Молода, весела, глумлива

Wonder by R. J. Palacio"When given the choice between being right or being kind, choose kind"

The Mountain Between Us by Charles Martin

"...marriage thing is that the loving part gets better. You lose – at least I did – all the 'I've got to prove something' or whatever ir is. I guess us guys get ideas of what it ought to be through movies. When in fact, it's little nothing like that. It's more of a sharing than a taking."

Алексей Слаповский «Неизвестность»«И вот еще одна любовь – Вера. Вера Коровина.– Корова! – крикнул клоун класса Мартынов, он же Мартын, когда Людмила Борисовна назвала ее фамилию. Вера спокойно посмотрела на него и сказала:– Идиот.Это было полновесное взрослое слово, сказанное взрослым женским голосом. Конечно, я сразу же влюбился».

Алексей Сальников «Петровы в гриппе и вокруг него»

«При слове «чешки» Петров вспомнил, как сына еще в детском возрасте пытались сфотографировать во время какого-то выступления, где он должен был оказаться в чешках, гольфах, шортах, футболке и с какими-то звериными ушами на голове, только воспитатель хотела, чтобы Петров-младший заправил футболку в шорты, а Петров-младший не любил заправляться, потому что примером ему был Петров, который ходил в футболке навыпуск и в джинсах, у воспитателя и Петрова-младшего дошло до скандала, она всунула ему край футболки в шорты, но во время танца Петров-младший, заметив направленный на него фотоаппарат, мигом вытащил футболку наружу. «Вот, смотрите, что он натворил, – сказала воспитатель, – испортил кадр». Петров приберегал эту историю об упрямстве Петрова-младшего на время, когда сын вырастет, чтобы рассказать ее невесте сына, как его родители рассказывали Петровой, что сын их в шестилетнем возрасте бритвой вырезал глаза у всех фотографий, где был запечатлен (Петров тогда так и не понял, за что ему влетело, потому что фотографии были ЕГО, и не понял, что на него нашло, когда в руки ему попала пачка отцовских лезвий».

Turtles All the Way Down by John Green"She stirred, her eyes locked to mine. "You okay?" "Yeah," I said. "Does it hurt?" I nodded. "You know Sekou Sundiata, in a poem, he said the most important part of the body 'ain't the heart or the lungs or the brain. The biggest, most important part of the body is the part that hurts.'"

Письма: Николай Эрдман. Ангелина Степанова, 1928-1935 гг.

«Милая моя, длинноногая барышня, не грустите над своей жизнью. Мы были почти счастливы. А для таких людей, как мы с Вами, почти счастье – это уже очень большое счастье».

«Пожалуйста, позаботься о моем лете, будь ко мне нежным, внимательным. Протягивай мне иногда руку, я вложу в нее ум, сердце, душу, все большое, человеческое, женское. Спи спокойно свои ночи, работай хорошо свои дни, ненаглядный мой, я так же одинока в большом городе, как ты в своих снегах, но я верю, что эти снега растают, и я увижу в твоих глазах нежность, ради которой стоит жить и терпеть».

Молода, весела, глумлива

Бывает, посмотрю что-то и не могу молчать, не могу перестать думать. В детстве кино было просто кино, а во взрослом возрасте некоторые фильмы становились потрясением. И тогда я говорила самым близким своим: «Посмотри обязательно. Это такое, такое...» Для «такого» обычно не находишь слов.

Так было с «Мостами округа Мэдисон».И с «Влюбись в меня, если осмелишься».С «Куда приводят мечты».С «Вечным сиянием чистого разума».С «Пятью вечерами».С «Облаком-рай».С трилогией Линклейтера «Перед рассветом»...

И то же случилось с фильмом про Элио и Оливера.

Да – пейзажи летней, любимой Италии. Да – лирика трех языков, на которых свободно общаются герои. Да – флер восьмидесятых, которые помнятся хорошо, хотя и были ранним детством. Да – история любви.

В ней так узнается неловкость юности. Как будто 16, 18, 20, за которые до сих пор бывает немного стыдно, никуда от тебя не ушли. Так отчетливо вдруг вспоминаются все сумбурные касания, сталкивание лбами, сплетение пальцами. Рваные, ни капли не нежные, невероятные объятия. Странные и щемящие ощущения того, как твое тело вдруг отзывается на появление другого человека. Вот он проходит рядом, а ты слышишь сердце в своей груди. И, конечно боль невозможности будущего, когда ты и хотел бы что-то изменить, да ничего изменить не можешь.

И все-таки даже не это главное.

«Зови меня своим именем» стал для меня в первую очередь фильмом про родительство. Про принятие и руку на плече вместо проповеди. Финальный монолог отца Элио тронул меня так сильно, что я уснуть не могла до трех часов ночи, думая о том, как было бы целебно и правильно когда-то услышать вот такие слова, чтобы понять, что несчастной любви не бывает, а бывает просто любовь. Любая – она дар тебе.

Успокоительные слова бывают разными. Маленькому ребенку говорят: «До свадьбы заживет», и он и правда через пару минут забывает про ушибленную коленку и бежит дальше. Большому, познавшему что-то, что отличается от счастья, скажут: «Не бери в голову, скоро все забудется». Или «Время лечит». Отец Элио же говорит другое: «Не спеши забыть. В твоей жизни только что произошло нечто особенное». Он напоминает, что тело и чувства даются человеку один раз, а мы так стараемся поскорее залечивать душевные раны, что к тридцати становимся пустыми и не способными ничего предложить человеку, с которым хотим начать что-то новое.

Фильм меня не отпускает, я еще буду читать книгу, по которой он снят. И стараться помнить, что когда у человека что-то болит – коленка ли, разбитое сердце – он не в силах думать о том, что кому-то сейчас может быть во много раз больнее. Для него текущее страдание – самое сильное, оттого так важно его не обесценивать, пусть даже со стороны, с высоты опыта кажется, что это все преходящее, несущественное, не главное. И маленького ребенка, содравшего кожу при падении, нужно обнять. И взрослого, давно выросшего – взять за руку в трудный момент, тем самым согласившись хотя бы на этот миг прожить его боль вместе.

Молода, весела, глумлива

Тающий снег и солнце, распахнутая куртка и твое радушное:"Привет, Леночка""Привет, Алик".Альберта ты всегда звал его детским именем, потому что сидел с ним за одной партой и знал сто тысяч мальчишеских лет. Он был для тебя Алик, а ты для него - Вадечкин, и в вашей дружбе никогда не было неловкости, а только радость и незатихающая нить разговоров: неважно, виделись вы раз в год или каждый месяц.

Ты был смешной и как всегда открытый в своей зеленой болельщицкой шапке и без перчаток ("А у меня руки никогда не мерзнут"), излучал уверенность, что наши обязательно выиграют, ведь ты проехал двести километров ради этой игры. И я сказала: "Дай я тебя обниму". Мы болтали про хоккей и работу, про детей и будущую встречу семьями. А потом ты побежал к "Уфа-арене", и на пешеходном переходе, так смешно, мы помахали тебе рукой из машины, а человек, что переходил дорогу перед тобой, подумал, что это мы ему машем, и улыбнулся, как своим, и помахал тоже, так что мы все - и Алик, и Марик, и Леночка, и ты, Вадим, рассмеялись. И мы навсегда запомним тебя таким - в солнечном свете, зеленой шапке с помпоном, смеющимся человеком.

Потому что через три дня твое сердце остановилось.

И мы не можем поверить. Не можем понять. Хотя мы уже видели тебя неживым. Но все равно не можем. Потому что как так может быть вообще?

Я забыла тебе сказать при встрече одну вещь: та книга, про которую ты рассказал на лыжной базе в январе - "Между нами горы" - я ее дочитала две недели назад. И хотела же сказать: "Вадим, как здорово ты мне тогда посоветовал", а забыла. Ты еще тогда говорил про "Очерки Бурсы". Альберт ее скачал сразу же и будет читать следующей. Я это говорю тебе туда, ввысь, и это немыслимо, Вадечкин, немыслимо.  И не только для нас. Знаешь, сколько людей провожали тебя сегодня - сотни. Мы ехали в процессии сорока машин, и если б ты только знал, сказал бы: "С ума сойти".

Моя любимая писательница говорит, что every ordinary life is extraordinary. Каждая обычная жизнь на самом деле - жизнь особенная. Элизабет Страут, наверняка, знает, что такое потеря, потому что такие вещи осознаешь, когда теряешь важного человека. Только вот ты сказал, что не хочешь, чтобы люди плакали, поэтому мы будем продолжать смеяться и любить друг друга. И всегда помнить тебя светло, наш добрейший и солнечный, extraordinary друг.

Молода, весела, глумлива

Master of None

The Good Doctor

This Is Us

( Read more...Collapse )

Молода, весела, глумлива

Но больше всего в этом году я люблю видео про пингвина Монти. Я видела ролик много раз и, наверное, лишь на пятом просмотре глаза перестало щипать. Поэтому сейчас я смотрю не само видео. Я смотрю на детей, которые видят эту историю впервые. Потому что их глаза при появлении чуда – ох, они многого стоят.

С теми, кто постарше, мы потом говорим о воображаемых друзьях. С маленькими вспоминаем их любимые игрушки. Некоторые из них, хотя и маленькие, но выросли из мягких игрушек, а все-таки помнят каждый про своего розового кролика, белую овечку, котенка, которого носил с собой везде до второго класса, щенка, который стал настоящей собакой: родители подарили тойтерьера. А один мальчик рассказывает, что не игрушка у него была любимой, а подушка. Маленькая подушка, с которой он не расставался, и которая даже уцелела в пожаре, когда дедушка почувствовал запах дыма, и они смогли спастись и спасли многие важные вещи. Она и сейчас с ним, эта подушка, но он немножко вырос, one metre and fifty centimetres  – говорит гордо, поэтому подушка лежит в шкафу.

Они такие разные, дети. Каждый – маленькая планета.( Read more...Collapse )

Молода, весела, глумлива

«Я говорила о том, что бывают родители, которые вместе со своими детьми хотят воспитывать еще и приемных, хотят стать для них мамой и папой, чтобы была большая дружная семья. Ведь родные люди бывают не только по крови, но и по любви. Как муж и жена – родные по любви, так и дети с родителями тоже бывают родные по любви»

Евгений Водолазкин «Авиатор»

«Мы вот так же неподвижно лежали на кровати, рука в руке, висок к виску. Я тогда не мог сглотнуть слюну – боялся, что она услышит звук глотания, нарочно кашлял, чтобы оправдать этот звук – такими нематериальными были наши отношения. Или чтобы там хрустнуло в суставе – тоже боялся, потому что сразу разрушилась бы вся воздушность, вся хрупкость наших отношений. В них не было ничего телесного. Мне хватало ее запястья, ее мизинца, ногтя на мизинце – маленького, как чешуйка перламутра, гладкого и розового. Я пишу, и у меня дрожит рука».

( Read more...Collapse )

Молода, весела, глумлива

Молода, весела, глумлива

«Tennis is the sport in which you talk to yourself. No athletes talk to themselves like tennis players. Pitchers, golfers, goalkeepers, they mutter to themselves, of course, but tennis players talk to themselves – and answer. In the heat of a match, tennis players look like lunatics in a public square, ranting and swearing and conducting Lincoln-Douglas debates with their alter egos. Why? Because tennis is so damned lonely».

Шамиль Идиатуллин «Город Брежнев»

«Лорина беременность была как тонкий белый месяц в небе незнакомой окраины: идешь по неосвещенной обочине, спотыкаешься о торчащую арматуру, скользишь на заплатах грязи, шарахаешься от темных арок и сигаретных светляков под детскими грибками, и чем дальше, тем темнее и мрачнее, впереди свалка, а дальше черный лас – и вдруг поднимаешь голову, а там светит месяц, светит ясный, как полукруглая щелочка, за которой ослепительное счастье. И как-то все равно становится, что щелочка эта в небе, до которого с трех разбегов не допрыгнешь. Они с Лорой допрыгнули».

( Read more...Collapse )

Молода, весела, глумлива

– Леночка! Дай я тебя поцелую! – кричал мой пятилетний друг Рома, и я не успевала согласиться, как он сладко чмокал меня в губы. А его младшая сестренка Маша, говорила: «Лена, вот сейчас мы сыграем в лото «Овощи», потом в лото «Животные», потом еще раз в «Овощи». А потом обнимемся».

Когда же ребята пытались проделать этот трюк с Марком, он выставлял вперед руку и вежливо отвечал: «Личное пространство».

Потом они втроем разводили Альберта на «покрутить, покрутить, ну пожааалуйста!» Он долго отказывался: «Ни за что на свете, ни за какие коврижки, я вас не знаю!» Но потом был побежден и работал спиннером на площади двух фонтанов: дети брали его и друг друга за руки, и он раскручивал их, как длинную карусель-ромашку.

Велосипедист в парке Матросова пристраивался на скамейке рядом со мной, уточнив, не против ли я его соседства. Я была не против. Спрашивал, что это я делаю летним вечером в парке, что ничего не читаю и ни с кем не общаюсь, а просто сижу.– Так я же смотрю.– На что?– На мужа и сына. Вот они играют в бадминтон на лужайке напротив нас с вами.Велосипедист молча закручивал крышку на своей модной бутылке с водой, нахлобучивал шлем и садился за руль, бросая напоследок:– Обратно другой дорогой поеду.

На дне рождения одноклассницы ждали детей с квеста в томительной тишине. Из взрослых я знала родителей именинницы и никого больше. Вдруг посреди паузы один из пап сказал:– Давно хотел спросить, у вас случайно не кельтские корни?И выжидающе посмотрел на меня.Я даже не знала, из каких извилин достать ответ, так меня смутило слово «давно». На всякий случай отпугнула, что корни у меня если и кельтские, то по бабушкиной линии – самых простых оренбургских кельтов.

А вот недавно в очереди на тату мехенди (Марику заняла, пока он отбегал куда-то), девочка-подросток спросила, кто последний, и, только я обернулась ей ответить, сказала:– Ой! Вы так похожи на девушку человека-паука!

Мир полон готовых сюжетов, только времени нет записывать. Лето же. Несется, как мой сын на велосипеде, ууууух!

( Read more...Collapse )

Молода, весела, глумлива

Как-то раз Джил признается, что плохо переносит жару и самая большая пытка для него – находиться под солнцем, поэтому он везде ищет кондиционер. Однажды после тренировок они сидят в спорткаре Агасси, разговаривают, и Джил замечает, что у Агасси зубы стучат от холода. Тот спрашивает, мол, неужели в таком крутом автомобиле нет обогревателя.– Есть, – отвечает теннисист.– Так почему ты его не включаешь?– Потому что вы говорили, что чувствительны к высокой температуре.Джил очень удивляется, что Агасси это запомнил, но не может себе позволить, чтобы все это время Агасси терпел неудобства, поэтому крутит ручку обогревателя до максимума, и они продолжают общение. Через какое-то время Агасси видит, как на лбу у тренера выступают капельки пота. Он выключает обогреватель и опускает стекла. Они беседуют еще полчаса, пока Джил не замечает, что Агасси уже синий от холода, поэтому он снова включает обогреватель на полную мощность. Так, – пишет Агасси, – из тепла в холод, мы говорим друг с другом, по очереди демонстрируя наше уважение друг к другу, пока не наступает утро.

Мне кажется, это один из главных инсайтов про человеческие отношения, про дружбу и особенно про брак. В двустороннем порядке помнить, что важно для того, с кем ты живешь, и идти на уступки. Даже не думая о том, что это уступка. А просто образ жизни вместе, когда ты готов, чтобы тому, кого ты любишь, было сейчас лучше, проще и комфортнее, чем тебе. И когда он, тот, кого ты любишь, хочет абсолютно того же самого. Из тепла в холод. Из холода в тепло. А книга, еще раз скажу, потрясающая.

Молода, весела, глумлива

У Теодора в Ларнаке двадцать друзей. По утрам они каждый выходят из своих домов, разбросанных по побережью, и в восемь встречаются на Маккензи. Над морем стоит туман, как на иллюстрациях Игоря Олейникова в «Балладе о маленьком буксире». Волн еще нет, и они с друзьями проводят в море свой утренний час: парами, тройками, перебрасываясь свежими новостями, не плавая, а скорее отдыхая в воде. Вскоре отметка градусника начинает ползти к тридцати, сиреневая дымка рассеивается, и к пляжу подтягиваются туристы. Тогда двадцать друзей Теодора одеваются и идут в Китсиос пить кофе. Каждый день без исключения.

– Мы учим молодежь, как варить кофе. Они делают слишком крепкий, а нужно всего-то класть на пол-ложки меньше, тогда будет перфекто. Но они не понимают. Другое время, Хелен.– А кофе вы пьете с чем-нибудь или просто так?– Иногда кто-нибудь приносит домашнее печенье. Но в основном кофе – это просто кофе. И еще разговоры. Потому что, – Теодор улыбается, и лицо его становится мальчишеским, – главное – это люди и общение.

Английский стирает границы возраста, и я думаю: интересно, когда Теодор обращается ко мне, он имеет в виду «ты» или «вы»? Для меня он, конечно же, «вы». Я никогда не спрашиваю про возраст, но догадываюсь, что Теодор возраста моих родителей. Для него я, наверное, ты, и каждое утро он машет мне рукой: «Хэллоу, Хелен. Сайпрас кофе?»

– В следующий раз вы должны остановиться у меня. Будем пить кофе и разговаривать», – говорит Теодор, записывая свой адрес и телефон в блокноте моего мужа. Мы совсем не против. Он и Роберто – мои главные впечатления этого острова, мои чудесные собеседники, добрые встречные.

Встречи с Роберто я искала сама. Прочитала на трипадвайзере восторженные отзывы о том, что есть в Ларнаке Роберто, коренной киприот, который однажды взял да и уехал в Австралию. Прожил там тридцать два года и вернулся на родину, где открыл кафе, которое нельзя пропустить. Как я могла пропустить?

Я не сказала тогда Теодору, но то, что главное для него, главное и для меня. Ничто не делает меня такой счастливой, как люди. Встречи, разговоры, телефонные звонки и сообщения, открытки в почтовом ящике, новые знакомства и особенно чувства, которые вызывают те, кто мне дороги: близость и тепло семьи, восторг любви и дружбы, скучание, радость, узнавание своего человека среди тысяч не своих. О, вот это все.

Роберто почти шестьдесят. Он красив, похож на Дмитрия Хворостовского, у него открытая улыбка, а в каждом движении – неспешность и спокойствие. В один из вечеров мы в кафе оказываемся единственными посетителями, и я наблюдаю, как он сам готовит наш заказ. Отрывает листья салата, режет кинзу, очищает огурцы от кожицы, поджаривает сыр, смешивает заправку – в этом настолько нет ни капли хаотичности, что забываешь про голод, про время, а просто смотришь и смотришь, это ведь бесценное удовольствие – когда для тебя готовят.

Просим на десерт яблочный пирог, но Роберто разводит руками: сегодня есть все, кроме пирога. Может, мы хотим попробовать бугацу? Пожалуй, нет, пусть будут только мусака и салат.

К концу ужина Роберто кладет на стол три десертные вилки и говорит, что его жена приготовила для нас кое-что в подарок. И он приносит бугацу. Это пирог с горячим заварным кремом, посыпанный корицей. Это вкусно, а я рассказываю Роберто, что у нас есть похожий десерт «Наполеон» – много коржей из слоеного теста и заварной крем, вот только едят его холодным.– Вы не поверите, – говорит он, – но я люблю именно так, как вы говорите. Всегда кладу бугацу в холодильник, чтобы остудить, и съедаю ее холодной, как вы «Наполеон».

– Почему вы вернулись? – спрашиваю в один из вечеров.Он ставит перед нами кофе, такой кофе, что я впервые в жизни пью без сахара и это вкуснее вкусного, и говорит:– Я каждый день задаю себе этот вопрос. Я люблю Европу – это один из ответов. Мне захотелось перемен – это второй ответ. Я скучал – ответ третий. Но все-таки я спрашиваю себя каждый день, почему же вернулся.

Он рассказывает про войну между Кипром и Турцией, на которую ушел в шестнадцать лет. Спокойно рассказывает, без эмоций, как о былом. О том, что слишком рано увидел много боли, крови и смерти. Не мог это позабыть, и когда появилась возможность уехать на другой край света, практически сбежал, чтобы справиться с болью и ужасом.

Он побывал в разных краях света и однажды составил для нас список городов, лучших для жизни. На первом месте Мельбурн, на втором Вена, на третьем Сидней. Еще пара скандинавских городов в десятке Роберто и три австралийских. Там у него остались дети. Он рассказывает про Австралию с такой болезненной любовью, которую невозможно не заметить. С такой же любовью он говорит и про Кипр. Хотя и признается, что он где-то между.– А где ваше сердце, Роберто? – спрашиваю я.Он улыбается:– Когда я там, мое сердце здесь. А когда я здесь, мое сердце там.

Я уже здесь, и мое сердце тоже здесь. Но почему, когда самолет коснулся земли в Домодедово и в ту же секунду иллюминатор залило дождем, я расплакалась. Не оттого же, что из солнца и моря мы приземлились прямиком в первое сентября, а из праздника попали в будни. Оттого, может быть, что это украденное лето дало мне чуть больше, чем я от него ожидала. Чуть больше важных слов. Чуть больше незабываемых моментов. Чуть больше счастья, свободы и вдохновения. И все это нахлынуло в один момент, который тоже нужно было пережить, чтобы шагнуть дальше в свое «здесь», оставив позади свое «там».

Где-то там Роберто заваривает эспрессо для новых людей, чтобы они тоже испытали свой момент счастья. Или заворачивает пирог в фольгу в виде птички для какого-нибудь маленького мальчика, как он делал для моего сына, чтобы увидеть восторг в детских глазах. Где-то там Теодор делит свой сайпрас кофе с дорогими друзьями и журит юного баристу за излишнюю крепость, но не сильно, потому что в конце концов, дело не в крепости, а в удовольствии момента.

Он сказал мне напоследок: «В каждой стране есть хорошее и есть плохое. Да что в стране, во всем на свете есть плохая сторона и есть хорошая. Надо просто держаться хорошей стороны, Хелен».

Я стараюсь, я очень стараюсь.

Молода, весела, глумлива

В первую ночь на улице Шекспира снилось, что я в отпуске, а дома назначен урок, и ученики придут с минуты на минуту. Сознание не отпускало. Я ловила себя на том, что и на отдыхе пытаюсь действовать по плану: с вечера придумать, что буду готовить на завтрак, или проснуться по будильнику, чтобы искупаться в не самое жаркое время, или прийти на ужин в любимую таверну пораньше, чтобы достались места под оливковыми деревьями. Отпустило лишь неделю спустя. И вот я не смотрю на часы и календарь, плаваю столько, сколько хочу, или не плаваю вовсе, и единственный вопрос в голове звучит так: я сегодня буду мороженое «Орео» или «Соленую карамель»?

Главное, что я здесь делаю – смотрю в окружающий мир, как когда-то мне советовал слабовидящий массажист. В этом городе соединяются два моих больших визуальных удовольствия: море и самолеты. Аэропорт находится в километре, и самолеты садятся каждые пять минут. Если пойти на Маккензи – идеальную точку для споттинга – можно поймать момент, когда качаешься на волнах, а самолет пролетает прямо над тобой – огромный, прекрасный, чтобы через полминуты коснуться взлетно-посадочной полосы. По вечерам, когда стемнеет, мы гуляем вдоль моря и видим не лунную дорожку, а самолетную. Она движется по воде вместе с лайнером и, наверняка, к этой красоте тоже можно привыкнуть, но я временный гость, поэтому каждые пять минут провожаю взглядом очередной самолет.

Самое теплое море – по вечерам, когда на горизонте появляется розовая дымка. У берега море почти горячее, и Марик может купаться бесконечно или играть с папой в их придуманную игру «Клэш бутыль», хохотать в волнах, прибегать на пять минут только, чтобы съесть слоеную улитку с изюмом. Платье с пятном от пролитого кофе можно прополоскать в море, и оно высохнет за несколько минут на ветру. «Как жаль, что в Уфе нет моря», – скажет Альберт. Да, да.

Я визуал, не могу ходить в солнечных очках, потому что так не видны настоящие цвета: лазурный у берега, голубой – вдали, бежевый – на каменистой пристани, и полная акварельная палитра в местных садах. На одной маленькой улице здесь растут, переплетаясь друг с другом, инжир и гранаты, лимоны и грецкий орех, помидоры и виноград. И я не пишу о цветах и кустарниках, просто потому что не знаю ни одного названия.

Кошки отдыхают в узких полосках тени, спят в цветочных горшках и на карнизах домов, гуляют по автомобильным крышам и между пальмами, едят мороженое и картошку фри, худые и рыжие, семействами и гордыми бесхвостыми одиночками, рьяно охраняющими место на мусорном ящике.

Одно из завораживающих ощущений – идти по белому берегу соленого озера. В феврале и марте сюда прилетают на зимовку фламинго, а сейчас туристы фотографируют оранжево-розовые, почти африканские закаты, бродят по необычной суше, будто по другой планете, оставляя в крупной, хрустящей соли свои следы.

По набережной бегут спортсмены, едут велосипедисты, прогуливаются пенсионеры, семьи с колясками, семьи с уже большими детьми и семьи, приехавшие без детей. Все прилетели из разных уголков на этот остров, кто-то – впитывать солнце и щедрое цветение, кто-то – научиться плавать, кто-то – переключиться с офисной жизни на беззаботность, кто-то – выпить свою чашку кофе с книгой. Этот кто-то – и я. Время от времени я ухожу в кафе побыть одной, а на самом деле побыть наедине с городом, потому что гулять одному по новому месту – одно из лучших возможных ощущений. Этот город – немножко Вавилон, и если английскую речь я понимаю, из обрывков фраз невольно достраиваю истории и с удовольствием общаюсь с каждым встречным, заведшим диалог, то иные языки просто остаются незнакомой, но красивой музыкой, саундтреком средиземноморья.

В один из вечеров в бар на пляже приходит кавер-группа, солист которой запевает что-то из Queen так здорово, что я невольно отворачиваюсь от моря. Группа поет все, что знают стар и млад. Здесь и Роксетт, и попурри из Майкла Джексона, и «Can’t stop the feeling» Тимберлейка. Драйв передается с соленым ветром вдоль пляжа, люди постепенно подтягиваются к бару, и английские бабушки подпевают песням не тише, чем молодежь, подкрепившаяся коктейлями. Это одновременно похоже на интернациональный флешмоб и кино, которое вырисовывается в отдельных кадрах. Длинноволосый юноша, копия Дев Патель, выходя из моря, делает колесо. Девушка в красном платье фотографирует на телефон своего бойфренда, пока он, опустившись на колено, что-то ей говорит. Черно-белый кот вальяжно идет вдоль линии прибоя. И надо всем этим счастьем и летом пролетает разноцветный самолет авиакомпании «Small planet».

Вечером на улице Шекспира тихо-тихо. Редкий автомобиль проедет по дороге. Загорелая девушка прокатится на роликах по тротуару, слушая в наушниках что-то свое, что роднит ее с этим вечером и с этим городом. В окне напротив молодой мужчина – черная футболка, белые шорты – готовит ужин, помешивает что-то в кастрюле и пританцовывает. Никуда не торопиться. Ничего не планировать. Наслаждаться этим кино и безвременьем. Я выключаю свет и, не зная, сколько времени и не помня, какой сегодня день недели, иду спать.

Молода, весела, глумлива

Во-вторых, «Sneaky Pete» – очень интересный. Хотя из всех современных сериалов я больше всего сейчас люблю «Better call Saul» и желаю всех возможных премий Оденкерку.

В-третьих, из-за сериалов я мало смотрю кино, но два фильма мне очень понравились, и я поняла, почему. Люблю в кино не событийность и антураж, а некоторую такую театральность, когда главное – диалоги и мимика, когда действующих лиц мало и все важное происходит в их разговорах. Поэтому очень рекомендую два фильма – «Ограды» и «Прежде, чем мы расстанемся».

В-четвертых, я узнала, что у Элизабет Страут вышла новая книга «Anything is possible», и не было вчера человека счастливее меня, когда я начала первые страницы. Как же я ее люблю, слов нет.

В-пятых, я думаю, что «Нелюбовь» нужно смотреть обязательно. Как прививку от самоуверенности в том, что уж ты-то к этому всему не причастен, ты в другом мире, про тебя снимают другое кино. Звягинцев всегда вскрывает важное, болезненное и актуальное. Точно так же умеет задевать чувства еще один мой любимый писатель Ирвинг, чья каждая книга – тоже прививка: от неверности ли, нетолерантности или ханжества. Прочитаешь раз – никогда не забудешь.

В-шестых, я должна была сформулировать это в новогодних целях, но получилось только сейчас. Мне очень нужно научиться не думать, что, если у окружающих плохое настроение, или они как-то не так на меня смотрят, или их тон раздражителен, то это из-за меня. Я знаю, откуда растут ноги: из моих подростковых лет и неаккуратных родительских слов. Но именно сейчас, когда я заметила, что мой сын стал перенимать эту дурацкую мнительность от меня и слишком беспокоиться о том, что подумают окружающие и как им помочь в их плохом настроении, стало ясно, что надо перестать так много переживать.

В-седьмых, и мне это кажется очень важным: не стоит жаловаться на лето. На дожди в июне, на ветровку в августе, на пуховое одеяло в июле. Потому что лето всегда пролетит, промчится, унесет за собой и тополиный пух, и розовые закаты, и песок в кедах. Будем кутаться в кофты, проверять, как там слойки в духовке, носа на улицу не высовывать, мечтать о море. И будет казаться оттуда, из января, что оно все равно было лучшим. Что были платья и голые плечи, тонкий ремешок на щиколотке и закапанные мороженым шорты, темнело в одиннадцать, а уже в четыре за окном стоял птичий трезвон. Не комары вспомнятся, не отключенная без предупреждения горячая вода, не то, что ежился при мысли об окрошке в жизнерадостном ресторанном меню. Всегда будет другое, солнечное, жаркое, счастливое, беззаботное . Какое именно – проверим в сентябре.

Молода, весела, глумлива

«Уве прекрасно понимал, когда женины подруги удивлялись: как это – по собственной воле вставать спозаранку и весь день проводить с этим дундуком? Уве и сам удивлялся: как? Он собрал для нее книжный шкаф: она набила его книжками, в которых от корки до корки сплошь про чувства. Уве же ценил только то, что можно увидеть, пощупать. Бетон и цемент. Стекло и железо. Инструмент. Предсказуемые вещи. Прямые углы и четкие инструкции. Проектные модели и чертежи. Предметы, которые можно изобразить на бумаге. Сам Уве состоял из двух цветов – черного и белого. Она раскрасила его мир. Дала ему все остальные цвета».

Иван Тургенев «Отцы и дети»

«– Знаешь, что я вспомнил, брат? Однажды я с покойницей матушкой поссорился: она кричала, не хотела меня слушать... Я, наконец, сказал ей, что вы, мол, меня понять не можете; мы, мол, принадлежим к двум различным поколениям. Она ужасно обиделась, а я подумал: что делать? Пилюля горька – а проглотить ее нужно. Вот теперь настала наша очередь, и наши наследники могут сказать нам: вы, мол, не нашего поколения, глотайте пилюлю».

( Read more...Collapse )

Молода, весела, глумлива

В целом очень дружные, они всегда являются на занятия вместе, хохочут, шумят, с удовольствием занимаются. В этом году вдруг перестали любить парные задания. Сильнее всех высказывал недовольство мальчишка. Особенно акцентировал на одной девочке: «Только не ставьте нас в пару!» Я удивилась, уж очень резкой была эта перемена. А потом заметила, что девочка, острая на язык, стала отвечать ему в той же манере: подкалывала его неидеальное произношение, или медлительность, или разноцветные носки. Мальчик был наготове и мгновенно давал словесной сдачи.

Приходилось быстро их друг с друга переключать. Я старалась не сталкивать их лбами, почти всегда предлагая им работать с другими ребятами и надеясь, что со временем оба остынут. Но время шло, а их отношение друг к другу оставалось подчеркнуто насмешливым.

В последние пару недель у них в школе были то контрольные, то концерты, то экскурсии, и мы толком не занимались, а встретились уже сегодня, на каникулах. Показалось, что они снова вытянулись, как обычно бывает только после длинного перерыва. Но главное, что я почувствовала – что-то изменилось, что-то новое, неуловимое появилось в лицах, особенно в его лице. Я понять не могла, что именно, пока не начался урок и я не заметила, что он все время смотрит на эту девочку. Ответит на мой вопрос – посмотрит на нее. Пошутит – проверит ее реакцию. И все время улыбается. Все шестьдесят минут занятия. И глаз не сводит. Домашку не принес: «Я делал, точно делал, но где она – не помню», – и улыбка на пол-лица. «Амнезия?» – съязвила она и обратилась ко мне: «Как будет по-английски «амнезия», я запишу?»

Первый раз за несколько месяцев они работали сегодня в паре без «а можно я буду с кем-нибудь другим?» А я думала: где были мои глаза? Это же классический сценарий. Такой очевидный, такой знакомый. За косички двенадцатилетние рэперы уже не дергают, зато стараются обратить на себя внимание любым способом, пусть самым дурацким и неумелым. Что-то мне подсказывает, что у словесных дуэлей обязательно будет продолжение. Но его сегодняшний взгляд придал им иную окраску, а я стала невольным свидетелем того первого, чудесного и нового чувства, которое открывается этим замечательным детям, хотя они об этом, может быть, пока даже не догадываются.

Молода, весела, глумлива

Бабушки, встречая внуков на школьном крыльце, посмотрят заговорщицки и достанут из сумки мороженое. А внуки – мороженое в руки и на качели! Настроение уже совсем не для контрольных, не для домашки про площадь прямоугольника, а для велосипеда и беготни. В тетради по музыке под датой урока выведено усталое и утвердительное: «Иван Бетховен. Лунная соната»

Сердитая девочка лет двенадцати с внешностью круглой отличницы подойдет к бабушке и первой же фразой емко ввернет: «Географичка – дура». Родительская стайка рассмеется, а бабушка хоть и пристыдит девочку слегка, но взрослым прошепчет: «Если честно, то это правда».

На перекрестке Ленина-Октябрьской Революции со мной поравняется пара пенсионеров 70+. За двадцать секунд в ожидании зеленого светофора он прозудит ей все темечко, выговаривая:– Когда я тебя приглашаю, ты никогда не соглашаешься. А с подругами ходишь. Со мной ни в театр, ни в кино, ни в кафе. А с ними везде. Со мной хоть бы раз...– Ну что ты говоришь такое. Что ты говоришь, – приговаривала она, еще глубже продевая руку под его локоть, познавшая дзен за лет, может быть, пятьдесят совместной жизни.А я думала: счастливые, счастливые люди. Пришла домой, заявила, что хочу так же потом, за каким-нибудь далеким годом. Выговаривать друг другу. Обижаться на ерунду всякую. И руку под локоть, да.

– А ты когда-нибудь, когда мы ссорились, думал, что вот и все?– Ни разу. И ты не думай. А если будешь, пойду в загс и попрошу выписать "вечный запрет". Так что если надумаешь и придешь в загс, тебе скажут: "А вам заявление не полагается. У вас "вечный запрет".

Недавно танцевали в обнимку под «Давайте негромко». Мы вдвоем на полу, а наш мальчуган на диване, и я думала о том, что мне кажется иногда, что мой мир – это только мы трое и больше ничего и никого.

Но на самом деле мой мир больше. В нем есть такие любимые люди. Некоторые, знаю точно, любимые навсегда, и эта мысль почему-то одновременно греет и щиплет горло.

Как-то раз я испекла блины, а дедушка наш надкусил один и сказал: – Детский сад!Мы уставились в недоумении. А он продолжил:– Блины, говорю, точь-в-точь, как в моем детском саду на пятидневке! Вкусные!Так я узнала, что пеку блины как в детском саду.

Или вот мама. Кому еще я могу сказать, что у меня была бессонница, и я сдалась в пять утра, пошла смотреть «Тихий Дон» и плакала, остановиться не могла, когда большевики увозили старых казаков. И мама понимающе будет кивать, ведь это именно тот человек, который полет грядку с клубникой и рассказывает мне про Куприна и Шолохова, и у нее это выходит совершенно естественно. Люблю вот это все до невозможности.

Я почти не фотографирую. Не хочу ловить моменты, люблю их чувствовать, проживать, писать о них, потом перечитывать. Наверное, словесный человек.

И особенно из моего любимого месяца мая хочу запомнить то, как в Городке наш дедушка разжигал самовар на сосновых щепках. Заваривал чай из шиповника, малинового листа и смородинового. Мы пили по три стакана и напиться не могли. Жук-усач садился на край стола, страшный тараканище, муж мой его приручал, сажал себе то на плечо, то на руку, я говорила: «Смотреть страшно, убери скорее!» Я снимала с уличных веревок высохшее белье и вдыхала запах простыней. Из банных труб поднимался дымок: была суббота, и вечер пах свежим постельным бельем и дымом загородных костров. Мы жались друг к другу, отогреваясь после долгой зимы, ребенок к родителям, кошка к ногам, бабушка к дедушке. Набирал силу первый в этом году яблоневый цвет, и я думала о том, что я очень люблю вот такую простую жизнь.

Молода, весела, глумлива

Это вечерняя тишина в детской после чистки зубов. Тишина, в которой он читает. Именно в этом году, когда скорость чтения стала беглой, пришло удовольствие от того, как хорошо уметь читать самому. И никто не скажет: спать пора, потому что сами из тех, для кого вечера с книжкой – любимое время суток.

Девять лет детства – это круто танцевать. Но ни за какие коврижки не соглашаться на танцевальную студию: в классе на танцах только девочки. Быть полностью согласным с Малышом Николя в том, что «она очень красивая, но она девчонка, а девчонка – это неинтересно». Фыркать и закатывать глаза на разговоры о любви. Впрочем, с удовольствием драться рюкзаками и устраивать словесные дуэли с одной замечательной девочкой. Прозвать ее Безумием и, кажется, видеть в этом слове только положительный смысл.

Попасть на школьную доску почета и тут же получить первую двойку за задание, которое забыл записать и не выполнил. Обижаться на папу, который пошутит, что наконец-то, сынок, наконец-то! Исправить двойку на следующий же день. Не любить четверки всей душой. О том, что ниже, можно даже не спрашивать.

При виде фотокамеры, как по команде, делать улыбку Джима Керри, каждый раз вызывая у нас гомерический хохот. Знать всех актеров, сыгравших Бэтмена, и даты ближайших кинопремьер. Придумать и собрать модель корабля «Тихая Мэри» еще до выхода новой части «Пиратов Карибского моря». Смотреть вместе с нами «Теорию большого взрыва» и «Друзей» по вечерам. Любить Чендлера, цитировать шуточки, а, когда закончим пересматривать 10-й сезон, пойти в свою комнату и построить из лего квартиру Моники, чтобы сильно не грустить.

Девять лет детства – это лего-лего-лего. Одна из мечт – работать в лего-магазине продавцом. Вторая – быть инженером в самой компании и разрабатывать новые модели. Когда он уезжает в гости с ночевкой, первое, что мы замечаем – отсутствие шуршания в ящиках в поисках нужной детали. Второе – то, что никто не бежит к нам, когда обнимаемся. Тогда мы звоним ему, чтобы спрашивать всякую ерунду про «что ты ел» и «что делаешь сейчас», а он отвечает задумчиво и долго, потому что ему, конечно, некогда.

( Read more...Collapse )

Молода, весела, глумлива

Про то, как город замело, занесло, заснежило. Фонарь под окном с января растил шапку британского королевского гвардейца. И лишь в конце сезона, когда наступила оттепель, сбросил ее.

Всю зиму высматривали снегирей, и едва Марик написал в дневнике наблюдений за природой, что снегирей этой зимой не наблюдалось, как ровно на Масленицу стайка прилетела к нам под окна и теперь появляется каждый день и показывает советские новогодние открытки.

Шестилетний Матвей прибегал ко мне на занятие с сосулькой-трезубцем, отломленной от подъездного козырька, и просил сохранить ее, чтобы показать старшему брату. Мы засовывали сосульку в морозильник, а после урока Матвей доставал ее в целости и сохранности и бежал удивлять брата.

По вечерам Альберт уже с нашего балконного козырька снимал метровые сосульки. Они с Мариком надевали перчатки и в замедленном действии бились на ледяных световых мечах.

Марик снова вырос. Нацепил толстовку с надписью «Bro». Спросишь его, как дела – «нормал» ответит. И это тот же самый Марик, который недавно ходил по пятам с книжкой про Петю и Потапа, рассказывал про «ухавелтку» и просил долго-долго дуть на ушибленную коленку. Теперь скрещивает руки на груди и как бы мимоходом говорит:– Кстати, давно хотел спросить, что такое секс?Он вместе с нами иногда смотрит «Друзей» и успевает прочитывать детали в субтитрах. И вот к шестому сезону решился уточнить.– Это очень-очень близкие объятия и поцелуи мужчины и женщины, – объясняем ему.– А, ну понятно-понятно. Это то, что у вас каждую ночь.Приблизительно, Марик, приблизительно.

На самом деле он пока еще настолько наш, насколько только бывает – ласковый и домашний, шутник и артист, стесняка и задавака в одном лице. Локатор всегда настроен на маму и папу: как только чувствует, что мы затихаем и обнимаемся, прибегает быть участником.– Бежит наша камфора, – смеется Альберт, и восьмилетний Нормал, кашляющий и намазавшийся «Доктором Момом», просачивается в серединку нашей дружбы.

Вечером тридцать первого оставили оливье и шампанское охлаждаться, вышли на улицу и прогулялись до начала Ленина и обратно. Город был почти пуст, и лучше всех я запомнила далматинца в рождественском колпачке в арке у кофейни возле Молодежного театра. За три часа до Нового года мы пили кофе со стихами Маяковского на картонном стакане и ели мороженое. В одиннадцать в дверь позвонила соседка бабушка Флюза и объявила: «Меня не теряйте, я пошла к детям, вернусь в новом году».

На каникулы уезжали к родителям, сражались с килотоннами снега. Расчищать пространства – одно из моих любимых занятий. Разгребали теплицу, делали дорожки к старой бане, чистили крыши и завалинку возле дома, ну и, Марик, конечно, прорубал тоннель и пещеру. Дворняга Миша вставал на задние лапы и покусывал варежки, требуя игры. А после работы нас ждал горячий суп и мясо, дымящееся в горшочках, и пирог с капустой, и пирог с яблоком тоже, и торт со сгущенкой, и говорила ли я про блины. Так кормить умеют только родители.

В декабре я заболела гриппом и пролежала пять дней в постели с градусником, чаем и лимоном. И мама, узнав, что я не могу пошевелиться, ничего не сказав, приехала ко мне с двумя кастрюльками, закутанными в шаль. На 57 автобусе из демской дали, поднимаясь на наш пятый без лифта. В кастрюльках была домашняя лапша и теплые котлеты. Как же остро я почувствовала себя дочкой в этот момент.

Жаловалась Альберту, как тяжело жить с красным носом, ломотой в теле и немытой головой, сетовала на ощущении некрасивости. На что муж сказал, что он немедленно, прямо на коленке выпишет мне справку о красоте.

Как-то по особому случаю надела каблуки, и Марик сделал удивленные глаза: «Как ты сможешь в них ходить по снегу?» А потом добавил на ухо: «Не будь слишком роскошной. А то иногда женщины так одеваются и делают себе такие прически и ногти, что это даже немного страшно».

Зимой случился мятеж домашних коммуникаций. На одном из уроков прорвало батарею с горячей водой. Струя била в елочные шары и шишки, и группа четвероклашек с гиканьем и веселым азартом помогала мне справляться с потопом. Так что елку мы вынесли в этом году рано, аккурат на Старый Новый год. А на другом уроке неожиданно выбило пробки, и мы его провели при свечах. Ощущений прибавляло то, что темой была детективная история.

А еще помню, как Семен, который предпочитает, чтобы его называли Саймон, в ответ на мой вопрос: «What colour is the ball?» смотрел в задумчивую даль и отвечал по-русски: «А у вас Мороз Иванович на окнах сказку нарисовал». И мы шли смотреть на балконные ставни и говорили про то, какую сказку видит на стекле каждый из нас.

А еще в мою жизнь вернулся папа. И я не могу ни слова об этом написать. Знаю только, что если у меня и есть боль, вечно живущая комом в горле, то она называется «папа».

Утром первого января Марик собирал новый набор лего. Никого не видел, не слышал, а лишь перебирал детали и напевал под нос любимую песню из «Троллей» в разных модуляциях. Я спросила:– Марик, ты счастлив?– Конечно! – сказал мой сын. – Как вообще можно быть несчастливым?

А в один из недавних вечеров, ровно в 22-22 мы заговорили о том, что пора читать и укладываться, но потом, как перед сном бывает, стали фантазировать, что бы каждый сейчас поел. Я, как водится, хотела шоколадный торт. Альберт – жареную картошку. А Марик мечтательно сказал: «Эх, вот бы сейчас мороженое с горячей карамелью». На что мой муж ответил: «Какие проблемы, Марик». И поехал за мороженым. Ребенок сначала не поверил своим ушам, но уже через пятнадцать минут наслаждался простой и любимой радостью и говорил, что у него лучшие родители в мире. И все были бессонны, слушали главный саундтрек этой зимы из «Ла ла лэнда» и болтали до полуночи. И вот сейчас, уже оглядываясь назад из весны, я вижу этот вечер лучшей кодой зимы 2017.

Молода, весела, глумлива

«За нашей спиной в горах снова гулко взорвалось, и девочка, в самой середине колонны, произнесла – мы услышали – «хочу домой». И заплакала. Все зашевелились, оглядываясь и вслушиваясь, как ее утешают. Ей говорили: – Ну чего ты! Чего испугалась, смотри! Вот наш дом! Видишь? Здесь теперь все наше, и дом, и речка, и горы... Мы приехали, чтобы здесь жить!» В горах который раз прогрохотало. Мы стояли перед входом в новую жизнь и не торопились туда войти».

Jennifer Worth «Call the midwife»

“In the Russian Orthodox Church there is the concept of the Holy Fool. It means someone who is a fool to the ways of the world, but wise to the ways of the God. I think that Ted, from the moment he saw the baby, knew that he could not possibly be the father. It must have been a shock, but he had controlled himself, and sat thinking for a long time as he held the baby. Perhaps he saw ahead. Perhaps he understood in that moment that if he so much as questioned the baby’s fatherhood, it would mean humiliation for the child, and might jeopardize his entire future, Perhaps, as he held the baby, he realized that any such suggestion could shatter his whole happiness. Perhaps he understood that he could not reasonably expect an independent and energetic spirit like Winnie to find him sexually exciting and fulfilling, Perhaps an angel’s voice told him that any questions were best left unasked and unanswered. And so he decided upon the most unexpected, and yet the simplest course of all. He chose to be such a Fool that he couldn’t see the obvious".

( Read more...Collapse )

Молода, весела, глумлива

– На что вы любите смотреть?– Какие звуки вам нравится слышать?– До чего вам приятно дотрагиваться?– Какие запахи – самые любимые?– Что для вас самое вкусное?

Урок иностранного языка, особенно если это не групповое, а индивидуальное занятие, иногда напоминает сеанс психотерапии. Задай я эти вопросы ученику по-русски – и это бы выглядело неловко: не каждый готов рассказывать о себе больше, чем поверхностные факты. Но на уроке можно примерить образ человека, проживающего жизнь на другом языке. И если поначалу бывает замешательство, то спустя несколько секунд появляется интерес: человек задумывается, мысленно улетает куда-то и начинает говорить.

Про простые, любимые запахи: костра, цитрусовых, новогодней елки, свечек, булочек – об этом чаще рассказывают дети. Взрослые пробовали и видали больше, они говорят про кофе, оливковое масло, дерево, корицу, ароматические масла, соленый морской воздух – когда моря еще не видно, но уже чувствуешь, что оно рядом.

Про то, на что приятно смотреть: как снег идет, как волны набегают на берег, как смешно прыгают воробьи, как умывается кошка. И даже как кривая акций ползет вверх.

Я запоминаю, кто любит шум дождя, а кто – как звучит пианино. Кому нравится шоколад и малиновое варенье, а кто считает, что нет на свете ничего вкуснее пиццы. Второклассник рассказывает, как трогал страуса и мышей, и какие они милые. Девочка-подросток вспоминает плед, которым укрывается, когда читает. Многие любят гладить кошек, а порой встречается удивительное, вроде автомобильного руля, который человеку приятно держать, потому что он недавно получил права и для него все, связанное с вождением, в удовольствие.

Они говорят о себе, а я невольно вспоминаю и свои любимые звуки: стук трамвая за окном или когда ключ поворачивается в замке – знак того, что все дома. Или когда в мае на старую квартиру к нам под окна прилетал соловей и начинал петь в четыре утра: проснешься, лежишь, слушаешь – счастлив. Любимые запахи: свежезаваренного чая с мятой, новой одежды, чистых волос. Свои визуальные удовольствия: лица любимых людей, красивую посуду, морской штиль. Тактильные ощущения – ходить босиком по чистому полу или массаж женскими руками.

Мы находим что-то общее или совсем не похожее. Так на моих глазах творится откровение: человек говорит о том, что любит. А в какой-то момент улыбается своим мыслям и молчит. Значит, это что-то особенно личное и важное.

Но самое трогательное в этих историях – то, что каждый, абсолютно каждый говорит про родителей. «Мне нравится обнимать маму».«Я всегда радуюсь, когда вижу родителей».«Мамины руки»«Самые вкусные мамины блинчики».«Как мне читают».«Голос родителей в телефонной трубке».«Как пахнет дома».

И это – мой самый любимый момент. Я его каждый раз предсказываю и радуюсь, когда эти слова сбываются. Их ведь обычно не произносят вслух, держат внутри. А так хочется, чтобы родители оказались рядом и услышали вот это важное и необходимое. И знали, что маленькие дети принимают их как данность, но из блинчиков и сказки на ночь рождается любовь. Такая сильная, что даже колкими подростками они хотят нас видеть. А улетая из родительского гнезда, скучают по объятиям и голосу. Где мы только ни бываем, что только ни пробуем, а ниточка детства остается сквозной. Пять чувств крепко-накрепко привязаны к дому, и если все остальное – моменты преходящие, то главное не меняется веками: мама и папа – это самая постоянная величина.

Молода, весела, глумлива

Почтовый ящик был полон каждый день. Прочитанные газеты складывали в шкафчик и, когда накапливалась увесистая пачка, обменивали в пункте приема макулатуры на «Спрут» с комиссаром Катани или сборник зарубежных сказок. Но пока газеты и журналы копились, мы с Танькой раскладывали их на диване по названиям и датам выпуска, а затем начинался мерчандайзинг. Прессу мы разбавляли открытками, конфетными коробками, обертками от шоколада, невидимками, вынутыми из собственных причесок, маникюрными ножницами и бабушкиными вязальными спицами. Потому что «Союзпечать» – это же такое необыкновенное место, куда забегаешь за календариком, а глаз замечает справа авторучку с четырьмя стержнями и пушистую резинку для волос флуоресцентного лимонного цвета. И вот уже бежишь домой с ручкой и резинками, ощупывая их в кармане, как сокровища.

Вы замечали, что киоски эти вечны? Переименовывают улицы, магазины банкротятся и меняют вывески, рабочие по много раз облицовывают фасады зданий, а газетные киоски стоят на том же самом месте и продают вещи на все случаи жизни. Их и называют по-прежнему «Союзпечать», хотя давно уже нет Союза. Мне маленькой всегда хотелось попасть внутрь и узнать, как там все устроено. И вы не поверите. Но сегодня именно это со мной и произошло!

Мой сын на бегу приметил в витрине лего-журнал, и мы затормозили в снежной каше возле маленького окошка, в котором виднелась большая продавщица.– Какой журнал? С ниндзями, что ли? Ткните пальцем.– Да нет, с рыцарями. Нексо найтс называется. Вон он, синенький.– Оо, это же наверхуу. Я не достану. Айда, заходи сама!Вот так по-свойски меня позвали в святая святых моего детства. Огни далеких восьмидесятых и девяностых блеснули восторгом наших с Танькой игр. Я обежала киоск по сугробам. И вошла внутрь!

На самых-самых цыпочках достала из-под потолка нексо найтсов. Огляделась. И все, что смогла сказать, было:– Тепло-то у вас как.– А ты думала. Все думают, у нас холодно. А у нас вон, печка, – и она показала куда-то наверх, откуда и правда дул теплый воздух. Я отсчитывала деньги, а сама смотрела вокруг и думала: вот же он, рай для маленькой девочки. «Бурда моден» и цветные карандаши, россыпь детских заколок и игольница в виде сердца, календарь отрывной и календарь раскладной, кроссворд такой и кроссворд сякой, веер газет и открыток, вся эта невероятная в своем соседстве тысяча мелочей.

И самое бесценное – покупатели. Пока я расплачивалась, в окошко заглянул дедушка:– Мне бы томик Пушкина, – сказал он.– Кого? – продавщица взглянула на него поверх очков.– Пушкина, – повторил он.– Пушкина пока нет. Спасибо тебе, дорогая, – это она уже обратилась ко мне, протягивая сдачу. Я вышла из царства календарей и судоку в теплый январский день, и было мне не тридцать пять лет, а лишь пять.

На одном из декабрьских уроков маленькая ученица подарила мне самодельную открытку. Чудесный Дед Мороз с хитрыми глазами и бородой из ватных дисков желал мне счастливых праздников. А текст, написанный аккуратным детским почерком, гласил: «Expensive Elena! Happy New Year!»

Отныне зовите меня так и никак иначе. Но главное, будьте счастливы в новом году, my expensive friends, и не прекращайте мечтать. Потому что все наши желания и правда однажды сбываются. Доказано «Союзпечатью».

Молода, весела, глумлива

«...И я опять остался один. Вместе с дождем. Он как-то облегченно вздохнул и постепенно стал уменьшаться. А потом совсем уменьшился. Я натянул капюшон и вышел на улицу. Стемнело почти совсем – зажглись окна в нашем доме. Но дождя не было.– Спасибо! – сказал я.Гулять мне оставалось, наверное, минуты две.– Пожалуйста! – вздохнул дождь.И под фонарем пробежала кошка. Быстрая, как жизнь».

Анна Матвеева «Девять девяностых»

«Словесные люди верят написанному, и только потом – глазам своим».

( Read more...Collapse )

Молода, весела, глумлива

«...we all love imperfectly».

Виктор Астафьев «Последний поклон»

«В ту пору мне казалось, что я буду расти, а «моя» девочка станет меня дожидаться. Но время шло и разводило людей по широкой земле. Увело оно куда-то и деревенскую голосистую девочку. Я забыл ее лицо, забыл имя, всю забыл. Осталась лишь песня, да и она звучит во мне без слов, только мелодией, да и мелодия стихает, стирается во мне, однако я все еще слышу голос, назначенный мне, он все еще достигает меня из темноты деревенского вечера, из пространства времени, разделившего нас, – голос загаданной мною, единственной девочки. Теперь-то я знаю: самые счастливые игры – недоигранные, самая чистая любовь – недолюбленная, самые лучшие песни – недопетые. И все-таки грустно, очень грустно и жаль чего-то».

( Read more...Collapse )

Молода, весела, глумлива

«– Не переживай, пройдет, – нежно сказал он. – Ты еще молод. Тебе еще рано терять сон от страданий. Не бойся. А вот если будет о чем жалеть, когда тебе стукнет столько лет, сколько мне, тогда и начнешь считать до утра звезды на небе. Смотри не совершай ничего, о чем придется сожалеть».

Julian Barnes «The Noise of Time»

«If you turned your back on irony, it curdled into sarcasm. And what good was it then? Sarcasm was irony which had lost its soul».

( Read more...Collapse )

Молода, весела, глумлива

«Тайна, какого роду ни была бы, всегда тягостна женскому сердцу».

Евгений Рудашевский «Здравствуй, брат мой Бзоу»

«Думаешь, что время идет медленно. Потом, глядя на ушедшие месяцы, понимаешь, что был неправ. Но истинно ощущаешь скоротечность всего в последний день. Только что было утро. Уже вечер. Следующей секундой придет новое утро; да нет – еще быстрее...»

Джордж Оруэлл «Фунты лиха в Париже и Лондоне»

«Но все же кое что, слегка хватив бедняцкого лиха, я усвоил. Я никогда уже не буду думать о бродягах, что все они пьяницы и мерзавцы, не буду ждать благодарности от нищего, которому я кинул пенни, не буду удивляться слабоволию тех, кого выгнали с работы, не буду опускать монеты в кружку Армии спасения, отказываться на улице от рекламных листовок и наслаждаться угощением в шикарных ресторанах. Начало есть».

( Read more...Collapse )

Молода, весела, глумлива

«There are no «wrong» people to have crushes on».

Элизабет Гилберт «Происхождение всех вещей»

«Тут он вспомнил совет мудрого португальского матроса, который много лет назад сказал: «Генри, секрет процветания и счастья прост. Выбери одну женщину из всех, и пусть твой выбор будет мудрым, а после смирись».

( Read more...Collapse )

Молода, весела, глумлива

«Затем внезапно наступила тишина: мы достигли числа Maxa 25, орбитальной скорости, двигатели постепенно затихли, и я заметил, как несколько частичек пыли медленно поплыли вверх. Вверх. Я на несколько секунд отвлекся от своих контрольных списков и смотрел, как они парили в воздухе и потом замерли, вместо того, чтобы грохнуться на пол. Я почувствовал себя маленьким ребенком, волшебником, самым счастливым человеком. Я в космосе, невесомый, и чтобы попасть сюда, потребовались лишь 8 минут и 42 секунды».

( Read more...Collapse )

Молода, весела, глумлива

Фильм об отношениях в семье – c нетривиальным сюжетом, но главное – c блестящей актерской игрой.

Café de Flore

Уникальное и обязательное к просмотру кино о любви. О том, как это нелегко – позволять любимым людям любить кого-то еще, кроме нас.

( Read more...Collapse )

Молода, весела, глумлива

Мои друзья создали как раз такую необычную книгу. Владимир Вышванюк homofoticus – художник, его жена Настя и их дочка Ива вместе придумали первую адаптивную русскую азбуку. Каждая буква в этой азбуке – не просто символ и картинка из привычных нам букварей, а петроглиф, зашифрованный в изображении какого-либо животного. Буква Д прячется в динозавре. Голова осьминога – типичная буква О. Крокодил раскрывает пасть, и вот уже узнаваема буква К. А в длинных рожках улитки видим букву У. Мне кажется, такая книга очень понравится детям. Образы животных помогут легко запомнить буквы и выучить двустишия, которые придумали авторы.

Ребята собирают средства на свой проект с помощью краудфандинговой площадки boomstarter. Краудфандинг предполагает сбор определенной суммы к назначенной дате. Если же сумма не будет набрана, то перечисленные деньги возвращаются спонсорам на их счет.

Выступить спонсором Азбуки и заказать ее можно по ссылке:https://boomstarter.ru/projects/358138/pervaya_adaptivnaya_russkaya_azbuka

Мне кажется, будет очень круто, если Азбука увидит свет, а наши дети – такую оригинальную Азбуку.

Молода, весела, глумлива

«Разумеется, дети, мозг погружен во тьму. Он плавает в жидкости внутри черепной коробки, куда никогда не попадает свет. И все же мир, выстраиваемый в мозгу, полон цвета, красок, движения. Так как же мозг, живущий средь вечной тьмы, выстраивает для нас мир, полный света?»

Эми Тан «Клуб радости и удачи»

«Мне хотелось, чтобы у тебя все было лучше, чем у меня. Мне хотелось, чтобы у тебя были самые лучшие условия, самый лучший характер. Мне не хотелось, чтобы ты о чем-нибудь жалела. И поэтому я дала тебе имя Уэверли. Это было название улицы, на которой мы жили. Мне хотелось, чтобы ты думала: «Я отсюда». Но я знаю при этом, что если я даю тебе имя по названию улицы, то, когда ты вырастешь, ты покинешь это место, унося с собой какую-то часть меня».

( Read more...Collapse )