КомпьюАрт. Разворот журнала vogue

Vogue, история легенды : Фотожурнал

Vogue, история легенды

Первый Vogue увидел свет в 1892 году, как журнал для состоятельных жителей Нью-Йорка. Выходил он еженедельно, а основали Vogue  Артур Тюрнюр да Гарри Маквикар. Первый в новом журнале работал в качестве издателя, а Гарри - арт-директора. Изначально журнальчик выпускался на 16 страницах, напечатан был в хорошем качестве, с великолепным оформлением. Один номер стоил 10 центов. В 1909 году Конде Монтроз Наст купил Vogue и положил начало издательскому дому Condé Nast Publications. После смены владельца журнал в корне изменился: увеличил объем, разукрасил обложку, сменил направление в сторону моды и отказался от литературной страницы. В 1932 на обложке Vogue впервые появилась цветная фотография. С этого времени с журналом начали сотрудничать лучше мировые фотографы. Vogue ввел некоторые новшества в публикацию фотоснимков. Именно в нем впервые стали: помещать фотографии на развернутых страницах, помещать на обложке цветные фотографии, обрезать страницы с фотографиями в край, не оставляя полей. Сейчас журнал выходит в 19 странах и по праву считается журналом номер 1 в мире.

Обложки конца 19- начала 20 века:

1.

2.

Первое десятилетие 20 века:

3.

4.

5.

20-е годы 20 века:

6.

7.

8.

9.

30-е годы 20 века:

10.

11.

12.

13.

14.

1940-е:

15.

16.

17.

50-е года 20 века:

18.

19.

1960-е:

20.

21.

22.

70-е года 20 века:

23.

24.

25.

обложки 80-ых годов:

26.

27.

28.

1990-е:

29.

21 век Voge:

30.

31.

32.

33.

34.

35.

36.

37.

38.

39.

Использованы материалы: http://wiki.wildberries.ru

photo-journal.by

Жизнь после VOGUE | ЖУРНАЛ | Журнал

Альберт Галеев провел три дня в Москве с бывшим главным редактором парижского VOGUE, а ныне — писательницей и актрисой Джоан Джулиет Бак.

Шерстяной смокинг, Ralph Lauren Collection; шелковый топ, Chapurin; золотое колье с бриллиантами, сапфирами, изумрудами и кораллами, Bvlgari; колье из жемчуга и смолы, Chanel; колье из жемчуга и стразов Swarovski  

на кожаном шнурке, Helene Zubeldia.

«Единственное, что люди знают обо мне, это то, что я француженка. Ну да! Я жила во Франции, говорю по-французски, редактировала французский VOGUE. А я — американка. Американка по рождению, француженка по миро­ощущению, англичанка по образу жизни. Капучино с корицей, пожалуйста. И бутылочку Panna». Так, подчеркнуто сухо и одновременно исчерпывающе, шестидесятидвухлетняя миниатюрная брюнетка комментирует мою ремарку о том, что после переезда из Парижа в Нью-Йорк она стала выглядеть еще более по‑французски. На ней черные брюки афгани, тельняшка в тонкую черную полоску. В коротко стриженных жестких волосах — откровенная проседь. За «совиными» очками в черепаховой оправе — глаза цепкие, ироничные и умные. Ее зовут Джоан Джулиет Бак. Для тех, кто начал следить за модой раньше Тави Гевинсон, это имя значит «главный редактор VOGUE Paris второй половины девяностых», самого интеллектуального VOGUE в истории.

В кафе одного из арбатских переулков мы ждем полудня, когда откроется дом-музей Станиславского: вечером Рената Литвинова ведет Джоан за кулисы МХТ, и она хочет настроиться. К тому же Бак сама актриса: из известного широкой публике — сыграла в позапрош­логодней кулинарной комедии «Джули и Джулия» стервозную директрису школы Le Cordon Bleu. В Москве она по заданию американского Condé Nast Traveller, для которого пишет очерки о городах мира. Ей интересно, по-прежнему ли у нас «тот ужасный мэр-реконструктор», отчего в доме Мельникова (она обожает конструктивизм) нельзя сделать музей... «Можно вас процитировать?» — она открывает блокнот. На смену именитой отставнице приходит въедливый и остроумный репортер.

«В 1994-м Джонатан (Ньюхаус, президент Condé Nast International. — Прим. VOGUE) предложил мне возглавить французский VOGUE и дал карт-бланш. Тираж тогда был шестьдесят тысяч экземпляров. Мне поставили задачу, я приняла вызов. Вот и вся история, — пожимает плечами Джоан. — В моей жизни был странный период. Меня бросил бой­френд, была зима, а в тот день вообще шел ужасный снег. Да еще кот сходил в туалет, надо было поменять наполнитель. Я и подумала: „Что, в конце концов, я потеряю, если соглашусь на это предложение?!“  Я не была человеком из мира моды. Все это выглядело сумасшествием. Вообще в первый раз мне предложили возглавить французский VOGUE еще в восьмидесятые. Тогда я только и ответила: „Как вы смеете! Я интеллектуалка!“»

В галерее Ларри Гагосяна в Нью-Йорке, 2010

Рассказ о ее жизни, как принято говорить, мог бы занять почетное место в учебнике по истории культуры двадцатого века. Отец, военный оператор Жюль Бак, — один из основателей Комитета против охоты на коммунистических ведьм в Голливуде наряду с Хамфри Богартом и режиссером Джоном Хьюстоном (он приходился Джоан крестным отцом). Мать, модель Джойс Гетц, дебютировала на Бродвее вместе с подругой по агентству Лорен Бэколл, а перебравшись в Голливуд, ездила с ней смотреть на окна дома Богарта на бульваре Сансет. После замужества занялась дизайном интерьеров, позже возглавляла избирательные штабы кандидатов в президенты Джимми Картера и Джорджа Макговерна.

Говорить на французском, как на родном, Джоан на­училась в три года — Жюль Бак устал от маккартизма и переехал с семьей в Париж. В шесть начала писать пьесы для кукольного театра (к слову, о советском вторжении в Венгрию): отец запретил даже мечтать стать актрисой. Когда девочке исполнилось девять, Баки перебрались в Лондон. «Джоан занималась балетом и успела прочесть всего Шекспира. Она уже тогда была человеком Ренессанса», — вспоминает актриса Анжелика Хьюстон, дочь Джона, с которой Бак выросла.

В свингующем Лондоне Бак приобрела фирменную стрижку каре с косым пробором (ее сделал Видал Сассун). Потом поступила в нью-йоркский Sarah Lawrence College, альма-матер Барбары Уолтерс, Йоко Оно и прочей либеральной американской элиты. В девятнадцать начала­ писать для Glamour рецензии на книжные но­винки, взяв второе имя — Джулиет, в честь пра­бабушки-одес­ситки Юлии Бронштейн. Всего в двадцать три стала редакто­ром отдела культуры британского VOGUE. Была корреспондентом Wo­men’s Wear Daily в Риме и Лондоне, писала колонки для американ­с­кого VOGUE и The New Yorker, обозревала кино в Vanity Fair. «А потом случайно стала законодательницей моды», — смеется Бак.

С Питером О‘Тулом на премьере фильма «Лорд Джим» в Лондоне, 1965; Джоан времен учебы в колледже, конец 1960-х.

До Джоан французс­ким VOGUE три десятилетия правили фотографы: в семидесятые Ги Бурден и Хельмут Ньютон, с конца восьмидесятых — Пат­рик Демаршелье и Питер Линдберг. Бак же стала наследницей неравнодушных к слову главредов VOGUE пятидесятых: американского — Дианы Вриланд, сделавшей имя в колумнистике, и француз­ского — Эдмонды Шарль-Ру, гонкуровской лауреатки и автора одного из лучших жизнеописаний Коко Шанель.

Бак начала с того, что объявила сотрудникам: в жу­р­нале больше не будет фраз вроде «Этой осенью каб­луки засверкали», после чего половина редакции, включая издателя, написала заявления об увольнении. «Французской женщине не нужен журнал, рассказывающий, как надо одеваться. Она и так умеет, — говорит Джоан. — У нее уже есть черный свитер, который вы называете покупкой месяца. Французы — нация интеллектуалов, здесь высокий процент людей с высшим образованием, но главное — они крайне требовательны к тому, что получают за свои деньги, на что тратят свое время. Надо было подняться до этого уровня».

В итоге VOGUE версии Бак примирил тех, кто чтение глянца считал уделом провинциальных глупышек, и тех, кто жил по модным журналам, как по Библии. Не потому ли Бак понравился фильм «Дьявол носит Prada» — его героиня, защищая перед друзьями любимый Runway, говорила словно о баковском VOGUE: «То, что журнал модный, не означает автоматически, что он глупый. У нас пишут о СПИДе в Африке, насилии в семье, подростковой наркомании».

При Бак количество текстов в VOGUE выросло в три раза. Появилась регулярная рубрика «Философия», где на вечные вопросы отвечали, обращаясь к опусам Спинозы, Платона и Канта. Но главной революцией стали рождественские номера. «В VOGUE была традиция — их приглашенными редакторами становились прославленные фэшн-персоны: дизайнеры, супермодели — друзья, в общем. Те вываливали на страницы журнала свои детские фотографии, источники вдохновения, дорогие сердцу фотосессии, сопровождая их трогательными подписями. А я решила отдавать декабрьские номера тем, кто писал и работал для нас весь год — нашим авторам. Это была награда профессионалам за их труд».

Обложки рождест­венских номеров Vogue времен Бак: «Кино», 1994, «Мода и нау­ка», 1998 и юбилейного «Семьдесят пять лет французского Vogue», 1995.

Первый такой номер, де­кабрь–январь 1994/1995, Бак посвятила столетию кинематографа и поместила на обложку черно-белую фотографию Марлен Дитрих. Потом сделала музыкальный номер, следом — «Моду и арт», со съемками, вдохновленными Родченко, Маяковским, Оскаром Шлеммером и Джексоном Поллоком. А последний рождественский номер, отредактированный Бак, в конце 2000 года стал справочником «Кто есть кто» в театре рубежа веков.

Но лучше всего подход Джоан иллюстрируют «научный» и «любовный» номера. Первый, под названием «Мода и наука. Архивы будущего», Джоан выпустила в 1998 году. В нем были не только ожидаемые от такого рода выпусков съемки футуристических нарядов в постапокалиптичес­ком антураже — журнал интервьюировал французских палеонтологов, квантовых физиков, историков математики. Ботаник рассказывал об особенностях выращивания висячих садов, профессор Института Пастера — об устройстве головного мозга с томограммами в качестве иллюстраций. Вместо путешествий по лазурным берегам корреспонденты отправились в высокогорные обсерватории, на борт полярного атомохода, в центр ядерных исследований и на космодром «Байконур». Отдельное портфолио было посвящено фракталам — оказалось, что на глянцевых страницах они выглядят не хуже принтов Emilio Pucci и Etro, а рубрика «Еда» — рецептам молекулярной кухни.

«Никто до сих пор не понимает, как мне разрешили такое сделать, — смеется Джоан. — Я в том числе. Но возникла идея, я, как всегда, созвала редакцию, рассказала. И все, как всегда, были недовольны. А после ко мне подошла редактор моды Каролин ван дер Ворт и сказала, что она — бакалавр математики. Потом стилист Дельфин Треантон оказалась физиком. Окончательно меня убедил в том, что наука не далека от моды, фотограф Эрик Траоре: этот молодой человек с дредами, представьте, тоже окончил физфак. Вот мы вчетвером и сделали этот номер».

В роли мадам Брассар в «Джули и Джулии», 2009

Новый миллениум французский VOGUE встретил с обнаженной моделью Евой Нилтовой в образе Евы на облож­ке и темой «Любовь». «Когда французы говорят amour, они имеют в виду физическую любовь, — говорит Джоан. — Я, озвучивая тему на редколлегии, думала о чувстве любви. А все решили, что мы будем делать номер о сексе. Так что вместо херувимов в съемках были модели в чулках, бандаже и с раздвинутыми ногами. Любопытно: я решила опубликовать одно из любовных писем Жорж Санд. Вроде романтичная целомудренная эпистола, но если вчитаться, разглядеть смыслы, получается чистейшая порнография».

Но даже при этом Бак осталась собой: ту самую съемку с раздвинутыми ногами она сопроводила цитатами из Паскаля, Софокла и Шарлотты Бронте. Одна из главных статей номера вообще выглядит диссертацией по культурологии — в ней исследуется эротическая составляющая лабиринтов с подробным разбором мифа о Минотавре и эпилогом из Вольтера.

Такой подход Париж принял на ура — тираж журнала вырос почти вдвое. Юджиния Мелиан, в середине девяно­стых агент фотографа Дэвида Лашапеля, вспоминает: «Когда называли имя Джоан, первое, что говорили мне люди — что она чертовски умна, утонченна и блестящий мастер слова. Когда я повела Дэвида к ней знакомиться, у меня коленки дрожали. А она оказалась напористой, яркой, с блестящим чувством юмора — и на удивление свойской. Тут же предложила ­Дэвиду его первую работу — съемку для сентябрьского номера, посвященного Haute Couture». Сейчас Мелиан — продюсер телешоу The Modern о буднях парижской модельной школы, в котором Бак начнет сниматься осенью в роли директрисы. «Когда я два года назад начала работать над сюжетом, я сразу вспомнила о Джоан. ­Нужно было не высмеять мир моды, как это сделал ­Роберт ­Олтмен в „Прет-а-порте“, а показать его остроумно и глубоко. Никто лучше Джоан с этим не справился бы».

В роли богачки-экспатки миссис Прест в инди-экранизации «Писем Асперна» Генри Джеймса, 2010;

Сегодня VOGUE Бак не то что не читает — даже не листает. «Карин (Ройтфельд — преемница Джоан на посту главного редактора. — Прим. VOGUE) присылала. Но это сложно — читать журнал, который ты когда-то редактировала. Начинаешь думать, что бы ты сделала по‑другому. А я не хочу втягиваться. Я устала от моды. Люди в мире моды — закрытые, всегда настороже и на нер­вах. ­Однажды я прочла блистательнейшую книгу Сьюзи Менкес и так расчувствовалась, что написала ей полное комплиментов письмо. А она мне ответила очень сдержанно: „Тебе нравится? Ну-ну“. Понимаете, она сделала такую работу и не готова принять восторг за чистую монету! Уходя из VOGUE, я решила, что буду счаст­ливой. Мне ­надоело — чувствовать себя несчастной, причем без какой бы то ни было причины».

Уволившись в 2001 году, она переехала в провинциальный Санта-Фе в штате Нью-Мексико и занялась театром, училась импровизировать на сцене и начала снова писать пьесы (в том числе о занимающей ее герцогине Виндзорской). Тогда же она отдала большую часть гардероба Институту костюма нью-йоркского музея Мет­рополитен, потому что «нет ничего грустнее, чем бывший главред VOGUE, который носит одежду десятилетней давности». «Я вообще хотела отдать все. Но Гарольд Кода (директор Института костюма. — Прим. VOGUE) пришел ко мне домой, посмотрел и сказал: „Так, Chanel, Yves Saint Laurent, Chanel, Yves Saint Laurent... Милая, у нас полно и того, и другого. Есть что‑то поострее?“  Пришлось отвести его в „японский“ угол гардеробной. Теперь у меня больше нет винтажа Comme des Garçons. А я их одежду очень любила».

У нее мало вещей из девяностых. «Мода тогда была плохая. Выбор был между черным плиссе из нейлона одного бельгийского минималиста и серым плиссе из полиэстера другого бельгийского минималиста. Жакеты Тьерри Мюглера смотрелись хорошо только застегнутыми. А вот жакеты Аззедина Алайи я любила, но не платья, за которые его боготворили. Хотя... Томас Майер в Hermès делал хорошие вещи, Том Форд в Gucci и Yves Saint Laurent. И конечно, Карл».

С Карлом Лагерфельдом, 2005; с главными редакторами британского и американ­ского VOGUE 

Александрой Шульман и Анной Винтур, 1998;

Лагерфельда Джоан называет гением: «Он первый из дизайнеров начал работать сразу на несколько марок и для каждой делал разные, не повторяющиеся коллекции. А вот в одежде Гальяно я никогда не чувствовала себя хорошо. Потому что он не умеет кроить плечо. Понимаете, в силуэте часть от проймы рукава до ворота — самая важная. Если она хорошо скроена, вещь сидит. Если плохо, то вся вещь плоха. Только Шанель, Сен-Лоран, Лагерфельд и Соня Рикель умели скроить плечо идеально. Рикель я вообще считаю лучшим современным дизайнером, хоть она занимается модой уже полвека. О молодых моделье­рах я не говорю — я их не знаю. Так вот — о рикелевских свитерах я мечтала еще в шестидесятые, когда была школьницей. Потом с удовольствием носила ее костюмы, платья. Она — Шанель нашего времени».

Теперь Бак платья не носит: «С платьями надо носить каблуки. А тогда надо ходить медленнее или пользоваться машиной. А я хожу быстро и обожаю ходить пешком. К тому же платья и каблуки надо носить, если у тебя красивые ноги. А у меня уже не очень». Оттого у нее в вечернем гардеробе — смокинги Armani, в дневном — пальто Hermès майеровских лет («верхняя одежда Hermès — это то, что не выбрасывают»), пиджаки Prada и десять пар просторных черных брюк — все марки Nu, в магазин которой она случайно зашла, когда приехала в Стамбул писать очередной очерк. «Купила четыре пары, теперь мне их возят — друзья. С тех пор как я стала актрисой, ношу ­только брюки и майки — не в Alaïa же мне валяться на полу на репетициях! Одеваться надо либо для того, чтобы ­подчеркнуть свой статус, либо для того, чтобы ­нарядиться», — убежде­на Джоан.

Статусом актрисы и репор­тера-джетсеттера она объясняет и то, что носит исключительно бижутерию (Kenneth Lane, Chanel, традиционную индейскую из серебра): «Украшения должны делать вас счастливыми, а от драгоценностей одни проблемы: нужно хранить их в банке, если надела — ходить с охраной. А я в театр хожу по вечерам и домой возвращаюсь на метро. К тому же, чтобы собирать драгоценности, надо, чтобы в твоей жизни были богатые мужчины. А у меня это никогда не получалось».

Говоря это, Бак достает из сумки пояс от радикулита из собачьей шерсти: купила на Арбате для бойфренда. «Ему пятьдесят, он художник-мультипликатор. А это значит три тысячи кадров, нарисованных от руки. Рисует он стоя, так что к концу дня не разгибается». Себе на измайловских развалах Бак приобрела охотничье-сторожевой тулуп из нестриженой овчины, 1978 года производст­ва, как гласит чернильный штамп на подкладке карма­на. «Это очень по-русски, разве нет? Вот бы еще купить шапку-пирожок. Знаете, я тут прошлась по Кузнецкому Мосту. У вас отличные концепт-магазины русских дизайнеров: Viva Vox, Chapu­rin, Alexander Terekhov. Но потом я зашла в бутики иностранных марок. Это кошмар! То, что выбирают для Москвы ваши байеры, уму непостижимо!»

Мы входим в ГУМ. «В 1989 году, когда я приехала в Москву в первый раз, обозревать кинофестиваль для Vanity Fair, тут продавались только серые носки и макароны, — говорит она, проходя мимо бутика Burberry. — О! Я вам сейчас такое покажу!» Джоан достает из кошелька пожелтевшую черно-белую фотографию: она на фоне панно с портретом генсека Горбачева. Зачем она носит ее с собой? Ностальгирует по тому времени, когда стилисты еще не правили журналами, в моде были все оттенки черного, а Париж лежал у ее ног? «Бог с вами! Все меняется, и это хорошо. Вот в Москве теперь, посмотрите, двадцатилетние девушки водят Bentley. Вы, кстати, видели где-нибудь в мире ­бе­лые Bentley? Я только тут, у вас, впервые увидела. Всегда думала, что ­Bent­ley должны быть серебристыми или голубыми. О чем это я? Да. Если я по чему и скучаю, так это по Нью-Мексико. По пейзажам, по своему дому с солнечными панелями. Он смотрел на гору Санта-Фе, где шесть месяцев в году лежит снег. Но солнечного тепла хватало, чтобы согревать дом даже зимой — кроме дней, когда шел снег. Если он шел и на второй день, мы с бойфрендом собирались и уезжали в отель. Вот по такой милой жизни я скучаю в своем лофте на 42-й улице в квартале от Гудзона».

Джоан делает последние фотографии на айфон перед тем, как мы поедем с ней в Домодедово. По пути домой ей надо заскочить в Лондон, чтобы сделать репортаж про местного мэра, музеи и жизнь улиц. Через неделю в Москву приедет ее напарник-фотограф и пройдет по тем же местам, чтобы сделать профессиональные фото. «К вопросу о ностальгии. В восьмидесятые мы с Хельмутом Ньютоном делали материал о Праге. Тогда он поехал первый, чтобы выбрать самые живописные места, а я потом ходила по ним и описывала. Так вот, он съездил и привез фотографии, кажется, всех стриптиз-клубов и борделей Праги. При всем уважении к Хельмуту, сейчас куда более приличное время. Вот только ни мода, ни люди меня больше не интересуют».

www.vogue.ru

Арт-директора, которые потрясли мир

1 - 2004

Маргарита Григорян

Алексей Бродович

Мехмед Феми Ага

Сипэ Пинелес

Яркие иллюстрации, большие цветные фотографии и оригинальная типографика — непременные атрибуты дизайна современных модных журналов. Однако так было не всегда. А положили начало этому стилю журнального дизайна несколько талантливых арт-директоров прошлого столетия. О них и пойдет речь в этой статье.

Алексей Бродович

Этого человека по праву называют одним из самых авторитетных журнальных дизайнеров прошлого века. Работая арт-директором в журнале «Harper’s Bazaar», он оказал сильное влияние на развитие журнального дизайна и искусства фотографии. Его новаторский подход к дизайну перевернул с ног на голову представления о том, как должен выглядеть модный журнал. Он воспринимал журнальную страницу не как чистый лист бумаги, а как трехмерное пространство, открывающее безграничные просторы для творчества. Период, когда Алексей Бродович был арт-директором журнала «Harper’s Bazaar», называют золотым веком этого издания.

Алексей Бродович

 

Алексей Бродович родился в России в 1898 году в семье известного врача. Родители надеялись, что он поступит в Академию художеств в Петербурге. Но судьба распорядилась иначе: один из самых знаменитых дизайнеров ХХ века так и не получил высшего образования. Когда Алексею исполнилось 16 лет, он убежал на фронт, но был немедленно возвращен домой и вопреки своей воле отправлен в военное училище. Закончив его, Бродович поступил на службу в кавалерию. В 1920 году семья Бродовичей иммигрировала в Париж.

Оригинальное расположение текстовых блоков — визитная карточка Алексея Бродовича, создавшего этот разворот «Harper’s Bazaar»

 

Дизайнерская карьера Алексея Бродовича началась в 1924 году. Тогда постер художника, созданный им для благотворительного мероприятия, был выбран организаторами из множества других работ, включая и постер Пабло Пикассо. Сразу после этого события Бродович стал востребованным дизайнером во многих областях. Он занимался дизайном текстиля, ресторанных интерьеров, постеров, витрин магазинов и даже ювелирных изделий.

Разворот журнала «Harper’s Bazaar» с динамичными цветными иллюстрациями

 

В 1930 году Бродович получил предложение от руководства Школы индустриального искусства г. Филадельфии основать факультет рекламного дизайна. Здесь Бродович занимался преподавательской деятельностью, совмещая работу с многочисленными дизайнерскими проектами, которые он выполнял как свободный художник. Алексей Бродович одним из первых начал преподавать искусство дизайна и фотографии как профессиональные предметы. Его уроки повлияли на многих ведущих фотографов и дизайнеров того времени.

В 1934 году Кармель Сноу, редактор журнала «Harper’s Bazaar», увидел работы Бродовича и немедленно пригласил его на пост арт-директора издания. Так начался период, про­длившийся 25 лет, в течение которого были перевернуты устоявшиеся понятия о журнальном дизайне.

Обложка «Harper’s Bazaar», созданная Бродовичем

 

К началу 50-х годов у Бродовича окончательно сформировался индивидуальный дизайнерский стиль. Он задавал баланс странице, сочетая текстовые блоки и фотографии с большим количеством свободного белого пространства, которое сейчас принято называть «воздухом». Однако, несмотря на то, что все его работы безошибочно узнавались во всем мире, он никогда не стремился создать формулу успешного дизайна. Бродович говорил, что нет единого рецепта хорошего журнального дизайна. Он считал, что главное — чувствовать баланс. «Дизайнер должен вести себя просто с хорошими фотографиями, но должен уметь выполнять акробатические трюки, когда фотографии плохие», — говорил он.

Бродович привил американцам вкус к европейскому авангарду, заказывая работы ведущим европейским художникам, иллюстраторам и фотографам, в числе которых были Ман Рэй, Сальвадор Дали, Генри Картье-Брессон и др.

Бродович редко занимался версткой сам. Он, подобно дирижеру, задавал настроение. Чаще всего он становился посередине комнаты с ножницами в руках, вырезал необходимые элементы дизайна страницы и приклеивал их как попало на лист бумаги. А другие дизайнеры потом выравнивали фотографии и текстовые блоки.

Помимо успешной работы в «Harper’s Bazaar», Бродович занимался своим собственным проектом — журналом «Portfolio», посвященным графическому дизайну и всему, что с ним связано. И хотя свет увидели только три его выпуска, они оказали большое влияние на журнальных дизайнеров того времени и по сей день считаются шедеврами графического дизайна.

В 1958 году Бродович ушел из «Harper’s Bazaar». Однако работа всегда была для него смыслом жизни, поэтому, оставив журнал, он впал в глубочайшую депрессию, начал пить, а затем попал в психиатрическую лечебницу. Бродович так и не смог вернуться к любимой работе. В 1966 году он возвратился во Францию, где и умер в 1971-м.

Мехмед Феми Ага

Дизайнер Мехмед Феми Ага прославился как арт-директор трех популярнейших глянцевых журналов: «Vogue», «Vanity Fair» и «House& Garden». Он был непревзойденным мастером баланса, тонко чувствовал дизайн макета и обладал изысканным, утонченным вкусом. Но даже не это, а именно его отношение к работе сделало Ага столь значимой фигурой в журнальном дизайне ХХ века. Он виртуозно сочетал в своей деятельности прагматизм издательского бизнеса и свободу творчества, создавая шедевры мирового уровня.

Разворот «Vanity Fair» работы Ага поражает своей оригинальностью

 

Ага родился на Украине в 1896 году. Образование будущий дизайнер получил в Киеве и Париже. Поработав в немецком журнале «Vogue» в Берлине, Ага получил приглашение в 1929 году переехать на работу в США. Внимание на него обратил не кто-нибудь, а магнат издательского дела Конде Наст, владелец издательского дома Conde Nast, которому принадлежали журналы «Vogue», «Vanity Fair», «Hou­se&Garden» и многие другие. Сотрудничая в американском журнале «Vogue», Ага доказал, что дизайнер и арт-директор являются полноправными членами редакторского коллектива. Очень скоро Ага был назначен также арт-директором журналов «Vanity Fair» и «House&Garden».

Обложка «Vanity Fair», созданная Ага

 

Ага во многом был пионером: он не только придерживался революционных взглядов на соотношение дизайна и содержания, но и первым начал использовать в макетах гротескные шрифты и двухцветные фотографии. К своим подчиненным Ага относился строго: он стремился заставить каждого сотрудника работать по максимуму, чего бы это ему ни стоило. Часто он отправлял своих дизайнеров в музеи: освежить голову и почерпнуть вдохновение в работах великих мастеров.

Фотография, сделанная Мехмедом Феми Ага. Ага был еще и талантливым фотографом

 

Когда Ага был арт-директором журналов «Vogue», «Vanity Fair» и «House&Garden», в традиционном журнальном дизайне многое изменилось. Типографика была максимально упрощена, заголовки и текстовые блоки стали располагаться в любой части страницы. Иллюстрации уступили место фотографиям, которые теперь занимали больше места на странице. Появилось больше свободного пространства («воздуха») на полосе, чисто декоративные элементы сменились функциональными, а поля стали шире.

Мехмед Феми Ага

 

Подобно Алексею Бродовичу, Ага привлекал к сотрудничеству в журналах известнейших художников, фотографов и иллюстраторов своего времени. Он показал американским читателям картины Анри Матисса и Пабло Пикассо задолго до того, как они появились на страницах других американских изданий.

В 1930 году, будучи арт-директором культового американского журнала «Vanity Fair», Ага впервые использовал двухстраничный разворот, а двумя годами позже стараниями дизайнера журнал «Vogue» впервые вышел в свет с цветной фотографией на обложке.

Через год после смерти Конде Наста, главы издательского дома, Ага покинул компанию и стал свободным художником.

Сипэ Пинелес

Дизайнер Сипэ Пинелес стала первой женщиной, принятой в нью-йоркский клуб арт-директоров. И она по праву заслужила эту высокую честь: работая долгие годы в сфере журнального дизайна, Пинелес проявила себя как исключительно талантливый арт-директор, обладающий непревзойденным чувством стиля. Ее яркий, динамичный стиль журнального дизайна и по сей день вызывает восхищение у многих дизайнеров по всему свету.

Сипэ Пинелес

 

Пинелес родилась в 1910 году в Вене. В 1923 году ее семья переехала в Нью-Йорк, где Сипэ и получила образование. Уже в раннем возрасте она проявляла интерес к искусству, в частности к дизайну. Однако найти работу после окончания учебы оказалось очень сложно. В течение года Пинелес рассылала свое портфолио по различным организациям и получала восхищенные отзывы и приглашения на встречу. Но стоило работодателям увидеть, что автор портфолио — женщина, как они тут же теряли к ней интерес. Наконец, ей удалось устроиться на работу в дизайнерскую организацию Contempora, берущуюся за любые проекты: от разработки дизайна простого кофейника до оформления масштабных мероприятий.

Работы Пинелес, сделанные для Contempora, заметил все тот же магнат Конде Наст. Он пригласил ее на работу дизайнером в журналы «­Vogue» и «Vanity Fair». Там под руководством Мехмеда Феми Ага Пинелес обучалась мастерству журнального дизайна. Ей повезло с учителем: Ага сделал Пинелес настоящим профессионалом своего дела. Позднее она с восхищением отзывалась о своем учителе, говоря, что именно благодаря ему она поняла, каким должен быть хороший арт-директор.

Обложка журнала «Charm», созданная Сипэ Пинелес

 

Уроки Ага не прошли даром: в 1942 году Пинелес была назначена арт-директором журнала «Glamour», став первой женщиной в истории Америки, занявшей должность арт-директора в ориентированном на массового читателя издании.

Во время Второй мировой войны Пинелес вместе с мужем переехала в Париж, где работала над женским журналом. После окончания войны Пинелес стала арт-директором журнала «Seventeen», издававшегося к тому времени уже три года. Этот журнал был смелым проектом журналистики, так как был ориентирован на доселе неизведанную читательскую аудиторию — девушек-тинейджеров. В «Seventeen», в отличие от других изданий, к читательницам обращались как к серьезным, взрослым людям, а не как к глупым подросткам. Желая поддержать стремление журнала наставлять юных девушек и прививать им хороший вкус, Пинелес заменила сентиментальные картинки в журнале на работы лучших художников того времени.

После трехлетнего сотрудничества в «Seventeen» в 1950 году Пинелес сменила работу  — она стала арт-директором журнала «Charm», адресованного работающим женщинам. В этом журнале она большое внимание уделяла съемкам для рубрики «Мода». Ее фотосессии делали привлекательной повседневную одежду, избегая избитых приемов создания гламурности.

Уйдя из «Charm», Пинелес некоторое время работала арт-директором журнала «Mademoiselle». В 1961 году она стала независимым консультантом по дизайну и занялась преподавательской деятельностью. На протяжении 25 лет Пинелес преподавала в Парсонской школе дизайна в Нью-Йорке. В 1970 году она стала арт-директором всех изданий университета, а позже, в 1983 году, в университете была назначена стипендия, названная в ее честь.

КомпьюАрт 1'2004

compuart.ru

---

Смотрите также

• 
  Журнал труды ниир
• 
  Журнал современная усадьба
• 
  Журнал россия 4d
• 
  Журнал настольный календарь
• 
  Журнал лидерного бурения
• 
  Журнал forbes kazakhstan
• 
  Живой журнал интересное
• 
  Posta magazine журнал
• 
  Forbes kazakhstan журнал
• 
  Elle france журнал
• 
  Car mechanics журнал