том, что в общем происходит в московской литературной среде. У «Античного рэпа» Ростислава Амелина, да и у самого поэта, полагаю, счастливая судьба, с устланной ковром дорогой. Александр Беляев воскрешает в памяти, возможно, и поперёк своим текстам, буйства стихов Поплавского. Неровная книга, но, кажется, поэт с ярким будущим. Алексей Королёв изыскан и резок, это современное искусство как оно есть, и конечно – «прелесть, какая гадость». Евгений Никитин, читавший на вечере стихи отсутствующего Королёва, держался особняком от остальных поэтов, но по-хозяйски. Его книга, на мой вкус, составлена и читается лучше остальных. Дистиллированная богемность места и атмосферы галереи могли бы повредить настроению как слушателя стихов, так и их читателя, но вино было, – как белое, которое скоро закончилось, так и красное. Вино было выставлено вовремя и, против ожидания, смягчило, а не обострило общий театр абсурда.

Ничего не поделать, я люблю слово «идиот». Оно приятно, трогательно, укоренено в русской классической и мировой литературе; обозначает человека несколько сентиментального, доверчивого и беззлобного, хотя порой подверженного приступам гнева и ярости. Побывав после долгого перерыва в означенной галерее, вновь подумала, что тратить это дорогое мне слово напрасно – смысла нет.

4го же состоялось заседание Читательского клуба, гостями которого стали Дмитрий Данилов и Сергей Соколовский. И того и другого можно поздравить с новой книгой. Надеюсь, предстоят устные и письменные беседы о разности их художественных методов и  принципиальном отличии короткой прозы от просто прозы.

5 июня Кирилл Медведев читал новые стихи в Электротеатре. В том сегменте, которому дали название «современная политическая поэзия», этот вечер – явление. Да это и значительное явление для всей московской поэтической жизни! Кирилл Медведев очень ярко дебютировал с книгой «Всё плохо», вышедшей в НЛО в начале нулевых, и это наложило определённые обязательства. Электротеатр снисходителен к новым левым, а пока, как ни поворачивай поэтический наш кубик Рубика, именно у них есть хоть сколько-то внятная культурная программа и смелость копаться в старом хламе идей и имён.

7 июня, в Электротеатре же, прошёл вечер поэзии Полины Андрукович. В этом году она стала лауреатом премии «Различие». Полина Андрукович –персонаж для поэтической жизни Москвы волшебный. Сколько себя помню, помню и Полину Андрукович. Она возникала кроткой тенью на всех «Авторниках», на Улице ОГИ, в приснопамятной «Жести». Негромко читала замечательные сомнамбулические стихи. Эти стихи охотно публиковали как в «Вавилоне», так и в «Воздухе». Но особенного внимания ей не уделяли. И вот – на одной из лучших новых площадок лауреат новой премии читает стихи. Рада за Полину. Ко всему прочему, её надо поздравить (хоть и запоздало) с вышедшей в НЛО книгой. Так из глубины полувнимания поднимается айсбергом поэт – «Вместо этого мира» – «потому что слушают землю».

7 июня же, в одном из самых «художнических» кварталов Москвы, в Музее Наивного Искусства, возник Сергей Соколовский с новой книгой «Добро побеждает зло». Книга эта, если верить автору, заблудилась во времени. После нескольких блестящих публикаций (а особенно – «Гипноглифа», вышедшего в серии журнала «Воздух», «Малая проза», 2012) появилась на свет проза, написанная… двадцать лет назад. Кульбит вполне в стиле одного из самых экстравагантных современных прозаиков. Молодых, не молодых – время, по Соколовскому, относительно. Судя по фото, презентация стала пространством радости для некоего шаманского круга, излучающего некие лучи вовне.

9 июня в «Классиках 21 века» прошёл праздничный вечер журнала «Homo Legens» – три года Человеку! Недавно отремонтированное помещение ещё пахло алебастром и краской. Серовато-прозрачный колер больше подходит для галереи. Неудивительно: в этом центре часто проходят выставки. Книжная графика на стенах удивительно импонировала происходящему в зале. У вечера был явный сетевой оттенок – потому что большинство авторов, да и редсовет, вышли из сети.  Прекрасно выступили дамы: Ганна Шевченко, Алёна Бабанская, Анна Логвинова. Не отставали и мужчины: Олег Швец, Евгений Сулес, Геннадий Каневский, Алексей Рафиев. Группа «Кукушкин баритон» драйвово завершила вечер. Как и журнал, тусовка Человека – со своей атмосферой, довольно плотной, с другими не спутаешь. Да, девяностые – время непростое.

9 июня, в Музее Серебряного Века, презентирована была новая книга Дмитрия Данилова «Переключатель», вышедшая в «Айлуросе». Сколько ни поздравляй – много не будет. Однако автор тем и интересен, что его проза ветвится, изменяется. И каждый раз спрашиваешь себя: до чего он дописался?

И, наконец, 11 июня в Музее Серебряного Века состоялась презентация книги стихов Данила Файзова «Третье сословие» (изд-во «Воймега»). Про аншлаг можно и не упоминать, но не в аншлаге дело (хотя куда без него). Именно этот вечер знаменовал процесс завершения становления (во как выразилась!) московской литературной среды первого десятилетия 21 века. «Третье сословие» для меня невозможно рассматривать отдельно от «Синдрома Стендаля» Юрия Цветкова (вышедшего в ОГИ). Много ли в русской поэтической культуре двух книг двух разных авторов, вышедших в двух разных издательствах, составивших органичный диптих? Нечаянный диптих. Вступительное слово на вечере сказал Юрий Цветков, который, без сомнения, и сам чувствовал себя именинником. Выступил Дмитрий Веденяпин, автор послесловия к книге. После чтения были немногочисленные вопросы. В очередной раз поразилась, как Файзов хорошо читает стихи: резковатые, «озоновые» стихи. Может быть, единственный литературный вечер на всю прошедшую десятидневку, прошедший без остатка счастливо.

Однако – что это было, Бэрримор? Может быть, передышка перед новыми военными действиями? Небо безоблачно, антициклон, синоптики обещают резкое потепление.

literratura.org

Евгения Вежлян. О ДИНАМИКЕ ЛИТЕРАТУРЫ

В последние годы прошедшего десятилетия карта поэзии менялась под влиянием единственного экстралитературного фактора, поэзией признаваемого, — орудовало само время: один за другим умирали поэты — в разной степени значительные и неотменимые. То, что время должно было сделать в будущем («рассудить» и «показать», «расставить по местам»), вдруг стало фактом сегодняшнего дня.

Осмысление того, что случилось, требует, как минимум, пересъемки существующего поэтического (шире — литературного) ландшафта: на нем должны проявиться следы ушедших. Выражаясь прямо, речь должна пойти о выявлении траекторий литературной преемственности — наследования манер и стратегий от «старших» к «младшим».

Сегодня чаще всего факты современной поэзии рассматриваются либо почти исключительно синхронно — по их месту на актуальной «литературной сцене», либо сразу «в большом времени», то есть в соотнесении с «традицией» («традициями») — «осевыми» линиями развития русской поэзии (среди которых, разумеется, есть и классика, и модернизм, представленный в основном постакмеистской линией, и авангард[1]. Но поэзия почти всегда анализируется автономно от других видов и типов литературного высказывания, скажем, от прозы.

Картина литературы как целого давно никем и ниоткуда не просматривается. Представляется, что различные на первый взгляд вопросы «ближайших связей», «локальных преемственностей» и связей «межвидовых» растут из одного корня.

Всякое направленчество, с набором подобающих метатекстов (манифестов, предисловий и проч.), сегодня — на границе первого и второго десятилетий XXI века — кажется оставленным в прошлом поэзии. Последний по времени заметный жест в поэтическом пространстве — это, пожалуй, манифест посконцептуализма, провозглашенный в 2001 году Дмитрием Кузьминым[2]. Он обозначил полюса и обнажил противоречия существовавших на тот момент в поэзии установок.

Были еще — правда, на противоположном «полюсе» — «Рукомос. Манифест Новой буржуазной поэзии» (2003 год) и игравшее роль манифеста предисловие к сборнику «10/30»[3]. Но между этими текстами и текстом Кузьмина есть существенная разница. Кузьмин артикулировал необходимость преодоления концептуалистской «деиндивидуализирующей» интенции — он задавался вопросом: «Как возможно индивидуальное поэтическое высказывание после концептуализма?» Именно эта установка объединила в некое неситуативное единство целый ряд очень разных поэтов. (Судьба упомянутых в статье Кузьмина авторов сложилась очень по-разному, и «установка» оказалась более жизнеспособной, чем литературное присутствие некоторых из них.)

Оппоненты Кузьмина скорее подыскивали аргументы для ситуативного «политического» объединения, подобно группе-«труппе» «Альманах», возникшей в начале 90-х, нужного лишь для «промоушна», «вброса» участников в мейнстрим, и только метонимически создающего иллюзию направления[4]. Можно сказать, что оппоненты Кузьмина оказались схожи лишь в так называемом «традиционализме», чьи установки «по умолчанию» ощущались всеми, но артикулированы так и не были.

В середине 2000-х игра в полюса постепенно сошла на нет, как и необходимость объединений по признаку эстетической общности, «дружбы против». Литература (вернее, литературная сцена) стала полем сплошной ротации и презентации, осуществляемой кураторами и направленной на выявление «пула успешных». В этой ситуации — когда не ты объясняешь себя, а тебя «раскручивают» и «предъявляют» — все стратегии стали равноценны и равнозначны, вернее — совместимы, контаминируемы. В том числе и в творчестве одного поэта (например, стихах Веры Полозковой, синтезировавшей в единой версии-лайт голоса столь разных поэтов, как Дмитрий Воденников или Дмитрий Быков).

Поэтический мейнстрим перестал быть исключительно толстожурнальным, а стал вырабатываться в равной мере и в журналах и на литплощадках — фестивальных и клубных. Оказалось, что постконцептуалистская «искренность», «прямое высказывание» легко уживаются с «традиционализмом» (на самом деле, в большей или меньшей степени, — с модернизмом в его постакмеистическом изводе). Так сегодня и сейчас прочитывается — конечно, без учета происхождения, чисто контекстуально — стратегия таких «срединных» фигур, как Ирина Ермакова, Геннадий Каневский, Борис Херсонский и даже Тимур Кибиров, не имеющих, казалось бы, прямого отношения к описанному Кузьминым постконцептуализму.

Можно — да, можно — сказать, что постконцептуализм победил, переориентировав поэтическое слово, но и перестав ощущаться как стратегия. Скорее как стилевая линия, проявляющаяся в «прозаизации» поэзии (прямая речь, ориентация на событие, документальность, метонимия вместо метафоры). Впрочем, с этой же «победившей» установкой соотносится — сложным образом — и развитие прозы в начале десятых. Успех Дмитрия Данилова — тому подтверждение.

Тыняновский тезис о единстве литературы как динамической конструкции подтверждается: автоматизируясь на поэтической сцене, постконцептуалистская установка подготавливает явление «новой прозы» (хотя, например, даниловский текст может быть вписан и в другие, более широкие, чем литературная, культурные парадигмы).

Возвращаясь к поэзии, можно заметить, что в сложившейся к рубежу десятилетий ситуации ближайшая «этиология» поэтических явлений и впрямь не просматривается. Синхронная поэтическая культура — это культура жеста, а не рефлексии. Память поэта о своей «малой поэтической родине» — будь то «Окрестности» (была в середине 90-х такая довольно многочисленная группа), или «Вавилон», или «Кипарисовый ларец», или — даже — клуб «Поэзия» (короткой и чудесной реинкарнации которого мы были свидетелями в 2007 — 2009 годах) — избыточна и ничего не дает для самоидентификации и ориентировки в литературном пространстве. За одним небольшим, но крайне принципиальным исключением.

Консенсус между «архаистами» и «новаторами» предполагает, что где-то в недрах «конструкции» (будем пользоваться этим тыняновским термином) должен содержаться источник искомой новизны — «боковое», «периферийное», до поры до времени не замечаемое явление.

2

Из смертей конца десятилетия две особенно резко и очень по-разному взволновали поэтическое сообщество. Первая — смерть Пригова — инициировала ряд научных мероприятий, посвященных его многообразному наследию, и привела к утверждению поэта учеными-славистами в качестве «неканонического классика» современной литературы[5]. Сороковины же Алексея Парщикова были отмечены организованным друзьями поэта в ЦСИ «Винзавод» массовым поэтическим вечером с открытым микрофоном, в котором приняли участие многие активно работающие литераторы, в том числе и те, кто, по видимости, не был близок Парщикову ни эстетически, ни биографически[6].

Создалось впечатление, что Парщиков почему-то стал насущно важен для поэтического сообщества, и важен по-новому. Возник (или возникает) новый контекст, который должен переопределить созданное поэтом. И массовость вечера была знаком приобщения действующих поэтов к этому «новому», что отныне должна знаменовать фигура Парщикова[7]. Это посмертное «явление Парщикова», надо сказать, было достаточно неожиданным. Илья Кукулин в статье, опубликованной в альманахе «Комментарии», посвященном памяти Алексея Парщикова, проконстатировал парадоксальный факт — «Алексей Парщиков, выдающийся русский поэт, умер в ночь со 2 на 3 апреля 2009 года в Кёльне общепризнанным, но полузабытым». Подтверждение этому парадоксу Кукулин увидел в том, что в некрологе, опубликованном в газете «Коммерсантъ», утверждалось, что расцвет творчества Парщикова пришелся на 1980-е годы, а с начала 1990-х он стихов якобы не писал. Что прямо не соответствовало действительности — стихи писались и публиковались в периодике. Некролог, по мнению Кукулина, свидетельствует: «...тот факт, что Парщиков пишет новые стихи, давно перестал интересовать его соотечественников. <…> Приходится признать, что русская культура отстала в своем развитии от него, а не он от нее»[8].

Но это утверждение требует уточнения. Все же поэзия — явление, сейчас вне круга заинтересованных в ней лиц, наблюдаемое дискретно или вообще невидимое. Парадоксальность восприятия смерти Парщикова возникает как раз при стыке двух сред — поэзии и СМИ (или «сообщества» и «большого общества»).

Парщиков с репутацией заметного, известного, выдающегося поэта, на которого обращал внимание Вознесенский, который, несмотря на эстетическую заостренность своих поисков, все же печатался в советских изданиях, остался в массовом культурном сознании, потому что обрел эту репутацию в годы последнего поэтического бума середины 1980-х. Но это была вообще последняя пока эпоха, когда поэт мог стать широко известен[9]. Неудивительно, что корреспонденту «Коммерсанта» он «вспомнился таким». Но в 1990-м году Парщиков уехал и стал практически «невидим» для незаинтересованного наблюдателя. В «тусовке» же постепенно возобладал концептуализм. Просто в силу активного присутствия сторонников последнего (а позже — и постконцептуалистских стратегий) на литературной сцене, поддержанного активностью кураторов. А «метареализм» (так, вслед за Михаилом Эпштейном, согласился называть Парщиков то, что он и его друзья делали в литературе), действительно как бы «рассосался» — наиболее активные участники после отъезда лидера постепенно ушли с авансцены. Ближе к концу 1990-х на ней практически никого не осталось — по крайней мере, в качестве активных литературных деятелей.

«Актуальная» поэзия пошла по пути концептуалистическому (так сказать, «за Приговым»), как бы противоположному парщиковской «установке», ассоциировавшейся с манифестами и деятельностью «метареалистов» или «метаметафористов». И к середине 2000-х казалось, что, ввиду распада контекста, альтернативы постконцептуализму (помимо протестного «традиционализма») у нее просто нет. Однако считать, что «третьего не дано», было рано. Контекст и установка, порожденные «метареализмом», оказались универсальнее и устойчивее, чем можно было подумать. И связано это с некоторыми особенностями метареалистического сообщества[10].

Вот как вспоминает о группе входивший в нее Юрий Арабов: «Болезненное возбуждение охватило часть поэтической Москвы, которая вскоре сбилась в штурмовую бригаду с именем „метареалисты”. Этот термин предложил, кажется, критик М. Эпштейн, а К. Кедров ввел в обиход метаметафору. Что все это значило? Никто толком не знал. Но все догадывались лишь об одном: два талантливых толкача вводили в литературу только тройку вышеназванных первопроходцев, до остальных им особенно не было дела! А в круг метареалистов в начале восьмидесятых входили В. Аристов, И. Винов, А. Чернов, Р. Левчин, А. Драгомощенко, И. Кутик, О. Седакова, М. Шатуновский и ваш покорный слуга. Если кого-то позабыл, заранее извиняюсь»[11].

И действительно, во «внешней» памяти (в том числе и историков литературы) отложились три имени — Жданов, Еременко и Парщиков. В таком виде метареализм был представлен в «мемориальной» (и, конечно же, канонизирующей явление) книге избранного «Поэты-метареалисты», изданной Игорем Клехом в 2002 году. В конце ее — как подытоживающий манифест — приведены отрывки из статей Эпштейна: «Метареализм — так можно назвать это поэтическое течение — открывает множественность реальностей: той, что явлена зрению муравья, и той, что свернута в математической формуле, и той, про которую сказано „неба содроганье”. Метареальный образ не просто отражает одну из этих реальностей (зеркальный реализм), не просто сравнивает, уподобляет (метафоризм), не просто отсылает от одной к другой посредством намеков, иносказаний (символизм), но раскрывает их подлинную сопричастность, взаимопревращение — достоверность и неминуемость чуда»[12].

В момент появления книги «метареализм» уже воспринимался как пусть недалекое и все еще захватывающее, но — прошлое литературы. И это почти так и было.

И это было бы так без всякого «почти», если бы Парщиков как литературное явление в своих границах полностью совпадал бы с «метареализмом» как ситуативным течением, а слово «метареализм» продолжало бы обозначать группу пробивающихся в литературу молодых поэтов. Пробились — забыли. Но внимательное чтение мемориального альманаха «Комментарии» (№ 28) показывает, что это не так.

Спустя двадцать лет после того, как «все» закончилось, — «все» только начинается, но — уже иначе, на иной основе.

История русской литературы знает особый тип деятеля — не куратора, а кружкового лидера, который является для своих единомышленников камертоном и проводником идей. Таков был в XIX веке Николай Станкевич (тот, правда, почти не оставил законченных произведений), таков — Вяч. Иванов в начале XX века, а в конце XX века — для круга «Московского времени» — Александр Сопровский. Таким деятелям присуща мировоззренческая цельность, которая делает неразрывными биографию и творчество, приобщая всех «причастных» к единому мифу об искусстве и жизни. Таким единством и было мировоззрение Парщикова. Он творил не только тексты (вписывая их не только в быстро сужающийся контекст русскоязычной поэзии, но скорее — в контекст мирового современного искусства), но и собственную жизнь, и — как часть «творимой жизни» — особый круг приобщенных-друзей, разделяющих по-своему то, что можно назвать «парщиковской установкой».

О своеобразии устройства парщиковского круга по принципу «заражения» пишет Михаил Эпштейн: «Алеша был <…> акушеркой большого, географически разбросанного, „метареального” сообщества поэтов, художников, вообще талантливо живущих и мыслящих. Оно было даже более обширным, чем концептуалистское, которое центрировалось вокруг Д. А. Пригова и было более жестко организовано (московская „нома”) и медийно освещено. <…> Метареальное сообщество было более разнородно, международно и объединялось не общими программными установками, а „семейными сходствами” (по Л. Витгенштейну). Есть отдельное сходство между А и Б, между Б и В, между В и Г..., а между А и Ц уже вроде нет никакого прямого сходства, но по линиям плавно перемещающихся сходств они все взаимопричастны, как члены очень большой, разъехавшейся по миру семьи. В эту „витгенштейновскую” Алешину семью входили В. Аристов, И. Ганиковский, А. Давыдов, А. Драгомощенко, Е. Дыбский, А. Еременко, И. Жданов, Ю. Кисина, В. Курицын, И. Кутик, А. Иличевский, А Левкин, Р. Левчин, В. Месяц, В. Салимон, С. Соловьев, В. Сулягин, А. Чернов, И. Шевелев, Т. Щербина — я называю далеко не всех, и в разной степени близких, да и неизвестны мне полные ее очертания!»[13]

Вырисовывается принципиально неинституциализированное сообщество скорее эзотерического типа (где близкие могут ничего не знать о дальних), где родственность членов определяется приобщенностью к парщиковской установке, универсальной и всепроникающей, которую Эпштейн привычно именует «метареализмом» (да и сам Парщиков придерживался такого названия).

Эта установка пережила литературную ситуацию, в которой возникла, и — как вирус, через носителей — дошла до наших дней. Названный круг обширен. Читая посвященные Парщикову материалы, написанные людьми, многие из которых (как Драгомощенко, Левкин, Иличевский) сегодня признаны и активны, понимаешь, насколько тесно осмысление ими Парщикова связано с их собственными творческими интенциями. Они, столь разные, принадлежащие к разным поколениям (Драгомощенко 1946 года рождения, Иличевский — 1970-го), через Парщикова — связаны, и эта «связь» важнее, чем влияние. Связь через «установку», смысл которой теперь можно понять лишь «рецептивно», ибо именно в осмыслении «витгенштейновской семьи» она дает школу — в таком виде не прекращающуюся со смертью основателя.

Ключевое для этой «установки» слово — «сложность». Но «сложность» не нарочитая, а неизбежная, связанная с фиксацией современной «картины мира» и с невозможностью отбросить и обойти представление о ее неоднородности после того, как оно «схвачено» и осмыслено. Поэзия, подчиненная этой установке, проблематизирует сам акт восприятия, подобно тому как постконцептуалистская установка проблематизирует акт творчества и речи. Все возможности высказывания исчерпаны, и нужно вернуться к вещам, говорят постконцептуалисты, с помощью «прямого высказывания», вернуться к «простоте» через усложнение коммуникативной стратегии речи. Противоположная установка исходит из обратного: сложность мира, его многомерность — неисчерпаемый источник поэзии, которая пишется без оглядки на уже-сказанное, но — феноменологически, фиксируя не воспринятый мир, а скорее мир в процессе «воспринимания» и само «воспринимание» мира. Что существенно меняет статус слова, деавтоматизируя отношения слова и вещи, приводя к семантическому сдвигу. Слово становится самозначимым (недаром Парщиков, да и все «парщиковцы» так интересуются Хлебниковым). Реальность теряет единство и раскладывается на множество плоскостей (как у Филонова). Вещи не удерживаются в своих границах и перетекают друг в друга (как в картинах сюрреалистов). В основе усложнения здесь — визуальная культура (Парщиков любил и тонко чувствовал фотографию, Жданов в настоящее время продолжает поэзию средствами этого искусства, Арабов пишет киносценарии). В контексте парщиковской школы литература всегда больше, чем просто литература.

Именно эта универсальность дала о себе знать, когда в середине 2000-х представители этой школы «вышли к свету». Почти параллельно. Кажется, все же немного раньше о себе заявляет Сергей Соловьев, который приезжает в Москву из-за границы с целью организовать «альтернативных» общему контексту авторов в видимую стороннему глазу общность. Одних он ищет и находит, другие — даны ему тем кругом, который сформировал его и близок ему духовно. В 2005 — 2006 годах он организует на разных площадках Москвы странные действа, которые наиболее точно можно обозначить словом «мистерия». Называются они «Речевые ландшафты». Замысел происходящего на «Ландшафтах» можно приблизительно охарактеризовать следующим образом: берется некое пространство, организовывается как сакральное, в него приглашаются люди, и в мениппейном, напряженно-философском диалоге наполняют это пространство смыслом, наполняя таковым сам акт пребывания-здесь (как сказали бы философы), делая присутствие напряженным и многомерным. Проект просуществовал достаточно долго для такой нехарактерной в клубной Москве 2000-х конфигурации, иногда сбываясь, а иногда проседая, и тогда глубина превращалась в многозначительность, а сложность — в манерность. Публика была, пожалуй, скорее не готова включиться в действо, среди стержневых участников которого — Левкин, Чернов, Иличевский, Драгомощенко — знакомые лица. Материальной фиксацией этого начинания стал альманах «Фигуры речи» (налицо перекличка с названием парщиковского цикла «Фигуры интуиции»), презентирующий искомую Сергеем Соловьевым литературу поиска и изыска (именно в ее единстве поэзии и прозы) — уже читателям.

Вадим Месяц поступает иначе, инсталлируя стилевую установку парщиковской школы в рамки, более дружественные современной действительности, развивающей культуру как совокупность проектов. Его проект «Русский Гулливер», так же как соловьевские мистерии, направлен на поиск «новой универсальности» и базируется на сплоченной группе авторов, вышедших из среды метареалистов. Соединение литературы и «жизни» в мифологическо-ритуальном синкретическом единстве (возврат к мифу, размывание границ «искусства» и «действительности» — неизбежное следствие стилевой установки на «сложность») декларировано на сайте проекта: «Русский Гулливер — проект мировоззренческий, самостоятельная платформа для поэзии, декларирующей ответственность по отношению к поэтическому слову, как основной приоритет, альтернативный способ жизни, активная ячейка сопротивления обывательской цивилизации. Это не только издательство, это скорее содружество литераторов, пытающихся обратить поэзию к ее мифологическим истокам, вернуть в нее силу, энергию, способность помочь и спасти. Поэзия для нас — не филология, не игра, а прежде всего духовная практика, близкая к религиозной, предполагающая не только литературную работу, но и действия: ритуалы, обряды, молебны…»[14]. Такой подход, поддерживаемый активностью инициативной группы, действительно охватывает разнообразной деятельностью все области литературы. За шесть лет существования «Русский Гулливер» стал крупным издательским проектом, специализирующимся на поэзии, и сделал ту литературу, которая в 2005 году, по словам Сергея Соловьева, была «тонким слоем, <…> который при нынешней низкой облачности почти невидим»[15], не только видимой, но и, пожалуй, «модной» (разумеется, в кругах тех, для кого вообще могут быть «модными» подобные вещи). Разумеется, это усилие по возвращению в литературу сложности не было бы успешным, если бы среда для этого не созрела.

Показателем этого, пожалуй, может быть сюжет достаточно локальный, но вместе с тем — репрезентативный. Группа молодых авторов во главе с Кириллом Корчагиным и Александром Мурашовым издала в 2011 году альманах «Акцент», явным образом отталкивающийся от популярных у предыдущего поколения (конца 60-х — 70-х годов рождения) стратегий письма как от упрощающих и противопоставляющий им «обсуждение поэтик, отклоняющихся от крайне индивидуализированного (что не значит индивидуального) поэтического высказывания и стремящегося если не уйти от мира предметов, то хотя бы прозреть в нем образ чего-то большего»[16]. Этот «образ чего-то большего» сродни устремлению к сути вещей в метареализме. Однако этот проект полностью поколенческим все же назвать нельзя. Редакция альманаха привлекает в него и старших авторов, близких по установке (несмотря на видимую их разность). Среди 30-летних это прозаик Сергей Соколовский, а среди самых старших — Аркадий Драгомощенко, один из авторов «парщиковской семьи». Альманах был замечен и вызвал известное раздражение в литературной среде, причем как клубной, так и толстожурнальной, именно этой претензией на сложность. Мы же в этой ситуации не можем не отметить имя Драгомощенко в значимой позиции.

Так что пессимистические слова об отсутствии у современников интереса к творчеству Парщикова, пожалуй, преждевременны. Теперь Парщиков может быть репрезентирован как гуру «новой сложности» и перечитан. К тому есть и иного рода — экстралитературные, «премиальные» — предпосылки.

Интересно, что установка на «новую сложность», похоже, наиболее продуктивно реализует себя не в поэзии (трудно припомнить кого-либо из поэтов 70 — 80-х годов рождения, для кого прямое влияние Парщикова стало принципиальным, а косвенное нужно выявлять специальным усилием), а в прозе. В произведениях Иличевского, который прямо называет Парщикова своим учителем, они прорвались в мейнстрим, ошеломив непосвященных сложностью и стилистической сгущенностью[17].

3

Есть любопытный текст — разбор Иличевским поэмы «Нефть», где взгляд на учителя становится для автора во многом осознанием себя самого[18]: многое, что увидено при чтении Парщикова, потом станет основой тогда уже задуманного романа «Перс».

«Нефть» — это до предела сжатый текст. Вот первые две строфы:

Жизнь моя на середине, хоть в дату втыкай циркуль. Водораздел между реками Юга и Севера — вынутый километр. Приняв его за туннель, ты чувствуешь, что выложены впритирку слои молекул, и взлетаешь на ковш под тобой обернувшихся недр.

И вися на зубце, в промежутке, где реки меняют полярность, можно видеть по списку: пары, каменюги и петлистую нефть. Ты уставился, как солдат, на отвязанную реальность. Нефть выходит бараном с двойной загогулиной на тебя, неофит[19].

В одном из писем Парщиков дает что-то вроде реального автокомментария, который позволяет «поймать» законы сжатия: «Первая строка — перифраз Данте, довольно обычный подход, и взят из-за цифры моего тогдашнего возраста. Водораздел — место на Валдайской возвышенности, где часть рек берёт начало и устремляется к югу, а другие бегут на север. Странные сто километров или около того, где меня в прямом смысле посетили ощущения прозрачности земной коры и я видел ископаемые, залежи нефти, складки, где она находится. Нефть — планетарная кровь. Но для меня — чистый промежуток между органикой и неорганикой. Как можно представить себе промежуток как пространственную форму, не связанную со своими границами? Она всегда наводит на представления о подвешенности. Как в стихотворении Баратынского „Недоносок”, о чём мне впервые написал Саша Иличевский. Я и сам себя ощущал подвешенным, словно на зубце ковша гигантского экскаватора, чьи зубья напоминали какую-то ивритскую букву. Экспозиция в первой строфе описательная: нарушение баланса, взлёт, откуда можно начинать „рассказ”. Обретение голоса и площадки, что ли. Человек взлетает, словно выкопанный, словно отделённый от материнских клеток, земля под ним вертится, само собой. Родовое ощущение»[20].

Первый импульс — зрительный и ассоциативный. Отнюдь не умо-зрительный, а напрямую — от видения к идее. Вещь являет у Парщикова свою суть как видимую — словно платоновский эйдос. И просто — называется. То есть это только «снаружи» метафора. Изнутри — имя. Образ здесь особого сорта — отображающий не впечатление, а предшествующее ему усилие — процесс, то есть растянутое в длительность «схватывание» вещи. «Экскаватор» — целое — здесь не в подтексте, а в предтексте. Он может быть, а может не быть дорисован, поскольку включен в «зубец» и дан суггестивно. Такой способ письма можно назвать феноменологическим.

Примерно такой тип отображения Парщиков, видимо, и называл «фигурой интуиции». «Образ оставляет след, форму, но эта же форма — и ловушка одновременно, вместилище какой-то субстанции, показавшей себя в сопоставлении, напряжённом памятью и будущим временем; одна из характеристик этого появления — ошеломительность. Я же и говорю: фигура интуиции поэтому», — писал он в одном из своих набросков, уже постфактум осмысливая одноименный цикл стихов[21].

Парщиков означивал словами переживание видимого пространства и — вторым эшелоном — интерпретировал пережитое.

Иличевский пытается ввести сюда еще одно измерение, казалось бы парщиковскому миру противопоказанное, — длительность, время, но делает это максимально бережно. Однако он натягивает парщиковские интуиции на раму умозрения, используя для анализа «Нефти» порождающие модели — математическую (топологическую) и мифологическую, которые оказываются метафорически тождественны друг другу: стихотворение Парщикова трактуется как рассказ о переходе от мифа к катастрофе и одновременно — от идеальной сферы к зловещей ленте Мёбиуса. Нефть же интерпретируется как исток, начало бытия, но одновременно и «образ катастрофы субъектно-объектного различения, а также: причинный образ возникновения дискретных серий, порождающих время»[22].

Математика, каббала, семиотика даются Иличевским как равнозначные языки, тождественность которых — эквивалент взаимосвязи (тождественности) самих вещей. Само письмо в этой системе оказывается констатацией катастрофы — поскольку подлежит времени, но стремится его преодолеть.

Парщиков организует письмо как поиск точки присутствия-в-мире (как сказали бы философы), как предъявление самого метода.

Иличевский смотрит на эту ситуацию извне, что позволяет ему отторгнуть от себя альтер эго — героя, который сознательно отправляется на поиски истока — в пространстве взаимотождественных кодов, выглядящем как прозаическая квазиреальность. Точка сборки его так называемых «романов» (на самом же деле — поэм, написанных в строчку) — вовсе не сюжет (который он, как говорят критики, «не умеет строить»), а само «схватывание» героем видимого мира, его понимающее зрение.

Левкин — абсолютно самобытный писатель и ровесник Парщикова, но вольно или невольно совпадает с ним на глубинном, неуловимом уровне текстопорождения — от ранних рассказов до романа «Марпл» Левкин ловит «фигуры интуиции». И когда он пишет о Парщикове в феноменологическом ключе, то кажется, что он описывает и свой собственный творческий принцип: «…происходит движение, перемещение вдоль всей линейки от полного якобы себя отсутствия до чего угодно вещественного, плюс сопутствующие личные переживания в материальной форме. И обратно. Всякий раз испытывая очевидное удовольствие от очередного исполнения этого кунштюка, новой внятной реализации своего отсутствия, не-бытия тут. Ну, разумеется, с удовольствием проживая и переживая все, что происходит по ходу этого перемещения. И это есть вполне единственный подход к художественным практикам конца XX — начала XXI века»[23].

Переживание присутствия (неприсутствия), его подробностей и конфигураций — этим наполнена левкинская проза (отсюда и обилие в ней «стертых» глаголов — «иметься», «быть»). Вот как в его последнем по времени написания романе «Марпл» рассуждает герой, чьим мышлением, собственно, и созидается материя повествования: «Значит, в Риге имелась некоторая двусмысленная ткань, наличие которой ощущалось душевно чуткими и не защищенными от нее россиянами, заставляя их несколько съеживаться и понтоваться, находя в том механизм защиты. Но, конечно, такой механизм был слишком ненадежен, чтобы под его охраной войти в город Ригу самостоятельно. Значит, в данном месте имелся генератор инаковости…»

«Двусмысленная ткань», «генератор инаковости» — призрачные вещи, «мыслевещи». Они сродни парщиковским метафорам, но помещенным в жесткую нарративную структуру.

Проза Левкина на внешний взгляд абсолютно не похожа на прозу Иличевского. Во-первых, потому, что ее «прозаический» статус не вызывает сомнения у читателя: если в мифологическом пространстве Иличевского нарратив не выстраивается, ввиду его невозможности (романы Иличевского во многом и держатся энергией одоления этой невозможности), то Левкин, напротив, работает именно с сюжетом. «Установка на сложность» здесь работает обратным, чем у Иличевского, образом: сюжет и вообще «нормальная» прозаическая структура в этом случае срабатывают как преломляющая поверхность. Носителем основной стилевой установки является сознание героя, в котором — «фокус» повествования. Миф, у Иличевского наполняющий мир, у Левкина — лишь принцип осмысления мира, в котором герой вынужден нормальным образом жить. На границе «мира» и «сознания» и рождаются «фигуры интуиции» (Левкин предпочитает называть это «штуками»). И герой в итоге «залипает» в них, оказываясь как бы в параллельном пространстве.

Общность установки, однако, не уничтожается разностью поэтик. Все это лишь показывает, что институциональная граница, существующая между поэзией и прозой, — литературная специализация, не предполагающая встречи этих двух областей в единстве разговора, — условна. Стоит лишь изменить угол зрения — и мы увидим общие для всей литературы импульсы и процессы. Таков нынешний поворот к «новой сложности», ознаменованный не только появлением новых имен и текстов, но и чреватый переосмыслением старого и давно известного. На наших глазах, кажется, происходит описанный Тыняновым процесс превращения маргинального в магистральное. И проза оказалась, как это ни странно, более полно в этом процессе задействована: процессы, идущие в ней, «подтягивают» к себе поэзию (а не наоборот).

Сложность, привычный для поэзии ингредиент, погруженный в вещество прозы, дает невиданные реакции.

Иличевский — разительный, но уже не единственный пример. Когда я читала первые вещи Иличевского, я никогда не думала о нем в категориях «мейнстрима» — слишком чуждо было все это сколько-нибудь массовому вкусу, и чуждо именно в силу организующего принципа. Но ученик стал известен, и с ним учитель — Парщиков — вернулся читателю.

4

Парщиков пишет Вячеславу Курицыну: «…если говорить о поэтах близкого мне склада, то очевидно, что там все еще впереди, потому что для объезда тех мощностей, которые получили раскачку просто до одурения подкожным языком, нужно физиологическое взросление, и, подобно итальянским герметикам или новогреческой плеяде, они получат выразительность на других возрастных ступенях, чем те, кто набрел на материал с более мягкими углами и решениями <…> Не оплошно и Володя Аристов употребляет школа, а не направление, т. е. констелляция обретет полноту только при возникновении учеников, и мне интересно, достигнет ли банда такой кульминации и в какой неожиданной форме появятся пресловутые ученики»[24].

Кажется, прогноз сбылся.

_______________________________[1] Опрос, посвященный «традиции» и опубликованный в журнале «Воздух» (№ 4 за 2010 год) показывает, что «традиция» понимается именно диахронически, но вместе с тем не как общий, групповой «канон», а как предмет свободного, индивидуального выбора. [2] К у з ь м и н   Д м и т р и й. Постконцептуализм. Как бы наброски к монографии. — «Новое литературное обозрение», 2001, № 50. [3] «10/30. Стихи тридцатилетних». М., «МК Периодика», 2002. [4] Из-за чего Сергея Гандлевского, например, то и дело причисляют к «концептуалистам». [5] См.: «Неканонический классик: Дмитрий Александрович Пригов». М., «Новое литературное обозрение», 2010. [6] См. заметку-отчет Т. Бонч-Осмоловской и А. Привалова на сайте «Новая литературная карта России». [7] Я убеждена, что происходящее на «литературной сцене» — всегда неслучайно. Это своего рода симптом, выявляющий глубинные динамические процессы, идущие в литературе, — процессы борьбы установок, стилевых доминант и т. п. [8] К у к у л и н   И л ь я. Агентурный отчет о воскрешении чувств (поэзия Алексея Парщикова в европейском культурном контексте. — «Комментарии. Журнал для читателя», № 28. М., «Русский Гулливер», 2009. Далее — «Комментарии» с указанием страницы. [9] Статья писалась летом 2011 года. Есть ощущение, что историческое время, с осени 2011 года начиная, претерпело существенное ускорение. Многие тенденции, отмеченные автором статьи, внезапно ушли, многие — развились по несколько неожиданной траектории. Так, внелитературные факторы выстроились таким образом, что тезис о «последней эпохе широкой известности», пожалуй, преждевременен. [10] Не будучи свидетелем событий, я опираюсь в своих выводах на имеющиеся мемуары и устные свидетельства. [11] А р а б о в   Ю. Метареализм. Краткий курс. — Сайт «Метареалисты и другие. Поэтика потерянного направления». [12] «Литературовед и философ Михаил Эпштейн о метареализме в русской поэзии (из статей 80-х — начала 90-х)». — В кн.: «Поэты-метареалисты: Александр Еременко, Иван Жданов, Алексей Парщиков». М., «МК-Периодика», 2002, стр. 218. [13] Э п ш т е й н   М и х а и л. Космизм и приватность. Памяти Алексея. — «Комментарии», стр. 54. [14] «Русский Гулливер, проект мировоззренческий». [15] Аннотация к книге «Фигуры речи. Книга 1. Замок (+CD)» (М., «Запасный выход», 2005). [16] «Акцент». Альманах. М., издание. [17] Речь идет, разумеется, о «ранних» текстах автора, часть которых вошла в изданную «Русским Гулливером» «Бутылку Клейна» и о его романах «Матисс» и «Перс». «Математик» — произведение, написанное уже в иной, гораздо более беллетризованной, манере. [18] И л и ч е в с к и й   А л е к с а н д р. «Нефть» и «Долина транзита» А. Парщикова. — И л и ч е в с к и й А л е к с а н д р. Гуш-Мулла. М., «Время», 2008. [19] «Поэты-метареалисты: Александр Еременко, Иван Жданов, Алексей Парщиков», стр. 119. [20] П а р щ и к о в А л е к с е й. Наброски. — «Комментарии», стр. 202. [21] Там же, стр. 205. [22] И л и ч е в с к и й  А л е к с а н д р. Гуш-Мулла, стр. 286. [23] Л е в к и н  А н д р е й. Линия Парщикова. — «Комментарии», стр. 68. [24] «Алексей Парщиков — Вячеслав Курицын. Переписка». — «Комментарии», 1997, № 12;

Первая публикация - "Новый мир", 2012, №1 скачать dle 12.1

literratura.org

«Развитие литературы вошло в стадию застоя» » Лиterraтура. Электронный литературный журнал

Анна Кузнецова – один из наиболее ярких литературных критиков середины и конца 2000-х. Придя в профессию, она сразу же обратила на себя внимание полемическими и бескомпромиссными статьями, в которых будто бы ставила диагноз современной литературе. Однако после ряда резонансных выступлений (и десятилетнего ведения «знаменской» рубрики «Ни дня без книги») Кузнецова приостановила «выступления» в амплуа критика. О причинах этого решения, отсутствии профессионального пространства и монетизации литературного процесса с Анной Кузнецовой, заведующей отделами библиографии и публицистики журнала «Знамя», поговорил Владимир Коркунов. ________________

– У «чистокровных» поэтов часто спрашиваю их определение поэзии. У вас хочется спросить, что такое критика.

– Критика как занятие – это высокоорганизованная жизнедеятельность, построенная на природной способности воспринимать вторичное (текст) как первичное (жизнь). Критика как явление – это культурное поле, создаваемое множеством свободно высказываемых мнений. Критика как инструмент литературного процесса – это полилог субъективных истин, в стремлении к объективности обретающих аргументацию.

Но я не «чистокровный» критик, можете меня не слушать. Училась я на семинаре поэзии (семинар Е.Б. Рейна, 1996 - 2001), публиковала стихи в «Арионе», в «Знамени» печатала прозу, а большинство моих статей ближе к публицистике, потому что мне безумно жаль исчезновения из литературной реальности критики с её возможностями.

– Вы в критике уже 17-ть лет. Из них с «рукой на пульсе» и регулярными печатными высказываниями – 13-ть. Почему вы ушли из критики и – конкретно – оставили рубрику «Ни дня без книги»? Вы же говорили, что получаете огромное удовольствие, находясь в эпицентре литературного процесса.

– Удовольствие, конечно, могучий стимул, но не основополагающий. Принимаясь за что бы то ни было, я задаю себе две пары вопросов. Сначала такие: нужно ли это мне и нужно ли это ещё кому-то. Потом другие два: будет ли здорово, если я буду это делать, и будет ли катастрофа, если не буду. Затем взвешиваю ответы на неких внутренних весах. За десять лет существования рубрики «Ни дня без книги» этот баланс изменился – всё ведь исторично…

Начну с того, зачем это надо было мне. Правду об этом я сказала случайно (как это всегда и бывает) одному-единственному человеку, который может и не помнить этот разговор, и вот сейчас скажу вам. На каком-то из литературных мероприятий, когда все уже расходились, я сказала это Сергею Костырко, который пытался завести со мной полемику в своём интернет-проекте, а я на это не пошла… Как бы извиняясь, я попыталась объяснить ему, что он профессионал, а я нет, моя рубрика – это побочный продукт совсем другого интереса. Во всех без исключения книгах я ищу только одно: как люди, скажем так, сосуществуют с вопросами, не имеющими ответов. Есть вещи, которые невозможно обсуждать в простом общении, и книги, на мой взгляд, пишутся именно поэтому. Причём все, в любом жанре, от публицистического сборника и литературоведческого исследования до романтической сказки. Закрывается ли человек от своей экзистенции, ищет ли ответы, не веря, что их нет, или даже не подозревает о возможности такой рефлексии, – книга проявит уже на уровне формы. Вот это я и вычитываю для себя: на чём книга стоит, каковы отношения автора с непредсказуемостью жизни и неминуемостью смерти – всё это всегда проговаривается помимо самих слов, а владение критическим инструментарием позволяет это считывать. Чужой уникальный опыт, для которого нет прямых слов, мне долгое время был нужен для настройки миропонимания.

Профессиональная сторона этого дела была ширмой для окружающих, оправданием такой роскошной траты времени и прививкой от сумасшествия. Поэтому всё и кончилось. Представьте: десять лет ни дня без книги – а за окном движется жизнь, и она меняется. А ты живёшь в башне из слоновой кости, хорошо это осознаёшь и начинаешь подозревать: не потерялось ли чутьё? Не пора ли сделать перерыв? Как на любой дегустации время от времени нужно пить воду, так и читать надо переставать, возвращаясь к жизни. Десять лет – срок, заставляющий сделать остановку. Если снова захочется, будут условия и кому-то, кроме меня, это понадобится, – можно будет повторить.

Боюсь только, что культурное поле для этого слишком упростилось. Книжный бизнес, слившийся с литературным процессом, изменил условия бытования критики: критическое мнение воспринимается как экспертное. Если что-то требуется продать, нужно сделать товару рекламу – при чём тут критика, зачем она? Нужна чёткая экспертная оценка, однозначная и на века. Когда я писала о какой-то книжке в 2007 году – это было мнение, сформировавшееся в той точке времени о той конкретной книге, которая именно тогда именно так именно для меня прозвучала. И когда теперь автор лепит то моё высказывание на новую книгу, написанную через десять лет и, допустим, не оправдавшую тогдашних ожиданий, он цитирует меня как эксперта, раз и навсегда давшего знак качества его творчеству, – и я ничего не могу с этим поделать. Только объяснить разницу между критикой и экспертизой. Рассказать о невозможности экспертизы на поле неточных наук. Предостеречь: любая «экспертиза» в вопросах литературы – всего лишь скрытая реклама. Вот только кто слушать будет?

Мои постоянные выступления в жанре критической статьи окончились как раз такими объяснениями и предостережениями: в 2008 году я опубликовала большую статью, разделённую на две части, одновременно в двух журналах: часть, посвящённую поэзии, – в «Арионе» под заголовком «Пир и хор: поколение ноль», часть о прозе – в «Знамени» под заголовком «Три взгляда на русскую литературу из 2008 года». С тех пор писать статьи мне не о чем – развитие литературы вошло в стадию застоя. Всё, о чём я написала в 2008 году, вошло в силу, устоялось и подмяло под себя живые явления. Сражаться с этим бесполезно, констатировать неинтересно.

Все последующие мои критические высказывания – результат редакторской гениальности Алексея Давидовича Алёхина, способного заставить критика писать даже когда он этого не хочет, или, если это вышло в «Знамени», ситуации «если не я, то кто». Например, я никак не могла добыть рецензию на стихи Алексея Улюкаева – все отказывались. Вероятно, боялись прослыть пишущими про политиков за деньги. Как завотделом мне пришлось написать эту рецензию самой, и это было интересно – в том самом экзистенциальном аспекте, о котором я говорила. Гонорар за эту рецензию был тот же, что у других рецензентов…

– В журнале действительно отказались от гонораров?

– Отказались авторы, которые захотели сделать такой жест. Остальным готовы его платить, если наладится финансовое положение. С зарплатами в «толстых» журналах история та же – не думайте, что авторы крайние.

– Вернёмся к нашей теме: в чём задача критика, каковы его критерии оценки?

– Критерии у каждого критика свои. Давая оценку, он их, как правило, предъявляет. А профессиональная задача критиков с их критериями – создать среду для профессионального роста писателей, то есть обеспечить бытование литературного процесса. Литературный процесс сейчас вытеснен премиальным и книгоиздательским, где критик не нужен, а нужен эксперт. Поэтому и критика, лишаясь профессиональной реализации, становится просто литературным жанром.

– Вы говорили, что не сумели найти профессионального пространства. То есть это разочарование?

– В какой-то мере. Я понимаю, что слишком многого хочу. Если помните три основные концепции истины – согласие мышления с независимым миром (классическая истина, критерий – подтверждаемость), согласие мышления с самим собой (истина когеренции, критерий – непротиворечивость) и согласие мышления со стремлением к успеху (прагматическая истина, критерий – эффективность), то за последнее десятилетие настало полное торжество прагматической истины, и люди уверенно заняты личным успехом, прежде всего материальным, а потом уже всякими отвлечённостями. Поэтому идеалистам-максималистам только разочарование и остаётся. Литературная среда – моя третья среда обитания, по первому образованию я музыкант – там есть среда, но очень замкнутая и специфическая; ещё лет десять я провела с художниками – там всё трагично, поскольку крутятся большие деньги. Литературное пространство казалось в этом смысле обнадёживающим – здесь за большие деньги ничто не продаётся. Но деньги пришли и сюда. «Большая книга» не наделала такого безобразия, какое обещал культурный уровень её директора, но соцзаказ она неизбежно навязывает, литературное поле предельно упрощает, литературную жизнь выстраивает под себя. Последние десять лет стало неинтересно и не нужно писать большие критические статьи – они ни на что не влияют и становятся средством самовыражения автора. Разочарованность и выгорание в последнее десятилетие накрыло почти всех. Это качество наступившего времени.

– Что вы считаете главным достижением своей критической деятельности, на что вам удалось повлиять?

– На уровень «Большой книги». В 2006 году я написала статью «Кому принадлежит искусство, или Революция менеджеров в литературе», где рассказала, чего можно ожидать от только что учреждённой «Большой книги» на основании уже известной литературтрегерской деятельности её директора (премия, учреждённая г-ном Урушадзе накануне «Большой книги», была за гранью добра и зла, при этом, видимо, вполне убедила чиновников, доверивших ему «Большую книгу»). После того как статья вышла в «Знамени», г-н Урушадзе позвонил С.И. Чупринину с обиженными вопросами, тот как опытный администратор правильно воспользовался этим вниманием, и в состав жюри премии вошёл достаточный для обеспечения её приличного уровня процент хороших профессионалов.

– Вас туда звали?

– Да.

– Что вы ответили?

– Что не пойду под начальство профана.

– В «Знамени» вам приходится немало работать с начинающими рецензентами – нередко студентами Литинститута. При этом многие «толстяки» к неофитам относятся настороженно… Почему вы работаете со студентами, благодарная ли это работа?

– У меня нет учительских амбиций, я не люблю преподавать, потому что ничего не знаю. Чем больше я погружаюсь в какой-нибудь предмет, тем глубже понимаю, что за пределами любого знания лежит огромное поле неведомого, и утверждаюсь в убеждении, что знать вообще ничего нельзя… Мне всё равно, студент передо мной или пенсионер, толковые рецензии писали и те, и другие. Равно как и бестолковые. Для меня ценно, что человек любит читать и хочет говорить о книгах, потому что я сама это люблю. И я просто излагаю форматные требования, а потом мы с автором проходимся по результатам – дорабатываем получившийся текст, если нужно. Работа эта благодарная, если человек интересно мыслит и хорошо излагает. У меня был такой случай: молодой человек очень хотел писать рецензии, я отнеслась к нему со всей симпатией, но текст он прислал чудовищный. Я отметила красным выражения, которые следовало заменить (покраснел почти весь текст), и сказала ему: «Давайте так: если вы не понимаете, почему это выделено красным, просто больше не пишите». Через год он робко попросился попробовать ещё раз. Результат был тот же… В Литинституте очень много способных людей, вот, например, в июльский номер этого года вошли семь рецензий, написанных дипломниками, попросившимися на практику. Практически все, кто пришёл, люди с разных семинаров, оказались способными критиками. Это рекорд, такого ещё не было, очень умный и талантливый курс. Однако после преддипломной практики, как правило, ребята навсегда исчезают – начинают зарабатывать деньги, свободного времени остаётся мало, и занимать его чтением и рецензированием становится жалко.

– В одном из прошлых интервью вы говорили о культуре и о её влиянии на талант. Мандельштам в безвоздушном пространстве родины создавал выдающиеся вещи, а эмигрировавший Иванов на воздухе свободы только в последних книгах полностью раскрылся как поэт. Неужели обстоятельства могут создать поэта? Как вообще культурный фон конструирует поэта?

– Ну что вы, поэт – не конструкт, создать поэта могут только парнасские боги... Обстоятельства могут его обстоять – и тем самым либо сохранить, либо задушить, как всё живое и нежное. Свобода неуловимого Джо (которого никто не ловит, потому что он никому не нужен) – обстоятельство столь же губительное, сколь и пригляд Сауронова ока. Можно сказать, что оба поэта погибли в трагических обстоятельствах. А сильное поле культуры как раз на поэтов влияет непрямо, поэзия – совершенно особая материя и уникальная деятельность.

– Современная культурная среда способна дать нового гения?

– Гения даёт не среда, гений сам по себе. А среда его поддерживает или убивает. Прагматическая среда для гения убийственна. Для поэтического уж во всяком случае.

– В гении сегодня записывают едва ли не с пелёнок… Прочитала хорошенькая девочка несколько не самых дурных стихов – потенциальная участница шорт-листов премий… Как вы относитесь к такому признанию, не вредит ли оно? Как сделать так, чтобы не вредило?

– По моим наблюдениям, эта проблематика уже неактуальна. Если сейчас девочку записывают в гении, значит, это кому-нибудь нужно.

– Перепроизводство литературных текстов – проблема? Как в эпоху интернета выделить из потока общекультурного — хорошее?

– «Большая книга» справится.

– Вы говорили, что филологическая критика вредна для литературы, что она – цитирую – дыра, для проникновения чего угодно. Но это же не всегда плохо! Вы не находите, что каждый текст может быть продуктивно разобран; даже если текст низкого уровня, сама работа над разбором слов может быть продуктивной?

– На мой взгляд, вылазки филологов на территорию современности редко обходятся без диверсий, даже если у лазутчиков не было дурных намерений. Причина одна: научное мышление безоценочно. Учёному всё интересно, у него отключен оценочный аппарат, он ко всему относится благожелательно. Попадая туда, где ещё не произведен вкусовой отбор, он хватает что попало, что привлекло его любопытный глаз чем-то достойным изучения, а изучения достойно всё… Продуктивный разбор текстов низкого уровня может принести пользу психологии, социологии, самой филологии, но не литературе. Потому что графоман, давший материал филологу, пойдёт с гордо поднятой головой: обо мне диссертации пишут! Повторяю: учёному всё интересно, потому что все явления мира достойны научного внимания. Перенесение научных критериев на литературное поле неправомерно, здесь «интересно» – оценочный эпитет с положительной коннотацией. Но это все тоже о прошлом, это зло также померкло и растворилось в наставшей тьме: критики сейчас по большому счёту нет. Ни филологической, никакой.

– Да, критика потеряла влияние на умы. Она уже не является фарватером в книжном мире. По большей части это или реклама, или внутрицеховой текст… Возможно ли вернуть ей прежние позиции?

– Нет. Бизнес не допустит.

– Как почувствовать мертворождённость текста?

– А как почувствовать любовь? Либо чувствуешь, либо нет. Технологии не существует. В этом главная проблема критики: нет общедоступных инструментов и общепринятых критериев, они у каждого критика свои. Поэтому только в полилоге множества критиков – в критической полемике – рождается истина о литературе и о конкретных текстах.скачать dle 12.1

literratura.org

---

Смотрите также

• 
  Диета худеем правильно из журнала
• 
  Какой журнал опубликовал рассказ тургенева
• 
  Журнал посещения предприятия посторонними лицами
• 
  Какой журнал опубликовал рассказ тургенева
• 
  Журнал посещения предприятия посторонними лицами
• 
  Школа модниц журнал для девочек
• 
  Школа модниц журнал для девочек
• 
  Слово редактора журнала как писать
• 
  Слово редактора журнала как писать
• 
  Журнал зож фракция асд 2
• 
  Журнал зож асд фракция 2