Это интересно
- ОКД
- ЗКС
- ИПО
- КНПВ
- Мондиоринг
- Большой ринг
- Французский ринг
- Аджилити
- Фризби
Опрос
Полезные ссылки
РКФ
Все о дрессировке собак
Стрижка собак в Коломне
Поиск по сайту
"Север" - содержание № 09-10. Валерий румянцев литературный электронный журнал
Валерий Румянцев. Памяти Михаила Анищенко :: Книжный ларек
ПАМЯТИ МИХАИЛА АНИЩЕНКО
У любого поэта есть собратья по перу. Были они и у Михаила Анищенко. С кем-то он был близок, с кем-то далёк. А кого-то и в глаза не видел. Но все они «играли» на одном поле под названием «Русская литература». Среди них – и наш знаменитый земляк, поэт от Бога и Урала, Владимир Денисов…
Остались немногочисленные фотографии, на которых Михаил Анищенко запечатлен вместе со знакомыми поэтами. Остались и стихотворения, в которых он упоминает некоторых поэтов своей эпохи. По-разному складывались отношения с ними, а с кем-то из них и вовсе не было непосредственного общения. Интересно почитать эти стихи и поразмышлять над их содержанием.
Я и Бродский
Я был печальным и неброским,
Я ненавидел «прыг» да «скок»,
Не дай мне, Бог, сравнений с Бродским,
Не дай-то Бог, не дай-то Бог!
Стихов его чудесный выдел
Я вряд ли жизнью оплачу.
Он видел то, что я не видел,
И то, что видеть не хочу.
Он, как туман, не верил точке
И потому болтливость длил,
И боль земную на цепочке
Гулять под вечер выводил.
Он верил образам и формам,
Особым потчевал питьём,
И пахли руки хлороформом,
Марихуаной, забытьём.
И понимал я злей и резче,
Что дым клубится без огня,
Что как-то надо поберечься
От слёз троянского коня.
Почему же поэт не хочет, чтобы его сравнивали с Иосифом Бродским? И почему, хотя они никогда не встречались, в стихотворении сквозит неприязнь к другому поэту? Попробуем в этом разобраться.
Поэты – народ сверхчувствительный, они обделены «толстокожестью». Если что-то им не нравится в другом поэте, они воспринимают это болезненно и не скрывают своего отношения. Ещё Александр Блок в стихотворении «Поэты» намекал на подобное: «Там жили поэты, – и каждый встречал другого надменной улыбкой». И это происходило не потому, что каждый их них был «редиской». Просто почти любой поэт считает, что стихи нужно писать так, как это делает он; другие стили, символы и смыслы для него неприемлемы.
Михаил Анищенко признавал «чудесный выдел» стихотворений Иосифа Бродского. Бродский «видел то, что я не видел, и то, что видеть не хочу». Да, Михаил Анищенко не был ни в Европе, ни в Америке. Но и особого желания побывать там у него не возникало – потому что он «как преступник к высшей мере» «приговорён» к России и всецело жил её бедами и печалями. Михаил Анищенко отмечал изящную форму стихов Бродского, но скептически относился к содержанию его поэзии («И потому болтливость длил»), да и «боль земная» была у собрата по перу настолько легковесная, что он её «гулять под вечер выводил».
А главная причина неприязни раскрывается в последней строфе: «И понимал я злей и резче, что дым клубится без огня». Чем чаще поэт Анищенко знакомился с поэзией Бродского, тем в большей степени у него возникало неприятие этой поэзии. Всевозможные возгласы о гениальности Бродского – это всего лишь «дым», а огня поэзии там мало, скорее уголья. Да и Нобелевская премия по литературе дана Бродскому (как и Пастернаку, и Солженицыну) по политическим, а не иным мотивам. Михаил Анищенко рассматривал фигуру Иосифа Бродского как троянского коня, изготовленного для России Западом. В какой-то степени этот было на самом деле так.
Гениальный поэт – это тот, чью поэзию знает народ. Тот, чьи строки цитируют в разговорах. Тот, чьи стихи самим народом положены, как стихи Рубцова, на музыку, чьи песни поют или часто слушают. Ничего этого мы не наблюдаем, если говорить о поэзии И. Бродского.
Есть ещё одно стихотворение у Михаила Анищенко, где он упоминает другого собрата по перу.
Барабанщик
Царизм, инквизиция, пряник и кнут,
Всё горше в России и горше…
Но всё, что сегодня нещадно клянут,
Люблю я всё больше и больше.
Никто не сочтёт безымянных утрат…
Но, помня о русской Победе,
В последнем трамвае последний парад
По улице Сталина едет.
На грязной подножке стоит идиот,
Сияя зубами и славой;
А следом за ним барабанщик идёт,
Убитый потом Окуджавой.
Кого-то настораживает строка «На грязной подножке стоит идиот». Кто он такой – этот идиот? Мне представляется, что поэт вложил в этот образ понятие «сверхпорядочный человек». Да, тот самый образ, который создал Ф. М. Достоевский в романе «Идиот». И это утверждение косвенно подтверждается тем, что Михаил Анищенко часто берёт на вооружение в своей поэзии («Шинель», «Барыня» и др.) образы из нашей литературной классики. Кроме того, он всегда точен в использовании значения слов. И, наконец, в пользу такого прочтения говорят последние две строчки стихотворения: барабанщик – глашатай Победы. Но пройдёт время, и его «убьёт» Окуджава, который уже не поёт «и комиссары в пыльных шлемах склонятся молча надо мной». Михаил Анищенко вставил в стихотворение фамилию именно этого поэта по двум причинам. В одной из своих песен Булат Окуджава «убивает» барабанщика. На дороге жизни обязательно встретишь политический туман. И Булат Окуджава заблудился в нём: подписал известное обращение некоторых литераторов под названием «Раздавите гадину!», которое было опубликовано после того, как Б. Ельцин 4 октября 1993 года расстрелял Дом Советов и разогнал Съезд народных депутатов России, являвшийся высшим органом государственной власти в соответствии с действующей тогда Конституцией.
Владимир Смык в своей статье «Прогулки без Пушкина или поэзия вседозволенности» отмечает: «…по мере того, как ослабевал идеологический пресс, в СССР зрела культура андеграунда… Она напрочь порывала с идеологией и эстетикой соцреализма и реализма в целом. После падения социализма андеграунд автоматически превратился в постмодерн, с характерным для него отказом от истины, подменой реальной картины жизни произвольными конструкциями, вольным или невольным пародированием духовно значимых символов».
Михаил Анищенко, обучаясь в Литературном институте, занимался в семинаре поэта Юрия Кузнецова, который во второй половине своей творческой жизни фактически становился символистом. Юрий Кузнецов, как и Иосиф Бродский, не стал народным поэтом. О его творчестве начали спорить лет пятьдесят назад, и этот спор продолжается и поныне. Одни называют Юрия Кузнецова гением, другие считают, что он нанёс существенный вред русской поэзии и завёл значительную часть поэтов в творческий тупик. Страшно далека его поэзия от народа, узок круг её читателей. Где-то в 2001–2002 году открываю я журнал «Кубань» и вижу во всю первую страницу портрет, а внизу написано «Великий русский поэт Юрий Поликарпович Кузнецов». Удивился – потому что звание «великий» присваивает Время, а не провинциальный литературный журнал.
Общаясь с Ю. Кузнецовым, Михаил Анищенко, разумеется, не мог не попасть под влияние этого талантливого и уже широко известного в то время поэта. Вот как он вспоминает об этом в стихотворении, написанном на смерть своего учителя:
В его душе летели птицы,
Планеты плавали в огне;
И проливались на страницы
Слова, неведомые мне.
И я его любое слово
Глотал, забыв и стыд, и срам,
И, как трамвай от Гумилёва,
Летел по призрачным мирам.
Анищенко уважал и ценил Юрия Кузнецова. И всё же влияние постмодернизма не оказалось чрезмерным. Используемые поэтом символы большей частью понятны не только литературным критикам, но и читателям. Рассмотрим ещё одно стихотворение Михаила Анищенко, в котором он упоминает Юрия Кузнецова.
Время поста и пора разговенья.
Стол и тетрадка. Огарок свечи.
Бездна молчанья и пропасть забвенья –
Слева и справа – зияют в ночи.
Что происходит со мной? Непонятно.
Жизнь утекает, как капли с весла.
Я же как кошка в когтях у орла.
Выше и выше взлетает несчастье,
Страшно когтями по тучам скрести.
То ли меня разорвёт он на части,
То ли над пропастью бросит: лети!
Что за беда? Не пойму и не знаю.
Знал Кузнецов, но сказать не посмел.
Русь подо мною. Лечу. Умираю.
Вот и сбывается всё, что хотел.
В первой строфе поэт констатирует тот факт, что он никому не нужен. Власть знать его не хочет, от таких её коробит; ей нужны представители лёгковесного шоу-бизнеса и примитивные скоморохи. (Когда Евгений Евтушенко позвонил руководителю департамента культуры Самарской области и спросил про Михаила Анищенко, то чиновница, помолчав, сказала, что она такого поэта не знает.) Друзья забыли о его существовании, литературные журналы его тексты игнорировали. И так проходили месяцы, годы и «жизнь утекает, как капли с весла». А Михаилу Анищенко хотелось, как и любому другому человеку, чтобы оценили его труд и сказали «доброе слово» о его литературном творчестве. А он писал не только стихи, но и прозу и пьесы.
Но вместо этого он «как кошка в когтях у орла». Орёл – это, конечно же, власть. Не зря на гербе у этой власти – двухголовый орёл. И этому орлу наплевать, что поэт живёт даже не в бедности, а в нищете.
Жизненные силы у поэта кончаются, здоровье подорвано. Он не знает, что делать, как жить дальше. По его мнению, Юрий Кузнецов многое знал, но не поделился ни с кем своими знаниями и, уходя из жизни, унёс эти знания с собой. Или оставил их в своих поэмах, которые толком пока не «прочитаны» его соотечественниками. В момент написания стихотворения поэту жить уже не хотелось: «Умираю. Вот и сбывается всё, что хотел». Он понимал, что трудно научиться жить, но ещё труднее – научиться умирать.
Однако неожиданно для всех, и для Михаила Анищенко тоже, его поэзию заметил и очень высоко оценил Евгений Евтушенко. И не только заметил, но и существенно помог в решении многих вопросов.
И в жизни Анищенко «звёздный час пришёл невольно»: начались его выступления в клубах, звонки из разных городов с просьбой приехать и провести поэтический вечер, поздравления, было издано несколько книг. Был даже переезд в подмосковную Истру. Впрочем, начать новую жизнь легко, трудно закончить старую. На новом месте поэт надолго не задержался. Он рассорился (скорее всего, из-за разногласий в оценке политических событий в стране) с Евгением Евтушенко и написал вот это стихотворение:
Цап-царап
Звёздный час пришёл невольно,
Как ночной галеры раб.
Отчего же сердцу больно:
Цап-царап да цап-царап?
Молоко горчит, а пенка,
Словно сладкое желе.
Зря ты, Женя Евтушенко,
Помогал мне на земле.
Не осталось, Женя, веры,
Всё отбито на испод.
Не хочу бежать с галеры
В мир банановых господ.
Полно стынуть на морозе!
Пусть живут подольше, брат,
И в стихах твоих, и в прозе:
Цап-царап да цап-царап.
Проводи меня, Евгений,
В нищету мою и грусть.
Пусть во мне вздыхает гений,
Я с ним дома разберусь.
Самое ценное, что у нас есть – это смысл жизни. Не захотел Михаил Анищенко жить в «мире банановых господ» и вернулся в село Шелехметь, в «нищету и грусть». Бедность не страшна тому, кто не стремится к богатству. Поэт понимал, что страдание приближает нас к истине. А стихотворением «Цап-царап» он как бы сказал «Спасибо!» Евгению Евтушенко за участие в своей судьбе.
И безвременье имеет своих героев. И один из них – выдающийся поэт Михаил Всеволодович Анищенко. У него была счастливая творческая жизнь. Но беда в другом: если у человека была счастливая жизнь, это ещё не означает, что и сам он был счастлив. Поэт заслужил бессмертие души, потому что бессмертие души – это духовные ценности, которые живут после смерти их автора. Настоящие поэты как звёзды: излучают свет также и после смерти.
© Валерий Румянцев, текст, 2018
© Книжный ларёк, публикация, 2018
www.knizhnyj-larek.ru
Б. Зорькин. "Мы перестали думать..."
* * *
Мы перестали думать —
Мы стали рассуждать,
Живём в полубреду мы,
Сооружая гать
Через болото быта
Из мешанины слов,
Из кучи фраз избитых,
Из ставших явью снов.
Набив нажитым хламом
Мешки своих забот,
Привычно и упрямо
Шагаем мы вперёд.
Истоптана ногами
Дорога в никуда.
Бредём, судьбу ругая,
Стирая в пыль года.
Нет ни конца, ни края
Унылому пути.
И мы не выбираем,
Куда и как идти.
Нам выбор не доверен,
Судьбы упруга нить.
И мы наивно верим,
Что так и нужно жить.
ЧТО НАШИ ЖИЗНИ
Что наши жизни — листья на ветру.
Все в суете, пока не оторвутся.
А после всё из памяти сотрут,
И сами в пыль вселенскую сотрутся.
Что наши жизни — чей-то черновик
С загадочным подобием рассудка.
Блеснёт он гениальностью на миг
И обернётся неудачной шуткой.
Что наши жизни — призрачный туман
При переходе в новую реальность.
Лишь в мыслях существующий роман,
На деле воплотившийся в банальность.
Что наши жизни — ключ или замок?
Творенье разума или его основа?
А может, ложно понятый урок,
Который повторять придётся снова?
Что наши жизни — разве нам судить?
Удел наш — жить, и мы ему покорны.
Старания осмыслить жизни нить
Так неуклюжи, тупы, смехотворны.
ВЕТЕР
Ветер был горяч,
Как тупое сверло в электрической дрели.
Он не знал неудач
И в судьбу свою истово верил.
Налетая на кроны
Пожелтевших ослабших деревьев,
Ветер гнул непреклонно
Ветви, как невесомые перья.
Поднимая песка
Облака в лихорадочной пляске,
Ветер пляжи о косы таскал,
Рек теченья меняя, как в сказке.
Он швырял сухогруз
На волнах, как пинг-понговый мячик.
В тундре всасывал гнус,
А выплёвывал в Сочи на даче.
Ветер был не в себе.
Он хотел быть всегда и повсюду:
И в скрипучей арбе,
И в костре, и в ушах у верблюда,
И в пустой голове,
И в наполненном бурей стакане,
И в шуршащей траве,
И в седом, как ковыль, океане.
Ветер был вездесущ,
Гордость в нём клокотала.
Ветер был всемогущ,
Но казалось всё мало.
Облетев шар земной,
Испытав всё на свете,
Он растратил свой зной,
Словно искренность дети.
Ветер вдруг ощутил
Холодок и усталость,
Бесконечность пути,
Неизбежность привала.
И хоть смерчи крутил
Он, как прежде, умело,
Поубавилось сил
И уже надоело.
Ветер сел на балкон
Отдохнуть от усилий.
И почувствовал он
Приближение штиля.
Засиял небосклон,
Замаячили птахи.
Присмиревший балкон
Вдруг заполнили страхи.
И в попытке вернуть
Бесшабашность полёта,
Ветер вновь рванул в путь.
Но уткнулся во что-то.
Был незримым забор,
Но забрал вдруг все силы,
И с балкона во двор
Ветер сполз, как в могилу,
Вздох последний взметнул
Листьев высохших стаю.
Ветер тихо заснул,
В тишине исчезая.
Только где-то вдали,
Переняв эстафету,
Снова ветры мели,
Расчищая планету.
И в пустых головах,
И в морях, и в стаканах
Рос вселенский размах
Молодых ураганов.
prichal-journal.ru
| Содержание | |
| 1 стр. | «Содержание № 9-10.2015» |
| К 75-летию журнала "Север" | |
| 3 стр. | «У нового порога»Елена ПИЕТИЛЯЙНЕН, Журналу "Север" 75 лет |
| 16 стр. | «...Кузнец очень важен...»Сергей КАТАНАНДОВ |
| Поэзия | |
| 6 стр. | «Твоих зрачков гречишный мед...»Евгений ЧЕКАНОВ |
| 81 стр. | «Окаменевший плач Победы...»Николай НОВОСЕЛОВ |
| 83 стр. | «Не верьте оттепелям, птицы...»Иван ЕГОРОВ |
| 133 стр. | «Здесь проскакал по дороге Пегас...»Игорь МЕЛЬНИКОВ |
| Проза | |
| 8 стр. | «Страсти по "итальянцу"»Валентина АКУЛЕНКО, рассказ |
| 26 стр. | «Кубики»Павел ПАРАМОНОВ, повесть |
| 85 стр. | «Одна из загадок творчества; Прыжок в рай; Курица»Валерий РУМЯНЦЕВ, рассказы |
| 106 стр. | «Пустая ваза; Любовь обязывает; Кошечка»Лукас фон ШЕЛЛЬ, рассказы |
| 180 стр. | «Земля живых»Геннадий РЯЗАНЦЕВ-СЕДОГИН, роман |
| Литературоведение | |
| 18 стр. | «Выверять литературу жизнью»Вера СЕРАФИМОВА, О "военной страде в тылу" в тетралогии Ф.А. Абрамова "Пряслины" и о нравственной высоте сельских тружеников. Поэтика прозы |
| Литературная критика | |
| 96 стр. | «Рождение кольского эпоса»Андрей РАСТОРГУЕВ |
| Дебют в "Севере" | |
| 114 стр. | «Ты прости нас, край родимый...»Валентина КОЛОБОВА, стихи |
| Дискуссионный клуб | |
| 116 стр. | «Трезвение духа»Иван РОГОЩЕНКОВ |
| Монпансье | |
| 124 стр. | «Бабушкина медаль»Илья ИЛЬИН, рассказ |
| 126 стр. | «Скользя, пыхтя, буксуя...»Юрий ПОЛЯКОВ, стихи |
| Портрет поэта | |
| 128 стр. | «Открытая душа»Артем КУЛЯБИН, Лирика Сергея Чухина |
| С другой стороны | |
| 136 стр. | «Абхазия: война и мир»Александр КОСТЮНИН, дневники поездки |
| ЛИТЕРАТУРНЫЙ КОНКУРС ЖУРНАЛА "СЕВЕР" "СЕВЕРНАЯ ЗВЕЗДА" | |
| 166 стр. | «Кот»Юлия БОДНАРЮК, рассказ |
| Петрозаводскому университету 75 лет | |
| 172 стр. | «Энтузиасты обеспечивают развитие...»Анатолий ВОРОНИН |
| Книжная полка | |
| 234 стр. | «Рябчики как символ русской литературы»Алексей ФИЛИМОНОВ |
| 237 стр. | «История освоения карельского леса»Вениамин СЛЕПКОВ |
| Редакционный совет | |
| 240 стр. | «Редакционный совет» |
www.sever-journal.ru
