Главная
О нас
Наши собаки
- Репортаж
- Фотоальбом
- Видео
Информация
- Новости
- Статьи
- Ветеринария
- Разное
Юмор
Форум
Контакты

Это интересно

ОКД
ЗКС
ИПО
КНПВ
Мондиоринг
Большой ринг
Французский ринг
Аджилити
Фризби

Опрос

Какой уровень дрессировки необходим Вашей собаке?

	Элементарное послушание в быту
	Чёткое выполнение команд
	Спорт и соревнования

Полезные ссылки

РКФ

Все о дрессировке собак

Стрижка собак в Коломне

Поиск по сайту

Правила жизни Рассела Брэнда. Журнал esquire правила жизни

Правила жизни в России | Журнал Esquire.ru

Хидэо Амма, шеф-редактор бюро японской телекомпании NHK

Я решил выучить русский язык в разгар холодной войны. Хорошо помню эпизод, который очень сильно повлиял на отношение японцев к вашей стране: в 1983 году, недалеко от Сахалина, ваши военные сбили гражданский самолет корейских авиалиний. С одной стороны, это было понятно — враждебное отношение к Западу, но с другой — как можно было сбить самолет с мирными людьми? Это казалось верхом жестокости, и никто не мог понять, что они за люди, эти русские. Кто живет за железным занавесом? Я знал о русских лишь то, что у них популярны «аплодисменты, переходящие в овацию». Я даже не мог представить, есть ли у них чувства и эмоции. Чтобы это понять, я и начал учить русский язык, а потом приехал работать в Россию.

Далее Правила жизни в России

Япония — маленькая страна, в которой все строится на системе уступок и взаимопомощи. Но когда я впервые приехал в Россию, то понял, что здесь все строится на принципе превосходства силы. Кто сильнее и кто кого — вот по каким принципам здесь живет общество. У меня даже сложилось впечатление, что когда в России один человек встречает другого, то прежде всего подсознательно он оценивает, сильнее ли его собеседник, круче, чем он сам, или слабее. Впервые я столкнулся с этим еще во Владивостоке, где несколько лет работал корреспондентом. В середине девяностых там были сложности с освещением и отоплением. Я тогда водил машину, и вот, в один день, как раз когда я был за рулем, все светофоры в городе погасли. Мне было совершенно непонятно, как люди будут разбираться в такой ситуации: кто поедет первым, а кому стоять и ждать. Во многом порядок движения определялся водителями: они смотрели друг на друга и решали, кому ехать, а кому — стоять. Кто жестче смотрел, тот и выезжал первым на главную дорогу.

Из того, что я снимал, мне больше всего запомнился захват школы в Беслане. Тогда погибли триста человек, и в тот момент я был на месте. У меня было ощущение, что трагедия прошла сквозь меня, и вынести это невозможно. Я сейчас думаю: «А смог ли я донести до японского зрителя всю боль, ужас и тяжесть происходящего?» Мне кажется, такие вещи для простого человека невыносимы, он их инстинктивно отторгает.

Беслан — маленький город, всего тридцать с лишним тысяч человек. Из них гибнет триста, и все оставшиеся приходят на массовые похороны, а ты должен продолжать снимать. Этих людей убили на моих глазах, но я ничего не мог сделать. Да, журналисту приходится бывать в разных ситуациях — и говорить о смерти, и наблюдать ее. Но рассказывать о смерти трехсот человек — невероятное бремя. А потом делать интервью с теми, кто лишился своих близких. Наверное, им было противно отвечать на мои вопросы, да и мне было неловко лезть к ним. Но у меня такая работа — снимать, освещать и передавать в эфир. Ничего с этим не сделаешь.

С течением времени я понял, что у японцев с русскими много общего: и те, и другие концентрируются в момент чрезвычайных ситуаций и не тратят время на лишние эмоции. Если случается катастрофа, люди собранны и щедры на помощь. Когда в Японии было цунами, в наш российский офис чуть не полгода приносили цветы. На место катастрофы ездил российский отряд МЧС, я разговаривал с одним из спасателей, благодарил его. А он сказал мне: «К сожалению, мы уже никого не смогли спасти». А еще он добавил, что восхищается теми, кто смог выжить после цунами. И я понял, что у русских — теплое сердце. И что русские люди — такие же, как мы.

Мое отношение к русским сильно эволюционировало — от враждебности к пониманию того, что эти люди чувствуют те же эмоции, что и я. Помню, я летел из Владивостока. Аэропорт во Владивостоке чудовищен, настроение у меня ниже среднего, но на борту показывали комедию «Мистер Бин». И все пассажиры хохотали в голос. И тогда меня осенило: «Ба! Русские, оказываются, хохочут вместе со мной, и так же, как и я. Я в первый раз испытал чувство общности с обычными людьми. Потом я купил этот же диск и смотрел его в одиночестве. Но уже не смеялся — не с кем было.

Представьте себе: Москва, час ночи. Я решил пойти в магазин, купить себе ветчины. Продавщица, бабуля с толстыми руками, спросила: «Чего вам?» Я сказал: «Полкило ветчины». Она ответила: «Молодой человек, смотрите». Размахнулась и, не глядя, отрезала кусок. Положила его на весы, и они показали 502 грамма. Я захлопал в ладоши, и она была рада. Простым людям свойственно невероятное мастерство.

Я заметил одну вещь: русские умеют делать только то, что им по-настоящему интересно. А если душа не лежит, то они пальцем о палец не ударят. А еще, как мне кажется, у вас многое зависит от настроения. Если честно, то я ни разу не видел, чтобы хоть какой-то русский механизм работал, как швейцарские часы.

Понятие ясности в России приобретает гротескные формы. Мэр Москвы в ответ на вопрос о том, зачем нужна тротуарная плитка, просто молчит. Я помню, во Владивостоке как-то вышла статья с критикой губернатора. Вечером того же дня правоохранительные органы пришли в газету с обыском. Я понял: это «ясность по‑русски».

Если случается авария, японцы прежде всего думают о том, что послужило ее причиной и как это можно устранить. В любой нашей газете вы найдете потом детальное описание сбоя и пути решения проблемы. В России любая неполадка любого масштаба имеет одно объяснение: «По техническим причинам». А если же ты начинаешь выяснять, что это значит, то тебе твердо дают понять — дальше не лезь, не твое дело.

Пару лет назад я летел из Москвы в Киев и обратно. Удивительная вещь: ты проводил в самолете ровно час, а на паспортном контроле в Шереметьеве стоял больше двух часов. Паспортный контроль — это ворота в Россию, и я не могу понять, почему прохождение этих ворот для иностранцев — неприятная многочасовая процедура. И еще одна вещь. Когда я учил русский, то в уроке о прохождении таможни была замечательная фраза: «Паспорт покажите, пожалуйста». Но за двадцать лет мне никто ни разу не сказал на вашем паспортном контроле слово «пожалуйста».

У вас популярны уменьшительные суффиксы, и первое время, обедая в ресторане, я все время вместо слова «счет» говорил «щеточка» или «счетчик». Надо мной смеялись, а я никак не мог понять, в чем дело. Сейчас я понимаю, что у меня было много странных оговорок: например, вместо фразы «нам надо послать факс» я говорил «нам надо посрать факс», поскольку в японском языке нет буквы «л». В вашей стране я всего лишь гость, не хотелось бы кого-нибудь ненароком обидеть.

Иногда я хожу в московские рестораны японской кухни, но я не могу найти там вкуса, связанного с тем местом, где я родился и вырос. Знаете, давным-давно японское телевидение транслировало телемост между русским космонавтом и нашими детьми. Дети спросили: «А когда вы вернетесь на Землю, чего вам захочется съесть?» Космонавт засмущался и ответил: «Борща и черного хлеба». И тогда переводчик сказал: «Это все равно что для японца суп мисо и бобы натто». В отрыве от родины русские хотят еды, к которой привыкли с детства. Им, например, не хватает укропа. А я, пока живу в Москве, иногда мечтаю о настоящем мисо и натто. Хотя в последнее время я научился есть борщ, фасолевый суп, пельмени.

В 2007 году я снимал людей из движения «Наши». Там был один парень, который все время кричал: «Путин! Путин! Медведев! Медведев!» Он еще говорил, что Путин — гарант стабильности и развития экономики. Хорошо бы сейчас найти этого человека, выяснить, как он живет. Он был уверен, что благодаря «Нашим» бодро пойдет по карьерной лестнице.

Недавно мы ездили снимать, как люди из «Наших» выкладывают на Красной площади своими телами поздравление ко дню рождения Путина. И что вы думаете? Ничего не получилось — им не хватило тел для выкладывания. А раньше, я помню, у них была стопроцентная явка, и ради них улицы перекрывали. Почему они не смогли собраться? Почему их не смогли организовать? Четыре года назад члены «Наших» были энергичны, бодры, и можно было подумать: да, вот оно, будущее России. А те, кто недавно пришли в день рождения Путина на Красную площадь, вели себя так, как будто им и сказать нечего.

В 2003 году я делал репортаж про парламентские выборы. Героем материала был дедуля, бывший военный, который всю свою сознательную жизнь голосовал за коммунистов. Меня потрясло, что он был совершенно лишен цинизма, мелькающего у всех русских в тот момент, когда они говорят о политике. Дедуля этот был очень честным, основательным и серьезно рассуждал о том, за какого политика следует голосовать, ходил в штаб КПРФ, все разузнал. В итоге он походил, подумал и тогда, в 2003 году, проголосовал за «Единую Россию». Это был не самый заметный репортаж, но я до сих пор его помню.

В последнее время все наши сюжеты так или иначе крутятся вокруг съезда партии «Единая Россия», заявлений Путина и новой конфигурации власти. И реакция россиян не такая уж однозначная: даже люди из кремлевского окружения не могли предвидеть такого развития событий. Мы снимали на том съезде, и я видел шок на лицах: никто не ждал, что это произойдет, это было как гром среди ясного неба. Сейчас, когда прошло немного времени, я вижу, что Путин и Медведев выступают на всех площадках, стараясь привлечь к себе внимание. Их рейтинг уже не тот, былой популярности нет, но все равно получается, что с 2000 по 2018 год — у вас сплошной Путин с маленьким кусочком Медведева.

См. также:

Правила жизни в России шефа московского бюро The New York Times Клиффорда Леви, шеф-корреспондента московского бюро Le MondeМари Жего, московского корреспондента The Guardian Тома Парфитта, редактора отдела культуры The Moscow Times Кевина О’Флинна, шеф-корреспондента испанской газеты El Pais Пилар Бонет, шеф-корреспондента польской Gazeta Wyborcza Вацлава Радзивиновича, тележурналиста Мазена Аббаса и шефа-корреспондента газеты The Christian Science Monitor Фреда Виера.

esquire.ru

Правила жизни Виктора Пелевина | Журнал Esquire.ru

Слышал ли я хлопок одной ладони? (синоним просветления в буддизме. — Esquire). Много раз в детстве, когда мама шлепала меня по попке. Я думаю, что поэтому и стал буддистом.

Далее Правила жизни Михаила Пришвина

Далее Правила жизни Бориса Стругацкого

Вопрос о том, что ожидает нас после смерти, так же бессмыслен, как вопрос, что ожидает Арлекина после костюмированного бала. Его ничего не ожидает, потому что Арлекин существует только как маска. Мне кажется, что правильнее говорить о том, что нас что-то ожидает в жизни. А смерть — это пробуждение от жизни. Но пробуждаемся от нее не мы, потому что мы сами — такая же точно иллюзия, как и все, что нас окружает. Умирая, мы просыпаемся от того, что считали собой. Кстати, в дневнике Льва Николаевича Толстого описан потрясающий сон на эту тему.

Еще не знаю, боюсь ли я смерти.

У меня нет домашних животных.

У меня нет вкусов. То что мне нравится в литературе, музыке и кино, нравится мне не потому, что подчиняется каким-то принципам или правилам, которые можно было бы сформулировать в качестве моих предпочтений. Это происходит непредсказуемо и по непонятной мне самому причине.

У меня нет никакой воли, которую я ощущал бы непосредственно, как язык или руку. Воля — это интерпретация, а свобода воли — это интерпретация интерпретации. На самом деле, ничего подобного не существует. Вы знаете, как говорил Чапаев в известном анекдоте: «Я себе такую гадость даже представить не могу».

Я не курю и не пью и считаю, что в химию мозга не следует вмешиваться напрямую, во всяком случае, на постоянной основе, это ведет только к зависимости от химикатов и не решает ни одной человеческой проблемы. Наркотики вообще способны решать только те проблемы, которые перед этим создают сами. И потом, что это значит: «расширение сознания»? У сознания нет таких характеристик, как длина или ширина, сознание не надо расширять или углублять, я думаю, что его надо постепенно очищать, а для этого наркотики не просто бесполезны, они вредны. Человеческое тело само выработает всю нужную химию.

Реальность — это оксюморон из одного слова. Считается, что это нечто, существующее на самом деле, в отличие от умозрительных идей. Но в действительности реальность как раз и является идеей, существующей исключительно в уме, то есть она нереальна. Этимологически «реальность» восходит к латинскому «res», вещь, но в физическом мире нигде нет такой вещи, которая называлась бы реальностью, поэтому это слово как бы издевается само над собой. Это слово уместно, как фигура речи. На бытовом уровне можно сказать, что если сейчас декабрь, в реальности за окном зима, а не лето. Или, например, родители говорят детям: «захочешь кушать, нужны будут деньги, и это и есть реальность». С этим, конечно, не поспоришь. Но это доказывает лишь то, что одни наши иллюзии реальны относительно других наших иллюзий. То же самое происходит в детском сне, когда ребенок уверенно мочится в совершенно реальное и конкретное ведро и слышит надежный громкий звон жидкости о его стенку, подтверждающий, что он не промахнулся — но его отчего-то не покидает смутное сомнение в происходящем. Серьезный взрослый человек отличается от обмочившегося во сне ребенка, во‑первых, тем, что он, как правило, еще и обосрался, а во-вторых, тем, что у него полностью отсутствует сомнение в происходящем, которое все-таки приближает спящего ребенка к истине. Зато у взрослого человека есть научная картина мира, которая, если коротко, сводится к тому, что реальность ведра доказывается звоном мочи, а реальность этого звона, в свою очередь, доказывается блеском ведра, и поэтому все должны с утра до ночи работать на производстве баблоса. Вот чтобы помочь серьезному взрослому человеку прийти в себя от этой реальности, и существует смерть.

Ярлыки могут быть любыми. Когда вы подкидываете монету, все ее перемещения в воздухе обусловлены механическими причинами, в которых нет ничего случайного. Но с практической точки зрения выпадение орла или решки — случайность. Поэтому можно сказать, что все случайности закономерны, а все закономерности случайны. Происходит то, что происходит, а мы наклеиваем на это ярлыки «случайность», «закономерность».

Зло всегда связано со страданием, с попыткой понять, что является его причиной. Когда нам кажется, что мы эту причину поняли, мы наклеиваем на нее ярлык «зло». Но очень часто мы понимаем эту причину неверно.

Я постараюсь объяснить, что такое Пустота. Только слушайте очень внимательно. Итак. (Молчит. — Esquire). Вот только что вы ее видели. Вот это она и есть.

esquire.ru

Правила жизни в России | Журнал Esquire.ru

Фабрицио Драгосеи, шеф-корреспондент итальянской газеты Corriere della Sera в Москве

Поначалу мне казалось, что три месяца — и с меня довольно России. Когда в 1993 году мы переехали сюда с женой и сыном, выяснилось, что здесь совершенно нет того, к чему мы привыкли. Не было пасты, пармезана, оливкового масла, нормальной, простите, туалетной бумаги. Мы заказывали по полконтейнера продуктов из Италии.

В плане быта Москва менялась стремительно: сначала здесь был всего один итальянский ресторан, в гостинице «Международная». Сейчас их сотни, но появились новые проблемы. Приехав сюда, мы записали сына в американскую школу на Ленинградском проспекте. Сначала до нее можно было доехать за несколько минут, теперь дорога занимает часы.

Далее Правила жизни в России

Россия — это страна, которая удивляет каждую минуту. Больше всего меня поражает, с какой скоростью ваша страна приспосабливается к изменениям. Возьмите интернет. Я помню, когда эта штука уже была крайне распространена в Италии, а в России про нее никто не знал. Но когда интернет появился у вас, за три года русские обставили итальянцев по всем статьям, фактически превратившись из страны третьего мира в Америку. Думаю, такая быстрота реакции обусловлена распадом Советского Союза: долгие годы вам не надо было принимать самостоятельных решений, все было тихо и относительно спокойно. Затем СССР распался, и вы столкнулись с дилеммой: либо немедленно реагировать, либо умирать.

Когда богатые русские туристы едут за границу, их любят за деньги, но ненавидят — за манеры. Я всегда говорю своим знакомым итальянцам: «Расслабьтесь. Богатые русские ведут себя в точности так же, как богатые итальянцы в 1960-е. Те тоже катались в броских машинах с блондинками, разодетыми в меха. В 1970 годах им на смену пришли арабы. А сейчас — время русских».

Я написал несколько статей о Борисе Березовском. Какой-то его друг, европейский бизнесмен, приучил его к деловым завтракам. Я не раз завтракал с Березовским в «Метрополе», и он казался мне крайне умным и дальновидным человеком, хотя факт его последующих разборок с Романом Абрамовичем свидетельствует как об отсутствии ума, так и об отсутствии дальновидности. Березовский заработал свой капитал точно так же, как и прочие воротилы 1990-х, и то, что впоследствии он отказался делиться деньгами, вполне объяснимо: то же самое, если разобраться, было и с Михаилом Ходорковским. Другое дело, что Ходорковский предпочел изменить свою компанию, сделал ее максимально прозрачной и стал идеальным капиталистом. Березовского же при всем желании нельзя было назвать прозрачным, и меняться в лучшую сторону он не собирался.

Я не могу сказать, что на наших завтраках Березовский очень много ел. Он производил впечатление человека крайне нервного, взбудораженного, постоянно вскакивал, ходил между столиками. Манера его разговора напоминает пулеметную пальбу: очень короткие фразы, произнесенные с немыслимой скоростью. Я не понимал ни слова. Березовский похож на человека, который слишком много знает и не рассказывает тебе и сотой части того, что мог бы.

Я написал книгу, которая называется «Россия Путина». Основной ее целью был анализ отношений России и Запада. Мы даже поставили на обложку книги броский вопрос: «Должен ли Запад бояться новой России?» Мой ответ таков: нет, не должен. Россия пытается вести себя агрессивно, но она, в сущности, совершенно не опасна. Ваши власти никогда не выполняют своих публичных угроз, поскольку подлинные интересы России расходятся с идеологическими заявлениями, сделанными властями в предвыборных целях. Сейчас, например, они заявляют о том, что дадут отпор США в вопросе обороны, сделают много нового и интересного ядерного оружия. Но мы-то с вами знаем, что их экономические приоритеты находятся на Западе.

Когда Россия Путина показывает мускулы, она часто блефует. Знаете, что Китай называют «бумажным тигром»? Тут то же самое.

Путин, как и Сильвио Берлускони, позволяет себе публичные высказывания, которые более уместны в баре, чем на телевидении. Иногда мне кажется, что эти люди не отдают себе отчет в том, что их слушают миллионы людей. Как иначе можно объяснить шутку Берлускони насчет слишком загорелого Обамы? Или фразу Путина о том, что он завидует Моше Кацаву, которого обвиняли в сексуальных домогательствах?

Когда в 1996 году Салман Радуев захватил заложников в поселке Первомайский, я сделал с ним интервью. Радуев во главе колонны автобусов с боевиками и заложниками в количестве 165 человек двигался к границе с Дагестаном. Там их взяли в окружение российские войска. Я прорвался к Радуеву вместе с коллегой. Помню, он сидел в автобусе вместе с заложниками. На полу горой были навалены боеприпасы. Люди вели себя очень спокойно. В автобусе было очень тихо, и очень тихим и спокойным был и сам Радуев. Я понимаю, что это прозвучит странно, но в том автобусе была довольно мирная атмосфера. Впоследствии в российских газетах Радуева называли одержимым и сумасшедшим, почти что маньяком, но мне он таким не показался. Честно сказать, он производил впечатление человека, который точно знает, что он делает, в отличие от русских военных, которые его окружили. Именно поэтому в тот раз ему удалось вырваться из окружения живым.

В то время такая работа не казалась мне опасной: журналистов на войне считали полезными свидетелями и убивали лишь по чистой случайности. Но я бы не рискнул поехать в Чечню сейчас. Журналисты превратились в потенциальных заложников, и ты не знаешь, с какой стороны придет опасность.

Помню, мы с коллегой из Corriere della Sera как-то ехали на обычных «жигулях» по Чечне. На одном из блокпостов нас остановили русские военные и приказали немедленно выйти из машины. Коллега начала возмущаться, и тогда один из военных — капитан — вынул из кармана гранату, выдернул чеку и крикнул: «Если вы сейчас же не вылезете из машины, я вас взорву!» В отличие от чеченцев русские в Чечне производили впечатление крайне нервных людей.

За время жизни в России я научился терпению, потому что по‑другому здесь не проживешь. Приведу простой пример: приятель недавно прислал мне в подарок свитер, и три месяца я безуспешно пытался получить его на таможне.

Иностранным журналистам в МИДе дают визу на год, а потом ты должен ее продлевать. На это уходит ровно месяц. Я написал письмо Сергею Лаврову, просил его упростить процедуру. Получил ответ: «Мы действуем ровно так же, как действуют иммиграционные власти в отношении российской прессы Италии». После этого я общался с журналисткой из «Коммерсанта», работающей в Италии. Выяснилось, что там журналист, проработавший пять лет, получает постоянную визу. В МИДе мне соврали, но я не переживаю — бывает, едем дальше.

Воркута — удивительный город. Рядом с угольными шахтами, с виду совершенно чудовищными, устроены теплицы, где люди выращивают фрукты и овощи. Овощи бледные, но съедобные. Многие из тех, кто работают на шахтах, были заключенными, а потом, после освобождения, не смогли вернуться домой: сначала им этого не разрешали, затем у них не было денег на переезд, а потом и возвращаться стало некуда, все их родственники умерли. Они до сих пор своего рода северные узники.

Иногда кажется, что ваши власти, как и в советские времена, считают, что если они подпишут какой-нибудь указ, то ситуация в стране немедленно улучшится сама собой. Медведев, например, бесконечно подписывает указы о модернизации.

По-моему, многие русские плохого мнения о самих себе, и потому стесняются всех своих соотечественников, приезжая за границу. Это такое советское наследие — априорно считать европейцев людьми первого сорта, а себя причислять к сорту второму. Но не стоит считать себя уникальными. Каждый раз, когда кто-то в России мне говорит: «У нас самые плохие водители в мире», — я отвечаю одно: «Приезжайте в Италию».

Уже 15 лет я езжу по Москве на велосипеде. У вас очень безопасный город: широкие улицы, удобные тротуары. Только надо одеваться в стиле «сумасшедшего интуриста-велосипедиста». Во‑первых, шлем. Во‑вторых, одежда с широкими флуоресцентными полосками. Все. Больше ничего не надо.

В России меня пугают две вещи: преступность и бюрократия.

В день президентских выборов я объехал несколько избирательных участков в Москве. Мне показалось, что народу на них было гораздо больше, чем в декабре. Ситуация выглядела абсолютно нормальной, хотя потом я узнал, что идеальными были далеко не все участки. Результат выборов, если говорить честно, меня удивил: по предварительным результатам и по экзитполлам выходило, что Путин не должен набрать выше 57%. В этом смысле итоги декабрьских выборов были более ожидаемыми. Впрочем, не было никаких сомнений в том, что Путин станет президентом уже в первом туре — так или иначе.

Ни одной минуты я не думал о том, чтобы уехать из России. Помилуйте, у вас сейчас происходит все самое интересное. Возможно, это прозвучит цинично, но драма всегда добавляет интереса происходящему. Сейчас Россия — место для журналистов.

Прогнозы в России строить невозможно, но мне кажется, демонстрации и митинги ни к чему не приведут, если оппозиции не удастся наладить диалог с властью. Иначе через несколько месяцев протесты сойдут на нет.

Я не думаю, что Путин выпустит власть из рук, а заставить его никто не сможет.

См. также:

Правила жизни в России шефа московского бюро The New York Times Клиффорда Леви, шеф-корреспондента московского бюро Le MondeМари Жего, московского корреспондента The Guardian Тома Парфитта, редактора отдела культуры The Moscow Times Кевина О’Флинна, шеф-корреспондента испанской газеты El Pais Пилар Бонет, шеф-корреспондента польской Gazeta Wyborcza Вацлава Радзивиновича, тележурналиста Мазена Аббаса, шефа-корреспондента газеты The Christian Science Monitor Фреда Виера и шеф-редактора бюро японской телекомпании NHK Хидэо Амма.

esquire.ru

Правила жизни Олдоса Хаксли | Журнал Esquire.ru

Бог не совместим с машинами, научной медициной и всеобщим счастьем.

Человек всецело за религию до тех пор, пока не побывает в по-настоящему религиозной стране. После чего он начинает всецело поддерживать канализацию, машины и минимальную заработную плату.

Далее Правила жизни Айн Рэнд

Далее Правила жизни Донны Тартт

Худший враг жизни и свободы — это тотальная анархия. Второй худший враг — это коэффициент полезного действия.

Курение сигар — один из главных атрибутов счастья. Это крепче, чем любовь, и гораздо менее болезненно.

Я каждый раз восхищаюсь, когда перечитываю короткие рассказы Толстого, например «Смерть Ивана Ильича», или «Записки из подполья» Достоевского. Какая восхитительная работа!

Я начал писать, когда мне было семнадцать лет, — я тогда почти ослеп. Я напечатал свой роман слепым методом и не мог его даже прочесть. Понятия не имею, что в итоге получилось: он потерян.

Я подрабатывал в журналах издательского дома Condé Nast, писал в Vogue, Vanity Fair и House and Garden. Я писал о чем угодно — от декоративной штукатурки до персидских ковров. Я искренне рекомендую этот вид журналистики для начинающих. Такой опыт научит вас писать обо всем на свете и быстро разбираться в любой теме.

Я все переписываю по несколько раз. Так что все мои мысли не первой свежести.

«Улисс» мне никогда особо не нравился, большая часть романа состоит из примеров того, как не надо писать роман.

Книги Вирджинии Вулф очень странные, Генри Джеймс не трогает меня, а Томас Манн кажется скучным.

ЛСД помогает по‑новому взглянуть на действительность. Ты попадаешь в мир, в котором жили Ван Гон или Блейк.

Не думаю, что кто-то может сесть и сказать: «Я хочу написать великолепное стихотворение, поэтому я сейчас приму ЛСД». Я не думаю, что в это дело можно закладывать какой-то конкретный результат, — вы можете получить любой результат.

Когда вы занимаетесь любовью с женщиной, думаете ли вы о том, что хотите об этом написать? Конечно, нет. То же самое происходит во время опытов с наркотиками. Вы не особо интересуетесь словами — опыт выходит за пределы слов.

Целомудрие — самое извращенное из всех сексуальных извращений.

Чем более изощренный и мощный ум, тем больше он стремится к одиночеству.

Интеллектуал — это человек, который нашел кое-что интереснее секса.

Стремление к одной-единственной цели хорошо вписывается в модель поведения коров и бабуинов; для животного, претендующего на родство с Шекспиром, — это просто позорно.

Не стоит становиться взрослым, не прочитав всех детских книг.

Критика на меня никак не действует по одной простой причине — я никогда ее не читаю.

Почему так много мальчиков и девочек заканчивают школу с притупленным восприятием и ограниченным взглядом на мир? Молодые люди заболевают психическим артериосклерозом за сорок лет до того, как их одолевает артериосклероз физический.

Я всей душой за сатиру. Она нам необходима. Люди слишком серьезно ко всему относятся. А мне кажется полезным втыкать иголки в задницы епископов.

История — как мясной паштет: лучше не смотреть, как его готовят.

Каждый человек для своей собаки — Наполеон. Отсюда популярность собак.

Особая притягательность патриотизма состоит в том, что под его прикрытием можно травить, запугивать и обманывать. Причем с чувством глубокой добродетели.

Мораль — это всегда продукт террора; ее цепи и смирительные рубашки придумали люди, которые ограничивают свободу других, потому что сами в себя не верят.

Демократия основана на идее, что власть в принципе опасна, и важно не давать возможности одному человеку или группе людей иметь слишком много власти и слишком долго.

Наибольшие триумфы пропаганды достигнуты не путем внедрения, а путем умолчания. Велика сила правды, но еще могущественнее — с практической точки зрения — умолчание правды.

В обычное время ни один человек в здравом уме не согласится с тем, что все люди равны.

Люди не учатся на ошибках истории, и это главный урок истории.

Безвестность — я боюсь ее потерять. Подлинное расцветает только в темноте. Как и сельдерей.

Смерть — это единственное, что нам не удалось окончательно опошлить.

esquire.ru