Это интересно
- ОКД
- ЗКС
- ИПО
- КНПВ
- Мондиоринг
- Большой ринг
- Французский ринг
- Аджилити
- Фризби
Опрос
Полезные ссылки
РКФ
Все о дрессировке собак
Стрижка собак в Коломне
Поиск по сайту
Валерий Румянцев. «Пуховый платок». Рассказ — Журнал Клаузура. Валерий румянцев журнал рассказ
Валерий Румянцев. «Пуховый платок». Рассказ — Журнал Клаузура
Валерий Румянцев. «Пуховый платок». Рассказ
09.02.2017 / Редакция
Захарову повезло. Он ехал в купе вагона «СВ» один. В дорогу взял «Сумму технологии» Станислава Лема. Эту книгу он купил спустя месяц после окончания института, сразу начал её читать, но вскоре бросил. Этот томик оказался одной из тех книг, в которых содержатся настолько глубокие мысли, что многие боятся к ним даже приблизиться. И хотя в последующие годы он живо интересовался философией, знакомился с трудами многих мыслителей, конспектировал их, «Сумма технологии» почти четыре десятка лет пылилась в его домашней библиотеке по соседству с наследием мудрецов древности и средневековья. И вот, наконец-то, дошла очередь и до неё.
Пища для размышлений имеет неограниченный срок хранения. Захаров читал с завидным азартом, не обращая внимания на стук колёс и бесснежные декабрьские пейзажи за окном. Перечитывал по нескольку раз отдельные абзацы, пытаясь проникнуть в логику автора. Ведь для того, чтобы приручить чужие мысли, иногда требуется много времени. Он сожалел, что не оценил эту книгу раньше, и радовался, что никто не лезет с дорожными разговорами и не мешает ему погрузиться в каскад мыслей знаменитого поляка. Единственно, что иногда отвлекало Захарова, так это предстоящая встреча со станцией Котельниково.
Для него это была не обычная станция, а место, навевающее целый вал воспоминаний. В этом городке он родился, в нём прошло его детство и ранняя юность. Там он познавал мир, первый раз влюбился, а в шестнадцать лет вместе с матерью и отцом навсегда уехал оттуда в другие края. И так получилось, что за сорок пять лет он ни разу не побывал на своей малой родине. А временами этого очень хотелось, наверное, потому, что встреча со своей молодостью всегда делает тебя моложе.
В Котельниково поезд должен был стоять аж двадцать минут, потому что именно в этой точке производится замена электровоза. Захаров взглянул на часы и, отметив в памяти номер страницы, закрыл книгу.
Вот-вот появится родная станция. Скорее всего, подумал он, на путях по-прежнему продают пассажирам рыбу, варёную картошку, домашние пирожки. Захаров вновь погрузился в воспоминания детства. Он вспомнил ту самую девочку Таню, которой увлёкся в четвёртом классе и любил до самого отъезда, до окончания девятого класса. За сорок пять лет все лица одноклассников стёрлись в памяти, а вот её лицо он помнил до сих пор. Странно всё-таки устроен человек: помнил, хотя ничего между ними не было, ни малейшего намёка на интимную ласку. Знаки внимания он регулярно проявлял, и она, безусловно, замечала их. Захаров жил тогда совсем как в том стихотворении классика: «Мне бы только смотреть на тебя, видеть глаз златокарий омут…». Это была платоническая любовь, которая ещё не успела деформироваться под воздействием страсти и, видимо, поэтому единственная в жизни. «Боже мой! Как давно всё это было, — подумал Захаров. — Как сложилась её судьба? Где она сейчас? Жива ли?»
Когда за окном медленно проплывало здание вокзала, он, к своему удивлению, почувствовал лёгкое волнение. Захарову опять повезло: состав прибыл на первый путь, можно будет выйти на привокзальную площадь, посмотреть по сторонам и увидеть близкие сердцу улицы и дома. Конечно, никого из знакомых уже не встретишь, а, если и встретишь, то ни ты их не узнаешь, ни они тебя.
Он вышел из вагона. Холодный ветер кинулся ему на грудь и заставил застегнуть куртку. В глаза сразу бросилась целая армия шумных продавцов, которые судорожно метались от одного вагона к другому, надеясь найти покупателя для своего товара. В их руках чего только не было: копчёная рыба на подносах, пиво, консервированные овощи, сухофрукты, домашняя выпечка, рыбные котлеты, пуховые платки, шерстяные носки и варежки.… Но, как и раньше, больше всего было копчёной и сушёной рыбы, оно и понятно — рыбный край. Высыпавшие из вагонов пассажиры покупали в основном именно рыбу. Разноголосые продавцы расхваливали свой товар, и чаще всего доносились слова «сом», «судак», «лещ», «балык».
Пока Захаров шёл по перрону к зданию вокзала, его настигло неприятное известие. По радио объявили, что в связи с опозданием их поезда стоянка будет сокращена. «Вот те на! Значит, далеко от своего вагона отходить нельзя». Захаров развернулся и медленно пошёл к своему тамбуру, теперь уже внимательно вглядываясь в лица продавцов.
Одни из них задорно рекламировали свой товар. Другие нерешительным тоном просили купить что-нибудь, — и в этом было что-то унизительное для них. Менялись лица, мелькали товары. И вдруг одно лицо среди продавцов показалось Захарову знакомым. Он подошёл поближе и стал пристально рассматривать худощавую женщину примерно его возраста. В руках она держала поднос, на котором поблёскивала какая-то копчёная рыба. Одета была довольно бедновато: старая видавшая виды куртка с засаленными рукавами, потрёпанная вязаная шапочка, из-под которой просматривались редкие седые волосы, на ногах — башмаки непонятного цвета со стоптанными каблуками. «Не может быть!». Но чем дольше Захаров смотрел на это лицо, тем больше убеждался, что это его Таня, Танечка. Вот и та самая еле заметная родинка на правой щеке. «С ума сойти! Она!» Захаров вплотную подступил к женщине, которая не обращала на него никакого внимания, а пересчитывала только что полученные деньги за проданную рыбу. Захаров взял её за локоть и, когда та повернула в его сторону голову, всё ещё не веря своим глазам, нерешительно сказал:
— Танечка, здравствуй…
Женщина недоумённо смотрела на него несколько секунд — и вдруг в её глазах вспыхнуло радостное возбуждение.
— Юра! Неужели это ты!? Столько лет…
Захаров неуклюже обнял Татьяну и поцеловал в щёку. При этом он ощутил дрожь в её теле. Мешал этот дурацкий поднос, который она держала в руках, и резкий запах копчёной рыбы.
— Да, воды много утекло. А у меня всё-таки была, была надежда; правда, очень маленькая, что я здесь увижу кого-нибудь из нашего класса… И вот, видишь, угадал. Ну, расскажи, как ты живёшь? Есть ли муж, дети, внуки?
— Как живу? — Татьяна никак не могла справиться с волнением. — Вот, рыбой торгую. На учительскую пенсию-то далеко не уедешь. А тут надо ещё дочери помочь. Муж бросил её с двумя детьми, сбежал куда-то, ни слуху, ни духу, ни алиментов.
— А муж, муж-то у тебя есть?
— Был. — Она махнула рукой. — Всю жизнь нервы трепал своим пьянством. Умер три года назад. А сын живёт в Волгограде, приезжает редко, у него там свои заморочки.
— Давай отойдём куда-нибудь в сторонку, — Захаров взял у Татьяны поднос с рыбой и, сделав несколько шагов, поставил его на большой фанерный ящик.
— А я о тебе много раз вспоминала, по-доброму вспоминала. Как-ты-то живёшь?
Ложь сглаживает острые углы, и он ответил:
— У меня всё хорошо… А как наш класс? Все живы?
— Обо всех не знаю, встречались как-то лет тридцать назад… Знаю только о тех, кто живёт здесь, в Котельниково. Володя Бачалов был у нас председателем районного суда, спился, умер пять лет назад. А жена у него Любка Житецкая. Помнишь, с тобой когда-то за одной партой сидела? Тоже спилась. Два сына у них, и оба — наркоманы…
— Какой кошмар! Да что у вас тут делается?
— Да то же, что и по всей России… Лидка Кудышкина до сих пор преподаёт в нашем техникуме. Мишка Огурцов работает сварщиком. А Серёжка Семёнов где-то там на канале электриком.
Захаров слушал её, смотрел на глубокие морщины худого лица, на неухоженные руки, на подёргивающиеся от холодного ветра плечи — и жалость к когда-то любимому существу зашевелилась в его сердце. Он купил у проходившей мимо них торговки самый дорогой пуховый платок и накинул его на плечи Татьяны.
— Это тебе на память о нашей встрече.
— Да ты что!? Такая дорогая вещь…
— И не спорь, не обижай меня. Прошу.
— Ну… тогда спасибо тебе огромное. Я бы за такую цену никогда не купила, — и она поцеловала его в щёку.
Объявили посадку. Захватив поднос с рыбой, они пошли к вагону. В бумажнике Захарова лежала немалая сумма, он очень хотел дать Татьяне денег, чтобы она не стояла тут, не мёрзла. «Но она их, скорее всего, не возьмёт, — подумал он, — да и эта выходка может оскорбить её».
— А как Раиса Ивановна, наша классная? Жива?
— Жива. Но у неё был недавно инсульт, она очень плохо передвигалась. Теперь она в Волгограде у дочери. Как сейчас — не знаю.
— Поезд отправляется, заходите в вагон, — послышался голос проводника.
Юрий передал поднос Татьяне и, вздохнув, сказал:
— Увидишь наших, всем от меня привет и наилучшие пожелания…
Подгоняемый проводником, он поцеловал замёрзшую холодную руку Татьяны и поднялся в тамбур. Вагон вздрогнул, и сердце Захарова трепыхнулось и защемило. Его детская любовь стояла со своим неразлучным подносом и тихо всхлипывала. На её плечах красовался большой белый пуховый платок. Вдруг Татьяна рванулась к закрывающейся двери, и он услышал её последние слова:
— Юрочка, спасибо тебе за всё! Слышишь, за то, что ты был в моей жизни!..
… Не снимая куртки и фуражки, Захаров в одиночестве сидел в своём купе. На столике лежала книга. Читать её не хотелось. Дорога утомляет, особенно если это дорога жизни.
klauzura.ru
Валерий Румянцев. «Охота». Рассказ — Журнал Клаузура
Валерий Румянцев. «Охота». Рассказ
24.11.2016 / Редакция
У каждого человека есть небольшой круг людей, с ними, в общем-то, и проживается жизнь. Вокруг сотни и тысячи, с которыми ты связан тем или иным образом, но они не являются участниками твоей жизни; они могут быть, а могут и не быть. Но есть единицы, в крайнем случае, десятки, без которых не было бы и твоей жизни в том виде, в котором она состоялась и ещё будет продолжаться.
Для бывшего колхозного механика Григория Свиридова одинокая бабка Авдотья, живущая по соседству, — человек из его жизни. А свою жизнь не любить и не ценить нельзя. Ибо любить себя — это не право, а почётная обязанность. Хотя теперешнюю жизнь Свиридов и не ценил, и не любил, но у этой нелюбви уже другой смысл. Когда-то он был в колхозе механиком, и все машины и трактора были его гордостью. Их железное здоровье зависело от него, — и поэтому он с утра до вечера крутился как белка в колесе. Потом пришли другие времена, и не стало в их селе ни колхоза, ни автомашин, ни тракторов. Да и сам Свиридов стал никому не нужен.
Вот и вчера, в новоявленный праздник – День единения России — никакого единения Григорий не почувствовал. И это несмотря на то, что СМИ и чиновники самых разных рангов наперебой уговаривали его почувствовать это самое единение с Гайдаром, который бесцеремонно залез в его карман и вытащил деньги, собранные на ремонт дома; с Чубайсом, который отдал нефть будущим олигархам, а ему дал фантик и сказал, что это и есть его собственность; с Ельциным, который пропил Союз и расстрелял Конституцию и Верховный Совет; с Ходорковским, который хотя и пребывал ныне в тюрьме, но почему-то совершенно не вызывал у Григория сочувствия. Даже в своём селе Свиридов ни с кем не чувствовал единения; жил, так сказать, анахоретом. Он был бы рад осязаемо, грубо, зримо ощутить единение и поднять стопку с хорошей водкой или, хотя бы, плохого самогона с друзьями юных и поздних лет, но все они, увы, так далеко, что ни доехать, ни, тем более, долететь нет никакой возможности. Сейчас бы Минин не смог собрать ополчение, потому что кони остались только в конюшне Лужкова, а проезд на других видах транспорта оказался бы не по карману ополченцам. Приехал бы один Пожарский, князь всё-таки…
Примерно так второй день размышлял Григорий, перебирая в памяти беды последних пятнадцати лет, которые сыпались на головы его односельчан. Очередной день уходил, оставляя призрачную надежду на утро.
А утро принесло новую беду. Ночью волки снова задрали теленка, теперь уже у бабки Авдотьи; того самого телёнка, которого она собиралась за лето вырастить и осенью продать, чтобы хоть как-то свести концы с концами. Одна надежда была у неё, на телёнка, и того лишилась. Свиридов, увидев зарёванную соседку, твердо решил поквитаться с хищником. Бабку Авдотью Григорий знал с детства, много добра она сделала для него, хотя, если разобраться, чужой человек. Впрочем, раньше отношения между людьми были намного добрее, не то, что теперь. Сейчас насаждается совсем другая философия: все только для себя, человек человеку – волк.
«Вот и посчитаемся с волками», — усмехнулся про себя Свиридов.
Он взял свою старенькую «ижевку» и вышел из дома. Проходя мимо полуразрушенного строения, которое в советские времена было детским садом, Свиридов отметил, что летом ещё были целы двери и окна. Сердце непроизвольно сжалось от мысли, что доламывают свои же, сельские. Возле территории тракторного отряда грустно подумал о том, что уже много лет там не слышно веселящего душу рокота моторов; вспомнил, как летом цыгане вывозили отсюда на прицепе металлолом. Повернул на окраину села к бывшей ферме, от которой остались одни стены. Прошёл мимо, осматривая эти стены, и, ещё более озлобленный, зашагал к лесу.
Пройдя через луг, схваченный первым морозцем, он бегом пересек еще укутанный туманными клочьями овраг, миновал песчаный пригорок и очутился в дубовой роще. В прозе жизни всегда найдётся поэтическая строка. Лес встретил его свежестью и ничем не нарушаемой тишиной. Стояло ясное утро. Солнце еще только чуть-чуть поднималось над лесом, и приятно было ощущать на лице прикосновение его мягких лучей. Озлобленность стала притупляться; наверное, потому, что самые лучшие соседи — это лес, река и поле, граничащее с горизонтом. Двигаясь вдоль узкого ерика, Свиридов подошел к Волчьему броду. Здесь он остановился, поудобнее укрепил на спине рюкзак и, уже осторожнее, держа «ижевку» наизготовку, направился к зарослям камыша и тальника. Он долго пробирался сквозь эти заросли, перемешивая ногами тонкий ледок с поблескивающей среди кочек водой. Когда, наконец, он вышел на остров, то уже порядком устал и почти жалел, что потащился в такую даль. Немного отдохнув, он осторожно пополз вдоль кустов ивняка к старой горелой иве, туда, где, по уверениям опытного охотника Семёныча, находилось волчье логово.
— Ты уж, Гриша, смотри, не оплошай. Постарайся, – говорил Семёныч Свиридову, когда узнал, что тот собирается на волков. — Я бы сам пошел, да занемог чтой-то. Значит, как пройдешь на остров, так и дуй вдоль ивняка, не сумлевайся. Как раз на логово и выйдешь.
Логово было под старым поваленным деревом, недалеко от берега. Его обитателей не оказалось, и Свиридов решил подождать их тут же. Он старательно замаскировался в кустарнике, положил ружье в развилку и стал ждать. Время как будто застыло на месте. Хотелось закурить. Пошарив рукой в кармане, убедился, что пачка «Примы» и спички на месте. Однако курить никак нельзя: волки почуют. От резиновых сапог заныли пальцы на левой ноге. Снять бы, но и этого делать нельзя: портяночный дух тоже может отпугнуть хищников. Придётся терпеть. Вспомнил безутешные глаза бабки Авдотьи. Чем же ей помочь? А чем поможешь, если сам на мели? Просидев так больше часа, Григорий задремал.
Проснулся он от какого-то беспокойного чувства: было такое ощущение, что он не один на этой полянке. Свиридов осторожно выглянул из куста и сразу же увидел волков. Их было двое: стройные и ловкие, они весело гонялись друг за другом и издавали какое-то неуклюжее, до смешного непохожее на собачье, тявканье. Звери настолько увлеклись игрой, что не замечали ничего вокруг.
Стараясь не дышать, Свиридов осторожно взвел курок. Прицелился в более крупного зверя и, услышав стук своего сердца, выстрелил. Оглушительный звук оборвал веселую игру. Крупный поджарый волк на бегу вздрогнул всем телом и медленно повалился набок. Он был убит наповал. Второй волк в первое мгновение кинулся бежать, но, оглянувшись и увидев, что его товарищ остался неподвижен, нерешительно остановился. Он пережил уже не одну зиму, не раз слышал звук выстрела и прекрасно понимал, что этот звук означает. Слепой страх и сознание своей слабости, своего бессилия перед людьми и их оружием гнали его вперед, дальше отсюда, призывали укрыться от этого ужасного грома, забиться куда-нибудь в чащу и замереть. Но, видно, было в его неискушенном зверином мозгу еще что-то, что не давало волку послушаться своего инстинкта. Это необъяснимое чувство толкало его к неподвижно лежавшему товарищу, навстречу смерти.
И оно победило. Зверь медленно подошел к телу убитого и, даже не взглянув на кусты, в которых притаился охотник, стал подталкивать лежащего волка мордой, словно призывая его подняться. Он все еще на что-то надеялся. Хотя откуда он мог знать, что мертвые не возвращаются. Его товарищ продолжал неподвижно лежать на земле.
Тогда волк медленно поднял голову и завыл протяжно и отчаянно.
Свиридов вновь прицелился, но не смог выстрелить. Этот ужасный вой проник ему в душу, и охотник не выдержал. Он опустил ружье и, не оглядываясь, не думая об опасности, зашагал прочь. Он шел напрямик, спотыкаясь и не обращая внимания на хлещущие по лицу ветви кустов. Сердце колотилось почти у самого горла, а Свиридов хотел только одного: оказаться как можно дальше от этого места. И долго, долго вслед ему несся горестный волчий вой.
г. Сочи
klauzura.ru
Валерий Румянцев. «Присяга». Рассказ — Журнал Клаузура
Валерий Румянцев. «Присяга». Рассказ
19.12.2016 / Редакция
Захожу я как-то к своему соседу по лестничной площадке, старику-инвалиду, в прошлом адвокату, в жизни которого остались лишь две радости: телевизор и шахматы. Он смотрел теленовости, но, пригласив меня в комнату, погасил экран, зная, что я прихожу к нему для шахматных баталий. Расставляя шахматы, я взглянул на его истерзанное временем лицо и спросил, что интересного сообщили в новостях. Старик оживился, порывистым движением снял очки и, кивнув на выключенный телевизор, сказал:
— Только что в новостях показали, как поступившие в военное училище принимают присягу. И я вспомнил, как это было у меня. Хочешь расскажу?
Поправляя фигуры, я машинально кивнул. Он зачем-то подальше отложил палочку, с помощью которой передвигался по квартире, и, довольный тем, что представился случай вспомнить свою молодость, начал рассказывать.
— Было это первого мая сорок третьего года в Мелекесе, где стоял наш только что сформированный полк. День выдался солнечный, тёплый. Наш старшина — Жидков Степан Петрович — с самого утра хлопотал: в тот день мы должны были принимать военную присягу. Для нас, безусых новобранцев, старшина был и отцом, и старшим братом. Надо сказать, мужик он был честный, справедливый и уже понюхавший пороху, — за всё это мы его глубоко уважали. Правда, гонял он нас как сидоровых коз, но мы на него не обижались: знали, что на фронте придётся туго. А на фронт очень многие из нас прямо-таки рвались, ещё не подозревая, что девяносто процентов из нас погибнет там или, в лучшем случае, вернётся калеками.
Старик тяжело вздохнул и продолжил:
— Ну так вот. В тот день я был в наряде в полковой столовой. Повар поручил мне разделывать селёдку. Надо сказать, кормили нас неважно. А мы же — пацаны, растём, есть постоянно хочется. И вот я, после некоторых колебаний, засунул за пазуху одну рыбину, что покрупней, предполагая хранить её как “НЗ”. Вдруг слышу команду: “Выходи строиться!” Выскочил я из столовой с рыбиной за пазухой. Пока бежал, смекнул, что она же будет нарушать солдатскую подтянутость, и сунул эту рыбину в правый карман брюк (не хватило ума положить её в левый). Торчащий из кармана хвост я согнул, чтобы его не было видно. Стою в строю, придерживаю правой рукой изогнутый рыбий хвост.
Дошла и до меня очередь принимать военную присягу. Я вышел из строя, взял правую руку под козырёк и торжественным голосом начинаю: “Я — гражданин Советского Союза…” Уже заканчиваю присягу, убеждённо чеканю:
“Клянусь беречь социалистическую собственность…”. И вдруг, в этот самый момент рыба как пружина распрямилась и рыбий хвост выскочил из моего солдатского кармана. Все присутствующие так и ахнули…
В тот же день ко мне и прилипла кличка “Рыбий хвост”.
Потом был фронт, ранение, госпиталь. После войны окончил юршколу. И вот через восемь лет после того злополучного дня меня уже на второй срок избрали народным судьёй в одном из районов Чкаловской области. На торжественном собрании, которое состоялось по этому поводу в районном Доме культуры, даю присягу судьи: “Клянусь беречь социалистическую собственность…” И надо же такому случиться! Буквально за несколько дней до этого на пост первого секретаря райкома партии прибыл тот самый Жидков Степан Петрович.
И вот в притихшем зале звучит моя присяга, а в президиуме сидит мой первый старшина и еле слышно бубнит: “Рыбий хвост…”
Закончилась официальная часть, захожу перед концертом в буфет, а народные заседатели, знающие меня уже несколько лет, облепили меня и спрашивают: “Чего это первый секретарь райкома партии ворчал?” Ну что им было ответить! Не рассказывать же всё, как было. Так они и не узнали, как принимал военную присягу их районный судья.
Старик умолк и, видимо, мысленно представил себя молодым, жизнерадостным судьей, стоящим в торжественной обстановке на сцене районного Дома культуры.
Иллюстрация с сайта «Исторический архив Омской области» www.iaoo.ru/note15.html
klauzura.ru
Валерий Румянцев. «Царь природы». Рассказ — Журнал Клаузура
Валерий Румянцев. «Царь природы». Рассказ
24.05.2017 / Редакция
День был пасмурным, но затянутое тучами небо всё никак не могло разродиться дождём. На крутом обрыве у старого дуба стоял тёмно-синий джип «чероки». Рядом с ним, перед входом в большую зелёную палатку, громоздилась куча разноцветных пакетов и рюкзаков.
Неподалёку, возле небольшого костра, расположились трое мужчин. Они только что приехали в это удалённое от цивилизации место. И теперь, после долгой изнурительной дороги, собирались немного отдохнуть и перекусить.
Все трое были сотрудниками крупной торговой фирмы, знали друг друга не первый год и не один раз выбирались вместе на природу.
Игорь Сверчков, исполнительный директор фирмы, был высоким бородатым мужчиной лет сорока пяти. В своём потёртом джинсовом костюме и широкополой шляпе он напоминал ковбоя из американских вестернов. Игорь занимался костром, подбрасывая ему топливо и готовя угли для жаркого.
Пётр Терехов – начальник юридического отдела – нарезал на клеёнке хлеб и овощи, а руководитель службы безопасности Виталий Овчаров строгал ивовые прутья, превращая их в шампур для охотничьих колбасок. И Терехов и Овчаров оба были одинаково слегка небриты, оба среднего роста и обоим было по тридцать лет. Кроме того, оба были одеты в одинаковые камуфляжные костюмы. Так что различить их можно было только по лицам. Крупное голубоглазое лицо Виталия Овчарова доброжелательно смотрело на окружающий мир, в то время как стальные глаза узколицего Петра Терехова, взирали вокруг настороженно и недоверчиво.
Четвёртый член команды – длинноухий спаниель Тошка – исследовал окружающие кусты, время от времени подбегая к костру и проверяя, не наступил ли, наконец, долгожданный момент перекусить.
Вскоре всё было готово для застолья по случаю приезда. Виталий снял с углей прутья с фыркающими и пузырящимися колбасками и положил на клеёнку. Все подняли стопки с дагестанским коньяком.
— Ну, за открытие охотничьего сезона, — провозгласил Сверчков первый тост.
Как всегда, на свежем воздухе даже самая нехитрая снедь ничуть не уступала ресторанным деликатесам. И друзья с удовольствием отдались таинству обильного перекуса. При этом они уже со смехом вспоминали свои изматывающие дорожные приключения и строили планы на вечернюю зорьку.
— То болото, что мы проезжали, — заметил Терехов, — очень перспективное место.
Сверчков подтвердил:
— Да, для уток там просто рай. Правда, Тошка?
Спаниель тявкнул и завилял хвостом.
— Вот, видите, и Тошка согласен. А уж он-то в этом толк знает. – Сверчков взглянул на часы. – Я думаю, через часок уже выходить можно. Давайте жребий бросим, кто в лагере останется.
— Не стоит, — возразил Овчаров, — я особо не рвусь за утками гоняться. Идите, я подежурю.
— Вот и славно, — обрадовался Терехов.
Игорь и Пётр занялись проверкой охотничьего снаряжения, а Виталий спустился к воде вымыть посуду.
На берегу было тихо и пустынно. От реки тянуло прохладой. Серая волжская вода пахла свежестью и была непривычно прозрачной. Возле ветвей упавшего полузатопленного дерева Виталий заметил стайку язей, а на стволе – застывшую неподвижно черепаху. Одинокие чайки кружили над Волгой, высматривая себе добычу.
Овчаров вернулся к костру.
Его товарищи уже были готовы в путь. И, дождавшись традиционного «ни пуха, ни пера», они с надеждой ступили на охотничью тропу.
А Виталий вытащил и рассортировал содержимое пакетов, накрыл рюкзаки полиэтиленовой плёнкой, накачал надувные матрасы. Собрал сухие дрова и тоже упрятал их под плёнку на случай дождя. Затем достал планшет, надел наушники и включил аудиокурс английского языка.
Он в очередной раз услышал, что Лондон – это большой и красивый город и, к тому же, столица Великобритании. Переосмыслив эту информацию, Виталий уже был готов к новой порции знаний, но тут набухавшие весь день дождём тучи всё-таки сбросили свой груз на землю.
Пришлось срочно убирать в палатку вещи, которые могли намокнуть. Управившись с этим, Овчаров залез в машину и стал слушать шум дождя. А дождь барабанил по крыше, по капоту, струился по стёклам, всячески пытаясь проникнуть внутрь. Впрочем, он быстро выдохся, и сразу стало непривычно тихо. А потом сквозь эту тишину Виталий услышал собачий лай.
Овчаров вышел наружу. Дождь кончился. Лес блестел омытой листвой. От лужи, образовавшейся в углублении полиэтиленовой плёнки, струились в траву маленькие ручейки.
Из кустов выбежал Тошка, а вслед за ним показались мокрые, но довольные охотники. Они гордо продемонстрировали Виталию свою добычу – двух маленьких черноголовых уточек. Правда, выяснилось, что обеих подстрелил Игорь, а Пётр трижды стрелял, но промазал. Однако этот факт не уменьшал азарт участников охоты, и они уже начали планировать свои завтрашние действия.
Пока Виталий разводил костёр, промокшие охотники переоделись в сухую одежду. Затем быстро ощипали и распотрошили дичь, поставили вариться похлёбку и устроились вокруг костра.
Наступило то блаженное время, когда можно было спокойно сидеть, ведя неторопливую беседу, наблюдая за пламенем и зная, что основные дела на сегодня уже сделаны и спешить больше некуда.
Игорь придвинул поближе остаток полусгнившего ствола и сунул его конец в костёр. Ствол задымился.
— Постой, – произнёс Виталий, – там муравейник.
По стволу метались муравьи, спасаясь от пламени.
Виталий оттащил ствол от костра и присыпал загоревшийся конец песком.
— Да брось ты, — недовольно отреагировал Игорь. – Что ерундой занимаешься?
— А тебе что, других дров вокруг мало? Обязательно муравьёв губить?
— А пусть не лезут в наш лагерь. Мы их сюда не звали.
— По-моему, это нас сюда не звали. Муравьи-то у себя дома.
— Человек везде у себя дома. Он – царь природы, — убеждённо изрёк Игорь.
— Да уж эти цари природы так природу изгадили, что ей впору революцию устраивать, — усмехнулся Пётр.
Игорь достал коньяк, разлил по стопкам и произнёс:
— Да ладно вам. Все эти разговоры об экологии – пустое сотрясание воздуха. Человечество развивается – и это факт, с которым следует считаться. Человек – высшее звено природы и естественно, что именно человек меняет природу в своих интересах. И понятно, что для прогресса чем-то приходится жертвовать. Но спешу вас обрадовать – на наш век природы хватит. Хотя, конечно, перемены есть. Вот сегодня – всего две утки. А лет двадцать назад я за то же время с десяток бы точно добыл. Да и Пётр, думаю, тоже не остался бы без добычи, — Игорь насмешливо подмигнул Петру.
Тот смутился на мгновение, но тут же отпарировал:
— Я, вообще-то, утиную охоту не очень уважаю. Лазить в грязи по камышам – это на любителя. А птицу доставать — какая морока. Хорошо, Тошку с собой взяли. А то бы намучились. Нет, я больше по зайцам. Да на уазике. Вот это настоящая охота!
— Ну да, конечно, — ухмыльнулся Игорь. – Посмотрим, что ты скажешь, когда на зайцев поедем. Ладно, за удачное начало. И чтобы завтра было ещё удачнее!
Все чокнулись, выпили и помолчали. Мирно булькал над костром котелок с похлёбкой, потрескивали угли, увлеченно грыз утиную голову Тошка.
Пётр закурил и поудобнее устроился на бревне, выполняющем роль скамьи.
— Здорово, всё-таки, что мы выбрались на природу. Охота – занятие для настоящих мужчин. И неважно: на уток или на зайцев. Главное – дух охоты, азарт, — он посмотрел на Виталия. – Так ведь, дружище?
Овчаров пододвинул в костёр обгоревшие ветки и пожал плечами:
— Охотиться на зайцев или уток – это всё равно, что солдату воевать с младшей группой детского садика. Они и так слабее человека, так он ещё и ружьём запасся. Это нечестная игра. Нет уж, если не хватает адреналина, то выбирай себе соответствующего противника. Я ещё понимаю охоту на льва или медведя. У тех хоть зубы и когти есть для защиты. И если промахнёшься, то рискуешь получить достойный отпор. Да и то — современные охотники сплошь и рядом с оптическими прицелами. Тут, чтобы промахнуться, нужно быть очень невезучим.
— Не понял, — встрепенулся Игорь. – Если так считаешь, то почему с нами едешь? И не первый год уже.
— Да за компанию, — ответил Виталий.
— Но ты ведь и сам охотился. И по уткам стрелял. В прошлом году, я помню.
Виталий согласно кивнул:
— Стрелял. Не отрицаю. Такой вот я непоследовательный. Я ведь не говорю, что не могу охотиться в принципе. Могу. Но только такого азарта, как вы, не испытываю. Это как выиграть у Петра в шахматы.
Все засмеялись. Пётр из настольных игр предпочитал покер, а к шахматам относился недоверчиво, не понимая, как королева может быть сильнее короля. Мужской шовинизм Петра в принципе не допускал такого положения дел.
Игорь помешал похлёбку, попробовал на вкус и добавил соли.
— Скоро будет готова, — пообещал он.
Пётр, у которого слова Виталия, очевидно, вызвали какие-то глубинные мыслительные процессы, решил продолжить затронутую тему:
— Ну а рыбалка? Тут что скажешь? Тоже нечестная игра? Рыба ведь слабее человека.
— Не факт. Есть такие, что запросто рыбака в воду утянут.
— Морские? – вмешался Игорь. — Да, есть.
— Не обязательно морские. И в реках встречаются. Пока ещё. Сом, например. Или таймень. Да и щуки ещё есть такие, что и лодку перевернут. Но дело даже не в этом. На рыбалке, в отличие от охоты, каждая сторона находится на своей территории. Рыбак – на берегу, а рыба – в воде. Тут уж кто кого перехитрит. Я, конечно, говорю о настоящих рыбаках, а не о тех варварах, которые промышляют динамитом или электроудочками.
Пётр поморщился и задумчиво произнёс:
— Да, это варварство, согласен. Да разве только это. А сети? Знаете, сколько в реках оборванных китайских сетей? Ставят и бросают. Рыба путается, гибнет. Да если человек и царь природы то, чаще всего, имя ему – Ирод.
Игорь машинально погладил подошедшего к нему спаниеля и обратился к Виталию:
— То есть, ты считаешь, охотиться нельзя, а рыбу ловить можно?
— И охотиться можно, и рыбу ловить можно. Важно, как и для чего. Если это необходимость, то какой разговор. Вот, например, в тайге. Пока доберёшься до речки, сколько намучаешься. И рыба нужна для пропитания. С собой ведь в рюкзаке много припасов не возьмёшь. Да и то настоящие таёжники лишнего ловить не станут. Они берут от природы лишь то, что необходимо для жизни.
Виталий вновь подбросил дров в костёр и продолжал:
— К сожалению, всё чаще обычной становится другая картина. Пристает к берегу лодка. Вся завалена мешками с продуктами. Туристы высаживаются на берег. И первым делом не лагерь начинают устраивать, не местность разведывать. Нет, бросаются рыбу ловить. Зачем, спрашивается? Еды и так полно. Нет, я — царь природы, я приехал рыбу ловить. То есть здесь нет необходимости, есть только развлечение. Хорошо ещё, если пойманная рыба будет приготовлена и съедена. Но часто про неё вспоминают лишь тогда, когда она уже испортилась. И её просто выбрасывают. А что? Мало ли у царя природы подданных?
— Да, ты прав, — поддержал Пётр. – Вот я и говорю: природа терпит, терпит, а потом возьмёт, да и восстанет. Устроит революцию. И нам, царям, это вряд ли понравится. И это не такая уж фантастика. Ведь немало случаев, когда звери, птицы и даже рыбы нападают на людей. А если это станет повсеместным? А если животные возьмут на вооружение всякие человеческие штучки? Представляете картинку: какой-нибудь сом забрасывает на берег крючок с наживкой – ну, например, айфоном — и ждёт поклёвки. Я думаю, редкий рыбак пройдёт мимо бесхозного айфона на берегу и не клюнет. Я бы клюнул, точно. Интересная жизнь может начаться, когда, кроме рыболовов, появятся и человеколовы.
— Бред какой, — возмутился Игорь.
— Бред, — согласился Пётр, — но ты знаешь, история человечества наводит на мысль, что любой бред рано или поздно воплощается в реальность.
Виталий вздохнул:
— Шутки шутками, но ведь, действительно, человек постепенно уничтожает всё живое вокруг. И не только охотой и рыбалкой, но и тем, что охватывает своей деятельностью всё большую территорию. Вырубаются леса, мелеют реки. И всё происходит на наших глазах.
Игорь посмотрел на часы и резко поднялся, обрывая беседу, грозившую перерасти в философский диспут:
— Всё! Хватит о грустном! Торжественный ужин, посвящённый первому дню охоты, объявляю открытым.
Друзья засуетились вокруг походного стола. А Тошка, носящийся вокруг и путающийся под ногами, ещё больше усиливал суету и отвлекал от грустных мыслей.
Похлёбка удалась на славу. А под стопочку она вообще казалась шедевром кулинарного искусства. Друзья просидели у костра до полуночи, беседуя о том о сём. Только тему природы и месте человека в ней они больше не затрагивали.
Когда решили ложиться спать, то обнаружили, что Тошка уже занял место в палатке. Игорь и Пётр присоединились к четвероногому компаньону, а Виталий отправился ночевать в машину.
Петру снился злобный окунь, закинувший на берег снасть и затаившийся под водой в ожидании поклёвки. В роли приманки выступала бутылка чешского пива. Пётр нерешительно топтался возле неё и всё никак не мог решиться схватить желанную находку.
Виталий долго лежал, прислушиваясь к ночным шорохам и размышляя о том, что человека в жизни подстерегает множество приманок. И если следовать аналогии с рыбной ловлей, то эти приманки кто-то готовит. Кто? Или Что? Такое же непонятное, как и люди для рыб. Люди обычно ловят рыбу для еды. А для чего ловят людей, если представить, что это действительно происходит? Наконец Виталий заснул, и ему приснилась большая сковородка зажаренных до хрустящей корочки небольших аппетитных рыбёшек.
Тошка во сне часто ворочался и перебирал лапами. Очевидно, ему снилось, что он плывёт за подбитой уткой.
А Игорю ничего не снилось. Он уснул сразу и глубоко. Игорь твёрдо знал, что сон нужен для восстановления сил. И организм Игоря был полностью согласен с убеждением хозяина. Именно поэтому он не отвлекался на бесполезные посторонние видения, а был занят исключительно подготовкой к новому дневному существованию.
Игорь первым заснул и первым проснулся. Он вылез из палатки и сделал несколько приседаний, разминая затёкшие ноги. Вслед за хозяином выскочил Тошка, потянулся и забегал вокруг, проверяя, что изменилось за ночь.
Игорь спустился на берег и умылся. Затем прошёлся по песчаному пляжу, наблюдая за краснеющим горизонтом и всей грудью вдыхая утреннюю свежесть.
Над головой с шумом пролетела стая уток и скрылась за верхушками деревьев.
«Не иначе, на наше болото полетели», — подумал Игорь.
Он повернул обратно, решив разбудить товарищей и выдвигаться за дичью. И вдруг зарычал Тошка.
Игорь посмотрел в его сторону и заметил предмет, которого раньше здесь не было. Предмет лежал прямо на одном из следов, которые Сверчков только что оставил на песке. Это была пачка стодолларовых банкнот в банковской упаковке.
Игорь застыл, не веря своим глазам. Затем отогнал мешающую собаку и поднял пачку.
Да, это были доллары. Только что-то было странное. Он посмотрел внимательнее, пытаясь сообразить, что не так.
Внезапно пачка дёрнулась. Из неё выскочили серебристые крючья и плотно охватили руку Игоря. Он вскрикнул, задёргался, пытаясь вырваться, но крючья сжались ещё сильнее. От пачки отделилась одна банкнота и упала на песок. Метрах в пяти от Сверчкова, прямо в воздухе, запульсировала растущая голубая спираль. И в эту спираль от руки, сжатой крючьями, тянулась еле заметная прозрачная сероватая лента.
Игоря неудержимо потянуло вперёд и вверх. Он оторвался от земли и пролетел по воздуху. Тошка отчаянно залаял. Сверчков закричал и скрылся в захлопнувшейся за ним спирали.
Когда разбуженные собачьим воем Овчаров и Терехов подошли к сидящему на берегу спаниелю, они обнаружили на чистом после вчерашнего дождя песке лишь обрывающуюся цепочку следов Игоря. И там, где следы обрывались, валялась стодолларовая банкнота.
Виталий поднял купюру. Она была мягкой и бархатистой. Совсем не такой, как настоящие доллары, которые Овчаров не раз держал в руках. Но, кроме этого, было что-то ещё, почти незаметное, но вызывающее настороженность. Виталий ещё раз прошёлся взглядом по банкноте и вдруг понял, чем она отличается от настоящей. Всего одной буквой. В надписи, оповещающей всех об уповании на Бога, вместо «God» стояло слово «Gold».
— Фальшивка, — произнёс Виталий и так и замер с открытым ртом.
Прямо у его ног упала возникшая неизвестно откуда новенькая пачка банкнот. А дальше по берегу на песке появились сотовый телефон, рубиновое колье, бутылка виски «Bell′s» и золотые часы.
Жалобно заскулил Тошка.
— Смотри, — повернулся Овчаров к товарищу.
Пётр не ответил. Он вдруг ощутил себя обитателем водоёма, на берег которого высыпала группа азартных рыбаков.
Иллюстрация: фото с сайта www.domashniy-comfort.ru
klauzura.ru
Валерий Румянцев. «Машина времени». Рассказ — Журнал Клаузура
Это были далекие семидесятые годы. Мы были молоды, жизнерадостны, верили в свои силы и в свое будущее. Мы считали себя писателями, ибо только что окончили филфак Воронежского университета, и у Кости в городской газете «Молодой коммунар» был опубликован с десяток стихотворений, а у меня в ящике письменного стола валялись две тетрадки с началом научно-фантастического романа. Роман носил многообещающее название «Бегство после долгих усилий, или Приключения 4 джентльменов в южных морях».
Мы вот-вот должны были получить дипломы и уже готовились уезжать работать по распределению. Мы не старались остаться в городе как некоторые более практичные сокурсники. Нет, мы жаждали новых ощущений и выбрали далекий и экзотический Сахалин. Мы листали тома энциклопедий и жадно впитывали скудную информацию об этом острове. Мы уже видели себя на берегу Охотского моря, уже ощущали порывы соленого морского ветра. Но в последний момент все переменилось, и вместо Сахалина мы получили назначение на Кавказ, в Чечено-Ингушетию. И снова были справочники, географические карты, томики Толстого и Лермонтова.
А потом был мир гор. Мир, в котором невольно замирает сердце перед застывшими стражами столетий. Мир, наполненный величием и чистотой. Мир, в котором, казалось, нет, и никогда не будет места подлости и низости.
И была школа в одном из маленьких аулов Ножай-Юртовского района. И была работа, ставшая жизнью. Отрывки этой жизни аккуратно разложены по ячейкам памяти. И каждый кусочек бережно хранится, ожидая своего часа. И ничего нельзя выкинуть…
В отпуск мы уезжали на Волгу. Мы бегали по магазинам, закупая провизию и рыболовные снасти. Мы тащили тяжеленные рюкзаки на пристань и предвкушали, как, наконец, отплывем от берега…
Мы плыли вниз по Волге на стареньком теплоходе. Пять часов мы проводили в томительном ожидании. Мы сидели на палубе среди людей с мешками и корзинами. Это напоминало кадры из довоенных фильмов. Словно заработала невидимая машина времени и оживила прошлое. Мы невольно представляли себя перенесенными на много лет назад. И это было так же реально, как и плеск волн за бортом.
Медленно тянулись обрывистые волжские берега, проплывали встречные села, менялись попутчики. И вот, наконец, старая скрипучая пристань на границе с Астраханской областью. А потом еще два часа пешком сквозь прибрежные заросли по, казалось, только нам известным тропинкам. Мы старались идти без отдыха, чтобы скорее добраться до места назначения и упасть на траву в блаженном бездействии. Мы выходили из зарослей ивняка и застывали на мгновение. Перед нами, каждый раз по-новому, но всегда чарующе представал Омут. Три протоки разбегались от его округлого зеркала, соединяя Волгу с маленькими извилистыми речушками.
Мы переправлялись на противоположный берег Омута и разбивали палатку на обрыве среди неразберихи поваленных когда-то бурей деревьев.
Когда оранжевый шар солнца зависал над лесом, готовый скрыться за его неровный частокол, у нас уже все было готово для торжественного ужина. Аппетитно шипели на углях охотничьи колбаски. Доставалось из родника охлажденное шампанское, выкладывались на походную клеенчатую скатерть городские деликатесы….
Рано утром мы уходили на далекий и малоисследованный еще ерик. Мы торопились и завтракали прямо на ходу по дороге парой сухарей и кусочком сахара. Мы не боялись оставлять палатку без присмотра, так как людей вокруг не было, а там, где нет людей, плохих людей не бывает. Плохие люди любят толпу. В ней они могут легко затеряться, и в ней они могут поживиться.
Мы шли напрямик, каждый раз открывая новые места. Протоки с бегущей в неизвестность водой. Заросшие травой заливчики, из которых при нашем приближении выстреливали стремительные торпеды щурят. Заливные луга с травами в человеческий рост, откуда бросались на нас потревоженные армады комаров. Все это возникало у нас перед глазами и прочно обосновывалось в глубинах памяти.
Мы пробирались сквозь заполненный паутиной, хворостом и стволами упавших деревьев лес, ежеминутно рискуя сломать себе ногу или выколоть глаз. Мы твердили, что в последний раз суемся в эти дебри. Мы верили, что это действительно так. Но все забывалось, когда за деревьями показывался просвет. Мы осторожно выходили на крутой берег ерика и замирали с волнением при виде стай крупных неторопливых рыб.
Если нам везло, то прежде, чем удилища оказывались сломанными, в сумке уже лежало несколько сазанов. Но, даже если мы оставались и без снастей, и без добычи, то обратный путь все равно был заполнен впечатлениями от пережитого и планами завтрашнего возвращения на это место…
Ясными августовскими ночами мы мечтали о времени, когда люди станут умнее. Мы сидели у костра на песчаном берегу и всматривались в переливающиеся загадочными узорами уголья, словно символизирующие собой переменчивое и загадочное время. Такие минуты у жаркого костра под мерцающими искрами звезд поневоле располагали к философским размышлениям. Сколько людей задолго до нас, вот так же завороженно смотря на пляшущие языки пламени, пытались объяснить для себя огромный мир или хотя бы его крошечную частичку, в которой они находились. Сколько идей родилось и погибло в этих попытках! А сколько осталось и продолжает пылать маленькими факелами в умах и душах! Все оставляет свой след. И, казалось бы, давно занесенные ветром времени следы вдруг выступают на поверхность под порывами того же самого ветра, и прошедшее предстает перед глазами так ясно, что сразу же перестает казаться прошедшим…
И снова слышится монотонный шорох набегающих волн и треск распадающихся угольев. И глухой стрекот крыльев жука, спикировавшего на песок и устремившегося прямиком в костер. Костя преграждает ему хворостинкой путь и отбрасывает его в темноту, бормоча:
— И куда тебя несет, дурачок.
Спасенный жук возится в стороне, затем мы снова слышим его крылья, и маленькая фигурка исчезает в ярком мечущемся пламени.
— От судьбы не уйдешь, — говорю я. – Так и люди. Сколько человечество ни спасай, оно упорно ползет к своей гибели…
Как старая, засвеченная местами кинопленка, разворачивается лента памяти. То один, то другой яркий эпизод вдруг всплывает в сознании и переносит нас в иной, оставшийся где-то позади мир…
Раскаленное солнце на безжалостном безоблачном небе. Раскаленный песок слепит глаза. Редкие чахлые кустики практически не дают тени. Налетающий лениво ветер совсем не приносит облегчения, обдавая тело горячими волнами. Мы пытаемся спрятаться от солнца под натянутым на шесты одеялом, периодически переползая по песку вслед за неугомонной тенью. Лениво перебрасываемся репликами, передвигаем шахматные фигуры, и пытаемся переждать самое жаркое время.
— В прошлом году такого пекла не было, — вздыхаю я. – И воложка почти пересохла. А помнишь, какой родник был под тем обрывчиком? Сейчас бы вернуться в то время. Так нет, с каждым годом все только хуже. Сначала Омут весь зарос. Потом Первая воложка. А теперь и здесь все песком заносит. Да, видно, нужно искать новые места…
— Там хорошо, где нас нет, — возражает Костя. – Год на год не приходится. Все меняется. Что-то — к лучшему, что-то — к худшему. Да мы сами виноваты, знали ведь, что лето жаркое. Нужно было взять сухого побольше. Сейчас бы прохладного рислинга. Или шампанского… — он облизывает пересохшие губы.
Я представляю себе вытащенную со дна реки бутылку шампанского и мысленно даю себе зарок, что уж в следующем году…
Ну а вслух отвечаю:
— Тащить тяжело. Да и потом, по закону подлости, будь у нас сейчас сухое, наверняка, хлынул бы ливень, и мы сидели бы в мокрой палатке, дрожа от холода.
— Мы вообще как-то нерационально ведем себя, — продолжает рассуждать Костя, забыв про шахматы, — каждый год ведь в одни и те же места едем. Вполне могли бы устроить тайник и хранить посуду, снасти, консервы. Шампанское, наконец.
— Ты забыл, что здесь в разлив все затоплено. Берега меняются. Каждый раз что-то новое.
Но Костю уже захватывает. Он обводит взглядом берег:
— Ну, положим, не все меняется. Вон та ива, например, еще не один год простоит. От берега далеко. Чем не ориентир?
Он ненадолго замолкает и мечтательно произносит:
— А ведь как просто все можно устроить. Нет, обязательно нужно будет попробовать. Например, в десяти шагах от дерева к воложке устроить тайник. Конечно, повозиться придется. Зато, представь, потом как будет кстати…
— Кстати, кстати, только сейчас от этого не легче… Ты вообще-то ходить будешь? Если бы мы с часами играли, то …
— Если – то… Причина – следствие.… И с кем я играю? Никакого полета фантазии. А вот если когда-нибудь все же изобретут машину времени, то мы с тобой сможем послать нам сегодняшним небольшую посылку в виде того же шампанского. А насчет часов – вспомни, у кого чаще стрелка падала. Ну, да ладно, шах тебе…
Минут пять мы молча строим хитроумнейшие комбинации, потом Костя упирается взглядом в пространство и неуверенно говорит:
— Послушай, а если это уже произошло?
— Что произошло? – не понимаю я.
— Если мы уже сделали это… Посылка из будущего….
Я улыбаюсь:
— Ну, неси. Что сидишь? Мне, пожалуйста, «цинандали».
Костя встает и бредет по песку вверх, к обрыву. Я передвигаю шахматы в новое место и пересаживаюсь сам в переместившуюся тень.
Проходит минут десять. Костя не появляется. Я выбираюсь из-под тента, окунаюсь в воду и ненадолго чувствую облегчение. Выйдя на берег, я бросаю взгляд наверх и вижу сгорбленную Костину фигурку, возящуюся возле старой ивы. Вдруг Костя выпрямляется, и я слышу его торжествующий крик. Он быстро сбегает вниз, размахивая над головой бутылкой шампанского.
Надежно обвязанная морскими узлами сетка с шампанским уже покоится на дне реки, а я все еще не могу придти в себя.
Костя же всем своим видом показывает, что ничего необычного не произошло.
— Все по строгим законам логики, — повторяет он довольно.
И тут я вспоминаю случай двухлетней давности. У Кости был урок, посвященный пословицам и поговоркам. Он хотел объяснить детям, что это обобщенный опыт народа, что в каждой пословице есть смысл, пусть и не всегда лежащий на поверхности. Бурное оживление в классе вызвал приведенный Костей пример «Кто рано встает, тому бог дает».
«У нас тоже есть похожее, только не бог, а Аллах», — сказал кто-то из учеников.
«Бог, Аллах, – какая разница. Главное, смысл такой же». В классе разгорелся спор, есть ли смысл в этой пословице, или она просто выдает желаемое за действительное.
Костя не вмешивался, а лишь подливал масла в огонь, время от времени подбрасывая провокационные вопросы особо рьяным спорщикам. На дом он задал ученикам сочинение на тему «Корни и ветви пословиц».
А через пару дней одна из учениц этого класса – Айшат — выйдя рано утром вместе с младшей сестрой за водой, нашла в роднике пять новеньких рублевых монет. На следующее утро такая же история произошла с другой девочкой. Слух быстро разлетелся и по школе, и по селу.
Когда ученики стали рассказывать об этом Косте, тот только развел руками: «А что же тут удивительного? Кто рано встает…»
Случай с монетами повторился еще несколько раз. Конечно, нашлись горячие головы, решившие устроить с вечера наблюдение за родником, но это ни к чему не привело. Мальчишки, просидевшие всю ночь в засаде, никого не заметили, однако монеты, тем не менее, появились. Правда, вскоре это прекратилось. Наверное, потому, что по утрам у родника стало уж слишком многолюдно. Так, по крайней мере, объясняли многие. Что еще осталось в памяти? Разве что зарплата, которую в тот месяц учителям выдали почему-то рублевыми монетами. И то, что Костя жил в доме, стоявшем прямо над родником.
Я вспоминаю все это и облегченно вздыхаю. Все вроде бы становится на свои места. Ай да Костя! И когда же он успел? Но одного он не учел. Этикетка. Ведь на ней стоит год изготовления. Представляю выражение его лица, когда я прочитаю надпись на бутылке. Я усмехаюсь, довольный своей проницательностью. Но когда мы вытаскиваем сетку с бутылкой из реки, оказывается, что этикетка отклеилась, и ее унесло течением.
Мы блаженствуем, сидя на обрыве и потягивая прохладное вино. И мысль о чуде, которое всегда рядом, уже не кажется фантастической…
Где-то с шести часов вечера наступало лучшее время. Жара уже спадала, солнце больше не обжигало, а, собираясь скрыться за полосой деревьев на западе, посылало на прощанье по-доброму теплые лучи. До вылета комаров оставалось еще часа два, и мир казался ласковым и прекрасным. Мы проверяли снасти, запасали дров на ночь, расстилали плащ-палатку и ужинали, следя за плеском рыб в затихшей воложке и строя планы на следующий день.
А потом у костра велись долгие разговоры обо всем на свете. В том числе и о машине времени. Мы спорили о возможности ее существования. Здравый смысл говорил, что путешествия во времени нарушили бы причинно-следственные связи. Но этот здравый смысл отступал перед неутолимым желанием верить в то, что когда-нибудь люди все-таки научатся управлять непостижимым, загадочным и своевольным временем. Управлять, а значит, и менять, если потребуется. Мы были недовольны своим временем. Мы видели его недостатки и мечтали их устранить. Нам не хотелось жить в трясине лжи, которая разрасталась год от года. Нам было жаль детей, которых мы учили быть честными и добрыми. Нам было ясно, что, если они останутся такими, им будет очень трудно в жизни. Этот мир слишком наполнен грязью. Но учить их подлости и хитрости мы не могли и не хотели. Мы работали в школе и ясно видели, во что превращается система образования в паутине растущего как на дрожжах чиновничьего мира. Отчеты ради отчетов, процентомания, сиюминутные интересы заменили собой подлинное образование. То же самое было повсюду. Мир бюрократии опутал страну и высасывал из нее все соки…
Мы спорили о машине времени. Довольно странное занятие для филологов. Но я вообще увлекался фантастикой, а Костя до филфака год проучился в московском физтехе. Я как-то поинтересовался, почему он бросил физику, на что Костя ответил, что бросить институт и бросить науку — это не совсем одно и то же. Больше я не приставал к нему с этим вопросом. Я ведь и сам считал, что ни один институт не принесет пользы больше, чем самообразование. Я любил фантастику, но меня привлекала в ней неожиданность полета фантазии автора, а в технические детали я особо не вдумывался. Костя же, наоборот, придавал этим деталям большое значение и пытался рассмотреть во всевозможных вариантах. Очевидно, это служило ему толчком для мысли и временами заносило довольно далеко от идей самого автора. Во всяком случае, фантастику Костя читал не меньше меня, а возможно и больше.
— О чем свидетельствует история? — задумчиво говорил Костя. – О том, что рано или поздно любая фантастика перестает быть таковой. Вот где поле для размышлений. То ли человек не может придумать того, чего не существует во Вселенной, то ли он способен мысленно предвидеть будущие открытия. Представь, за десять лет до появления теории относительности у Герберта Уэллса уже описан Путешественник во Времени, который объявляет время четвертым измерением. Сам Уэллс в то время считал это полнейшей чепухой. А потом оказалось, что эта чепуха подтверждается строгими математическими уравнениями. Так что современная наука уже не считает путешествия во времени чем-то невозможным. С физической точки зрения никаких проблем здесь не возникает. Другое дело, — с логической. Здесь выявлено столько парадоксов, что ум за разум заходит.
Я уж не говорю о классическом примере, когда человек отправляется в прошлое и случайно убивает себя самого. Или своего отца. Есть и более тонкие, более заумные рассуждения. Я читал рассказ одного американского фантаста. Так вот, там некий профессор создал машину времени. Первый опытный образец. И вот испытания. Профессор держит на ладони кубик. Просто маленький кубик. И говорит своим сотрудникам: «Господа! Ровно в три часа я положу этот кубик внутрь прибора и отправлю на пять минут назад в прошлое. Значит, без пяти три этот кубик будет внутри прибора. Сейчас без шести минут три. Если мои расчеты верны, то через минуту кубик должен исчезнуть у меня с ладони и появиться внутри». Все с замиранием сердца следят за минутной стрелкой. Ровно без пяти три кубик исчезает с ладони профессора и появляется внутри установки. Все ошеломлены, все счастливы. Решена одна из величайших задач науки…»
— Ну и в чем здесь парадокс? — спросил я. – А, впрочем, понимаю. Раз кубик уже не у профессора, значит, тот не сможет поставить его в три часа в свою машину и эксперимент сорвется. Ну и так далее, по кругу…
— Да нет. Это профессор как раз объяснил. Ровно в три часа он приблизит ладонь к установке, кубик исчезнет из прибора и окажется на ладони. И тогда профессор спокойно поместит его внутрь. Так что никакого парадокса не возникает. Тут дело в другом. Пока все ждут наступления трех часов, у одного из сотрудников возникает вопрос: «Профессор, а что будет, если вы теперь передумаете и ровно в три часа не положите кубик на стенд?». Профессор как истинный ученый мгновенно оценивает новизну возникающего парадокса и принимает судьбоносное решение. Практика – критерий истины. И ровно в три часа, когда кубик появляется у него на ладони, профессор оставляет его там.
Костя замолчал и принялся ворошить палкой угли в костре. Я представил описанную ситуацию, попытался предугадать окончание рассказа. Не придя ни к чему, нетерпеливо спросил:
— Ну и что? Что произошло с кубиком?
— С кубиком? Ничего. Просто весь мир исчез…
В те далекие семидесятые информацией дорожили и собирали ее по крупицам. Мы механически просеивали официальные новости, выбирая из словесной мишуры осколки истины. Эти крупицы складывались постепенно в картину реальности. Мы еще не знали, что скоро ее смоет обрушившийся на страну вал гласности. Потоки информации захлестнут людей и обесценят само это понятие…
Мы ждали перемен. Мы думали, что хуже быть уже не может. И ведь вроде увлекались фантастикой и много читали. А все же не хватило фантазии предположить, что может быть еще хуже. Что в грядущие восьмидесятые мы с надеждой примем ветер перемен. Что поверим в свершившееся, наконец, прозрение. И будем опасаться только одного: как бы с грязной водой случайно не выплеснули и ребенка. И нам с нашей наивностью даже в голову не сможет тогда придти, что грязную воду никто и не собирается выплескивать. Целью будет именно ребенок…
Это были далекие семидесятые годы. Теперь мы уже совсем не молоды, отнюдь не жизнерадостны и даже оставшаяся вера в свои силы не позволяет ждать чего-то хорошего в будущем. Мы и теперь считаем себя писателями, потому что у каждого из нас есть, по крайней мере, один постоянный читатель.
Мы больше не спорим о машине времени. Мы, наконец, поняли, что она существует. И существует уже давно. Только придумана она не человеком. А для человека. Машина времени – это наши воспоминания. Это транспорт, который всегда с тобой. Но руководство по управлению им в комплект не входит…
Валерий Румянцев
klauzura.ru
Валерий Румянцев. «Расчёска». Рассказ. — Журнал Клаузура
Валерий Румянцев. «Расчёска». Рассказ.
06.01.2017 / Редакция
Всё началось с того, что Трофим Быстров забыл дома расчёску. Во всяком случае, я так думаю, потому что давно уже убедился, что ничего просто так в этом мире не бывает. Потому и верю в приметы. Не во все конечно, а в те, которые уже проверены во многих походах. Стоило, например, планируя сплав по спокойной воде, отказаться от спасжилетов, как оверкиль был обеспечен. Или тащишь с собой мешок консервов, наслушавшись разговоров о костлявой руке голода. И попадаешь в места, где рыба сама выскакивает из воды, а грибы, ягоды и орехи бросаются под ноги при каждом шаге в сторону от тропы.
Короче, многие приметы сбываются. Только, наверное, у каждого они свои. Так вот, Трофим забыл свою расчёску. Выяснилось это уже на реке, после первой ночёвки.
Мы только что проснулись. Поставили кипятить котелок с водой для чая. Трофим укрепил на стволе ели карманное зеркальце и объявил нам, что намерен бриться каждый день.
— Нужно поддерживать форму, — сказал он, глядя на наши недоверчивые лица. – А то некоторые на природе распускаются, перестают за собой следить. Даже руки с мылом не моют. Это не наш принцип.
— Ну-ну, — усмехнулся я, – посмотрим, надолго ли тебя хватит.
Трофим ничего не ответил, продолжая своё действо. Потом долго изучал в зеркале результат своих манипуляций. Оставшись довольным увиденным, он сполоснул бритву с помазком и положил их просохнуть.
Тут обнаружилось, что он забыл расчёску.
— Это была твоя ошибка, — нахмурился Адмирал.
Трофим отмахнулся:
— Да ладно. Это не самое важное. Обойдусь.
После завтрака мы отплыли. Погода была хорошая, ветерок отгонял комаров, и мы просто отдыхали, скользя вдоль заросших елью берегов. Впереди шёл Адмирал с Главным Рыбаком, а за ними – мы с Трофимом.
Адмирал курил сигару, Главный Рыбак пробовал бросать блесну, Трофим потягивал пиво из банки, а я фотографировал всё подряд.
Однако беззаботный сплав продолжался недолго. За поворотом началась затяжная шивера. Пришлось то и дело увёртываться от торчащих из воды камней. Управлять тяжело нагруженными лодками было достаточно трудно. Поэтому мы даже обрадовались, когда вдруг небо затянуло тучами, и хлынул дождь. Появился законный повод устроить стоянку.
Мы быстро пристали на первом же попавшемся месте, растянули полиэтилен и затащили под него вещи. Перевернули лодки, сами устроились рядом с вещами и стали рассуждать, стоит ли ставить палатки. Пока мы спорили, долго ли продлится дождь, он как-то внезапно закончился. А июльское солнце за полчаса не оставило никаких следов пролетевшего ненастья.
Поскольку место нашей вынужденной остановки особыми достоинствами не отличалось, было единогласно решено продолжить сплав.
До вечера миновали шиверу, и Адмирал нашёл неплохую стоянку. Ровная каменная терраса. Полно дров. Рядом сосновый бор. Ниже по течению уже виден порог. Его нам предстоит пройти завтра. Но это завтра. А пока о нём можно не думать. Даже Адмирал не кинулся, как обычно, исследовать препятствие, а вместе с Главным Рыбаком стал настраивать снасти на хариуса.
Мы с Трофимом быстро поставили палатки. Пока Быстров разбирал вещи, я успел набрать ведёрко грибов. Так что на ужин у нас был грибной суп и нежнейший жареный хариус.
Как всегда, был тост за отсутствующих друзей. И, как всегда, были планы на завтра. Исполненные оптимизма, мы упаковали остатки продуктов в мешок и подвесили на дерево подальше от палаток. Проверили положение Полярной звезды, залезли в палатки и быстро заснули.
Утро выдалось великолепным. Особо подняло настроение то, что ко времени нашего подъёма Главный Рыбак успел не только наловить рыбы, но и уже заканчивал её жарить.
Холодная вода мгновенно согнала остатки сна. Мы растянули плащ-палатку и быстро сервировали походный стол.
— Кто-то грозил бриться каждое утро, — задумчиво произнес Главный Рыбак, вгрызаясь в очередного хариуса.
Я хмыкнул, а Трофим огорченно сказал:
— Бритву не нашёл. Видать, оставил на прошлой стоянке.
— Я почему-то не удивляюсь, — заметил Адмирал, допивая свой кофе. – Ну ладно, я схожу на разведку. А вы собирайтесь потихоньку.
Мы сложили вещи, загрузили в лодки и стали изучать карту маршрута, прикидывая, где лучше устроить днёвку. Быстров был здесь впервые, а мы трое уже сплавлялись в позапрошлом году. Но всё равно, интересно было вспоминать знакомые места и гадать, сильно ли они изменились.
Вернулся мрачный Адмирал. Он молча сел на камень, задымил сигаретой и только тогда сказал:
— Докладываю. Воды меньше, чем в прошлый раз. Вещи придётся обносить. А может, и лодки. Пока не знаю. Будем решать вместе.
— Что, так плохо? – спросил я.
Адмирал пожал плечами:
— Да нет, не особо. Но нужно всем посмотреть и хорошо всё спланировать.
— Ну так идём, — нетерпеливо поднялся Трофим.
— Без меня,- махнул рукой Главный Рыбак. – Мне всё равно. Как решите, так и будет.
Он остался с лодками, а мы втроём зашагали вниз по течению.
Метрах в ста от стоянки был маленький островок, а сразу после него река резко сужалась, попадая в мрачный каньон, начинающийся небольшим косым сливом. Метров через тридцать река огибала большой валун, образуя ещё два слива. Затем друг за другом ещё три, последний где-то около метра. Потом конец каньона и удобная чалка по правому берегу.
В принципе, всё было ясно. Сомнения вызывала лишь вторая ступень. Адмирал склонялся к правому обходу, но решили ещё раз взглянуть на это место с правого берега, когда будем переносить вещи. К сожалению, другого варианта мы не нашли.
Молча вернулись к месту ночевки.
— Два прижима, две бочки, — ответил Адмирал на вопросительный взгляд Главного Рыбака.
Мы выгрузились на правый берег перед островком. Вещи, которыми не хотели рисковать, упаковали в рюкзаки. Остальные засунули в гермы и закрепили верёвками в лодках так, чтобы они как можно меньше мешались.
За час перетащили рюкзаки за каньон. По дороге осмотрели вторую ступень порога, наметили места для страховки. Кажется, Адмирал не ошибся: правый слив предпочтительнее. Во всяком случае, мне тоже так показалось.
Я остался страховать, а остальные вернулись к лодкам.
Через некоторое время показалась адмиральская лодка. Она мелькнула на фоне неба и тут же скрылась в белой пене. Затем несколько секунд я видел, как две небольшие фигурки яростно машут вёслами. Лодка исчезла, вновь мелькнула, и вот уже я вижу навалившегося на нос Главного Рыбака, отчаянно выгребающего из бочки. Всё. Можно вздохнуть спокойно.
Я помог высадиться и вытащить лодку на берег. Мы отвязали гермы и перевернули лодку, выливая воду. Ребята остались сушиться, а я вернулся к Трофиму.
Всё, что было дальше, происходило куда быстрее, чем можно описать.
Вход в каньон. Стремительно приближающаяся скала. Попытка уйти от прижима. Чудом не потерянное весло. Летящий на нас валун. Уход вправо. Падение. Налетающие валы. Отчаянные усилия выровнять лодку по течению. Затем два уже неконтролируемых прыжка. И вот последняя ступень. Как в замедленной съёмке я вижу поднимающийся вверх нос лодки. «Выгребай!», — кричу я Быстрову и падаю вперёд, стараясь погрузить весло как можно глубже в пузырящуюся белую пену. И очень медленно, неохотно река выпускает нас на спокойную воду.
Мы сидим по колено в воде и счастливо улыбаемся.
— Ну вот и всё. Самое трудное позади, — весело заключил Адмирал, подтягивая нас к берегу.
Обсохнув и согласившись, что на сегодня приключений довольно, решили идти до первой же подходящей стоянки, а там уже спокойно разобрать вещи и устроиться на ночлег.
Что мы и сделали. Место было не хуже вчерашнего. Кроме того, здесь был впадающий в реку ручей, что с точки зрения Главного Рыбака давало неплохие перспективы на рыбалку. Адмиралу же больше всего понравилось то, что стоянка была уже обжита, и на ней имелись две лавочки, очаг и стол. Он тут же удобно устроился на лавочке и задымил сигарой.
А вечером был торжественный ужин и бутылка шампанского, извлечённая откуда-то Адмиралом.
Наутро, позавтракав остатками вчерашнего обильного ужина, мы продолжили сплав. По плану нам оставалось, особо не напрягаясь, сплавляться ещё шесть дней. Особых препятствий дальше не предвиделось, и мы думали всерьёз заняться рыбной ловлей и сбором ягод.
У меня на весле обнаружилась трещина. Очевидно, я всё же повредил весло, уходя вчера от прижима. Поэтому мы двигались не спеша, отстав от адмиральской лодки.
Часа через два показался большой лесистый остров. Он делил реку на две протоки. Правая — мелкая и усеянная камнями. Левая – чище, и там основная струя. Во всяком случае, так было два года назад.
Адмирал свернул налево. Мы последовали за ним. Протока сильно изгибалась, и скоро мы потеряли головную лодку из виду.
Течение усиливалось. Берег всё быстрее убегал назад.
— Адмирал! – удивлённо сказал Быстров, показывая на правый берег.
Я повернул голову и, действительно, увидел Адмирала. Он бежал по берегу нам навстречу, что-то кричал и махал рукой.
Скоро мы поравнялись, и я услышал:
— Расчёска!
И тут мы сами увидели её за поворотом. Огромная ель, полностью перегородившая протоку, висела над водой, оставляя внизу совсем небольшой просвет. Наверное, можно было бы кое-где проскочить, если бы не толстые сухие сучья, торчащие во все стороны.
Мы бросились грести к берегу. Моё весло потеряло большую часть лопасти. Я продолжал грести остатком. Куда там. Преграда быстро приближалась. Мы пронеслись мимо Главного Рыбака, который бросил нам морковку. Трофим почти успел схватить её.
Но только почти. Течение неотвратимо тащило лодку прямо на ель.
Хорошо, что документы и другие ценные предметы мы привыкли держать на сплаве всегда под рукой. Каждый схватил, что мог, и мы прыгнули в воду.
Вынырнули мы уже за елью. Нас пронесло ещё немного, и мы выбрались на берег острова. К нам уже бежали Адмирал и Главный Рыбак.
За островом снова начиналось мелководье, и часть вещей нам удалось отыскать среди каменных ванн. Болтающиеся на сучьях останки лодки тоже сумели снять и вытащить на берег. Впрочем, надежды было мало, и осмотр это подтвердил.
— Ремонту не подлежит, — вынес вердикт Главный Рыбак.
И добавил утешающее:
— Но можно гермы сделать.
Когда оценили размер понесённых потерь, Адмирал подвёл итог:
— Собственно, могло быть гораздо хуже. Сами виноваты. Расслабились после порога. Забыли законы Мэрфи. Вот и результат. Теперь вопрос: что будем делать? Понятно, что с маршрута придётся сойти. В сущности, у нас два варианта. Первый: сто двадцать километров по реке до Глухарёвки. Один – на лодке с вещами, остальные – по берегу. Второй: около полусотни километров по тайге до Агафоново. Свои плюсы и минусы есть и там, и там.
— Что мы, пешники? – пробурчал Быстров. – По тайге, с грузом? Я за реку.
Главный Рыбак кивнул:
— Я тоже. Здесь рыбы больше.
Адмирал вопросительно посмотрел на меня.
А у меня в голове уже вертелась авантюрная мысль. Я сказал:
— Когда мне предлагают выбор из двух вариантов и говорят, что другого пути нет, я всегда ищу третий. По тайге с полной выкладкой, да ещё, не зная дороги? Как бы эти пятьдесят километров в пятьсот не превратились. У второго варианта один плюс: идти налегке. Но вспомните берег: разве везде можно пройти? Придётся лезть по скалам, искать обходы. Муторное занятие. Да и в срок не уложимся.
— Так что ты предлагаешь? – терпеливо поинтересовался Адмирал.
— Сплав по реке. Но всем сразу.
— Как? – усмехнулся Главный Рыбак.
— Плот.
Адмирал хлопнул себя по лбу:
— Чёрт! А ведь это мысль! Как мне сразу в голову не пришло?
К вечеру следующего дня плот был готов. Благо сухих брёвен по берегам было достаточно. Пригодились и остатки резиновой лодки: мы нарезали из них жгутов для гибкой стяжки.
Погрузили все вещи в оставшуюся лодку, Главный Рыбак уселся сверху и отошёл от берега. А мы, втроём орудуя шестами, осторожно двинулись за ним. Сначала мы чувствовали некоторую неуверенность, но уже через несколько минут осмелели, затем обнаглели и бесстрашно вышли на струю.
Плот держался довольно уверенно, и мы всё больше укреплялись в мысли, что вполне смогли бы работать в области судостроения.
Через два дня плот рассыпался, врезавшись в скрытый пеной валун при прохождении простейшего порожка километрах в четырёх от Глухарёвки.
Всё-таки, часть пути нам пришлось проделать пешком. А потом два дня мы ждали попутного транспорта до железнодорожной станции.
Но зато в сельском магазине Адмирал купил и торжественно подарил Трофиму расчёску на память.
klauzura.ru
Валерий Румянцев. «ЧРЕЗВЫЧАЙНАЯ СИТУАЦИЯ». Сказка — Журнал Клаузура
Валерий Румянцев. «ЧРЕЗВЫЧАЙНАЯ СИТУАЦИЯ». Сказка
29.11.2017 / Редакция
В декабре нежданно-негаданно на лес обрушился снегопад. Снежинки падали с неба, изящно вальсируя и как бы приглашая всех полюбоваться на свою красоту. Но звери в лесу или не знали, или не верили, что красота спасет мир. Так или иначе, снегопад вызвал не тихое созерцание прекрасного, а достаточно громкую панику.
Снег завалил все лесные тропы и нарушил привычную налаженную жизнь. Застыли обозы с товарами, подготовленными на экспорт. Не утепленные вовремя норы практически не спасали от холода, и эпидемия простудных заболеваний угрожающе замаячила на опушке леса. Ягоды малины и горшочки с медом были моментально сметены с прилавков лесного супермаркета.
Члены правления в спешном порядке собрались на внеочередное заседание. Обсудили чрезвычайную ситуацию в связи со снегопадом. Создали комиссию по ликвидации последствий стихийного бедствия. Наметили пути и методы выхода из создавшегося положения. Не теряя времени, комиссия приступила к работе, о чем по лесному радио было сделано соответствующее заявление.
Первым делом комиссия организовала подкомиссию, по оценке размеров ущерба.
Лесную территорию разбили на квадраты, и отряды быстрого реагирования занялись подсчетом количества снежинок на отдельных квадратах.
Сведения поступали в аналитический центр, где информация обрабатывалась, анализировалась и передавалась для хранения в архивный отдел.
Все сотрудники осознавали важность своей работы и работали не покладая лап. В рекордный срок, всего за какой-то месяц было определено точное количество снежинок, выпавших на лес к моменту начала работы. Таким образом, успешно приступили ко второй стадии: оценке количества снега, добавленного за время работы комиссии.
К середине февраля председатель правления – старый Гнедой Конь — озвучил по радио некоторые предварительные результаты работы комиссии. Результаты были самые оптимистические.
— С полной ответственностью могу сказать, — оповестил всех председатель, — что, благодаря самоотверженной работе правления, ситуация находится под нашим жестким контролем. Я думаю, что в ближайшие две-три недели о чрезвычайной ситуации в лесу можно будет говорить уже в прошедшем времени. Кстати, напоминаю всем, что через две недели у нас состоятся перевыборы правления. Выражаю надежду, что избиратели оценят проделанную нами огромную работу и оставят правление на следующий срок. Лесу жизненно необходим накопленный нами положительный опыт. Особенно в такое непростое время. Как говорится, коней на переправе не меняют. Ну а пока ещё раз спешу всех успокоить: опасность миновала! Можете спать спокойно, друзья!
Звери облегчённо вздохнули, и в норках воцарилось спокойствие. Правда, как всегда нашлись и недовольные. Белки, например, судачили, что не заметили никакой пользы от работы правления. Только налоги, мол, возросли из-за чрезвычайной ситуации. Ну да белки – известные вертихвостки. Кто же их всерьёз слушать станет.
Так или иначе, а в начале марта состоялись в лесу выборы. И все дружно продлили полномочия старого правления, голосуя тем самым за стабильность и спокойствие. Тем более, что все видели: председатель правления держит слово. Ситуация в лесу, действительно, под контролем. Снег больше не падает.
После выборов все занялись своими делами. Члены правления принялись за распределение портфелей и реформирование всей структуры лесной власти. Налоговые службы в спешном порядке обновляли базы данных. Простые обыватели устраивали генеральные уборки своих жилищ.
Жизнь в лесу потихоньку налаживалась. Солнце пригревало с каждым днём всё сильнее.
Истосковавшиеся по теплу звери, вылезали из нор и с надеждой смотрели в будущее.
Даже сообщение о новом повышении цен на товары первой необходимости не вызвало особого раздражения. Ведь виной всему стихийное бедствие. Но, слава богу, всё закончилось.
В конце марта нежданно-негаданно растаял в лесу снег. Многочисленные ручейки, соединившись в бурные потоки, затопили тропы и норы. Снова лес охватила паника.
И только лесное радио призывало сохранять спокойствие. Оно уверяло, что правление в курсе происходящего и принимает необходимые меры. Уже создана комиссия по ликвидации новой чрезвычайной ситуации. Уже состоялось первое заседание этой комиссии. Так что, нет причин для беспокойства. Нужно набраться терпения и ждать помощи. Только радио почему-то никто не слушал.
klauzura.ru
