Это интересно
- ОКД
- ЗКС
- ИПО
- КНПВ
- Мондиоринг
- Большой ринг
- Французский ринг
- Аджилити
- Фризби
Опрос
Полезные ссылки
РКФ
Все о дрессировке собак
Стрижка собак в Коломне
Поиск по сайту
LJ Magazine. Наринэ абгарян жж журнал
Мне сегодня 39 и я взрослая тётко, ура!!!
КаринэКаринка у меня - художник. С профессией она определялась весьма оригинально – сначала отучилась на историка, потом – на юриста, далее три года проработала в одном из министерств Армении на немалой должности (уточнять министерство и должность не буду – она мне голову открутит). И когда папа выдохнул с облегчением «слава богу, из девочки вышел толк», Каринка сделала финт ушами и ушла с головой в роспись по шёлку. И ни разу об этом потом не пожалела.
Гаянэ. Самая ласковая и самая нежная из всех моих сестёр. Девочка – подарок. Красавица, умница. Замечательная мама замечательной девочки Евы. Тоже художник. Недавно развелась, но это мелочи жизни, о плохом мы уже не вспоминаем. Гая в детстве очень любила забивать уши и ноздри всяко-разной ерундой. Сейчас у неё другие приоритеты. Кажется. Вот такая любимая-прелюбимая сестра.
СонаСонечка носит гордый титул «маленький бомж большой семьи Абгарян». И не потому, что ей негде жить. Просто по роду деятельности она часто разъезжает по миру. А ещё в детстве Сонечка имела прозвище «товарная вошка». Потому что очень любила отовариваться в магазинах. Как-то прибежала домой и крикнула с порога: «пап, дай денег, в винном водку выкинули, я возьму ящик!». Было ей тогда шесть лет. У отца глаза вылезли на лоб. «Мммммые»,- только и смог промычать он.Вы будете смеяться, но Сонечка тоже художник. Очень хороший художник-нонконформист. Вот такая младшая сестра. Души в ней не чаю.
Айк. Люблю, обожаю и вообще. Порву любого, кто ему вава сделает. Брату 25, он выучился на компьютерщика, потом отслужил в армии. В нашей маленькой республике с этим делом очень строго – откосить практически невозможно. Недавно демобилизовался. Папа всю жизнь мечтал о сыне, и когда к своему сорокалетию таки получил его, на радостях чуть не отдал богу душу. У него случился тяжелейший приступ периодической болезни, такой беспросветный, что в срочном порядке вызывали из Еревана вертолёт с бригадой врачей. И они вытащили его с того света. Мама рассказывала, что как-то зашла в палату, где лежал отец, и увидела у него в изголовье мою покойную бабушку Тату. Она повернула к маме заплаканное лицо и прошептала – Надя, моему мальчику очень плохо, очень. Вот так папа отпраздновал рождение долгожданного наследника. Обратите внимание, как брат на него смотрит. У них всю жизнь такие отношения – шутливые и, не побоюсь этого слова, несуразные.
А вот и я. Это меня Ясенька zolotayakoshka снимала. Рука взята напрокат у Натальюши
nataljusha. Она показывала снимок в своём фотоаппарате, а Ясенька меня в этот момент щёлкнула. Я самая везучая из всех наших детей, потому что только мне посчастливилось унаследовать папин нос:о)Обратите внимание на горбинку. Мне её организовал Рубик из сорок восьмой квартиры. Очень опрометчиво организовал. Сильно не подумавши. Знай он, во что Каринка превратит его жизнь, самоубился бы в тот день, когда кинул мне в лицо булыжник. Не волнуйтесь, Рубик выжил. И даже стал лётчиком. Подозреваю – потому, что был уверен – уж в небе Каринка его точно не достанет.
И на десерт - мои родители. Они у меня самые хорошие, самые умные, самые красивые, самые - самые. На фотографии они в фойе Ленкома. Любимый театр.
***
Друзья мои, я счастлива, что вернулась в ЖЖ. Наверное, стоило четыре года молчать, чтобы понять, как я нуждаюсь в общении с вами.Спасибо большое.Я желаю вам самого хорошего. И пусть все ваши мечты сбудутся.Обнимаю. Ваша Н.
greenarine.livejournal.com
Бессонница - Дневник Наринэ
Четыре часа ночи, не спится.Ходишь по дому, из одной комнаты в другую. Зайдёшь к сыну, вытащишь из-под головы одеяло, накроешь по-человечески. Удивительное дело, пока не совьёт гнездо из одеяла и не зароется туда головой – не уснёт. Когда он был совсем крохотный, месяца два ему было, а может три, он часто болел, но совсем не плакал, он вообще редко плакал, молчаливый мой мальчик, а засыпая, всегда улыбался, да так и засыпал, с улыбкой на губах.Недавно ему исполнилось шестнадцать, большой уже стал, могучий кентавр, гуляли мы с ним допоздна, он меня мучил своей историей, Хазарским каганатом и немного печенегами, я думала о чём-то своём, отвечала невпопад, кругом было темно и снежно, но хорошо, хорошо, и вдруг выныривают из-за угла три тёмных силуэта, идут быстрым шагом, агрессивно идут, и он резко делает шаг вперёд и прикрывает меня плечом, совсем интуитивное движение, не думаю, что он успел его обдумать, просто подался вперёд и прикрыл меня, и я замерла за его плечом, задохнувшись от какого-то нового, неведомого доселе мне чувства, всю жизнь я была за него горой, а теперь он за меня горой, мой мальчик, мой мальчик, перерос меня на целую голову, смотрит откуда-то сверху, смешно басит, и, засыпая, долго улыбается, да так и засыпает, с улыбкой на губах.
Четыре часа ночи, ходишь по дому, из одной комнаты в другую. Не спится. Зайдёшь в спальню, погладишь мужа по руке. Да, говорит он, это ты, говорит он, я тоже тебя люблю. Из сна своего говорит, не просыпаясь, я не знаю, что ему снится, и не узнаю, он не помнит своих снов, или делает вид, что не помнит, когда он был совсем маленьким, угадывал события наперёд, а когда всё до мелочей сбывалось, у него резко поднималась температура, которую ничем не могли сбить, и отец, отчаявшись, садился рядом, и читал молитвы до тех пор, пока он не забывался тягучим сном.
Однажды, говорит, мы играли на озере, недалеко в камышах громко квакала лягушка, каким-то утробным, нехорошим кваком, и я замахнулся, кинул в эти камыши камень, просто чтобы напугать её, но когда камень полетел, я понял, что он её убьёт, и мне от этого стало резко больно, в животе и в голове, я согнулся пополам, только и успел шепнуть брату, чтобы он нёс меня домой, и брат тащил меня на себе два километра, пока не вышел на дорогу и не поймал попутку, меня уже лихорадило так, что я стучал зубами, а когда мы подъезжали к дому, брат увидел, как по улице бежит отец, отец почувствовал, что мне плохо, бросил всё на работе и побежал, и ещё издали, увидев, что меня вытаскивают из машины, он, задыхаясь, стал выкрикивать молитву, и тогда брат потащил меня навстречу отцу, так и бежали, брат со мной на спине, а отец – навстречу – выкрикивая молитву.Назавтра я проснулся, вышел во двор, посмотрел небу в глаза и сказал больше-не-хочуи ещё раз сказалбольше-не-хочуи приступов у меня никогда уже не случалось.
Муж с неохотой вспоминает эту историю, но я его прошу, нечасто, но прошу рассказать, и он тогда её пересказывает, а я молча слушаю и у меня перед глазами стоит эта картина – как его, шестилетнего, тащит на спине восьмилетний брат, а отец бежит навстречу и выкрикивает молитву.
Если у меня бессонница, я глажу спящего мужа по рукам, а он говорит мне из своего сна да, говорит, это ты, говорит, я тоже тебя люблю.
Когда не спится, ходишь по дому, из комнаты в комнату, сына одеялом накрываешь, мужа по рукам гладишь,а потом начинаешь бога доставатьгосподи, говоришь, вот я никогда в тебя не верила, и сейчас, если честно, не очень верю, какой-то ты странный, господи, совсем неразговорчивый, может мы тебя обидели, может ты нас крыльями хотел одарить, а мы тебя разочаровали, мы это легко можем, я знаюно, господи, если ты есть, то имя тебе милосердие, иначе откуда в нас столько любви, если не от твоего милосердия господи,
а господь наверное сидит где-то там на облаке и говорит себе старик, говорит, таки с женщинами у тебя вышла полная лажа, когда надо спать – они ходят по квартире, чего-то разговаривают, когда надо думать, они или спят, или мечтают, а когда думают, то до такого додумываются, что говоришь уж лучше бы ты, милочка, спала что ли
вот так, наверное, думает господь и растерянно качает головой
greenarine.livejournal.com
Дневник Наринэ
Этот дом мы прозвали жилищем Хоббита. Он невозможно, непередаваемо прекрасен: крохотный, с кривенько прилаженной верандой и латаной разномастной крышей, с кучей хлама, приваленного живописной горкой к бетонным ступеням, с буйно заросшим садом, и (но!) задорно кудахчущим курятником — восемь пеструшек и серебристый петух, истинный горец, желтоглазый и горбоклювый. Заметив нас, он в два резвых взмаха взлетает на край частокола, кричит оттуда победно и бесспорно, так, что и не возразишь — цух-ру-ху, цух-ру-хууу! — Ишь, — только и нахожу, что ответить ему я.— И не говори! — вторит сестра.Который день грежу жилищем Хоббита. Пристаю к отцу с расспросами.— Пап, узнай, вдруг он продаётся?— Ай бала, какое продаётся? Там мать с сыном живут, ей под сто, ему под восемьдесят, но они кого угодно переживут. И вообще, зачем тебе этот дом, там одни шизофреники.— А я чем хуже?— Балбеска!А вы думали. Конечно балбеска.
Рядом со старым рынком пристроился дом с высоким шушабандом, каждое окошко — образ и подобие неба. Какое-то время завороженно наблюдаем, борясь с искушением сфотографировать — всё одно красоту не передать, а какой смысл множить беспомощное, но потом всё-таки сдаёмся, достаём телефоны. — Это вы меня снимаете? — подаёт голос кругленькая глазастая старушка. — Нет, окна. — Подождите секунду, — она высовывается по пояс, зовёт-надрывается куда-то вниз, — Олинка, а Олинка! Иди сюда, твою развалюху фотографируют. Небось рушится, потому!— Лучше денег бы на ремонт дали! — слышится из погреба недовольное ворчание. — Откуда у них деньги? Худые, как багдадские сироты. Самим небось есть нечего! — старушка подмигивает нам, радуется своей шутке. — Чьи будете?— Пашоянц будем.— Юрика или Лёвика?— Юрика. — Вот таким его помню, — высунувшись в окно чуть ли не в полный рост, она водит по бедру ребром ладони.— Упадёте! — волнуемся мы.— Упадёт она, а как же! — раздаётся из погреба недовольное ворчание.Сплошное "Не горюй".
На обочине торчат ворота. Без забора. Обходим, едва сдерживая смех. То ли деньги кончились, то ли заморачиваться не стали — раз стоят ворота, значит и дураку ясно, что дальше — чужая территория. Навстречу, весело крякая, семенят утята. Женщина, которая вывела их погулять, рассказывает, как они всем гуртом в крохотную лужу полезли. — Чуть не поубивали друг друга! — разводит она руками. — Видно, пора к речке водить.Из-за ворот вылетают три девочки. Бегут к нам что есть мочи.— Нуник тота, выросли уже утята? — кричит та, что отстаёт.Нуник тота упирается кулаками в бока.— Ай ахчи, сколько можно один и тот же вопрос задавать!? Когда последний раз спрашивали? Час назад?— Ага! (хором)— И что? За час вы думаете они успели бы вырасти???Девочки молча гладят утят. Самая маленькая пытается спрятать своего в карман.— Положи откуда взяла, — добродушно одёргивает её Нуник тота и оборачивается к нам, — они думают — мы детьми не были, все ходы-выходы не знаем.Конечно знаем. Потому к утятам не притрагиваемся. А то вдруг нечаянно унесём. Детство-то до сих пор не отпустило. И вряд ли когда-нибудь уже отпустит.
Вспомнила: в луже на заднем дворе нашего дома роились головастики. Нани нам объясняла, что они когда-нибудь превратятся в лягушек и ускачут к реке. «Если кто-то их не выловит и не отправит на тот свет раньше времени», — со значением говорила она, сверля суровым взглядом переносицы моих младших сестёр. Мою переносицу не сверлила, я вчера на веранде с гусеницей переговоры вела. — Наша Наринэ — совсем другая девочка, — озабоченно приговаривала нани и смотрела на меня, как на дурочку. Ну вы поняли.
Хочу себе дом, как хоббитово жилище. Чтоб увитая виноградом веранда, каменные стены открытой кладки, огород с ладошку — в три жалкие грядки всякой зелени, ну и малинник, чтоб плодоносил до самого хриплого декабря: собрал горсть ягод, сварил кофе, отрезал кусочек гаты, расположился на скамейке, укутавшись в тёплую шаль… На дне ущелья шумит синяя речка, ветер играет со скрипучей створкой окна — захлопнет-опять отворит, в шушабанде отражается стираный-перестираный подол ветхого неба, пора уже латать, а руки всё никак не дойдут. — Построю такой дом, буду жить и работать в своё удовольствие, — говорю Сонечке.— Знатной старухой будешь, — окидывает оценивающим взглядом меня она, — высокая, носастая, в длинном платье, в шерстяных носках. Проснёшься утром, полезешь в телефон — читать отзывы к своему посту, — здесь она переходит на дребезжание, передразнивая древнюю меня, — вуууй, ты посмотри какой коммент этот негодник оставил, пусть моя земля будет на твоей голове, бессовестный! Ага, а этот меня хвалит, сейчас лайкну. Смеёмся — взахлёб. Берд — то благословенное место, где нам позволено быть счастливыми безудержно и навсегда.
greenarine.livejournal.com
