Актуальный выпуск от 06.2017 - том 21 выпуск 2(PDF). Журналы интеллектуальные

Журнальный зал: Неприкосновенный запас, 2002 №6(26) -

Интеллектуальный форум. №1 — №10. 2000 — 2002.

Логос. №1 (32). 2002.

Логос. №2 (33). 2002.

Отечественные записки. №7 (8). 2002.

“Еще один серьезный журнал. Зачем плодить издания, которым не найдется места на прилавке, к чему сеять новые зерна в поле, где годами стоят несжатыми “Вопросы философии”, “Вопросы литературы”, “Химия и жизнь”, успехи различных наук?”. Этими словами открывается первый номер “международного журнала” “Интеллектуальный форум” (“ИФ”). Подобный, вполне ожидаемый вопрос, действительно, может задать себе человек, впервые открывший “ИФ”, свежий номер “Отечественных записок” или последние два номера (№1, №2) журнала “Логос”. Эти издания, каждое из которых по-своему отвечает на вопрос “зачем”, можно объединить не только довольно расплывчатым определением “серьезный” или “интеллектуальный” журнал. Гораздо важнее, что несмотря на резкое своеобразие этих “серьезных журналов” они связаны единой установкой, общим представлением о “целях и задачах”.

Первый номер журнала “ИФ” появился в мае 2000 года. На сегодняшний день вышло десять номеров (журнал выходит один раз в три месяца). В программной статье первого номера редакция журнала (главные редакторы — Елена Пенская, Марк Печерский) указывает на необходимость “воссоединения специальных знаний с нашими заботами и проблемами”. “Отметим, что речь идет не о популяризации достижений науки и культуры, не о диалоге академика с домохозяйкой, а о public philosophy. К сожалению, мы вынуждены употребить это английское выражение, потому что аналога ему в русской культуре нет”. Последнее замечание крайне характерно для “ИФ”: как правило, костяк каждого номера составляют именно переводы — переводы статей-рецензий из американских и английских журналов The New Republic, The New York Review of Books, London Review of Books, The New Yorker, выполненные, в частности, такими переводчиками, как Виктор Голышев и Григорий Дашевский. При этом материалы, составляющие сборник, совершенно различны — не частый случай, когда под одной обложкой можно найти краткий очерк истории парижской канализации и статью под названием “Суровый восторг. Митнагдим и хасиды: теологическое противоборство двух течений в иудаизме”. И это соседство отнюдь не случайная оплошность редакции, а след определенной продуманной журнальной стратегии. Так, в третьем номере вы найдете статью Тони Джадта “Холодная война: архивы и история, факты и знания”, заметку Джона Ланчестера о суде над компанией “Майкрософт” и очерк Марка Белкина о древнекхмерском храме Байон. Нередко, впрочем, в одном номере появляются маленькие тематические блоки — две-три статьи, рассматривающие схожие проблемы. Так, например, в шестом номере вы найдете две статьи о современном положении США в мире, в восьмом — две статьи о Британских островах и две о проблемах современных корпораций, в десятом — две статьи о проблемах фермеров (одна из них открывается словами “Фермеры видят мир не так, как другие”) и т.д. Самый цельный номер, пожалуй, девятый, почти исключительно посвященный религиозной проблематике. В него вошли статьи “Непреходящая Византия”, “Человек Православный и Homo Catholicus”, “Мусульманская Реформация” и другие. Впрочем, ни о какой внутренней связи между этими материалами говорить не приходится, да и уже из названия этих статей становится понятно, что какое бы то ни было объединение по тематике в “ИФ” достаточно условно. Между тем, различны не только темы и подходы, представленные в материалах журнала, но и качество статей. Подчас эти статьи — не более чем развернутые рецензии англоязычных авторов на американские и западные книжные новинки, представляющие собой не более как пересказ того или иного издания. Либо, напротив, это вполне новаторские статьи, как например, очерк Лешека Новака “Что происходит в Польше” (№ 5) или статья Алана Вулфа “Революция, которой не было. Почему консерватизм в долгу перед либерализмом” (№ 8) или “Размышления о самосознании лингвистов и филологов (этические аспекты)” Ревекки Фрумкиной (№ 3) — статья, которую вместе с работой Сергея Зенкина “Наследники структуралистского Просвещения” (№ 2), на сегодняшний день можно назвать, пожалуй, главной удачей “ИФ”. То, что подобное многообразие, от которого в какой-то момент начинает рябить в глазах, действительно, сознательная установка редакции, становится очевидно благодаря редакторскими вступлениям, открывающим каждый новый номер “ИФ” и призванным, по-видимому, придать связность материалам и цельность изданию. Основное стремление этих редакторских “эссе”, с одной стороны, показать актуальность той или иной статьи, а с другой — объяснить, что информационная сторона публикуемых работ не так уж важна, так как “журнал адресован любому думающему человеку, уважающему сложность мира — своего и чужого”. Показывая читателю под каким ракурсом имеет смысл читать материалы номера, редакция замечает: “В эту удивительную эпоху каждый из нас свободен в меру собственного разумения собирать из мировой мозаики собственную картину мира” (№ 2). Именно такую мозаику и представляет собой всякий раз номер журнала, а читателю всякий раз будто предлагается своеобразный пазл, игра — в “меру собственного разумения” сложить различные фрагменты в одну картинку. Именно таким образом — через совместный поиск (редакцией и читателем) связи между различными явлениями, через демонстрацию всего разнообразия интеллектуальной жизни журнал стремится соединить “специальные знания с нашими заботами и проблемами”.

“Поискам бесконечных связей всего во всем, собиранию обращающихся в мировом интеллектуальном сообществе идей, восстановлению нормального кровообращения в культуре посвящен новый журнал”. Эти слова редакторов издания (№ 1), с одной стороны, объясняют своеобразие издания, однако могут вызвать и определенное недоумение — зачем вместо того, чтобы все это разнообразное “сообщество идей” стараться привести в более или менее четкую систему, увеличивать хаос, и вместо того, чтобы делать связи внутри этого “сообщества” как можно более прочными, превращать это самое сообщество в бездонное блюдо с винегретом.

Совсем другое отношение к материалу — в журнале “Отечественные записки”, уже не раз рецензировавшемуся на страницах “НЗ”. Свежий номер “О.З.” (№7 (№8)), озаглавленный “Блеск и нищета российской науки”, посвящен понятию науки и всему, что с нею связано. “Что, собственно говоря, такое наука вообще и отечественная наука в частности? Как она организована? Можно ли без нее прожить? Как соотнести затраты на науку и итоговую прибыль?”. Эти и ряд других вопросов ставит перед авторами номера и его читателями редакция журнала. И здесь журнал стремится к абсолютной энциклопедичности, всеохватности в изучении современного (и не только) состояния науки. Рассматривая совершенно различные аспекты проблемы, авторы номера большое значение придают вопросу о соотношении науки и власти, или, вернее, науки и государства. Этому посвящен целый ряд материалов, в частности, во многом полемичная статья Бориса Салтыкова “Реформирование российской науки: анализ и перспективы”, где, с одной стороны, подробнейшим образом анализируется “история вопроса” и описывается “наследство, которое мы получили”, а с другой, дается ряд прогнозов, касающихся будущего состояния российской науки. Заключительный вывод статьи Салтыкова достаточно неожиданный и может вызвать по крайней мере удивление, если не учитывать предложенный автором взгляд на состояние науки: “Увы! Как это ни печально, именно у этой науки (“советской огромной мощной науки 60—70-х годов прошлого века”) в новой экономике России нет будущего. В ближайшее десятилетие страна может позволить себе совсем другую (весьма отличную от советской!) науку — компактную, гибкую, частично ушедшую непосредственно в промышленность, частично слившуюся с образованием”. В статье Владимира Фортова “Отечественная наука в переходный период”, рассматриваются причины “переживаемого нашей наукой кризиса” и делаются вполне конкретные предложения. Например, такое: “Крайне перспективным является усиление научно-технического сектора высшей школы (около 60 процентов кандидатов и докторов наук) путем взаимного сближения с академическими и отраслевыми НИИ”, или такое: “Для этого (для улучшения состояния дел в оборонной науке) целесообразно создать при Верховном Главнокомандующем РФ фонд перспективных оборонных исследований, который курировался бы РАН”. Крайне важно, что эти и другие предложения, сделаны человеком, находящимся “по обе стороны” проблемы — ученым-физиком, состоящим членом Совета по науке и высоким технологиям при Президенте РФ. По этой же причине интересен и диалог социолога А. Бикбова с А.А. Фурсенко, первым заместителем министра промышленности, науки и технологий РФ, посвященный в основном деятельности соответствующего министерства. Во всех материалах так или иначе возникает вопрос о кризисе науки — как отечественной, так и мировой. Как замечает Симон Кордонский в своей статье “Кризисы науки и научная мифология”, “разговоры о кризисе науки не лишены оснований. Но лишь в малой степени они относятся к процессу получения нового знания. Потребность исследования так же естественна, как и другие ценности, воспроизводимые европейской цивилизацией”. Естественен и интерес авторов журнала, стремящегося стать своеобразной энциклопедией, и к другим аспектам “научной проблемы”. Следующие рубрики номера носят вполне “говорящие” названия: “Финансирование науки” (отметим здесь статью Ю. Кузнецова, подробнейшим образом анализирующего российскую систему финансирования науки) и “Организация науки” (в статьях этой рубрики рассматриваются, в частности, следующие вопросы — можно ли и нужно ли существовать науке без государства, как организовать научное сообщество, какая информационная база необходима для развития сегодняшней науки, каким должен быть подход к государственно-технической политике и т.д.). В следующих, более специальных, рубриках речь идет об “истории, мифах и реальности” Российской академии наук и “наукоградов” в контексте современных преобразований. Отдельные статьи посвящены проблеме “утечки мозгов” и возможностям диалога с диаспорой, отдельные — социологии науки. Одним словом, установку на разностороннее изучение проблемы журнал выдержал. Стремление к энциклопедичности доказывает и тот факт, что каждый раздел номера снабжен специальной справкой — списком министров и министерств, перечислением научных организаций, определением основных понятий, которые встречаются в тексте статей и т.д. Открывается же номер заметкой “История понятия “Наука”” (Алексей Муравьев).

Крайне интересны в этом номере и публикации — в частности, сокращенного варианта главы из недавно напечатанной книги философа и футоролога Фрэнсиса Фукуямы “Наше постчеловеческое будущее”, отражающей тревогу автора относительно успехов науки. Кроме того, в номер вошли и материалы, прямого отношения к “Блеску и нищете российской науки” не имеющие. Это статьи, напечатанные “вдогонку” к предшествующим номерам посвящены, с одной стороны, церкви и, с другой, — жизни “новых коробейников” — челноков. Вряд ли имеет смысл сомневаться, что в следующих номерах “О.З.” появятся статьи, посвященные тем или иным аспектам, связанным с проблемой науки и дополняющим рецензируемый номер. А номер этот стремится зафиксировать и проанализировать современное состояние науки, а также обозначить новые проблемы и темы для обсуждения. Характерна при этом и очевидная апелляция журнала к власти. Как отмечается в редакторском вступлении, “именно сейчас власть формулирует для себя, что она хочет от российской науки и как намерена этого добиваться. Иными словами, определяет свою политическую позицию по этому вопросу”. Желание “именно сейчас” вести прямой диалог с властью и реально влиять на научную политику государства придает всему журналу совершенно особое звучание. Однако главная проблема издания, на наш взгляд, в определенной тяжеловесности, в том числе, и в объеме — без сомнения, перед нами журнал, который за один вечер за чашечкой кофе не прочитаешь. Неслучайно редакторское вступление открывается следующими словами: “Уважаемые читатели! У нас нет уверенности, что прошлый, 600-страничный, номер “О.З.” “Пространство России” можно прочитать за два отведенных на это месяца”. Удастся ли за два месяца достойным образом прочитать настоящий, 500-страничный номер “О.З.” неизвестно. Однако пространство для обсуждения и обдумывания создано крайне широкое. При этом “Энциклопедия “Отечественных записок”” продолжается — следующий том будет посвящен армии и военной организации государства.

Последние два номера журнала “по философии и прагматике культуры” “Логос” (№ 1(32), № 2(33)) посвящены гораздо более конкретным проблемам. Так, костяк первого номера составляют материалы о Франце Брентано. Кевин Маллиган исследует вопросы методологии Брентано и особенно пристально оппозицию “точность-болтовня” в контексте его философии. Виктор Молчанов в своих “Двух лекциях о Брентано” рассматривает “исходную и основную проблему феноменологической философии” — постановку проблемы сознания. Проблему сознания, хотя и в другом ключе, разбирает и Роман Громов в статье “Сознание и его части. Мереологическая модель исследования в психологии Ф. Брентано”: “Настоящая работа должна стать, по нашему замыслу, частью серии исследований, посвященных развитию теории частей и целого (мереология) в философии брентановской школы и в феноменологии раннего Гуссерля”. Разбирая указанную проблему мереологии, автор статьи делает и ряд более широких выводов о философии Брентано, центральный же вывод звучит так: “Брентано не сводит психологические законы к законам ассоциации, и связи между частями сознания не рассматривает как отношения каузальной зависимости”. Р. Громов перевел с немецкого и следующую “брентановедческую” статью — статью Дитера Мюнха “Intentionale Inexistenz у Брентано”, посвященную научной психологии Брентано и его книге “Психология с эмпирической точки зрения”. Дополняет это блок, посвященный Брентано, раздел “Публикации”, в котором помещается перевод несколько параграфов третьей части книги Гуссерля “Кризис европейских наук” (пер. В.И. Молчанов), подсвечиваюший другие феноменологические материалы номера. Если перечисленные исследования относятся к области философии, то первые две статьи первого номера — ближе к разговору о “прагматике культуры”. В них речь идет о “картинах мира” — Юрий Тюрин пишет о датской картина мира в перспективе русского восприятия, а Владислав Сафронов-Антономи размышляет уже о русской правовой картине мира, давая своей работе характерное название “Правовое бессознательное”. Статьи о Брентано вошли и в следующий — второй номер “Логоса”. Кроме того, здесь напечатаны две работы посвященные Юргену Хабермасу — одна, разбирающая его концепцию философии языка (М. Соболева), другая — полемику Хабермаса и Фуко в контексте идеи критической социальной теории (Владимир Фурс). Александр Долгин в статье “Прагматика культуры”, отталкиваясь от частного вопроса о категории роскоши, приходит к следующим выводам: “Именно изучение, казалось бы, частной проблемы —ценообразования в искусстве — обещает привести нас к очень значимым открытиям [...] Сегодня, когда на диалектах частных дисциплин уже озвучены разнообразные смыслы и их комбинации, остро ощущается дефицит общего подхода. Культура и всевозможные комментарии к ней скучают без новаций гуманистического толка, теряют интерес к самим себе”. Эта большая статья А. Долгина, пожалуй, один из самых интересных материалов, помещенных в двух последних номерах “Логоса”. Тем беднее, впрочем, на ее фоне выглядят очерки “Четыре клетки” (А. Бренер, Барбара Шульц) и ““Шпионаж” и “насильственная смерть” И.А. Ефремова” (Н. Петров, О. Эдельман), которые не богаты “новациями гуманитарного толка”.

Завершается номер публикацией перевода лекций Ж.-Б. Ботюля “Сексуальная жизнь Иммануила Канта”: “Я надеюсь, что мне удалось показать Вам, что сексуальность Канта коренится не в его жизни, а в его творчестве. Великая афера заключается в том, чтобы противостоять вещи в себе”. Лекции заканчиваются следующей фразой: “Она бы [приятельница Канта Мария Шарлота] могла бы ему [Канту] растолковать, что истиной так же мало обладают, как и женщиной”.

Без сомнения, следует признать, что все три рассмотренные издания состоялись. Вместе с тем, любопытно, что различий между “ИФ”, “О.З.” и “Логосом” не меньше, чем сходств. Это касается, в том числе, и аудитории, к которой обращаются указанные журналы и своеобразной интонации, которая есть у каждого. Любопытно, что все эти издания напоминают полузабытый теперь журнал “Творчество”, выходивший с мая 1918 по апрель 1922 года. Стремление сформировать нового читателя в новой политической и социальной ситуации, “гибридный” характер издания (нечто среднее между толстым и тонким), его просветительско-энциклопедические задачи, а главное подзаголовок — журнал “литературы, искусства, науки и жизни” — все это напоминает современные “серьезные” интеллектуальные журналы. Ведь главное, что объединяет “ИФ”, “О.З.” и “Логос”, — это желание создать новое культурное пространство и “восстановить нормальное кровообращение в культуре”. И пожалуй, это главный и принципиальный ответ на вопрос “Зачем?”.

Филипп Дзядко

magazines.russ.ru

Журнал "Интеллектуальные системы. Теория и приложения"

Баранович А.Е. Алгебры на индикаторах k-булеанов множеств

Исследуется изоморфизм алгебр на k-булеанах множеств в аксиоматике \[\textit{ZFU}\] и соответствующего им \[\textit{k}\]-гиперпространства индикаторов над \[\textit{GF}\][2]. Оценивается сложность решения задач поиска в \[\textit{k}\]-булеанах множеств. Полученные результаты проецируются на модель \[\textit{k}\]-гиперпространства семиотико-хроматических гипертопографов в аксиоматической системе \[[G]^{1}\]. Последняя положена в основу вычислительной архитектуры ёмкостного паракомпьютера управления знаниями интеллектуальной системы

Ключевые слова: алгебр морфизмы, алгоритмов сложность ёмкостная, алгоритмов сложность операционная, гипертопографы семиотико-хроматические, графов теории обобщения, графов теории однообъектная парадигма, знаниями управление, множеств индикаторы, множеств (- носителей) \[\textit{k}\]-топологизация, множеств \[\textit{k}\]-булеан, множеств \[\textit{k}\]-булеанов индикаторы, паракомпьютер ёмкостной, поиск на множествах, системы интеллектуальные, топологии дискретные с конечным носителем, \[\textit{k}\]-гиперпространство булево

Дергач П. С. О решетке вложения прогрессивных множеств сложности два

В статье приводится результат об описании структуры непосредственного вложения для семейства \[\mathbb P_2\]прогрессивных множеств сложности не выше \[2.\] Приводится полная неизбыточная классификация ребер структуры. При этом возникают 12 типов классификации, для описания которых водятся понятия согласованности, асинхронности, слабой и сильной синхронности пар арифметических прогрессий в натуральных рядах. Такая постановка задачи является новой и ранее никем не исследовалась.

Ключевые слова: прогрессивное множество, арифметическая прогрессия, структура непосредственного вложения.

Ищенко Р. А. Графы групповых автоматов

В работе вводится понятие граф автомата. Рассматривается задача определения принадлежности автомата к классу групповых автоматов по его графу. Приводится свойство графов групповых автоматов. Доказана теорема о существовании группового автомата с графом заданного вида.

Ключевые слова: автомат, граф, групповой автомат.

Калачев Г. В. Оценки мощности плоских схем, реализующих монотонные функции.

В работе доказаны универсальные нижние оценки функции Шеннона мощности плоских схем, а также найден порядок роста функции Шеннона мощности схем, реализующих монотонные функции. В качестве меры мощности рассматривается максимальный потенциал, он равен максимальному количеству выходов элементов, выдающих единицу на заданном входном наборе схемы, где максимум берётся по всем входным наборам. В работе показано, что порядок роста функции Шеннона максимального потенциала для монотонных функций равен \[2^{n/2}/\sqrt[4]{n}\], а порядок среднего потенциала равен \[2^{n/2}/\sqrt[4]{n^3}\].

Ключевые слова: Cхемы из функциональных элементов, плоские схемы, клеточные схемы, потенциал, мощность, функция Шеннона, верхние оценки, нижние оценки, монотонные булевы функции.

Кан А. Н. Вопросы полноты в классе кусочно-линейных непрерывных функций.

В статье рассматривается класс всех двуместных кусочно-линейных непрерывных функций. Доказывается что данный класс лежит в классе согласованных функций. Найден критерый полноты в этом классе.

Ключевые слова: Класс кусочно-линейных функций, класс кусочно-линейных непрерывных функций, класс согласованных функций, класс финитно-параллельных непрерывных функций, функция Хэвисайда, операции суперпозиции, вектор сигнатуры.

Мазуренко И. Л., Петюшко А. А. Метод оптимального нелинейного растяжения симметричных матриц в задачах распознавания

В данной работе рассматриваются матрицы самосравнения одномерного сигнала (в частности, речевого). Предлагается метод нелинейного растяжения этих симметричных матриц для нахождения оптимального расстояния между ними в смысле похожести сигналов.

Ключевые слова: одномерный сигнал, матрица самосравнения, нелинейное растяжение.

Носов М.В. Об аналитическом представлении функции сложности минимальной схемы в базисе из штриха Шеффера.

В работе представлены формулы промежуточного типа, задающие сложность минимальной схемы, в базисе из штриха Шеффера.

Ключевые слова: сложность минимальной схемы, штрих Шеффера.

Микин В.А., Постнов С.С., Смирнов Е.В. Анализ цифровых изображений на основе формализма теории многих взаимодействующих частиц

В данной работе предложена модель цифрового изображения как динамической системы взаимодействующих частиц. На основе этой модели построен алгоритм анализа цифровых изображений. Исследован характер преобразования изображений в зависимости от типа потенциала взаимодействия и выбора основных параметров модели.

Ключевые слова: цифровое изображение, потенциал взаимодействия, теория многих частиц, визуальная разборчивость изображений.

В.А. Микин Алгоритм кластеризации последовательности изображений с формированием кластеров на основе опорных триплетов

В данной работе предложен алгоритм кластеризации последовательностей изображений, идея которого заключается в формировании кластеров на основе минимальных трёхточечных симплексов, образованных классифицируемыми данными в многомерном пространстве признаков. Рассмотрены варианты кластеризации в отложенном и псевдореальном масштабе времени.

Ключевые слова: кластеризация изображений, определение смены сюжета, анализ видео, опорные кадры, кластеризация в реальном времени.

Фигурнов М. В., Струминский К. А., Ветров Д. П. Устойчивый к шуму метод обучения вариационного автокодировщика

Вариационный автокодировщик (ВАК) - вероятностный метод обучения без учителя, использующий глубинное обучение. В статье предлагается устойчивый к шуму метод обучения ВАК, основанный на модификации функции правдоподобия. Предлагаются и анализируются две нижние оценки в качестве целевых функций для ВАК. Эффективность метода продемонстрирована в экспериментах с искусственно добавленными шумовыми объектами.

Ключевые слова: обучение без учителя, генеративное моделирование, вариационный автокодировщик, важностно взвешенный автокодировщик, робастность, устойчивость к шуму

Чернов А.В. Об одной модификации быстрого градиентного метода решения задачи энтропийно-линейного программирования

В работе рассмотривается модификация быстрого градиентного метода (БГМ). Показана его прямо-двойственность как способность восстановить решение прямой задачи по решению двойственной. Получены теоретические результаты о его сходимости как для задач безусловной минимизации, так и для задач условной минимизации с линейными ограничениями-равенствами и ограничениями-неравенствами на примере задачи энтропийно-линейного программирования (задача ЭЛП). Доказаны строгая и сильная выпуклость двойственного функционала последней, а также показано, что градиент двойственного функционала удовлетворяет условию Липшица.

Ключевые слова: быстрый градиентый метод, задача энтропийно-линейного программирования, условная минимизация, безусловная минимизация, прямо-двойственные методы.

Балакин Д.А. Порядковое представление распределения меры возможности

В статье исследуется представление упорядоченности возможностей элементарных событий, с точностью до изоморфизма задающее меру возможности, матрицами и функциями попарных сравнений значений возможностей, его свойства и операции над такими представлениями, в частности маргинализация совместного распределения, расчет условного распределения по совместному, экспертное восстановление распределения и принятие оптимальных решений.

Ключевые слова: мера возможности, упорядоченность, представление распределения

Дергач П. С. О покрытиях и разбиениях натуральных чисел, имеющих два последовательных пропуска длины 1

В статье приводится результат о нахождении минимального количества L(n) арифметических прогрессий, необходимых для того, чтобы получить в объединении все натуральные числа, не сравнимые по модулю n с 0 и −2. Здесь n - произвольное натуральное число. При этом прогрессии могут пересекаться. Приводится точное значение для функции L(n), а также конструктивное разбиение этого подмножества натурального ряда на L(n) арифметических прогрессий.

Ключевые слова: натуральный ряд, арифметическая прогрессия, декомпозиция

Иванов И. Е. Оценка длины периода выходной последовательности для автономного автомата с магазинной памятью с однобуквенным магазином

Ранее автор доказал, что автоматные функции с магазинной памятью сохраняют множество периодических последовательностей и привел экспоненциальную оценку удлинения периода при этом. Для автоматов с унарным магазином эту оценку удалось понизить до квадратичной.

Ключевые слова: автомат с магазинной памятью с однобуквенным магазином, детерминированная функция, периодические последовательности.

Калачев Г.В. Оценки мощности плоских схем, реализующих функции с ограниченным числом единиц.

В работе исследуется функция Шеннона мощности плоских схем, которые реализуют функции от \[n\] переменных с ограниченным числом единиц. В качестве меры мощности рассматривается максимальный потенциал. Потенциал схемы на входном наборе равен количеству выходов элементов, выдающих единицу на этом входном наборе. В частности, в работе показано, что если количество единиц функции ограничено числом \[N\], причём \[\log_2 N\asymp n\], то порядок функции Шеннона равен \[N(n-\log_2 N)\]. Также было исследовано поведение функции Шеннона в зависимости от ограничений на расположение входов схемы.

Ключевые слова: схемы из функциональных элементов, плоские схемы, клеточные схемы, потенциал, мощность, функция Шеннона, верхние оценки, нижние оценки, булевы функции.

Комков С.А. Нейросетевое распознавание рукописных символов на изображениях низкого качества

В данной работе решена задача построения сверточной нейронной сети, способной распознавать рукописные символы на сильно зашумленных изображениях с точностью, сопоставимой с человеческой. При этом обучение классификатора происходит по размеченной базе сильно зашумленных изображений, в которой 5\[\%\] обучающих примеров размечено неправильно.

Ключевые слова: сверточные нейронные сети, распознавание изображений, машинное обучение, обучение с учителем.

Поляков А.В. Биометрическое личностное шифрование

В данной статье представлен протокол шифрования, в котором биометрические данные пользователя используются для генерации открытого ключа посредством нечеткого экстрактора. Это схема устойчива к адаптивной атаке с выбранным открытым текстом и обладает шифртекстом постоянного размера. Определена модель безопасности и показано, что безопасность протокола основана на билинейной задаче принятия решения Диффи-Хеллмана. Сравнительный анализ показывает большую устойчивость и безопасность предложенной схемы перед аналогами.

Ключевые слова: криптография, биометрия, личностное шифрование, схема разделения секрета Шамира, нечеткие экстракторы

Родин С. Б. О свойствах кодирования состояний автоматов

Изучается сложность реализации автоматов посредством кодирований его состояний. Рассматриваются всевозможные равномерные кодирования, т.е. кодирования состояний наборами одинаковой длины. На длину кода не накладывается ограничение сверху. Получена верхняя оценка сложности реализации автомата. Получена верхняя оценка длины кода, при котором достигается линейная реализуемость автомата.

Ключевые слова: теория автоматов, переходные системы, кодирование, сложность

В. Ведюшкина (Фокичева), А. Иванов, А. Тужилин, А. Фоменко Компьютерные модели в геометрии и динамике

В работе описаны нетривиальные примеры моделирования сложных задач динамики и геометрии.

Ключевые слова:

intsysjournal.ru

Журнальный зал: Неприкосновенный запас, 2002 №5(25) -

Сперва определим правила игры. “Интеллектуальными” мы будем считать те журналы, которые предлагают обсуждение актуальных проблем мысли вне рамок какого-либо одного дисциплинарного пространства и делают это на определенном языковом и понятийном уровне, не лишенном претензии на “научность”. Читатель, конструируемый таким журналом, с наибольшей вероятностью оказывается “информированным дилетантом”, интересующимся, где в большей, где в меньшей степени, различными проблемными полями современной культуры.

“Отечественные записки”

№6/2002

Огромный кирпич “журнала для медленного чтения” — полсотни авторов, около 600 страниц и почти все многообразие дисциплинарных языков: социологический, политологический, исторический, искусствоведческий, филологический, философский, справочно-энциклопедический; вплоть до языка беллетристики. Вся эта тяжелая артиллерия с разных сторон обстреливает заданную редакцией тему “пространство России” (в части материалов превратившуюся в “пространство вообще”), создавая мощный стереофонический эффект, в результате которого интересным оказывается практически все.

Некоторый базовый уровень рассуждений задают социологи. Статья Александра Филиппова “Гетеротопология родных просторов” предостерегает коллег от теоретических ловушек, в которые попадают как те, кто пишет о “власти пространств над русской душой”, так и те, кто предпочитает “власть русской души над пространством”, — то есть и от банального географического детерминизма, и от детерминизма культурно-текстуального. Сам Филиппов анализирует “эмоционально окрашенный образ пространственного единства”, именуемый “родные просторы” и выступающий как “большое пространство”, промежуточное звено между частными пространствами практических схем и предельно абстрактными образованиями типа “глобального сообщества”. Методологически близка этой статье работа Александра Бикбова “Социальное пространство как физическое: иллюзии и уловки”, демонстрирующая на примерах административной, политической, юридической пространственной риторики неудержимое стремление обыденного рассудка воспринимать все социально сложное как “природное”, “естественное”. Существующие в публичной риторике “пространственные языки” представляются в этом тексте как условия и инструменты господства.

Работы российских социологов поддержаны солидным разделом “Публикации”. “Великий и ужасный” Зигмунт Бауман, главный теоретик глобализации, представлен текстом “Национальное государство — что дальше?” (отрывок из книги “Глобализация”). Мировое пространство Бауман видит как “поле рассеянных и разрозненных сил, сгущающихся в самых неожиданных местах и набирающих ход [...] Контроля, судя по всему, сейчас нет ни у кого”. Напротив, Энтони Гидденс (“Навстречу глобальному веку”, глава из книги “Третий путь”) не только считает глобальное правление возможным, но и приветствует его: “Мы не можем оставить эти проблемы [глобальные — Н.С.] на произвол неустойчивых глобальных рынков и на попечение относительно бессильных международных институтов, если мы хотим построить мир стабильности, равенства и процветания”.

Широко представлен в “ОЗ” историко-политологический дискурс о российском пространстве — с “теоретико-практическими” постановками вопросов, экскурсами в историю и большим количеством глобальных языковых абстракций. Игорь Яковенко в статье “Дезинтеграция РФ: сценарии и перспективы” задается вопросом, “является ли РФ целым стратегически”, и делает вывод о том, что “РФ входит в список стран [...] вероятность дезинтеграции которых достаточно высока”. Александр Ахиезер (“Российское пространство как предмет осмысления”), исходя из “исключительного значения пространства в истории страны”, прослеживает этапы и механизмы его формирования. Географ Владимир Каганский, чьим текстом “Невменяемое пространство” фактически открывается номер, задает тему неопределенности, спорности, текучести и неоднозначности всего, что связано с российским пространством, — одну из основных тем в журнале. Однако между вышеупомянутыми текстами социологов и такими утверждениями В. Каганского, как “Мы живем в реальном пространстве, но мыслим фантомами и фикциями, к тому же очень примитивными”, “множатся неадекватные образы страны и спекуляции на тему пути России”, а также апелляцией к “органично-целостной форме страны”, — методологическая пропасть (прошу прощения за пространственную метафору). На этом фоне поражает скромно помещенная в рубрику “Околица” статья другого географа, Бориса Родомана: “Великое приземление (парадоксы российской субурбанизации)”. Четкий и трезвый анализ конкретной ситуации с сегодняшним освоением Подмосковья (анализ, который был на наших глазах подтвержден накрывшим Москву чудовищным смогом) соединен в статье с убедительным социологическим портретом российского дачника-огородника: “создается впечатление, что большинство горожан в России только притворяются рабочими и служащими, тогда как на самом деле это по многим признакам мелкие крестьяне, более свободные в больших городах, но очень зависимые в поселках городского типа”. Среди других интересных историко-проблемных статей — “Каноническое пространство: принципы, идеологии, конфликты” Егора Холмогорова и Александра Солдатова; “Город и страна” Андрея Трейвиша; “Города в пространстве России” Георгия Лаппо.

Блок материалов, условно объединяемый шапкой “образы пространства”, — конкретные исследования, посвященные образам России в различных культурных языках. Екатерина Деготь в статье “Пространственные коды “русскости” в искусстве ХХ века” констатирует принципиальную разницу в устройстве российского пейзажа первой половины XIX века (“уголки итальянской природы”) и 1860-х — 1870-х годов (русский пейзаж передвижников: большое плоское поле, рытвины, бездорожье). Несколько статей исследуют картины мира в естественном языке. Анна Зализняк, Ирина Левонтина и Алексей Шмелев в тексте “Широка страна моя родная” разбирают коннотации принципиального для русского пространственного ощущения слова “простор” и непосредственно связанных с ним слов “широта”, “добираться”, “удаль”. Ольга Бредникова в статье “Последний рубеж?” воссоздает метафорический образ границы, господствующий в большинстве советских текстов: тишина и тайна на сакральной полосе, за которой, как правило, ничего нет. Оксана Карпенко (“И гости нашего города...”) подчеркивает влияние архаичных метафор “хозяева/гости”, “дом/проходной двор” на массовое восприятие миграционных процессов. А Владимир Колосов и Дмитрий Заяц с помощью сперва количественного, а затем качественного анализа рассматривают “Географические образы в зеркале СМИ”, показывая на примере публикаций в “Независимой газете” с 1997 по 2001 год, как именно конкретное издание интерпретирует “информационную картину мира”.

Наконец, самая поразительная публикация в этом номере “ОЗ” — “Аллергия на золото” Александра Родионова и Максима Курочкина, текст о “пространстве морали”. Два театральных драматурга ходят по Москве и интервьюируют бомжей, чтобы потом поставить документальный спектакль. Поражает и “добытый материал” — и редкой интенсивности рефлексивная позиция, безжалостно фиксирующая в собственном поведении те “слепые места”, где мораль оказывается невозможна.

“Новая русская книга”

№1/2002

Петербургское “критическое обозрение” может претендовать на роль интеллектуального журнала с не меньшим правом — ведь обсуждение книг, которому это издание посвящено практически полностью, и есть первейшее интеллектуальное занятие. Кроме того, обсуждение это организовано в журнале на высоком профессиональном уровне (рецензии на книгу, как правило, заказываются крупным специалистам в конкретной области), захватывает несколько гуманитарных сфер и художественную литературу и заметно равнодушно к государственным границам. Рецензенты и авторы журнала базируются в Хельсинки, Констанце, Нью-Йорке, Мэдисоне, Хартфорде и даже — что не само собой разумеется для петербургского журнала — в Москве.

Прежде чем перейти к рецензированию рецензий, упомянем раздел “Octogenaria”, посвященный 80-летию Ю.М. Лотмана. Благодаря присутствию заинтересованных в “предмете” участников, раздел получился живой и не юбилейный. В интервью с замечательным названием “Пределом допустимого для Лотмана был я” Александр Пятигорский развивает военные метафоры и рассказывает о “солдатском”, аскетическом и принципиальном начале в характере Лотмана. Михаил Гронас в статье “Актуальность Лотмана” коротко анализирует существенную в контексте тартуской семиотики проблему научности гуманитарного знания, представляя эволюцию взглядов Лотмана как путь от редукционизма и сциентизма к “рациональной герменевтике”. А Ян Левченко, тартуский выпускник сравнительно недавнего времени, дает подробный обзор сегодняшнего состояния семиотических штудий.

Сквозное чтение “НРК” позволяет не только узнать немало интересного о новых книгах, но и всерьез задуматься о жанре рецензии, о сложностях поиска правильной интонации для оценки издания и о критериях помещения его в раз и навсегда определенное место. Классификация рецензий данного номера по принципу “китайской энциклопедии” может выглядеть следующим образом.

1. “Рецензия санкционирующая”. Пример — Александр Лавров удостоверяет качество двух книг о Елизавете Кузьминой-Караваевой, подготовленных авторитетным знатоком ее творчества А.Н. Шустовым.

2. “Рецензия разгромная, классическая”. Пример — Александр Долинин о книге Александра Эткинда “Толкование путешествий”. Характерные фразы: “изобилующая самыми невероятными ошибками и неточностями”, “безапелляционные, но весьма ответственные суждения”, “в основополагающей статье [...] которая Эткинду, к большому сожалению, осталась неизвестной”, “дивясь подобной белиберде”.

3. “Рецензия с убийственным цитированием”. Пример — Екатерина Деготь о вступительной статье С. Кудрявцевой в каталоге “Луиз Буржуа в Эрмитаже”. Процитированная фраза: “Искусство Луиз Буржуа чутко реагирует на весь огромный комплекс проблем и противоречий, свойственных современному обществу, однако главное в ее творчестве то, что оно создается талантливым, умным, честным и тонким Художником в классическом понимании этого слова”.

4. “Рецензия на стихи — 1”, по тональности — позитивно-сопереживательная. Пример — Александр Скидан о книге Владимира Кучерявкина “Треножник”. Валерий Шубинский о сборнике Сергея Вольфа “Розовощекий павлин”.

5. “Рецензия на стихи — 2”, концептуальный текст. Пример — Псой Короленко о “Дорогих сиротах” Михаила Гронаса. “Характерный для Гронаса репертуар приемов можно описать как формальное воплощение кенозиса, поскольку они передают установку на скромность, некое смирение поэтического языка”.

6. “Рецензия-сравнение”. Пример — рецензия Алексея Маркова на книгу Ярослава Могутина “Термоядерный мускул”. Могутин сравнивается с Евгением Харитоновым как бы не по тому принципу, о котором вы сразу подумали, и на самом деле вопреки собственной фразе рецензента “Далеко ли от юродствующего христианина Харитонова до читателя и почитателя Ницше убийцы Могутина?”.

7. “Рецензия-мимикрия”, делающая текст рецензии понятным только автору рецензируемой книги. Пример — Александр Касымов о сборнике стихов Александра Анашевича “Неприятное кино”. Цитированию не поддается.

8. “Рецензия научная”, с демонстрацией собственной компетенции, не мешающей открыто, хотя и пристрастно, обсуждать работу коллеги. Примеры — Александр Панченко о книге К. Богданова “Повседневность и мифология”, Дмитрий Левин о словаре “Ф.М. Достоевский и его окружение”, Геннадий Обатнин о книге С.С. Аверинцева “Скворешниц вольных гражданин... Вячеслав Иванов: путь поэта между мирами”.

9. “Рецензия — философская статья”. Пример — текст Сергея Фокина “Лиотар и “французы””, анализ качества переводов сразу в трех русскоязычных изданиях Лиотара. Профессиональную проверку выдерживает только перевод В. Лапицкого (“Хайдеггер и “евреи””. СПб, 2001). “Французы” у Сергея Фокина — это “призраки французских философов, заполонившие русскую интеллектуальную и псевдоинтеллектуальную прессу, одних соблазняя, другим внушая отвращение такими равно красивыми и пустыми словами, как “смерть автора”, “деконструкция”, “симулякр”, “постмодерн” и т.д. и т.п.”.

Кто хочет поиграть в собственную типологию — приобретайте журнал “Новая русская книга”.

“Синий диван”

№1/2002

Писать о “Синем диване” всего интереснее и всего сложнее, потому что первый номер за 2002 год — это первый номер нового журнала вообще. Многообразные удовольствия для мысли “Синий диван” обещает и почти гарантирует. Тому порукой и изысканный минималистский дизайн, не содержащий ничего синего и никаких диванов — можно порезвиться на ниве интерпретации. И имя Елены Петровской в качестве редактора, и громкие имена в составе авторов... Определенная доля этих удовольствий была в процессе чтения получена. Однако сейчас нам представляется более важным обсудить концепцию нового журнала, ту идею, которой, может быть, еще не полностью удалось воплотиться в конкретной ситуации первого номера.

Затея “Синего дивана” очерчивается словами “современность” и “фрагмент”. Как пишет его главный редактор, “Синий диван” — журнал заметок и размышлений, неоконченных или подобранных фрагментов [...] за которыми угадывается линия движения — более широкого, более плавного, иногда длиною в жизнь”. “Современность” немедленно приобретает в этих размышлениях черты не только “актуальности” или “ежедневности” (о которой пишет Жан-Люк Нанси в заметках “Сакральность и массовая смерть”), но и “несвоевременности” поэзии и философии, “потому что обе существуют в напряжении создаваемого ими времени” (Е. Петровская). Последнее качество позволило включить в журнал о современности две статьи философов о поэтах: “Шаги Арбенина” (Светлана Неретина о Лермонтове) и “Тоху ва-боху” (Эдуард Надточий о Тютчеве). В остальном современность реализуется более предсказуемо: раздел про 11 сентября и про языки сегодняшних художественных практик. Про 11 сентября ярче всех пишет Джонатан Флэтли (“О логике глобального зрелища”), проясняя его медиа-статус (“[...] если глобальная телевизионная аудитория однажды была так четко обозначена, то пути назад уже нет”) и констатируя пережитый нами “аффект коллективной субъективности”, многократно усиленный тем обстоятельством, что переживали мы зрелище массовой смерти.

К сожалению, в номере не получила полноценной реализации — заявленная как концептуальная — идея фрагмента. “Напряжение отдельного фрагмента” (Е. Петровская), вырывающее нас из смешанного потока жизни и заставляющее вступить в сложные отношения со значительной мыслью, нам удалось ощутить всего раз — в случае с фрагментом эссе Вальтера Беньямина “О некоторых мотивах у Бодлера”. Ряд опубликованных текстов не подходят под определение фрагмента в принципе — это стандартные статьи. Некоторые — компрометируют идею фрагмента своей ощутимой ненужностью (“целое” в этом случае можно было бы упрекать в обычных научных грехах — ложности, некорректности, неверифицируемости; фрагмент же оказывается просто лишним). В первом номере концепция фрагмента осталась недостаточно проясненной, и очень бы хотелось пожелать редакции “Синего дивана” домыслить ее — или от нее отказаться.

Другое “пространство риска”, в которое вступает только начинающий свою жизнь журнал, — это декларированная редактором “открытость стилевым эталонам”. Мера этой “открытости”, а также грань, за которой она превращается в стилистическую шизофрению, может быть прочувствована читателем текста Зары Абдуллаевой “Альтернатива” (посвященного “современному европейскому кино”), в котором не содержится ни одного доказанного утверждения, ни одной мысли, выходящей за пределы ассоциаций или “соображений”. Речь автора экстатична до полной гибели смысла, “идейные прозрения”, “гениальные режиссеры” и “раздавленные жизненными коллизиями герои” сыплются до двадцати на страницу, а “[...] мощный разбег Зайдля, совместившего в горячих денечках высокопробный интеллект с кровоточащими эмоциями, пластическую сдержанность с выразимым лиризмом, открывает новую страницу в истории кино и в приключениях нашего восприятия реальности”. (Речь идет о фильме австрийца Ульриха Зайдля “Собачья жара”.) Совершенно понятно, что стиль и смысл существования любого журнала становятся очевидны не сразу; и читателю, и редакции для этого требуется “серия”, выдвигающая на первый план главное и позволяющая обеим сторонам легче “стирать случайные черты”. Хочется надеяться, что со временем цвет станет насыщеннее, и синий диван займет достойное место в интерьере интеллектуальных гостиных.

Наталья Самутина

magazines.russ.ru

Интеллектуальный журнал в России 1990–2010-х годов. «Кодекс» нового интеллектуала?

— Добрый день! Gefter.ru продолжает серию «Интеллектуальные диалоги». Наша тема сегодня — это постсоветский интеллектуальный журнал: как он стал возможен, чем он отличается от всего предыдущего опыта журналистики в русской культуре и насколько мог удасться или не удасться интеллектуальный журнал как глашатай определенного типа идей, как передатчик и медиатор дискуссий. С нами беседуют Илья Калинин, ответственный редактор журнала «Неприкосновенный запас», и Кирилл Кобрин, редактор и сотрудник того же журнала. Оба наших собеседника известны как авторы целого ряда интеллектуальных проектов, у каждого свой послужной список начиная с 90-х годов.

— Первый вопрос обоим нашим участникам: с какого момента появился интеллектуальный журнал в постсоветское время? почему «Неприкосновенный запас» — это интеллектуальный журнал, чем он отличается от предшествующих опытов журналистики и что означает слово «интеллектуальный», которое как раз во второй половине 90-х было запущено в оборот? Строго говоря, что это за слово «интеллектуал»? Если в первой половине 1990-х оно употреблялось с долей иронии, то во второй половине 90-х оно все чаще используется нормативно. Предпочитают говорить об «интеллектуалах», «интеллектуальных текстах», «интеллектуальных предпочтениях», «интеллектуальном опыте» и проч.

— Как это произошло?

Илья Калинин: Не знаю, Кирилл, может быть, ты начнешь, как человек, который еще в 90-е стал издавать альманах, который также может быть обозначен понятием «интеллектуальный», — и это было еще до того, как возник «НЗ».

Кирилл Кобрин: Давайте. Знаете, мне кажется, тут требуется три уточнения. Первое — это использование слова «интеллектуальный», «интеллектуал» в русском языке, в постсоветском русском, которое, как вы действительно верно отметили, можно датировать и периодизировать, скажем так, разными этапами, — использование то ироническое, то возвышенное, то опять сейчас, мне кажется, ироническое и так далее вплоть до совершенно великой фонетической формулировки, придуманной небезызвестным персонажем «Фейсбука» Дедом Хасаном, который слово «интеллектуалы» транскрибировал как «хтуалэ» — что-то молдавское в этом есть. Но если говорить серьезно, то мне кажется, никогда в постсоветском употреблении слово «интеллектуалы» не обозначало того, что оно на самом деле обозначает, интеллектуал — просто умный человек, который говорит об умном. А чаще всего это слово употребляется так: интеллектуальная книга, или интеллектуальная литература, или ярмарка интеллектуальной литературы, как «Нон-фикшн», ярмарка умных книг. То есть предполагается, что большинство людей и книг не умные, а есть умные — такие специальные, которые говорят об умном и которые являются интеллектуальными, а люди, соответственно, интеллектуалами. И в этом, мне кажется, есть определенная не то что ошибка, а катастрофическое неправильное допущение, которое усугубляется с каждым годом. Предполагается, что-то интеллектуальное именно так и выделяется, потому как оно имеет очень малое отношение к так называемой реальной жизни. Вот есть реальная жизнь, и там решения принимаются позвоночником, а есть какой-то круг интеллектуалов: они сидят и что-то там про Деррида (или сейчас про Беньямина) такое говорят, и это даже интересно, забавно, но в общем-то это не имеет особого отношения к реальной жизни. Я помню очень хорошо, как был то ли тематический блок материалов в журнале «Новое литературное обозрение» лет 10 тому назад, то ли даже целый тематический номер, посвященный спорту, и, в частности, футболу. Я туда написал статью о Зидане. И через пару недель наткнулся на одном футбольном форуме. Кто-то расшарил ссылку на мой текст и написал: «Какая-то хрень про футбол, но, впрочем, забавная». В сущности, отношение к понятию «интеллектуальный» и так далее в России в основном сводится к этой формулировке. Это первое, что я хотел сказать.

И.К.: Кирилл, я попытаюсь немножко встроиться: пока еще на уровне обсуждения самого понятия «интеллектуал» и «интеллектуальный», — прежде чем разговор не ушел в сторону интеллектуальных журналов, истории их возникновения и так далее. Я хотел к тому, о чем ты сейчас говорил, добавить, помимо разделения интеллектуальный/неинтеллектуальный («интеллектуальный» как далекий или псевдодалекий от какой-то эмпирической реальности) еще одно измерение, которое, мне кажется, здесь важно. Это выделение интеллектуалов в качестве пестрого сообщества, которое отличается, скажем, от академической среды, — я имею в виду определение интеллектуала как фигуры независимой, независимой от какой-либо институции (в этом смысле интеллектуал может быть сотрудником Академии наук или университета, или быть членом какой-либо партии, но в качестве интеллектуала говорить исключительно от своего лица, — то, что Кант, отвечая на вопрос «Что такое Просвещение», обозначал как «публичное использование разума»). Если, скажем, и интеллигенцию, и интеллектуалов можно рассматривать как тех, кто в равной степени далек и от реальности, и от народа, то за интеллигенцией традиционно, по крайней мере за советской интеллигенцией, всегда стояла какая-то определенная институция. То, что стало возникать в 90-е в России, — в Европе эту историю можно прослеживать, по крайней мере, с рубежа 1910–1920-х годов (ты уже упомянул имя Беньямина: наверное, это одна из самых образцовых, парадигматических фигур, представляющая человека, который, хотя и стремясь время от времени встроиться в ту или иную институцию, — будь то партия большевиков или Франкфуртский институт социальных исследований, — тем не менее так и не смог этого сделать, оставив биографический пример независимого «одинокого» интеллектуала). Так вот, мне кажется, что в российские 90-е годы на общественной сцене появляются интеллектуалы этого самого нового типа. Это, с одной стороны, публичные и влиятельные фигуры, производящие не чистое знание, но знание инструментальное, изначально настроенное на тот или иной общественный, политический, культурный эффект, обладающее определенным политическим, общественным, общекультурным звучанием. Но, с другой стороны, они были институционально независимы, потому что говорили от своего собственного лица. Мне кажется, что это право говорить от своего собственного лица, которое человек присваивает себе, и является, возможно, одним из главных критериев, по которому можно определять фигуру интеллектуала. При этом характерно, что тогда же, где-то со второй половины 90-х и особенно на рубеже 90-х и нулевых годов, определение «интеллектуал» приобрело еще одну коннотацию, начав обозначать скорее «служивых интеллектуалов» — тех, кто обладает набором каких-то способностей, профессиональных skills and abilities (говорить, писать, формулировать, реагировать на текущую обстановку), тех, кто, как ландскнехты, продают свои способности. Покупателями которых становятся разного рода государственные, партийные, финансовые, какие угодно другие институты. Эти интеллектуалы-ландскнехты продают уже не знание (и даже не инструментализованное знание), они продают свои дискурсивные навыки и способности, которые в качестве товара имеют свою цену на рынке интеллектуальных услуг. Таким образом, эта версия интеллектуала определяется уже не столько через публичную сферу, сколько через рынок (интеллектуал — это тот, кто предлагает свои навыки на рынке интеллектуальных услуг). И здесь возникает любопытный разрыв, силовое поле, в котором теперь вынуждена располагаться фигура интеллектуала, может быть, отчасти и интеллектуального журнала: «институциональная независимость», вызывающая в воображении образ одинокой и, я бы даже сказал, романтической фигуры, берущей на себя смелость говорить от своего собственного лица, и «профессиональная продажность», которая является оборотной стороной независимости, превращающей интеллектуала в агента, действующего на рынке интеллектуальных товаров, на котором он продает то, что умеет делать.

К.К.: Я бы вспомнил персонаж из, увы, полузабытого романа Кэндзабуро Оэ, «И объяли меня воды». Там рассказана история — очень, кстати, актуальная, мне кажется, для современного состояния и мира, и России: радикальная молодежная группировка некоего тихого японского интеллигента, уж не помню, захватила ли или что; в общем, он каким-то образом оказался среди них, а группировка совершала радикальные, как бы сейчас сказали, перформансы в отношении неких представителей медийной власти и просто власти. Но они не могли ничего сформулировать, они делали, но не могли ничего сказать. И они взяли интеллигента в свою группу в качестве «специалиста по словам». Мне очень нравится эта формулировка — «специалист по словам». То, что ты описываешь как второе, — оно как раз и есть. Если не вдаваться в настоящее теоретизирование и говорить попросту, служивый интеллектуал, интеллектуал-ландскнехт, если угодно, — это специалист по словам, продающий услуги — «словесные услуги», скажем так, даже не «смысловые», а скорее именно «словесные». Что касается одинокой фигуры как бы настоящего интеллектуала, действительно, конечно, одним из первых был Беньямин, который был абсолютно одинокой фигурой, другой был Роже Кайуа, например, во Франции и так далее, если двигаться в сторону от интеллектуала к интеллектуальному не изданию и даже не институции, а к группе интеллектуалов. Как эти отдельные атомы собираются в очень непрочное образование и что из этого получается? Для меня всегда примером этого был (несмотря на довольно экзотическую составляющую) Социологический колледж в Париже в конце 30-х годов. Уж куда дальше от академических институтов вся эта деятельность Кожева, Батая, Кайуа и так далее, но тем не менее, обратите внимание, какое мощное влияние она оказала на то, что даже уже не потом происходило, а именно тогда происходило, началось и происходит до сегодняшнего дня. И в каком-то смысле, в самиздатовской, в подпольной или полуподпольной советской жизни (позднесоветской) ведь были какие-то вещи, которые, напоминают это. Но они, конечно, были в совершенно другой сфере. Вы знаете, как ни странно, в качестве предтеч нынешних российских (или русскоязычных, если точнее) интеллектуальных журналов я бы назвал самиздатовскую рок-прессу конца 70-х — начала 80-х годов, скажем, журналы не первого поколения, а второго, особенно московский журнал «Урлайт», который делали Гурьев с тогда еще другим совершенно Ильей Смирновым и где участвовал Жариков. Понятно, все это было таким скоморошным, потешным и так далее, но это было действительно объединение очень свободных людей, которые очень свободно мыслили по поводу ну как бы чего-то, это даже была не только и не столько рок-музыка — они писали о совершенно разных вещах, о социальных явлениях, культурных явлениях и так далее. Подобных вещей можно найти немало в позднесоветской истории — и я вижу в них предтечу лучших интеллектуальных даже не изданий, а начинаний, которые случились в 90-е годы, которые, безусловно, начались из полуподпольной среды (тут и «Вестник новой литературы» в Санкт-Петербурге, и многое другое) и потом они институционализировались уже на другом уровне с другими людьми отчасти. Но это важно, что помимо мощной интеллигентской лиги, полуподпольной, неофициальной, иногда даже отчасти вполне официальной, все эти кружки московской и ленинградской интеллигенции (и кое-где в провинции) которые были именно интеллигентскими кружками, в каком-то смысле не формировали наше мнение и не были отражением еще каких-то готовых мнений. Интеллектуальные штуки, они как раз по идее не должны формировать наше мнение, они призваны показывать как именно можно рефлексировать по поводу того-то, того-то и того-то.

— Все-таки меня мучает один вопрос: кто адресат «интеллектуалов»? Превосходно, мы выделяем две категории «интеллектуалов», но каким образом отличить их адресата? Например, люди, стоявшие в 1990-е близко к власти (Кордонский, Павловский, Карякин, Лукин, Ослон) — это интеллектуалы? Могут ли они хоть несколько встраиваться в первую выделяемую вами когорту: политизированные интеллектуалы, прошедшие революцию, как многие интеллектуалы 68-го года до них? Приобретающие политический опыт и нечто выносящие из него профессионалы выбиваются из общего ряда или остаются в нем? Итак, каковы аудитории интеллектуалов и являются ли отдельной категорией лица, идущие в политику?

— То есть идет ли речь об утрате части автономии? Вспомним ближайший пример Кирилла Кобрина с Ильей Смирновым. Их путь от «Урлайта» к газете «Известия» очень поучителен. Как интеллектуал утрачивает свою автономию? Мы знаем огромное количество интеллектуалов 90-х, ставших лоялистами в нулевых, типа Максима Соколова, как они перешли от бунта к служению власти? Все-таки представить Фуко, который бы к концу жизни бы стал бы поддерживать что-то официальное и репрессивное, довольно трудно.

— Но были разные кульбиты в обе стороны — Ноам Хомски, например.

К.К.: Мне иногда кажется, что Хомски тайком работает на Дональда Трампа, судя по той ерунде, которую несет последний.

И.К.: Между прочим, если уж мы про Чомского вспомнили, то это человек, которого по крайней мере советские лингвисты знали как Хомского, его работы в качестве лингвиста, создателя генеративной грамматики и основ машинного перевода финансировал в том числе и Пентагон. Так что забавно, что приобретший намного более широкую известность радикальный критик американского империализма и ястребов из Пентагона, в России какое-то время носил даже другое имя, превратившись из Хомского (работы, которого с 70-х годов переводились в специализированных сборниках «Новое в зарубежной лингвистики») в Чомски. Это переименование — помимо того что на книжный рынок вышла новая плеяда переводчиков, мало знакомая с традициями советского перевода, — означает также то движение от академического профессионала в свободного интеллектуала, которое проделал Ноам Хомски. Мне кажется, важный момент тут заключается в наличии рынка, рынка знаний и услуг в области слов или в области смыслов, в области идеологии или даже в области эстетических форм. В тот момент, когда человек, обладающий этими способностями, выходит на рынок, а не встраивается в академическую среду, где его карьера выстраивается совершенно по иным законам, то здесь автоматически снимается вся та очень мощная этическая нагрузка, которая была характерна для отечественной традиции интеллигентской культуры. Поскольку рынок — это если и о ценностях, то все-таки в наименьшей степени о ценностях нравственных. Я это говорю не в плане какого-то культурного или нравственного алиби, которое наделяет фигуру интеллектуала ореолом безответственности, списанной на универсальные законы рынка.

— А если это политический рынок, Илья?

— Или рынок репутаций?

И.К.: Правильно, но политический рынок — это все-таки та же самая машина по урегулированию спроса и предложения, и если какой-то интеллектуал и его продукт пользуются спросом, значит у него потенциально есть несколько (или много) покупателей, значит он может выбирать между ними, значит в зависимости от постепенного дрейфа политической ситуации меняются покупатели. Я сейчас говорю, специально заостряя и огрубляя, но вместе с трансформацией политического курса меняются и игроки на политическом поле, значит, подрядчики интеллектуальных услуг тоже меняются, естественно, вместе с ними должна меняться и специфика востребованных услуг, как их форма, так и транслируемые смыслы. У интеллектуала, естественно, есть какая-то собственная политическая идентичность, какие-то собственные политические, идеологические и культурные предпочтения и склонности, хотя эти склонности, как у любого человека, тоже со временем могут меняться и трансформироваться (в том числе и на противоположные). Характерно, что эта вибрация, некое осциллирование фигуры интеллектуала между нуждой в рыночной поденной работе и свободным изъявлением собственной позиции зачастую, конечно, определяется тем, есть у этого интеллектуала заказчик, покупатель его услуг. Среди тех фигур, которые вы, Ирина, перечислили, мне кажется, есть примеры того, как служивый интеллектуал становится интеллектуалом публичным, но лишь после того, как он, условно говоря, теряет работу, то есть теряет принадлежность к какой-то политической силе, какой-то политической институции и снова оказывается свободным, просто потому что в его услугах в данный момент никто не нуждается. О том, какие увлекательные, причудливые траектории проделали разные известные фигуры на этом поле можно слагать песни и описывать произошедшее в разных жанрах: от эпоса до мелодрамы, от трагикомедии до фарса. Но тут, я думаю, нет ничего специфического, необычного и необъяснимого. И в конце концов, кто знает, к чему бы пришел Фуко, если бы раньше срока не умер от СПИДа. Но все же трудно себе представить, чтобы он стал апологетом консервативной мысли и, например, дожив до двухтысячных, стал бы рупором борьбы с гей-Европой или нашествием мигрантов. Хотя пространство для интеллектуального маневра у него было и он им пользовался: мы знаем о его радикальном пересмотре взглядов на природу сексуальности, который он проделал во второй половины 70-х годов, полностью перевернув, пересмотрев свою теорию сексуальности. Так что, тут любые метаморфозы не исключены, другое дело в том, что в случае, Фуко эти метаморфозы носили внутренний характер, она не были мотивированы сменой какого-либо политического курса, изменением редакционной политики медиа, приходом на рынок других заказчиков.

— Кирилл, вы согласны, что политический рынок и собственно рынок — это одно и то же для интеллектуала?

К.К.: Нет, конечно, этот рынок устроен каким-то специфическим образом, нежели рынок материальных товаров и материального труда, но какие-то самые… Поскольку область слов и область ценностей автоматически предполагает определенную принадлежность — или даже выстраивание себя по отношению к определенному сегменту этого рынка. Все-таки интеллектуал — это не абсолютная потенциальность, не табула раса, на которой можно написать любой иероглиф, не чистый лист бумаги. Естественно, человек слаб и у него есть свои ограничения. Даже самый непривязанный ни к чему интеллектуал определенные вещи произносить и артикулировать просто не может в силу того, что у него тоже ведь какой-то габитус, какое-то специфическое образование, он из какой-то там конкретной семьи, с какого-то города, он, конечно, порвал уже со всеми своими студенческими знакомыми, он уже не звонит, может быть, родителям, школьным друзьям, он ушел от всех, с кем он формировался — но все-таки он не может полностью уйти от своего прошлого. Поэтому, конечно, это не столь уж чистый рынок, где есть просто спрос есть просто предложение — плюс такие вот интеллектуальные монады мечутся по этому полю в поисках покупателя. Собственно я думаю, даже и подобные фигуры есть, но именно в силу их такой универсальности — или с другой стороны беспринципности — это фигуры совсем уже среднего или низшего разбора, они просто дешевле стоят, потому что у них совсем нет собственного лица, у них совсем нет собственного символического капитала, авторитета, они не могут вызвать доверия со стороны потенциальных читателей, слушателей, потребителей. И поэтому да, это уже совсем средней руки какие-нибудь политтехнологи, пиарщики, которые в 90-е и до 2004 года мотались по стране, работая на региональных выборах. Эти ребята в одной и той же избирательной кампании могли в одном регионе работать в предвыборном штабе одной партии, а в другом регионе работать в предвыборном штабе другой партии. Но это, вы понимаете, немножко уже другая страта обсуждаемого рынка.

Вы говорили про аудиторию, про адресата, мне кажется, тут различие между этой идеализированной, романтизированной фигурой «свободного интеллектуала», который как бы существует вне рынка, и тем, который является рыночным агентом, рыночным субъектом, разница в том, что если у второго типа служивого интеллектуала аудитория каким-то образом определена той целевой группой, которую он и должен создать. Либо она уже существует и он должен ее обслуживать, расширять; в любом случае здесь, поскольку перед нами рынок, есть заказчик, есть какая-то целевая группа, в которой заинтересован заказчик. А вот слово «идеального интеллектуала» и аудитория принципиально, мне кажется, даже не просто открыты, они не определены. В этом и заключается как интрига, так и одиночество интеллектуала: он не знает, к кому обращается, это его экзистенциальная тревожная позиция. Ты действительно себе не представляешь, кому твое слово может быть интересно, важно, у кого оно найдет отклик. Этот — очень условно — настоящий интеллектуал находится в ситуации постоянной неопределенности собственной аудитории. Подобная ситуация будоражит, интригует, стимулирует работу, она размывает готовые границы и заставляет задаваться вопросом не только «кому ты нужен?», но и «нужен ли ты кому-то вообще?»

— Мне это очень напоминает язык Лейбница, «монада не имеет окон» и прочее! Но в то же время ведь под это описание полностью подпадает в том числе интеллектуал, который не просто рассчитывает быть понятым, а требует, что его поймут. Как любой философ он ищет понимания, а не просто реакции. Но структура администрации президента, какой мы застаем в начале 2000-х годов, с Сурковым во главе — это ведь тоже запрос интеллектуала? Но особого? Он пытается смоделировать реакцию, как если бы его аудитория представляла гуттаперчевого мальчика.

И.К.: Тут-то он ее получает просто потому, что находится в определенном месте, не зависящего от законов публичной сферы или рыночного пространства. Если вы заняли какое-то авторитетное место власти, то вы уже автоматически можете рассчитывать на определенный резонанс, — если ты являешься заместителем главы президентской администрации, то практически все, что ты говоришь по необходимости, производит эффект. Тут можно взять, скажем, фигуру самого главного интеллектуала страны, ее национального лидера, и посмотреть, как все ждут его обращения к Федеральному Собранию. Все понимают, что эти слова ничего особо не значат и не приведут к тем эффектам, к которым они призывают, но каждое слово, которое там произносится, именно потому, что оно не значит того, что оно утверждает, становится предметом всевозможных сверхинтерпретаций, как бы каждый раз создавая некую новую эпоху в истории страны.

— Разве?

И.К.: Да, десятки разного рода интеллектуалов и специалистов в разных областях занимаются сверхинтерпретацией каждой интонации, каждого риторического оборота, пауз, многозначительных взглядов в зал, продолжительности аплодисментов и прочее, прочее.

— Заметьте, те, кто истолковывает речь национального лидера, ведут себя примерно как советологи на Западе 1970-х годов, пытающиеся по изменению интонации в речи Брежнева угадать, как изменится внешняя политика и Советский Союз. В том-то и дело, что те самые 90%, которые «любят национального лидера», как раз особо его не слушают. Я не могу представить простого человека, который «конечно, за Путина», но который при этом дослушал бы сначала до конца всю его речь по телевизору, не отвлекаясь на приготовление пищи или еще что-то стороннее.

— У нас что-то очень долго молчит Кирилл, очень хочется предоставить ему слово.

К.К.: Начну с последнего. Естественно, что речи Путина и выступления слушают те, кто хочет, те, кто создает очень самодостаточную сферу, кто даже не власть обслуживают, а обслуживает самого себя — им же нужно за что-то просить деньги. В данном случае они просят деньги за самое простое на свете, что можно только уж, извините за грубость и прямоту, можно себе представить — за интерпретацию пустоты. Я не ругаю речи Путина, большинство речей политикой пустые и так далее, но в данном случае это просто самое простое, уж куда проще, это как писать каким-нибудь некрасовским стилем стишки. Но я бы хотел вернуться к той части, где мы начали вдруг обсуждать персоналии. Понимаете, есть случаи и случаи. Максим Соколов такой же интеллектуал, как Мишель Фуко — физик, ведь Фуко так же звался, что и известный маятник. Я не говорю, что не быть интеллектуалом (или хорошо), я просто говорю, что М. Соколов не интеллектуал, он «русский публицист». Что касается Ильи Смирнова, я не хочу обсуждать, просто у людей нередко портится характер, люди с возрастом не становятся лучше — так что я бы не стал тут каких-то теорий строить.

И.К.: Фуко становился лучше.

К.К.: Да, Фуко становился лучше, особенно когда побрил голову. Но вот что важно: позиция интеллектуала в разные времена, в разных странах и в разных культурах разная, плюс надо всегда смотреть — исторически, — что там была за власть в период жизни конкретного интеллектуала. Почему французский интеллектуал может совершенно спокойно почти никогда не работать на власть? Потому что власти он не нужен, потому что французская власть состоит из людей, которые закончили Эколь Нормаль (и другие подобные заведения), которые сами все знают про слова, им не нужно нанимать людей, которые будут за них придумывать слова, у них со словами все в порядке. Я не к тому, что это хорошо опять-таки, но просто надо понимать, что в государствах и в обществах с мощной образованной бюрократией роль интеллектуала совершенно другая — интеллектуал становится как-то соотносим с властью и востребован властью (как говорят в России), когда у власти либо нет слов по каким-то причинам, либо она эти слова потеряла, либо она их хочет найти. Вы упоминали Беньямина, который был, безусловно, одиноким интеллектуалом и никакого отношения ни к какой власти не имел, хотя — хотел! В его карьере есть очень интересный момент, когда он хотел стать частью, условно говоря, советской идеологии — или, если угодно, идеологической машины. Почему они его не приняли? Не только потому, что он был слишком свободный или слишком слабый или слишком изысканно себя вел, ест марципаны, читает Пруста и плачет у дверей возлюбленной, как он пишет в «Московском дневнике», но потому что у большевистской власти были свои слова, это идеологическая власть, которая основана на довольно мощной философии, у которой — еще раз! — со словами все в порядке. Им не нужен был никакой Беньямин. Мы как-то не обращаем внимание на другого немца, которого звали Освальд Шпенглер, это в чистом виде интеллектуал, он никогда не работал ни в какой академической институции, он был учителем в гимназии, если мне не изменяет память, он одиночка, он тихо сидел дома, затем, если я опять же не ошибаюсь, получил небольшое наследство; он сидел и сочинял тот труд, который все знают, который по-русски называется «Закат Европы». Но в какой-то момент еще на этапе раннего формирования нацистской власти, еще, может быть, даже до того, как они пришли к власти, но надеялись прийти к власти, им вдруг некий круг слов — даже не идей, а слов — понадобился. Почему? Потому что нацизм не был столь артикулирован как коммунизм, потому что у нацистов не было «Капитала», потому что «Майн Кампф» книгой такого рода не является. Вообще особенностью нацистской, фашистской идеологий является ее иррациональность и непроговариваемость. Когда Муссолини спросили что такое фашизм, он говорит: фашизм — это то, что я в данный момент говорю. (В сторону: по той же причине все поиски госидеологии у нынешнего российского режима бессмысленны.)

— Джентиле пришел на помощь Муссолини.

К.К.: Он пришел на помощь Муссолини, но это, обратите внимание, была довольно странная помощь и никак не повлиявшая ни на что (а вот шпенглерские штуки повлияли, безусловно). Опять-таки я не к тому, кто хорошо поступал и кто плохо; просто когда у власти нет слов (или почти нет слов), или нет концепций, или нет языка, они ищут его, примерно как в России начиная с конца 1990-х.

— Подождите, а Шмитт, его легендарная речь о праве? Каков этот интеллектуал и что он делает?

— Что он задействует в этой речи? Как он экспрессии Гитлера пытается выразить на своем языке?

К.К.: Я переадресую этот вопрос Илье, потому что я просто плохо знаю этого персонажа и не могу говорить о нем.

— Шмитт с его «Фюрер защищает право»…

К.К.: Я понимаю, просто я не обладаю достаточными познаниями в биографии этого господина, чтобы говорить об этом.

И.К.: А в чем проблема? Шмитт — фигура, проделавшая вполне нормальную академическую карьеру, Шмитт — ученый-правовед, теоретик права, юрист, еще до Гитлера создавший теорию государства, суверенитета, опиравшуюся на понятия решения, чрезвычайного положения, врага и так далее. С одной стороны, его теория оказалась одним из интеллектуальных ресурсов, частично задействованных в национал-социализме, притом что сам Шмитт, если мы посмотрим на его участие в политических дебатах 20-х годов, не совпадает с собственно национал-социалистическими кругами. С другой — мы имеем Шмитта, как вы уже сказали, в качестве сурдопереводчика Гитлера, в роли интеллектуального медиатора на службе у режима, у которого очень много аффекта, но не очень много собственно…

— Слов.

И.К.: Да, даже слов на самом деле очень много, но эти слова нагружены исключительно аффектом, но не смыслами. Поэтому режим испытывает потребность уже не просто в специалисте по словам, но в специалисте по смыслам, который не просто осуществляет перевод, но вообще — наделяет слова, изначально лишенные смысла, каким-то смыслом.

К.К.: Это как раз то, чем пытаются заниматься интерпретаторы Путина, просто один в один.

— Кирилл, а разве не этим занимался Бовин или Мамардашвили и близкие к ним круги в СССР?

К.К.: Нет!

— Хорошо, Ципко?

К.К.: Я на самом деле (ха-ха) фэн Леонида Ильича и говорю, что нет. Потому что Леонид Ильич — он же не Гитлер, он же истерик не устраивал, понимаете, он просто говорил слова, которые ему напишут, это другое, он прагматичный осторожный политик (в период своего расцвета, конечно), он делает только то, что нужно, он не делает больших глупостей, кроме безответственной и бессмысленной интервенции 68-го года в Чехословакию (и позже Афганской войны, но последнее уже он был в полном распаде). Леонид Ильич же не сделал ни одного резкого шага, он был очень осторожный и прагматичный политик. И так как он время от времени сидит на трибуне какого-нибудь съезда, ему надо что-то говорить, и спичрайтеры ему сочиняют слова. Это другое, они его не интерпретируют.

И.К.: Я согласен, только, коллеги, мне кажется, наш разговор становится все более и более веселым, что я целиком поддерживаю, но при этом все более и более мозаичным.

— Тогда у меня вопрос ближе к «Неприкосновенному запасу». Но прежде вопрос. Если сравнивать Шпенглера, допустим, его роль в начале 30-х годов и роль Александра Гельевича Дугина в 90-е и нулевые годы, то видно одно большое различие. Шпенглер сразу изобретал концепты, например, нового цезарианства, которое было использовано национал-социалистами после реинтерпретации. Если мы посмотрим на Дугина, то он действительно пытался забрасывать самые разные совершенно безумные концепты, и Гипербореи, и Арктогеи: но они не прошли на уровень официального дискурса, а вот евразийство прошло. Несколько раз он не попал в лунку, а один раз попал и потом это евразийство уже пошло. Я помню, в конце 90-х уже в университете читался курс по евразийству, в университете уже появились люди типа Панарина, а потом это пошло и в администрацию президента, которая уже воспитывалась в том числе на этом. Получается, что постсоветский интеллектуал — это интеллектуал, который в некотором смысле наугад мечет слова: и некоторые из них подхватываются политической элитой, а некоторые не подхватываются, так?

К.К.: Дело в том, что Шпенглера никто не изобрел, а Дугина изобрел Курехин. Я знаю, что у Дугина была история до встречи с Курехиным, но Дугина как вот нынешнего Дугина изобрел Курехин — и это надо очень хорошо понимать, Шпенглер не был «персонажем», он был серьезным человеком, а Дугин — просто персонаж «Поп-механики», вроде Эдуарда Хиля, поющего про «привыкли руки к топорам», или вроде Ляпина в шлеме пса-рыцаря…

И.К.: Тут, мне кажется, есть с чем поспорить: можно представить и другую модель — не Дугина изобрел Курехин, а Курехина соблазнил Дугин, Дугин тогда оказывается мефистофелевской силой, но тут мы далеко можем зайти, как в борхесовском саду расходящихся тропок. Мне кажется, что разговор об интеллектуале, который разбрасывает камни и ждет какой из них сработает, это опять же один из способов вхождения на рынок, но уже рынок не услуг, но, скажем так, рынок влияния, когда интеллектуал пытается инвестировать свои идеи в ожидании того, что какая-то из этих инвестиций сработает. Так в 90-е годы или в конце 80-х Дугин это действительно свободный интеллектуал, — в том смысле, что он никому не принадлежит и никто еще не нуждается в его услугах, он не профессор соцфака МГУ, он не эксперт каких-нибудь фондов и институций, близких или далеких от правительственных и кремлевских кругов; он выходец из неформальных эзотерических, оккультистских, кружков 80-х годов, ищущий контакта с европейскими новыми правыми и пытающийся каким-то образом синтезировать разнообразные идеи и запустить их в отечественное интеллектуальное пространство. В какой-то момент какая-то из этих идей сработала, точнее даже так: в какой-то момент само интеллектуальное пространство оказалось реконфигурировано таким образом, что евразийская идея (синтез эзотерики и правого консерватизма) оказалась вполне востребованной. Естественное, что у евразийской идеи в силу ее более внятной артикулированности, наличия традиции — политической и интеллектуальной — было больше шансов, чем у других его более фантасмагорических конструкций, вроде Арктогеи, которая была сформулирована еще на языке дугинского эзотерического прошлого, «Кружка Головина», из которого он вышел. Например, трудно себе представить, что курехинская идея «Ленин — гриб», которую с радостью восприняла «вся прогрессивная общественность» начала 1990-х, стала бы основой русской национальной идеи. Даже если на секунду представить себе, что эта передача Сергея Шолохова и Сергеем Курехиным вышла бы не в 91-м, а, например, в 97-м, то есть в тот момент, когда Ельцин уже дал распоряжение о поиске и формулировании национальной идеи, все равно вряд ли курехинская идея о том, что Ленин — гриб, могла бы быть задействована в производстве новой национальной идеи. Слишком она была талантлива в своей экзотичности, остроумности, внутренний ироничности и безудержной фантасмагоричности. Но мы по-прежнему ждем вопросов про «НЗ».

— Вопрос очень простой, первый вопрос: когда создавались альманах «Urbi», а потом «Неприкосновенный запас», кто должен был это читать?

И.К.: Начнем с «Urbi», это раньше.

— Кирилл, кто должен был читать «Urbi»?

К.К.: «Urbi» возник вообще в Нижнем Новгороде и просто как литературный альманах, это не очень интересно: мало ли литературных альманахов. Потом, когда он стал уже нижегородско-питерским, это было гораздо интереснее, там было два соредактора — я и Алексей Пурин, питерский поэт, у нас были довольно разные, надо сказать, взгляды, но я-то следовал принципу, который был явлен в рижском журнале «Родник» в конце 80-х годов, в русской версии его, где в общем-то было продемонстрировано восхитительное безразличие редакторов к тому, как тексты, которые там публикуются, друг с другом сочетаются. Мне ужасно нравилась эта идея чисто серийная, как бы идущая на самом деле от искусства 50–60-х годов, что просто мы помещаем самые разные тексты — а там были разные, там был Гумилев, «возвращалась» же литература, Добычин, но в то же время там был Пригов, там был кто угодно, и это просто было такое создание поля, на котором находится множество самых разных вещей, из их случайной комбинации возникали столкновения смыслов, и об этом было интересно думать. Для меня всегда журнал — это ведь что? Это штука, которую читаешь, и просто интересно думать об этом, вот и все, знаете, это очень просто.

— Я помню очень много журналов 90-х типа «Контекст Nona» и так далее, где действительно рядом могли стоять Борис Поплавский, Алистер Кроули, Жак Деррида. Но чем отличались программы, допустим, «Urbi» от тех журналов, которые действительно во многом продолжают традиции «Урлайт», или религиозно-философского самиздата, или эзотерического самиздата, или фантастического самиздата, или чего-то еще?

К.К.: Ничем на самом деле. «Urbi» был одним из альманахов 90-х годов, которых действительно существовало много, но если некоторые из них, напоминаю, литературных, все-таки одушевлялись идеей «возвращения литературы» — или за ними стояли какие-то литературные группы, участников которых надо было срочно напечатать, потому что их не печатали и так далее — то, по крайней мере с моей стороны (я за своего тогдашнего соредактора не скажу), было на самом деле как-то не то что все равно, но просто я видел: это интересная вещь, она может быть какой угодно. Мы публиковали Бахтерева перед его смертью, мы публиковали Эрля, Сэнди Конрада, Ры Никонову и Сигея, но в то же время там были традиционнейшие тексты. Но это все в сторону, это ведь как бы про литературу скорее. 90-е очень важное временя, когда можно было как-то так спокойно делать подобные вещи и они воспринимались, я не знаю, может быть, вы будете со мной спорить, но мне кажется, что они воспринимались как естественные — вот есть такое издание, там разные штуки опубликованы и никто ни с кем особенно не воюет за власть, за то, за се, за третье, десятое, просто мы это вам предлагаем, вот вам издание и вот вы читайте, если хотите — читайте, если не хотите — не читайте, хотите — думайте, не хотите — не думайте. И увы, для меня одна из главных катастроф, произошедшая с постсоветской русской культурой, — то, что ни дух андерграунда 70-х — начала 80-х, ни вольный дух 90-х (я нисколько 90-е не идеализирую) в нулевые уже никакого значения не имели.

— Как формировалась идея издания? Представление об импровизационности — это одно. Но вот почему мы замыслили с Сашей и предложили вам эту тему… Нам показалось, что развитие журналов идет по достаточно однообразной колее. В какой-то момент возникает представление о гуманитарном ликбезе. Страна, не получавшая информацию о мировых контекстах, вдруг сталкивается с их разнообразием, поглощающим всю энергию. Оказывается, что отечественные журналы дают перевес западным авторам хотя бы уже потому, что те неизвестны — и нужно аккуратно протянуть прерванную нить… Восстановление традиции принимается за ее создание, но кроме того создаются эклектичные коллажи из произведений авторов разных времен и школ.

— И я помню это гротескное впечатление, когда в одном номере такого журнала был Жиль Делёз, Владислав Ходасевич и Михаил Гаспаров.

— Питер Холквист непременно.

— Холквист, Мамардашвили, Алистер Кроули, и все это под той же обложкой.

— И все это авторы большей частью исключенные, вводимые в «контекст». Но вот незадача: в какой? Мы наконец выходим на важные вопросы?

И.К.: Сейчас увидим, это заранее сказать невозможно. Но я попробую, отвечая на ваш вопрос, одновременно сказать и о том, как возникал «НЗ». Думаю, что это происходило во многом как реакция на характерную редакционную журнальную политику 90-х годов — первый номер «НЗ» вышел в 98-м году. Первоначально у него был другой подзаголовок. Если сейчас «НЗ» — это «Неприкосновенный запас. Дебаты по политике и культуре», то, когда журнал возник, первые два — два с половиной года он назывался «Неприкосновенный запас. Очерки нравов интеллектуального сообщества».

— Нравов?

И.К.: Да, и это имеет прямое отношение к нашему предыдущему разговору. Насколько я знаю или насколько я понял из разговоров с людьми, которые имели отношение к созданию журнала (я пришел в журнал уже через четыре года после того, как он возник), импульсом к его созданию было ощущение, что ставшее привычным сообщество позднесоветской интеллигенции как «класс» или как «прослойка», если говорить советским языком, просто исчезает. Если вы помните, на протяжении 90-х годов это был наиболее характерный тип дискурсивного самоосмысления старой советской интеллигенции, возникший на фоне новых интеллектуалов, которые как свободные монады, циркулирующие и продающие себя на рынке интеллектуального труда, стали занимать все больше и больше публичного пространства. На это же ощущение собственного социокультурного исчезновения работало и резкое падение уровня жизни людей, занятых «интеллигентными профессиями», но главное — невероятное падение их социального влияния, их публичного присутствия, особенно на фоне перестроечных лет, когда они были в центре не только культурной, но и общественно-политической жизни. Все это и привело к ощущению, что теперь ни культура, ни общество, ни государство в интеллигенции как прослойке, медиирующей между властью и народом, между властью и обществом. Тут и возникло ощущение вымирающего сообщества, а, наверное, последнее, что хочет сделать вымирающее сообщество, — оставить какой-то памятник-самоописание, зафиксировать каким-то образом не просто собственный закат, но собственную этнографию что ли, оставить ее будущим поколениям. Так что первоначально первые несколько лет своего существования «НЗ» во многом представлял собой такую интеллигентскую или интеллектуальную, что в данном случае не важно, самоэтнографию. Это были попытки, с одной стороны, описать то, как живет и прежнее академическое сообщество, и нарождающееся интеллектуальное сообщество: каковы прежние или новые механизмы производства знаний, социальных практик, способов коммуникации, доставшихся в наследство от советской эпохи или рождающихся на глазах или заимствуемых с Запада. Одновременно за этим было еще и стремление продемонстрировать некую не иссякающую важность этого сообщества и таким образом продолжить собственное существование. В каком-то смысле это и был способ интеллигентской самолегитимации.

— А самолегитимация в каком пространстве? Ведь пространство, которые вы описываете, — падение социального престижа, изменение институциональных подпорок и прочее — это пространство отсутствия, прежде всего, политического влияния?

И.К.: Конечно, и даже не просто отсутствие политического влияния, но и отсутствие какого-то социального авторитета. Скорее всего, эта самолегитимация своим адресатом видела в идеале какие-то относительно широкие читательские круги, на которые все же можно было как-то повлиять и заявить о том, что вроде как рано еще списывать интеллигенцию с социальных счетов. Но в действительности, я думаю, это была именно самолегитимация, обращенная к самому сообществу, то есть автор и читатель принадлежали к одному и тому же сообществу, и оно же было основным предметом рефлексии, таким зеркалом для героя. То есть это был очередной виток авторефлексии, который с самого начала и наделял русскую интеллигенцию существованием. Что в конце концов такое русская интеллигенция? Это непрекращающийся с XIX века дискурс самоописания и самоопределения, интеллигенция — это и есть дискуссия вокруг вопроса «что такое интеллигенция?», «что такое русская интеллигенция?». На это, как мне кажется, уходила значительная часть времени, значительная часть рабочего времени представителей данного сословия. Но уже в начале нулевых стало понятно: нужно как-то расширять — даже не просто проблематику, а представление о том, что действительно необходимо делать. Так что новое название «Дебаты о политике и культуре», как мне кажется, внесло важное обозначение в это поле: акцент на то, что у культуры есть политическое измерение, а у политики есть культурная ткань, какая-то культурная подложка. Даже внутрижурнальные рубрики, которые тогда возникли, — «Политика культуры», «Культура политики», традиционные НЗшные рубрики, несли в себе эту попытку посмотреть на культуру под политическим углом зрения и посмотреть на политику с точки зрения культуры. Это опознавание и описание взаимных пересечений, переплетений между политикой и культурой и было, как мне кажется, главным тезисом, из которого стал исходить журнал и вокруг которого собственно и стало формироваться какое-то сообщество, состоящее не только из писателей, но и из читателей журнала.

— Но здесь любопытный момент все-таки. Когда мы начинали говорить об интеллектуальных монадах, так счастливо определенных Ильей, и когда мы сейчас продолжаем говорить об интеллектуальных журналах и их взаимодействии с сообществом более или менее широким, мы все же не выходим за рамки приблизительно следующего подхода. В какой-то момент интеллектуалы выходят, скажем так, на широкую арену с каким-то багажом; и вдруг интеллектуал становится эпигоном не каких-то концепций, а эпигоном самого себя. И это принципиально для того периода, который мы описываем.

— Я добавлю еще некоторую филиппику в адрес условного интеллектуала. Начиная проект «НЗ», например, интересующийся политикой и культурой, мы никоим образом не говорим, простите за каламбур, о реальной политике, мы никоим образом не говорим о той политической культуре, с которой имеем дело — так, чтобы ею предметно заниматься. Может быть, это непростой вопрос, но какой политикой занимается «НЗ»? Ведь если интеллектуал ставит исключительно эмпирические задачи — это одно, если он ставит абстрактные задачи — это нечто другое. Какие задачи ставите вы?

К.К.: Эх, барин, задачи вы ставите… Я скажу не как редактор «НЗ», а как частный человек: влиять, мне кажется, мы ни на кого не хотим, я не знаю, Илья со мной согласится или нет, мы пытаемся — или по крайней мере с моей стороны я пытаюсь своей деятельностью в «НЗ» — сделать три вещи. Первая — попробовать отрефлексировать мир, в котором живем, говоря попросту, но отрефлексировать в контексте отчасти теоретическом и отчасти историческом; контексты разные и все мы понимаем, что они разные. Любопытный вопрос: чем занимается редактор «НЗ»? Рефлексирует по поводу чего-то с помощью чужих текстов, мне кажется, что мы этим и занимаемся… Да, для меня это огромное наслаждение — именно собирать тексты, даже не то, что заказывать их кому-то, а перебирать то, что есть уже, может быть, то, что можно перевести, перебирать людей, которые могли бы об этом написать, смотреть, что происходит и так далее, и с помощью всего этого выстраивать какие-то конструкции, которые опять-таки, как мне кажется, не прямо, а каким-то сайд-эффектом, «по касательной» могли бы высечь искру понимания о том, как и где мы живем и почему мы именно так действуем. Вот это для меня исключительно важно. Второе обстоятельство, я думаю, Илья с этим согласится сто процентов, мы никого не хотим просвещать, извините, мы никого не просвещаем, это очень смешно на 25-м году постсоветского мира, когда напечатано все, переведено все и, бог с ним, люди могут выучить языки и прочитать все, что они хотят, и еще после этого начать кого-то просвещать — более глупой задачи нет. Я перед нашим разговором закончил читать книжку Роберто Калласо «Искусство издателя», он пишет о падении и исчезновении фигуры издателя как прежде всего человека, который говорит «нет», то есть ему приносят рукописи…

И.К.: Кирилл, я очень советую тебе чаще говорить «нет».

К.К.: Я знаю, у нас есть споры, но у нас разные с тобой подходы к тому, чему надо говорить «нет». Издатель, идентичность издателя (в нашем случае — редактора) как раз заключается в том, что он говорит «нет», тем самым отсекая, как скульптор в известной метафоре, все лишнее. Здесь мы — я думаю, не открою особой тайны — часто спорим с Ильей, потому что, мне так кажется, что в этой скульптуре, там должны быть совершенно разные детали, журнал — не хит-парад, не Top of the Pops образцовых текстов. Опять-таки это еще одна ошибка, которую делают люди, начинающие издавать журналы, особенно в России. Они пытаются напечатать только лучшие тексты, этого не надо делать никогда, так же как в поп-музыке сборник хитов, его невозможно слушать как альбом, там должны быть песни посильнее и послабее, складываясь в некий сюжет. Такой мой подход. И третье — вопрос о политике, точнее, о политическом языке.

— Нет, не в этом вопрос, «реальная политика» в понимании Кулистикова и иже с ним, вас насколько интересовала и/или могла заинтересовать?

К.К.: Смотрите, я эту задачу определил бы так: попытаться дать нашему читателю возможность нащупать что-то, что может стать политическим языком — после окончательной девальвации всех языков, которые сейчас мы просто видим. Вот что-то из этого может возникнуть, а если что-то возникнет, то тогда… То есть не прямо человек взял, прочитал публикацию в «НЗ» — о! вот он, язык, давайте его применим! В это мы играли в 80-е и в 90-е годы: мы прочитали какого-нибудь Дерриду — и вот он, язык, и вот сейчас мы его применим и ура. Нет, нужно создать некие интеллектуальные возможности для того, чтобы возможность формирования такого политического языка стала бы возможной, извините за тавтологию, я очень осторожно говорю.

И.К.: Я, наверное, подхвачу то, что сказал Кирилл, мне действительно кажется, что это вообще имеет отношение к интеллектуальному журналу как таковому (по крайней мере, мы в «НЗ» точно стараемся это делать), если определять жанр, отличающийся, скажем, от академического журнала, где вместе собраны абсолютно разные, но правильно написанные, правильно оформленные тексты. Интеллектуальный журнал в этом смысле представляет собой некий результат искусства композиции текстов, некое искусство констелляции различных смыслов, авторов и позиций. Являясь главным редактором, то есть выстраивая, собирая номер, его общую композицию, которая возникает уже в самом конце работы над очередным выпуском, могу сказать, что это действительно, наверное, один из самых увлекательных этапов редакторской работы. Это этап, когда ты выстраиваешь каждый номер как некий роман, — не в том смысле, что в результате возникает некий единый нарратив, какой-то единый рассказ, разворачивающийся с какой-то одной точкой зрения. Скорее наоборот, возникающее повествование носит монтажный, скорее метафорический, нежели метонимический характер, то есть похоже скорее на систему рифм, нежели цепочка, состоящую из отдельных звеньев. И это действительно очень интересная работа, как на уровне замысла номера, так и потом на этапе, когда номер постепенно складывается, приобретает какие-то очертания, и затем, когда вносятся какие-то последние элементы в эту архитектонику номера. Все это похоже на производство некого нового пространства, состоящего из различных смыслов, идей, ценностей, из того, что уже сделано кем-то другим. Одновременно с этим смысловым пространством происходит и формирование сообщества. Формировать сообщество и авторов, и читателей, искать новых авторов — довольно сложно, намного сложнее, чем делать журнал, который состоял бы почти насквозь из одних переводов. Сейчас в России намного проще делать хороший читаемый, вызывающий резонанс журнал, который бы по-прежнему, как и в 90-е годы, ориентировался бы прежде всего на переводы, только делая это уже более последовательно, чем два десятилетия назад, — то есть контекстуально продуманно вводить новые школы, новые теоретические направления, новых авторов в российский контекст. Очевидно, что интернациональный мир знаний и текстов значительно богаче, чем этот же мир, ограниченный национальными границами. Так что найти интересных, а главное новых (это уже вовсе проблема) авторов, для любого журнала страшно трудно. Так что упрек «вы печатаете одних и тех же», «одни и те же имена тасуются на протяжении нескольких лет» можно бросить в адрес любого журнала. Но, поверьте, уверен, что любая редакция в действительности пытается эту ситуацию переломить, находясь в постоянном поиске новых авторов, молодых, новых, неизвестных, пусть даже еще пишущих, может быть, не так хорошо, как хотелось бы. Конечно, любому редактору (это уже как кухня кому-то известная, кому-то неизвестная), проще работать с уже сформировавшимся, состоявшимся автором, когда ты просто читаешь уже абсолютно готовый текст, почти так же, как это делает читатель, вносишь какие-то формальные поправки, доработки и все. Совсем другое — работа с начинающим автором. Но тем не менее я думаю, каждый редактор журнала готов работать с такими текстами, если он видит, что из этого может получиться результат, который, кстати говоря, не всегда на выходе соответствует ожиданиям, иногда три-четыре-пять версий одного и того же текста все-таки не ведут к желанной публикации. Но если снова возвращаться к этой задаче, то речь здесь идет уже не о просвещении, иначе по-прежнему можно было бы заниматься простым культуртрегерством и искусством перевода. Тогда по большому счету искусство интеллектуального журнала в России можно было бы редуцировать к искусству хороших переводов и хороших, качественных редакторских вводок, которые бы контекстуализировали те или иные идейные и теоретические направления, знакомя с ними отечественного читателя. То есть вопрос бы ограничивался тем, чтобы под одной обложкой рядом уже не появлялись через запятую Хабермас и Агамбен, Деррида и Козеллек. В какой-то момент хотя бы стало понятно, что это все разные вещи и что не нужно в одном ряду ссылаться на Фуко и Бодрийара или на Фуко и Лакана, что хоть они и оба французы и жили в одном городе в одно и то же время, между ними напряженный дебат.

К.К.: На Джо Дассена тогда надо ссылаться.

И.К.: И Джо Дассена туда же. Теперь мы уже прошли этот наивный этап. Хорошо, можно было бы остановиться на этом, но этого, конечно, недостаточно. Переводы, естественно, нужны, но именно для того, чтобы ввести какие-то новые смысловые поля; более того, и это тоже очень важный разговор применительно к интеллектуальному журналу, для того, чтобы создать новый режим интеллектуального письма. Мы совсем не говорили про это, а ведь интеллектуальное письмо принципиально отличается от академического. И это даже не вопрос о том, что одно, допустим, скучное или может быть скучным или принципиально должно быть скучным (вроде того, что настоящая наука должна быть скучной и скорее отталкивать людей, чтобы таким образом разделять читателей на настоящих и случайных). Это вопрос, во-первых, о том внутреннем осознании, что слово имеет в широком смысле политическое звучание. Академики зачастую исходят из абсолютно внеполитичного, внеидеологичного алиби, противопоставляя политике чистое знание. Интеллектуал уже не имеет возможности на такую невинность, говоря о собственной чистоте, в этом смысле интеллектуал уже всегда грешен, он уже всегда «замазан» в пространстве какого-то напряжения — политического, идейного, какого угодно. Но что еще важно, интеллектуальное письмо — это письмо, которое должно сохранять в себе некую внутреннюю интригу, это письмо, которое полностью противостоит той модели, которая сформирована академической корпорацией журналов, входящих во все нужные базы данных — Web of Science, Scopus и так далее, которые породили огромную индустрию производства текстов абсолютно качественных, правильно сделанных, отвечающих всем попперовским критериям научности, но после чтения которых хочется задать вопрос: ну и что, ну и что дальше, ну и зачем все это было артикулировано? Как говорится «контора пишет»: вначале введение с постановкой вопроса, указанием на методы, которыми ты пользуешься, материалы, которые ты будешь анализировать, и гипотезы, к которым ты должен прийти в конце, переформулировав их в модальности выводов; потом идет анализ этого материала с помощью только что обозначенных методов; а в конце следуют те самые выводы, зеркально повторяющие введение. Понятно, для чего это сделано, при таком потоке информации никто целиком текста не читает, поэтому человек просто открывает abstract, предшествующий статье, а потом ее закрывает.

К.К.: И список литературы.

И.К.: И список литературы. Конечно, интеллектуальное письмо — это письмо, где совершенно невозможно ограничиться abstract, тезисами или summary, потому что интеллектуальное письмо обладает собственной ценностью, это не просто некие тезисы и гипотезы, которые благодаря анализу материала нужно аргументированно доказать. Как сохранить это письмо как интригу? Помните сартровское понятие из его романа «Тошнота» — «приключение»? Как сохранить письмо как приключение, при этом не теряя его аргументированности, логической последовательности, адекватности описываемому материалу? Ведь речь не идет о том, чтобы свести письмо к риторике, речь о том, чтобы соблюсти баланс, хотя это какое-то плохое бухгалтерское слово, и все же: как соблюсти «баланс» между хорошей академичностью и хорошей, тугой формой — не баланс даже скорее, а какую-то диффузию. Скажем так, интеллектуальное письмо — это особый способ организации словесного материала, особый способ организации смысла и особый способ производства знаний. Мне кажется, этот способ производства знаний и способ организации материала, и смысла, и слов, который при этом отдает себе отчет в своей в широком смысле политической опосредованности, осознает, что он производит определенный резонанс, меняет какие-то силовые поля, какие-то линии размежеваний, различий или наоборот отождествлений, — это та самая сверхзадача, которую я и мои коллеги (и Кирилл, в частности), видим перед собой как редакторы журнала. И мне кажется, что это и есть настоящая политика, в отличие от той политики, которая разворачивается в Государственном Кремлевском дворце или в других местах, где мы можем наблюдать скопление важных государственных персон, скопление политиков, то есть политика — это не то место, где много политиков, а это какое-то другое место, где…

— Мне хочется сказать: и интеллектуалов там нет?

И.К.: Точно так же интеллектуальное пространство — это не пространство, где одновременно очень много интеллектуалов.

К.К.: У нас довольно много авторов на самом деле из довольно узких областей академического знания, но мы просто вставляем эти вроде бы принадлежащие «чистой истории», «чистой социологии» и так далее тексты в определенную рамочку, то есть мы сначала делаем эту рамочку, чтобы эта штука зазвучала, и авторы этих текстов не обязательно интеллектуалы, не в смысле, что я говорю, что они не умные, не дай бог, я просто о другом говорю, но они просто академические люди, ученые и все, но просто в данном случае нам важен сам жест.

И.К.: То есть это действительно не искусство перевода, а искусство композиции и искусство создания контекста, в котором разные в том числе и чисто академические тексты приобретают какое-то новое звучание. Таким образом, интеллектуальный журнал — это конечно, еще и о том, как произвести какой-то кумулятивный эффект, какой-то кумулятивный смысл, который бы рождался из того воображаемого и одновременно реального диалога, который возникает между текстами внутри каждого номера в отдельности и внутри журнала в целом. Поскольку журнал тем и отличается от альманаха или тем более от сборника статей, что это издание периодическое, и мы сами регулярно спорим и полемизируем с самими собой, то есть с теми номерами, которые выпустили раньше. То есть мы реагируем не только на какую-то условно большую историю, большую политику, но и на собственную микроисторию, на собственную политику создания этой истории.

К.К.: Из примеров, только сейчас мне пришло в голову того, что мы полемизируем сами с собой, несколько лет назад, лет семь что ли, мы делали номер, который назывался «Режим нуво».

И.К.: 2007-й, наверное.

К.К.: 2008-й скорее. И нам казалось, что мы подводим черту какого-то исторического периода в России, что вот «новый режим» по отношению к 90-м годам и так далее, но сейчас-то понятно, что это не «режим нуво», а «режим старó», что 90-е в каком-то смысле продолжаются, то есть это была не то что ошибка, это было заблуждение, но оно оказалось очень плодотворным. Благодаря этому номеру, мы что-то поняли, а потом поняли, что неправильно поняли, но если бы того не было, то мы бы этого не поняли.

И.К.: История — это и есть история ошибок.

К.К.: Естественно. То есть для меня это лично так, я недавно пересматривал этот номер и понял, что да, конечно, и здесь, и здесь, и здесь не то что прогнозы не оправдались, а тогдашние представления сейчас уже ты понимаешь, что они выглядят совершенно по-другому. Но я сейчас бы предложил такое совершенно, видимо, мы подходим к концу, такой чисто рекламный, маркетинговый, непристойный… Я сейчас подумал, что…

И.К.: Достойный интеллектуала.

К.К.: Недостойный интеллигента, но интеллектуалу можно все, что угодно. Такой, что называется, идеальный лайн-ап авторов «НЗ». Представьте себе, в XX — в начале XXI века кого бы авторов в идеале я хотел бы напечатать в НЗ. Я это вижу примерно таким образом: мне кажется, этот лайн-ап довольно много объяснит, не чисто хронологически, но я постараюсь следовать хронологии — Марк Блок, Вальтер Беньямин, с оговорками Шпенглер, Шкловский, Лидия Гинзбург, Ги Дебор, немножко отступая назад, Батай, но пришлось бы переписывать довольно много текстов, надо сказать, он скверно очень писал, Кайуа, безусловно. Я не знаю французского так, чтобы читать Батая, но у меня есть такое ощущение, что там и написано так, там он все время ковыляет как-то странно. Как ни странно, рядом с Дебором, Барт, Пятигорский, я даже и не знаю, кого прибавить к этому списку, идеальный.

— То есть только один русский автор?

К.К.: Два.

— Шкловского и Пятигорского можно считать тоже?

И.К.: Русский он настолько же, насколько и Шкловский. Не знаю, я, пожалуй, принципиально не готов ни спорить по поводу отдельных персоналий, ни расширять этот список, ни уточнять его, я, наверное, совсем по-другому вижу то, как можно работать с этим. Даже в том-то и дело, что не с наследием, а с каким-то живым и актуальным пространством. Наследие предполагает какую-то уже музеефикацию, будто уже в принципе все понятно со Шкловским или с Ги Дебором, — вот тогда все это становится наследием. Но я, например, занимаюсь Шкловским вот уже лет 20, и мне по-прежнему непонятно, и так же, я думаю, по отношению ко всем остальным фигурам, упомянутым Кириллом, тоже непонятно. И именно поэтому они при всей своей, я бы даже не сказал, при всей своей каноничности (потому что они, с одной стороны, входят в канон или в разные каноны, но, с другой стороны, вокруг этих канонов по-прежнему идут всевозможные баталии), это все авторы современные, то есть это все наши современники и с ними можно разговаривать именно в этом качестве, а поскольку они современники, то и список их абсолютно открытый, потому что мы не знаем всех поименно, кто живет рядом с нами. Это с теми, кто умер (не биологически, а интеллектуально), все понятно, мертвых можно посчитать, а живые как-то ускользают от подсчета и от каких-то иерархических конструкций. Поэтому я думаю, что таких живых и не посчитанных современников среди нас много и, может быть, их будет все больше, так что здесь есть, чем заняться.

К.К.: Я имел в виду как раз не то, что они лучшие, я имел в виду авторов, с текстами которых а) интересно работать, б) которые часть из них имели академическую карьеру, но в то же время интересно скорее может быть, то, что за пределами их академической карьеры. К примеру, при всем уважении к литературоведческим работам Гинзбург для меня интереснее ее проза. Да, и почти все они рефлексировали по поводу собственных оснований.

И.К.: Правильно, я согласен. Просто, понимаешь, я потенциально мог бы расширять этот список настолько далеко, что в нем бы исчез всякий смысл, потому что после того, как в этом списке стало бы сто имен, этот список можно было бы выбросить: все равно уже не помнишь, кто там был в начале.

К.К.: С текстами некоторых из них просто не очень приятно работать, да и люди, может быть, не очень…

— Что ж, думаю, что мы можем в данном случае вернуться к Шкловскому, который в свое время писал, что «танец — это ходьба, которая ощущается». Я не думаю, что эта ходьба проста — но к чему-то мы двигаемся и чего-то мы ждем. Спасибо!

Беседовали Ирина Чечель и Александр Марков

gefter.ru

Журнал "Интеллектуальные системы. Теория и приложения"

Баранович А.Е. Алгебры на индикаторах k-булеанов множеств

Исследуется изоморфизм алгебр на k-булеанах множеств в аксиоматике \[\textit{ZFU}\] и соответствующего им \[\textit{k}\]-гиперпространства индикаторов над \[\textit{GF}\][2]. Оценивается сложность решения задач поиска в \[\textit{k}\]-булеанах множеств. Полученные результаты проецируются на модель \[\textit{k}\]-гиперпространства семиотико-хроматических гипертопографов в аксиоматической системе \[[G]^{1}\]. Последняя положена в основу вычислительной архитектуры ёмкостного паракомпьютера управления знаниями интеллектуальной системы

Ключевые слова: алгебр морфизмы, алгоритмов сложность ёмкостная, алгоритмов сложность операционная, гипертопографы семиотико-хроматические, графов теории обобщения, графов теории однообъектная парадигма, знаниями управление, множеств индикаторы, множеств (- носителей) \[\textit{k}\]-топологизация, множеств \[\textit{k}\]-булеан, множеств \[\textit{k}\]-булеанов индикаторы, паракомпьютер ёмкостной, поиск на множествах, системы интеллектуальные, топологии дискретные с конечным носителем, \[\textit{k}\]-гиперпространство булево

Дергач П. С. О решетке вложения прогрессивных множеств сложности два

В статье приводится результат об описании структуры непосредственного вложения для семейства \[\mathbb P_2\]прогрессивных множеств сложности не выше \[2.\] Приводится полная неизбыточная классификация ребер структуры. При этом возникают 12 типов классификации, для описания которых водятся понятия согласованности, асинхронности, слабой и сильной синхронности пар арифметических прогрессий в натуральных рядах. Такая постановка задачи является новой и ранее никем не исследовалась.

Ключевые слова: прогрессивное множество, арифметическая прогрессия, структура непосредственного вложения.

Ищенко Р. А. Графы групповых автоматов

В работе вводится понятие граф автомата. Рассматривается задача определения принадлежности автомата к классу групповых автоматов по его графу. Приводится свойство графов групповых автоматов. Доказана теорема о существовании группового автомата с графом заданного вида.

Ключевые слова: автомат, граф, групповой автомат.

Калачев Г. В. Оценки мощности плоских схем, реализующих монотонные функции.

В работе доказаны универсальные нижние оценки функции Шеннона мощности плоских схем, а также найден порядок роста функции Шеннона мощности схем, реализующих монотонные функции. В качестве меры мощности рассматривается максимальный потенциал, он равен максимальному количеству выходов элементов, выдающих единицу на заданном входном наборе схемы, где максимум берётся по всем входным наборам. В работе показано, что порядок роста функции Шеннона максимального потенциала для монотонных функций равен \[2^{n/2}/\sqrt[4]{n}\], а порядок среднего потенциала равен \[2^{n/2}/\sqrt[4]{n^3}\].

Ключевые слова: Cхемы из функциональных элементов, плоские схемы, клеточные схемы, потенциал, мощность, функция Шеннона, верхние оценки, нижние оценки, монотонные булевы функции.

Кан А. Н. Вопросы полноты в классе кусочно-линейных непрерывных функций.

В статье рассматривается класс всех двуместных кусочно-линейных непрерывных функций. Доказывается что данный класс лежит в классе согласованных функций. Найден критерый полноты в этом классе.

Ключевые слова: Класс кусочно-линейных функций, класс кусочно-линейных непрерывных функций, класс согласованных функций, класс финитно-параллельных непрерывных функций, функция Хэвисайда, операции суперпозиции, вектор сигнатуры.

Мазуренко И. Л., Петюшко А. А. Метод оптимального нелинейного растяжения симметричных матриц в задачах распознавания

В данной работе рассматриваются матрицы самосравнения одномерного сигнала (в частности, речевого). Предлагается метод нелинейного растяжения этих симметричных матриц для нахождения оптимального расстояния между ними в смысле похожести сигналов.

Ключевые слова: одномерный сигнал, матрица самосравнения, нелинейное растяжение.

Носов М.В. Об аналитическом представлении функции сложности минимальной схемы в базисе из штриха Шеффера.

В работе представлены формулы промежуточного типа, задающие сложность минимальной схемы, в базисе из штриха Шеффера.

Ключевые слова: сложность минимальной схемы, штрих Шеффера.

Микин В.А., Постнов С.С., Смирнов Е.В. Анализ цифровых изображений на основе формализма теории многих взаимодействующих частиц

В данной работе предложена модель цифрового изображения как динамической системы взаимодействующих частиц. На основе этой модели построен алгоритм анализа цифровых изображений. Исследован характер преобразования изображений в зависимости от типа потенциала взаимодействия и выбора основных параметров модели.

Ключевые слова: цифровое изображение, потенциал взаимодействия, теория многих частиц, визуальная разборчивость изображений.

В.А. Микин Алгоритм кластеризации последовательности изображений с формированием кластеров на основе опорных триплетов

В данной работе предложен алгоритм кластеризации последовательностей изображений, идея которого заключается в формировании кластеров на основе минимальных трёхточечных симплексов, образованных классифицируемыми данными в многомерном пространстве признаков. Рассмотрены варианты кластеризации в отложенном и псевдореальном масштабе времени.

Ключевые слова: кластеризация изображений, определение смены сюжета, анализ видео, опорные кадры, кластеризация в реальном времени.

Фигурнов М. В., Струминский К. А., Ветров Д. П. Устойчивый к шуму метод обучения вариационного автокодировщика

Вариационный автокодировщик (ВАК) - вероятностный метод обучения без учителя, использующий глубинное обучение. В статье предлагается устойчивый к шуму метод обучения ВАК, основанный на модификации функции правдоподобия. Предлагаются и анализируются две нижние оценки в качестве целевых функций для ВАК. Эффективность метода продемонстрирована в экспериментах с искусственно добавленными шумовыми объектами.

Ключевые слова: обучение без учителя, генеративное моделирование, вариационный автокодировщик, важностно взвешенный автокодировщик, робастность, устойчивость к шуму

Чернов А.В. Об одной модификации быстрого градиентного метода решения задачи энтропийно-линейного программирования

В работе рассмотривается модификация быстрого градиентного метода (БГМ). Показана его прямо-двойственность как способность восстановить решение прямой задачи по решению двойственной. Получены теоретические результаты о его сходимости как для задач безусловной минимизации, так и для задач условной минимизации с линейными ограничениями-равенствами и ограничениями-неравенствами на примере задачи энтропийно-линейного программирования (задача ЭЛП). Доказаны строгая и сильная выпуклость двойственного функционала последней, а также показано, что градиент двойственного функционала удовлетворяет условию Липшица.

Ключевые слова: быстрый градиентый метод, задача энтропийно-линейного программирования, условная минимизация, безусловная минимизация, прямо-двойственные методы.

Балакин Д.А. Порядковое представление распределения меры возможности

В статье исследуется представление упорядоченности возможностей элементарных событий, с точностью до изоморфизма задающее меру возможности, матрицами и функциями попарных сравнений значений возможностей, его свойства и операции над такими представлениями, в частности маргинализация совместного распределения, расчет условного распределения по совместному, экспертное восстановление распределения и принятие оптимальных решений.

Ключевые слова: мера возможности, упорядоченность, представление распределения

Дергач П. С. О покрытиях и разбиениях натуральных чисел, имеющих два последовательных пропуска длины 1

В статье приводится результат о нахождении минимального количества L(n) арифметических прогрессий, необходимых для того, чтобы получить в объединении все натуральные числа, не сравнимые по модулю n с 0 и −2. Здесь n - произвольное натуральное число. При этом прогрессии могут пересекаться. Приводится точное значение для функции L(n), а также конструктивное разбиение этого подмножества натурального ряда на L(n) арифметических прогрессий.

Ключевые слова: натуральный ряд, арифметическая прогрессия, декомпозиция

Иванов И. Е. Оценка длины периода выходной последовательности для автономного автомата с магазинной памятью с однобуквенным магазином

Ранее автор доказал, что автоматные функции с магазинной памятью сохраняют множество периодических последовательностей и привел экспоненциальную оценку удлинения периода при этом. Для автоматов с унарным магазином эту оценку удалось понизить до квадратичной.

Ключевые слова: автомат с магазинной памятью с однобуквенным магазином, детерминированная функция, периодические последовательности.

Калачев Г.В. Оценки мощности плоских схем, реализующих функции с ограниченным числом единиц.

В работе исследуется функция Шеннона мощности плоских схем, которые реализуют функции от \[n\] переменных с ограниченным числом единиц. В качестве меры мощности рассматривается максимальный потенциал. Потенциал схемы на входном наборе равен количеству выходов элементов, выдающих единицу на этом входном наборе. В частности, в работе показано, что если количество единиц функции ограничено числом \[N\], причём \[\log_2 N\asymp n\], то порядок функции Шеннона равен \[N(n-\log_2 N)\]. Также было исследовано поведение функции Шеннона в зависимости от ограничений на расположение входов схемы.

Ключевые слова: схемы из функциональных элементов, плоские схемы, клеточные схемы, потенциал, мощность, функция Шеннона, верхние оценки, нижние оценки, булевы функции.

Комков С.А. Нейросетевое распознавание рукописных символов на изображениях низкого качества

В данной работе решена задача построения сверточной нейронной сети, способной распознавать рукописные символы на сильно зашумленных изображениях с точностью, сопоставимой с человеческой. При этом обучение классификатора происходит по размеченной базе сильно зашумленных изображений, в которой 5\[\%\] обучающих примеров размечено неправильно.

Ключевые слова: сверточные нейронные сети, распознавание изображений, машинное обучение, обучение с учителем.

Поляков А.В. Биометрическое личностное шифрование

В данной статье представлен протокол шифрования, в котором биометрические данные пользователя используются для генерации открытого ключа посредством нечеткого экстрактора. Это схема устойчива к адаптивной атаке с выбранным открытым текстом и обладает шифртекстом постоянного размера. Определена модель безопасности и показано, что безопасность протокола основана на билинейной задаче принятия решения Диффи-Хеллмана. Сравнительный анализ показывает большую устойчивость и безопасность предложенной схемы перед аналогами.

Ключевые слова: криптография, биометрия, личностное шифрование, схема разделения секрета Шамира, нечеткие экстракторы

Родин С. Б. О свойствах кодирования состояний автоматов

Изучается сложность реализации автоматов посредством кодирований его состояний. Рассматриваются всевозможные равномерные кодирования, т.е. кодирования состояний наборами одинаковой длины. На длину кода не накладывается ограничение сверху. Получена верхняя оценка сложности реализации автомата. Получена верхняя оценка длины кода, при котором достигается линейная реализуемость автомата.

Ключевые слова: теория автоматов, переходные системы, кодирование, сложность

В. Ведюшкина (Фокичева), А. Иванов, А. Тужилин, А. Фоменко Компьютерные модели в геометрии и динамике

В работе описаны нетривиальные примеры моделирования сложных задач динамики и геометрии.

Ключевые слова:

intsysjournal.org

Журнал "Интеллектуальные системы. Теория и приложения"

Об издательстве

Издательство «Интеллектуальные системы» предлагает научную и учебную литературу по математике, механике и информационным технологиям. Это активно развивающееся издательство, которое вносит свою лепту в развитие актуальных научно-образовательных процессов с учетом массового внедрения веб-технологий, коренным образом изменивших подходы к процессу обучения. Важнейшей особенностью деятельности издательства является симбиоз классических фундаментальных научно-образовательных подходов и современных продвинутых прикладных технологий.

Главный редактор: д.ф.-м.н., профессор В. Б. Кудрявцев. Главным редактором журнала является известный русский учёный академик, заведующий кафедрой Математической теории интеллектуальных систем д.ф.-м.н. профессор Кудрявцев Валерий Борисович. Полученные им результаты опубликованы более чем в 200 статьях, 14 книгах, в 40 патентах США по микроэлектронике. В. Б. Кудрявцевым создана большая научная школа, им подготовлены 26 докторов и около 60 кандидатов наук по математике и её приложениям. Его ученики работают более чем в 20 странах ближнего и дальнего зарубежья. Многие из них стали известными учёными, руководителями научных и учебных центров.

Редакционная коллегия:

• Андреев А.Е. Д.ф.-м.н. (зам. главного редактора), профессор eASIC Corporation, USA, Director Advanced Technology. Ведущий специалист по теории сложности вычислений.
• Гасанов Э.Э. Академик АТН РФ, д.ф.-м.н. (зам. главного редактора), профессор МГУ им.М.В.Ломоносова, профессор. Ведущий специалист по информационно-графовым моделям поиска и хранения информации.
• Строгалов А.С. (зам. главного редактора). Уч.секретарь Научного совета «Математическое моделирование технологических процессов» АТН РФ, к.ф.-м.н., доцент, с.н.с. МГУ им.М.В.Ломоносова, доцент. Ведущий специалист по теории аппроксимации автоматных моделей. Разработчик компьютерных обучающих систем.
• Осокин В.В. (ответственный секретарь). К.ф.-м.н. МГУ им.М.В.Ломоносова, м.н.с. Ведущий специалист по WEB-технологиям, разработчик сайтов промышленного и иного назначения.
• Александров В.В. Академик АТН РФ, д.ф.-м.н., профессор МГУ им.М.В.Ломоносова, зав. кафедрой. Лауреат Госпремии РФ, один из создателей тренажеров для космической отрасли.
• Алешин С.В. Член-корр. АТН РФ, Д.ф.-м.н.,профессор МГУ им.М.В.Ломоносова, профессор. Ведущий специалист по теории распознавания образов и алгебраической теории автоматов.
• Бабин Д.Н. Член-корр. АТН РФ, Д.ф.-м.н., профессор МГУ им.М.В.Ломоносова, профессор. Ведущий специалист по теории автоматов.
• Буевич В.А. Д.ф.-м.н., профессор МГУ им.М.В.Ломоносова, профессор. Ведущий специалист по теории автоматов и вопросам их аппроксимации.
• Ершов Ю.Л. Академик РАН, д.ф.-м.н., профессор. Президент института математики и информатики СО РАН. Ведущий специалист по математической логике и теории сложности.
• Журавлев Ю.И. Академик РАН, д.ф.-м.н., профессор. Зам.директора ВЦ РАН. Основатель научной школы по распознаванию образов.
• Козлов В.Н. Член-корр. АТН РФ, д.ф.-м.н., профессор МГУ им.М.В.Ломоносова, профессор. Ведущий специалист по математической биологии.
• Королев Л.Н. Чл.-корр.РАН, д.ф.-м.н., профессор МГУ им.М.В.Ломоносова, зав.кафедрой. Ведущий специалист по автоматизации вычислительных комплексов.
• Михалев А.В. Академик РАЕН, д.ф.-м.н., профессор МГУ им.М.В.Ломоносова, зав.кафедрой. Ведущий специалист по теории сложности алгебраических вычислений.
• Носов В.А. К.ф.-м.н., профессор МГУ им.М.В.Ломоносова, профессор. Ведущий специалист по защите информации и криптографии.
• Подколзин А.С. Академик АТН РФ, д.ф.-м.н., профессор МГУ им.М.В.Ломоносова, профессор. Создатель уникального компьютерного решателя задач.
• Пытьев Ю.П. Академик АТН РФ, д.ф.-м.н.,профессор МГУ им.М.В.Ломоносова, зав.кафедрой. Ведущий специалист по компьютерному моделированию физических процессов.
• Сигов А.С. Академик РАН, Д.ф.-м.н, профессор МГУ ИТРЭ, профессор. Ведущий специалист в области физики твердого тела, твердотельной электроники и физического материаловедения.
• Черемных Ю.Н. Д.э.н., профессор МГУ им.М.В.Ломоносова, профессор. Ведущий специалист по математическим моделям в экономике.
• Чечкин А.В. Чл.корр. АТН РФ, д.ф.-м.н., профессор Р-А Академия им. Петра Великого, профессор. Ведущий специалист по теоретической информатике.

Международный научный совет журнала: С.Н. Васильев (Россия), К. Вашик (Германия), В. В. Величенко (Россия), А.И. Галушкин (Россия), И.В. Голубятников (Россия), Я. Деметрович (Венгрия), Л. Заде (США), Г. Килибарда (Сербия), Ж. Кнап (Словения), П.С. Краснощеков (Россия), А. Нозаки (Япония), В.Н. Редько (Украина), И. Розенберг (Канада), А.П. Рыжов (Россия) — ученый секретарь совета, А. Саломаа (Финляндия), С. Саксида (Словения), Б. Тальхайм (Германия), Ш. Ушчумлич (Сербия), Фан Дин Зиеу (Вьетнам), А. Шайеб (Сирия), Р. Шчепанович (США), Г. Циммерман (Германия).

Секретари редакции: к.ф.-м.н., с.н.с. И.Л. Мазуренко, н.с. К.В. Харин

В журнале «Интеллектуальные системы. Теория и приложения» публикуются научные достижения в области теории и приложений интеллектуальных систем, новых информационных технологий и компьютерных наук. Издание журнала осуществляется под эгидой МГУ им. М. В. Ломоносова, Научного Совета по комплексной проблеме «Кибернетика» РАН, Отделения «Математическое моделирование технологических процессов» АТН РФ, Секции «Информатики и кибернетики» РАЕН. В издании журнала участвуют: механико-математический факультет МГУ, кафедра МаТИС МГУ, МИРЭА, МНЦ КИТ. Учредитель журнала: ООО «Интеллектуальные системы». Журнал входит в список изданий, включенных ВАК РФ в реестр публикаций материалов по кандидатским и докторским диссертациям по математике и механике. Спонсором издания является ООО «Два Облака» (разработка корпоративных информационных систем).

Основные направления публикуемых в журнале статей

Основными направлениями публикуемых в журнале статей являются теории интеллектуальных систем, автоматов, распознавания образов, баз данных, решатели интеллектуальных задач, обучающие системы, целесообразное поведение, защита информации, математическая биология, математическая экономика, синтез реальных управляющих систем. Исследуются основные проблемы этих направлений. Отличительной особенностью журнала является то, что в нем триедино выступают работы по общим вопросам интеллектуальных систем, по конкретным видам интеллектуальных систем и по математическому аппарату, с помощью которого возможно решение задач первого и второго типа. В журнале публикуются работы, отражающие интерес к теории и приложениям таких крупных исследовательских центров, как МГУ им. М.В.Ломоносова, РАН, ведущих научных центров Китая, Японии, Европы и Америки. Также публикуются результаты, полученные в сотрудничестве с российскими и зарубежными организациями, среди которых Samsung(Корея), Huawei (Китай), AvagoTechnologies (США), IntelCorp. (США), Link&Link (Германия) и другие.

Перечень отраслей науки публикуемых в журнале статей, по которым присуждаются ученые степени

01.01.09 - дискретная математика и математическая кибернетика, 05.13.11 - математическое и программное обеспечение вычислительных машин, комплексов и компьютерных сетей.

Порядок направления, рецензирования и опубликования статей, направленных в редакцию рецензируемого издания

Статьи направляются авторами путем заполнения формы на странице http://intsysjournal.org/generator_form и затем ставятся в порядке поступления в очередь на рецензию. Если результаты рецензирования положительные,то статья ставится в очередь на публикацию. Сроки рецензирования и опубликования могут варьироваться в сумме от 3-х до 6-ти месяцев, в зависимости от наполненности редакционного портфеля. В случае отрицательной рецензии статья направляется другому эксперту, и если опять рецензия отрицательная, то автору сообщается об отказе в публикации. По просьбе автора ему может быть выслано мотивированное заключение об отказе в публикации. Если мнения экспертов расходятся-то вопрос выносится на заседание редколлегии,которая принимает окончательное решение.

К сведению авторов публикаций в журнале «Интеллектуальные системы. Теория и приложения»

В соответствии с требованиями ВАК РФ к изданиям, входящим в перечень ведущих рецензируемых научных журналов и изданий, в которых могут быть опубликованы основные научные результаты диссертаций на соискание ученой степени доктора и кандидата наук, статьи в журнал «Интеллектуальные системы. Теория и приложения» предоставляются авторами в следующей форме:

intsysjournal.ru

---

Смотрите также

• 
  Журнал запросов
• 
  Катера журнал
• 
  Традиции журнал
• 
  Журнал кафедра
• 
  Журналы осинка
• 
  Тренд журнал
• 
  Оториноларингология журнал
• 
  Журнал оториноларингология
• 
  Берега журнал
• 
  Хозяйка журнал
• 
  Встреча журнал