Это интересно
- ОКД
- ЗКС
- ИПО
- КНПВ
- Мондиоринг
- Большой ринг
- Французский ринг
- Аджилити
- Фризби
Опрос
Полезные ссылки
РКФ
Все о дрессировке собак
Стрижка собак в Коломне
Поиск по сайту
Читать онлайн "Статьи из журнала «Эхо планеты»" автора Быков Дмитрий Львович - RuLit - Страница 21. Журнал эхо планеты читать онлайн
Статьи из журнала "Эхо планеты" читать онлайн, Быков Дмитрий Львович
Annotation
Политическая и литературная публицистика Дм. Быкова в журнале «Эхо планеты» с 2009 по апрель 2011 г.
Дмитрий Быков
Сказка для потерянных детей
Издать Гитлера
Демон без мировой революции
Космос без предчувствия
Событие десятилетия
Стихотворное приношение М.С.Гусману
В поисках птичьего молока
Похвала авантюристу
Остановка без требования
Не местный
Циклон по имени Россия
Столыпин: реформатор, не гнушавшийся кнута
Разнотык, но не фикция
Похвала витрине
Слово и тело
Две страшные двойки
Дмитрий Быков
Статьи из журнала «Эхо планеты»
Сказка для потерянных детей
Рассуждать о Толкиене — это покушаться на святое. Есть масса людей, которые изучают тексты Профессора как священное писание и уличают его самого в ошибках в эльфийской грамматике. Есть масса взрослых людей, всерьез шьющих себе плащи из занавесок и строгающих деревянные мечи; людей, требующих записать их национальность в паспорте как «хоббит», и людей, примеряющих к себе звучные эльфийские имена. Все это показывает, что в случае с «Властелином колец» мы имеем дело не с литературой, или, точнее, не только с литературой.
Собственно, «Властелин колец» — это одно из немногих культовых художественных произведений в полном смысле слова, то есть ставших предметом культа и породивших колоссальную субкультуру. Впрочем, на ровном месте субкультура не вырастает; для культа надо еще, чтобы произведение выражало настроение эпохи, ловило то, что витает в ее воздухе, передавало состояние социума. И то, что настроение социума лучше всего выражается детской сказкой, внушает за него определённые опасения. А с другой стороны, и надежду тоже: сказка-то хорошая.
Толкиен в самом деле уловил то, что витало в воздухе. Он изложил основные коллизии ХХ века очень узнаваемо. Именно в ХХ веке впервые в человеческой истории появилось ощущение гигантской тени, нависшей над всем миром. Мрак разворачивается над миром и готов поглотить без остатка все человечество. Раньше Земля была большая — куда-то можно было бежать, где-то спастись, отсидеться; где-то были земли, не тронутые разрушением и варварством. А ХХ век доставил глобальную катастрофу каждому лично, положил ее у круглых дверок хоббичьих норок — не спрячешься, не отсидишься, хочешь — не хочешь, а надо с этим что-то делать.
«Властелин колец» — это история Второй мировой войны, рассказанная для детей. Ровно в той мере, в какой дети могут вместить в себя Вторую мировую войну.
Поэтому в саге Толкиена нет того зловещего диапазона жестокостей, на которые оказалась так щедра история ХХ века; чтобы убедиться, что зло — это зло, его не надо детализировать и живописать. Толкиен вообще относится к злу безо всякой зачарованности, пишет его без удовольствия. Зло у него прежде всего мерзко, а потом уже страшно — воистину христианский взгляд. Зато добро у него привлекательно безо всякого сиропа и блесток.
Толкиен нашел замечательный антураж для современных коллизий, умело вписав их в традиционную для Запада мифологическую парадигму. Это обаятельный и чудесный мир — не такой скучный и страшный, как привычный читателю мир асфальта, бензина и механизмов. Мир Средиземья — живой, дышащий, родной, как райские воспоминания детства, когда деревья были большими и умели разговаривать, оттого и терять его так страшно, и спасти так хочется.
Тень наползает на этот мир, вместе с которым уйдут и норка, и розы, и эльфы, и пони, и драгоценные камни, и серебряные мечи, и фейерверки по праздникам, и никуда не деться — мир надо спасать. В этом огромное отличие книги Толкиена от всей предыдущей героической литературы: героические дела в ней совершаются совершенно негероическими персонажами. В ней есть и неземной красавец с луком, и роскошные воины с мечами и в плащах, а подвиг приходится совершать не им, а нелепому карлику с волосатыми лапками. Великую битву за спасение мира выигрывает не титан, а обыватель. Не ратным подвигом, а терпением и настырностью. В эпосе мстят, завоевывают и покрывают себя славой, а здесь и главная движущая сила не эпическая, а житейская: если я не спасу мир, который люблю, никто его не спасет.
При этом как художник Толкиен не особенно силен: трилогия его весьма однообразна, а иногда и затянута, и долгие переходы по пустошам и горам с тревожными мыслями и одинаковыми диалогами сливаются в одну бескрайнюю усыпительную страницу. И тем не менее, многостраничную сагу читают и взрослые с высшим образованием, и не желающие вообще ничего читать третьеклассники, которые этот толстый кирпич, однако, осиливают, хотя и пропускают половину странствий и диалогов.
Пожалуй, именно с толкиеновской трилогии сказка перестала быть детским чтением. Вся вторая половина ХХ века пестовала сказку в качестве подходящего чтения для умных взрослых — возьмите хоть Ричарда Баха и Сент-Экзюпери; кончилось проклятое столетие всемирным триумфом Гарри Поттера и расцветом кинематографических сказок-блокбастеров, в обойму которых обе культовых саги немедленно и точно вписались.
Такой век, как двадцатый, иной культуры и породить не мог. Он, конечно, дал небывалый взлет цивилизации и технологий, но доброй памяти о себе не оставил и окончился полным распадом. А в мировой культуре возобладало чтение и зрелище для младших школьников. Двадцатый век заставил человека захотеть домой, в детство. На мягкую траву, к лошадкам и баталиям на деревянных мечах и чудесам по взмаху волшебной палочки. Ибо на то, что есть, — глаза бы не смотрели.
Толкиен первым, наверное, научился писать для таких потерянных больших детей, проживших скучное детство, грязную и пошлую юность и безрадостные зрелые годы — и теперь впадающих в детство, потому что хоть там было что-то настоящее.
И это, в общем, не худшее, что могло случиться с человеком. Потому что в детском чтении до сих пор еще добро и зло понятны и чётко определены, от главного героя что-то зависит, а ценность персонажей определяется их личными качествами, а не условными единицами. В детском чтении, наконец, есть редкая и прекрасная особенность: там не противно самоотождествляться с главными героями. Потому и цветёт эта субкультура, потому и бегают подростки с мечами по садам и паркам, что человеку всё равно хочется быть благородным и прекрасным, творить чудеса, побеждать врагов, жениться на принцессе и спасти мир. Там верх — вверху, низ — внизу, а человек совершает хорошие поступки.
Так что есть надежда, что у взрослых, выросших на этой литературе, следующий век получится лучше, чем тот, в котором родились мы.
№ 29, 2009 год
Издать Гитлера
Вопрос о том, печатать массовым тиражом или держать в спецхране «Майн кампф», представляется мне бессмысленным. Запрещать эту книгу — значит в самом деле придавать ей избыточное значение, всерьёз полагать, что она способна убедить кого-то, значит переоценивать её увлекательность и взрывную силу.
Я бы ещё понял эти метания, если бы речь шла о Гамсуне или Паунде, известных своими профашистскими взглядами, о профашистской публицистике Селина или, на худой конец, публицистике Честертона, которому одно время нравился Муссолини. Допускаю даже, что фильмы Лени Рифеншталь в самом деле способны повлиять на неокрепшие умы и прельстить их образом железной власти («Триумф воли») или белокурой физкультуры («Олимпия»). Хотя как раз Рифеншталь показывают студентам и продают с лотков, и в Петербург она приехала за два года до смерти, и никто там не мешал ей представлять свою ретроспективу.
Что касается «Его борьбы», это настолько скучная и дурно написанная книга, настолько наглядная иллюстрация к сути фашизма, что она способна заменить тонну разоблачительной литературы (из которой убедительней всего, кажется, формальный анализ 14-ти принципов фашистской философии в структуралистской работе Умберто Эко «Вечный фашизм»). Думаю, переиздание книги Гитлера с предисловием Эко было бы поистине бесценным подарком студентам-историкам, филологам, а также антифашистам. Тут вам налицо все системные признаки гитлеровского подхода к миру: архаика, эклектика, мистика, демагогия, приёмы примитивного самоподзавода, ксенофобия, ориентация на обывательские ценности в героическом ореоле знакомый и бессмертный набор, наглядность которого в «Моей борьбе» такова, что помогает ощутить его черты и в книгах современных авторов.
В 1993 году «Мою борьбу» у нас издали, никто её особо не покупал именно по причине скучности, и я её рецензировал в «Московских новостях» — именно с литературной точки зрения. Если рассматривать вещь вне идеологических рамок и вне контекста истории ХХ века — то есть забыть о том, что из-за взглядов, изложенных в этой книге, были злодейски и садистски умерщвлены как минимум 60 миллионов человек, — перед нами роман воспитания о том, как все обижали бедного героя, но он пронёс в своём сердце Свою Правду, сводящуюся к тому, что во всем виноваты евреи, а белой расе предстоит вернуть мир в эпоху титанов. Вся эта каша из псевдоистории, недопереваренной мифологии и массы тяжёлых детских травм заслуживает внимания лишь потому, что вышла вовремя и спровоцировала величайшую резню, из-за которой человечеству пришлось радикально пересмотреть взгляды на себя. А то оно уже начало было обольщаться.
Книга Гитлера плохо написана, ничуть не занимательна и даже в ненависти не заразительна; думаю, её и в нацистской Германии с начала и до конца читали немногие. Полезна же она потому, что, вопервых, разоблачает её автора как че ...
knigogid.ru
Читать онлайн "Статьи из журнала «Эхо планеты»" автора Быков Дмитрий Львович - RuLit
Дмитрий Быков Статьи из журнала «Эхо планеты»
Сказка для потерянных детей
Рассуждать о Толкиене — это покушаться на святое. Есть масса людей, которые изучают тексты Профессора как священное писание и уличают его самого в ошибках в эльфийской грамматике. Есть масса взрослых людей, всерьез шьющих себе плащи из занавесок и строгающих деревянные мечи; людей, требующих записать их национальность в паспорте как «хоббит», и людей, примеряющих к себе звучные эльфийские имена. Все это показывает, что в случае с «Властелином колец» мы имеем дело не с литературой, или, точнее, не только с литературой.
Собственно, «Властелин колец» — это одно из немногих культовых художественных произведений в полном смысле слова, то есть ставших предметом культа и породивших колоссальную субкультуру. Впрочем, на ровном месте субкультура не вырастает; для культа надо еще, чтобы произведение выражало настроение эпохи, ловило то, что витает в ее воздухе, передавало состояние социума. И то, что настроение социума лучше всего выражается детской сказкой, внушает за него определённые опасения. А с другой стороны, и надежду тоже: сказка-то хорошая.
Толкиен в самом деле уловил то, что витало в воздухе. Он изложил основные коллизии ХХ века очень узнаваемо. Именно в ХХ веке впервые в человеческой истории появилось ощущение гигантской тени, нависшей над всем миром. Мрак разворачивается над миром и готов поглотить без остатка все человечество. Раньше Земля была большая — куда-то можно было бежать, где-то спастись, отсидеться; где-то были земли, не тронутые разрушением и варварством. А ХХ век доставил глобальную катастрофу каждому лично, положил ее у круглых дверок хоббичьих норок — не спрячешься, не отсидишься, хочешь — не хочешь, а надо с этим что-то делать.
«Властелин колец» — это история Второй мировой войны, рассказанная для детей. Ровно в той мере, в какой дети могут вместить в себя Вторую мировую войну.
Поэтому в саге Толкиена нет того зловещего диапазона жестокостей, на которые оказалась так щедра история ХХ века; чтобы убедиться, что зло — это зло, его не надо детализировать и живописать. Толкиен вообще относится к злу безо всякой зачарованности, пишет его без удовольствия. Зло у него прежде всего мерзко, а потом уже страшно — воистину христианский взгляд. Зато добро у него привлекательно безо всякого сиропа и блесток.
Толкиен нашел замечательный антураж для современных коллизий, умело вписав их в традиционную для Запада мифологическую парадигму. Это обаятельный и чудесный мир — не такой скучный и страшный, как привычный читателю мир асфальта, бензина и механизмов. Мир Средиземья — живой, дышащий, родной, как райские воспоминания детства, когда деревья были большими и умели разговаривать, оттого и терять его так страшно, и спасти так хочется.
Тень наползает на этот мир, вместе с которым уйдут и норка, и розы, и эльфы, и пони, и драгоценные камни, и серебряные мечи, и фейерверки по праздникам, и никуда не деться — мир надо спасать. В этом огромное отличие книги Толкиена от всей предыдущей героической литературы: героические дела в ней совершаются совершенно негероическими персонажами. В ней есть и неземной красавец с луком, и роскошные воины с мечами и в плащах, а подвиг приходится совершать не им, а нелепому карлику с волосатыми лапками. Великую битву за спасение мира выигрывает не титан, а обыватель. Не ратным подвигом, а терпением и настырностью. В эпосе мстят, завоевывают и покрывают себя славой, а здесь и главная движущая сила не эпическая, а житейская: если я не спасу мир, который люблю, никто его не спасет.
При этом как художник Толкиен не особенно силен: трилогия его весьма однообразна, а иногда и затянута, и долгие переходы по пустошам и горам с тревожными мыслями и одинаковыми диалогами сливаются в одну бескрайнюю усыпительную страницу. И тем не менее, многостраничную сагу читают и взрослые с высшим образованием, и не желающие вообще ничего читать третьеклассники, которые этот толстый кирпич, однако, осиливают, хотя и пропускают половину странствий и диалогов.
Пожалуй, именно с толкиеновской трилогии сказка перестала быть детским чтением. Вся вторая половина ХХ века пестовала сказку в качестве подходящего чтения для умных взрослых — возьмите хоть Ричарда Баха и Сент-Экзюпери; кончилось проклятое столетие всемирным триумфом Гарри Поттера и расцветом кинематографических сказок-блокбастеров, в обойму которых обе культовых саги немедленно и точно вписались.
Такой век, как двадцатый, иной культуры и породить не мог. Он, конечно, дал небывалый взлет цивилизации и технологий, но доброй памяти о себе не оставил и окончился полным распадом. А в мировой культуре возобладало чтение и зрелище для младших школьников. Двадцатый век заставил человека захотеть домой, в детство. На мягкую траву, к лошадкам и баталиям на деревянных мечах и чудесам по взмаху волшебной палочки. Ибо на то, что есть, — глаза бы не смотрели.
www.rulit.me
Читать онлайн "Статьи из журнала «Эхо планеты»" автора Быков Дмитрий Львович - RuLit
Толкиен первым, наверное, научился писать для таких потерянных больших детей, проживших скучное детство, грязную и пошлую юность и безрадостные зрелые годы — и теперь впадающих в детство, потому что хоть там было что-то настоящее.
И это, в общем, не худшее, что могло случиться с человеком. Потому что в детском чтении до сих пор еще добро и зло понятны и чётко определены, от главного героя что-то зависит, а ценность персонажей определяется их личными качествами, а не условными единицами. В детском чтении, наконец, есть редкая и прекрасная особенность: там не противно самоотождествляться с главными героями. Потому и цветёт эта субкультура, потому и бегают подростки с мечами по садам и паркам, что человеку всё равно хочется быть благородным и прекрасным, творить чудеса, побеждать врагов, жениться на принцессе и спасти мир. Там верх — вверху, низ — внизу, а человек совершает хорошие поступки.
Так что есть надежда, что у взрослых, выросших на этой литературе, следующий век получится лучше, чем тот, в котором родились мы.
№ 29, 2009 год
Издать Гитлера
Вопрос о том, печатать массовым тиражом или держать в спецхране «Майн кампф», представляется мне бессмысленным. Запрещать эту книгу — значит в самом деле придавать ей избыточное значение, всерьёз полагать, что она способна убедить кого-то, значит переоценивать её увлекательность и взрывную силу.
Я бы ещё понял эти метания, если бы речь шла о Гамсуне или Паунде, известных своими профашистскими взглядами, о профашистской публицистике Селина или, на худой конец, публицистике Честертона, которому одно время нравился Муссолини. Допускаю даже, что фильмы Лени Рифеншталь в самом деле способны повлиять на неокрепшие умы и прельстить их образом железной власти («Триумф воли») или белокурой физкультуры («Олимпия»). Хотя как раз Рифеншталь показывают студентам и продают с лотков, и в Петербург она приехала за два года до смерти, и никто там не мешал ей представлять свою ретроспективу.
Что касается «Его борьбы», это настолько скучная и дурно написанная книга, настолько наглядная иллюстрация к сути фашизма, что она способна заменить тонну разоблачительной литературы (из которой убедительней всего, кажется, формальный анализ 14-ти принципов фашистской философии в структуралистской работе Умберто Эко «Вечный фашизм»). Думаю, переиздание книги Гитлера с предисловием Эко было бы поистине бесценным подарком студентам-историкам, филологам, а также антифашистам. Тут вам налицо все системные признаки гитлеровского подхода к миру: архаика, эклектика, мистика, демагогия, приёмы примитивного самоподзавода, ксенофобия, ориентация на обывательские ценности в героическом ореоле знакомый и бессмертный набор, наглядность которого в «Моей борьбе» такова, что помогает ощутить его черты и в книгах современных авторов.
В 1993 году «Мою борьбу» у нас издали, никто её особо не покупал именно по причине скучности, и я её рецензировал в «Московских новостях» — именно с литературной точки зрения. Если рассматривать вещь вне идеологических рамок и вне контекста истории ХХ века — то есть забыть о том, что из-за взглядов, изложенных в этой книге, были злодейски и садистски умерщвлены как минимум 60 миллионов человек, — перед нами роман воспитания о том, как все обижали бедного героя, но он пронёс в своём сердце Свою Правду, сводящуюся к тому, что во всем виноваты евреи, а белой расе предстоит вернуть мир в эпоху титанов. Вся эта каша из псевдоистории, недопереваренной мифологии и массы тяжёлых детских травм заслуживает внимания лишь потому, что вышла вовремя и спровоцировала величайшую резню, из-за которой человечеству пришлось радикально пересмотреть взгляды на себя. А то оно уже начало было обольщаться.
Книга Гитлера плохо написана, ничуть не занимательна и даже в ненависти не заразительна; думаю, её и в нацистской Германии с начала и до конца читали немногие. Полезна же она потому, что, вопервых, разоблачает её автора как человека совершенно бездарного — что нелишне в демифологизации Гитлера, потому что при известном крене психики можно обожествлять злодея, но невозможно молиться на графомана. Вовторых, она с предельной наглядностью обнажает механизмы современного мифотворчества, в основе которого — опора на миф о великом прошлом, об эпохе титанов, когда всё было правильно и мы, белая раса, рулили миром. Это книга о том, как жалка и смешна опора на имманентности, на изначальные данности вроде крови и почвы — даже классовая мораль по сравнению с нацистской выглядит прогрессом.
www.rulit.me
Читать онлайн "Статьи из журнала «Эхо планеты»" автора Быков Дмитрий Львович - RuLit
Я не рискну предложить консенсусные формулировки, которые позволили бы заново сплотить расколотую нацию («советскую», каковая благополучно существовала семьдесят лет, несмотря на эксцессы национальных противоречий). Но некоторые вещи сформулировать надо бы ― просто потому, что дальнейшее их игнорирование превратит Великую Отечественную в поле ещё одной, теперь уже бесконечной и бессмысленной идеологической войны.
Во-первых, нам необходим ― и чем скорей, тем лучше,― максимально полный и тщательно документированный фундаментальный труд, в котором были бы рассекречены главные сталинские документы конца тридцатых ― начала сороковых. В нём наконец был бы дан определённый ответ на главный сегодня вопрос: готовил ли Сталин нападение ― или надеялся сохранить стратегическое партнёрство с Германией, объединившись против Запада? Думаю, если провокация на границе в самом деле готовилась ― в этом нет ничего катастрофического: куда самоубийственней было бы сидеть и ждать, пока на твою территорию вторгнется противник. Самоуважение России, по-моему, не пострадает, если правота Суворова будет доказана раз и навсегда; если же его гипотеза будет раз и навсегда опровергнута, моральная проблема и вовсе снимется. С учебниками истории у нас, как показал случай Барсёнкова-Вдовина, вообще швах,― но создание историографии Великой Отечественной следует признать задачей номер один. Иначе мы ещё сто лет проспорим, являлось ли уничтожение советского генералитета хитрым тактическим ходом или было следствием сталинской паранойи.
Во-вторых, нам нужно как можно быстрей сформулировать причину того самого перелома в ходе войны, который и есть основа базового мифа: даже самые отъявленные сталинисты не спорят с тем, что до осени 1942 года СССР прошёл через череду военных катастроф. Только страна с поистине неисчерпаемым ресурсом могла оправиться после столь масштабных поражений. Механизм актуализации этого ресурса, раскрепощения главных сил поныне остаётся непонятым, поскольку Россия вообще предпочитает в себя не заглядывать ― ей кажется, что на свету эти тайные механизмы будут хуже работать. А между тем всё довольно просто ― Россия действительно способна совершить невозможное и сплошь и рядом это демонстрирует, но для такого подвига необходимы (и, думаю, достаточны) два условия. Первое ― всенародное ощущение моральной правоты, глубокой исторической необходимости совершаемого. Второе ― чувство собственной уникальности, самоощущение первых в мире, демонстрирующих миру спасительный путь. Те, кто не умеет внушить себе такое ощущение, в России попросту не выживают ― или непоправимо ломаются. Они могут кое-как выжить, но состояться ― никогда. Для иной самореализации, обозначаемой смешным псевдонимом «достойная жизнь», надо ехать на Запад ― делать личную карьеру, обеспечивать собственных детей. А в России можно жить и участвовать в грандиозных свершениях, только если ты убеждён, что эти свершения озаряют путь всему человечеству. Страна такая, климат: даже чтобы спустить утром ноги с кровати, нужны сверхчеловеческие мотивации. Особенно если это приходится проделывать каждый день.
Советский Союз такую мотивацию дал. И потому Великая Отечественная была выиграна ― в огромной степени за счёт торжества справедливейшей, как считало большинство, мировой системы. За СССР стояли не только имманентные данности вроде уже упомянутых языка и территории (как показало поражение гитлеровской Германии, кровь и почва пасуют перед надличными, нравственными ценностями): за СССР стояло ощущение нравственной правоты, выраженное точнее всех Николаем Глазковым:
Господи, вступися за Советы, Охрани страну от высших рас, Потому что все твои заветы Нарушает Гитлер чаще нас.И если бы народ этого мнения не разделял, это четверостишие не обросло бы вариантами, не передавалось бы из уст в уста, не стало бы фольклором. Мы потому сегодня и не можем ничего, что ни в чём не чувствуем себя правыми и первыми ― а без этого Россия не побеждает.
www.rulit.me
Читать онлайн "Статьи из журнала «Эхо планеты»" автора Быков Дмитрий Львович - RuLit
В разговоре я его спросил, понятна ли ему теперь загадочная страсть москвичей к прогнозам погоды, описанная им в знаменитом рассказе «Начало». Я его даже процитирую. «Единственная особенность москвичей, которая до сих пор осталась мной неразгаданной,― это их постоянный, таинственный интерес к погоде. Бывало, сидишь у знакомых за чаем, слушаешь уютные московские разговоры, тикают стенные часы, лопочет репродуктор, но его никто не слушает, хотя почему-то и не выключают.
― Тише!― встряхивается вдруг кто-нибудь и подымает голову к репродуктору.― Погоду передают.
По-моему, тут есть какая-то тайна».
― Это и тогда не было тайной,― пожал плечами Искандер.― Это была единственная новость, которую передавали в тех новостях. По-моему, об этом сказано прямо. Вообще, о погоде говорят тогда, когда говорить больше не о чем, когда уходят серьёзные темы, когда люди теряют сюжет и смысл существования… и надеюсь, мы с вами эту тему минуем.
После чего мы перешли к вещам куда более серьёзным ― например Кавказу.
Но Искандер навёл меня на мысль скорее мрачную, не имеющую отношения к его давнему весёлому сочинению.
В самом деле, в сегодняшней России именно погода ― с её недавней катастрофической жарой и сменившими её ураганами ― становится главной темой для обсуждения, но виновата в этом не катастрофическая жара, а полное отсутствие прочей повестки дня. Она частью запрещена, частью скомпрометирована и заболтана, а частью недоступна населению в силу всё более заметной интеллектуальной деградации. В результате люди хотят поговорить о совершенно других вещах ― например о том, что деревня является архаичной и весьма опасной формой хозяйствования, что недавний закон о лесах был несовершенен, что в России отсутствует вертикальная управляемость, которой мы столько гордились, и наблюдается дефицит самых необходимых кадров. Но говорят исключительно о том, что торфяники горят и на улице очень жарко. Столь же болезненный интерес к погоде наблюдался, отчётливо помню это, в 1972 году, когда все тоже ощущали подспудное неблагополучие, но в силу разных обстоятельств не могли говорить о нём прямо.
Как раз в разгар московской жары, чувствуя себя дезертиром, я отправился во Францию, часть которой затопило, но это было далеко не главным сюжетом новостей, которые там по старой привычке всё ещё состоят из политики.
― А у нас, знаете,― сказала замечательная русская француженка,― три года назад две недели кряду было 41. И даже местами 42. Так что ничего ужасного у вас там, по-моему, не происходит ― по крайней мере, в смысле температуры. Вы лучше расскажите про…
И она назвала несколько московских фамилий, хорошо известных на Западе в связи с тамошним непреходящим интересом к делам нашей оппозиции. Если бы нашу оппозицию так же хорошо знали в России, как на Западе, «другая была бы история России», как говаривал Александр Исаевич.
Я, конечно, всё понимаю ― и про пожары, и про жертвы, и про задымления, и про отсутствие своевременной медицинской помощи, и даже про переполненные московские морги ― правда, сообщения на эту тему носили характер панический и официально не подтверждались, но что у нас сейчас официально подтверждается? Дожили, верим уже любой ерунде из блогов ― поскольку официальной информации не верит вообще никто.
Но давайте тогда уж говорить не об аномальной жаре, а о том, что обводнение торфяников из года в год откладывается; что МЧС не хватает мотопомп; что российская сельская местность живёт в семнадцатом веке… Вот что представляет интерес, а не капризы погоды. Но именно эти её капризы и становятся предметом главной паники ― тогда как, ей-Богу, в Волгограде каждое лето под сорок, и это не мешает его жителям работать и даже, вы не поверите, совокупляться. Между тем это не Средняя Азия и даже не Ближний Восток, а вполне себе русское Поволжье.
У нас случилась забавная, а в сущности, очень грустная вещь. Сегодня мы повторяем «Природа сошла с ума», глядя на пакистанские наводнения, китайские оползни и восточноевропейские проливные дожди, не говоря уж об антициклоне, два месяца поджаривавшем Центральную Россию. Но подобные аномалии имеют место на протяжении всей мировой истории ― то жарко, то холодно, то комета прилетает. И у людей как-то хватает других забот, кроме как всецело зависеть от погоды. Скажем, в 1917 году тоже было чрезвычайно жаркое лето, но помнится оно нам не только этим.
То, что во всём мире природные катаклизмы становятся главной темой для разговоров, кроме Америки, где такой темой стала техногенная катастрофа в Мексиканском заливе, доказывает полное отсутствие великих идей, противостояний и планов. Погода, как и смерть,― вещь неизбежная, но зависеть от неё непозволительно. Всё нормально, граждане. Земля вообще не слишком комфортное место. Никто не обещал, что будет сплошной морской климат. Давайте спорить о тех неприятных людях, которые в разгар жары цену за кондиционер взвинчивают вчетверо, а за его ремонт или установку ― впятеро: вот тут действительно есть что обсудить, потому что поведение людей подлежит моральной оценке, а нравы антициклона ― вряд ли.
www.rulit.me
Читать онлайн "Статьи из журнала «Эхо планеты»" автора Быков Дмитрий Львович - RuLit
Наконец, это книга о том, как опасно любить и жалеть себя: это, между нами говоря, последнее дело. Из мужчины это делает истерика, а в перспективе и параноика. Иными словами, Гитлера лучше всего разоблачать, показывая там, где он откровенно слаб: он мог обладать харизмой и даже личной храбростью, мог выглядеть ярким оратором и даже дипломатом, но писатель он был никакой. Минус бесконечность. Так что — издавать и переиздавать. Я бы и цитатники Мао печатал — а то многовато развелось сторонников «китайского варианта». Хорошо бы помнить, что ему предшествовало и чем он оплачен.
Согласитесь, странно издавать «Застольные разговоры Гитлера» — и запрещать книгу куда более откровенную, насквозь параноидальную, слезливую, крикливую и пафосную. Странно печатать какой-нибудь «Удар русских богов», поощрять арийский миф, распространяемый инициаторами совершенно антинаучной свистопляски вокруг Аркаима, — и всё это время держать под запретом документ, объясняющий причину всего этого и не оставляющий камня на камне от мифа о фашистской мудрости, отваге, тайнознании и т. п.
Разоблачать Гитлера надо умеючи — и лучше бы его собственными руками: фильма «Гитлер капут» явно маловато. Бессмысленно показывать бесноватого маньяка — надо дать прочесть его нудные, тяжеловесные, вязкие пассажи; надо проанализировать стилистические сходства этой публицистики с антилиберальной риторикой наших дней; любопытно было бы, думаю, проследить параллели между демагогией Гитлера и, скажем, Грозного в переписке с Курбским (там немало общего).
Фашизм нуждается в изучении — оспа, думаю, до сих пор оставалась бы непобеждённой, если б в своё время Пастер брезгливо отдёрнул руку от пробирки. Да, противно. Но, кстати сказать, не так уж опасно: иной консерватор и конспиролог ещё способен повлиять на умы, но Гитлеру слабо. Скинхед не дочитает, студент заснёт, аспирант поразится дуболомности — «И этому поклонялись?!».
А если уж запретителей так волнует соблазнительность гитлеровской книги, которая сейчас не более чем исторический документ, — пусть они зададутся вопросом: коль скоро опасность фашизма в России так реальна, не сами ли они создают предпосылки для этого? Ведь СССР одержал над фашизмом не только военную, но и идеологическую победу: не вина ли новой России, что фашизм здесь снова стал опасен? И не пора ли, наконец, внятно сформулировать хоть один жизненный принцип этой новой России, чтобы противопоставить его ничтожной и мерзкой книжонке, давно утратившей силу и смысл?
Кстати, найти её в Интернете — пара пустяков. И тут уж никакими запретами дела не поправишь. Если сад запущен, надо не столько вытаптывать сорняки, сколько насаждать культурные растения. А если всю культуру повытоптали из опасения, что она окажется недостаточно лояльной, что ж дивиться, что привлекателен для масс оказался именно фашизм? Чем больше его запрещаешь, тем больше он плодится. Бороться с «их борьбой» можно единственным способом — предлагать альтернативу; это было внятно доказано человечеству в 1945 году. И те, кто пытается сегодня сделать вид, что этой альтернативы не было, — заблуждаются столь глубоко, что разубеждать их бессмысленно. Тем более что история и так всем всё объяснит.
№ 32, 2009 год
Демон без мировой революции
Пусть меня не заподозрят в попытке реабилитировать Сталина, но Сталин был для России не худшим вариантом. Троцкий был хуже. Наверное, были и поужаснее Троцкого нет предела совершенству в оба конца; русская земля плодит таких чудаков, что на фоне иного и Лев Давидович покажется гуманистом. Однако при всём омерзении к России сталинской приходится признать, что России троцкистской не было бы вообще. А это вариант наихудший. «Как живет ваш кот?» — «Он живет очень плохо, он умер».
В конце восьмидесятых дискуссии о троцкистской альтернативе вспыхнули было, но ненадолго. Все как-то очень быстро поняли: в случае победы Троцкого у нас был бы нормальный маоистский Китай или полпотовская Кампучия, что в масштабах шестой части света почти наверняка привело бы к всемирной смуте. В конце концов, троцкистские эксперименты ставились по всему миру, кое-что из них получилось только в Юго-Восточной Азии, отчасти, может быть, в тоталитарных сектах вроде Джонстаунской, и всегда это кончалось либо массовым убийством, либо столь же массовым самоубийством. И поскольку реабилитация Троцкого тогда заглохла, наследие его остается толком не изученным — вернее, изучены мемуары, и то в основном главы, где речь о Сталине.
www.rulit.me
Читать онлайн "Статьи из журнала «Эхо планеты»" автора Быков Дмитрий Львович - RuLit
Наконец, третий аргумент, который мог бы активизировать скептиков,― тот факт, что всякая Олимпиада используется властью в политических целях. Вряд ли нужно лишний раз напоминать фильм Лени Рифеншталь «Олимпия». Берлинская Олимпиада 1936 года превратилась в рекламу нацизма, московская ― в праздник маразмирующего тоталитаризма, а про Пекин-2008 и говорить нечего: ни одна страна, кажется, не пиарила себя с таким напором, хотя именно в это время тот же самый Китай жесточайшим образом подавлял религиозное и политическое инакомыслие. Однако позвольте напомнить, что в отличие от Олимпиады и Мундиаля политическая история развивается не по четырёхлетнему плану, у неё другой календарь, и вовсе не факт, что к 2014 году в России будет та же вороватая сатрапия, что нынче. Весьма возможно, что под действием экономических, а то и чисто спортивных факторов, учитывая роль фанатов в сегодняшней российской публичной политике, России придётся существенно меняться. И очень может быть, что эта новая Россия будет заслуживать громкого политического пиара ― в отличие от нынешней, лишённой всякой публичной политики и даже намека на прозрачность.
А вот плюсы предстоящих спортивных праздников мне, двенадцатилетнему наблюдателю Олимпиады-80, более чем понятны. Мне приходилось говорить с множеством ровесников ― все они запомнили Олимпиаду-80 как глоток свободы. Дело в том, что приток иностранцев в Россию традиционно заставляет местные власти вести себя значительно приличнее, даже и разрешать кое-какие политические послабления, разумеется, ради витрины, но ведь и витринность способствует косметическим улучшениям местного быта. Сколько было разговоров о том, что наши поэты и художники служат витриной советского образа жизни и что за границу их выпускают именно для создания улучшенного, фальшивого имиджа советской жизни,― особенно интенсивно такие разговоры велись среди неудачников, которых не печатали по причинам сугубо творческим, а отнюдь не политическим. Кому было бы лучше без этой витрины? Только завистникам, да и у них нашлись бы предлоги для дурного настроения. Лично я не вижу ничего дурного в том, что Россия на какой-то момент обретёт витринный вид: желание нравиться ― не худший стимул для реального улучшения.
Кроме того, привлечение иностранцев в Россию сделает её более открытой, заставит мир вслух говорить о наших проблемах, принесёт на наши улицы дух доброжелательности и любопытства ― всего этого мы навидались в 1980 году, когда Москва оказалась наводнена иностранцами, похожими на инопланетян. Жить в это время стало чрезвычайно интересно, и, хотя нынешняя Россия куда более открыта, иностранцы остаются для неё экзотикой: мы не понимаем, почему они улыбаются первому встречному, как им удаётся сохранить вежливость, что наполняет их таким весельем, пусть даже фальшивым… Мы всегда делаемся лучше в их присутствии, не говоря уж о том, что давно пора пустить в Россию непредвзятых наблюдателей, которые помогут нам осмыслить происходящее.
Туризм в наших краях по-прежнему в запустении, ездят к нам мало и неохотно и, в общем, понятия не имеют о том, что тут на самом деле происходит. Если мир на всё это посмотрит, глядишь, мы с его помощью и впрямь увидим себя со стороны, и, как знать, не захочется ли нам наконец совершить что-нибудь великое?
Третий мой аргумент связан именно с этим. Опыт показывает, что Россия способна только на великие дела и только в условиях аврала. Не думаю, что это порок ― это особенность национальной психологии: нам трудно всё рутинное и приятно всё неразрешимое. Напомню великую формулу Жоэля Лотье, шахматиста и бизнесмена: «На трудное дело зовите китайца, на невозможное ― русского». Ещё точней сформулировал Виталий Найшуль: «Русский характер сводится к тому, что, если какая-то вещь должна быть сделана, она будет сделана любой ценой. Но если она может быть не сделана, её не сделают ни при каких обстоятельствах».
Минуты великого национального вдохновения, пусть даже ради показухи, мы переживали и во время подготовки к Олимпиаде, и во время космического проекта; пусть всё у нас идёт по сценарию Великой Отечественной, то есть выигрывается великой кровью и ценой сверхстресса, но если национальная матрица такова ― сделать с этим ничего невозможно. Я знаю по себе, что люблю всё откладывать до последнего. Валерий Попов объяснил эту особенность национального характера тем, что только стресс, только необходимость успеть в кратчайшие сроки позволяет русским выложиться полностью, мобилизовав все духовные и творческие ресурсы. Это нормально. Я искренне полагаю, что никакая повседневная работа и даже никакая помощь старикам и детям не позволит России достичь таких высот трудолюбия и вдохновения, как авральная подготовка к Олимпийским играм и Мундиалю. Если мы хотим выложиться, блеснуть и поразить мир, нам надо ставить перед собой великие непрагматические задачи вроде полёта на Марс. Думаю, что выигрыш чемпионата мира по футболу для России сравним с таким полётом.
www.rulit.me
