Это интересно
- ОКД
- ЗКС
- ИПО
- КНПВ
- Мондиоринг
- Большой ринг
- Французский ринг
- Аджилити
- Фризби
Опрос
Полезные ссылки
РКФ
Все о дрессировке собак
Стрижка собак в Коломне
Поиск по сайту
Загадочный пост в Царскосельском парке: детективная история 18 марта 2018. Культ личности журнал
Сайт журнала "Культ Личности"
Что любовные романы Саддама Хусейна и критические работы о кино Ким Чен Ира могут рассказать об авторитаризме.
Книга Бытия начинается с фундаментального утверждения — когда Бог что-то говорит, это происходит: «И сказал Бог: да будет свет. И стал свет». Мы, смертные, возможно, не всегда верны своему слову, но в этом и проявляется отличие божественного — в абсолютном отсутствии зазора между словом и делом.
Авторитарные лидеры давно стремились к такому богоподобному слиянию. Диктатор не занимается фактами и соображениями, скорее он имеет дело с грубой силой, благодаря которой его слово становится законом, а каждое высказывание воплощается в конкретном действии, не обремененном ничем, кроме его воли. Это заключено в самом термине: диктатор — тот, кто диктует, кому нужно просто сказать, чтобы изменить ситуацию, настолько крепка связь между его высказыванием и действием.
Эта мечта выражена и во фразе «Слово — самый священный подарок, который Господь даровал человеку». Она взята не из Библии или Корана, а из книги, которую можно увидеть в каждой мечети, библиотеке и правительственном здании Туркменистана — «Рухнаме». «Рухнама» написана Сапармуратом Туркменбаши, диктатором, который правил страной с 1985 до своей смерти в 2006 году. Она относится к числу самых странных литературных произведений: изначально книга создавалась из-за необходимости собрать старые фольклорные традиции Туркменистана, чтобы заново утвердить идентичность государства на закате Советского Союза, но в итоге стала удивительным проявлением эго и иллюзий ее автора.
Создавая тщательно проработанный культ личности, Туркменбаши запретил в стране золотые зубы, пение под фонограмму, балет, оперу, цирк и курение. Он переименовал январь в свою честь и назвал хлеб именем матери. Сентябрь он назвал как свою великую книгу, заявив, что любой, кто прочитает ее от начала до конца три раза, гарантированно попадет в рай.
Встреча с «Рухнамой» воодушевила журналиста Даниэла Кальдера на изучение других произведений авторитарной литературы. Так появилась книга «Адская библиотека: о диктаторах, написанных ими книгах и других бедах грамотности». Исследуя литературное наследие тоталитарных лидеров, от Ленина до Ким Чен Ира, Кальдер задается вопросом, почему так много диктаторов балуются литературой. Наряду с единственным в своем роде «шедевром» Туркменбаши, Кальдер анализирует непростые для понимания труды Ленина, афоризмы председателя Мао и любовные романы Саддама Хусейна, которые экс-президент Ирака писал и спешил опубликовать даже тогда, когда в 2003 году вооруженные силы США вторглись в его страну.
Журналист выявил любопытный парадокс: несмотря на то, что многие из этих книг одинаково плохо написаны, они стали бестселлерами. Конечно, не из-за популярности или качества, а потому, что написаны диктаторами и навязаны населению репрессивным режимом. Обычно такие работы чрезвычайно масштабны (мемуары Энвера Ходжи состоят из 30 томов) и/или слишком сложны для понимания, но когда вы правите железной рукой, кто посмеет вас редактировать? Все эти книги объединяет одно — стремление к идеальному союзу слова и дела, написанной страницы и реального мира. Как говорил герой в книге американского писателя Дона Делилло «Мао II», «культ Мао был культом книги». Можно ли быть диктатором без священных текстов, без документа, подтверждающего, что ваше слово — закон?
Хотя многие произведения диктаторов нечитабельны, случается так, что они поражают многообразием в проявлении качества. Для каждой эстетической катастрофы неожиданно находится свой дизайнер. Возьмите Муссолини. Кальдер отмечает, что его идеи и рассуждения далеко не оригинальны, «однако наслаждение Муссолини языком заразительно». «Там есть и восторг от игры с оскорблениями, и удовольствие от насмешек, и радость от богохульства», пишет автор. Сначала он смеется над «достаточно мучительным каноном» Мао, но на следующей странице все же признает, что председатель был «мастером лозунгов», виртуозно отбирающим китайские иероглифы, которые резонировали с самыми глубокими смыслами. Таким образом через его жесткую пропаганду часто можно разглядеть другой голос, «лиричный, наполненный силой, надеждой и пламенем убеждений».
Многие диктаторы в начале своей жизни стремились писать: это первичный позыв, предшествующий политике или деспотизму. Оказывается, есть два вида диктаторов-писателей: одни использовали свои работы для восхождения по лестнице власти, другие начинали публиковаться, когда уже находились на вершине, и у них была подневольная аудитория. Так, у Мао, Муссолини, Ленина и Гитлера в разной степени была тема для критических высказываний в книгах, иногда достаточно яростных. Об этом свидетельствует тот факт, что книги помогли им продвинуть свои идеи и стать более известными. В свою очередь, Саддам Хусейн, Ким Чен Ир и другие, начавшие писать после прихода к власти, были всего-навсего дилетантами в мире литературы.
Кальдер оказался в странном положении: он выступает с критикой этих людей, всех, как на подбор, жестоких диктаторов, но все же должен отделить зерна от плевел и, превозмогая неприязнь, выделить различия между объектами его исследования. Это очень важная работа в наши опасные времена, когда фашизм и авторитаризм получает все большее распространение. Сейчас необходимо не просто осудить такие книги, как «Моя борьба», но и провести работу, чтобы понять, почему она вызывает интерес у такого большого числа читателей:
Свободная от теоретической и стилистической нагрузки экономической «науки» 19 века и утверждающая антиинтеллектуализм, «Моя борьба» отвергает и классовую войну, и поиск «души в душе», делая выбор в пользу неистовой ненависти, намного более глубинной, живучей и соблазнительной для самых темных глубин человеческой души. Эпическая в своей вульгарности, в своей освобождающей простоте, она находится вне эпох и границ и получает превратное бессмертие, изображая зло в чистом и безжалостном виде.
Одно из главных напоминаний для нашего времени, которые автор предлагает в «Адской библиотеке», гласит: «Не будем обманывать себя, думая, что только искусное изображение великих истин гарантирует книге доступ к пантеону бессмертных. Ожесточенное и беззастенчивое изображение ненависти также выдерживает испытание временем».
Разумеется, многие государственные деятели пишут книги для того, чтобы заручиться поддержкой и уважением масс. В американской политике заказать автобиографию наемным писателям — старая добрая традиция. Задачи могут быть самые разные: подготовить почву для принятия новых решений, напомнить о себе перед выборами, оставить что-то после себя в веках или подзаработать в конце карьеры. В основном такие произведения устроены по хорошо известным правилам. Их литературную ценность обсуждают редко (за исключением разве что книги Барака Обамы «Мечты моего отца»). Куда важнее, были ли достигнуты поставленные цели.
А вот жанр диктаторской литературы гораздо любопытнее: он никакими задачами не ограничен и обязан своим появлением исключительно самомнению правителя. Диктатор хочет, чтобы его слова превращались в дела, но в то же время, чтобы дух его оставался жить в словах. С помощью книги он пытается себя обессмертить. Диктатору даже как-то не к лицу что-нибудь не написать: объемные тома размышлений о политике, сборник второсортных стихов — да что угодно. Кальдер объясняет это тем, что «за счет уважения, которое люди испытывают к книгам в целом, диктаторы надеются придать своим режимам солидности».
Для диктатора маленькое авторитарное государство как «своя комната» Вирджинии Вулф — предоставляет свободу и пространство для творчества. К примеру, в этих благоприятных условиях были созданы следующие две книги. Во-первых, серьезный и обстоятельный труд Ким Чен Ира «О киноискусстве» — смесь кинокритики и рассуждений о технической стороне производства фильмов. Кальдер дает о ней такой комментарий: «Это пособие для киноделов, конечно, не „Кинематографические тетради", но во всяком случае что-то осмысленное в нем определенно есть». Во-вторых, роман «Забиба и царь» Саддама Хусейна, описанный так: «Хорошим его никак не назовешь, однако видно, что книгу писал человек, а не бездушный монумент, и по сравнению с большинством книг за авторством диктаторов, роман очень даже искренний». Если вам всегда хотелось узнать, какие произведения может породить чистое, ничем не сдерживаемое эго, непременно изучите этих двух чудовищ — мало не покажется.
Но обладатели деспотичного эго рано или поздно становятся его жертвами. О подавляющем большинстве книг этого жанра быстро забывают, стоит только Любимому Правителю безвременно скончаться («Моя борьба» Адольфа Гитлера в этом плане — удручающее исключение). Как вампир на солнце — литературное влияние книги диктатора обращается в прах почти сразу же после его смерти. Начинается, по выражению Кальдера, процесс «великого забывания», которое «едва лидер покинет этот мир, поглощает и уничтожает всякий след некогда священного текста».
Эта судьба постигла и «Рухнаму» Туркменбаши. Рассказ о Туркменистане Кальдер приберегает под самый конец, порой лишь поверхностно затрагивая других писателей и их режимы. Тут его повествование вдруг приобретает светлый, меланхоличный, даже трогательный оттенок. Туркменбаши, пишет Кальдер, «пытался создать не просто идеологию, а новую историю, новую мифологию для своего народа… И для самого талантливого автора это была бы грандиозная задача, а Туркменбаши не назовешь и посредственным. Скажем прямо: писатель из него никакой. „Рухнама" должна была стать текстом исторического значения, но вместо этого оказалась на свалке истории».
Кальдер расписывает Туркменистан во всей его тоталитарной красе: тут и телевизионные концерты, на которых молодежь декламирует «Рухнаму» на разных языках, и приставленные государством к туристам «гиды», которые повторяют мантру о «глубине» книги, но в чем именно она состоит, ответить не могут. В этом месте он отмечает, что в стране «ощущается атмосфера навязанного единодушия, которая поддерживает к книге живой интерес, пока саму эту атмосферу поддерживает внешняя сила». Режим запечатлен в идеальный момент: его крах уже очевиден, но пока не до конца осознан. Самые резкие и острые моменты книги Кальдера обнаруживаются как раз в части про Туркменистан.
Тут стоит заметить одну немаловажную деталь. Несмотря на то, что «Адская библиотека» посвящена тому, как писатели искажают и фабрикуют историю, в самой книге нет ни сносок, ни примечаний, ни скромных нумерованных ссылок на указатель в конце. Имеется только «избранная» (читай «неполная») библиография, из-за чего не удается понять, в какой мере это собственная работа Даниэла Кальдера, а в какой — заимствования у исследователей, более сведущих в истории стран, о которых идет речь. Ближе к концу Кальдер отводит длинный блок под цитату не названного по имени «прекрасного специалиста, который разбирается в теме». Сразу же возникает вопрос, не умолчал ли автор «Адской библиотеки» еще о чем-нибудь. После прочтения книги о взаимосвязи писательства и власти ожидаешь получить прямо противоположное впечатление. Вполне вероятно, что такое решение принял не автор, а редактор или издательство, но все равно это не самая похвальная практика.
Ведь личность говорящего порой значит не меньше, чем то, что он говорит. Мораль «Адской библиотеки» в том и состоит, что в контексте авторитарного государства, когда за перо берется железная рука, слова могут принимать совершенно иные значения.
Оригинал: New Republic.Автор: Колин Дики.Перевод: проект Newochёm
xn----ptbaffbpi1aegd1d9c.xn--p1ai
Блоги — Культ Личности — Страница №3
Мы все любим фильмы про Индиану Джонса. Этот харизматичный искатель сокровищ (и приключений на известную часть тела) давно и прочно засел в наших сердцах. Но полностью ли выдуман этот персонаж?
Уже давно господствует мнение, что персонаж Харрисона Форда основан на гражданине по имени Рой Чепмен Эндрюс. Официально никто из съёмочной команды этого не подтвердил, так что, скорее всего, связь между ними не является прямой. Вероятно, Джордж Лукас вдохновлялся приключенческими фильмами 1940-х и 1950-х, а Рой Эндрюс являлся источником вдохновения для этих самых картин.
Жизнь Эндрюса вообще удивительным образом напоминала все фильмы про Индиану Джонса разом. Он родился 26 января 1884 года в Белойте, Висконсин, и уже с малых лет проявил живой интерес к окружающему миру. Позднее он писал: «Я был рождён, чтобы быть исследователем… И никаких решений не нужно было принимать. Я не мог бы заниматься чем-то иным, и быть счастливым». Всё детство он провёл в лесах Висконсина, и научился метко стрелять и делать чучела животных. Именно таксидермия помогла ему оплатить учёбу в колледже.
Он начал свою карьеру в Американском Музее Естественной Истории в Нью-Йорке. Работал уборщиком. Точнее, ассистентом отдела таксидермии, но по факту наш герой и полы мыл, и за хозтовары отвечал. Одновременно с этим Рой учился, чтобы получить степень магистра гуманитарных наук в маммалогии (изучение млекопитающих).
В 1908 году музей предложил ему отправиться в длительную командировку для изучения китов. Эндрюс ухватился за эту возможность, и следующие восемь лет провёл на китобойных суднах. Он дважды обогнул земной шар, и за столько времени не мог не подвергнуться опасности.
В своей книге «По следам древнего человека» (On the Trail of Ancient Man) Эндрюс пишет: «За [первые] пятнадцать лет помню десяток раз, когда я и правда находился на волосок от гибели. Дважды чуть не утонул во время урагана. Наше судно протаранил раненый кит. Нас с женой чуть не съели гиены. Кроме того, нас подвергли опасности буддийские монахи, дважды я чуть не упал с обрыва, один раз меня почти съел огромный питон и дважды меня могли убить бандиты».
Но не киты прославили Эндрюса. А она.
В 1922 году он отправился в свою первую экспедицию в пустыню Гоби. Основными задачами экспедиции были создать карту местности и найти ископаемые останки, или даже живых существ, чтобы доказать теорию о том, что жизнь зародилась в центральной Азии. Впоследствии, до 1930 года, Эндрюс ещё четырежды отправлялись в этот регион.
В своих экспедициях Рой частенько использовал нетрадиционные методы. Он ездил не только на верблюдах, но и использовал автомобили – что принесло свои плоды, хотя его и называли сумасшедшим. При раскопках в пустыне он орудовал киркой, а не кисточкой, и это тоже сработало. Его команда нашла множество останков динозавров, череп раннего млекопитающего, и - впервые в мире - гнездо с яйцами динозавров. Эта находка доказала гипотезу о том, что динозавры откладывали яйца.
Эндрюс привёз с собой 25 яиц, и передал их в музей. Однако позднее продал одно из них на аукционе, чтобы профинансировать дальнейшие поездки: научное сообщество желало знать, что ещё скрывали пески Гоби.Конечно, поездки в Гоби – не единственное, чем знаменит Эндрюс. Иначе бы его никто не сравнивал с Индианой Джонсом.
Известен случай, когда он, будучи в экспедиции, спускался по узкой петляющей дороге с горы, и увидел группу из четырёх вооружённых бандитов, ждущих его у подножия. Подняться обратно возможности не было, а отдавать припасы бандитам он не хотел. Что он сделал? Поступил точно в духе кинематографа. Рванул вперёд что есть мочи. Лошади бандитов перепугались, и сбросили трёх наездников. Четвёртый остался в седле, но Эндрюс подобрался к нему, выхватил оружие и выстрелил. Правда, не попал и прострелил шляпу, когда тот уже сверкал пятками.
А в другой раз в лагерь исследователей забрались ядовитые ямкоголовые змеи. Кто-то поднял тревогу, и, после уничтожения всего, что ползает, оказалось, что команда Эндрюса убила 47 змей. Сам археолог той же ночью, идя к кровати, наступил на что-то длинное и мягкое, и, понятное дело, закричал. Но ему повезло, и это оказалась всего лишь верёвка. К счастью, никто тогда не пострадал – за исключением разве что самолюбия исследователя.
К сожалению, с приходом 30-х годов двадцатого века пустыня Гоби оказалась закрытой для Эндрюса навсегда. Наступила Великая Депрессия, и собирать средства на новые экспедиции стало невозможно. Потом началась война, потом Холодная война, окончательно разрушившая все надежды на поездку.
Однако история Эндрюса на этом не закончилась. С 1931 по 1934 годы он был президентом Клуба исследователей в Нью-Йорке, а затем стал директором Американского Музея Естественной Истории. Неплохое продвижение с должности уборщика!
Он ушёл на пенсию в 1942-м и переехал в Калифорнию, где и жил до самой своей смерти в 1960 году.
Автор: https://vk.com/authentique_show
xn----ptbaffbpi1aegd1d9c.xn--p1ai
Блоги — Культ Личности
Канадский клинический психолог, преподаватель в университете Торонто Джордан Питерсон с небольшой лекцией об игнорировании проблем.
Сейчас я расскажу вам одну историю - она написана для четырехлетних детей, но я хочу, чтобы вы посмотрели на нее с другой стороны и представили, о чем она на самом деле.
«Драконов не существует»
Ну, мы все знаем это: дракон - вымышленное существо, ужасная рептилия, вечноживущая, дышит огнем, хранит золото. Странная комбинация качеств. С чего бы чему-то ужасному и древнему хранить сокровища?
Билли Бикспи был весьма удивлен, когда проснулся однажды утром и увидел дракона в своей комнате. Это был маленький дракон размером с котенка. Дракон радостно повилял хвостом, когда Билли погладил его по голове.
Это довольно интересно: в Китайской мифологии дракон - положительный персонаж. В европейской мифологии с драконом сражаются и уничтожают или сражаются и строят что-нибудь из того, что останется после дракона.
Билли спустился по лестнице рассказать матери.
- Драконов не существует, - ответила мама Билли тоном, не терпящим возражений.
Помню, однажды моей дочери приснился кошмар, ей было около четырех. Она тогда только начала обращать внимание на граффити и мусор. Ей не нравилось и то, и другое: она не понимала, зачем рисуют граффити, и ей не нравилось, что мусор нарушал порядок вокруг. А ребенком она была очень чувствительна к этому, потому что дети очень, очень зависят от порядка, верно? И причина в том, что простор их компетенции очень ограничен, поэтому они не любят видеть беспорядок, им не нравится, если вы играете с ними и затем нарушаете правила игры, им это совсем не нравится. Они считают, что это аморально - нарушать порядок игры.
Как бы то ни было, она задумывалась над этим, однажды пришла в нашу спальню и сказала: «Папа, мне приснился кошмар». И мы все знаем, что кошмары - не настоящие, как и драконы. Сны не реальны. Что, конечно, вызывает вопрос: для чего они нужны 6-7 часов каждую ночь в течение всей вашей жизни. И почему они часть поведения животных вплоть до амфибий.
Она сказала:
- Мне приснился чистый ручей, но в нем было много мусора, и он так пугал и беспокоил меня, что я проснулась.
И я сказал:
- Закрой глаза и представь тот ручей, он полон мусора, что с этим следует сделать?».Она сказала:
- Ну, мне нужно убрать мусор из него.
Я говорю:
- Ну что ж, представь ручей и то, как ты убираешь мусор из него.
Она успокоилась и пошла спать. Почему? Потому что сны концентрируются на угрозе. Они показывают вам угрозы, с которыми сложно справиться. И есть часть мозга, отслеживающая угрозы, и она не очень-то совершенна. Все, что она делает - говорит: «Смотри, там проблема» и ждет, когда остальная часть мозга придумает решение, а если решение не появляется, то она представляет проблему снова и снова, и опять, и опять.
Поэтому люди, страдающие от посттравматического стрессового расстройства, к примеру,которые были сильно расстроены чем-то неожиданным, видят эту трагедию во снах постоянно, пока не решат ее. А чтобы решить ее - нужно столкнуться с ней и прожить ее снова и снова, по собственной воле. И вы можете сразу подумать, исходя из этой истории, что сказать своей четырехлетней дочери, которой приснился кошмар, что ее страхи не реальны, и что их воплощение во сне не реально потому что оно не осязаемо, как стол - не самый лучший подход к проблеме.
И вот, видите, Билли понял это практически сразу.
Дракон радостно повилял хвостом, когда Билли погладил его по голове. Билли спустился по лестнице рассказать матери.
- Драконов не существует, - ответила мама Билли тоном, не допускающим возражений.
И вот, в этом доме дракон. И дальше вы можете спросить - как часто на самом деле вы заходили в дом с драконом внутри? Я бы сказал, что, если не воспринимать это слишком буквально, а использовать воображение и мыслить метафорически на секунду, вы все видели дюжины домов по самую крышу заполненных драконами, которые все были очень старательно игнорированы живущими в доме людьми.
Билли вернулся в свою комнату и начал одеваться. Дракон дружелюбно подошел поближеи повилял хвостом, но Билли не погладил его. Если его не существует, то глупо гладить его по голове. Билли умыл лицо и руки и спустился к завтраку дракон пошел следом. Теперь он был больше, размером почти с собаку. Билли сел за стол, дракон сел на стол.
Обычно такое не разрешалось, но мама Билли мало что могла поделать с этим: она уже сказала, что драконов не существует, а если его нет, то нельзя сказать ему слезть со стола.
Иногда я сижу с друзьями, у которых маленькие дети за обедом, например. И дети, лет двух-трех, сидят не за столом, а на столе. Или бегают вокруг стола, или таскают что-то с него, или бегают по всему дому и тащат что-нибудь со всех полок. И их родители так заняты тем, что бегают за ними, что им совсем некогда побеседовать со своими детьми, как со взрослыми. И в таких обстоятельствах задаешься вопросом, имеете ли вы дело с ребенком или с драконом, так сказать.
И еще можно задуматься, не потому ли этот дракон такой большой и неуправляемый, что родители совершенно не желают признать, что он на самом деле существует.
Мама приготовила блины для Билли, но дракон съел их все. Мама приготовила еще, но дракон съел и их. Мама продолжала готовить блины, пока не кончилось масло. Билли достался лишь один, но он сказал, что ему больше и не нужно.
Однажды наша знакомая в Бостоне привезла своего сына, чтобы мы посидели с ним дома. Его няня попала в аварию, поэтому его возили из дома в дом на время, пока родители были на работе. И у этого мальчика была не очень славная репутация, ему было года четыре.
И он приехал к нам домой с матерью утром, она оставила его у нас и сказала: «Он, скорее всего, не будет есть целый день, но это нормально». А я подумал «Нет». Ему четыре, если он не будет есть целый день - это не нормально, верно? Потому что если дети не едят, они становятся просто ужасны. Если ребенок не спит и не ест, он ужасен, поэтому это не нормально, что он не ест. И тут можно задуматься - может быть, есть какой-то дракон у этого ребенка, который мешает ему есть.
И вот я вернулся днем, моя жена сидела с детьми в этот день. Я вошел в дом, и остальные 4-5 детей у нас дома играли, а этот маленький мальчик стоял в углу, очень отстраненный и расстроенный в целом. Я подошел и потыкал его рукой, потому что обычно, если ребенка потолкать легонько, они посторонятся, но так или иначе развеселятся и начнут улыбаться и играть. Но только не этот ребенок, он не собирался играть со мной, и точка.
Он уже приучился, что взрослых следует либо игнорировать, и он не собирался пускать никого из взрослых в свой маленький мир. Поэтому, совершенно точно там был дракон, у этого мальчика, который съедал все его блины.
Билли поднялся наверх почистить зубы. Мать начала убирать со стола. Дракон, размером уже с маму удобно устроился на ковре в коридоре и заснул.
Мне очень нравится вот это: когда Билли спустился обратно вниз, дракон вырос настолько, что заполнил весь коридор. Билли пришлось сделать крюк через комнату, чтобы попасть к маме.
- Я не знал, что драконы растут так быстро, - сказал Билли.
- Драконов не существует, - твердо сказала мама.
Уборка внизу заняла у мамы все утро, дракон мешался на пути, и приходилось выбираться через окна, чтобы проходить между комнатами.
И вот, знаете, если вспомнить ваш опыт, когда вы заходите в дом с драконом внутри, который прячется под ковром в комнате, и никто ничего не говорит об этом. Задумываешься, сколько времени придется потратить на что-нибудь очень простое в доме, забитом незаконченными делами по самую крышу. Целую вечность? Организовать людей в таком доме, чтобы сделать что-то простое, хотя бы позавтракать утром, или даже приготовить еду, практически невозможно. Почему?
Потому что там есть что-то, в этом доме, что было старательно игнорировано очень долгое время. И, как следствие, выросло настолько, что занимает все пространство.
К полудню дракон заполнил весь дом. Голова торчала из входной двери, а хвост из задней, и в доме не было ни одной комнаты, в которой не было бы какой-то части дракона.
Когда дракон проснулся, он был голоден. Грузовик с хлебом проезжал мимо. Дракон не мог устоять перед запахом свежего хлеба. Он побежал за грузовиком. Вместе с домом, разумеется, который был, как панцирь у улитки. Почтальон как раз подходил к дому с почтой для семьи Бикспи, когда дом проскочил мимо него и поскакал дальше по улице. Он гнался за домом пару кварталов, но не мог поймать его.
Когда мистер Бикспи пришел домой пообедать, первое, что он заметил, было отсутствие его дома. По счастью, один из соседей рассказал ему, куда тот делся.
Знаете, такие вещи случаются с людьми не так уж редко. Они не очень-то смотрят на то, что происходит вокруг. И однажды возвращаются домой с работы, а их дом пропал. А что это означает? Ну, может быть, их дети стали совершенно чужими, или их жена решает, внезапно... хотя, конечно, не так уж и внезапно - уйти.
Почему? Согласно этой истории потому, что что-то игнорируемое росло в доме. Мистер Бикспи сел в машину и поехал искать дом.
Он рассматривал все дома, проезжая мимо них. Наконец, он увидел один, который выглядел знакомо. Билли и миссис Бикспи махали руками из верхнего окна. Мистер Бикспи забрался по голове дракона на козырек у входа и оттуда через верхнее окно внутрь.
- Как это случилось? - спросил мистер Бикспи.- Это все дракон, - сказал Билли.- Не бывает... - начала говорить мама.- Есть дракон, - настаивал Билли. - Очень большой дракон.
И Билли погладил дракона по голове. Дракон радостно повилял хвостом. А затем, даже быстрее, чем он вырос, дракон стал становиться меньше. Скоро он снова был размером с котенка.
- Я не против драконов такого размера, - сказала мама. - Зачем он вырастал таким большим?- Я не уверен, - сказал Билли. - Но мне кажется, ему просто хотелось, чтобы его заметили.
xn----ptbaffbpi1aegd1d9c.xn--p1ai
Чтиво — Культ Личности
Лирический, ностальгический рассказ Олега Батлука о девочках и мальчиках, стихах, романтике и не только. О любви и юности.
До 9 класса я учился в обычной советской средней школе. «Средняя» школа - довольно точное наименование для этой организации. Наша так вообще была ниже среднего. При том, что учителя там подобрались замечательные, но даже они не смогли выкорчевать те вековые пни, которые сидели перед ними за партами. Для работы с учащимися нашего микрорайона требовался не педагогический дар, а дар экзорцизма.
В этом микрорайоне жили такие граждане, как будто он находился за 101-ым километром. А школа выглядела так, словно это была школа при Бутырке. Кстати, и это уже не шутки, много наших выпускников действительно благополучно пересели со школьных парт на нары.
Вот в такой плавильный котел попал я - очкастый ребенок из интеллигентной семьи.
Я полностью соответствовал тому клише, которое в то время маркировалось страшным словом «ботаник». Это был социальный приговор. «Онанист» - и то звучало благороднее.
Звезды сходились таким образом, что меня уже в начальных классах должны были забить линейками до смерти и закопать в горшке с геранью. От верной гибели меня спасло лишь то обстоятельство, что я искренне восхищался хулиганами и двоечниками, всеми этими учениками в законе, и тянулся к ним всем своим израненным беллетристикой существом. Я положил к постаменту их памятника, воздвигнутому мной на центральной площади своей души, единственное, что у меня было ценного в жизни на тот момент - свои знания.
Я давал им списывать. Причем часто - проактивно. Я даже настаивал и убеждал их списать у меня. Бывало, сидит такой хулиган вальяжно за десять минут до конца контрольной, а я ему подсовываю тетрадочку - на, на, спиши. А он отвечает гордо так, по-барски: да лана, пусть банан вкатят, мне-то че. Я завороженно смотрел на этого небожителя, тихо повторял, тренируясь, политкорректными до оскомины губами «мне-то че», и уговаривал хулигана не губить свою молодость. Обычно хулиган снисходил и в последний момент спасал свою жизнь с помощью моей тетрадки.
Кроме того, я все-таки занимался каким-никаким спортом, что отчасти делало меня в глазах шпаны похожим на человека. Правда, это был не бокс, самбо или хоккей, которыми занимались они, а конькобежный спорт. Ну, хотя бы не стоклеточные шашки, и на том спасибо. Наши школьные бандюганчики снисходительно говорили про меня: да, Батлук там тоже чем-то занимается, жопой кверху по кругу ездит.
Так что меня не били, так как из разбитой или сотрясенной головы не очень удобно выуживать трофейные знания.
Девочки у нас в школе не многим уступали мальчикам. Это был типаж атаманши из мультфильма про Бременских музыкантов - говорят, мы бяки-буки, вот это вот. Наши девочки не вышивали, не пекли, не рисовали - они дрались. Эти драки - до сих пор самые эротичные воспоминания в моей жизни.
Каков шанс, что ботаник с томиком Есенина у изголовья НЕ влюбится до смерти в оторву с револьвером под подушкой?
Это горе-радость случилось со мной в 8 классе (по шкале десятилетки). Она была высокая, стройная и с непростительно красивыми ногами. Про ноги одноклассница знала и усугубляла мини юбками.
Мы встречались несколько месяцев. "Встречались" в буквальном старорусском смысле этого слова - сходились вместе в одной точке в пространстве. Мы встречались в самых романтичных местах нашего микрорайона: у трансформаторной будки, у булочной и на пустыре, где впоследствии широко раскинулся всем своим космическим хламом Черкизовский рынок. Мы ни разу не появлялись в ее дворе: она не хотела выносить наши чувства на суд толпы. Так она однажды сказала.
Я безостановочно читал возлюбленной стихи. "Не из школьной программы" - шептал я ей на ушко так, как будто предлагал хлебнуть портвейн из горла.
Вечерами, под луну и звезды, одноклассница страстно выдыхала в меня "кайф, давай ещё разок" - и мы шли на ещё один круг по пустырю, и я повторно фонтанировал Есениным, Пушкиным, Блоком.
Моя возлюбленная часто подолгу смотрела вдаль после Есенина, прикладывала руку к глазам после Пушкина, тяжело вздыхала после Блока. Она была глубокая, тонко чувствующая, ранимая натура, далёкая от быта и пошлости жизни. По моему мнению.
Наши отношения были невиннее утренника в детском саду. В то время, как товарищ Брежнев и товарищ Хонеккер целовались друг с другом с языком по телевизору, мы с ней на прощание пожимали друг другу руки.
После наших свиданий (технически же их можно так называть?) я возвращался домой с больной шеей. Шея болела от того, что в процессе нарезания кругов по району я сворачивал ее до хруста, чтобы тайком полюбоваться красивыми ногами своей спутницы. Каждый раз она неизменно приходила на наши встречи в отчаянных мини юбках и на каблуках. Это был наш местный дресс-код для пустыря. Однажды я битый час выковыривал туфельку своей Золушки из расщелины в бетонных плитах.
Я не мог отвести взгляда от ее ножек и ненавидел себя за это. Мне казалось, что подобным неслыханным развратом я предаю наше высокое чувство. Мне чудилось, будто Пушкин, которого я декламировал, подсвечивая ее ноги огромными фарами глаз в полумраке, осуждающе смотрит на меня из глубины веков (как же я был наивен; уж кто-то, а этот кудрявый распутник точно бы не осудил). Ноги моей одноклассницы прописались в моем подсознании. Ноги моей одноклассницы приходили в мои сны без самой одноклассницы, вдвоём, высокие, стройные, спортивные, манящие. Они синхронно наклонялись ко мне и шептали каждая что-то своё на оба уха. Ноги. Со мной разговаривали женские ноги.
Если я так переживал по поводу своего тихого и милого вуайеризма, что уж говорить о более радикальных вещах, о поцелуях, например.
Я не мог оскорбить свою возлюбленную, глубокую, тонко чувствующую, ранимую поэтическую натуру таким непотребством, как поцелуй. Я был уверен, что это разрушит высокий контекст наших отношений, ту ажурную паутинку чувств, которую мы сплели вдвоём посреди пролетарского разврата.
Через три месяца после того, как мы начали встречаться, она забеременела.
Я рос очень мнительным юнцом, но даже я со всей своей мнительностью понимал, что от стихов забеременеть невозможно. Даже от очень хороших. У меня, правда, оставались кое какие сомнения насчёт рукопожатий...
Когда о ее беременности стало известно, в школе начался карибский кризис. Беременность в 8 классе даже сейчас, в эпоху Дома-2, когда все ящики Пандоры давно стоят открытыми, не очень рядовое событие. А тогда, в СССР, на ушах стояла вся педагогическая и ученическая общественность.
Про то, что наш роман был романом в письмах, знали только мы с одноклассницей. Остальные же наблюдали со стороны и видели то, что видели: двое ходят по вечерам на пустырь.
Классная руководительница однажды попросила меня задержаться после уроков. В тот день у неё было особенно красное лицо.
Она долго пыталась начать, кашляя и сморкаясь, сморкаясь и кашляя. Наконец, учительница сказала, что когда она просила меня подтянуть эту одноклассницу по русскому языку (а она просила подтянуть ее по русскому языку), то имела в виду не это.
Я поклялся на учебнике по истории КПСС, что это не я. Для убедительности я добавил, мол, как вы могли подумать такое, я же член совета дружины. В то время слово "член", как и слово "встречаться", ещё не обросли столькими смыслами, поэтому никакого подтекста в моих словах не было. Педагог поверила мне на слово.
Вслед за мной она приняла ещё несколько человек из нашего класса. Это были девочки - подружки моей зазнобы. После этого официальная школа от меня отстала. Подружки рассказали классной то, что было всем давно известно в их закрытой тусовке, как бы мы сейчас сказали. И что меня абсолютно и безоговорочно реабилитировало.
Оказалось, что моя возлюбленная встречалась (уже во всех современных смыслах этого слова) с мальчиком старше себя. Я бы сказал, "параллельно со мной", если бы в этой фразе был хоть какой-то смысл.
После наших с ней вечерних прогулок вокруг трансформаторной будки, перед булочной и - какое особое коварство! - на пустыре, уже ночью одноклассница возвращалась в свой двор, где ее ждал мальчик старше себя. Именно поэтому мы никогда не появлялись в том растреклятом дворе. Сейчас я понимаю, что тогда она таким образом спасала меня, моя красавица. "Мальчик старше себя" был боксером. Если бы он увидел меня с ней, ходить мне всю оставшуюся жизнь с носом вовнутрь.
Понятно, что официальная школа о деталях этого дела не распространялась. При этом моя избранница также держала свои шашни с боксёром втайне: кроме пары подружек, о них двоих никто не знал. Поэтому для всей остальной неофициальной школы я по-прежнему оставался единственным подозреваемым - тем человеком, с которым будущая мать ходила по вечерам на пустырь.
Это имело для меня двоякие последствия.
Во-первых, мои акции, восемь лет лежавшие пластом на дворовой фондовой бирже, взлетели до небес. Для местной шпаны я уже был не тем Батлуком, который ездит по кругу жопой кверху, а "тем самым" Батлуком. Быть "тем самым" - это первый стакан портвейна тебе, первая сигарета из пачки Marlboro тебе, первая кассета с нехорошим фильмом, попавшая во двор, тебе, да ещё и со сладкими, как мёд, словами "хотя чего ты там не видел". После ряженки, пачки гематогена на ночь и диафильмов от Союзмультфильма для меня все это стало полётом в космос.
Во-вторых, все девочки школы и двора, а в моем случае это равнялось всем девочкам мира, до того случая смотревшие на меня как на Малыша, начали смотреть на меня как на Карлсона, мужчину в самом рассвете сил. Они вдруг поняли, что у меня тоже есть пропеллер.
Одноклассница родила, с тем боксёром они потом поженились.
Я какое-то время ещё купался в лучах незаслуженной славы, но очень скоро наступили старшие классы, и нас всех унесло гормональной волной. Моя история утонула в море похожих.
Для себя тогда я вынес два урока, помудрев не по годам.
Я кое что понял о мужчинах. И кое что понял о женщинах.
О мужчинах, на своём примере, я понял следующее: они часто верят в то, что влюблены в тонкую поэтическую натуру, хотя на самом деле они влюблены в красивые ноги в мини.
О женщинах, на ее примере, я понял вот это: в женском меню есть мужчины для тела и мужчины для души. Прекрасно, когда это совпадает в одном человеке. Но довольно часто, к сожалению, это не совпадает в одном человеке.
И тогда за стихами они идут с очкариком на пустырь, а за ночью они идут с боксёром в ночь.
Автор - Олег Батлук
xn----ptbaffbpi1aegd1d9c.xn--p1ai
