Это интересно
- ОКД
- ЗКС
- ИПО
- КНПВ
- Мондиоринг
- Большой ринг
- Французский ринг
- Аджилити
- Фризби
Опрос
Полезные ссылки
РКФ
Все о дрессировке собак
Стрижка собак в Коломне
Поиск по сайту
Журнальный зал. Журнал мир паустовского
Журнальный зал: Октябрь, 2017 №5 - Анжелика ДОРМИДОНТОВА
31 мая исполняется 125 лет со дня рождения классика русской литературы Константина Георгиевича Паустовского. Именно в журнале «Октябрь» появилась в 1960 году первая публикация его знаменитой автобиографической «Повести о жизни». Об этой непростой жизни, предстоящих юбилейных мероприятиях и о том, кто сегодня обращается к творчеству Паустовского, чьи произведения для детей известны практически всем, но на этом знакомство с писателем часто (и незаслуженно) обрывается, рассказывает директор Московского литературного музея-центра К.Г. Паустовского Анжелика Игоревна Дормидонтова.
Анжелика Дормидонтова: Наш центр существует с тысяча девятьсот семьдесят пятого года. Он начинался со школьного музея Паустовского, созданного по инициативе Зои Всеволодовны Квитко, учителя русского языка и литературы школы номер четыреста пятьдесят шесть Волгоградского района города Москвы. Это был не единственный подобный музей, но у него оказалась счастливая судьба: довольно скоро в деятельности музея начали принимать участие ученики Паустовского, его родные, музей получил статус общественного, а затем почетное звание народного музея. В девяностые годы музей перешел в ведомство Департамента культуры Москвы и обрел статус государственного.
Дарья Бобылёва: Чудесный дом с мезонином, в котором сегодня располагается музей, как-то связан с жизнью Паустовского?
Анжелика Дормидонтова: Непосредственного отношения к писателю дом не имеет. Музей, располагавшийся ранее в клубе «Спутник-2» при Московском автокомбинате номер десять, разместили в этом, пустующем тогда, доме. Символическое совпадение: деревянный дом с мезонином – это герой многих произведений Паустовского, да и о себе он писал: «…лучше всего мне работается в мезонине деревянного дома». Все решили тогда, что это судьба, и с тысяча девятьсот восемьдесят седьмого года Московский литературный музей-центр Паустовского располагается здесь, во флигеле садовника усадьбы Голицыных в Кузьминках. Размещение музея Паустовского в доме садовника в какой-то степени символично: всем известно особое отношение Паустовского к природе, к садам и цветам. Он на всю жизнь запомнил слова своей бабушки о том, что мир чудо как хорош и человек должен жить и трудиться в нем, как в большом саду. Поэт Борис Чичибабин писал об этом доме: здесь «обрела свое пристанище, бродит, грустит, радуется душа Паустовского».
Новая экспозиция музея появилась сравнительно недавно, в конце две тысячи тринадцатого года. Что здесь представлено?
Каждый из пяти залов музея посвящен отдельной теме, но темы выстроены не в хронологическом порядке и даже не в соответствии с литературным материалом – это экспозиционно-художественные модели, так называемые «экосы». Автор концепции и сценария экспозиции – Тарас Поляков. Художественное оформление выполнено заслуженным художником России Аветом Тавризовым, а наполнение материалами и создание атмосферы, соответствующей личности Паустовского и духу его творчества, – это уже работа сотрудников музея. В результате сложного творческого процесса появилась эта уникальная экспозиция.
Пять «экосов» – это «Город», «Море», «Лес», «Мир» и «Дом». Посетители музея вместе со странником Паустовским идут дорогой к Дому.
Мы начинаем с зала «Город» и оказываемся в дореволюционной Москве, где в Гранатном переулке, в доме номер шесть, в тысяча восемьсот девяносто втором году родился Константин Георгиевич Паустовский. Отец писателя служил на железной дороге, семья часто переезжала, но большая часть детства Паустовского прошла в Киеве. Поэтому писатель говорил о себе: «москвич по рождению, но киевлянин по духу». Из московской части городского «экоса» мы попадаем в Киев. Паустовский учился в Первой киевской гимназии, известном и престижном учебном заведении дореволюционной России. В одно время с ним там учился Михаил Булгаков, а немного ранее – Александр Вертинский. Паустовский с детства любил книги, литературу и географию. Великолепно знал лоции морей, географические карты, изучал мельчайшие картографические детали. Когда в конце жизни ему довелось путешествовать по Европе, он поражал всех знанием местности, где никогда не бывал. Паустовский обладал редкостными способностями и энциклопедическими знаниями – пожалуй, если бы Паустовский не стал писателем, он был бы видным ученым: ботаником, географом или геологом.
В сознании юного Паустовского город враждебен, угрюм и тревожен. Тысяча девятьсот четырнадцатый – Первая мировая война, Паустовскому двадцать два года. Он поступает на службу санитаром на военно-санитарный поезд и служит на Западном фронте до тысяча девятьсот шестнадцатого года. Революцию тысяча девятьсот семнадцатого года будущий писатель встречает в Москве. Волей судьбы Паустовский, человек романтический, настроенный на лирико-философский лад, мечтающий о литературном творчестве, об общении с поэтами, увлеченный живописью и вообще искусством, оказывается в центре сложных исторических событий. Дом у Никитских ворот, где он поселился, несколько дней находился под артиллерийским обстрелом, расстрел грозил и самому Паустовскому, но он чудом остался в живых.
В это время Паустовский работает в редакциях различных газет, сначала в Москве, потом в Киеве, позже переезжает в Одессу. Город перестает главенствовать в его жизни, уступив место морю, теме которого посвящен второй музейный зал. Одесский период в биографии Паустовского связан с именами Исаака Бабеля, Эдуарда Багрицкого, Ильи Ильфа и Евгения Петрова. В двадцатые годы все они работали в одесской газете «Моряк», где печатали хронику, репортажи и литературные очерки.
Море захватило воображение Паустовского. Именно морской теме он посвящает свои первые прозаические произведения: сборники рассказов «Морские наброски», «Минетоза», «Встречные корабли». Любовь к морю рождается в душе писателя еще в детстве: читая книги, изучая географические атласы, слушая замечательные рассказы учителя географии Николая Трофимовича Чиркунова, в прошлом путешественника, он мечтал объехать весь мир, стать капитаном дальнего плавания. Это была не обычная мальчишеская игра, но предощущение жизненного призвания.
Позднее он ушел от темы моря к теме родной природы, его узнали как замечательного новеллиста, лирика. Но любовь к морю осталась в душе Паустовского навсегда, это видно и по письмам, и по предметам, которые он собирал. В «морском» зале у нас хранятся морской компас и другие приборы, штурвал и один из самых ценных экспонатов – подлинная древняя греческая амфора, выловленная в Черном море болгарскими моряками и подаренная писателю. Амфора много лет находилась в квартире писателя на Котельнической набережной, в две тысячи двенадцатом году была подарена музею Галиной Алексеевной Арбузовой.
После достаточно длительного «южного» периода Паустовский возвращается в Москву, работает редактором в РОСТА и, как он сам для себя определил, накапливает в это время жизненный материал, чтобы затем погрузиться в писательскую работу.
Стремясь к творческой свободе, в поисках своей темы он совершает путешествие в Мещёрский край. Отправившись туда как путешественник, он осознал, что это замечательное место для творчества. До конца дней Паустовский говорил, что так хорошо больше нигде ему не писалось и не работалось, как в Мещёрских лесах.
В тридцатые годы Паустовский пишет произведения для детей, что тоже обусловлено исторически: была сформирована Комиссия по детской литературе, писатели получили госзаказ на произведения для детей и каждый, как мог, выбирал свою тему. Рассказы Паустовского о природе стали классикой детской литературы, хотя сам себя детским писателем он никогда не считал. Он вернется к детской литературе в военные и послевоенные годы, напишет сказки «Стальное колечко», «Похождения жука-носорога», «Теплый хлеб». Тогда, вероятно, это был не просто заказ, но и искренний отклик: писатель понимал, насколько в те суровые времена нужны были сказки на родном, жизненном материале, хотел души детей обогреть, чтобы читатели поверили в возможность преодоления ужаса войны, чтобы их детские души тянулись к доброте и красоте.
В годы Великой Отечественной войны Паустовский добровольно отправляется на Южный фронт, под Одессу, где получает контузию. В годы войны он создает свои знаменитые лирические новеллы – «Снег», «Дождливый рассвет», многие другие военные произведения, работает с театрами, пишет пьесы. Особенно хорошо известна его военная публицистика.
Четвертый зал музея носит название «Мир». Здесь представлено все, что связано с темой путешествий писателя по свету и международным признанием Паустовского.
В послевоенные годы к Паустовскому приходит всемирная слава. Его книги переводят на иностранные языки, автобиографическая книга «Повесть о жизни» в тысяча девятьсот шестьдесят пятом году была номинирована на Нобелевскую премию. Премию в том году получил Михаил Шолохов, однако сам факт номинирования, тем более вместе с Анной Ахматовой, для Паустовского, конечно, был важен. Хотя он был человеком скромным, совершенно не тщеславным. Если чем и гордился, так небольшой открыткой, которую прислал ему в сентябре сорок седьмого года Иван Алексеевич Бунин, написавший, что «Корчма на Брагинке», одна из глав «Повести о жизни», принадлежит к наилучшим рассказам русской литературы. Бунин для Паустовского был величайшим авторитетом. В тысяча девятьсот пятнадцатом году он отправил Бунину свои стихи, получил рекомендацию заниматься не поэзией, а прозой и, как мы знаем, последовал совету. И вот, спустя столько лет, приходит такая похвала! Зная характер Бунина, его строгое отношение к советской литературе, Паустовский, конечно, понимал, что эти слова дорогого стоят.
В пятидесятые и шестидесятые годы Паустовского много издают в Великобритании, Франции, Швейцарии, Соединенных Штатах Америки. В это время Паустовского приглашают читать лекции, выбирают почетным членом университетов и академий. Это время триумфа писателя. В Советском Союзе Паустовский невероятно популярен. За его книгами стоят очереди в книжных магазинах.
Отдельная часть нашей экспозиции посвящена важной теме – общественной позиции Паустовского в период оттепели. В тысяча девятьсот пятьдесят шестом году он выступил в защиту романа Владимира Дудинцева «Не хлебом единым». В защиту романа звучали и другие голоса, но Паустовский пошел дальше – он говорил не только о самом романе, но и о том, что представляют собой номенклатурные работники, которые тогда заправляли в стране. Выступление мэтра наделало много шума, оно перепечатывалось в самиздате. Другая широко известная история связана с одним из эпизодов гонений на Юрия Любимова и Театр на Таганке. Летом тысяча девятьсот шестьдесят восьмого года, за несколько недель до смерти, Паустовский спас театр от закрытия, обратившись за помощью к Александру Косыгину, председателю Совета Министров СССР, большому поклоннику его творчества.
Последний зал экспозиции – «Дом». Здесь мы не пытались воссоздать атмосферу знаменитого тарусского дома писателя, это, скорее, некий образ идеального дома для творчества. Последние тринадцать лет жизни Паустовского связаны с Тарусой, которая, во многом благодаря Паустовскому, стала советской литературной Меккой. В тысяча девятьсот шестьдесят первом году по инициативе Паустовского издается альманах «Тарусские страницы», в котором были опубликованы произведения никому тогда не известных молодых авторов – Наума Коржавина, Булата Окуджавы, Владимира Корнилова. Паустовский помогает Окуджаве опубликовать прозу, повесть «Будь здоров, школяр!», которую тот почти никому не показывал, стесняясь своих прозаических опытов. Но друг Окуджавы Борис Балтер отвез рукопись Паустовскому. Константин Георгиевич сразу пригласил в Тарусу автора, в котором, как было ему свойственно, почувствовал большой талант. Булат Окуджава посвятил замечательные строки кабинету Паустовского в Тарусе:
Люблю я эту комнату,
где розовеет вереск
в зеленом кувшине.
Люблю я эту комнату,
где проживает ересь
с богами наравне.
Где в этом, только в этом
находят смысл
и ветром
смывают гарь и хлам,
где остро пахнет веком
четырнадцатым
с веком
двадцатым пополам.
Люблю я эту комнату
без драм и без расчета...
И так за годом год
люблю я эту комнату,
что, значит, в этом что-то,
наверно, есть, но что-то –
и в том, чему черед.
Где дни, как карты, смешивая –
грядущий и начальный,
что жив и что угас, –
я вижу, как насмешливо,
а может быть, печально
глядит она на нас.
Люблю я эту комнату,
где даже давний берег
так близок – не забыть...
Где нужно мало денег,
чтобы счастливым быть.
В этом зале посетители могут посмотреть в «окно» тарусского дома писателя, увидеть его любимые ландшафты, услышать мудрые и добрые слова Константина Георгиевича, обращенные к читателям.
Экспозиция музея очень красочна и увлекательна, но вдобавок она заявлена как интерактивная и даже театрализованная. Что под этим подразумевается?
Когда мы создавали новую экспозицию, нам хотелось, чтобы она была современной, но при этом сохранилась особая музейная атмосфера. В нашем небольшом экспозиционном пространстве показать все, что хранится в фондах – а это около двадцати двух тысяч единиц хранения, – невозможно, поэтому без цифровых технологий немыслима организация деятельности современного музея. Применение новых технологий в любом случае не должно становиться приоритетным направлением работы музея. Наша задача – организовать экспозиционное пространство так, чтобы люди, находясь в воображаемом мире Паустовского, погружаясь в его творчество, погружались также в эпоху Паустовского, ощущали себя в историческом контексте. Мы также хотим, чтобы посетители могли сосредоточить свое внимание на мемориальных вещах, рукописях, документах. Поэтому интерактивные и цифровые технологии представлены на экспозиции весьма деликатно – художники серьезно подошли к этому вопросу.
В каждом зале экспозиции есть аудиовизуальное сопровождение. В первом зале можно услышать «голос» дореволюционного города. Во втором – звуки моря и увидеть специально разработанный для экспозиции анимационный фильм. Экспозиция изначально задумывалась и создавалась как универсальная, одинаково интересная как взрослым посетителям, так и детям. Современные технологии мы в основном используем на интерактивных занятиях.
Что это за занятия? Что вообще происходит в музее, помимо традиционных экскурсий?
У нас достаточно разнообразная культурно-образовательная программа. В нее входят тематические экскурсии для разных возрастных категорий. Каждая экскурсия в музее интерактивна, мы обязательно включаем игровые и театрализованные моменты в экскурсии для детей. У нас можно поиграть в моряков и путешественников и даже встретить любимых героев.
Мы предлагаем также специальные программы – «День рождения в музее», например. Это не просто развлекательная программа, для нас важно рассказать о творчестве Паустовского, о литературе, проявить в детях творческое начало и, возможно, даже расположенность к литературному творчеству.
Мы проводим музейные квесты для ребят разных возрастов: для самых маленьких, пяти-семи лет, – «За волшебным колечком, или В поисках большой радости», для детей восьми-одиннадцати лет – «Дорогами писателя, или Жить нужно странствуя». Еще есть музейно-образовательное занятие «Тайны старого чемодана», созданное на литературном материале рассказа Паустовского «Жильцы старого дома». Традиционно в музее проходят новогодние театрализованные экскурсии-представления по произведениям Константина Георгиевича Паустовского.
В культурно-образовательной деятельности значительное внимание мы уделяем русскому языку, грамотной русской речи. Духовное завещание Паустовского гласит: «Мы жили на этой земле. Не отдавайте ее в руки опустошителей, пошляков и невежд. Мы – потомки Пушкина, и с нас за это спросится». Экскурсоводы часто просят посетителей поразмышлять над этими словами Паустовского и говорят с ними о том, что каждый может сделать свой вклад в сохранение русской культуры. Для этого требуется в первую очередь читать книги, знать отечественную литературу и уважительно, бережно относиться к русскому языку.
Ряд летних программ мы проводим на музейной территории, в парке Кузьминки. Например, на литературно-экологическом занятии «Лесные уроки» мы говорим о произведениях Паустовского и проводим экологическую прогулку по лесопарку. Известно, что Паустовский любил все, что связано с природой, ботаникой, с естественными науками, мечтал составить полный ботанический атлас растений средней полосы России и очень сожалел о том, что не успел это сделать. На таких занятиях мы стремимся воспитывать в детях любовь и интерес к родной природе, к России.
Своей работой мы стремимся опровергнуть ставшее расхожим мнение об отсутствии у современных детей интереса к литературному материалу. С литературой можно и нужно работать, и можно это сделать так, что дети придут к чтению. Мы убеждены: после прочтения произведений писателя в особой музейной атмосфере, после общения с нашими сотрудниками у детей остаются «зарубки на сердце». Стараемся избегать как излишней информативности, так и строгого менторства. Считаем главным создание особого впечатления и развитие творческого воображения.
Несколько поколений на Паустовском, можно сказать, выросло. А сейчас дети читают, знают его?
Знают в основном, конечно, детские произведения, те, что изучают в начальной школе, – «Кот-ворюга», «Барсучий нос», «Заячьи лапы», «Жильцы старого дома». Они их любят, с удовольствием пересказывают. Паустовский был убежден, что каждый настоящий поэт или художник должен быть в душе ребенком. Он неразрывно связывал творчество и детство, считал, что детский автор должен смотреть на мир глазами ребенка. Паустовскому удалось проникнуть в архетипические глубины детского сознания, поэтому современные дети воспринимают его произведения органично.
К сожалению, многие современные читатели знакомы только с детскими произведениями Паустовского. Поэтому в юбилейный год мы хотим рассказать о творчестве писателя людям разных поколений, представить «неизвестного» Паустовского, познакомить с его лирическими новеллами, повестями, романами и, конечно, с главной книгой писателя – «Повестью о жизни». Запланированы самые разнообразные творческие акции, в том числе с привлечением известных артистов, которые будут читать произведения Паустовского, появятся новые аудиокниги, откроются выставки в Москве и регионах. Мы также готовим проекты в социальных сетях – «География странствий Паустовского» и «Мы читаем Паустовского». Надеемся, что эти проекты помогут привлечь к участию в юбилейной программе жителей разных регионов России.
Какие юбилейные мероприятия к стодвадцатипятилетию со дня рождения Паустовского пройдут в музее?
Двадцать девятого мая откроется международная научная конференция «Литературное наследие Паустовского: актуальность и проблемы интерпретации», организованная совместно с Институтом мировой литературы РАН, Государственным литературным музеем и Литературным институтом имени Горького. В конференции примут участие ученые из России, Германии, Голландии, Франции, Индии. Планируется представление творческого наследия Паустовского, хранящегося в Российской государственной библиотеке, Российском государственном архиве литературы и искусства, Государственном литературном музее и других музеях, библиотеках и архивах.
В преддверии юбилея актуализировался интерес к писателю за рубежом. В Великобритании готовится новый перевод и издание «Повести о жизни». Очень сильна любовь к Паустовскому в Нидерландах и Бельгии. В этих странах Паустовский стоит в одном ряду с Достоевским, Чеховым и Толстым. Это случилось во многом благодаря блестящим литературным переводам Вима Хартога. В Нидерландах и Бельгии уже много лет существует «Общество Паустовского», члены которого ведут большую исследовательскую работу, путешествуют по России.
Тридцатого мая в Российской государственной библиотеке откроется выставка «Неизвестный Паустовский: жизнь в публикациях». На выставке будут представлены уникальные материалы из фондов нашего музея, редкие издания произведений писателя.
Тридцать первого мая все участники конференции, юбилейных торжеств и гости отправятся в Тарусу, где состоится мемориальная акция на кладбище, круглый стол, посвященный альманаху «Тарусские страницы», большое торжественное собрание в концертном зале.
Первого июня в ЦДЛ пройдет юбилейный вечер, посвященный писателю.
В течение всего года в регионах России (Крым, Брянск, Тула, Ливны) будут проходить передвижные выставки и тематические программы, посвященные Паустовскому. В Рязани в сентябре состоятся научные чтения, посвященные литературному краеведению и экологическому просвещению в творчестве писателя. Особое внимание заслуживает специальный проект Московского литературного музея-центра Константина Георгиевича Паустовского и Государственного литературного музея – передвижная выставка, посвященная творческим и биографическим связям Паустовского с русскими писателями. Данная выставка совершит «путешествие» по многим литературным музеям России.
У нас в музее есть фонд передвижных выставок, которые также будут весь год путешествовать по библиотекам, культурным центрам Москвы и ближайших регионов. Среди них выставка «Телеграмма», посвященная семидесятилетию одноименной новеллы; выставка «Господа гимназисты», посвященная Паустовскому и Булгакову; «Сказка будет жить всегда» – по творчеству Паустовского для детей. Выставки будут сопровождаться лекциями, кинопоказами, творческими встречами.
Запланированы и юбилейные издательские проекты: в этом году при поддержке Роспечати должны выйти новые издания Паустовского. В следующем году эта программа продолжится, мы будем переиздавать альманах «Тарусские страницы» и «Воспоминания о Паустовском». Будет также издан путеводитель по дому-музею Паустовского в Тарусе, выйдет в свет юбилейный номер музейного альманаха «Мир Паустовского». Также к стодвадцатипятилетию запланированы городские культурно-просветительские акции – например, фестиваль «Летние дни» в парках Москвы, где мы будем читать Паустовского, проводить интерактивные занятия, лекции, кинопоказы. В сети кинотеатров «Москино» в мае пройдут показы экранизаций произведений Паустовского: «Лермонтов», «Северная повесть», «Телеграмма».
В главном юбилейном выставочном проекте «Паустовский без купюр» примут участие многие литературные музеи: Московский государственный музей Есенина, Дом-музей Марины Ивановны Цветаевой, Государственный музей Владимира Владимировича Маяковского, Театральный музей имени Бахрушина. На выставке будут представлены уникальные документы, фотографии, свидетельства, рассказывающие о малоизвестных событиях в творческой жизни Паустовского.
Кажется, музеи довольно редко издают собственные журналы или сейчас это распространенная практика?
Это явление не уникальное, но достаточно значительное для такого небольшого литературного музея, как наш. Альманах мы адресуем не только почитателям и исследователям творчества Паустовского, но и педагогам, которые работают с его произведениями в школе, молодым литераторам, всем тем, кто интересуется историей русской литературы, широкому кругу взрослых читателей.
Какие, помимо юбилейных мероприятий, у музея Паустовского планы и мечты на ближайшее время?
У нас есть определенные проблемы в связи с недостатком музейных площадей, и сейчас мы надеемся на развитие музея. Очень надеемся, что в ближайшее время у музея появится выставочный зал, новые музейные пространства, куда мы сможем приглашать большее количество людей и проводить более широкие общественные акции. Мы всегда рады посетителям, но в дни бесплатных посещений к нам, бывает, стоит очередь, потому что всех желающих помещение музея вместить не может. Хотелось бы, чтобы был и лекторий, и место для занятий клубов и кружков.
Также планируем продолжать музеефикацию тарусского дома писателя, переданного в дар Москве Галиной Алексеевной Арбузовой. До две тысячи двенадцатого года это был жилой дом, и создавать в нем музей – непростая работа, требующая времени и профессиональных усилий. У музея Паустовского нет спонсоров, нет попечительского совета, и мы будем рады, если какие-то общественные организации, фонды будут с нами сотрудничать. Мы всегда готовы участвовать в культурных акциях, программах и проектах, реализуя свою главную миссию – хранить, исследовать и транслировать современным поколениям литературное наследие Константина Георгиевича Паустовского.
magazines.russ.ru
Журнальный зал: Знамя, 2005 №6 - Галина Ермошина
Выход за рамки музея
Мир Паустовского: Культурно-просветительский и литературно-художественный журнал. — 2004; Мир Паустовского: Избранные страницы/ Моск. лит. музей-центр К.Г. Паустовского. — М.: Мир Паустовского; Нижний Новгород: ДЕКОМ, 2003.
Журналы и альманахи сейчас не издает только ленивый. Весьма распространены литературные журналы в областных и даже районных центрах России. Уровень их редакционной подготовки и качество публикуемых текстов достаточно разнообразны: от вполне профессиональных до откровенно халтурных, когда нужно быстро потратить средства, выделенные каким-нибудь банкиром, которого посетила муза, и ему захотелось увидеть свои вирши не просто напечатанными, но напечатанными демократично — среди местных литературных авторитетов. Понятное дело, что такие издания перестают существовать сразу же после того, как у банкира поослабнет писательский зуд и он переключится на другие не менее полезные дела.
Но есть журналы другого свойства, которые издаются непонятно на какие средства, лишь благодаря фанатизму (в хорошем смысле) и упорству людей, не получающих за это, как правило, ничего, кроме среднестатистической зарплаты. Видимо, именно таким и является журнал “Мир Паустовского” (главный редактор Галина Корнилова), издаваемый Московским литературным музеем-центром К.Г. Паустовского с 1992 года. На сегодня вышел уже 21 номер и еще одноименный альманах лучших публикаций за все время существования журнала.
Название действительно отражает концепцию журнала — мир, который выстраивается подобно системе с центром притяжения, вокруг которого кружат планеты и спутники, кометы, астероиды и звездная пыль. Но при этом Паустовский если и является отправной точкой журнала, его солнечным светом, то все же не претендует на центральное место непогрешимого и ослепительного светила. Составители журнала и альманаха отдают себе отчет в том, что Мир Паустовского — это только маленькая часть всего остального литературного мира, и хотят раскрыть и показать эту часть, сделать ее доступной. Образ Паустовского здесь играет роль магнита, который притягивает к себе не только тех, кто знал его и общался с ним, но и довольно обширный круг авторов, которых нельзя даже назвать продолжателями и духовными наследниками писателя. Видимо, здесь присутствуют совершенно иные критерии отбора материала. Может быть, по принципу пересекающихся прямых или наложения окружностей. Как бы то ни было, но в мире Паустовского, созданном в журнале, не чувствуется тесноты и ограниченности. Этот мир разомкнут для входящего и смотрящего. Тексты Паустовского присутствуют в нем как некое смысловое поле, задающее контекст, в котором существуют другие авторы.
Особый отпечаток на журнал накладывает тот факт, что издают его музейные работники, которые и по инструкции, и по призванию обязаны не только собирать и хранить любую информацию, относящуюся к предмету или человеку, но и структурировать пространство музея, создавая подобие жизни в тех комнатах и залах, где давно уже не живет их хозяин, как, впрочем, и никто уже давно не живет. При этом очень велик риск принять подобие жизни за самое жизнь. Ибо по определению музей — это место, искусственно созданное и нежилое, памятник, мемориал. И надо отметить, что в данном конкретном случае жизнь, которую мы видим на страницах журнала, совершенно не похожа на музейную. По крайней мере, на ту, которую мы привыкли таковой считать — где все вещи лежат на своих установленных местах и сдвинуть их на полсантиметра вправо — значит нарушить экспозицию. Издатели пытаются сделать журнал именно таким миром, который не казался бы, а был живым. И в большой степени это удалось. В Мире Паустовского можно ходить там, где желает посетитель. Да и не посетитель он, а одновременно и гость, и хозяин. Территория не огорожена, веревочки не протянуты, и нет табличек о частной собственности, потому что мир не может принадлежать кому-то одному, пусть и очень уважаемому человеку. Все авторы на страницах журнала именно живут, проживают свою жизнь, а не остаются в тени классика. Тексты самого Паустовского занимают довольно скромное место: из 204 страниц — не более 20 в журнале, и из 456 страниц — 70 в альманахе.
Совершенно очевидно, что журнал задумывался и делался как общедоступное периодическое издание, которое изначально было предназначено не для филологов и исследователей, а для широкого круга самых разнообразных читателей, что, естественно, наложило отпечаток некоторого междусобойчика: когда собираются люди, хорошо знающие друг друга, и разговор идет, что называется, “за жизнь”. Очевидно, поэтому в журнале на удивление мало серьезных исследований творчества писателя. Это работы Валентины Базилевской о загадках повести “Судьба Шарля Лонсевиля”; Нины Сапрыкиной о читательском восприятии произведений Паустовского и Булгакова, о загадках и сложностях их текстов; Светланы Шоломовой об отношении Варлама Шаламова к Паустовскому. Много воспоминаний и размышлений о Паустовском: Бориса Зайцева, Бориса Чичибабина, Владимира Тендрякова, Юрия Казакова, Виктора Некрасова.
“Мир Паустовского” предлагает читателю разные тропинки, расходящиеся от имени одного писателя практически во всех временных и пространственных направлениях. И неожиданностей здесь случается гораздо больше, чем в лесу или в поле. Где и когда, в каком литературном журнале можно встретить одновременно имена и тексты Генриха Сапгира, Бенедикта Сарнова, Татьяны Бек, Нины Горлановой, Даниила Гранина, Олега Чухонцева; рисунки Оскара Рабина и Евгения Кропивницкого, Анатолия Зверева и Нади Рушевой? Где на случайно открывшейся странице прочитаешь о Переславском музее узкоколеек, об усадьбе “Кузьминки”, о гербе князей Голицыных?
Журнал можно открывать и читать практически с любой страницы и находить там совершенно неожиданное. Например, прочитать стихи тех поэтов, которых любил Константин Георгиевич, а это Гумилев и Мандельштам. Можно прогуляться по местам, в которых бывал Паустовский, и посмотреть на них с современной точки зрения. Связь с современностью в журнале чувствуется постоянно. Причем современность эта — современнее некуда: в рубрике “Тарусские страницы” опубликованы стихи и рассказы самых молодых жителей этого уголка земли. Миниатюра 12-летнего Арсения Шиловского называется “Я запомнил лето таким”: “Рыжая лошадь с золотистыми гривой и хвостом, скачущая по свежему зеленому полю… Всплеск рыбы в Оке…”.
Как говорят издатели журнала, самое ценное в нем — проза самого писателя. Однако еще важнее — воссоздание атмосферы эпохи, времени и места, в которых эта проза создавалась. И другой — в которой она продолжает жить. Наверное, именно так и складывается мир — из того, что находится вокруг, со всеми несообразностями, излишествами, неожиданностями. Мир одного человека не может состоять только из него одного. “И больше всего ему было нужно, чтобы его не забывали, как не забывают и ныне, когда Паустовского давно уже нет, но его место в литературе навсегда за ним. …Писатель не уходит, он растворяется в самом воздухе своей страны, если любил ее, писал для нее и ни на что не променял бы даже ее мокрый ивовый куст” (В. Лидин).
Галина Ермошина
magazines.russ.ru
"Коротко о себе". Константин Георгиевич Паустовский
С детских лет мне хотелось увидеть и испытать все, что только может увидеть и испытать человек. Этого, конечно, не случилось. Наоборот, мне кажется, что жизнь была небогата событиями и прошла слишком быстро.
Но так кажется лишь до тех пор, пока не начнешь вспоминать. Одно воспоминание вытягивает за собой другое, потом третье, четвертое. Возникает непрерывная цепь воспоминаний, и вот оказывается, что жизнь была разнообразнее, чем ты думал.
Прежде чем рассказать вкратце свою биографию, я хочу остановиться на одном своем стремлении. Оно появилось в зрелом возрасте и с каждым годом делается сильнее. Сводится оно к тому, чтобы насколько можно приблизить свое нынешнее душевное состояние к той свежести мыслей и чувств, какая была характерна для дней моей юности.
Я не пытаюсь возвратить молодость - это, конечно, невозможно, - но все же пытаюсь проверять своей молодостью каждый день теперешней жизни.
Молодость для меня существует как судья моих сегодняшних мыслей и дел.
С возрастом, говорят, приходит опыт. Он заключается, очевидно, и в том, чтобы не дать потускнеть и иссякнуть всему ценному, что накопилось за прожитое время.Родился я в 1892 году в Москве, в Гранатном переулке, в семье железнодорожного статистика. До сих пор Гранатный переулок осеняют, говоря несколько старомодным языком, те же столетние липы, какие я помню еще в детстве.
Отец мой, несмотря на профессию, требовавшую трезвого взгляда на вещи, был неисправимым мечтателем. Он не выносил никаких тягостей и забот. Поэтому среди родственников за ним установилась слава человека легкомысленного и бесхарактерного, репутация фантазера, который, по словам моей бабушки, "не имел права жениться и заводить детей".
Очевидно, из-за этих своих свойств отец долго не уживался на одном месте. После Москвы он служил в Пскове, в Вильно и, наконец, более или менее прочно осел в Киеве, на Юго-Западной железной дороге.
Отец происходил из запорожских казаков, переселившихся после разгрома Сечи на берега реки Рось около Белой Церкви.
Там жили мой дед - бывший николаевский солдат, и бабка - турчанка. Дед был кроткий синеглазый старик. Он пел надтреснутым тенором старинные думки и казацкие песни и рассказывал нам много невероятных, а подчас и трогательных историй "из самой что ни на есть происшедшей жизни".
Моя мать - дочь служащего на сахарном заводе - была женщиной властной и неласковой. Всю жизнь она держалась "твердых взглядов", сводившихся преимущественно к задачам воспитания детей.
Неласковость ее была напускная. Мать была убеждена, что только при строгом и суровом обращении с детьми можно вырастить из них "что-нибудь путное".
Семья наша была большая и разнообразная, склонная к занятиям искусством. В семье много пели, играли на рояле, благоговейно любили театр. До сих пор я хожу в театр, как на праздник.
Учился я в Киеве, в классической гимназии. Нашему выпуску повезло: у нас были хорошие учителя так называемых "гуманитарных наук", - русской словесности, истории и психологии. Почти все остальные преподаватели были или чиновниками, или маньяками. Об этом свидетельствуют даже их прозвища: "Навуходоносор", "Шпонька", "Маслобой", "Печенег". Но литературу мы знали и любили и, конечно, больше времени тратили на чтение книг, нежели на приготовление уроков.
Со мной училось несколько юношей, ставших потом известными людьми в искусстве. Учился Михаил Булгаков (автор "Дней Турбиных"), драматург Борис Ромашов, режиссер Берсенев, композитор Лятошинский, актер Куза и певец Вертинский.
Лучшим временем - порой безудержных мечтаний, увлечений и бессонных ночей - была киевская весна, ослепительная и нежная весна Украины. Она тонула в росистой сирени, в чуть липкой первой зелени киевских садов, в запахе тополей и розовых свечах старых каштанов.
В такие весны нельзя было не влюбляться в гимназисток с тяжелыми косами и не писать стихов. И я писал их без всякого удержу, по два-три стихотворения в день.
Это были очень нарядные и, конечно, плохие стихи. Но они приучили меня к любви к русскому слову и к мелодичности русского языка.
О политической жизни страны мы кое-что знали. У нас на глазах прошла революция 1905 года, были забастовки, студенческие волнения, митинги, демонстрации, восстание саперного батальона в Киеве, "Потемкин", лейтенант Шмидт, убийство Столыпина в Киевском оперном театре.
В нашей семье, по тогдашнему времени считавшейся передовой и либеральной, много говорили о народе, но подразумевали под ним преимущественно крестьян. О рабочих, о пролетариате говорили редко. В то время при слове "пролетариат" я представлял себе огромные и дымные заводы - Путиловский, Обуховский и Ижорский, - как будто весь русский рабочий класс был собран только в Петербурге и именно на этих заводах.
Когда я был в шестом классе, семья наша распалась, и с тех пор я сам должен был зарабатывать себе на жизнь и ученье. Перебивался я довольно тяжелым трудом, так называемым репетиторством.
В последнем классе гимназии я написал первый рассказ и напечатал его в киевском литературном журнале "Огни". Это было, насколько я помню, в 1911 году.
С тех пор решение стать писателем завладело мной так крепко, что я начал подчинять свою жизнь этой единственной цели.
В 1912 году я окончил гимназию, два года пробыл в Киевском университете и работал и зиму и лето все тем же репетитором, вернее, домашним учителем.
К тому времени я уже довольно много поездил по стране (у отца были бесплатные железнодорожные билеты). Я был в Польше (в Варшаве, Вильно и Белостоке), в Крыму, на Кавказе, в Брянских лесах, в Одессе, в Полесье и Москве. Туда после смерти отца переехала моя мать и жила там с моим братом - студентом университета Шанявского. В Киеве я остался один.
В 1914 году я перевелся в Московский университет и переехал в Москву.
Началась первая мировая война. Меня как младшего сына в семье в армию по тогдашним законам не взяли.
Шла война, и невозможно было сидеть на скучноватых университетских лекциях. Я томился в унылой московской квартире и рвался наружу, в гущу той жизни, которую я только чувствовал рядом, около себя, но еще так мало знал.
Я пристрастился в то время к московским трактирам. Там за пять копеек можно было заказать "пару чая" и сидеть весь день в людском гомоне, звоне чашек и бряцающем грохоте "машины" - оркестриона. Почему-то почти все "машины" в трактирах играли одно и то же: "Шумел-горел пожар московский" или "Ах, зачем эта ночь так была хороша".
Трактиры были народными сборищами. Кого только я там не встречал! Извозчиков, юродивых, крестьян из Подмосковья, рабочих с Пресни и из Симоновой слободы, толстовцев, молочниц, цыган, белошвеек, ремесленников, студентов, проституток и бородатых солдат - "ополченцев". И каких только говоров я не наслушался, жадно запоминая каждое меткое слово.
Тогда у меня уже созрело решение оставить на время писание туманных своих рассказов и "уйти в жизнь", чтобы "все знать, все почувствовать и все понять". Без этого жизненного опыта пути к писательству были наглухо закрыты, - это я понимал хорошо.
Я воспользовался первой же возможностью вырваться из скудного своего домашнего обихода и поступил вожатым на московский трамвай. Но продержался я в вожатых недолго - вскоре меня разжаловали в кондукторы за то, что я разбил автомобиль с молоком знаменитой в то время молочной фирмы Бландова. Поздней осенью 1914 года в Москве начали формировать несколько тыловых санитарных поездов. Я ушел с трамвая и поступил санитаром на один из этих поездов.
Мы брали раненых в Москве и развозили их по глубоким тыловым городам. Тогда я впервые узнал и всем сердцем и навсегда полюбил среднюю полосу России с ее низкими и, как тогда мне казалось, сиротливыми, но милыми небесами, с молочным дымком деревень, ленивым колокольным звоном, поземками и скрипом розвальней, мелколесьем и унавоженными городами Ярославлем, Нижним Новгородом, Арзамасом, Тамбовом, Симбирском и Самарой.
Все санитары на поезде были студенты, а сестры - курсистки. Жили мы дружно и работали много.
Во время работы на санитарном поезде я слышал от раненых множество замечательных рассказов и разговоров по всяческим поводам. Простая запись всего этого составила бы несколько томов. Но записывать у меня не было времени. Поэтому я с легкой завистью читал потом превосходную книгу Софьи Федорченко "Народ на войне" - дословную запись солдатских разговоров.
Книга эта прогремела по России. Она была сильна как своей правдивостью, так и тем, что в ней уже слышался (в словах солдат) еще отдаленный, но явственный гром приближающейся революции.
В 1915 году всю нашу студенческую команду перевели с тылового поезда на полевой. Теперь мы брали раненых вблизи места боев, в Польше и Галиции, и отвозили их в Гомель и Киев.
Осенью 1915 года я перешел с поезда в полевой санитарный отряд и прошел с ним длинный путь отступления от Люблина в Польше до городка Несвижа в Белоруссии.
В отряде из попавшегося мне засаленного обрывка газеты я узнал, что в один и тот же день были убиты на разных фронтах два мои брата. Я остался у матери совершенно один, кроме полуслепой и больной моей сестры.
Я вернулся к матери, но долго не мог высидеть в Москве и снова начал свою скитальческую жизнь. Я уехал в Екатеринослав и работал там на металлургическом Брянском заводе, потом перекочевал в Юзовку на Новороссийский завод, а оттуда в Таганрог на котельный завод Нев-Вильдэ. Осенью ушел с котельного завода в рыбачью артель на Азовском море.
В свободное время я начал писать в Таганроге свою первую повесть "Романтики". Писал ее долго, несколько лет. Вышла в свет она значительно позже - в тридцатых годах в Москве.
Февральская революция застала меня в глухом городке Ефремове, бывшей Тульской губернии.
Я тотчас уехал в Москву, где уже шли и день и ночь шумные митинги на всех перекрестках, но главным образом около памятников Пушкину и Скобелеву.
Я начал работать репортером в газетах, не спал и не ел, носился по митингам и впервые познакомился с двумя писателями - другом Чехова стариком Гиляровским, "Дядей Гиляем", и начинающим писателем-волгарем Александром Степановичем Яковлевым.
Судорожная жизнь газетных редакций совершенно захватила меня, а беспокойное и шумное племя журналистов казалось мне наилучшей средой для писателя.
После Октябрьской революции и переезда Советского правительства в Москву я часто бывал на заседаниях ЦИКа (в "Метрополе", в "зале с фонтаном"), несколько раз слышал Ленина, был свидетелем всех событий в Москве в то небывалое, молодое и бурное время.
Потом опять скитания по югу страны, снова Киев, служба в Красной Армии в караульном полку, бои со всякими отпетыми атаманами - Зеленым, Струком, Червоным ангелом и "Таращанскими хлопцами".
Киев в то время часто осаждали. Вокруг города почти непрерывно гремела канонада, и население толком даже не знало, кто пытается захватить город - петлюровцы, Струк или деникинцы.
Из Киева я уехал в Одессу, начал работать там в газете "Моряк" пожалуй, самой оригинальной из всех тогдашних советских газет. Она печаталась на обороте разноцветных листов от чайных бандеролей и помещала множество морского материала - от стихов французского поэта и матроса Тристана Корбьера до первых рассказов Катаева.
Была блокада. Море было пустынно, но, как всегда, прекрасно. В редакции работало около семидесяти сотрудников, но никто из них не получал ни копейки гонорара. Платили то дюжиной перламутровых пуговиц, то синькой, то пачкой черного кубанского табака. Время было голодное и веселое.
В Одессе я впервые попал в среду молодых писателей. Среди сотрудников "Моряка" были Катаев, Ильф, Багрицкий, Шенгели, Лев Славин, Бабель, Андрей Соболь, Семен Кирсанов и даже престарелый писатель Юшкевич. Мы смотрели на него, как на реликвию.
В Одессе я жил в полуразрушенной дворницкой на Ланжероне, у самого моря, и много писал, но еще не печатался. Вернее, не позволял себе печататься, считая, что еще не добился умения овладевать любым материалом и жанром. Эту способность я считал в то время главным признаком писательской зрелости.
Вскоре мною снова овладела "муза дальних странствий". Я уехал из Одессы, жил в Сухуми - тогда еще очень провинциальном городке, в Батуми с его тяжелыми теплыми ливнями, в Тбилиси, был в Эривани, Баку и Джульфе, пока, наконец, не вернулся в Москву.
Несколько лет я работал в Москве редактором РОСТА и уже начал время от времени печататься. Первой моей книгой был сборник рассказов "Встречные корабли".
Летом 1932 года я задумал написать книгу об уничтожении пустынь, объехал все берега Каспийского моря и, возвратившись, написал повесть "Кара-Бугаз". Писал я ее не в Москве, а в Березниках, на Северном Урале, куда был послан корреспондентом РОСТА.
После выхода в свет "Кара-Бугаза" я оставил службу, и с тех пор писательство стало моей единственной всепоглощающей, порой мучительной, но всегда прекрасной и любимой работой.
Примерно в это время я "открыл" для себя под самой Москвой неведомую и заповедную землю - Мещеру.
Открыл я ее случайно, рассматривая клочок карты, - в него мне завернули в соседнем гастрономе пачку чая.
На этой карте было все, что привлекало меня еще с детства, - глухие леса, озера, извилистые лесные реки, заброшенные дороги и даже постоялые дворы.
Я в тот же год поехал в Мещеру, и с тех пор этот край стал второй моей родиной. Там до конца я понял, что значит любовь к своей земле, к каждой заросшей гусиной травой колее дороги, к каждой старой ветле, к каждой чистой лужице, где отражается прозрачный серп месяца, к каждому пересвисту птицы в лесной тишине.
Ничто так не обогатило меня, как этот скромный и тихий край. Там впервые я понял, что образность и волшебность (по словам Тургенева) русского языка неуловимым образом связаны с природой, с бормотаньем родников, криком журавлиных стай, с угасающими закатами, отдаленной песней девушек в лугах и тянущим издалека дымком от костра.
Мещера постепенно стала любимым приютом нескольких писателей. Там жил Фраерман и часто бывали Гайдар, Роскин, Андрей Платонов.
В Мещере я сдружился с Гайдаром - с этим удивительным человеком, существовавшим в повседневной действительности так же необыкновенно и задушевно, как и в своих книгах.
Мещере я обязан многими своими рассказами, "Летними днями" и маленькой повестью "Мещерская сторона".
Почти каждая моя книга - это поездка. Или, вернее, каждая поездка это книга.
После поездки в Поти я написал "Колхиду", после изучения берегов Черноморья - "Черное море", после жизни в Карелии и в Петрозаводске "Судьбу Шарля Лонсевиля" и "Озерный фронт".
Свою любовь к Ленинграду я выразил в какой-то мере в "Северной повести" и во многих других вещах.
Ездил я по-прежнему много, даже больше, чем раньше. За годы своей писательской жизни я был на Кольском полуострове, изъездил Кавказ и Украину, Волгу, Каму, Дон, Днепр, Оку и Десну, Ладожское и Онежское озера, был в Средней Азии, на Алтае, в Сибири, на чудесном нашем северо-западе в Пскове, Новгороде, Витебске, в пушкинском Михайловском, в Эстонии, Латвии, Литве, Белоруссии. Во время Великой Отечественной войны я был военным корреспондентом на Южном фронте и тоже изъездил множество мест.
У каждого писателя своя манера жить и писать. Что касается меня, то для плодотворной работы мне нужны две вещи: поездки по стране и сосредоточенность.
Написал я за свою жизнь как будто много, но меня не покидает ощущение, что все написанное только начало, а вся настоящая работа еще впереди. Это довольно нереальная мысль, если принять во внимание мой возраст.
Жизнь всегда кажется мне смертельно интересной во всех своих аспектах. Этим, очевидно, и объясняется, что я с одинаковой охотой обращаюсь к самым разнообразным темам и жанрам - к рассказу, повести, роману, сказке, биографической повести, краеведческому очерку, к пьесе, статьям и сценариям.
Несколько особняком стоит моя работа над автобиографическим циклом "Повесть о жизни". Первая книга этого цикла - "Далекие годы" - вышла в 1947 году. Сейчас уже вышло шесть книг: "Далекие годы", "Беспокойная юность", "Начало неведомого века", "Время больших ожиданий", "Бросок на юг" и "Книга скитаний". Мне предстоит написать еще две книги, чтобы довести действие этого цикла до наших дней.
В послевоенные годы я много ездил по Западу - был в Польше, Чехословакии, Болгарии, Турции, Италии, - жил на острове Капри, в Турине, Риме, в Париже и на юге Франции - в Авиньоне и Арле. Был в Англии, Бельгии - в Брюсселе и Стенде, - Голландии, Швеции и мимоходом еще в других странах.
Вот очень короткий отчет о моей жизни. Более полный отчет будет дан в том автобиографическом цикле, о котором я только что упомянул.
Мы часто обращаемся внутренним своим взором к Пушкину. Он вместил все, чем живет человек, в пределы своей блистательной поэзии. Заканчивая этот короткий очерк своей жизни, я хочу напомнить и себе и другим писателям тот пушкинский великий закон мастерства, следование которому навеки соединяет сердце писателя с сердцем его народа. Закон этот прост. Пушкин сказал:
...Дорогою свободной
Иди, куда влечет тебя свободный ум,
Усовершенствуя плоды любимых дум,
Не требуя наград за подвиг благородный.
К. ПаустовскийМарт 1966 годаКрым. Ореанда.
www.mirpaustowskogo.ru
