Это интересно
- ОКД
- ЗКС
- ИПО
- КНПВ
- Мондиоринг
- Большой ринг
- Французский ринг
- Аджилити
- Фризби
Опрос
Полезные ссылки
РКФ
Все о дрессировке собак
Стрижка собак в Коломне
Поиск по сайту
Читать онлайн "«Подвиг» 1968 № 05" автора Журнал 'Подвиг' - RuLit - Страница 83. Читать журнал подвиг
«Подвиг» 1968 № 01 читать онлайн
Д.Морозов, А.Поляков. Оглашению не подлежит
1. Гудят провода над Россией
50-летию ВЛКСМ
посвящаетсяНад заснеженными просторами России занимается неторопливый мартовский рассвет 1921 года. В предрассветной тишине на мартовском тревожном ветру гудят басовыми аккордами телеграфные провода. Они бегут из Москвы на юг, вдоль железной дороги, мимо сожженных станций и поселков, и неслышная посторонним звучит в них, как биение пульса, телеграфная дробь. Москва вызывает Ростов-на-Дону. Разговор по прямому проводу.
МОСКВА: У АППАРАТА ПРЕД ВЧК ДЗЕРЖИНСКИЙ И ТОВ АРТУЗОВ ТЧК
РОСТОВ: У АППАРАТА ЗАМ ПОЛНОМОЧНОГО ПРЕДСТАВИТЕЛЯ ПО СЕВЕРНОМУ КАВКАЗУ НИКОЛАЕВ ЗПТ ПРЕД ДОНЧК ЗАВКИН ТЧК
МОСКВА: СООБЩИТЕ ЧТО ВАМ ИЗВЕСТНО О ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ОРА НА ТЕРРИТОРИИ ДОНСКОЙ ОБЛАСТИ ВПР
РОСТОВ: ОБЪЕДИНЕННАЯ РУССКАЯ АРМИЯ ЗАСЫЛАЕТ ИЗ СОФИИ ТЕРРОРИСТОВ
МОСКВА: ЗДЕСЬ ЕСТЬ СВЕДЕНИЯ ЗПТ ЧТО ВРАНГЕЛЬ В СОФИИ ГОТОВИТ ДЕСАНТ НА ЧЕРНОМОРСКОЕ ПОБЕРЕЖЬЕ ЗПТ ПЛАЦДАРМ ДЛЯ ВЫСАДКИ ГОТОВИТ ПОДПОЛЬНАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ ОРА ЗПТ С ЦЕНТРОМ В РОСТОВЕ ТЧК К ВАМ ЗАСЫЛАЕТСЯ АГЕНТУРА ТЧК ЦЕНТРОМ РУКОВОДИТ КРУПНЫЙ ЦАРСКИЙ ГЕНЕРАЛ ФАМИЛИЯ НЕИЗВЕСТНА ТЧК В СОФИИ ЕГО НАЗЫВАЮТ «ВАЖНОЕ ЛИЦО» ТЧК СООБЩИТЕ ЧТО ЗНАЕТЕ ОБ ЭТОМ ТЧК
РОСТОВ: (после паузы) ДОПОЛНИТЕЛЬНЫХ СВЕДЕНИЙ НЕТ ТЧК ОРГАНИЗУЕМ ПОИСК
МОСКВА: КТО ИЗ ТОВАРИЩЕЙ БУДЕТ РУКОВОДИТЬ ЭТОЙ ОПЕРАЦИЕЙ ВПР
РОСТОВ: ТОВ ШАТАЛОВ ЗПТ ТОВ ЗЯВКИН ЗПТ ТОВ НИКОЛАЕВ ТЧК
МОСКВА: У АППАРАТА ТОВ ДЗЕРЖИНСКИЙ ВСЕХ ТОВАРИЩЕЙ ЗНАЮ УВЕРЕН В УСПЕХЕ ТЧК ПРОСЬБА СЧИТАТЬ РАБОТУ САМОЙ УДАРНОЙ ТЧК НЕЛЬЗЯ ДОПУСТИТЬ ВОЗРОЖДЕНИЯ ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ НА ДОНУ ТЧК ФЛОТ ВРАНГЕЛЯ ПОКА В БИЗЕРТЕ ТЧК О ВСЕХ ПЕРЕДВИЖЕНИЯХ БУДЕМ ИНФОРМИРОВАТЬ ВАС ТЧК ВОЗМОЖНА ПЕРЕБРОСКА ДЕСАНТА НА ИНОСТРАННЫХ СУДАХ ТЧК ГЛАВНОЕ ПАРАЛИЗОВАТЬ ПОДПОЛЬЕ С КОМ ПРИВЕТОМ ДЗЕРЖИНСКИЙ ТЧК
В небольшой комнатке на верхнем этаже здания Донской чрезвычайной комиссии два усталых человека молча смотрели на ворох бумажной ленты, лежавшей на полу.
— Что думаешь? — сказал один из них, высокий, широкоплечий, с темными, коротко подстриженными усами.
— Неудобно получается, — сказал второй, — в Москве знают о делах на Дону больше, чем мы.
— У них информация из Софии.
— А концы здесь. Нужно искать.
Шагнув от стены, усатый собрал с пола телеграфную ленту. Широкими ладонями он смял ее в огромный белый клубок.
Он извлек из клубка оборванный конец ленты, бережно, сантиметр за сантиметром, освобождая ее от петель.
— Где он, этот кончик? — сказал Зявкин, положив кулак на холодный каменный подоконник. — Это, брат, задача.
— Ясное дело, трудней, чем банду в камышах выловить. Ну, мы тебе, Федор, опытных ребят подберем. Словом, спать сегодня не придется, займемся планом. Первым делом всякой операции нужно шифрованное название.
— «Клубок» подойдет? — спросил Зявкин.
— А что же, отлично, — Николаев, накинув на плечи кожаную куртку, присел к столу.
— Итак, что у нас есть? Без малого — ничего.
2. Его высокоблагородие есаул Филатов
Есаул Филатов умел владеть собой. Поэтому, когда в дом в станице Пашковской, что около Екатеринодара, где он остановился на ночлег, ранним утром ворвались вооруженные люди, он, быстро оценив обстановку, не стал сопротивляться. Их было пятеро, да и снаружи через открытую форточку (есаул любил свежий воздух) слышались людские голоса и фырканье коней.
— А ну, вставай, — сказал есаулу немолодой человек в штатском пальто, подпоясанном офицерским ремнем.
Есаул сел в постели.
— Позвольте, — мирно начал он, — по какому праву…
— Мы из Чрезвычайной комиссии, из Екатеринодара, — сказал он, — из ЧК, значит. Документы имеются.
Есаул нашел в себе силы вежливо улыбнуться.
— Прошу, — сказал он и достал из-под подушки бумажник. — Сделайте милость: уполномоченный окпрода Филимонов. Командирован из Ростова по делам службы для выяснения, так сказать…
— Оружие имеется? — Винтовка все еще смотрела на есаула. Он раздумывал всего несколько секунд.
— В целях самообороны, — сказал он, доставая из-под подушки кольт. — Сами знаете, какое время…
— Так! — сказал чекист. — Петро, посмотри, нет ли там еще чего.
Молодой посмотрел под подушку, ощупал лежавшую рядом одежду.
— Вроде больше ничего, — сказал он.
— Вставай, одевайся, — снова повторил пожилой и только теперь развернул сложенную вчетверо бумажку, переданную ему есаулом.
— Товарищ Филимонов, стало быть. — Он положил бумагу в карман. — Ну хорошо, там разберемся.
Есаул уже ощутил в себе знакомый прилив энергии, который непременно охватывал его всякий раз, когда нависала опасность. Строгая тайна (и конспирация) окружала его поездку в Екатеринодар с поручением подпольного Ростовского центра ОРА. Документы абсолютно надежны.
Он прошел с поднятыми руками через соседнюю комнату, где у стены, сливаясь цветом лица с ее серыми обоями, стояли насмерть испуганные поповны — хозяйки дома. Он вежливо кивнул им и шагнул за порог, где два красноармейца уже караулили Егора Поцелуева, его старого денщика. Впрочем, сейчас он был вовсе не Егором, а Кузьмой Коршуновым, кучером окрпрода.
Едва Филатов ступил из дверей заднего крыльца, как воздух, словно сабельный клинок, полоснул женский крик:
— Он! Он это! Кровопиец! Кат!
Есаул остановился и медленно повернул голову в сторону крика. Молодая женщина билась в руках державших ее конвойных красноармейцев. К есаулу было обращено ее лицо с красным шрамом, пересекавшим его. Он посмотрел в эти неистовые, налитые темным гневом глаза и вспомнил…
Это было еще летом 1919 года, когда он со своим карательным отрядом был на усмирении в одном из сел вблизи Анапы. Там мужики убили двух стражников-казаков. Есаул вспомнил, как он тогда построил на площади всех жителей и сказал им, что должен был бы расстрелять всех мужиков, но смилуется и расстреляет только каждого десятого. Так он и сделал. Там же, на площади, у стены лабаза. Но вот когда дошла очередь до молодого парня в синей рубахе, из толпы выскочила эта женщина. Есаул ударил ее плетью. Люди кинулись бежать. Есаул скомандовал, и каратели со свистом бросились рубить толпу.
Много было карательных операций у есаула Ивана Филатова до и после, но глаза вот этой бабы преследовали его полтора года. Хоть и было это время полно жестокими и опасными событиями. Бои на Дону, бегство в Крым, служба во врангелевской контрразведке, потом нелегальное возвращение из-за границы под именем Филимонова.
libking.ru
Читать онлайн "«Подвиг» 1968 № 05" автора Журнал 'Подвиг' - RuLit
И.Акимов, В.Карпенко. На чужом пороге
В основу этой повести положен действительный случай, имевший место осенью 1944 года на территории оккупированной фашистами Курляндии.
Бомбардировщики налетали вдруг. Они неторопливо кружили над городом, выбирая цели. Далекий рокот бомб был безобиден. Завалы на улицах убирали быстро, и только однажды трамвай не ходил целый день, за что виновные понесли наказание.
Зениток не было — бомбардировщики подавили их в первые же дни. А «мессершмиттов» осталось мало.
Клены посветлели; после дождя вокруг них на плитах тротуара были наклеены листья. В сумерках поднимался ветер. Обер-лейтенант Томас Краммлих надевал плащ и шел в парк. Узкие улицы петляли, вдруг обрывались на маленьких площадях. Он шел, заложив руки за спину. Сначала до кафе «Ванаг», оттуда сворачивал к рынку и дальше вниз, к реке, мимо ратушной площади и кирки. Улицы были безлюдны — после шести встречались только патрули. Когда Томас возвращался, его провожала луна. Луна была красная, как в родной Баварии.
В парке Томас Краммлих уходил в глушь. Здесь было тихо, скамейки бесшумно выступали из тени на чугунных литых лапах; вокруг стояли сирень и жимолость. Можно было чертить хлыстом узоры на дорожке, и никто не мешал думать.
— Если об этих прогулках пронюхают подпольщики, они ухлопают вас, мой дорогой друг, — сказал ему как-то шеф, начальник контрразведки гауптман Эрнст Дитц. — Добыча для них лакомая. И никакой возни. Расскажите хоть, что вы там делаете?
— Читаю Гёте, — улыбнулся Краммлих.
Он действительно всегда носил с собой карманное издание Гёте — избранные философские статьи, но это было скорее привычкой, чем потребностью. В последний раз он открывал книгу в тот день, когда по дороге в Берлин к нему заглянул Отто. Правая рука Отто была на черной шелковой перевязи. Вечером они устроили пирушку на квартире Краммлиха, пели студенческие песни, и пегий от итальянского загара Отто рассказывал гауптману Дитцу, при каких обстоятельствах коллега Краммлих получил удар рапиры в подбородок. Тонкий шрам шел наискосок через правую щеку и прибавлял лицу ту суровость, которой так недоставало мягкому баварскому сердцу обер-лейтенанта.
Наутро Отто улетел, а меньше чем через месяц Томас Краммлих встретил его фамилию в списке казненных сразу же после неудачного покушения на фюрера[1]. Хайль Гитлер! Говорят, подряд несколько суток беднягу пытало гестапо…
Томас Краммлих не боялся подпольщиков. Правда, ему частенько приходилось их допрашивать, и многие после этого, успешно им разоблаченные, были расстреляны, но, как бы ни был труден случай, Краммлих никогда не прибегал к пыткам. Об этом знало начальство, заглазно называвшее его размазней и слюнтяем, знал об этом и противник, на душевное благородство которого обер-лейтенант не без оснований рассчитывал. В этом вопросе, обычно мягкий и податливый, Краммлих был непоколебим. На иронические замечания гауптмана Дитца он всегда неизменно отвечал одно и то же:
— Я с готовностью выполняю свой долг и не смог бы делать этого лучше, прибегая к жестокости и подлости. Слава богу, этого никто от меня и не требует.
Иногда он ходил в костел, но никогда не молился о личном преуспевании: Краммлих был неудачником и давно примирился с этим. Прослужив шесть лет в армии, приняв участие в четырех кампаниях, он оставался в том же звании, в котором и начинал. Причиной этого были два темных пятна в его личном деле. Одно он получил на Балканах, пробыв несколько дней в плену у партизан. Его удалось обменять; мало того, папаша Краммлих, употребив все свое влияние, добился-таки, что сына не перевели в действующую армию, а оставили в абвере[2], но о карьере теперь можно было забыть. Второе неприятное воспоминание было связано с Англией. Томаса Краммлиха забросили туда в сорок втором, и пять месяцев он затратил на маскировку и акклиматизацию. Все шло отлично, пока из Берлина не дали понять, что пора выполнять задание. Он начал действовать и тут же обнаружил слежку, а затем — сказался опыт в контрразведке — понял, что английской секретной службе известен каждый его шаг. Проявив много изобретательности и мужества, Томас Краммлих бежал и сумел возвратиться в Германию. Естественно, славы ему это не принесло.
Обер-лейтенант Томас Краммлих был меланхоликом и патриотом. Он молился, прося господа ниспослать спасение родине. Впрочем, реальных путей к этому спасению он не видел, а рассуждения о роли маленькой личности, эдакого социального атома, в современном историческом процессе приводили его к выводу, что наивысшая мудрость — плыть по течению и стараться сохранить совесть незапятнанной. Еще он думал, что лучше б ему сидеть где-нибудь в тиши да заниматься изучением философии, но раз уж вышло иначе, он считал, что должен пройти вместе с родиной последний трагический путь и разделить ее судьбу.
Спокойная жизнь обер-лейтенанта Томаса Краммлиха кончилась внезапно. Девятого сентября во время дневного налета стокилограммовая бомба попала в дом, в подвале которого спрятался Томас Краммлих. Очнулся он уже в госпитале. Контузия оказалась не такой тяжелой, как вначале думал главврач, но рваная рана на правом бедре заживала медленно, так что Краммлих в первый раз поднялся с койки только в конце месяца. А уже на следующий день гауптман Дитц увез его из госпиталя на своем «опеле».
Дитц вел машину сам. Старательно объезжал малейшие рытвины на дороге.
— Завтра вы вылетаете в ставку, — говорил он, не глядя на Краммлиха. — На аэродроме я передам вам секретные бумаги. Их вы вручите лично Шелленбергу[3]. Слышите? Никому другому — только в его собственные руки. Иначе нам с вами несдобровать.
— Шелленберг так и остался в гестапо. Я не хотел бы иметь с ним дело, Эрни, — уклончиво сказал Краммлих.
— Будь моя власть, мы бы придумали что-нибудь. Но я только выполняю приказ.
Краммлих кивнул.
— Очевидно, в ставке вам придется пробыть несколько дней — продолжал Дитц. — После этого, если ничего не изменится, вы сможете на две недели съездить к отцу. На выздоровление. Приказ уже подписан, так что с вас причитается…
Напоследок, уже возле самолета, Дитц сказал многозначительно:
— О вас вспомнил бог, Томас. Будьте умницей н распорядитесь отпуском наилучшим образом.
Совет был преподан с типичной казарменной интонацией; можно было подумать, что это капрал, отпуская новобранца в увольнительную, рекомендует ему не теряться и повеселиться всласть. Но Краммлиху в этих словах почудилось нечто иное. Не случайно он не раз их вспоминал в последующие дни.
Поездка сложилась не совсем так, как предполагал Дитц. До Цоссена[4] Краммлих добрался просто, но в убежище Майбах II[5] к Шелленбергу попасть было трудно. У Краммлиха четырежды проверяли документы, отобрали парабеллум, хотели забрать даже палку, но без нее Краммлих пока не мог ходить.
Шелленберг принял его ласково: оказывается, он хорошо знал его отца и даже вел с ним какие-то дела. В разговоре он не жалел комплиментов, но Краммлих все время был настороже, хоть и не подавал виду. «Не сболтнуть бы чего лишнего», — думал он. Рассказывал о настроениях офицерства, солдат, давал характеристики отдельным лицам — Шелленберг знал многих, — все обстоятельно, исчерпывающе. Но каждое слово им контролировалось, и, когда к концу беседы гестаповец понял, что обер-лейтенант не так простодушен, как ему показалось вначале, он уже не скрывал своей досады и простился с Краммлихом подчеркнуто холодно.
«Если бы рейху суждено было просуществовать тысячу лет, а я и Шелленберг были бы бессмертны, я так и служил бы всю тысячу лет в чине обер-лейтенанта», — подумал Краммлих, выходя из кабинета, и усмехнулся.
Здесь его ждал не очень приятный сюрприз. Адъютант Шелленберга вручил ему приказ. Краммлиха временно откомандировывали в распоряжение филиала 1-го отдела абвера в Бельгии. Срок не был указан. Значит, до тех пор, пока не исчезнет надобность в его услугах. «Я был прав, — размышлял Краммлих уже на улице, поджидая возле подъезда комендантскую машину, которая должна была завезти его за вещами, а потом — сразу на аэродром. — Гестапо всегда гестапо. Отборные подлецы и лицемеры. Соболезновать по поводу раны, передавать приветы отцу — и все это в то время, когда знаешь, с минуты на минуту отправишься в срочную командировку. Но ему не удалось меня провести, вон как разозлился напоследок», — мстительно подумал Краммлих.
www.rulit.me
Журнал - «Подвиг» 1968 № 01
Д.Морозов, А.Поляков. Оглашению не подлежит
1. Гудят провода над Россией
50-летию ВЛКСМ
посвящаетсяНад заснеженными просторами России занимается неторопливый мартовский рассвет 1921 года. В предрассветной тишине на мартовском тревожном ветру гудят басовыми аккордами телеграфные провода. Они бегут из Москвы на юг, вдоль железной дороги, мимо сожженных станций и поселков, и неслышная посторонним звучит в них, как биение пульса, телеграфная дробь. Москва вызывает Ростов-на-Дону. Разговор по прямому проводу.
МОСКВА: У АППАРАТА ПРЕД ВЧК ДЗЕРЖИНСКИЙ И ТОВ АРТУЗОВ ТЧК
РОСТОВ: У АППАРАТА ЗАМ ПОЛНОМОЧНОГО ПРЕДСТАВИТЕЛЯ ПО СЕВЕРНОМУ КАВКАЗУ НИКОЛАЕВ ЗПТ ПРЕД ДОНЧК ЗАВКИН ТЧК
МОСКВА: СООБЩИТЕ ЧТО ВАМ ИЗВЕСТНО О ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ОРА НА ТЕРРИТОРИИ ДОНСКОЙ ОБЛАСТИ ВПР
РОСТОВ: ОБЪЕДИНЕННАЯ РУССКАЯ АРМИЯ ЗАСЫЛАЕТ ИЗ СОФИИ ТЕРРОРИСТОВ
МОСКВА: ЗДЕСЬ ЕСТЬ СВЕДЕНИЯ ЗПТ ЧТО ВРАНГЕЛЬ В СОФИИ ГОТОВИТ ДЕСАНТ НА ЧЕРНОМОРСКОЕ ПОБЕРЕЖЬЕ ЗПТ ПЛАЦДАРМ ДЛЯ ВЫСАДКИ ГОТОВИТ ПОДПОЛЬНАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ ОРА ЗПТ С ЦЕНТРОМ В РОСТОВЕ ТЧК К ВАМ ЗАСЫЛАЕТСЯ АГЕНТУРА ТЧК ЦЕНТРОМ РУКОВОДИТ КРУПНЫЙ ЦАРСКИЙ ГЕНЕРАЛ ФАМИЛИЯ НЕИЗВЕСТНА ТЧК В СОФИИ ЕГО НАЗЫВАЮТ «ВАЖНОЕ ЛИЦО» ТЧК СООБЩИТЕ ЧТО ЗНАЕТЕ ОБ ЭТОМ ТЧК
РОСТОВ: (после паузы) ДОПОЛНИТЕЛЬНЫХ СВЕДЕНИЙ НЕТ ТЧК ОРГАНИЗУЕМ ПОИСК
МОСКВА: КТО ИЗ ТОВАРИЩЕЙ БУДЕТ РУКОВОДИТЬ ЭТОЙ ОПЕРАЦИЕЙ ВПР
РОСТОВ: ТОВ ШАТАЛОВ ЗПТ ТОВ ЗЯВКИН ЗПТ ТОВ НИКОЛАЕВ ТЧК
МОСКВА: У АППАРАТА ТОВ ДЗЕРЖИНСКИЙ ВСЕХ ТОВАРИЩЕЙ ЗНАЮ УВЕРЕН В УСПЕХЕ ТЧК ПРОСЬБА СЧИТАТЬ РАБОТУ САМОЙ УДАРНОЙ ТЧК НЕЛЬЗЯ ДОПУСТИТЬ ВОЗРОЖДЕНИЯ ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ НА ДОНУ ТЧК ФЛОТ ВРАНГЕЛЯ ПОКА В БИЗЕРТЕ ТЧК О ВСЕХ ПЕРЕДВИЖЕНИЯХ БУДЕМ ИНФОРМИРОВАТЬ ВАС ТЧК ВОЗМОЖНА ПЕРЕБРОСКА ДЕСАНТА НА ИНОСТРАННЫХ СУДАХ ТЧК ГЛАВНОЕ ПАРАЛИЗОВАТЬ ПОДПОЛЬЕ С КОМ ПРИВЕТОМ ДЗЕРЖИНСКИЙ ТЧК
В небольшой комнатке на верхнем этаже здания Донской чрезвычайной комиссии два усталых человека молча смотрели на ворох бумажной ленты, лежавшей на полу.
— Что думаешь? — сказал один из них, высокий, широкоплечий, с темными, коротко подстриженными усами.
— Неудобно получается, — сказал второй, — в Москве знают о делах на Дону больше, чем мы.
— У них информация из Софии.
— А концы здесь. Нужно искать.
Шагнув от стены, усатый собрал с пола телеграфную ленту. Широкими ладонями он смял ее в огромный белый клубок.
Он извлек из клубка оборванный конец ленты, бережно, сантиметр за сантиметром, освобождая ее от петель.
— Где он, этот кончик? — сказал Зявкин, положив кулак на холодный каменный подоконник. — Это, брат, задача.
— Ясное дело, трудней, чем банду в камышах выловить. Ну, мы тебе, Федор, опытных ребят подберем. Словом, спать сегодня не придется, займемся планом. Первым делом всякой операции нужно шифрованное название.
— «Клубок» подойдет? — спросил Зявкин.
— А что же, отлично, — Николаев, накинув на плечи кожаную куртку, присел к столу.
— Итак, что у нас есть? Без малого — ничего.
2. Его высокоблагородие есаул Филатов
Есаул Филатов умел владеть собой. Поэтому, когда в дом в станице Пашковской, что около Екатеринодара, где он остановился на ночлег, ранним утром ворвались вооруженные люди, он, быстро оценив обстановку, не стал сопротивляться. Их было пятеро, да и снаружи через открытую форточку (есаул любил свежий воздух) слышались людские голоса и фырканье коней.
— А ну, вставай, — сказал есаулу немолодой человек в штатском пальто, подпоясанном офицерским ремнем.
Есаул сел в постели.
— Позвольте, — мирно начал он, — по какому праву…
— Мы из Чрезвычайной комиссии, из Екатеринодара, — сказал он, — из ЧК, значит. Документы имеются.
Есаул нашел в себе силы вежливо улыбнуться.
— Прошу, — сказал он и достал из-под подушки бумажник. — Сделайте милость: уполномоченный окпрода Филимонов. Командирован из Ростова по делам службы для выяснения, так сказать…
— Оружие имеется? — Винтовка все еще смотрела на есаула. Он раздумывал всего несколько секунд.
— В целях самообороны, — сказал он, доставая из-под подушки кольт. — Сами знаете, какое время…
— Так! — сказал чекист. — Петро, посмотри, нет ли там еще чего.
Молодой посмотрел под подушку, ощупал лежавшую рядом одежду.
— Вроде больше ничего, — сказал он.
— Вставай, одевайся, — снова повторил пожилой и только теперь развернул сложенную вчетверо бумажку, переданную ему есаулом.
— Товарищ Филимонов, стало быть. — Он положил бумагу в карман. — Ну хорошо, там разберемся.
Есаул уже ощутил в себе знакомый прилив энергии, который непременно охватывал его всякий раз, когда нависала опасность. Строгая тайна (и конспирация) окружала его поездку в Екатеринодар с поручением подпольного Ростовского центра ОРА. Документы абсолютно надежны.
Он прошел с поднятыми руками через соседнюю комнату, где у стены, сливаясь цветом лица с ее серыми обоями, стояли насмерть испуганные поповны — хозяйки дома. Он вежливо кивнул им и шагнул за порог, где два красноармейца уже караулили Егора Поцелуева, его старого денщика. Впрочем, сейчас он был вовсе не Егором, а Кузьмой Коршуновым, кучером окрпрода.
Едва Филатов ступил из дверей заднего крыльца, как воздух, словно сабельный клинок, полоснул женский крик:
— Он! Он это! Кровопиец! Кат!
Есаул остановился и медленно повернул голову в сторону крика. Молодая женщина билась в руках державших ее конвойных красноармейцев. К есаулу было обращено ее лицо с красным шрамом, пересекавшим его. Он посмотрел в эти неистовые, налитые темным гневом глаза и вспомнил…
Это было еще летом 1919 года, когда он со своим карательным отрядом был на усмирении в одном из сел вблизи Анапы. Там мужики убили двух стражников-казаков. Есаул вспомнил, как он тогда построил на площади всех жителей и сказал им, что должен был бы расстрелять всех мужиков, но смилуется и расстреляет только каждого десятого. Так он и сделал. Там же, на площади, у стены лабаза. Но вот когда дошла очередь до молодого парня в синей рубахе, из толпы выскочила эта женщина. Есаул ударил ее плетью. Люди кинулись бежать. Есаул скомандовал, и каратели со свистом бросились рубить толпу.
Много было карательных операций у есаула Ивана Филатова до и после, но глаза вот этой бабы преследовали его полтора года. Хоть и было это время полно жестокими и опасными событиями. Бои на Дону, бегство в Крым, служба во врангелевской контрразведке, потом нелегальное возвращение из-за границы под именем Филимонова.
Есаул отвел глаза и криво усмехнулся. Надо иметь особое счастье, чтобы налететь теперь на эту бабу.
Около пролетки есаулу связали руки. Егора не тронули, приняв, видимо, за настоящего кучера. Филатов сел в пролетку, рядом с ним Егор и усатый в штатском пальто. Небольшой отряд сопровождающих вскочил па коней, и они двинулись из станицы.
За станицей Пашковской после часовни начинался спуск к реке. Недавняя оттепель и ночной мороз сделали свое. Пригорок отблескивал ледяной коркой, будто специально политый. Всадники, шедшие впереди, сдержали коней, и тяжелая пролетка обогнала их. Впереди, вдоль прибрежного лозняка шел плотный, укатанный путь. Егор хлестнул лошадей. Связанный есаул упал на чекиста, придавив его к спинке сиденья. Пролетка резко рванулась вперед. Лихо засвистев лошадям, Егор со звериной гибкостью бывалого всадника перегнулся с козел и обрушил страшный удар железного шкворня, лежавшего под сеном, на голову чекиста. Подвинувшись в сторону, есаул плечом выбросил тело на дорогу. Лошади рванули облегченную пролетку вперед. Сзади скользили по обледеневшему спуску конные красноармейцы.
Нет, не зря шесть лет держал при себе есаул Филатов казака Поцелуева.
— Уйдем, ваше благородие, ей-богу, уйдем! — крикнул Егор.
— Разрежь веревку на руках, — прохрипел есаул. Вытащив нож, Егор повернулся к нему.
— Трохи подвиньтесь, — сказал он. — Ваше благо… — и вдруг упал на есаула. Выстрел Филатов услышал потом, а может быть, это были другие выстрелы. Лошади, потеряв управление, несли, но скоро правая упала, сломав дышло, пролетка перевернулась, и есаул полетел на дорогу.
Филатов пришел в себя в тюремном госпитале в Екатеринодаре, около его кровати, снова, как и тогда, в станице Пашковской, стоял остроносый парень. На следствии есаул отказался отвечать на вопросы. Но его ответы не очень были нужны. Жители рыбачьего поселка около Анапы опознали его, а факт убийства чекиста Никандрова был налицо. Поэтому революционный трибунал вынес приговор: расстрелять бывшего есаула Ивана Филатова как белого карателя и убийцу.
Есаул усмехнулся. Он мог бы сказать им, что, расстреляв его, они сами встанут на краю могилы. Есаул вспомнил свою последнюю встречу с Врангелем. Барон выступал перед узким кругом офицеров и генералов своего штаба. Он был в хорошем настроении. Накануне в переговорах с союзниками было достигнуто соглашение о получении займа. Кроме того, англичане обещали, что в высадке нового десанта на Кубань примет участие 25-тысячный экспедиционный корпус. Филатов смотрел тогда на этого подтянутого человека в белой черкеске и с волнением слушал его высокий, немного надтреснутый голос.
www.libfox.ru
Прочитайте онлайн Подвиг (Приложение к журналу Сельская молодежь), т.6, 1985 г.
Об авторах
Тогда, в сорок пятомК началу 1945 года, когда война уже катилась к границам Германии, к победным сводкам с фронтов у нас уже привыкли. И поэтому сообщение Совинформбюро от 27 января все восприняли так, как будто ничего необычного в тот день не произошло.
«Войска 1-го Украинского фронта, — говорилось в том сообщении, — продолжая наступление, овладели городами Сосновец, Бендзин, Домброва Гурне, Челядзь и Мысловице — крупными центрами Домбровского угольного района, а также с боем заняли на территории Польши города Кобылин, Бояново, Освенцим...»
Вряд ли кому за пределами Польши были известны тогда названия тех городков. И конечно же, никто, даже поляки, проживавшие в той округе, не могли тогда в полной мере себе представить, чем вскоре станет в человеческой истории имя безвестного дотоле городка Освенцим.
К тому времени уже почти четыре года работала и публиковала страшные свои сообщения Чрезвычайная государственная комиссия по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков и их сообщников. Уже обожгли совесть человечества неизгладимой печатью фашистского варварства Хатынь и Бабий Яр, Орадур и Лидице. И казалось, что страшнее того, что там было, уж и не придумаешь, что не может ниже пасть в своем зверстве существо, рожденное в мир человеком. Но оказалось — может. 27 января 1945 года это первыми узнали советские солдаты, освободившие оставшихся в живых узников гигантского концентрационного лагеря, созданного гитлеровцами неподалеку от маленького польского городка Освенцим.
О чудовищном конвейере смерти, искрошившем там не менее четырех миллионов человеческих жизней граждан Советского Союза и Польши, Франции и Бельгии, Голландии, Чехословакии, Югославии, Болгарии, Венгрии, Румынии и других стран, написано с той поры множество сообщений, докладов, статей и книг. Но первым было в начале мая 1945 года сообщение «О чудовищных преступлениях германского правительства в Освенциме».
Созданный в 1940 году по специальному приказу Гиммлера, этот концентрационный лагерь, — а точнее — система лагерей (их было там около 40) — стал чудовищным испытательным полигоном для осуществления задуманного гитлеровцами плана массового уничтожения граждан оккупированных стран Европы. Согласно плану «Ваннзее» предполагалось уничтожить 11 миллионов евреев. В плане «Ост» шла речь о ликвидации от 30 до 50 миллионов славян.
Масштабы создававшейся индустрии смерти были таковы, что у гитлеровцев возникали вполне обоснованные сомнения в технической возможности физического уничтожения столь огромных масс людей. И тогда к этому делу подключили «ученых». Они разрабатывали и тут же в концентрационных лагерях опробовали на живом человеческом материале разного рода методы. Начиная с тщательно продуманного способа укладки трупов для более быстрого и полного их сожжения и кончая стерилизацией и генетическими формами борьбы за резкое снижение численности так называемых «неполноценных народов Европы».
Освенцим, как и многие другие нацистские концентрационные лагеря в разных странах, был одновременно и лабораторией, где на живых людях проводились разного рода медицинские эксперименты и отрабатывались методики «выведения чистой арийской расы». Уже в первом сообщении Чрезвычайной комиссии говорилось, что медики в эсэсовских мундирах опробовали на узниках технику проведения операций на конечностях и в полости живота, стерилизацию методом рентгеновского облучения, привитие рака, искусственное поражение кожи, заражение малярией, переохлаждение и вызывание флегмон. Изучался эффект вливания в сердце человека фенола, проводились всевозможные опыты над детьми.
Среди тех, кто этим занимался, тот первый акт Чрезвычайной комиссии о злодеяниях в Освенциме трижды называет имя врача концлагеря Йозефа Менгеле.
В романе югославского писателя Душана Калича «Вкус пепла», предлагаемом читателям «Подвига», это имя упоминается лишь однажды, как бывшего «научного руководителя» работ молодого доктора Людвига Крауса. Но и этого уже достаточно для того, чтобы понять, что это был за «доктор», если он учился у Менгеле, лично отбиравшего в Освенциме заключенных для проведения опытов, своими руками убившего 200 и причастного к убийству двух тысяч узников.
Читая роман Душана Калича и задумываясь о секретах его мастерства, я ловил себя на мысли о том, что в писательстве вообще есть что-то от математики, где — помните? — «один пишем, три в уме». Случается, правда, иногда и наоборот, когда пишут больше, чем мыслей в уме. Но это плохие авторы. Чем лучше писатель, тем теснее у него словам и просторнее мыслям.
Что, собственно, происходит в романе Душана Калича? Не боясь остудить интерес читателя к прочтению книги, можно сказать об этом совсем коротко, буквально в одной фразе: «Освобожденные весной сорок пятого года узники одного из фашистских концлагерей пытаются разыскать бежавшего врача-изувера, проводившего над ними секретные медицинские эксперименты». Что это были за опыты? Об этом писатель умалчивает. Так же, как практически ничего не говорит он нам и о том, что было с его героями в лагере до его освобождения.
А уж кому-кому, а Душану Каличу есть что рассказать об этом. И не понаслышке. Мальчишкой вступив в Союз коммунистической молодежи Югославии, он с оружием в руках боролся с гитлеровцами в рядах партизан. Был схвачен и три года провел в нацистском концентрационном лагере Маутхаузен, где за спиной у каждого узника каждый день ходила смерть. Калич был одним из тех, кому там было опаснее и тяжелее, чем всем другим, хотя казалось, что тяжелей уж некуда — Душан был участником подполья лагерного Сопротивления и каждый день балансировал у той роковой черты, за которой просто расстрел люди уже почитали за награду.
Но все это, частично выплеснувшееся ранее в его рассказах и романах «Обитель мрака» и «Возвращение в рай», Д. Калич оставляет за пределами книги «Вкус пепла». Я вообще замечал, что чем больше и ближе знает человек леденящие душу подробности, тем меньше бывает у него охоты рассказывать об этом другим. Потому-то, наверное, и роман Калича начинается неброско, с сообщения о том, что была победная весна 1945 года и узники гитлеровского концлагеря на территории Австрии обрели свободу.
И счастье вновь обретенной жизни! Но это уже из того, что «в уме», о чем по скупости Д. Калича на слова мы лишь догадываемся. Так же, как догадываемся о смятении чувств героев романа, которые лишены этого счастья таинственным клеймом Е-15, оставленным на их телах пребыванием в лаборатории лагерного врача Людвига Крауса. Они не знают, что за вакцина им впрыснута, но чувствуют, что обречены, что смертный приговор уже приводит в исполнение время. Но сколько им еще осталось? Этого не знает никто.
Их было семеро — два югослава, крестьянин Зоран и гимназист Ненад, русский сельский парень Саша, американец польского происхождения — пленный летчик, бывший до войны пианистом, Фрэнк, каменотес из Рима Анджело, участник французского Сопротивления Жильбер и бывший боец армии республиканской Испании Мигель. «В слабом свете прохладного майского утра, съежившись в своих лагерных лохмотьях, молчаливые и почти бездыханные, они были похожи скорее на нереальные существа, на семь восковых фигур, посаженных за большой стол в зале какого-то музея, чем на живых людей, с которыми разминулась смерть в этом нацистском концлагере...»
За этой мастерски в своей краткости, почти афористично выписанной картиной нам видятся другие — как восторженно разлетаются по домам в разные города и страны остальные узники и как страшна тяжесть общей беды, сведшей вместе на опустевшем вдруг лагерном дворе этих семерых. Мы явственно ощущаем сковавшую их невозможность нести в одиночку каждому в свой дом незримую свою беду и сознание необходимости всем вместе, общими силами постараться если не спастись, то уж по крайней мере снять с себя проклятие тайны сыворотки, введенной в их кровь доктором Людвигом Краусом.
Книга Душана Калича от начала до конца видится мне состоящей из таких вот «картин», до предела концентрирующих авторскую и будоражащих читательскую мысль. Вот сцена в благополучном, тихом, мирном, по-своему даже добром доме, где родился и вырос Людвиг Краус. Его отец — больной беспомощный старик со свойственной всем старикам мира едва ли не последней в жизни радостью — слепой гордостью успехами сына. И мы лишь догадываемся, что происходит в душах семерых обреченных. Как трудно им сдержаться, чтобы не расстрелять, не разнести гранатой это гнездо, выпустившее в мир изувера.
Старик? Его сестра, тетка Людвига, — старуха? А дети таких вот стариков щадили наших?! Это смог бы ответить каждый из семерых, вспомнив о том, что творили гитлеровцы на его родине. И был бы прав в святом отмщении.
Но они уходят, лишь чуть-чуть приоткрыв глаза старику на то, чем занимался его сын — когда-то блестящий хирург — после того, как надел мундир эсэсовца.
То же происходит и в другом ненавистном им доме, где на стене портрет хозяина в офицерской фашистской форме с Железным крестом за заслуги. Испуганно жмется в угол его жена, за дверью слышны дети. Те самые «чистокровные арийцы», которых собирались сделать хозяевами мира и ради этого уничтожали в концлагерях, травили в чреве матерей и губили еще до зачатия сотни тысяч детей в других, «негерманских» странах. В этом доме ждали отца. Но не дождутся. Его портрет в траурной раме. Но и жена и дети будут любить этого гитлеровца всю жизнь.
Как удержаться от мщения этому дому тем, кто помечен знаком Е-15, кто, еще не зная наверное, чувствует, что, если и выживет, никогда не сможет иметь ни жены, ни детей!
И снова, заставив себя на время забыть об этом, забыть, что делали люди в той ненавистной форме в их домах с их матерями, младшими братьями и сестрами, они уходят. Спешат дальше по следу того, для расправы с которым уже не дрогнет рука.
Ситуация розыска и погони коварна соблазнительностью легкого пути приключения и детектива. Но Душан Калич удержался от этого соблазна. От начала и до конца романа он держит повествование в напряжении психологической интриги, в которой недосказанность — метод художественного выражения. Порою, правда, кажется, что автор уж слишком аскетичен, излишне сдержан в своем письме, хочется эмоций, оценок, подробностей. Думается, что в необходимом «додумывании» ряда «картин» романа, особенно в заключительной его части, писатель мог бы и чуть помочь читателю. Ну хотя бы в сцене смерти Людвига Крауса. Ведь ныне в том, что написано Д. Каличем, финал преступника столь «открыт», что допускает целый набор довольно разных прочтений. Почему покончил с собой врач-изувер, бывший когда-то уважаемым человеком, безупречным профессионалом? Ведь военный разгром гитлеризма в те дни был лишь общим фоном для всех, кто в тот или иной период, в той или иной форме и мере связал себя в прошлом с носителями коричневой чумы. Действовали же все они в то время на том фоне по-разному. От самоубийств вслед за Гитлером и Геббельсом фанатиков идеи нацизма до тех, кто осознавал тяжесть преступлений фашизма и долю своего участия в них.
Что думал Людвиг Краус прежде чем принял яд? Об этом мы можем только гадать.
У меня лично после окончания чтения романа Д. Калича «Вкус пепла» возникло поначалу ощущение, близкое к подозрению на то, что в процессе полиграфического производства — то ли в наборе, то ли в верстке — в типографии просто потеряли главу, из которой читатель должен был узнать подробности о финале врача-изувера и о том, как же закончилась трагическая гонка за своим палачом вечных узников шифра Е-15? Как дались они в руки американских солдат? Как расстались с оружием? Что думают делать дальше?
Но главу ту, естественно, никто не терял. Ее просто не было. Душан Калич не написал ее. Ни тогда, когда роман «Вкус пепла» издавался впервые, ни позже при переизданиях. И правильно, наверное, сделал. Ведь именно это наряду с уже отмечавшимся нами отсутствием других подробностей и категорических авторских оценок событий тех лет обеспечило роману долгую жизнь.
Расставь Душан Калич все акценты с позиций, казавшихся в конце войны незыблемыми, и в наши дни роман «Вкус пепла» мог бы уже быть в разряде устаревших. Стоило, скажем, писателю в заданном тем временем ключе чуть тщательнее прописать лишь бегло очерченные в конце романа образы американских военных, и сегодня было бы просто смешно читать не вызывавшие тогда никаких сомнений заявления президента США Рузвельта о том, что его страна «тверда в решимости действовать так, чтобы ни один участник актов вандализма не ушел от наказания».
Дело не только в том, что многое с тех пор изменилось в мире, но и в том, что ныне миру стало известно о вещах, казавшихся в конце войны немыслимыми.
В героях и антигероях своего романа Душан Калич сфокусировал то, что называют «запечатлеть время в человеке». Весной 1945 года время было именно таким, и люди тогда поступали соответственно.
Самоубийство Людвига Крауса в финале романа можно объяснить даже определенной его последовательностью: не мог он не уйти из жизни, из которой ушла возможность продолжать изуверское дело, которому посвятил свою жизнь.
Спасаясь от заслуженного возмездия союзников по антигитлеровской коалиции, Краус, как и другие военные преступники, не мог тогда себе представить, что еще до того, как смолкли пушки второй мировой войны, уже был приведен в действие американский план «Пейперклип» («Канцелярская скрепка») и по городам поверженной Германии, по лагерям немецких военнопленных уже рыщут специальные команды спецслужб из-за океана с целью найти, обезопасить и сохранить для последующего использования в США гитлеровских ученых и специалистов. Прежде всего искали ракетчиков и атомников, но и медики, в том числе и экспериментировавшие на узниках концлагерей, их интересовали тоже.
Не знал Краус, что в составе армии США под крылышком военной разведки будет создан специальный отряд № 430 с задачей создать и стеречь «крысиную тропу» для нелегального бегства от ответственности бывших гитлеровцев. Не знал — иначе, быть может, и не принял бы яд, — что по той тропе уйдут для безбедной новой жизни в Соединенных Штатах Америки более десяти тысяч фашистских преступников, в числе которых и медики. Такие, как генерал Вальтер Шрайбер, занимавшийся у Гитлера подготовкой бактериологической войны, или изобретатель «душегубки» Вальтер Рауфф, и экспериментировавшие на узниках концлагерей «врачи» Шуман, Штругхольд, Руфф. Большинство из них будут спокойно продолжать за океаном свои исследования, начатые в лабораториях концлагерей.
Тем же путем ушел за океан и Йозеф Менгеле. Он не только поделился с американцами результатами своих преступных экспериментов над заключенными в гитлеровской Германии, но и продолжил впоследствии опыты над людьми в Парагвае, где, как сообщала печать, он использовал «живой материал» индейцев-аборигенов.
Начав с предисловия к роману Душана Калича «Вкус пепла», мы в своем рассказе подошли, пожалуй, к тому, что принято называть «необходимым послесловием». События последнего времени, и прежде всего волна публикаций мировой печати в связи с сообщениями о предполагаемой смерти успешно скрывавшегося все эти годы Йозефа Менгеле, не только подтвердили актуальность в наши дни книги Душана Калича, но и как бы вдохнули в нее новую жизнь. Документальные свидетельства сегодняшнего дня расширяют, дополняют художественное произведение югославского писателя, подтверждая правдой факта художническую правду его искусства.
Наиболее интересным в этой связи является то, что рассказал своим читателям издающийся в Гамбурге западногерманский журнал «Шпигель». Начинается его рассказ, прямо скажем, романтически: «под знойным небом Аргентины» в небольшом курортном городке Сан-Карлос-де-Барилоче неподалеку от чилийской границы познакомились и, как сразу же заметили окружающие, приглянулись друг другу двое немолодых уже отдыхающих — Фриц Фишер и Нора Альдо. «Казалось, — продолжает журнал, — это была любовь с первого взгляда. Они протанцевали всю ночь и, как единогласно утверждали все, кто их видел, было ясно, что тут что-то произойдет...»
Но произошло совсем не то, чего ожидали праздные курортники. Около девяти часов утра двое нововлюбленных отправились прогуляться на гору Серро-Катедраль. А незадолго до полудня Фриц Фишер, запыхавшись, прибежал в поселок, крича, что случилось страшное: Нора поскользнулась, потеряла равновесие и упала в горную трещину.
По словам хозяина отеля, Фишер производил впечатление человека, у которого разбиты все надежды. Соседи по гостинице отвели его в номер, утешая и боясь, что в отчаянии он может наложить на себя руки. Но Фриц Фишер не покончил с собой. Он неожиданно уехал, не дожидаясь похорон погибшей. И как в воду канул. Отдыхающие, свидетели всей той истории, истолковали это как доказательство его безутешного горя. Но в то же время стали появляться основания для выводов и доказательств совсем иного рода, что падение женщины с горы Серро-Катедраль могло произойти и не по причине несчастного случая.
Началось с того, что врач, осматривавший труп погибшей женщины, неожиданно обнаружил на левом ее предплечье вытатуированный номер, из тех, что до смерти носили на своих телах бывшие узники гитлеровского концентрационного лагеря Освенцим. Ранее этого никто не видел, ибо, как вспомнили, Нора никогда не появлялась на людях в платьях и блузках с короткими рукавами.
Вслед за первым последовало еще одно неожиданное открытие — среди вещей погибшей был найден израильский паспорт, выданный в Тель-Авиве с фотографией Норы Альдо, но с совсем другим именем — Нурит Эддат. На одной из страниц документа было написано на иврите, что он принадлежит сотруднице израильской торговой миссии в Кельне.
Возникло подозрение, что Нора Альдо, или Нурит Эддат, — израильский агент. Но аргентинская полиция не проявила заинтересованности в подробном расследовании этого дела и довольно быстро закрыла его, сдав в архив. Хотя, как утверждает западногерманский журнал, «было твердо установлено, что седовласый господин, прогуливавшийся под руку с Норой Альдо в Сан-Карлос-де-Барилоче, был тем самым человеком, который принудительно стерилизовал ее в 1944 году в гитлеровском лагере смерти».
Известно и то, что Фриц Фишер — это лишь одно из множества фальшивых имен, использовавшихся в послевоенные годы тем человеком для того, чтобы скрыть собственное — Йозеф Менгеле, бывший гауптштурмфюрер СС, лагерный врач Освенцима, прозванный там «ангелом смерти».
То, что Нурит Эддат выслеживала Йозефа Менгеле по заданию официальных служб Тель-Авива, маловероятно. Если бы израильская разведка «Моссад» действительно хотела выследить освенцимского «ангела смерти», то могла бы это сделать уже очень давно. Ведь ей, так же как и разведкам других заинтересованных стран и прежде всего ФРГ, США и ряда стран Латинской Америки, в течение ряда лет были известны и его псевдонимы и адреса, по которым он жил в Аргентине, Парагвае и Чили, выезжая, впрочем, и в другие страны, даже в Европу.
Спецслужбы США вскоре после войны однажды арестовали Менгеле, но тут же выпустили на том основании, что он-де много помогал в то время английской разведке. Поэтому все разговоры официальных лиц стран, по которым пролегал путь странствований Менгеле, о том, что он якобы неуловим, были лишь разговорами. Его, как и многих других фашистских преступников, оказавших или все еще оказывающих определенные услуги различным ведомствам западных стран, давно оставили в покое.
И если кто-то и тревожит этот покой, то чаще всего это люди типа героев романа Душана Калича, чье тело жгут номера нацистских концлагерей, в чьи сердца стучит пепел родных, друзей и близких, сожженных в печах крематориев фабрик смерти.
Из них, вероятно, состояла и та вооруженная группа, которая пыталась в шестидесятых годах захватить Менгеле в гостинице «Тироль-дель-Парагвай» в парагвайском местечке Капитан Миранда. Попытка окончилась неудачей, ибо гостиничный номер, в котором только что был Менгеле, оказался пустым. Преступника кто-то предупредил, и он успел скрыться. Так же, как ему удавалось уйти от опасности и ранее, когда в сфере его обитания вдруг появлялись излишне любопытные люди.
Некоторые из них погибали в результате труднообъяснимых «несчастных случаев». В обстоятельствах, весьма схожих с теми, при которых погибла Нурит Эддат, задумавшая, вероятно, предъявить Менгеле в аргентинском городке Сан-Карлос-де-Барилоче свой личный счет. Она стала очередной жертвой «ангела смерти», который, если верить западной печати, так и не понеся заслуженного наказания, спокойно умер в своей постели под небом Латинской Америки.
Если это, конечно, не очередная мистификация. Ведь в прошлом Йозеф Менгеле уже «умирал». Но проходило время, и он вдруг «воскресал» вновь под крылышком одного из многочисленных высокопоставленных друзей в разных странах обеих Америк от Вашингтона до Асунсьона.
Но даже если предположить, что палач Освенцима действительно умер, остались в живых другие. Хотя бы те, кто населяет тысячные колонии бывших гитлеровцев, бежавших в Латинскую Америку. Но главное живы и, судя по всему, весьма живучи те силы, которые в свое время вскормили Гитлера, затем в сорок пятом и позже спасали его подручных, а теперь вскармливают их последышей.
Современный фашизм. Он сравнительно малочислен, но он существует. И он уже не прячется по темным углам и в далеких южноамериканских джунглях, а откровенно заявляет о себе даже в незалечившей еще полностью все военные раны Европе. И уже снова банды пьяных молодчиков кричат о «расовой неполноценности» других народов. И снова убивают — турок в Мюнхене, негров в Лос-Анджелесе, индусов в Лондоне, алжирцев в Париже, итальянцев на футбольном стадионе в Брюсселе.
Повесть Душана Калича в этой связи, как и книги других писателей-антифашистов, приобретает сегодня новое звучание. Она уже не только призыв к отмщению за муки и смерть жертв гитлеровского фашизма, но и призыв к бдительности. Во имя жизни, свободы и счастья живущих ныне и тех, кому предстоит жить в будущем.
Борис Гурнов Пятна на солнцеСолнце светит всем. И под его благодатными лучами одинаково вольно произрастают и злаки, и сорняки, и ядовитые грибы.
Этот трюизм невольно вспомнился мне при чтении повести Г. Йожефа и Д. Фалуша «Катамаран», где речь идет о научной программе «Солнце», вокруг которой плетут свои преступные интриги секретные службы западных стран.
Но сначала об авторе этой повести.
Каждому, кто работает ныне или работал когда-то в редакциях газет, журналов или книжных издательств, приходилось отвечать на вопросы юношей и девушек: как научиться писать, чтобы стать профессиональным журналистом или писателем?
Из разности ответов самый точный, мне думается, самый краткий: научиться этому невозможно. Я имею в виду научиться писать хорошо. Для этого нужно иметь талант, с этим родиться.
А как распознать в себе этот талант? Есть он или нет?
Для этого нужно прежде всего много читать, учиться, приобрести какую-то профессию — лучше всего связанную с активным общением с людьми — поработать по этой профессии, накопить жизненный опыт, и если талант есть, он сам рано или поздно запросится наружу.
Именно так приходили в журналистику и в литературу большинство лучших журналистов и писателей.
Этим путем пришел к широкому читателю и Габор Йожеф.
Он родился в 1925 году в Будапеште в семье рабочего. Закончив университет, стал преподавателем гимназии, но очень быстро почувствовал в себе тягу писать, рассказать людям о том, что знал, что видел вокруг. А вокруг в те первые годы после освобождения Венгрии от фашизма стремительно строилась новая жизнь.
«Новое слово» — так называлась первая газета, начавшая выходить на венгерском языке после краха старого режима. Ее редактором был известный венгерский писатель — коммунист Бела Иллеш. К нему-то и принес свою первую заметку преподаватель гимназии Габор Йожеф.
«С той поры, — как напишет он позже в своей автобиографии, — я опубликовал более тысячи репортажей, передовых и подписных статей, литературных эссе, критических работ и рецензий...»
После «Нового слова» Габор Йожеф в течение шести лет работал в еженедельнике народной полиции «Страж порядка». Там-то, наверное, и приобрел он «вкус» к остросюжетному литературному материалу, в обилии проходившему через руки молодого журналиста. Тогда же и почувствовал он в себе биение таланта литературного творчества.
Но прежде чем стать писателем Габор Йожеф проработал несколько лет на издательской работе. Сначала в молодежном издательстве «Магвете», затем в военном издательстве имени Зрини. Работал он и в отделе прессы Совета Министров Венгерской Народной Республики, затем в Союзе венгерских журналистов, где был секретарем совета по науке. В настоящее время он заведует отделом печати и информации Министерства труда Венгрии.
Опубликовав уже несколько книг, Габор Йожеф по-прежнему считает себя не писателем, а журналистом. Журналистский почерк виден и в предлагаемой читателям настоящего тома приложения «Подвиг» повести «Катамаран».
В каталогах библиотек эта повесть проходит по разделу детективной литературы. Хотя, на мой взгляд, ее правильнее было бы назвать не детективом, а остросюжетным политическим репортажем, написанным на добротном литературном уровне.
Ведь что такое детектив? Игра плюс литература — отвечают одни специалисты в исследовании этого жанра. Детектив — это прежде всего тайна — говорят другие. Детектив обязательно начинается с преступления — определяют особенность жанра третьи. В повести же «Катамаран» все эти основные признаки детектива отсутствуют.
Преступление — убийство Додека — совершается в ней уже тогда, когда повествование давно вышло из стадии дебюта. И нет никакой тайны — читатель с самого начала подробнейшим образом вводится в курс приготовлений к преступлению. Затем он является свидетелем убийства, а также и всех дальнейших преступных действий и, зная заранее ответы на все вопросы, над разрешением которых бьются венгерские контрразведчики, наблюдает за их работой с высоты своей полной информированности.
Поэтому и игры нет. Той, обычной для детективного жанра игры писателя с читателем, в которой автор всевозможными маневрами и ложными версиями старательно маскирует разгадку тайны, чтобы «выстрелить» ею лишь в финале.
Но эти отсутствующие признаки жанра добротного детектива в «Катамаране» заменяет, мне кажется, — и весьма успешно — политическая острота сюжета, актуальность происходящих в книге событий. Вот потому-то я и определил бы эту вещь как художественно написанный остросюжетный политический репортаж.
В отличие от стопроцентного репортажа по следам современных политических событий герои повести «Катамаран» носят не реально существующие, а вымышленные литературные имена. Но время действия указано абсолютно точно — 1978 год. И ряд событий, описанных в книге, действительно имел место в реальной жизни. Рассказывая о создании повести, автор говорил, что при определенной доле художественного вымысла она в основе своей документальна.
Попытки секретных служб западных стран подорвать единство социалистических государств и дестабилизировать их экономику; промышленный шпионаж и диверсии; стремление использовать для подрывной работы против стран социализма их граждан, особенно бывших и в их числе тех, кто в свое время сотрудничал с гитлеровцами, — со всем этим постоянно сталкиваются в свой повседневной работе органы государственной безопасности Венгерской Народной Республики, как и других стран социализма.
Об общих принципах и конкретных деталях многотрудной, ответственной и почетной их деятельности все мы обильно начитаны из литературы самого разного рода. Начиная от серьезных исследовательских работ историков нашего времени и книг уважаемых писателей и кончая сочинениями, быстрописучие авторы которых считают, что острота и лихие повороты сюжета могут компенсировать отсутствие не только писательского мастерства, но порой и элементарного художественного вкуса.
Одной из привлекательных особенностей увлекательной повести «Катамаран» является то, что сотрудники венгерских органов государственной безопасности лишены того «суперменства», которым подчас наделяют их авторы вышеупомянутых «облегченных» детективов, думая украсить, а на самом деле смазывая образы своих героев. В повести «Катамаран» герои — обычные люди из плоти и крови, с обычными человеческими нуждами, страстями и желаниями, и со слабостями тоже.
Впрочем, и образы наших врагов с той стороны баррикады противоборства двух миров в повести «Катамаран» выписаны добротно. Они полнокровны, не оглуплены и не окарикатурены. Вражеских агентов, заброшенных на территорию народной Венгрии, и их хозяев, оставшихся за рубежом, писатель показывает людьми по-своему убежденными, умными, опытными в своем деле, оснащенными современнейшими техническими средствами.
Интрига, заплетенная ими вокруг руководителя одного из крупнейших предприятий Венгрии, генерального директора Белы Имре, столь искусна, губительные сети расставлены столь умело, что положение главного героя повести кажется безвыходным. Западные спецслужбы, задумавшие выкрасть важнейшее изобретение и на будущее сделать генерального директора своим постоянным агентом, продумали и учли все обстоятельства и факторы.
Как в конце концов распутываются хитросплетения этой истории, читатель узнает, прочитав повесть «Катамаран». Нам же остается в заключение сказать лишь о том, чем закончил свое представление повести «Вкус пепла» автор первого предисловия, сказать о бдительности. О необходимости всем нам всегда помнить о том, что в условиях исторического противостояния двух миров, двух систем даже в условиях разрядки, а в периоды обострения международной обстановки тем более, подрывная тайная война секретных служб Запада против стран социализма продолжалась и продолжается.
Павел Веселовlitra.info
Читать онлайн "«Подвиг» 1968 № 05" автора Журнал 'Подвиг' - RuLit
Он стоит довольно далеко, отсюда не разглядишь его лица. Да и на таком лице, которое давно стало как опаленный солнцем древний камень, ничего не прочитаешь.
И опять у меня возникает мысль, так часто не дававшая нам покоя: почему его не берет болезнь? Ведь уж он-то живет в такой грязище и запустении, что вибрионы, начиненные смертоносными вирусами, должны были давно умертвить старика. А он жив и здоров, стоит себе на скале истуканом.
Почему он не заболевает? Видно, мы уедем, так и не узнав этого. Я ошибся: одна загадка все-таки останется…
«Форменная статуя! — возмущаюсь я в душе с какой-то детской обидой. — И чтоб полное сходство было, без рук, словно Венера Милосская…
Без рук?!
— Поражает копыта… — бормочу я, не сводя глаз со старика.
Неужели в этом весь секрет?!
— Что с тобой? — испуганно спрашивает Мария.
— В каком тюке у нас истории болезни? Кажется, здесь! — Я кидаюсь лихорадочно распаковывать тюк.
— Зачем?
— Мне нужна Женина история болезни…
Мария сжимается, как от удара. Лишь теперь я соображаю, как больно ей слышать такую фразу. Но мне некогда ее утешать.
Я вынимаю одну папку за другой, открываю, перелистываю аккуратно подшитые бумажки… Вот она!
«…Печень несколько увеличена, цвет нормальный… На левой голени старый шрам…» Дальше, дальше!
Вот оно!
«…На обеих руках незначительно повреждены ногти, видимо, следы повреждения цестодой или другим каким-то видом паразитических червей. Трудно определить, свежие ли это травмы или давние. Такое же незначительное разрушение ногтей отмечено и на двух пальцах правой ноги…»
Труп Жени вскрывал наш опытный институтский прозектор Савелий Павлович, конечно, он не мог пропустить ни одной кажущейся мелочи. Я был прав.
Вот и разгадана последняя загадка. Можно сказать, что помог нам Хозяин: ведь именно его изувеченные руки натолкнули меня на первую, еще смутную мысль. А потом что-то щелкнуло в мозгу — словно включили лампочку, и темнота вдруг стала ясной, простой и понятной.
Загадочны и причудливы все-таки пути искания истины! Вот теперь вдруг неожиданно пригодились и стали бесценными казавшиеся нам прежде малоинтересными наблюдения Николая Павловича. Ведь это он первый подметил, что вибрионы поражают копы га у овец. А специально проведенные позднее исследования подтвердили мою догадку о том, что именно через ногти проникает болезнь и в человеческое тело. Поражая роговые ткани, вибрион окончательно «созревает», и лишь после этого таившийся в нем вирус начинает свою смертоносную работу.
У Хозяина не было рук, а сапог он не снимал, даже ложась спать. Только это и спасло его от невидимого убийцы…
Знал ли об этом Али Вардак? Мне думается, догадывался, подозревал, глядя на безрукого старика, что тот не заражается каким-то образом именно из-за своего увечья. Поэтому и пришел тогда Али к нам в лагерь в перчатках и не снимал их, к нашему удивлению, даже за столом, когда пил кофе. И о заболевании копыт у овец он тоже хорошо знал, хотя, конечно, ничего не подозревал ни о вирусе, ни о роли «сумасшедших» муравьев. Но вместо того чтобы искать разгадку опасной болезни и помочь людям, он выбрал путь преступлений и всячески мешал нам.
Ладно, мне не хочется больше говорить о нем…
Не стану я рассказывать подробно и о дальнейших исследованиях и опытах. Точку можно ставить уже здесь. В болезни, которая отныне называется в честь нашего погибшего товарища «заболеванием Лаптева — Робертсона», не осталось ничего загадочного. И защититься от нее, пока не будут обезврежены все ее природные очаги и «хранилища», оказалось теперь, когда мы во всем разобрались, совсем несложно: надо только, отправляясь на работу, на пастбища, надевать сапоги и резиновые перчатки, преградив вибрионам с вирусами доступ к ногтям, через которые только и могут они проникнуть в тело.
Убийца пойман. И мне надо кончать затянувшийся рассказ, потому что мое основное дело — борьба с болезнями, а на столе у меня уже лежит новая телеграмма — на сей раз призыв из маленького таежного поселка: «Вылетайте немедленно положение угрожающее…»
КОРОТКО ОБ АВТОРАХ
АКИМОВ Игорь Алексеевич родился в 1937 году в Киеве. Учился в Киевском институте инженеров водного хозяйства, работал в республиканских газетах и журналах, публиковался в журнале «Юность».
Много ездит по стране, публикует рассказы, очерки в газетах и журналах. Первая книга И.Акимова «И стены пахнут солнцем» (повесть и рассказы) вышла в 1963 году в издательстве ЦК ЛКСМУ «Молодь».
С 1965 года выступает в печати в соавторстве с В.Карпеко. Ими написаны повести о советских разведчиках — «Осечка» и «Неоконченное дело». По одной из них («Осечка») был поставлен телевизионный фильм.
В настоящее время И.Акимов активно сотрудничает в журнале «Сельская молодежь», где напечатана его повесть «Баллада о людях, ушедших на задание».
КАРПЕКО Владимир Кириллович родился в 1922 году. Со школьной скамьи ушел на фронт и воевал до конца воины. Под Ленинградом был тяжело ранен.
После демобилизации В.Карпеко работал грузчиком, шофером, разнорабочим, тренером футбольной команды, журналистом.
Автор нескольких стихотворных сборников: «Широкая дорога» (1950), «Алексей Большаков» (1952), «Про мальчика Петю» (1954), «От сердца к сердцу» (1956), «Лицом к огню» (1959), «Такая моя планета» (1963), «Дорога под небом» (1967) и др. Перу поэта принадлежит ряд песен, ставших популярными, написанных им для фильмов «ЧП», «Исправленному верить», «Вдали от Родины», «Голубая стрела» и другие.
В последние годы совместно с И.Акимовым написал ряд повестей о героической работе советских разведчиков.
ЛЕОНОВ Николай Иванович родился в Москве в 1933 году, закончил юридический институт. С 1955 года находился в рядах Советской Армии, в 1958 году пришел на работу в Московский уголовный розыск, где в 1964 году вступил в ряды Коммунистической партии Советского Союза.
Мастер спорта СССР, с 1953 по 1959 год выступал за сборную команду страны по настольному теннису, в 1960 году — старший тренер сборной команды Советского Союза.
В 1966 году в журнале «Смена» была опубликована первая повесть «Приступаю к задержанию». В 1967 году в соавторстве с молодым писателем Георгием Садовниковым написал повесть «Мастер», которая была опубликована в журнале «Искатель». В том же году по Центральному телевидению передавался спектакль по пьесе Н.Леонова «В одном отделении». В 1968 году в журнале «Сельская молодежь» напечатана повесть «Ждите моего звонка».
В настоящее время Николай Леонов является корреспондентом Центрального телевидения, но связи с журналом «Сельская молодежь» не порывает: часто ездит в командировки от журнала, пишет рассказы, очерки. По заказу редакции Н.Леонов написал новую приключенческую повесть «Олимпийцы».
Современный спортивный мир не так уж и часто является предметом изображения: мало спортивных романов и повестей, а серьезных почти нет. В этом смысле повесть «Олимпийцы» выгодно отличается. Спортивная биография писателя, его многочисленные выступления на соревнованиях, поездки по стране и работа в уголовном розыске дали ему большой фактический материал, который и лег в основу повести. Как и в прежних своих повестях и романах. Н.Леонов остается верен своему писательскому долгу: повесть «Олимпийцы», при всей серьезности поставленных проблем и глубоких раздумьях писателя, остается, кроме того, и увлекательным произведением, которое найдет своих читателей и поклонников, как и все предыдущие повести и романы Н.Леонова.
ГОЛУБЕВ Глеб Николаевич родился в 1926 году в Твери (ныне г. Калинин). Побывал и колхозником, и рабочим, и солдатом. Печататься начал с 1946 года. Окончил институт кинематографии. Работая специальным корреспондентом журнала «Вокруг света», много ездил по стране.
Первая книга «Необычные путешествия» вышла в 1958 году в издательстве «Молодая гвардия». В последующие годы в различных издательствах вышли книги «Неразгаданные тайны», «Улугбек», «В гостях у моря», «Житие Даниила Заболотного», «По следам ветра», «Тайна пирамиды Хирена», «Огненный пояс», «Огонь-хранитель», «Гость из моря», а также печатались повести и рассказы в журналах (три рассказа были напечатаны в пятом томе «Библиотеки фантастики и приключений» — приложении к журналу «Сельская молодежь» за 1965 год).
www.rulit.me
