Западники и славянофилы: исторический взгляд. Журналы западников и славянофилов

ЗАПАДНИКИ И СЛАВЯНОФИЛЫ

По степени взаимодействия между собой кружки западников и славянофилов не идут ни в какое срав — нение с предшествовавшими им параллельно сущест — вовавшими кружками. Их воззрения развивались в постоянном противопоставлении друг другу. Можно сказать, что западники и славянофилы представляли некую целостность, олицетворяли собой единство про — тивоположностей. А. И.Герцен сравнивал их с древне — римским богом Янусом и гербовым символом – дву — главым орлом, каждый из которых смотрит в разные стороны; при этом Герцен подчеркивал, что сердце у обеих сопоставимых им групп было одно.

Даже их утвердившиеся в историко-философской литературе названия – «западники» и «славянофи — лы» – вырабатывались совместно, в процессе полеми — ки. Какое-то время в ходу были также другие имена и самоназвания, выражавшие отличия их и противопос — тавления: «европеисты» и «восточники», «русское на- правление», «славяне», «москвичи» и «петербуржцы»… Термин «западники» был введен в обиход славянофи — лами, а «славянофилы» – западниками.

Особенно трудно воспринималось наименование

«славянофилы» – теми, кого это понятие обозначало. Оно было востребовано у прошлого; и тогда уже оно

использовалось как уничижительное. П. А.Вяземский, касаясь вопроса о его происхождении, писал, что они,

«молодые литераторы карамзинской школы, так про- звали А. С.Шишкова и школу его»137 . К. П.Батюшков ввел это обозначение в 1809 г. в литературную практи — ку, и опять-таки в полемических целях, заговорив о

«славянофилах» в своей стихотворной сатире «Виде — ние на берегах Леты», распространявшейся среди чи — тающей публики в рукописном виде. Термин «славя- нофилам», ни в начале века, ни в его середине, не мог нравиться – из-за гетерогенности его корневых частей, что косвенным образом намекало на искусственный характер самого так обозначенного учения их – славя — нофильства.

Однако, как это часто бывает с названиями, оно было принято общественным мнением, реабилитиро — валось, утрачивало иронический подтекст, становилось популярным и, в конце концов, перестало отвергаться даже теми, кто при этом подразумевался. Так что дан — ное прозвище мало-помалу даже «заняло место в исто — рии русского общества как почетное наименование»138 .

У обоих кружков имелись предтечи – лица, непо- средственно им предшествовавшие. В их выступлени — ях были выдвинуты некоторые изначальные принци — пы и установки, которые затем обсуждались и толко — вались, выявляли тех, кто мыслил подобным же или, по крайней мере, сходным образом. Были подняты зна — мена, под которые собирались сочувствующие. Про — цесс концентрации сил растянулся на годы и был за — вершен к концу 30-х – началу 40-х гг. XIX в.

Первый камень в основание западничества был положен П. Я.Чаадаевым. В 1828–1831 гг. им были на — писаны восемь «Философических писем», как и по-

лагалось сочинению, ориентированному на Запад и его ценности, на французском языке. Идеи, содержа — щиеся в письмах, получили распространение. Чаада — ев свое произведение – целиком и в отрывках – чи — тал посещавшим его; давал его и для прочтения. С Ча — адаевской рукописи снимались копии. М. И.Жихарев, ученик Чаадаева и его доверенное лицо, в своих вос — поминаниях о нем пишет: «Таким образом, он очень скоро получил, и не в одной даже России, некоторую, так сказать, полупубличную известность не печатаю — щего, но очень даровитого, оригинального и значи — тельного писателя… Про Чаадаева узнали люди, ко — торые никогда его не видали, кругом своего сущест — вования от него совершенно отдаленные, никогда не имевшие никакой вероятности с ним встретиться и без того, быть может, про него во всю жизнь бы не сведавшие»139 .

Чаадаев желал видеть свои «Письма» напечатанны — ми, но его попытки в этом направлении пресекались светской и духовной цензурой. Лишь в 1836 г. одно из них (первое) удалось опубликовать в журнале «Теле — скоп». Следствиями этой публикации явились закры — тие журнала, ссылка Н. И.Надеждина, его издателя, в Усть-Сысольск и официальное объявление Чаадаева сумасшедшим. Ему было запрещено отныне вообще что-либо печатать.

Репрессии, обрушенные на Чаадаева, естественно, не могли подорвать престиж его там, где он уже утвер — дился ранее. Напротив: несогласие с ним «наверху» лишь рекламировало его как мыслителя оппозицион — ного. Живший в Москве на Новой Басманной улице, Чаадаев прослыл среди критически мыслящих совре — менников Басманным философом и мудрецом.

Николаевская бюрократия всячески превозноси — ла императора, его правление, тот общественный строй, который он представлял, утверждала, что исто — рическое движение страны при нем подошло к своему зениту. А. Х.Бенкендорф, один из ближайших его спо — движников, говорил, что прошлое России «блестяще», а ее настоящее – «более чем великолепно». Николая – после смерти – в семье и среди придворных, близких к нему, называли Незабвенным; эпитету этому, когда он стал известен русской оппозиции, неизменно при — давался иронический смысл.

Однако возвеличение императора и его эпохи продолжалось. Оно свойственно некоторым фило — софским работам русского охранительного консер — ватизма, авторов которых нельзя заподозрить в бес — принципности и конформизме. К. Н.Леонтьев, на — пример, считал Николая I «великим охранителем»,

«гением-охранителем». По его мнению, Россия при нем достигла «культурно-государственной вершины», на которой стоило бы «приостановиться по возмож — ности, и надолго…»140 .

В философических же письмах развенчиваются иллюзии на сей счет. Обращается внимание на то, что Россия – страна крепостничества, рабства, сохраня — ющая архаические правовые нормы, которые изжи — ты передовыми странами. Они-то и определяют все состояние русской социальной жизни. «Эти рабы, которые вам прислуживают, разве не они составля — ют окружающий вас воздух? Эти борозды, которые в поте лица взрыли другие рабы, разве это не та почва, которая вас носит?… Вот проклятая действитель — ность…»141 .

Негативно воспринята Чаадаевым, однако, не только «проклятая действительность» современной ему России, но и вся ее история, культура, русские люди, наконец. Суть его рассуждений в «Философических письмах» сводится к следующему.

У самых различных народов начальная стадия их бытия, «юность», отмечена деятельностью бурной, ки — пучей, бьющей через край. Ничего такого не было в отечестве. Существование его даже и тогда бесцветно и мрачно, не одушевлено ничем, кроме злодеяний. Не лучше и последующие века. Они также не оставили ни одного стоящего воспоминания. Это – какое-то ис — ключение среди народов. Кажется, что само провиде — ние отреклось от нас. Россию можно заметить только благодаря ее огромности.

Сам способ мышления, свойственный нам, ущер — бен. Ему недостает устойчивости, последовательнос — ти, логики. Идеи, не находя связи между собой, пара- лизуются, как бесплодные вспышки. «В наших голо — вах нет решительно ничего общего, все там обособленно и все там шатко и неполно. Я нахожу даже, что в нашем взгляде есть что-то…, напоминаю — щее обличие народов, стоящих на самых низших сту — пенях социальной лестницы»142 .

Подобный пралогизм сознания исключает саму возможность какой-либо самобытности в нем. Идеи воспринимаются только извне. Они – чужие и усваи — ваются в готовом уже виде. Жизнь умственная сводит — ся к подражанию другим народам. Но и здесь – неус — пехи и неудачи. Подражание является слепым и по — верхностным. Оно не затрагивает глубины наших душ. То, что достается нам от других народов, подвергается искажениям.

Исправить наши идеи и придать им новое направ — ление возможно только за счет Европы. Ее превосход — ство подлинно и неоспоримо. Царство божие, «в изве — стном смысле», осуществлено именно там. Опыт Ев — ропы нам, конечно, как бы мы ни желали этого, сразу не перенять. Но «чем более мы будем стараться с нею отождествиться, тем лучше нам будет»143 . Почему те — перь стало возможно, наконец, приступить к осуще — ствлению этого? Силы европейского общества, как ведущего, «так возросли, его действие на остальную часть человеческого рода так расширилось, что вскоре мы будем увлечены всемирным вихрем и телом и ду — хом, это несомненно…»144 .

В доктрину западничества, представленную в «Фи — лософических письмах», впоследствии вносились кой — какие изменения (в том числе и самим Чаадаевым), некоторые постулаты ее смягчались, сглаживались. Сущность ее при этом, однако, не менялась. Запад не — изменно брался за образец. России предлагалось ори — ентироваться на него, уподобляться ему.

Основателем идейного антипода западничества – славянофильства – был А. С.Хомяков. Деятельность его началась задолго до становления славянофильско — го кружка и какое-то время предваряла его. Для славя — нофильства Хомяков – то же, что Чаадаев для запад — ничества. В середине 1830-х гг., когда, по словам А. И.Кошелева, обнаружились «первые начатки» про — тивоборства между двумя направлениями, «русским» и западническим, которые и сами были пока еще толь — ко намечены, «почти единственным представителем первого был Хомяков; ибо и Киреевский, и я, и мно- гие другие, – говорит Кошелев, – еще принадлежали к последнему»145 .

Мировосприятие Хомякова оформилось вообще очень рано. Те из современников, которым довелось на — блюдать его жизненный путь, знать не только то, что он печатал, но и то, что говорил, засвидетельствовали это. «Я знал Хомякова 37 лет, – вспоминал Кошелев, – и основ — ные его убеждения 1823 года остались те же и в 1860 году»146 . Воззрения Хомякова, конечно же, менялись, крепли, но не утрачивали при этом изначальной основы.

Начавшаяся полемика имела шансы стать более масштабной, выйти на страницы печати. В 1836 г. жур — налом «Московский наблюдатель» была подготовлена к публикации статья «Несколько слов о философиче — ском письме». Ее автором считается Хомяков, и она вошла в состав двухтомника его сочинений, опубли- кованного в 1994 г. Есть основания предполагать, что Хомякову, помимо опубликованного в «Телескопе», были известны и другие «Философические письма», остававшиеся в рукописном виде.

В статье ставится вопрос: «…неужели мы так ни — чтожны по сравнению с Европой, неужели мы в самом деле похожи на приемышей в общей семье человече — ства?»147 . Автор статьи возражает против этого. Он уве — рен, что инородные понятия отчуждают нас от своих собственных. Его не радует, что нам внушается уваже — ние только к чужому, что сокола хотят обрядить в пав — линьи перья. Он не согласен с тем, что Россия не име — ла и не имеет своей культуры. «Надо знать только ис- торию салонов, чтоб быть до такой степени несправедливым»148 . Статья заканчивается словами:

«Довольно против мнения, что мы ничтожны»149 .

Данной статье тогда не суждено было увидеть свет. Цензура запретила вообще говорить что-либо о Чаа — даеве и его «письме». Впрочем Хомяков и сам не по-

желал печатно критиковать Чаадаева, когда выясни — лось, что он попал в опалу. Статья была изъята из но — мера, и с ней мало кто был знаком.

У обоих кружков не только были лица, стоявшие в их преддверии. Издавна существовали два взгляда на социальное развитие страны, являвшиеся альтернатив — ными. Первый из них ориентировал на образцы, имев — шиеся вовне; второй был обращен вовнутрь, выявлял здесь своеобразие, самобытность, неповторимость. Оба воззрения бытовали на теоретическом уровне, но стре — мились распространить свое влияние в общественном сознании, воздействовать на политику, государствен — ную власть. Они попеременно становились господст — вующими.

В Киевской и Северо-Восточной Руси Византия рассматривалась как социальный патрон и идеал, све — точ, негаснущий маяк… У нее было заимствовано хри — стианство, с ее помощью и при ее посредничестве вос — принимались достижения мировой культуры и фило- софии, государственного строительства.

В XV в. Византия пала под ударами турок-османов. Московская же Русь обрела статус централизованного государства, собрала воедино русский и некоторые дру — гие народы, сбросила ордынское иго, державшееся два с половиной столетия. Москва стала воспринимать себя преемницей второго Рима, Константинополя, тре — тьим Римом. Превосходство Руси над другими страна — ми, в том числе европейскими, рассматривалось как всеобъемлющее, включая сюда и истинность веры.

К концу XVII столетия ситуация вновь меняется. Россия все еще остается типично феодальной, в то время как Европа все более обуржуазивается. Она де — монстрирует успехи в сфере науки, культуры, техни-

ки, которым трудно что-либо противопоставить. Пе — тровские реформы осовременивают, модернизируют страну, не устраняя, а укрепляя ее традиционный уже экономический базис – крепостничество. Идеология третьего Рима заменяется идеологией официального западничества, которая порочит то, что когда-то столь превозносилось.

В начале 30-х гг. XIX в. совершается еще одна пе — реориентация идеологии. В Европе революции следу — ют одна за другой; революцией 1830 г. во Франции ус- траняется реставрированная в 1814–1815 гг. Россией и ее союзниками династия Бурбонов. Этой Европе иде — ологией противопоставляется социально и политиче — ски устойчивая и тем ее превосходящая Россия. Появ — ляется теория официальной народности. Она вновь обращается к самобытности, выдвигая специфически русские охранительные начала.

На протяжении веков официально сформулирован — ным, поддержанным государством доктринам противо — стояли оппозиционные, иной направленности воззре — ния. В полемике же, развернувшейся между славяно — фильством и западничеством, обе стороны являлись вполне равноправными – не так, как это было прежде.

Можно ли утверждать, что данная дискуссия от всех ей предшествовавших отличалась тем, что она имела философский характер? Подобные мнения в историко-философской литературе высказывались. Делались даже попытки датировать данной дискусси — ей становление русской философии.

Г. В.Флоровский в своей книге «Пути русского бо- гословия», в которой рассмотрены также и проблемы русской философии, относил рождение этой послед — ней к временам противопоставления славянофильских

представлений западническим. «…Западные впечатле — ния были у нас тогда очень действенными. Но они вы — зывали и творческий отклик»150 . Начинающуюся, по его мнению, именно с этого философскую жизнь Фло — ровский оценивал как новый модус, новую ступень народного существования. Проблематика повседнев — ности уплотнилась в философские вопросы. И имен — но «из господствующих вопросов и интересов родной жизни… рождается в те годы русская философия»151 .

В том же смысле говорил о становлении русской философии Н. А.Бердяев. В «Русской идее» он писал, что Чаадаев в «Телескопе» своим «Философическим письмом» пробудил оригинальную русскую мысль, сла- вянофилы же впервые обозначили программу самосто — ятельной национальной философии.

В течение последних десятилетий работами, иссле — дующими русскую философию, временной рубеж ее становления был значительно смещен в глубь веков. Выяснилось, в частности, что философских подходов не были лишены и те идейные искания средних веков и начала нового времени, в которых интерпретирова — лись судьбы страны, – у Филофея, грекофилов и ла — тинников, «ученой дружины», М. В.Ломоносова.

Но, несомненно, что дискуссия между славянофи — лами и западниками – веха на путях русской филосо — фии, новая фаза в ее развитии. Участники ее стояли на том уровне, который был к тому времени достигнут философией; они непосредственно следовали за Шел — лингом и Гегелем, использовали выработанные ими идеи и пытались применить их к решению конкретных проблем, поставленных историческим развитием и современной им русской действительностью. Дискус — сия о судьбах страны, принимая различные формы и

меняя состав участников, продолжалась впоследствии; она – неотъемлемое свойство русской философской и общественной мысли и после них. Не исчерпала она свой потенциал даже в наши дни.

Об образовании кружка западников в 1840 г. за счет соединения двух других речь шла уже в предыдущем разделе. Настроения в пользу западничества к момен — ту их слияния превалировали в них обоих.

Кружок славянофилов появился несколько ранее; начало его относится к 1839 г. Группе близких по взгля — дам лиц, не согласных с западнической доктриной и занятых поисками русской самобытности, была пред — ставлена работа «О старом и новом» А. С.Хомякова. Она была дополнена работой И. В.Киреевского «В ответ А. С.Хомякову».

Хомяков писал, что если бы история России дей — ствительно не содержала ничего плодотворного, то тог — да пришлось бы заимствовать все у других народов. Но это не так. Это европейцы – англичане, французы, немцы – не имеют за собой в прошлом ничего хоро — шего. «Наша древность представляет нам пример и начала всего доброго в жизни частной, в судопроиз — водстве, в отношении людей между собою; но все это было подавлено, уничтожено отсутствием государст — венного начала, раздорами внутренними, игом внеш — них врагов. Западным людям приходится все прежнее отстранять…; нам довольно воскресить, уяснить ста — рое, привести его в сознание и жизнь»152 .

Продвигаясь вперед, можно заимствовать отдель — ные открытия у Запада, но главное – возродить былые формы русской жизни. Хомяков уверен, что древняя Русь «воскреснет», но, конечно, уже в обновленном виде, и будет исполнена сил, «живых и органических».

Киреевский заявлял, что у него нет намерения пи — сать сатиру на Запад, что он, как никто, ценит удобст — ва жизни, общественной и частной, которые там вы — работаны. Не считает он также, что следует истребить в России все, полученное ею от Европы за последние два столетия. Но «еще менее можно думать, что 1000- летие русское может совершенно уничтожиться от вли — яния нового европейского»153 . Он напоминает и о том, что сами мыслящие люди Запада сетуют на существу — ющую там нравственную апатию, недостаток убежде — ний, всеобщий эгоизм, ищут новых двигателей жиз — ни – «вне расчета».

Так заявил о своем появлении на свет славянофиль — ский кружок. Взгляды, высказывавшиеся в нем, как и у западников, претерпевали изменения, развитие, но не — изменной оставалась здесь установка на самобытность России, правомерность ее отличия от Запада.

Материал взят из: Литературно-философские кружки в истории русской философии (20–50-е гг. XIX в.) — Сухов А. Д.

studik.net

Читать книгу Просвещение в России. Взгляд западников и славянофилов Л. Н. Беленчук : онлайн чтение

Лариса БеленчукПросвещение в России: взгляд западников и славянофилов

© Беленчук Л. Н., 2014

© Оформление. Издательство Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета, 2014.

Книга опубликована в авторской редакции

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес

* * *

Глава 1. Краткий обзор историографии. Методологические принципы

Тема славянофильства и западничества неизбывная в нашей культуре. Она касается всего, и чем ближе к границам Запада живут люди, тем более мощное воздействие западноевропейской культуры они испытывают. К тому же существует еще и русский мир, который остался по ту сторону границы и который сейчас сам активно влияет на сознание единоплеменников в России. Причем как бережным сохранением тех сокровищ культуры, которые мы не сумели сохранить в России, так и проникновением усвоенных им элементов и идей западноевропейского сознания в нашу образованность.

Запад всегда осознавался и осознается в России как культурная вершина, но и одновременно как величайшая опасность и соблазн. Отсюда двойственное отношение к его достижениям на всех этапах исторического развития общества и невозможность провести четкий водораздел между западниками и славянофилами, обычно называемыми так весьма условно. В наше время понятие западноевропейской культуры становится весьма размытым, включая в себя и целые государства за пределами Европы, такие как Япония, США, и многие другие. В эпоху постмодерна культурные особенности вообще уходят в глубину, на задний план, а переднюю, наружную линию занимает городская субкультура, повсеместно одинаковая.

В книге мы рассмотрим, как складывались взгляды классического славянофильства и западничества (сер. XIX в.) на просвещение России, шире – на культуру и, в частности, на ее духовную составляющую. Это поможет понять, почему представления тех и других так живы и сегодня. Почему одна часть деятелей культуры пытается перенести в Россию западноевропейские представления об образовании, а другая – так же напряженно ищет идеи развития школы и педагогики в самобытной российской истории.

История педагогики и особенно история педагогической науки тесно связана с историей культуры вообще, и история отечественной педагогики – с историей отечественной культуры в частности. Невозможно изучать историю развития отдельных педагогических теорий и взглядов безотносительно к истории развития философии, богословия, литературы, журналистики, других отраслей гуманитарного знания. Культурный контекст касается, прежде всего, духовной стороны культуры: более того, игнорируя эту духовную сторону не понять и смысл развития педагогической теории.

Прежде всего нам придется сказать о некоторых клише, сложившихся в дореволюционной и развившихся в советской историографии, которые заметно повлияли как на науку, так и на обыденные представления о западничестве и славянофильстве. Не распрощавшись с этими предубеждениями, нельзя идти дальше.

Во-первых, названия течений крайне неудачны и не отражают их взглядов. Сами себя ни западники, ни славянофилы так не называли. Некоторые славянофилы соглашались на «самобытников», но отнюдь не все. Белинский, вероятно, сильно бы удивился, узнав, что он – «западник». Несмотря на то что почти каждый исследователь считает своим долгом отметить несоответствие этих названий представлениям мыслителей, их мировоззрению, тем не менее, как это часто бывает в истории, имена эти закрепились и дошли до наших дней, поэтому нам поневоле придется ими пользоваться. Герцен пишет в «Былом и думах»: «“Славянофилы”, с своей стороны, начали официально существовать с войны против Белинского; он их додразнил до мурмолок и зипунов»1   Герцен А. И. Собр. соч.: В 30 т. М., 1954–1958. Т. IХ. М., 1956. С. 29.

[Закрыть].

Автор книги «Ранние славянофилы как религиозные мыслители и публицисты» (Киев, 1917) Б. Щеглов отмечал, что Ю. Ф. Самарин называл свое направление «московским». Термин «славянофилы» придумала западническая пресса, и ему сразу был дан негативный оттенок, как чему-то косному и неподвижному. И. В. Киреевский свое направление называл «славяно-христианским». А. С. Хомяков употреблял слово «славянофилы», лишь цитируя своих оппонентов. Одно время славянофилами называли всех, занимавшихся славянской древностью2   Щеглов Б. Ранние славянофилы как религиозные мыслители и публицисты. Ч. 1. К вопросу о сущности учения Хомякова. Киев, 1917. С. 1–3.

[Закрыть]. Как общую черту, современники отмечали их глубокие интересы и честность, теплоту души, нравственную чистоту и благородство. Щеглов пишет: «По моему глубокому убеждению, нельзя правильно судить о славянофилах вне их религиозно-нравственного миросозерцания, и отношение к религиозно-нравственным вопросам должно выставляться как один из основных критериев для определения того, следует ли причислять данное лицо к славянофилам»3   Там же. С. 5.

[Закрыть]. «Вообще, лучшие западники и славянофилы составляли одну группу людей сороковых годов, в значительной степени объединенных общими интересами»4   Щеглов Б. Ранние славянофилы… С. 108.

[Закрыть]. Эта мысль, объединяющая, а не разъединяющая славянофилов и западников, была продолжена лишь некоторыми русскими учеными, тогда как большинство пишущих людей схватилось за упрощенное и перспективное противопоставление.

Выдающийся русский историк Н. И. Кареев в статье «О духе русской науки» (1882) пишет: «<…> у славянофилов не все было славянским <…> они далеки были от мысли (как Гегель) возводить современную действительность на степень идеала <…>». И у представителей западников не все было слепым и рабским подражанием: «чисто русской чертой западников, общей им со славянофилами, было именно, что они свободны были от распространенной на Западе иллюзии идеализировать всю свою историю и современность»5   Кареев Н. И. О духе русской науки // Русская идея. М., 1992. С. 175–176.

[Закрыть].

Т. И. Благова в книге «Родоначальники славянофильства: Алексей Хомяков и Иван Киреевский» отмечает, что в славянофилах видят прежде всего представителей националистической школы, славянских симпатий, почвенность. Между тем почвенность не есть их главная черта. В основе творчества славянофилов – идея всемирности, если угодно, глобальности со знаком плюс, а также цельности личности, соборности, следования заветам Церкви первых веков христианства, «проникновения церковных начал в жизнь каждого индивида и общества в целом»6   Благова Т. И. Родоначальники славянофильства: Алексей Хомяков и Иван Киреевский. М., 1995. С. 11–12.

[Закрыть]. К. М. Антонов также пишет: «В общей концептуальной схеме славянофильства “народность” была хотя и очень важной социологической и эстетической категорией, но все же вторичной по отношению к “вере” и “Церкви”»7   Антонов К. М. Философия И. В. Киреевского: антропологический аспект. М., 2006. С. 28.

[Закрыть].

Оба направления представляют собой довольно пеструю картину. Современные исследователи культуры и философии отмечают, что «западники» вообще-то довольно «пестрый конгломерат» (акад. Ю. С. Пивоваров), а среди «славянофилов» было много «западников» (И. В. Киреевский, И. С. Аксаков, например, в России были лучшими знатоками Европы и ее культуры, так что если кто и мог адекватно судить о европейском просвещении, так именно они). А. С. Хомяков вообще не укладывается ни в одно из направлений. Н. А. Нарочницкая в книге «Россия и русские в мировой истории» говорит, что он по ошибке приписан к славянофилам, и называет его «христианским универсалистом», и это много точнее, потому что Хомяков видел задачу человеческой культуры и просвещения в установлении гармонии и взаимопонимания разных цивилизаций.

В отношении к историческому прошлому некоторые западники перешли со временем на позиции славянофилов, например, тот же Герцен, который с годами стал критически относиться к эпохе Петра Первого и его реформам, отказался от тотальной критики допетровской Руси и пришел к пониманию того, что крестьянская община – это не случайность, а магистральный путь развития России. «Они ведь в основном не о том спорили, хороша или плоха крестьянская община, не о том, считать ли Россию Европой или Азией, самобытны мы или нет. Все эти темы вторичны по отношению к главному – к смысловому стержню цивилизации», – пишет Ю. С. Пивоваров8   Пивоваров Ю. С. Вечный спор. Западники и славянофилы // Фома. 2009. № 6. С. 63–68.

[Закрыть].

Каков смысл существования человека? И этот вопрос, являясь линией раздела между основными направлениями философской мысли человечества, приближает нас к педагогической тематике, поскольку смысл существования человека определяет и смысл его воспитания.

Еще одним устойчивым историографическим мифом является отношение славянофилов и западников к крестьянству. Славянофилов обычно обвиняют в том, что они якобы оправдывали неграмотность крестьянства, выступая против крестьянских школ, и что они как следует и не знали сельского народа. Это непосредственно касается истории педагогики, поскольку с подготовкой освобождения крестьян на повестку дня встало их обучение. И западники, и славянофилы жаждали освобождения и просвещения крестьянства. Но если западники писали об этом в своих печатных изданиях и говорили в салонах, славянофилы больше занимались практической деятельностью. Так, интересы крестьян в комиссиях по разработке реформы отстаивал Ю. Ф. Самарин. Его называют теоретиком и практиком земского движения, поскольку он первым озаботился созданием специальных органов местного самоуправления в пореформенных селах и деревнях. Именно он стоял у истоков земства и земского обучения.

Подход Самарина основывался на реалиях сельской жизни. В статье «О народном образовании» (1856) он писал: «У крестьянина так мало досуга, что в жизни его почти нет места для любопытства. Он примет с участием только то, что имеет непосредственное отношение к духовным и нравственным вопросам, близким каждому человеку <…> или что применяется к его быту, – иными словами, что может содействовать к его образованию»9   Самарин Ю. Ф. О народном образовании // Православие и народность. М., 2008. С. 442.

[Закрыть].

Весь внешний быт русского крестьянина коренится в образе мыслей Русского человека, и «едва ли крестьянин окажет много добровольной восприимчивости не только чужим обычаям, не видя причин отложить свои, но даже и познаниям, не приведенным в живое соотношение и согласие с целой системой его убеждений». Насильное вливание образования в сосуд возможно, но народ «окажет упорное, хотя и пассивное сопротивление»10   Там же. С. 462.

[Закрыть].

Очень похоже отношение Н. В. Гоголя к обучению крестьян, которым так возмутился В. Г. Белинский в своем знаменитом письме. В послании к своему другу А. П. Толстому («Выбранные места из переписки с друзьями») Н. В. Гоголь писал, что само по себе обучение чтению крестьянину-земледельцу ничего не дает, что этого недостаточно. «Учить мужика грамоте затем, чтобы доставить ему возможность читать пустые книжонки, которые издают для народа европейские человеколюбцы, есть действительно вздор. Главное уже то, что у мужика нет вовсе для этого времени <…> Если в ком истинно уже зародится охота к грамоте, и притом вовсе не затем, чтобы сделаться плутом-конторщиком, но затем, чтобы прочесть те книги, в которых начертан Божий закон человеку, – тогда другое дело. Воспитай его как сына и на него одного употреби все, что употребил бы ты на всю школу. Народ наш не глуп, что бежит, как от черта, от всякой письменной бумаги. Знает, что там притык всей человеческой путаницы, крючкотворства и каверзничества»11   Гоголь Н. В. Избранное. М., 1999. С. 118.

[Закрыть]. Этот взгляд разделял В. И. Даль.

Оценка Гоголя в основном совпадает и с мыслями А. И. Герцена, высказанными в работе «Русское крепостничество» (1852 г.): «Что же удивительного в том, что императоры подчинили своей России – России придворных и чиновников, французских мод и немецких манер – другую Россию, бородатую, неотесанную, варварскую, мужицкую, не способную оценить привозное образование, которое снизошло на нее царской милостью и к которому невежественный крестьянин питал нескрываемое и неподдельное отвращение»12   Герцен А. И. Собр. соч.: В 30 т. М., 1954–1958. Т. XII. М., 1957. С. 55.

[Закрыть].

Именно против такого образования, защищая русского мужика, протестовали Ю. Ф. Самарин и Н. В. Гоголь. Гоголь утверждал, что одна грамотность не просвещает, что для крестьян грамотность тесно связана с духовной литературой, а не с любой книгой. Формальная же грамотность может быть негодным средством отхода крестьянства от духовного просвещения. В эпилоге, созданном уже после получения возмущенных откликов «просвещенного общества» на свое сочинение, Н. В. Гоголь попытался ответить своим оппонентам. «Меня изумило, – пишет он, – когда люди умные стали делать придирки к словам совершенно ясным и, остановившись над двумя-тремя местами, стали выводить заключения, совершенно противоположные духу всего сочинения. Из двух-трех слов, сказанных такому помещику, у которого все крестьяне земледельцы, озабоченные круглый год работой, вывести заключение, что я воюю против просвещения народного, – это показалось мне очень странно, тем более, что я полжизни думал сам о том, что как бы написать истинно полезную книгу для простого народа, и остановился, почувствовавши, что нужно быть очень умну для того, чтобы знать, что прежде нужно подать народу. А покуда нет таких умных книг, мне казалось, что слово устное пастырей нашей Церкви полезней и нужней для мужика всего того, что может сказать ему наш брат писатель. Сколько я себя ни помню, я всегда стоял за просвещенье народное, но мне казалось, что еще прежде, чем просвещенье самого народа, полезней просвещенье тех, которые имеют ближайшие столкновения с народом, от которых часто терпит народ. Мне казалось, наконец, гораздо больше требовавшим вниманья к себе не сословие земледельцев, но то тесное сословие, ныне увеличивающееся, которое вышло из земледельцев, которое занимает разные мелкие места, и, не имея никакой нравственности, несмотря на небольшую грамотность, вредит всем затем, чтобы жить на счет бедных. Для этого-то сословия мне казались наиболее необходимыми книги умных писателей, которые, почувствовавши сами их долг, умели бы им их объяснить. А землепашец мне всегда казался нравственнее всех других и менее нуждающимся в наставлениях писателя»13   Гоголь Н. В. Избранное. М., 1999. С. 222.

[Закрыть].

Славянофилы полагали, что нельзя крестьян освободить только затем, чтобы освободить. Нужна длительная подготовка реформы, от которой зависит не только будущность самого крестьянства, но и будущая судьба России. Но и здесь конкретные действия были разными. Западник А. И. Герцен жил в Лондоне на доходы с отцовских крепостных, а славянофил Ю. Ф. Самарин своих крестьян (он был очень богатый человек, имел много угодий в Подмосковье и Самарской губернии) освободил. И. В. Киреевский действовал по-другому: он писал сестре, захваченной всеобщим движением, что освобождать крестьян надо осторожно, предварительно приняв меры к устройству их быта и хозяйства. Иначе, по его мнению, они сделаются легкой добычей нечистых на руку чиновников.

А. С. Хомяков также размышлял на тему освобождения и обучения крестьян, ослабляя еще до реформы крепостнические повинности. Но каждое преобразование он обсуждал на сходке мiра, понимая, что нельзя резко менять жизнь и быт крестьянства. Нам сейчас трудно представить, каким испытанием на прочность стало освобождение для крестьянства.

Таким образом, видим большое разнообразие мнений даже в среде единомышленников. Видимо, поэтому некоторые советские исследователи, не вникнув в содержание работ славянофилов, прямолинейно следуя официальной доктрине, обвиняли их в двоедушии и лицемерии. Так, А. Дементьев в работе «Очерки по истории русской журналистики 1840–1850 гг.» (1951) писал, что славянофилы одновременно критиковали правительство и поддерживали его, стремились освободить крестьян, но не потерять при этом своих дворянских выгод. Но дело тут не в двоедушии, а в том, что все славянофилы думали и делали по-разному. Они в чем-то поддерживали правительство, в чем-то критиковали, кто-то освобождал крестьян, кто-то нет. И уж «свои дворянские выгоды» тут были на последнем месте.

До сих пор, к сожалению, бытует миф о противостоянии западников властям и, напротив, тесном союзе славянофилов и самодержавной власти. Он родился из обыденного противопоставления «протестующих западников» и «примирительных славянофилов».

Типичной оценкой советской историографии можно назвать следующую: «К охранительному лагерю (Уваров, Шевырев, Погодин) примыкало славянофильство <…> Славянофильству противостоял антикрепостнический лагерь, Белинский, Герцен, Огарев и др.»14   Галактионов А. А., Никандров П. Ф. История русской философии. М., 1964. С. 183.

[Закрыть]. То есть единство с самодержавной властью, а заодно и сопротивление освобождению крестьян, не подвергались сомнению. Раз антикрепостнический лагерь противостоял славянофилам, то, значит, они были крепостниками.

К чести авторов надо сказать, что уже в следующей своей работе, статье «Славянофильство, его национальные истоки и место в истории русской мысли», помещенной в журнале «Вопросы философии», они, отметив заблуждения советской историографии в оценке славянофилов, в том числе и собственные, пишут: «Недаром славянофильство было партией, гонимой царскими властями нисколько не меньше, чем западничество… Славянофилы подвергались гонению не только со стороны государства, но и церкви»15   Галактионов А. А., Никандров П. Ф. Славянофильство, его национальные истоки и место в истории русской мысли // Вопросы философии. 1966. № 6. С. 124–125.

[Закрыть]. Такое резкое изменение позиции можно объяснить сменой политической конъюнктуры.

Сейчас эта точка зрения обрела многих подготовленных защитников. Современный исследователь Л. Е. Шапошников в предисловии к сборнику сочинений и писем А. С. Хомякова (М., 2004) пишет, что «славянофилы были в оппозиции к правительству»16   Шапошников Л. Е. Жизнь и творческий путь А. С. Хомякова // Хомяков А. С. Избранные статьи и письма. М., 2004. С. 19.

[Закрыть]. Возможно, это довольно резкое определение, но власть настороженно относилась к славянофилам. Самым ярким подтверждением этого является запрещение многих издательских проектов («Европейца» И. В. Киреевского, «Московского сборника» и др.). Обычно в историографии речь идет о преследовании западнических изданий – нелегальных Герцена (которые, между тем, читала вся Россия!), о неосуществленном замысле Т. Н. Грановского издать журнал и т. п. Гораздо менее широко известен факт конфликта с Николаем I Ю. Ф. Самарина, издавшего свою книгу «Окраины России» (ее еще называют «Письма из Риги») о положении прибалтийского населения. Сетуя на безразличие властей к засилью в прибалтийских губерниях немецкой культуры, религии и языка, Самарин предлагал ряд мер по обустройству края, распространению в школах русского языка, укреплению материальной базы церковноприходских школ и др. Узнав об этой книге, царь посадил автора в Петропавловскую крепость (надо сказать, что Самарин в Риге исполнял государственную должность, а книгу свою издал за границей). Наказание, к счастью, было недолгим, но показывает отношение власти к позиции защитников русских интересов в развитии просвещения.

Критика А. С. Хомяковым русской действительности в стихотворении «России» (1854) была воспринята правительственными кругами как проявление антипатриотизма. При жизни он не издавался; его сочинения в России были изданы только посмертно.

К. А. Дридгер в статье «Проблема народности воспитания в России первой половины XIX века: официальная и славянофильская позиции» пишет, что полное отождествление официальной доктрины с концепцией славянофилов свойственно и нашим современникам, но корни этого явления лежат в дореволюционной эпохе. Первыми это делали западники, а позже их апологеты17   Дридгер К. А. Проблема народности воспитания в России первой половины XIX века: официальная и славянофильская позиции // Педагогика. 2008. № 2. С. 72.

[Закрыть].

М. Н. Громов уточняет, что «<…> славянофилам приходилось вести идейную борьбу с европоцентризмом по двум направлениям: во-первых, против либерального и радикального западничества, оппозиционного правительству; во-вторых, против вестернизированного правящего режима, весьма подозрительно относившегося к “московской партии” и всячески третировавшего ее»18   Громов М. Н. Славянофильство и западничество как два миропонимания истории // Иван Киреевский: Духовный путь в русской мысли XIX–XXI веков (К 200-летию со дня рождения): сб. науч. статей. М., 2007. С. 80.

[Закрыть].

В заключение приведем две выдержки из писем И. В. Киреевского, наглядно показывающие отношение его к власти. В письме к А. И. Кошелеву он говорит, что правительство странно относится к своим защитникам: «преследуют сочинения и память Гоголя, преследуют Хомякова, а бессовестные похвалы, которые вся публика принимает за насмешку, правительство принимает за чистые деньги и дает за них награды и перстни. Что заключить из этого?»19   Иван Васильевич Киреевский: Разум на пути к истине. М., 2002. С. LXIV.

[Закрыть]

В «Записке неустановленному лицу», которая предположительно адресована В. И. Назимову (попечителю Московского учебного округа в 1849–1855 гг.), Киреевский недоумевает, что нужно приводить доказательства своей преданности русскому царю. «Или, может быть, господин министр предполагает, что я желаю для России республики и что я до того не знаю ни русской истории, ни духа народа русского, ни характера теперешнего времени, что почитаю такой бред возможным?»20   Там же. С. 50–51.

[Закрыть]

Много мифов родилось в советское время о взаимоотношениях славянофилов и Церкви. Во времена империи Православная церковь, вопреки расхожим представлениям, не играла особой роли ни в интеллектуальной жизни общества, ни в его просвещении. Синодальный период – один из самых сложных для Церкви. Она жила своей жизнью, а образованное общество – своей. Богословские сочинения А. С. Хомякова, направленные на апологию Православия, почти все были изданы за границей, в Берлине, и только после его смерти переизданы в России. Представители Церкви настороженно восприняли попытки славянофильства писать на богословские темы, которые традиционно считались их полем деятельности. В сочинениях большинства славянофилов видим скорее объяснение православных исторических корней русского просвещения, чем апологию современной им Церкви.

Юрий Самарин прямо пишет: «Наше отношение к вере покоилось на “церковной казенщине”» – подчинении веры внешним для нее целям официального консерватизма, который «под предлогом охранения веры, благоволения к ней, благочестивой заботливости о ее нуждах, мнет и душит ее в своих бесцеремонных объятиях… тогда очень естественно в обществе зарождается мнение, что так тому и следует быть <…> Это убивает всякое уважение к вере»21   Самарин Ю. Ф. Предисловие // Хомяков А. С. Богословские сочинения. СПб., 1996. С. 8.

[Закрыть].

Чрезвычайно устойчив миф о неприятии славянофилами западноевропейской культуры. Между тем Н. А. Бердяев отмечал, что славянофилы были лучшими европейцами, людьми более культурными, чем многие наши западники. Они творчески преломили в нашем духе то, что совершалось на вершинах европейской и мировой культуры. «Главная заслуга и своеобразие славянофилов не в том, что они были независимы от западных и мировых влияний и черпали все лишь на Востоке, а в том, что они впервые отнеслись к западным и мировым идеям творчески и самостоятельно, то есть дерзнули войти в круговорот мировой культурной жизни»22   Бердяев Н. А. О характере русской религиозной мысли XIX века // Н. А. Бердяев. Собр. Соч. Т. 3. Париж, 1989. С. 230–231.

[Закрыть].

Долгое время этот миф культивировался в советской литературе, но и сегодня в отдельных работах мы слышим те же отголоски. Например, З. А. Каменский в книге «Философия славянофилов. Иван Киреевский и Алексей Хомяков» пишет: «Философия славянофилов противостояла философской мысли Просвещения, революционного демократизма, всему тому, что несла передовая философская культура Запада»23   Каменский З. А. Философия славянофилов. Иван Киреевский и Алексей Хомяков. СПб., 2003. С. 500.

[Закрыть]. Здесь сразу несколько неточностей: мысль Просвещения и тем более революционный демократизм – это далеко не вся культура Запада. Да и передовой ее можно назвать только с позиций марксизма-ленинизма. Не все новое – передовое. К тому же философской мысли Просвещения славянофилы никак не противостояли, во всяком случае не все. Итог книги – обвинение философов в мракобесии и ретроградстве традиционен для советской эпохи, но никак не вписывается в современный уровень исторической науки.

А. С. Хомяков, критикуя в письме к издателю Т. И. Филиппову идеологию Просвещения, все же называет великими Вольтера и Руссо. Вот глубокая мысль Хомякова, которая не позволяет ему с презрением относиться к любому, принятому обществом воззрению: «Ложным своим началом не может торжествовать никакая ложная теория: она всегда бывает обязана своим временным успехом присутствию в ней некоторой правды, противопоставляемой общественной неправде. Такова причина успеха энциклопедистов в XVIII веке. Вольтер брал против лжехристианства современной ему жизни оружие из христианской истины <…> Руссо и подавно. Прошли года; об них как об учителях никто уже не говорит… но многие истинно христианские начала осуществились в обществе потому только, что они уяснились в упорной борьбе, и учителя зла сделались бессознательным орудием добра»24   Хомяков А. С. Всемирная задача России. М., 2008. С. 344.

[Закрыть]. Как же можно упрекать славянофилов, неофициальным лидером которых являлся Хомяков, в «противостоянии мысли Просвещения»?

Много точнее оценка В. И. Холодного: «Славянофилы не критиковали идеи Просвещения, но везде подчеркивали, что корень зла лежит в католицизме, “зарационализированной” религии. Просветители создали необходимую “внешнюю культуру”, систему рационалистической образованности, которую необходимо одухотворить внутренним религиозно-нравственным просвещением»25   Холодный В. И. А. С. Хомяков и современность: зарождение и перспективы соборной феноменологии. М., 2004. С. 131–132.

[Закрыть].

О. В. Парилов отмечает, что «славянофилы любили Запад»26   Парилов О. В. Творчество А. С. Хомякова и современность // Хомяков А. С. Избранные статьи и письма. М., 2004. С. 458.

[Закрыть]. Доктор филол. наук, проф. Ю. И. Сохряков пишет, что «они (славянофилы. – Л. Б.) знали и любили Запад, отмежевываясь от односторонней его критики»27   Сохряков Ю. И. Национальная идея в отечественной публицистике XIX – начала ХХ века. М., 2000. С. 10.

[Закрыть]. А. Панарин утверждает: «Впервые выразившие самосознание России славянофилы никогда не были ни изоляционистами, ни почвенниками, ни националистами… Они воспринимали кризисвропейской культуры как планетарное явление, нуждающееся в планетарном же мироустроительном ответе…Они были совестливыми глобалистами, убежденными, что проблемы, не решенные в одном месте, станут язвой всего человечества и что кризис, развернувшийся на Западе, нуждается в общечеловеческом решении»28   Панарин А. Православная цивилизация в современном мире. М., 2003. С. 20–21.

[Закрыть].

В заключение дадим слово самому А. С. Хомякову («Письмо о железной дороге», 1845): «Но мир художества, так же как и бо́льшая часть нашего просвещения и нашего быта, доказывает всю трудность, всю медленность усвоения чуждых начал и всю неизбежность временного (да, смело можно сказать, только временного) раздвоения. Следует ли из того, что мы должны, как полагают защитники всех старинных форм, отвергать всякое нововведение, будь оно в науке, в художестве, в промышленности или в быте? Из-за зла сомнительного и которое само может быть переходом к высшему сознательному добру, можем ли мы отвергать несомненно полезное, необходимое или прекрасное? Есть что-то смешное и даже что-то безнравственное в этом фанатизме неподвижности. В нем есть смешение понятий о добре и зле. Как бы Запад ни скрывал нравственное зло под предлогом пользы вещественной, отвергайте все то, что основывается на дурном начале, всякую регуляризацию порока, всякое проведение безнравственности в законный порядок (как, например, прежние игорные дома во Франции, воровские цеха в Древнем Египте и т. д.). Этого от вас требует ваше достоинство человеческое <…>» То есть А. С. Хомяков не просто допускает возможность восприятия чужого просвещения, но считает это обязанностью общества. Он говорит здесь о том, что не надо бояться тех негативных по внешности последствий, которые неизбежно нам кажутся таковыми вначале, но надо принимать нововведения с разбором, не отвергая их в целом, но и не принимая безо всякой оглядки и рассуждения. То, что нам сегодня кажется недопустимым, может сыграть положительную роль в развитии нашего просвещения. Вполне возможно, что этот отрицательный в целом опыт освоения чужеродной культуры поспособствует появлению новых живительных импульсов развития своей собственной. «Мы еще долго, – пишет далее Хомяков, – и даже всегда будем многое перенимать у других народов. Мы будем перенимать добросовестно, добродушно, не торопясь приноровлением к нашей жизни и зная, что жизнь сама возьмет на себя труд этого приноровления… Приноровление чужого к своему родному кажется делом нетрудным только переводчикам водевилей да тем людям, которым даже и не мерещилось никогда глубокое значение частных явлений в жизни народной»29   Хомяков А. С. Всемирная задача России. М., 2008. С. 425.

[Закрыть]. Ни о каком изоляционизме здесь нет и речи.

Отношение к русской истории и к ее поворотному пункту – реформам Петра I. Считалось, что западничество превозносит Петра, а славянофильство бесповоротно осуждает, романтизируя и идеализируя допетровскую культуру. На самом деле разные мыслители относились по-разному: от полного отвержения до полного приятия, но с критикой отдельных сторон реформ.

Высоко оценивал значение петровских реформ А. С. Хомяков: «Когда двое Русских (Петр I и М. В. Ломоносов. – Л. Б.) почувствовали ограниченность и недостаточность местного развития; когда один из них поехал в чужие края трудиться своими руками и постигать умом пружины и начала западного величия, а другой убежал туда же учиться и просвещать свой светлый, Богом данный разум, – в обоих было благородное стремление ко всему истинному, ко всему чисто человеческому, к науке и искусству вообще. Много светлых начал пробудили они, возвратясь в свою Родину, много вырастили прекрасных семян; но и они поддались соблазну: и они приняли много местного и случайного за общечеловеческое и вечно истинное»30   Там же. С. 508.

[Закрыть]. Можно ли считать это осуждением? Это взвешенная оценка роли Петра I.

В статье «Мнение иностранцев о России» (1845) А. С. Хомяков сказал о Петре так: «Наука явилась на призыв великого гения, изменившего судьбу государства»31   Там же. С. 42.

[Закрыть].

И в работе «О старом и новом»: «Явился Петр, и по какому-то странному инстинкту души высокой, обняв одним взглядом все болезни отечества, постигнув все прекрасное и святое значение слова государство, он ударил по России, как страшная, но благодетельная гроза. Удар по сословию судей-воров; удар по боярам, думающим о родах своих, но забывающим родину; удар по монахам, ищущим душеспасения в кельях и поборов по городам, а забывающим Церковь, и человечество, и братство Христианское. За кого из них заступится История? <…> Много ошибок помрачают славу преобразователя России, но ему остается честь пробуждения ее к силе и к сознанию силы. <…> Но грустно подумать, что тот, кто так живо и сильно понял смысл государства, кто поработил вполне ему всю личность, так же как и личность всех подданных, не вспомнил в то же время, что там только сила, где любовь, а любовь только там, где личная свобода»32   Хомяков А. С. Всемирная задача России. С. 220.

[Закрыть].

Разумеется, славянофилы говорили об издержках петровских реформ. И. С. Аксаков пишет: «Тот же Петровский переворот <…> отражается в каждом человеке из народа, приобщившимся к нашей цивилизации, поступившим в наши школы… Вообразите себе крестьянина, купца… когда необходимость заставляет их отдать своих детей – в мужскую гимназию или женский пансион? Каким-то падением, какой-то порчей нравственной отзывается их дитя <…> Ум-самородок, крепкий характер, энергичная воля купца, вышедшего нередко из крестьян и создавшего себе состояние неутомимым трудом и предприимчивостью, – чем сказываются эти свойства в его сыне?.. наше современное школьное воспитание порождает людей не столько способных к созданию, сколько к расточению капиталов… Многие родители, помещая детей в гимназию… расстаются со своими детьми почти так, как крестьяне с мужиком, сдаваемым в рекруты… Что-то выйдет из сына? Не насмеется ли он над родителями, вернувшись домой? Сохранится ли связь его с родным кровом, родным бытом, преданиями – с Церковью, наконец? <…> В настоящее время почти каждый, кончающий курс в общественном заведении, выходит оттуда, сильно тронутый так называемым материализмом. Не будем рассуждать добродетель это или порок, но это такой нравственный и духовный строй, который отрицает все нравственные и духовные основы русского народа»33   Аксаков И. С. Отношение между школой и жизнью в России // Человек. 1991. № 3. С. 73–76.

[Закрыть]. И. С. Аксаков ставит проблему разрыва поколений, обусловленную неразумным воспитанием, обучением во что бы то ни стало. Западнический дух образования, утверждавшийся с начала XVIII в. в нашей средней и высшей школе, противоречил домашнему воспитанию податных сословий. Образование, получаемое детьми и отроками, было построено не на камне (народных традициях и культуре), а на песке (привозные идеалы и стремления, поскольку родина материализма – Западная Европа, прежде всего, Франция).

iknigi.net

Споры «западников» и «славянофилов». История русской литературы XIX века. Часть 2. 1840-1860 годы

Споры «западников» и «славянофилов»

Вопрос о прошлом, настоящем и будущем России, о путях ее развития и роли во всемирной истории, в человеческом сообществе разделил образованное меньшинство на славянофилов и западников. Спор их был задан «Философическим письмом» П. Я. Чаадаева, опубликованным в московском журнале «Телескоп» в 1836 г., где автор, размышляя над судьбами Запада и России, католичества и православия, делал отрицательные выводы об исторической судьбе православной России. Идеи Чаадаева непосредственно «пробудили» два противоборствующих общественных направления: славянофилы, и западники 40-х годов с равным правом могли считать его и своим наставником, и оппонентом.

Ведущие идеологи и публицисты славянофильства 40-х годов: поэт и философ А. С. Хомяков, критик и публицист И. В. Киреевский, его брат, П. В. Киреевский, общественный деятель Ю. Ф. Самарин, братья К.С. и И. С. Аксаковы – дети признанного писателя Сергея Аксакова, также известные литераторы.

Русское западничество той поры представляли В. Г. Белинский; А. И. Герцен; его друг и соратник Н. П. Огарев; общественный деятель, профессор Московского университета Т. Н. Грановский; В. П. Боткин; П. В. Анненков, ставший первым биографом Пушкина; писатель и журналист И. И. Панаев.

И славянофилы, и западники были подлинными радетелями Отечества, их объединяла неудовлетворенность итогами культурно-исторического развития России, жажда национального самосознания. И те, и другие говорили о необходимости отмены крепостного права, о гражданских правах и свободах. И те, и другие находились в оппозиции к царской бюрократии (но не к самому самодержавию, в отношении которого позиции каждого из участников движений были различными). Славянофилы и западники по-разному оценивали период Московской Руси и реформы Петра I, буржуазный экономический порядок Европы и патриархальные устои России. В поле обсуждаемых проблем был вопрос о назначении искусства, о художественности и народности литературы.

Собрания кружков Герцена и Белинского, литературные салоны и гостиные частных домов (П. Я. Чаадаева, Д. Н. Свербеева, А. П. Елагиной и др.), редакции журналов («Москвитянин», «Русская беседа», с одной стороны, и «Отечественные записки», «Современник» – с другой) – здесь разворачивалась живая полемика идейных и литературных противников, введших в активный речевой оборот и сами термины: западничество и славянофильство.

Символично заглавие статьи Хомякова «О старом и новом», положившей начало в 1839 г. славянофильскому направлению как таковому. В «былом», «старом» – в русских преданиях и традициях православия и народной нравственности, которая свободна от «барыша», своекорыстия, нужно искать начало «истинного православия». «Эти-то лучшие инстинкты души, образованной и облагороженной христианством, эти-то воспоминания древности неизвестной, но живущей в нас тайно, произвели все хорошее, чем мы можем гордиться».

Предание, «преемство жизни» есть необходимейшая основа для ее самосохранения, – писал К. Аксаков. Естественно поэтому преклонение славянофилов перед вековыми устоями монархии, русским общинным строем, христианскими коллективными, а не индивидуальными формами жизни, вплоть до «самоотречения». Соборность – так со времен первых славянофилов определяется особое качество русского, славянского братства, православного единения разных слоев общества на основе самозабвенного служения «миру», «общине», «роду».

В искусстве и литературе славянофилы ценили то, что самобытно, в чем «творит» духовная сила народа. Для Хомякова это были иконы и церковная музыка, для К. Аксакова и Самарина – творчество Н. В. Гоголя, А. К. Толстого, В. И. Даля. В «Мертвых душах» К. Аксаков видел гомеровскую эпичность– целостность, «сильное», «вечное», «положительное» начало, связанное с христианским идеалом. «Русская художественная школа», по мнению Хомякова, была «вопросом жизни и смерти в смысле деятельности нравственной и духовной». Поиск «внутреннего источника отечественного просвещения» одухотворял самих славянофилов на собственные творческие разыскания: они писали стихотворения и прозу, К. Аксаков был автором экспериментальной российской грамматики, Киреевский издал собранные им оригинальные фольклорные тексты.

Представители западничества считали, что достичь процветания Россия может лишь путем сближения с Европой; в бурном росте промышленности, в утверждении гражданских прав личности, в идеалах равенства, в развитии науки, в буржуазном прогрессе видели они залог величия России.

Принципиальное значение для западников имела проблема свободы личности, ее независимого развития. Показательна в этом смысле судьба писателя и мыслителя А. И. Герцена. Находившийся за границей в конце 40-х годов, он видит безысходность политической борьбы в России и, не желая «в колодках» служить Отечеству, принимает горькое и исключительно мужественное по тем временам решение: не возвращаться на Родину. Победить гражданскую робость ему помогло твердое убеждение: «в себе самом … уважать свою свободу и чтить ее не меньше, как в ближнем, как в целом народе, ибо только на свободе лица может вырасти действительная воля народа». В Лондоне Герцен и Огарев основали «вольную русскую типографию»; могучий голос «Колокола» – газеты, выходящей уже в пятидесятые-шестидесятые годы, – будоражил и просвещал далеких соотечественников. Герцен умер в 1870 г. за границей, вернувшись на родину вольным словом. Эпоха 40-х годов объемно представлена Герценом в его знаменитой книге воспоминаний «Былое и думы» (1852–1867), которая по праву считается вершиной творчества писателя.

Поделитесь на страничке

Следующая глава >

lit.wikireading.ru

Западники и славянофилы — Мегаобучалка

1. Славянофилы (И.В. Киреевский, А.С. Хомяков, К.С. Аксаков и

др.) и западники (П.Я. Чаадаев, А.И. Герцен и др.)

В XIX столетие Россия вошла с твердым намерением продолжить социальные, политические и культурные преобразования. Философские течения, наметившиеся в предшествующем веке, получают развитие и облекаются в более зрелые и отчетливые формы. Остановить движение философского мышления было невозможно. Во многом это связано с Отечественной войной 1812 г. Живое знакомство русских людей, в том числе привилегированных слоев народа, с Западной Европой повлекло за собой не только всплеск интереса к иноземной культуре, но вновь возродило тему русской самобытности. В значительной мере углублению отечественной философской культуры способствовало распространение немецкого идеализма, увлечение идеями Канта, Фихте, Шеллинга и Гегеля. Философская жизнь в эту эпоху связана с деятельностью, как духовных школ, так и светских учебных заведений. В Московском университете начинают преподавать философию первые русские профессора. Философия возбуждала надежды, нередко выходящие за ее объективные возможности.

Немецкая философия, перенесенная на русскую почву, в творчестве отечественных мыслителей становится своеобразным эталоном в движении к оригинальным и самобытном философским концепциям.

В 40-е годы осуществилось «расщепление» русского духа. В философской мысли России наметились две линии: славянофильство и западничество. Уже в 30-е годы ослабевает увлечение Шеллингом: философскую мысль все более начинает привлекать идеалистическая система Гегеля. Крепнет и сама русская философия. На смену неясным метафизическим представлениям приходит осмысленная постановка вопросов конкретного познавательно-практического характера. Общественное мнение тяготеет к достоверному знанию о судьбах отечества, движущих силах его истории, о миссии, выпавшей на долю России.

Мнения разделились. Одни полагали, что Россия просто отстала от передовых стран Европы, и что она обречена на продолжение пути, пройденного Западом, и который ей неизбежно предстоит повторить. Другие, напротив, считали, что вследствие петровских реформ Россия утратила собственный образ, потеряла национальные корни, и что ей предопределено возродить древнерусские, православные начала быта и культуры, дабы сказать миру свое, новое слово. Сторонники первого мнения образовали как бы лагерь западников, приверженцы второго – славянофилов.

До сих пор бытуют взгляды, согласно которым западников обвиняют в излишнем пристрастии к иноземному, нелюбви к отчизне, в слепом подражании всему европейскому, а славянофилам предъявляют упреки в неспособности понять закономерный ход истории, отстаивании невежества и бескультурья, в почвенничестве и «квасном» патриотизме. Таким образом, одни предстают в ореоле людей прогрессивных, передовых, другие же – в лучшем случае в образе культурных реакционеров и ретроградов.

В действительности дело обстоит сложнее. И западники, и славянофилы Россию любили. Любили по-своему, с учетом философских, нравственных и религиозных особенностей, свойственных этим течениям. Западники хотели видеть Россию без присущих ей пороков и изъянов, но порой это стремление принимало формы злобной критики и неприязни, переходя в неприкрытую ненависть.

Славянофилы не отрекались от западной культуры. Более того, основоположники этого направления были людьми европейски образованными, глубоко знавшими мировую и европейскую философию. Показательно, что И.В. Киреевский, стоявший у истоков славянофильства, журнал, основанный им, называет «Европеец». Лишь самые наивные из них стремились как бы к механическому возврату в допетровский быт. Главная же цель славянофилов состояла в том, чтобы вернуть Россию к началам православной жизни и, взяв у Запада все положительное, развивать эти начала. Сами славянофилы были живыми носителями православной культуры.

Славянофильская линия в отечественной философии представлена творчеством А.С. Хомякова (1804–1860), И.В. Киреевского (1806-1856), К.С. Аксакова (1817-1860), Ю.Ф. Самарина (1819-1876). Славянофильские убеждения разделяли также А.И. Кошелев и М.П. Погодин. К так называемым «поздним славянофилам» принадлежат Н.Я. Данилевский (1822–1885) и К.Н. Леонтьев (1831-1891), Ф.И. Тютчев (1803-1873).

Особое влияние на творчество А.С. Хомякова оказали идеи Шеллинга. Хомяков не создал специального труда с изложением своих философских взглядов. Почти все его произведения написаны по поводу (или в связи) мнений, высказанных учеными, писателями и философами. Тем не менее, и они дают возможность выявить своеобразие и оригинальность в философствовании этого мыслителя.

Основная особенность его творчества в том, что он исходил из церковного сознания. В Церкви он видел полноту истины, источник света, который освещает все товарное бытие. И в таком смысле он – подлинный христианский философ. Для Хомякова понятие Церкви – в отличие, к примеру, от Чаадаева, для которого Церковь – это сила, действующая в истории, – заключено в факте духовной жизни. Церковь у Хомякова выступает основой всех его философских построений. Основой гносеологии у Хомякова является антропология – связующее звено между богословием и философией. Из учения о Церкви он выводит учение о личности, принципиально отвергающее индивидуализм. Отдельная личность проявляет совершенное бессилие и демонстрирует внутренний непримиримый разлад. И если для Чаадаева личность связана с «мировым сознанием», то для Хомякова личность, раскрывающаяся во всей полноте, едина с Церковью. Разум, совесть, творчество – все это функции Церкви. Из этих предпосылок он выводит свое учение о двух коренных типах личности. В личности всегда идет борьба двух противоположных начал: свободы и необходимости. Преобладание того или иного начала формируют один или другой тип. Там, где господствует искание свободы, – иранский тип. Там же, где преобладает подчиненность необходимости, – кушитский тип. Но дар свободы торжествует только в единении с Церковью.

Особое место занимает учение о целостности в человеке, более глубоко развитое И.В. Киреевским. Целостность выражает иерархическую структуру души, крайне неустойчивую вследствие противоборства центральных и периферических сил. И здесь важен нередко проявляемый человеком уход от свободы – своеобразный парадокс. Будучи призван к свободе, человек вольно ищет строя жизни и мысли, где господствует необходимость. В этом проявляется трагизм человеческой жизни.

В области гносеологии Хомяков находится под обаянием трансцендентализма, хотя и критикует, подчас придирчиво, гегелевскую философию. Основу теории познания составляет онтологизм. Хомяков приходит к учению о «живом знании». Смысл этого учения в том, что познание истины и овладение ею не является функцией индивидуального сознания, но вверено опять же Церкви. Только церковный разум выступает органом познания всецелой истины, что в итоге неизбежно ведет к противопоставлению рассудочного знания вере. Поэтому можно говорить об отождествлении Хомяковым западного христианства со всей системой рационализма.

Хомяков осуждает латинство, которое требует от индивидуального сознания покорности и послушания Церкви, но вместе с тем он отвергает и индивидуализм, к которому склоняется протестантство.

Для достижения истинного знания необходимо «соборование многих», нужна общая согреваемая и освещаемая любовью работа. Налицо должно быть «общение любви», свидетельствующее о соучастии в познавательном процессе моральных сил души. Для Хомякова важна не психологическая целостность, а целостность объективная, проистекающая из моральных требований. Первая ступень познания – вера, после овладения, которой приходит очередь рассудка. Итогом такого подхода к познанию выступает утверждение соборной идеи познания. Соборность – это свободное единство основ Церкви в деле совместного понимания правды и совместного отыскания пути к спасению, это единство, основанное на единодушной любви к Христу и божественной праведности.

Основной принцип Церкви заключается не в повиновении внешней власти, а в соборности. Таким образом, соборность означает, что ни Патриарх с его верховной властью, ни даже Вселенский собор не являются абсолютными обладателями истины, но только Церковь в целом.

Соборность означает сочетание свободы и единства многих людей на основе их общей любви к одним и тем же абсолютным ценностям. Идея соборности может быть полезна при разрешении многих социальных проблем. Она применима как к Церкви, так и к общине.

Другим основоположником славянофильства был Иван Васильевич Киреевский – наиболее значительный выразитель идеологии этого течения. В 1831 г. он совершил путешествие в Берлин, где некоторое время слушал лекции Гегеля и Шлейермахера, а в Мюнхене сошелся с Шеллингом, которого почитал всю жизнь. Философские взгляды Киреевского изложены, по сути, в трех статьях: «Девятнадцатый век» (опубликована в журнале «Европеец» по возвращении из Германии), «О характере европейского просвещения в его отношении к просвещению в России» (напечатана в 1852 г. в «Московском сборнике») и, наконец, «О возможности и необходимости, новых начал в философии» (в 1856 г. опубликована в журнале «Русская беседа»). Киреевский исходил из того, что XIX веку предназначено открыть эпоху духовного возрождения. России при этом суждено сыграть главенствующую роль. Свою философию он строит на глубоко религиозных, православных основаниях. Незыблемым истоком его философии, как и философии Хомякова, служат писания Св. Отцов Церкви. В них он нашел истинное благочестие, дух смирения, духовную трезвость, которых не хватало, по его разумению, чересчур горделивым и самонадеянным умам Запада.

Существеннейшая черта философии Киреевского – мысль о цельности человеческого духа, свободная как от абстрактного рационализма, так и от романтической экзальтации. Он полагает, что в глубине души следует искать тот внутренний корень разумения, где все разрозненные силы сливаются в одно живое и цельное зрение ума. Такую чистоту и первозданную цельность духа может дать только устремленность к Богу. Вот почему индивидуализм и рационализм являются врагами целостной истины. Киреевский неустанно повторяет тезис о нравственной нейтральности рассудочного знания.

Господство рассудка над интуицией и верой привело к тому, что развилась сперва схоластическая философия внутри веры, потом реформация в вере, и, наконец, в последнее время – философия вне и против веры. Западная культура, становясь безбожной и материалистической, обречена на духовную гибель. Русь же, приняв христианство от Византии, сохранила первоначальную чистоту веры. На Руси царили братство и смирение, что нашло выражение в крестьянской общине и культе гостеприимства. На Руси имел место союз государства и Церкви. Вот почему Россия должна вернуться к утраченному патриархальному и гармоническому укладу жизни. Это не предполагает национальной обособленности России. Безусловно, во взглядах Киреевского и других славянофилов имеет место известная идеализация древней Руси, но вместе с тем их непреходящей заслугой является то, что они смогли увидеть и выразить в философских категориях лучшие, неизживаемые стороны русской духовной жизни.

К.С. Аксаков верил в необходимость восстановления допетровских порядков, абсолютизировал Московскую Русь, считая, что благодаря определенной замкнутости жизни она оставалась национальной и самобытной. Однако возврат к самобытным истокам русской жизни, по мнению Аксакова, надо соединить с современным ему европейским просвещением. Отвечая на обвинения в консерватизме со стороны западников, Аксаков писал: «Ложному подражательному направлению не победить истинного, естественного, здорового стремления к самобытности и к народности». С точки зрения К.С. Аксакова, у России — особые пути развития, в основе которых лежит специфическая система государственной власти. Своеобразие ее состоит в складывающемся на протяжении столетий взаимоотношении между народом и государством, правительством. Особая роль при этом принадлежит православию.

Славянофильство, в основном, было представлено религиозно-национальным движением и в своей социально-политической ориентации отстаивало патриархально-монархические идеалы. В противоположность ему западничество исходило из необходимости развития России в направлении, указанном западноевропейской цивилизацией. Оно носило ярко выраженный секулярный и космополитический характер, хотя и не чуждалось внецерковного христианства и патриотизма.

Термин «западники» впервые употребил Н.В. Гоголь в «Выбранных местах из переписки с друзьями». Сторонники западничества предпочитали говорить о себе как о противниках славянофилов. Западничество – течение неоднородное, претерпевшее в своем развитии существенную эволюцию. Так, позднейшие его представители отличались воинствующим секуляризмом и склонностью к примитивному материализму.

История западничества – пример своего рода вырождения идеи свободы. Сторонники этого направления полагали, что России необходимо учиться у Запада, а это возможно лишь в том случае, если пройти тот же путь общественно политического развития. Преодолению культурной отсталости должно способствовать усвоение европейской науки. Западники мало интересовались религией, почти всех их объединяла идея секуляризации в различных сферах общественной жизни. Больше всего они ценили политическую свободу и выступали пропагандистами социализма.

В самостоятельную социально-философскую концепцию западничество оформилось в 40-х гг. XIX в. Впервые оно заявило о себе в апреле 1841 г., когда в журнале «Отечественные записки» были опубликованы две статьи В.Г. Белинского (1811–1848), ныне известные под общим названием «Россия до Петра Великого». Белинский же и стал признанным вождем западников. Все движение объединялось вокруг руководимых им журналов «Отечественные записки» и «Современник».

Характерные черты мировоззрения западников – эстетический гуманизм и социально-политический радикализм. Они настаивали на отделении религиозной сферы от философии и идеологии. Их привлекала идея воскрешения и углубления «теургического беспокойства». Западникам было присуще чувство ответственности за историю, выливавшееся в поиск путей активного вмешательства в ход исторических событий. Именно западничество сформировало среду, породившую в итоге русскую интеллигенцию как социально-культурное явление.

В западничестве можно выделить два направления. К первому примыкали В.Г. Белинский, А.И. Герцен (1812–1870), Н.П. Огарев (1813-1877), В.П. Боткин (1812-1869) и другие. Это течение выражало радикально-демократические настроения, диапазон которых был также весьма разнообразен. Это подтверждается, к примеру, различием позиций двух лидеров западничества – Белинского и Герцена. Первый решение «социального вопроса» тесно увязывал с европеизацией России, в то время как Герцен отдавал предпочтение социалистическим идеалам. Тем не менее, нацеленность на социальные преобразования снискала этому направлению репутацию левого крыла.

Правое крыло западников было, хотя и многочисленным, но зато и более умеренным, либеральным. Возглавлял движение профессор истории Т. Н. Грановский (1813–1855). Вокруг него объединялись К.Д. Кавелин (1818–1885), В.П. Боткин, П.В. Анненков (1813–1887) и другие. Боткин к ним примкнул с середины 40-х годов. В этом кружке последовательно критиковался якобинский террор и отстаивались идеалы Жиронды.

Философской основой западничества стало левое гегельянство. Западники категорично отрицали объективизм и панлогизм Гегеля. В центр мироздания они ставили индивидуальность, живое человеческое Я. История для них была синонимом прогресса, конечной целью которого было создание общества, способного обеспечить личности условия полной свободы, благосостояния и гармоничного развития. Движущей силой истории являются не народные массы, а рационально мыслящие индивиды. Общественный прогресс будет наступать по мере гуманизации индивидуального сознания и всей системы общественных отношений. Для философии западников весьма характерен налет просветительства. Так, славянофильскому идеалу соборности западники противопоставляли веру в творческие возможности просвещенного разума, способного обуздать силы природы и истории.

В русле полемики славянофильства и западничества обозначился интерес к истории как предмету философского и научного знания. Начало этому движению мысли положил один из главных оппонентов славянофильства - Александр Иванович Герцен (1812-1870). Западничество Герцена, его критическое переосмысление в духе позитивизма философии Фихте, Шеллинга, особенно философии истории Гегеля и, главное, опыт приложения их философских идей к объяснению современной ему европейской и российской действительности способствовали выработке им оригинальной философии истории, в рамках которой история предстала как высшее проявление саморазвития природы. Одним из центральных теоретических пунктов герценовских построений стала критика телеологизма в любых его проявлениях. Не удовлетворяясь архаическим провиденциализмом славянофилов, Герцен порывает и с концепцией общественного прогресса, приносящей в жертву будущему настоящее. В отличие от славянофилов и западников-прогрессистов, Герцен ориентирован на настоящее, на повседневное бытие человека и категорически возражает против принесения его в жертву во имя каких бы то ни было священных или прогрессивных целей.

Одно из центральных мест в философии Герцена занимает проблема отношения личности с ее свободой воли и разумными целями к объективным законам истории с их видимым алогизмом. Он снимает это противоречие развернутым тезисом о том, что история есть свободное и необходимое дело самого человека и потому история «вынуждена» допустить человека в сотворчество исторической необходимости.

Таким образом, история общества предстает в построениях Герцена как динамическая саморазвивающаяся система, которая не имеет внешней цели и именно в этом смысле «не имеет будущего». Она открыта для человеческого (и собственного) творчества и потому непредсказуема. Это было не «проповедью философского алогизма», за что его упрекали, а скорее «бунтом» против логического редукционизма и просветительского историцизма в пользу реализма. Этот реализм как опыт, можно сказать, естественно-научной интерпретации исторического процесса выводит герценовскую философию истории на уровень современного знания.

Новые идеи развития России привел Петр Яковлевич Чаадаев (1794-1856), историософская модель которого об исторических судьбах России определила направленность развития отечественной философии истории на много лет вперед. Чаадаев в эпатирующей форме поставил проблему о несоответствии величия России ничтожеству ее повседневного существования. Запад в его философических построениях выступил как бы идеальной моделью, а Россия - страной, о судьбе которой Провидение было мало озабочено, и потому она просто «заблудилась на земле». Расположенная между Европой и Азией, она принадлежит скорее географии, нежели истории, утверждал Чаадаев. Она вообще не заслужила бы упоминания во всеобщей истории, если бы не протянулась от Германии до Берингова пролива, и если бы полчища монголов не прошли по ней, угрожая Европе.

Причины духовной нищеты народа и экономической отсталости страны Чаадаев видел в «выпадении» ее из всеобщей истории, сопровождавшемся религиозным и национально-культурным партикуляризмом. Эта проблема стала предметом философско-религиозной рефлексии в его «Философических письмах». Ее решение мыслитель попытался найти в провиденциализме, позже названном М.О. Гершензоном «социальным мистицизмом». Смысл истории, согласно его концептуальной схеме, определяется «божественной волей», властвующей в веках и ведущей человеческий род к его конечной цели. Провидение, однако, не лишает человека свободы выбора целей и средств, ставя его тем самым в ситуацию ответственности. И чем явственнее обозначается провиденциальный смысл истории, тем выше ответственность человека за ее исход.

Таким образом, хотя в основе исторического бытия мира, согласно Чаадаеву, лежит Провидение, субъектом истории выступает все человечество или отдельный народ, как его персонифицированная часть. В этом смысле нет народов исторических и неисторических, но есть народы, уразумевшие и неуразумевшие. Чаадаев, как бы возвращаясь к идее Одоевского о преимуществах «свежего народа», сформулировал ее как идею о преимуществах отставших народов, к которым относил Россию.

Таким образом, Чаадаеву русская историософия обязана постановкой проблем, ставших сквозными в последующие десятилетия ее развития. «И многое из того, что передумали, перечувствовали, что создали, что высказали благороднейшие умы эпохи, - Белинский, Грановский, Герцен, Аксаков, Киреевский, Хомяков, потом Самарин и др., - писал Д.Н. Овсянико-Куликовский, - было как бы «ответом» на вопрос, поднятый Чаадаевым. Словно в опровержение пессимизма Чаадаева явилось поколение замечательных деятелей, умственная и моральная жизнь которых положила начало дальнейшему развитию».

В целом славянофилов и западников объединяло чувство недовольства утвердившимися в России политическими и социальными условиями. Их объединяло стремление в поиске путей, которые могли бы исправить неверное, на их взгляд, положение вещей.

megaobuchalka.ru

Славянофилы и западники

В первой половине XIX в. в России формируется идеологическое осмысление существующего общественного строя. Граф С. С. Уваров и его теория официальной народности отражали и выражали самодержавную (официальную) точку зрения. Но рядом с этим возникли иные идеологические направления.

Наиболее заметными являлись два течения, представителей которых начали называть славянофилами и западниками.Славянофилы, или в буквальном смысле «славянолюбы», появились в России в период николаевского царствования.

Система взглядов славянофилов сформировалась в 1830—1840-е гг.

Наиболее известными деятелями этого течения являлись представители старинных дворянских фамилий — А. С. Хомяков, братья И. В. и П. В. Киреевские, братья И. С. и К. С.Аксаковы, Ю. Ф. Самарин.

Сосредоточением славянофильства стала Москва, где в гостиных барских особняков велись оживленные споры о России, о ее историческом пути, ее месте в мире.

С конца XVIII в. в политической жизни западноевропейских государств происходили резкие изменения: революции, свержение монархов, введение конституций и учреждение парламентов. Этот процесс изменения традиционных форм жизни и организации власти не обошел и Россию. Восстание декабристов стало ярким тому подтверждением. Людям, искренне любившим Россию, или принимавшим ни в какой форме насильственные политические действия, было отнюдь не безразлично, что ждет страну в будущем. Размышления по этому поводу сформировали исторические и политические представления славянофилов. Их они распространяли в книгах и статьях. Издавали славянофилы и свои периодические издания. Наибольшую известность приобрели газеты «Москвитянин», «Русь», «Молва», «День» и журнал «Русская беседа». Расцвет славянофильства пришелся на 1840—1850-е гг. В предыдущий же период лишь осмысливались некоторые исходные социально-исторические понятия, формировалось то, что позже будет названо концептуальным кругом представлений.

Славянофилы являлись высокообразованными людьми, прекрасно знавшими историю своего Отечества. Они имели основательные знания по истории стран Западной Европы. Сравнивая, сопоставляя и размышляя, славянофилы пришли к выводу, что Россия слишком самобытная страна, чтобы можно было считать, что она пойдет тем же путем, что и некоторые другие страны.

Уникальность исторического пути России они видели в отсутствии здесь классовой борьбы, в наличии крепкого сословного строя, в существовании сельской общины, в православной религии. Эти же черты они находили и в истории других славянских народов и считали, что Россия должна стать покровительницей и объединительницей всего мирового славянства под лозунгом православ­ной христианской веры и православной монархии. Эта теория получила название панславизма.

Славянофилы отрицали необходимость введения каких-либо представительных (парламентских) учреждений европейского образца и выдвинули свой известный лозунг: народу — мнение, царю — решение. Власть царя должна оставаться самодержавной, не зависимой ни от каких писаных законов (конституций), но вместе с тем должно существовать и тесное единение между монархом и народом. Поэтому они считали необходимым возродить Земские соборы, на которых Русская земля будет доносить свой голос до царя.

Древняя, допетровская Русь представлялась славяно­филам государством мирным и патриархальным, не знав­шим социально-политической борьбы. Именно тогда, по их мнению, существовало единение царя и народа, земщины и власти. Резко отрицательно относились славянофилы к Петру I и его политике европеизации страны. Они были убеждены, что в начале XVIII в. совершилось насилие над страной, ей были навязаны чуждые порядки, нормы и обычаи. Тогда императорская власть противопоставила себя земщине, государство встало над народом, а дворянство и интеллигенция оторвались от национальной почвы, начали усваивать заграничные вкусы и традиции, пренебрегать русским языком. Все это, считали славянофилы, противоречило исконному народному духу.

По их мнению, Петр I расколол страну на два чуждых друг другу мира. Один — это основная масса населения, русское крестьянство, в котором славянофилы видели основание всего общественного здания страны. Другой, антирусский мир, олицетворяли для них государственные чиновники (бюрократия), дворянская аристократия и интеллигенция.

Славянофилы призывали дворянство к сближению с простым народом, к изучению народного быта и культуры. Они сами немало сделали в этой области — собирали древнейшие памятники культуры и языка, старались издать их. Публиковали различные сборники исторических документов.

Славянофилам Россия обязана первым собранием русских народных песен П.В.Киреевского и уникальным словарем великорусского языка В.И.Даля. Именно славянофилы положили начало изучению крестьянского быта, промыслов, ярмарок и т.д.

Славянофилы вовсе не были противниками технического прогресса. Они понимали важность и нужность кого рода технических усовершенствований, высказывались за отмену крепостного права, за развитие торговли, промышленности, банковского дела, за строительство железных дорог. Но при этом, считали славянофилы, государство должно твердо стоять на страже национальных интересов, поддерживать и поощрять коммерческую деятельность отечественных купцов и промышленников.

Славянофилы не стали союзниками царского правительства, не превратились в опору власти. Слишком многое их разделяло. Во-первых, они резко отрицательно относились к реально существовавшей государственной системе, видя в ней засилье бюрократии, проводящей политику, чуждую народу. Во-вторых, их критика Петра I и его реформ не отвечала официальным представлениям.

Существовало и еще одно, пожалуй важнейшее, обстоятельство, разъединявшее власть и славянофилов. Правительство не могло принять призывы вернуться в прошлое. Удаленные от государственных рычагов управления люди могли строить самые увлекательные теории, но те, кто находился наверху власти, прекрасно понимали, что прошлое — всегда прошлое и вернуться в него можно лишь в мечтах.

Одновременно со славянофилами формировалось и другое общественное течение, представителей которого называли западниками. Наиболее известными фигурами здесь являлись писатели В. Я. Боткин и И. С. Тургенев, историки, профессора Московского университета Т. Я. Грановский, Б. Я. Чичерин, К. Д. Кавелин.

Представители этого направления выступали и про­тив теории официальной народности, и против славянофилов. Они считали, что Россия должна идти тем же путем, что и западноевропейские страны, что изменения неизбежны, необходимы и чем быстрее в России будет, как в Европе, тем лучше. Их особенно восхищали порядки в Англии и Франции, общественное устройство которых они считали примером для России. Западники бес­пощадно критиковали систему власти в своей стране, возмущались существованием крепостного строя, самоуправством чиновников, отсталостью экономики. И ратовали за бурное развитие капитализма, за установление буржуазных свобод.

Если славянофилы идеализировали далекое прошлое своего народа, видя в нем ориентир для будущего разви­тия страны, то западники, или, как их еще называли, русские европейцы, в том прошлом не находили ничего достойного. Им казалось, что там все темно, все элементарно. По представлениям западников, свет прогресса идет в Россию из Европы, и поэтому они однозначно и восторженно относились к деяниям Петра I. Петровская эпоха, наполненная насилием над широкими народными массами, невероятными жестокостями и кровопролитием, интересовала их лишь как время реальных преобразований в стране. Над ценой этих преобразований они не задумывались.

«Русские европейцы» полагали, что Великая французская революция 1789 г. открыла в истории человечества новую эру. Но о том, что эта эра ознаменовалась массовыми убийствами и десятилетиями беспощадных войн, унесших жизни миллионов людей, не говорили. Восхищаясь благоустройством жизни в Англии, западники не принимали в расчет, что богатство этой страны во многом было следствием беспощадного разорения и ограбления других стран и народов.

Яркие лозунги французской революции казались западникам ориентиром для общественно-политической организации страны. Хотя они и не выступали за революционное переустройство России (в этом их принципиальное отличие от декабристов), но призыв копировать политический и экономический опыт западноевропейских стран объективно превращал их в ниспровергателей государственного строя России. «Русским европейцам» казалась бесперспективной попытка властей приспособить к условиям России некоторые социальные нормы Запада» чем осторожно занималось правительство. Они призывали безоглядно заимствовать их.

Если славянофилы уделяли главное внимание специфическим особенностям России, уникальному строю ее культурной и политической жизни, то западники, наоборот, совершенно игнорировали эти особенности. В этом проявлялась идеологическая слабость западничества. Ничего конструктивного, созидательного западники не предлагали. Свой интеллект, свою энергию они направляли на пропаганду буржуазно-парламентского устройства в Англии и Франции и на беспощадную критику общественных порядков в России.

histerl.ru

споры и теории, сходство и различие; роль в истории России

XIX век в истории России был отмечен развитием общественной мысли, продвинувшейся дальше кабинетов и дворцов. Причиной такого широкого ее развития стало недовольство широких масс населения текущим государственным строем. Нельзя сказать, что этого недовольства не существовало ранее — напротив, Россия часто была ареной войн и восстаний (достаточно вспомнить Пугачева). Но именно в XIX веке стали осуществляться попытки найти причины кризисов в России, и этот поиск привел к возникновению целого ряда политических и общественных движений, которые позже сыграют свою роль в судьбе страны.

Зарождение идей

В рядах мыслителей начала — середины XIX века не было какого-либо консенсуса, и ничего удивительного в этом нет. Взгляд на проблему и пути ее решения зависели от политических взглядов, а они формировались сопоставлением исторического знания, анализа текущих событий и религиозных воззрений. Наиболее острые споры происходили между двумя лагерями мыслителей — западниками и их противоположностью — славянофилами. Кратко описать суть этого спора сразу не получится: необходимо будет рассмотреть историю появления тех и других.

Тема западничества и славянофильства актуальна до сих пор; эта тема не сходит с экранов и страниц различных изданий, меняются только определения. Чтобы понять суть этих направлений, необходимо знать об истории появления этого явления и его развитии. Рассматривать данный вопрос необходимо в следующей последовательности:

1. Источники формирования противоречий в русском обществе к 19 веку;
2. Сравнение взглядов западников и славянофилов;
3. Дальнейшее развитие общественной мысли и отношение к ней современников и потомков.

Экскурс в историю

К моменту описываемых событий спор о выборе пути русского народа и государства был не нов. Его истоки проглядываются еще в Смутное время, но наиболее яркими событиями, которые показывают трудность такого выбора, были два:

• церковный раскол;
• реформы Петра I.

И хотя оба эти события, казалось бы, касались формы, но не содержания, их последствия разделили русский народ так, как никакой другой в Европе.

Реформы Никона

XVII отмечен в российской истории важнейшими событиями — преодолением кризиса Смуты, установлением новой династии и присоединением восточной Украины. Централизованное государство нуждалось в единой церкви, и этим занялся приближенный к Алексею Михайловичу Никон.

Надо сказать, это был очень амбициозный человек, задумавший — ни больше ни меньше — объединить вселенскую церковь. А для начала он занялся коррекцией литургической литературы для приведения ее к единообразию. Казалось бы, мелочь, но для правки богослужебных книг были приглашены специалисты, закончившие Киево-Могилянскую академию, долгое время бывшую под властью Польши.

Это обстоятельство и вытолкнуло на поверхность конфликт «мы и они», где «мы» — это сохранившие веру отцов, а «они» — общавшиеся с католиками-еретиками. Это было начало противостояния, которое только усугубится в следующие эпохи.

Петровские реформы

Эпоха Петра породила очередное противоречие между формой и содержанием.

С одной стороны, правление первого российского императора привело к прогрессу: появился флот, Россия получила выход к морю, заработала промышленность, страна из изолированной окраины становилась европейской державой, и таковой с тех пор является.Редкий мировой конфликт обходился без участия России.

С другой стороны, все это сопровождалось колоссальным напряжением народных сил. Народ стал не соучастником реформ, а их ресурсом. Они не затронули общественный строй государства, не изменили его социальную структуру. Напротив, отношения между верхами и низами шли в противоположном от европейского вектора направлении. Противоречие «мы и они» только усилилось; мало того, внешние эстетические изменения в образе жизни российских элит и мировоззрении их представителей разделили русский народ окончательно, и при последующих императорах этот разрыв только усиливался.

Народ и элита

К началу XIX века население России представляло собой 85% крестьянской массы и 15% — горожан, чиновников и дворянства. Сословное деление определяло жизнь конкретного человека полностью.

Разрыв между первыми и последними был огромен: фактически это были два разных народа. Они отличались не только своим социальным положением, но и языком: со времен Елизаветы в моду вошла галломания, и первым языком, который осваивали дворяне, был французский (это считалось хорошим тоном). Некоторые из них русским не пользовались никогда, особенно жители столицы.

Крестьянство в России мало изменило свой уклад жизни со времён еще Киевской Руси. На том же уровне были методы ведения хозяйства, бытовал общинный уклад, разговорные диалекты не имели ничего общего с формирующимся литературным языком. Жизнь крестьянина регулировали сельскохозяйственные сезоны, церковь и даже языческие суеверия. Соответственно, жизнь дворянина была заполнена совсем другим.

При таком размежевании плохо работали социальные лифты: культурная разница была огромной. В то время, когда в Европе формировались современные нации, в России у простого человека даже не было чувства сопричастности к тем событиям, которые вокруг происходят. И не могло быть — в половине случаев крестьянин был не субъектом права, а его объектом: крепостное право отменят только в 1861 году.

Поиск пути развития

Первой попыткой смены политического строя в стране стало восстание декабристов. Причины его поражения были на виду, и знаменитая формулировка «далеки они от народа» здесь подходит как нельзя лучше. Проблема декабристов как представителей той самой элиты была в том, что они народ воспринимали как объект, хотя стремление улучшить его жизнь, несомненно, было положительным.

Стало ясно, что при таком культурном и социальном разрыве между верхами и низами одномоментно ничего решить нельзя. Необходимо как четкое понимание цели, так и изучение текущего положения вещей и настроений в обществе.

Так, в царствование Николая I получили развитие два противоположных взгляда как на прошлое, так и на будущее России, которые получили названия славянофильство — с одной стороны, и западничество — с другой. Объектом споров стали такие понятия и реалии как:

• крепостное право;
• крестьянская община;
• религия;
• государственный строй;
• экономика.

Западничество

Источниками этого мировоззрения послужили идеи просвещения (Вольтер, Дидро, Монтескьё) с одной стороны, и сравнение экономических показателей России и европейских стран — с другой.

Основными пунктами идеологии западничества, несмотря на различие взглядов между ними, были прежде всего отмена крепостного права и самодержавия, введение парламентской формы правления. По мнению западников, прогресс в России будет обеспечен развитием науки и образования, а также наемным трудом — в противовес принудительному труду крепостного.

Расчет мыслителей был на реформы, проводимые сверху, при давлении общественного мнения снизу.

Образцом, как уже сказано ранее, западники видели европейские страны, полагая Россию отставшей от них. Причины отставания виделись в православии, татаро-монгольском иге и других событиях, якобы оторвавших Россию от единого европейского вектора развития. Теоретические основы исторического процесса в то время не были изучены, и в трудах ряда философов во всем мире тема противостояния Востока и Запада стала доминирующей, что найдет позже свое продолжение в историософской концепции Тойнби. На начало XIX века эту идею выдвигал Гегель в своих лекциях, и России там не нашлось места: ее невозможно было отнести ни к Востоку, ни к Западу.

Первый наш западник — Чаадаев — видел путь России в приобщении к западным ценностям. В своих работах он делал упор на то, что Россия лишилась возможности развиваться, когда приняла христианство византийского образца, за что и был объявлен сумасшедшим.

Несмотря на объединяющую это философское течение либеральную идею, в его рядах было три направления — религиозное, либеральное и социалистическое, что позже расколет ряды западников. Представителями первого были Чаадаев и Печерин, второго — Соловьев, третьего — Тургенев, Белинский, Герцен, Чернышевский.

Их взгляды нашли свое отражение в литературе и критике, и многие писатели того времени поддерживали западничество в своих произведениях, хотя надо признать, что писатели более реалистично смотрели на эти проблемы. Если вспомнить тургеневских «Отцов и детей», можно четко увидеть разницу между теорией и практикой. Тут надо заметить, что социалисты отличались более прагматичными взглядами на происходящее, и это позже составит основу несколько других идей.

Славянофильство

Это течение сформировалось к 40-м годам XIX столетия на базе религиозных трудов и отчасти философии Гегеля и Шеллинга. Мысль об особом пути русского народа была тесно увязана на концепции Третьего Рима, и русскому народу отводилась мессианская роль в несении христианского начала всему миру. Именно оттуда пришло понятие «Святая Русь».

Важным толчком к возникновению славянофильского течения стала Отечественная война 1812 года, когда перед Россией встал вопрос о национальном самоопределении и патриотизме. Причем последний не имел ничего общего с верноподданничеством.

Будущее русского народа славянофилы видели в православии и общинном начале — соборности. Последняя противопоставлялась культу индивидуализма, набиравшего силу на Западе. Идеальным вариантом общественного устройства они видели монархию с земским собором, отмену крепостного права считали необходимой, вмешательство государства в духовную жизнь неприемлемыми.

Славянофильство было представлено такими фигурами, как братья Аксаковы, Хомяков, Самарин, Киреевский. Их идеи разделяли Ломоносов, Тютчев, Достоевский, Даль, Языков.

Несмотря на противостояние между славянофилами и западниками, представители этих философских течений не придерживались какого-то строгого деления на два лагеря. Различие внутри этих течений было едва ли не большим, чем между двумя этими направлениями вообще. Различия между теориями представлены в таблице.

Западники и славянофилы: сравнительная таблица

	Западники	Славянофилы
Взгляды на государственный строй	конституционная монархия, парламентская республика	самодержавие и земский собор
Отношение к политике Петра I	как к реформатору	как к человеку, который сбил страну с истинного пути
Путь России	западный, пусть и с отставанием	особый, с заимствованием технических новшеств
Крепостное право	отмена	отмена
Путь реформ	сверху, без революций	сверху, без революций

Если проанализировать таблицу, отличий всего три — все остальные (отношение к общине, наемному труду) имели градацию внутри самих течений. Так, славянофилы не видели в коллективе препятствий для развития личности, а сравнение земского собора с парламентом — это вопрос формы, а не содержания. Отношение же к крепостному праву больше сближало идейных противников, нежели размежевывало.

Судьба противостояния

Споры между западниками и славянофилами постепенно перешли на другой уровень — ведь развитие философии во всем мире не стояло на месте. Идеализм, затем материализм — все это не могло не сказаться на формировании российской общественной мысли. То же самое можно сказать о внешне- и внутриполитических событиях.

Но некоторый вектор они задали, и до сих пор этот вопрос закрытым назвать нельзя.

Отношение власти к данным идеям

Официально николаевская Россия не придерживалась какой-либо идеологии и четкий выбор не сделала. Николай I настороженно относился как к одним, так и к другим, предпочитая держать их на расстоянии, помня опыт своего брата, императора Александра I. Цензуре подвергались печатные издания и западников, и славянофилов.

Традиционно западническим были такие периодические издания, как «Отечественные записки», «Современник», «Колокол», «Полярная звезда», причем последние два издавались за границей и поставлялись в Россию нелегально.

Славянофилы печатались в большем числе изданий, таких как «Русская беседа», «Молва», «День», «Русь», «Москвич», «Москвитянин», но в целом считали, что печатное слово не имеет такой силы убеждения, как личная беседа и кафедра университета.

Тем не менее государство приняло от славянофилов так называемую теорию официальной народности, выражавшуюся формулой: православие, самодержавие, народность. Она была объявлена государственной доктриной в противовес французскому Liberté, Égalité, Fraternité. Но утверждать, что государство поддерживало теоретиков славянофильства, нельзя.

Дальнейшее развитие направлений

Во второй половине XIX века споры вокруг пути России перешли в другие плоскости, и основные направления этих споров можно отнести к следующим:

• место либерализма в России;
• эволюционный или революционный путь изменений;
• консерватизм и традиционализм;
• материалистические историософские концепции;
• необходимость государственной власти и правящего режима вообще.

Славянофильское движение в итоге стало основоположником двух противоположных по своим взглядам лагерей — консерваторов, настаивающих на необходимости сохранения самодержавных устоев, и анархистов, полагавших, что традиции соборности могут стать основой общества, и необходимость в государстве отпадет сама собой.

Российские либералы не заслужили особой популярности в народе, поскольку ориентировались не столько на теоретические основы либерализма, сколько на опыт стран Запада. Фактически это выражалось в том, что мысли или действия, будучи либеральными по своей сути, но высказанные или совершенные самостоятельно, без оглядки на Запад и ссылки на западные авторитеты, объявлялись проявлением косности и деспотизма (если речь шла о государственной власти). Таким образом, либерализм в России себя дискредитировал, и, надо сказать, дискредитирует до сих пор.

За время, прошедшее со времен Французской революции, либерализм отошел от идеи свободы капитала к идее права личности; старая концепция примата права частной собственности и свободного рынка при защите такого положения вещей государством на данный момент расценивается как консерватизм. Но не в России. Слово «либеральный» стало синонимом к слову «западный», что этимологически неверно, но фактически отражает суть российского либерализма.

Конфликт формы и содержания можно проиллюстрировать отношением к такому персонажу, как Иван Грозный. Если сделать беспристрастный анализ его деятельности по письменным документам, то можно сделать вывод, что он был жутким либералом. Но приверженцы этого направления будут горячо оспаривать подобное утверждение, главным образом потому, что в их сознании слова «Иван Грозный» и «либерал» не укладываются рядом, без всяких объяснений.

Развитие материалистических взглядов свело спор между западниками и славянофилами на нет, поскольку данная концепция дает такую теорию исторического процесса, при которой никакого особого пути нет ни у кого. Ведь базисом для текущего положения вещей служит уровень развития производительных сил, а государственный и политический строй лишь надстройка над ним.

Возможно, поначалу эти идеи воспринимались как развитие западничества в философии. Это, может быть, и было так, ведь основоположники таких теорий жили и творили на Западе, и они вовсе не рассматривали Россию в качестве экспериментальной площадки для реализации своих идей. Но в конечном итоге данное направление общественной мысли восприняло идеи как западников, так и славянофилов, а точнее то, что осталось в сухом остатке после споров этих оппонентов.

Развитие исторических и политических взглядов к началу XX века привело к образованию первых политических партий, борьба между которыми и определила дальнейшую судьбу России.

1001student.ru

---

Смотрите также

• 
  Журнал секретарь референт читать
• 
  Валерий румянцев журнал рассказ
• 
  Электронные библиотеки журналов бесплатные
• 
  Киров журнал моя семья
• 
  Журнал наука и молодежь
• 
  Журнал молодежь и наука
• 
  Журнал бисер чудесные мгновения
• 
  Журнал регистрации служебных записок
• 
  Журналы о молочных продуктах
• 
  Вязание журнал дуплет крючком
• 
  Журнал международные научные исследования