Сергей Николаевич: Неравный бой. Памяти Олега Табакова. Главный редактор журнала сноб

глянец монополизирует Hearst Shkulev Media

Российский "глянец" монополизируется. Более 60% всего рынка переходит в руки медиа-холдинга Hearst Shkulev Media, который уже владеет такими изданиями как Mary Claire, Elle, Esquire и другими, рассказал в интервью каналу Delovoe.TV главный редактор журнала "Сноб" Сергей Николаевич. Руководитель издания также подчеркнул, что ухода рекламодателей со страниц глянцевых журналов пока не наблюдается, и дела с рекламными бюджетами обстоят во время кризиса не так драматично, как это представляется.

 Сергей, как бы Вы могли охарактеризовать российский рынок глянца? Какие тенденции можно наблюдать сегодня?

Вы знаете, что с бумагой сейчас всё не очень хорошо, и тут сказывается очень много разных обстоятельств. Наиболее продвинутые пользователи, как теперь говорят, переходят в интернет, и большинство этих изданий создают свои iPad-версии . Все эти журналы стоят недешево, учитывая нынешние обстоятельства и этот фактор также важен. Как правило, все-таки весь классический глянец завязан на индустрии потребления, на предметах роскоши. Мы знаем, что происходит с долларом, мы знаем, что происходит с евро, соответственно все цены поднимаются и это тоже влияет на ситуацию.

Совсем недавно, буквально несколько дней назад, я общался с очень важным человеком как раз из этой сферы. Дело в том, что сейчас постепенно весь глянцевый сегмент монополизируется, и фактически переходит в ведение большой группы, которая будет называться Shkulev Hearst . Это такие основные издания как Hasper's Bazaar, Esquire, Elle, Mary Claire и другие. Фактически 60% рынка оказываются в одних руках. Так вот люди из этого холдинга меня заверили, что на самом деле с рекламой пока совсем все неплохо. Может быть, не будет какого-то великолепного роста, но какие-то стабильные цифры гарантируются.

В общем и целом все не так драматично, как нам представляется на самом деле. Глянец - очень традиционный сегмент, ориентированный на традиционного потребителя. Люкс, это то, что, как говорят профессионалы, грохнется в последний момент. В любом случае люкс остается на своем месте, и я думаю, радикальные перемены здесь в ближайшее время вряд ли произойдут.

Если говорить конкретно о "Снобе", вы готовитесь к грядущему, а вернее, уже идущему кризису?

Он действительно уже идет во всю. Мы это знаем. Дело в том, что "Сноб" всё-таки нельзя причислить к тому, что может называться глянцевой прессой. Это скорее интеллектуальная журналистика, но с элементами глянца. В свое время на этом синтезе модель "Сноба" и была придумана. Сказать однозначно, что мы так сильно зависим от рекламодателя, что если не будет этих или тех полос, мы закроемся, наверное, нельзя - так ситуация не стоит. Однако целом, мы готовы к бою, и естественно, модель журнала будет меняться в следующем году. Может быть, наш декабрьский номер станет первой, сигнальной моделью будущего года.

Какие же изменения ждут "Сноб"?

Каждый раз это будет журнал, посвященный какой-то одной теме. Дело в том, что мы эту модель уже опробовали на наших литературных номерах, потом выпускали, как вы знаете, книги на темы "Всё о моем отце", "Все о Еве", "Всё о моем доме" и т. д. То есть, всегда была какая-то крупная тема, которая держала всю историю. Модель оказалась востребованной. Грубо говоря, мы живем в рыночных условиях, а эти журналы продавались лучше всего. Сейчас мы хотим эту линию развивать - то есть не делать такие рутинные обычные номера каждый месяц, а придумывать каждый раз тему, которая сможет вдохновить и нас, и надеюсь, читателей.

Вы прекрасно знакомы с зарубежным глянцем (Сергей Николаевич работал с русскими версиями западных изданий Elle, Madame Figaro и Citizen K). Сравнивая его с российским, в чем разница? Сколько нашему отечественному глянцу расти до этого уровня?

Могу сказать, что мы семимильными шагами преодолели дистанцию, которую мировой глянец шел постепенно и планомерно в течение десятилетий. Лучшие наши журналы ни в чем не уступают, на самом деле, этому самому западному глянцу. Другое дело, что "Сноб" стал заниматься совсем другой линией - интеллектуальной журналистикой в сочетании с глянцем. Это достаточно новый тренд буквально последнего десятилетия, поэтому здесь нам еще многое предстоит открыть и осуществить.

Но в целом, я считаю, что ощущения того, что мы должны в чем-то кого-то догонять, у меня нет. Если вы возьмете западное издание и сравните с русским аналогом, мне кажется, мы ничуть не хуже, а иногда и лучше, во всяком случае, по содержанию статей, по мысли, по интеллекту. Поверьте мне!

В сегменте интеллектуального глянца у "Сноба" в России есть конкуренты?

Ну, наверное, да. Хотя честно говоря, я не очень люблю в эти журналы заглядывать, просто нужно...Здесь можно назвать, наверное, журнал Esquire – мы близки по типу, хотя совсем разные. В общем и целом, конкурентов у нас, скорее, нет. Мне кажется, Сноб занимает какую-то уникальную нишу, является уникальным проектом.

Сергей, Вы можете назвать свой журнал коммерчески успешным проектом?

Нам предрекали недолгое существование. Сами знаете, этот проект во многом затеян при поддержке фонда Михаила Прохорова, и по началу он воспринимался как некая игра, игрушка для состоятельных людей. А игрушки быстро надоедают. Но "Снобу" уже шесть лет. И эта история продолжается, и она развивается. На нашем сайте около миллиона посетителей. Для такого интеллектуального ресурса это огромная цифра. Есть и журнал, который продуцирует как минимум две книги в год. Они, в свою очередь, становятся коммерчески успешными проектами, потому что попасть в "Буквоед" и продаваться здесь совсем непросто. Поэтому я думаю, что в каком-то смысле наши ожидания, и коммерческие, в том числе, оправдались.

Насколько большую прибыль приносит журнал в печатном виде и сайт?

Сейчас лучше цифры у сайта. Он очень бурно стал развиваться, особенно в последнее время, когда политическая ситуация стала более напряженной. Это единственный или, может быть, один из немногих ресурсов, где можно высказывать самые разные позиции, порой радикально противоположные. В этом смысле цифры экономически лучше у сайта, но журнал тоже удерживает какой-то минимум, который позволяет ему продаваться, являться некоторым законодателем мод и идей.

Видео: канал Delovoe.TV

Эльвира Егорова

Выражаем благодарность сети книжных магазинов "Буквоед" за помощь в организации съемок.

 

delovoe.tv

Неравный бой — Сноб

Главный редактор журнала «Сноб» Сергей Николаевич вспоминает о своих встречах с Олегом Табаковым

С саблей наперевес. По лакированному серванту. Хрясь! И что-то кричит бессвязное, петушино-дискантное. И вихры, и локти, и слезы. Все орут вокруг. Потом про него напишут в книгах и диссертациях, что он бил дедовой саблей по мещанству и всему, что нам мешает шагать в счастливое будущее. Фильм назывался «Шумный день».

Вокруг него всегда было шумно. Совсем не представляю его в кресле, укутанным пледом. Спокойная, благообразная старость народного артиста СССР — ничего такого даже близко не было. Телефон звонил как сумасшедший. Безостановочная очередь просителей, посетителей, тех, кому срочно надо. Раньше Алла Юрьевна Шполянская как-то всех разруливала, строила, а после ее смерти даже и не знаю, кто. Есть люди, которые всегда нарасхват. Всем что-то от него было надо — ролей, стипендий, репетиционных помещений, актерских ставок, режиссерских стажировок. О. П. — последняя инстанция. О. П. — главный начальник. В своей кожаной курточке, со своей сырокопченой колбаской и ножичком.

— Есть будешь? — первый вопрос.

— Зачем пришел? — второй вопрос.

Под колбаску и сладкий чай любой разговор легче идет. Он был гениально создан для драматургии Островского. Все эти Флоры Федулычи и Дормидонты Максимовичи — неспетая им песня, недоигранные судьбы. На моей памяти и была-то у него одна только «Последняя жертва», да и та больше про Тугину, которую играла Марина Зудина. Он вообще как-то легко уступал на сцене пальму первенства женщинам. Не понимал, как можно соперничать с актрисами за внимание зала и зрительскую любовь. Помню его с Ольгой Яковлевой в «Любовных письмах» и с Натальей Теняковой в «Юбилее ювелира». Каждый раз чуть-чуть, на полшага сзади, всегда давал солировать всласть, а сам уходил в добровольную тень. Что уж говорить, когда играл с любимой женой. Считалось, что он такой безудержный Актер Актерыч, который всех готов заслонить, подавить, затмить. Вовсе нет! Он всегда слышал музыку режиссерского замысла, всегда был безупречно точен. Никогда не врал, никогда не фальшивил. Всегда держался и вел себя как мужчина, а потом уже как актер. При этом был лицедеем от Бога. Любил играть и играл, как жил, со вкусом, азартом.

Можно было не знать его имени-отчества (хотя таких, кажется, на территории РФ не было), но невозможно было спутать его голос с чьим-то другим

Один раз я спросил его под «колбаску»: что для актера самое важное?

— Фарт, — сказал он, не особо раздумывая.

В его поколении любили это слово. «Фартовый парень» — это из сленга оттепельного поколения. Теперь только понимаешь, как им всем дико повезло. О. П., может быть, больше всех. И «Современник», и главные роли, и директорский портфель, и дружба с великими. Он был из породы вечных любимцев. Его любила публика, женщины, начальство, иностранцы, ученики. Можно было не знать его имени-отчества (хотя таких, кажется, на территории РФ не было), но невозможно было спутать его голос с чьим-то другим. Достаточно только раз услышать перед спектаклем в МХТ, как он просит отключить телефоны и «мобильные устройства», чтобы ощутить какой-то необъяснимый прилив восторга и счастья. Почему? Непонятно. Что-то такое в голосе, интонации, лукавом подтексте: я все про вас знаю, и вы про меня тоже. Мы столько лет вместе, что вы никогда мне ни в чем не откажете. И тогда за это вас ждет сюрприз!

Ты все время ждал от О. П. каких-то даров, сюрпризов, фокусов. А чем, собственно, стала его «Табакерка»? Он не любил, когда так называли его студию. Он чувствовал в этом насмешливую фамильярность по отношению к делу его жизни. Но название прижилось, потому что в нем было зарифмовано его имя и образ чего-то изящного, компактного и одновременно содержащего некий секрет и тайну. А тайна заключалась в том, что непонятно, как это ему удалось — вырастить несколько поколений первоклассных актеров. Создать свой театр, колледж, радикально обновить жизнь в МХТ. Жить в этом сумасшедшем ритме — по две премьеры в месяц.

Никто не сделал для современного русского театра больше, чем Олег Табаков. Никто из его сверстников и даже более молодых не рисковал так, как он, поддерживая новый театр. Мальчик с саблей, которого все успели забыть, продолжал жить в нем. Он никуда ее не убрал, не спрятал. Она была по-прежнему при нем. Просто он научился ею крушить косность, равнодушие и убожество мира без лишнего шума, с лукавой улыбкой Кота Матроскина, которая никогда не сходила с его уст. Даже в последние месяцы, когда он много болел, страдал и боролся за жизнь. Ему было за что бороться. Он мечтал увидеть, какой вырастет дочь Маша, названная в честь бабушки, его мамы, Марии Андреевны. У него было много планов, о которых он успел рассказать на открытии сезона в сентябре 2017 года. И один из них — новый спектакль в постановке Кирилла Серебренникова на сцене МХТ. Он ничего не боялся. Свой главный бой он выиграл.

snob.ru

Хрустальная душа. Как провожали Евгения Евтушенко

Фото: Валентин Мастюков/ТАСС

Похороны — любимый жанр русского народа. Кто пришел? Кто не пришел? Что говорили? Много ли было народу? Достаточно ли скорбела вдова? От кого получены телеграммы? Сколько было венков? Телеграммы полагается зачитывать со сцены голосом диктора Левитана, а с венков уже после прощальной церемонии обязательно срезать траурные ленты, чтобы потом они не угодили в кладбищенский контейнер. «Любимому», «Великому» и «Незабвенному» не полагается валяться среди мусора и выцветших пластиковых цветов. Впрочем, от такого варианта сценария никто не застрахован.

Евгений Александрович Евтушенко велик уже тем, что, в отличие от многих своих соотечественников, любил и умел быть режиссером своей судьбы. И распорядился ею, надо признать, гениально, что бы там кто ни говорил. Прожил достаточно долго, хотя по своей сибирской семижильности был задуман лет на 100, не меньше. Объездил весь мир. С младых ногтей был признан, обожаем и всесветно знаменит. Этого ему, разумеется, простить не могли. Завидовали братья-писатели люто. Долгое время считалось, что ему просто везло. Ну да, везло! А что тут такого? Е. А. никогда не скрывал и не стыдился, что он дитя фарта — кстати, любимое словцо в поколении 60-х годов. Везло, кроме всего прочего, потому что он ненавидел проигрывать. Один раз мне довелось увидеть, как Е. А. играет в футбол. Зрелище, могу сказать, посильнее цедээловских чтений.

В нем жила такая неистовая ярость и жажда победы, что их хватило бы с лихвой на всю нашу сборную по футболу. Помню его майку с темными кругами от пота, набрякшие жилы на старой, красной шее, какой-то петушиный, задушенный крик. И бег, бег юноши, у которого сейчас разорвется сердце, если ему не дадут забить его гол. Говорят, что он так же играл теннис. И так же вел свои издательские дела. Может, поэтому успел так много. И до последнего писал, писал. А когда писать уже не мог, стал диктовать…

Фото: Василий Попов

Тут он совпал со своей первой женой Беллой Ахмадулиной, которая, потеряв зрение, могла лишь наговаривать на диктофон свои мемуары, вошедшие в недавнюю книгу Бориса Мессерера «Промельк Беллы». Вообще, мистическим образом пути бывших супругов неожиданно пересеклись: 10 апреля юбилей Беллы, 11-го — панихида Евтушенко в ЦДЛ и похороны в Переделкино, 12-го — вечер Беллы там же, в ЦДЛ.

Эта неожиданная посмертная близость двух самых известных поэтов своего времени невольно наводит на мысль о том, что есть какая-то высшая режиссура в этой прощальной церемонии. Несмотря на наличие других мужей и жен, из их биографии друг друга никак не вычеркнуть.

Никогда не забуду насмешливый взгляд Беллы Ахатовны в тот момент, когда я напрямую спросил ее, читала ли она воспоминания Евтушенко и дневник Нагибина, по крайней мере, те страницы, которые касались непосредственно ее персоны?

— Нет, не читала, — сказала она с кокетливой беспечностью.

И, выдохнув облако сигаретного дыма, добавила:

— Зато Борис подробно все прочитал, изучил и проклял обоих. У нас по этому поводу даже была ссора. А Женю я при встрече все-таки спросила: «Зачем ты это сделал?»

— И что он ответил?

— Он пожал плечами и сказал, что всего лишь хотел рассказать о своей любви. На что я ему сказала: «Ты испортил мне начало жизни и ее конец».

И Белла весело рассмеялась своей удачной шутке.

Фото: Василий Попов

Так получилось, что я немного знал и вторую жену Евтушенко, героическую Галину Луконину, урожденную Сокол. Мы вместе пытались учить французский язык и даже ездили куда-то на юго-запад «погружаться». С более или менее с одинаковым результатом. То есть отдельные слова произнести могли, но заговорить — никак. Зачем это было надо Гале, знаменитой московской светской львице, я тогда так и не понял. Многотрудный и многофазовый развод с Евтушенко ей дался тяжело. На моей памяти они бесконечно делили какие-то картины, книги, деньги. В неистовом желании обеспечить безбедную жизнь себе и сыну Пете Галя добралась до Верховного суда, где услышала из уст самого высокого начальника изумительную фразу: «Ну что вы так переживаете, Галина Семеновна? Закон — он как дерево, его и обойти можно!» В том смысле, что сидите, мадам, тихо и радуйтесь алиментам, которые удалось отсудить.

И Галя отступила, попытавшись с головой уйти во французский язык, который ей ни с какой стороны был не нужен. На удивление тихо она провела все последующие годы. От интервью категорически отказывалась и даже мемуаров под старость так и не удосужилась написать. А ведь ей было что вспомнить. Умерла она несколько лет назад. А вслед за ней ушел и Петя, приемный сын Е. А., художник.

Он знал об этом своем даре — заполнять и влюблять в себя пространство. И неважно, что это — многотысячный стадион или сельский клуб в российской глубинке

На похороны прилетела и третья жена поэта, англичанка Джан. Какое-то время мы были соседями: Евтушенко жил с ней и двумя малолетними сыновьями в жилом корпусе гостиницы «Украина», а я в доме напротив. Он был уже тогда немолод. И не очень умел обращаться с маленькими детьми. Считаные разы я видел его прогуливающимся с коляской. Похоже, он стеснялся и не хотел, чтобы его заставали за этим занятием, так не шедшим статусу первого поэта России. Поэтому около детских песочниц и в бесконечных очередях торчала его молодая жена, рыжеволосая красотка Джан, в любую погоду в одном и том же пуховике. Похоже, в какой-то момент ей это порядком надоело. К тому же один из сыновей у них был серьезно болен. Она вернулась обратно в Англию. И эта страница в жизни Е. А. была перевернута.

На сцене среди родни Джан сидела где-то сбоку, в дальних рядах. Так что я даже не сразу узнал ее, хотя она почти не изменилась. Только рыжие волосы стали седыми.

Фото: Василий Попов

А потом на горизонте появилась Маша. Прекрасная, молчаливая, скромная Маша, которая взяла жизнь Е. А. в свои руки и как-то спокойно, без лишнего надрыва направила ее в русло тихой семейной заводи. При этом она радикально сменила пейзаж за окном его кабинета: вместо переделкинских сосен и заборов возникли выхоленные изумрудные газоны Оклахомы, вместо дымных и душных интерьеров ЦДЛ — кондиционированные, стерильные аудитории университета в городке Талса. А еще Маша родила двух замечательных сыновей и освоила новую для себя профессию преподавателя русского языка, да так, что американцы признали ее лучшим педагогом во всех своих бескрайних Соединенных Штатах. Подруга, жена, защитница от всех завистливых, корыстных и злых. Она возьмет на себя заботы по дому и непростому их быту, продлит ему счастливую старость, поможет справиться с подступавшими недугами и болезнями, а когда придет последний час, закроет ему глаза. А что еще требуется от жены поэта?

…Панихидные речи лились неспешным потоком в ритме похоронного марша. Выходили начальники, вспоминали соратники. На экране мелькали фотографии Е. А. разных лет. По большей части с разными мировыми знаменитостями. Тут и Федерико Феллини, и Апдайк, и Артур Миллер, и Шостакович, и Роберт Кеннеди. Всех не упомнишь. А он всех знал, и все его знали. Забыть его было невозможно. Ведь, кроме всего прочего, он был невероятно фотогеничен. Недаром его мечтал снять Паоло Пазолини в «Евангелии от Матфея». Такие лица врезаются в память надолго. И самая чувствительная пленка влюбляется в них с первого дубля. Он знал об этом своем даре. Может быть, самом главном даре — заполнять и влюблять в себя пространство. И неважно, что это — многотысячный стадион или сельский клуб в российской глубинке. Он сам был для себя и для всех театром. Отсюда его невероятные пиджаки и невиданных расцветок рубашки, все эти странные картузы и кепки. Отсюда его смешные завывания и бешеная карамазовская повадка на сцене. В молодости, наверняка, он мог бы сыграть Митю Карамазова, а в старости — и Смердякова, и Зосиму. Причем еще неизвестно, кто бы у него получился убедительнее!

Я разный —я натруженный и праздный.Я целе-и нецелесообразный.Я весь несовместимый….

Его стихи пытались читать все, кто выходил на сцену с прощальным словом, и иногда казалось, что лучше бы они этого не делали. Поэтам, даже мертвым, не пристало слушать, как вымучивают их строчки.

«Читайте про себя», — говорил жесткий, птичий профиль Е. А., выглядывающий из гроба. Лучше бы дали его записи. Не догадались.

Фото: Василий Попов

С самим Е. А. я общался раз три. И то только по телефону. Его первый звонок застал меня в Париже в разгар подготовки к фотосъемке обложки. «Это Женя!» — коротко представился он. Не сразу дошло, кто это. Я еще не знал, что разговор с ним не может длиться меньше часа, и был не готов к его воспоминаниям, неспешным размышлениям вслух, которые никуда не вели. Писатели с редакторами, как правило, говорят о деньгах. И я все ждал, когда наш разговор свернет на проторенную дорогу гонораров, налогов, счетов и т. д. Но нет, он вдруг заговорил о Бродском. Видно было, что эта тема его мучила и жгла. Он интересовался, не видел ли я его программы с Соломоном Волковым? Не видел. Или читал ли я его последние стихи в «Знамени»? Не читал. Я чувствовал, как образ просвещенного сноба медленно, но верно подменяется в сознании Е. А. некоей унылой серостью, но ничего поделать не мог. Вокруг меня шныряли французы, подсовывавшие разные счета, демонстративно скучала звезда, не зная, чем себя занять. Стилист и фотограф нервно ждали, когда, наконец, я перестану говорить по телефону. Но что-то не позволяло мне оборвать разговор с Е. А. на полуслове. Что? Не знаю. Все-таки это был сам Евтушенко!

Только один раз за всю церемонию прощания вдруг возникла та таинственная вибрация и нервная дрожь, которой он умел добиваться сам. Когда на сцену вышел с гитарой Сергей Никитин. Добрый, милый Сережа, чьим голосом озвучены все наши новогодние праздники и застолья, ставший почти уже родным за более чем сорок лет, что крутят по всем каналам «Иронию судьбы». Ему тоже было что рассказать про Е. А. И о том, как он баллотировался в депутаты Верховного Совета от Харькова, и как они вместе выступали на огромной площади в центре города, где собралось более 20 000 человек. И как он там с Татьяной пел: «Приходит время, птицы с юга прилетают», и весь народ многотысячным хором подхватывал: «И это время называется весна». «Весна» в Харькове только еще больше раззадорила Е. А., который с трудом переживал чужой успех в своем присутствии. Поэтому он тут же бросился читать и скандировать что-то вроде «Так жить нельзя». И площадь радостно вторила: «Нельзя, нельзя…»

Фото: Василий Попов

А потом, когда уже поздней ночью они уже вернулись в гостиницу, Никитин снова взял Е. А. на «слабо».

— А вот слабо вам сочинить стихи на музыку вальса Андрея Петрова из «Берегись автомобиля»?

Все знают немного спотыкающийся, сентиментальный вальсок, так подходивший под похождения Юрия Деточкина. Но чтобы по контрасту с легонькой музыкой текст был обязательно острый, колючий, резкий.

Е. А. нельзя было произносить слово «слабо» ни при каких обстоятельствах. Он сразу внутренне свирепел и заводился.

Короче, стихи были готовы на следующее утро.

Жил-был одинокий господин.Был он очень странныйТем, что он бы стеклянный.Динь-динь-динь.

Стихи легко ложились на музыку. Все было идеально. Правда, смутили строки из второго куплета:

Где тот одинокий господин?В гробе деревянном,Вовсе не стеклянном, он один.

Но ведь сами хотели чего-то остренького!

— Когда умру, споешь на моих похоронах, — распорядился Е. А.

Сережа не смог ослушаться и вчера выполнил наказ мэтра.

И это было так пронзительно и прекрасно. И его голос, и стихи, и музыка Андрея Петрова. И вся режиссура, придуманная Е. А. Он ведь знал, как душно и тоскливо на любых похоронах. Ему хотелось этого звука бьющегося стекла. Ему не терпелось напомнить всем о своей хрустальной душе, которая была где-то среди нас и наблюдала за всем происходящим со своей только ей доступной высоты. Сережа пел. И очередь, состоявшая в основном из пожилых людей, в растерянности замерла со своими хризантемами. Это и было наше прощание с поэтом.

Тот, кто с хрустальной душой,Тот наказан расплатой большой.Остается лишь крошка стекла —Жизнь прошла!

Место на кладбище Е. А. тоже выбрал себе сам. Не доверил никому. Рядом с могилой Бориса Пастернака в Переделкино. Тогда, в конце 50-х, когда бушевало дело «Доктора Живаго», им почти не довелось пообщаться. А Е. А. так этого хотелось! Зато теперь наверняка им будет о чем поговорить.

snob.ru

Королевский номер – Сергей Николаевич – Дорогая редакция – Материалы сайта – Сноб

У меня есть старый англо-русский словарь, доставшийся мне еще от отца. В какие-то сложные моменты жизни, пытаясь услышать команду свыше или получить ответ на мучающий вопрос, я открываю его наугад и тыкаю пальцем в первое попавшееся слово. Иногда выпадает что-то слишком туманное или заумно-сложное, так что нет никакой возможности разгадать, но случаются и вполне конкретные рекомендации, к которым я стараюсь прислушиваться. Так было и в конце прошлого года, когда будущее бумажной версии журнала «Сноб» было под вопросом и внутренне я с ней попрощался, как с воздушным змеем, уплывающим у меня из рук в неведомую синюю даль. На фоне всех закрытий, слияний и увольнений перспективы интеллектуального журнала, существующего исключительно в режиме самоокупаемости, представлялись довольно сомнительными. Знающие люди на разные голоса убеждали меня, что «бумаге» не выжить, что акционеры отстранились и более не заинтересованы, а рекламодатели вместо белоснежных глянцевых страниц теперь предпочитают исключительно мутные воды интернета. Пусть так, думал я с грустью, но без обиды: все хорошее когда-нибудь кончается. У «Сноба» славная история. Мне есть чем отчитаться и что предъявить в качестве итога этих семи лет. А что там говорит папин словарь? Как всегда, наугад ткнул пальцем — и получил мгновенный ответ: Be majesty! Не стоит суетиться, дергаться, не надо никого ни о чем просить. В любом случае вести себя надо по-королевски. Тогда и пришло решение, что если новому «Снобу» суждено выйти, то он должен стать «королевским». Именно таким был задуман весенний номер, который сегодня поступает в продажу. Спасибо Марине Геворкян, Александру Ионицкому и всему нашему неутомимому рекламному отделу, сделавшему это возможным!

Фото: Кирилл Пономарев / Сноб Сергей Николаевич, Инна Чурикова и Глеб Панфилов

Почему королевский? Во-первых, потому что на его обложке королева российской сцены и экрана Инна Чурикова в роли действующего монарха Великобритании Елизаветы II. Мне кажется, на портрете, сделанном Владимиром Васильчиковым, она получилась даже более царственной, чем ее реальный прототип. Но дело не только в этом. Инна Михайловна Чурикова и все, что с ней связано, — это то, что, говоря высоким слогом, по-прежнему связывает нас с понятиями достоинства, ценности и ответственности культуры. Все ее эпохальные роли и фильмы, на которых мы выросли, и совсем недавние работы в кино и театре говорят об этом, обнаруживая тот масштаб, который несопоставим с мизерной игрой в рейтинги, лайки и что-то там еще, чем принято сегодня измерять народную любовь и коммерческий потенциал. Чурикова давно обретается вне этих цифр, замеров и манипуляций. Поэтому и остается Королевой. Через неделю избранным счастливцам предстоит в этом убедиться на премьере пьесы «Аудиенция» в постановке Глеба Панфилова в Театре наций. По моим сведениям, билеты все уже проданы, но вдруг кому-то повезет?

Еще одно королевское имя в весеннем выпуске «Сноба» — Барбара, великая французская певица, поэт, музыкант. К сожалению, в России она почти неизвестна. Но бумажный «Сноб» верен с самого начала избранной стратегии: писать только о тех явлениях и людях, которые способны удивлять, вдохновлять и поражать воображение. Пусть даже они и не входят в обязательные списки ньюсмейкеров. А мне всегда хотелось, чтобы на страницах нашего журнала возник трагический силуэт этой женщины в черном. Чтобы прозвенел ее удивительный голос, сводивший некогда с ума всю просвещенную Францию 70–80-х годов. Там до сих пор обожают Барбару, хотя прошло уже 30 лет, как ее не стало.

Фото: Кирилл Пономарев / Сноб Сергей Николаевич, Инна Чурикова и Глеб Панфилов

По контрасту — другая судьба и другая история. Всего полгода как нет с нами Елизаветы Глинки, Доктора Лизы. За это время много всего случилось, и кажется, что каждый новый день, принося с собой печали и потери, все больше отделяет нас от того рокового  воскресенья 25 декабря и злополучного рейса Ту-154, который навсегда унес с собой нашу Лизу. Но нет, пустоту и боль, вызванную ее уходом, невозможно изжить, как невозможно забыть ее бездонные глаза. Этот взгляд в упор, требовательный и нежный, который когда-то специально для «Сноба» поймал объектив Юлии Майоровой, снова ожил в интервью Ксении Соколовой, соратницы и преемницы Лизы, возглавившей осиротелый фонд «Справедливая помощь».

Уже слышу чей-то брюзгливый, недовольный голос: «Почему так много женщин? Разве “Сноб” женский журнал?» Отвечаю, хотя не в моих правилах вступать в подобные  дискуссии. По моему убеждению, основанному на многолетнем редакторском опыте, женщины в качестве главных героинь, как правило, гораздо смелее, внутреннее пластичнее и занимательнее, чем мужчины. За ними интереснее наблюдать, о них интереснее писать, выслушивая их исповеди, вникая в разнообразные обстоятельства их драматических биографий. Любая женщина вне зависимости от профессии и статуса — актриса. В ее подсознании заложено, что она должна быть увлекательна хотя бы на время интервью. С мужчинами, как правило, наоборот: смотрят недоверчивыми колючими глазками, цедят что-то сугубо формальное, чтобы никто не подкопался, и больше всего боятся, бедняги, что их сейчас «разведут». «Кто чего боится, то с ним и случится...» Впрочем, иногда случаются приятные исключения. Например, художник Дмитрий Гутов,  который не только распахнул перед нами двери своего дома-мастерской в Южной Долине, но и рассказал о своей жизни с той бесстрашной откровенностью, на которую мало кто сегодня способен. Или русский рижанин Влад Наставшев, поставивший удивительный спектакль по стихам Михаила Кузмина «Форель разбивает лед» в Гоголь-центре. Сегодня, когда главной доблестью на сцене и в жизни считается ледяная ирония и надменная отстраненность, Наставшев позволяет себе быть искренним, лиричным и даже уязвимым.

Владислав Наставшев

Фото: Иван Кайдаш / Сноб

Дмитрий Гутов

Фото: Михаил Лоскутов / Сноб

Как любил повторять Антон Павлович Чехов, «кто искренен, тот и прав». Не знаю, был ли я прав, обрушивая на читателей свой мемуарный очерк «Кутузовский», но то, что старался быть предельно искренним, можете не сомневаться. Замысел подсказал мне сборник «Москва: место встречи», куда в свое время меня активно зазывала мой друг и  редактор Елена Шубина. Тогда руки не дошли. Но вот сейчас решил, что тянуть с воспоминаниями не стоит. Там как-то все сошлось: и детство, и правительственная трасса, и спецшкола №5, и гостиница «Украина», и Лиля Брик, жившая в соседнем подъезде, и Леонид Ильич Брежнев, квартировавший в доме №26, и многие другие персонажи,  случайно или закономерно встреченные мною на Кутузовском проспекте. Этот текст я посвятил своим родителям.

Что еще сказать о весеннем номере «Сноба»? Там превосходная  проза, которой искренне горжусь и считаю, что по своему уровню она не уступает лучшим литературным номерам. Это и повесть Елены Бочоришвили «Опера» — обжигающая, чувственная, страстная.  И фрагмент из нового романа Инны Шульженко «Вечность во временное пользование», очень какой-то парижский по духу, стилю, интонации, и сказка Евгения Бабушкина из его новой книги «Библия бедных», такая экономная, даже бедная по словам и эмоциям, но такая бездонная в своей мудрости и печали.

певица Барбара

Фото: архив журнала «Сноб»

Еще читателей «Сноба» ждет обновленный дизайн — спасибо нашему новому арт-директору Борису Захарову, — и множество замечательных фотографий, включая черно-белую ретроспективу королевы итальянского фоторепортажа великой Летиции Батайя, которая когда-то в одиночку дала бой всей сицилийской мафии. И не струсила, не сдалась, всех пережила и победила. Я же обещал, что весенний номер будет королевским! Собственно, это и есть мой ответ всем не верящим, всем брюзжащим и поставившим крест на «бумаге». Читайте наш весенний «Сноб», выше голову и, как бы ни складывались дальнейшие обстоятельства, be majesty!

snob.ru

---

Смотрите также

• 
  Журнал контроля свойств молокоотдачи
• 
  Литература двух америк журнал
• 
  Новогодние статьи в журналах
• 
  Журнал посещения внеклассных мероприятий
• 
  Маяк журнал 19 век
• 
  Медицинский вестник башкортостана журнал
• 
  Время культуры петербург журнал
• 
  Экономист журнал карты таро
• 
  Журнал архивоведение и документоведение
• 
  Ракетно космическая техника журнал
• 
  Журнал разъездов сотрудников образец