Это интересно
- ОКД
- ЗКС
- ИПО
- КНПВ
- Мондиоринг
- Большой ринг
- Французский ринг
- Аджилити
- Фризби
Опрос
Полезные ссылки
РКФ
Все о дрессировке собак
Стрижка собак в Коломне
Поиск по сайту
13. Журнал «Время» и «Эпоха». Ф . М. Достоевский - публицист. Время журнал достоевский
Достоевский – редактор и издатель. Журналы «Время» и «Эпоха». Федор Достоевский
Достоевский – редактор и издатель. Журналы «Время» и «Эпоха»
Достоевский довольно быстро устроился в Петербурге – он нашел старых друзей и обзавелся новыми, приступил к писательству и начал заниматься издательской деятельностью. В 1861 году вместе с братом Михаилом, который к тому времени был уже довольно известным критиком и беллетристом, Федор Михайлович начал издавать литературно-художественный журнал «Время» (1861–1863), а чуть позже – «Эпоху» (1864–1865). Прямым редактором журнала был М. М. Достоевский, поскольку Федор Достоевский все еще находился под надзором полиции. На самом же деле Михаил Михайлович занимался больше финансовыми вопросами журнала, а Федор Михайлович осуществлял литературное руководство, сочетая огромную редакторскую работу с авторской. Он писал публицистические и литературнокритические статьи, полемические заметки, художественные произведения. «Дух и направление этих журналов составляют совершенно особую полосу в петербургской журналистике, отличающейся, как известно, большой однородностью в своих стремлениях, вероятно, вследствие однородности тех условий, среди которых она развивается. Деятельность Федора Михайловича шла вразрез с этим общим петербургским настроением, и преимущественно он, силою таланта и жаром проповеди, дал значительный успех другому настроению, более широкому, – русскому, а не петербургскому», – писал H. Н. Страхов, работавший в редакции вместе с братьями Достоевскими. За короткое время журнал «Время» стал одним из самых популярных периодических литературных изданий. «Толстый журнал» быстро превратился в средоточие литературной и интеллектуальной жизни Петербурга. Братья привлекли к сотрудничеству в своем издании ведущих писателей и журналистов того времени. Теперь и начинающие литераторы могли рассчитывать на то, что их статьи, фельетоны и рассказы появятся на страницах журнала, чередуясь с более внушительными публикациями – романами с продолжением, мемуарами, научными трудами. Так, на страницах «Времени» были опубликованы «Житейские сцены» Плещеева, «Мое детство» Воронова. Издательская политика того периода была такова, что новые художественные произведения, даже вышедшие из-под пера самых известных и прославленных авторов, вначале появлялись в «толстых» журналах. Журналы завлекали подписчиков, обещая им, что за год подписки они прочтут до конца роман того или иного писателя, а интерес к новому роману подогревался журнальными рецензиями, которые появлялись еще до завершения публикации полного текста.
Журнал «Время» был разнообразным и интересным для публики и собирал немало подписчиков (по свидетельству Н. Страхова, в 1861 году у него было 2300 подписчиков, во второй год – 4302). Причина такого успеха, конечно же, – имя и деятельность Достоевского, который к этому времени был уже очень известен. В свете Федор Михайлович был неуклюж, раздражителен и угрюм, но как журналист он умел привлекать к себе внимание читателей, особенно молодых. Кроме того, репутация бывшего «политического» делала его притягательной и героической фигурой в глазах интеллигенции – особенно после «Записок из Мертвого дома», где он первым решился заговорить о жестокости российской пенитенциарной системы.
Интенсивная издательская деятельность Ф. М. Достоевского сочетала в себе редакторскую работу над «чужими» рукописями с публикацией собственных статей, полемических заметок. Писатель вел в журнале критический отдел, который был открыт его работой «Ряд статей о русской литературе». Братья Достоевские и главные их сотрудники, Николай Страхов и Аполлон Григорьев, довольно скоро определили направление нового издания – «почвенничество». Журнал заполнил идеологическую нишу между славянофилами и западниками и сосредоточился скорее на культурных, чем на экономических сторонах жизни. Представители «почвенничества» стремились примирить национальную самобытность России с лучшими проявлениями западной цивилизации и достижениями европейской культуры.
Ф. М. Достоевский считал возвращение к «почве», народу, основам русского национального духа необходимым шагом для позитивного исторического развития России. Основой для разрешения противоречий он считал синтетическую силу русского духа, его универсальные возможности. Почвенничество понималось Достоевским как религиозная и социальная доктрина, способная переустроить жизнь на христианских началах братства и единения. Западному индивидуализму противопоставлялись национальные формы социального устройства – община и земство, а идея русской «всечеловечности» призвана была соединять мировые культурные ценности и народные идеалы. «Мы убедились, наконец, что мы тоже отдельная национальность, в высшей степени самобытная и что наша задача – создать свою новую форму, нашу собственную, родную, взятую из почвы нашей, взятую из народного духа и из народных начал», – писал Ф. Достоевский в объявлении о начале издания «Времени». Это и была программа «почвенничества». Сутью этого направления было утверждение национальной самобытности и критическое отношение к западнической ориентации интеллигенции. Такая программа способна была привлечь непредвзятых читателей самых разных убеждений. И действительно, «Время» стало одним из самых популярных журналов начала 1860-х годов.
Журнал развивал идеи почвенничества в противовес западничеству, умозрительному западноевропейскому утопическому социализму. По признанию Достоевского, его «убеждения изменились постепенно и после очень-очень долгого времени» в Сибири. Суть этих перемен Достоевский в общей форме сформулировал как «возврат к народному корню, к узнанию русской души, к признанию духа народного». «Почвенничество» было скорее попыткой очертить контуры «общей идеи», найти платформу, которая примирила бы западников и славянофилов, «цивилизацию» и народное начало. Скептически относясь к революционным путям преобразования России и Европы, Достоевский высказывал эти сомнения в художественных произведениях, статьях и объявлениях «Времени» и в резкой полемике с публикациями «Современника», который братья Достоевские обвиняли в беспочвенности и в стремлении привить русскому народу «западноевропейские болезни». Суть возражений Достоевского состояла в том, что он был убежден в возможности сближения после реформы правительства и интеллигенции с народом, их мирного сотрудничества. Эту полемику Достоевский продолжил в повести «Записки из подполья», которая была напечатана в «Эпохе» в 1864 году. Достоевский писал: «Я горжусь, что впервые вывел настоящего человека русского большинства и впервые разоблачил его уродливую и трагическую сторону. Трагизм состоит в сознании уродливости. Только я один вывел трагизм подполья, состоящий в страдании, в самоказни, в сознании лучшего и в невозможности достичь его и, главное, в ярком убеждении этих несчастных, что и все таковы, а стало быть, не стоит и исправляться!» Можно сказать, что под влиянием суровых жизненных испытаний идеалы молодости сменились смирением, и из приверженца фурьеризма Федор Достоевский превратился в славянофила-почвенника, доверяющего только уму и совести народа в его массе.
В 1862 году Ф. М. Достоевский совершил свою первую поездку за границу, посетил Францию, Англию, Италию. В Лондоне он встретился с А. И. Герценом и познакомился с М. А. Бакуниным. В письме к Н. П. Огареву Герцен сообщал о встрече с писателем: «Вчера был Достоевский, он наивный, не совсем ясный, но очень милый человек. Верит с энтузиазмом в русский народ». По возвращении из-за границы Федор Достоевский поместил в своем журнале «Зимние заметки о летних впечатлениях», в которых подверг едкой критике буржуазные порядки и нравы Западной Европы. Этот критический очерк современной жизни Франции и Англии стал первым антизападническим выступлением Достоевского.
В мае 1863 года журнал «Время» был закрыт. Запретить его издание распорядился император по просьбе министра внутренних дел. Причиной тому послужила статья друга Достоевского (впоследствии и биографа писателя), молодого философа и критика H. Н. Страхова «Роковой вопрос», посвященная польскому восстанию. В 1863 году в Польше вспыхнуло восстание, быстро и жестоко подавленное введенными частями российской регулярной армии. Все крупные имперские газеты и журналы откликнулись волной дружного одобрения решительных действий правительства по предотвращению раскола страны. Федор Достоевский тоже не остался в стороне и опубликовал статью Николая Страхова, в которой тот анализировал исторические аспекты возникших событий. Статью, по утверждению Ф. Достоевского, ошибочно расценили как оправдание польского восстания. «…Растолковали ее так: что мы сами, от себя, уверяем, будто поляки до того выше нас цивилизацией, а мы ниже их, что, естественно, они правы, а мы виноваты», – писал он И. С. Тургеневу. Так или иначе, но император, сославшись в качестве оснований не только на статью Страхова, но и на «вредное направление» журнала «Время», издание запретил.
Основанный через некоторое время на пепелище «Времени» новый журнал братьев Достоевских «Эпоха» уже не имел такого читательского и, соответственно, финансового успеха. Выход первого номера планировался на начало 1864 года. Но тут в жизни писателя последовала целая полоса смертей: Федор Михайлович потерял племянницу (февраль 1864 г.), жену (апрель 1864 г.) и брата Михаила (июль 1864 г.). Эти утраты не могли не сказаться на его работоспособности. Приняв на себя после внезапной смерти брата все долги, связанные не только с журналом, но и с затеянной им новой типографией, Достоевский через год был вынужден прекратить выпуск «Эпохи». Тем более, что на журнал подписались всего лишь 1300 человек, что не могло покрыть расходов.
1864–1865-е годы стали одним из самых мрачных периодов в жизни Федора Достоевского: вслед за тем, как один за другим ушли из жизни его родные и близкие люди, умер его друг и соратник по литературе поэт А. Григорьев. Потерпела крах его журнальная деятельность; он попал в жесточайшую и многолетнюю кабалу к кредиторам. Весть о банкротстве «Эпохи» напугала издателей, и они опасались вкладывать деньги в публикацию произведений Федора Достоевского. Несчастья и беды писателя довершило то, что его отношения с женщиной, которую он страстно любил, – А. Сусловой, стали в этот период особенно болезненными и мучительными.
И все же в тяжелом для себя 1865 году Ф. М. Достоевский начинает работу над одним из значительнейших своих произведений – романом «Преступление и наказание», который был напечатан годом позже в журнале «Русский вестник» М. Н. Каткова (в дальнейшем все наиболее значительные романы Достоевского печатались в этом журнале). Именно М. Каткову автор назвал тему своей новой книги – «психологический отчет одного преступления». Круг основных идей этого произведения Федор Достоевский вынашивал долгое время, возможно, еще с каторги. В основе романа «Преступление и наказание» лежит не осуждение человека и творческое оправдание его преступления, а совсем другая идея. Сам автор ясно говорил о ней: «Основная мысль всего искусства девятнадцатого столетия… мысль христианская и высоконравственная; формула ее – восстановление погибшего человека, задавленного несправедливо гнетом обстоятельств, застоя веков и общественных предрассудков. Эта мысль – оправдание униженных и всеми отринутых парий общества». А это, в сущности, великий завет не только Достоевского, но и всей русской классической литературы от Пушкина до Чехова – «при полном реализме найти в человеке человека». Обыденную жизнь своих героев Достоевский поместил в обстановку символических совпадений, мучительных исповедей и напряженных философских размышлений, превращая нарисованный с топографической точностью Петербург в символический образ призрачного города. Обилие персонажей, система героев-двойников, широкий охват событий, чередование гротесковых сцен с трагическими, поглощенность героев идеей – все эти особенности романа «Преступление и наказание», традиционно считающегося лучшим произведением Достоевского, стали основными чертами творчества зрелого писателя. Хотя радикальная критика истолковала «Преступление и наказание» Достоевского как произведение тенденциозное, роман имел огромный успех.
Большинство исследователей считают, что именно это произведение Ф. М. Достоевского вывело его творчество на новый, более высокий уровень. И. Ф. Анненский писал: «…есть и в творчестве этого романиста поворот; только это не каторга, а 1866 год, когда вышло в свет «Преступление и наказание». Как раз в этом романе впервые мысль Достоевского расправила крылья. Из толчеи униженных и оскорбленных, от слабых сердец и прохарчинских бунтов, от конур очной мечты и подпольной злобы писатель выходит в сферу – или, может быть, тоже толчею? – высших нравственных проблем…Ни раньше, ни позже 1866 года Достоевский не был и тем чистым идеологом художественности, который создал “Преступление и наказание”».
Поделитесь на страничкеbiography.wikireading.ru
Журнал М.М. и Ф.М. Достоевских "Время"
ЖУРНАЛ М.М и Ф.М. ДОСТОЕВСКИХ "ВРЕМЯ".БИБЛИОГРАФИЧЕСКАЯ СПРАВКА.
"Время" (1861-1863) - "журнал литературный и политический" - одно из заметных периодических изданий 1860-х годов. Издавался в Санкт-Петербурге М.М. и Ф.М. Достоевскими. 18 июня 1860 года Михаилом Михайловичем Достоевским, старшим братом знаменитого писателя, было подано прошение в Санкт-Петербургский Цензурный комитет на издание ежемесячного литературного и политического журнала "Время". Прошение было удовлетворено 3 июля 1860 года, и в сентябре в газетах появилось "Объявление об издании в 1861 году журнала "Время"" и его "Программа". Официальным редактором журнала был заявлен М.М. Достоевский. Многие фактические редакторские функции взял на себя Ф.М.Достоевский. Ядро редакционного кружка "Времени" составили, кроме братьев Достоевских, Аполлон Александрович Григорьев и Николай Николаевич Страхов.С января 1861 года "Время" вошло в число толстых петербургских журналов и вскоре стало соперничать с самыми популярными периодическими изданиями: только за первый год издания "Время" сравнялось по количеству подписчиков с "Отечественными записками" и "Русским словом" (около 4 000 подписчиков) и заняло третью позицию по отношению к двум абсолютным лидерам - "Современнику" Н.А. Некрасова (7 000 подписчиков) и "Русскому вестнику" М.Н. Каткова (5 700 подписчиков).Художественный отдел журнала определяли произведения Ф.М. Достоевского. Здесь были впервые опубликованы "Униженные и оскорбленные", "Записки из Мертвого дома", а также "Зимние заметки о летних впечатлениях". Литературную программу "Времени" формировали произведения Н.А.Некрасова, Я.Полонского, А.А.Григорьева, А.Н.Островского, Ап.Майкова, переводы из Э.По, Виктора Гюго, а также широкий круг произведений малоизвестных и начинающих авторов. Критический отдел журнала стал сферой формулирования его "нового слова" в литературе - "почвенничества", или "русского направления", как называла его редакция.В 1863 г. "Время" было запрещено после появления статьи Н.Н. Страхова "Роковой вопрос", содержавшей комментарий почвенников к польскому восстанию, превратно истолкованный властями как антиправительственный.
Лит.: Страхов Н.Н. Воспоминания о Федоре Михайловиче Достоевском // Биография, письма и заметки из записной книжки Ф.М.Достоевского. - СПб., 1883. - С.169-258; Волынский А.Л. Русские критики. - СПб., 1896; Спиридонов В.А. Направление "Времени" и "Эпохи" // Достоевский. Однодневная газета Русского библиографического общества. - Пг., 1921. - С. 2-9; К истории журнала "Время": Неизданные письма М.М.Достоевского к М.Ф.Де-Пуле и Н.С.Милошевичу. Сообщил А. Фомин // Ф.М.Достоевский: Статьи и материалы. Под ред. А.Долинина. - Пб.: Мысль, 1922. - С. 507-516; Долинин А. К цензурной истории журналов Достоевского // Достоевский: Статьи и материалы. Под ред. А.Долинина. - Пб.: Мысль. 1924. - С. 559-577; Гуральник У.А. "Современник" в борьбе с журналами Достоевского (идейно-политическое содержание полемики) // Известия АН СССР. Отделение литературы и языка. - Т. IX. - Вып. 4. - 1950. - С. 265-285; Кирпотин В.Я. Достоевский в шестидесятые годы.- М., 1966; Нечаева В.С. Журнал М.М. и Ф.М. Достоевских "Время" (1861-1864). - М., 1972; Осповат А.Л. К изучению почвенничества (Достоевский и Ап.Григорьев) // Достоевский. Материалы и исследования. - Т. 3. - Л., 1978. - С.144-158; Хетсо Г. Принадлежность Достоевскому: к вопросу об атрибуции Ф.М.Достоевскому анонимных статей в журналах "Время" и "Эпоха". - Oslo, 1986; Орнатская Т.И. Редакционный литературный кружок Ф.М. и М.М. Достоевских (1860-1865 гг.) // Достоевский: Материалы и исследования. - Т. 8.- Л., 1988 - С. 247-262; Егоров Б.Ф. Борьба эстетических идей в России 1860-х годов. - Л., 1991. - С.158-164; Зеньковский В.В. "Почвенники". Аполлон Григорьев. Н.Н.Страхов. Ф.М. Достоевский // Зеньковский В.В. История русской философии. - Л., 1991. - Т. 1. Часть 2. - С. 209-245; Андреев А.Л. Достоевский и почвенничество // Ф.М.Достоевский - наш современник. - М., 2000. - С. 20-25; Захаров В.Н. Гениальный фельетонист // Достоевский Ф.М. Полное собрание сочинений: Канонические тексты / Под ред. проф. В.Н. Захарова. - Петрозаводск, 2000. - С. 801-822; Захаров В.Н., Рогов А.А., Сидоров Ю.В. Проблема грамматического инварианта Достоевского и атрибуция анонимных и псевдонимных статей в журналах "Время" и "Эпоха" (1861-1865) // Труды и материалы Международного конгресса "Русский язык: исторические судьбы и современность" (13-16 марта 2001 года). - Москва, 2001. - С. 404-405; Chances E. The ideology of "Pochvennichestvo" in Dostoevsky's journals Vremja and Epokha. - Ann Arbor. Michigan, 1982.
Н.Л.Шилова
philolog.petrsu.ru
Фёдор Михайлович Достоевский. Журналы «Время» и «Эпоха»
Поиск ЛекцийВ 1858 году Михаил Достоевский испросил разрешение издавать литературный и политический еженедельник «Время» небольшими выпусками, до четырёх печатных листков. Ему разрешают В сентябре 1860 года выходит объявление о журнале «Время». Это манифест нового литературного направления - почвенничества и одновременно ответ Достоевского на самые животрепещущие запросы дня.
Д-ий хочет создать своим журналом «Время» новое общественное течение «почвенничество», занимающее среднее место между западничеством и славянофильством. Своему пониманию русской идеи как примирению всех европейских идей, а русского идеала как общечеловеческого идеала Д-ий остался верен до конца жизни. Революции писатель противопоставляет мирное объединение с «почвой», то есть с народом. С точки зрения Д-го, народ, благодаря сохранившемуся в нём христианскому идеалу «всепримиримости» и «всечеловечности», способен усваивать результаты европейской цивилизации, избегая вражды сословий, свойственной Западу. Хотя консерватизм и утопизм такого плана устранения социальных противоречий были очевидны, Д-ий страстно и искренне считал историческим предназначением русского народа всеобщую реализацию этого идеала. Д-му удаётся привлечь к сотрудничеству двух талантливых критиков Аполлона Григорьева и Николая Страхова, которые и образовали группу «почвенников» в журнале.
Программа почвенничества опиралась на идеалистическое понимание истории, романтический взгляд на русскую действительность и славянофильское учение о смирении и всепокорности русского крестьянина. Ополчаясь на боевые идеи разночинной литературы и отрицая революционные идеи преобразования России, почвенники принимали слагавшуюся буржуазную монархию как наиболее прогрессивную форму правления для всей страны. В этом они усматривали патриархальную идиллию соединения интеллигенции с крестьянством, царя с народом. В крестьянском вопросе почвенники занимали умеренную позицию. Журнал отстаивал консервативные принципы, утверждая отсутствие сословного антагонизма в русской истории и господство в ней мира и согласия между крепостными и помещиками.
Этот скромнейший проект расширяется. Журнал определяется как ежемесячник большого формата; объём книжек увеличивается до тридцати печатных листов. Вводятся вопросы экономические, финансовые и философские. Официально новое литературно-политическое обозрение редактирует Михаил Михайлович, он и принимает на себя всю деловую часть издания. Ведущим сотрудником журнала, его фактическим редактором становится Фёдор Достоевский.
Всего около 2-ух с половиной лет редактировал Достоевский «Время» (с января 1861 по май 1863). Но за этот небольшой срок здесь был напечатан ряд выдающихся произведений, до сих пор сохраняющих своё значение.
Вся история второго журнала братьев Достоевских - это его медленная гибель. Попытка спасти в новом виде прекрасный ежемесячник «Время» оказалась безнадёжной. «Эпох» появилась на свет «мертворождённой», и всего редакторского таланта Фёдора Михайловича недостало на то, чтобы новое издание было столь же блестящим, как первое.
Сотрудники Достоевского сообщили в печати, что его журнал «Время» имел решительный и быстрый успех: в первом 1861 году было 2300 подписчиков, во втором - 4302, в третьем в апреле около 4 тысяч, что к концу года дало бы, несомненно, годовую цифру предшествующего года. Дело сразу стало прочно и приносило большой доход. «Моё имя стоит миллиона!»- заявил Достоевский Страхову в 1862 году.
Но в борьбе за спасение своей печатной трибуны Достоевский проявил высокое мужество, и его отчаянная битва за жизнедеятельность второго органа почвенников была полна драматизма. Еще 15 ноября 1863 года Михаил Достоевский обратился к министру внутренних дел Валуеву с прошением о разрешении ему выпускать в1864 году журнал «Правда» - с целью вознаградить подписчиков закрытого в мае «Времени». Направление издания определялось как «в полной мере русское», то есть патриотическое и народное. Это означало что журнал будет придерживаться официального курса.
Правительство заняло сложную позицию. Оно разрешило Михаилу Достоевскому выпускать испрашиваемое издание (под другим названием - «Эпоха»), но дало это дозволение лишь в конце января, когда все печатные органы уже успели провести подписку. При этом от журнала требовалось «безукоризненное направление» и за ним учреждался особый надзор. В таких условиях первый номер «Эпохи» мог выйти только 21 марта, когда никаких надежд на годовую подписку уже не было. Это в сущности подтвердило скорый и неотвратимый крах издания. Судьба «Эпохи» оказалась неотрывной от больших исторических кризисов времени. Как отмечал Н.Н. Страхов, в1863 году совершился перелом общественного настроения: «После величайшего прогрессивного опьянения наступило резкое отрезвление и какая-то растерянность». Это был решительный поворот правительства и общества к реакции, определившей и курс «Эпохи» - полный разрыв с нигилистами и открытая полемика с «Современником».
В объявлении о журнале «Эпоха» говорилось, что редакция твёрдо намерена вести журнал в духе «прежних изданий», стремясь к разработке общественных и земских явлений в направлении русском и национальном. Это было продолжение почвенничества, но уже в духе правового славянофильства. Резко осуждалось обличие существовавшего строя, отвергалась социальная критика, исключалась политическая сатира. Нужно приветствовать своеисторичность России и остерегаться «всёстирающей цивилизации» Запада. Не должно впадать в отвлечённость и жить по чужому (т.е. по докторикам социализма). Всё это усиливало охранительные тенденции «Эпохи» и не оставляло простора для свежих, новых, жизненных суждений о больных явлениях действительности.
Ценным оставалось утверждение, что самобытность и оригинальность народной жизни выразились полнее всего в русской литературе. В «Эпохе» будут участвовать Тургенев, Островский, Ф. Достоевский, Ап. Майков, Плещеев, Полонский и другие известные авторы.
Такую консервативную программу, но с общей ориентацией на великий творческий идеал - русскую литературу - Достоевский и стремился проводить в «Эпохе». Задача в основном оказалась ошибочной и журнал еле выдержал первый и единственный год своего существования.
Он кончился естественной смертью на своей тринадцатой книжке, по календарному счёту февральской, но вышедшей в свет 22 марта 1865 года.
Такова была короткая жизнь и быстрая гибель «Эпохи».
1864 год - это «страшный год» в жизни Достоевского. И, конечно, не только по судьбе его журнала, но и по тягчайшим личным потерям и особенно окончательному мировоззренческому повороту Достоевского. Он занял позицию, на которой самые великие писатели, каким он, несомненно, был, всегда терпели поражение: он стал на защиту редакции, против передового движения времени. Это едва ли не высший трагизм всего его мучительного существования. Достоевский-художник сохранил свой творческий дар. Но как борец и политический мыслитель, он был отброшен шквалом истории в стан её тёмных и зловещих сил.
В этом не только личный трагизм его писательской судьбы, но, быть может, одна из глубоких катастроф русской литературы. Гениальный романтист был сломлен своей эпохой и уж не мог отважно и дерзостно пойти свободным путём Герцена, Гейне или Гюго. Мёртвая хватка царизма прервала наметившийся рост вольнолюбивых мечтаний юного Достоевского, жестоко изломала его молодую судьбу, властно приковала его к своему железному делу, и вероятно, одержала мрачнейшую и печальнейшую победу, насильственно отторгнув эту огромную творческую силу у той литературы «грядущего обновленного мира», к которой так жадно прильнул на заре своей деятельности молодой ученик Белинского и Спешнева.
25.
poisk-ru.ru
Журнал М.М. и Ф.М. Достоевских "Время"
"Время" (1861-1863) - "журнал литературный и политический" - одно из заметных периодических изданий 1860-х годов. Издавался в Санкт-Петербурге М.М. и Ф.М. Достоевскими. 18 июня 1860 года Михаилом Михайловичем Достоевским, старшим братом знаменитого писателя, было подано прошение в Санкт-Петербургский Цензурный комитет на издание ежемесячного литературного и политического журнала "Время". Прошение было удовлетворено 3 июля 1860 года, и в сентябре в газетах появилось "Объявление об издании в 1861 году журнала "Время"" и его "Программа". Официальным редактором журнала был заявлен М.М. Достоевский. Многие фактические редакторские функции взял на себя Ф.М.Достоевский. Ядро редакционного кружка "Времени" составили, кроме братьев Достоевских, Аполлон Александрович Григорьев и Николай Николаевич Страхов.С января 1861 года "Время" вошло в число толстых петербургских журналов и вскоре стало соперничать с самыми популярными периодическими изданиями: только за первый год издания "Время" сравнялось по количеству подписчиков с "Отечественными записками" и "Русским словом" (около 4 000 подписчиков) и заняло третью позицию по отношению к двум абсолютным лидерам - "Современнику" Н.А. Некрасова (7 000 подписчиков) и "Русскому вестнику" М.Н. Каткова (5 700 подписчиков).Художественный отдел журнала определяли произведения Ф.М. Достоевского. Здесь были впервые опубликованы "Униженные и оскорбленные", "Записки из Мертвого дома", а также "Зимние заметки о летних впечатлениях". Литературную программу "Времени" формировали произведения Н.А.Некрасова, Я.Полонского, А.А.Григорьева, А.Н.Островского, Ап.Майкова, переводы из Э.По, Виктора Гюго, а также широкий круг произведений малоизвестных и начинающих авторов. Критический отдел журнала стал сферой формулирования его "нового слова" в литературе - "почвенничества", или "русского направления", как называла его редакция.В 1863 г. "Время" было запрещено после появления статьи Н.Н. Страхова "Роковой вопрос", содержавшей комментарий почвенников к польскому восстанию, превратно истолкованный властями как антиправительственный.
Лит.: Страхов Н.Н. Воспоминания о Федоре Михайловиче Достоевском // Биография, письма и заметки из записной книжки Ф.М.Достоевского. - СПб., 1883. - С.169-258; Волынский А.Л. Русские критики. - СПб., 1896; Спиридонов В.А. Направление "Времени" и "Эпохи" // Достоевский. Однодневная газета Русского библиографического общества. - Пг., 1921. - С. 2-9; К истории журнала "Время": Неизданные письма М.М.Достоевского к М.Ф.Де-Пуле и Н.С.Милошевичу. Сообщил А. Фомин // Ф.М.Достоевский: Статьи и материалы. Под ред. А.Долинина. - Пб.: Мысль, 1922. - С. 507-516; Долинин А. К цензурной истории журналов Достоевского // Достоевский: Статьи и материалы. Под ред. А.Долинина. - Пб.: Мысль. 1924. - С. 559-577; Гуральник У.А. "Современник" в борьбе с журналами Достоевского (идейно-политическое содержание полемики) // Известия АН СССР. Отделение литературы и языка. - Т. IX. - Вып. 4. - 1950. - С. 265-285; Кирпотин В.Я. Достоевский в шестидесятые годы.- М., 1966; Нечаева В.С. Журнал М.М. и Ф.М. Достоевских "Время" (1861-1864). - М., 1972; Осповат А.Л. К изучению почвенничества (Достоевский и Ап.Григорьев) // Достоевский. Материалы и исследования. - Т. 3. - Л., 1978. - С.144-158; Хетсо Г. Принадлежность Достоевскому: к вопросу об атрибуции Ф.М.Достоевскому анонимных статей в журналах "Время" и "Эпоха". - Oslo, 1986; Орнатская Т.И. Редакционный литературный кружок Ф.М. и М.М. Достоевских (1860-1865 гг.) // Достоевский: Материалы и исследования. - Т. 8.- Л., 1988 - С. 247-262; Егоров Б.Ф. Борьба эстетических идей в России 1860-х годов. - Л., 1991. - С.158-164; Зеньковский В.В. "Почвенники". Аполлон Григорьев. Н.Н.Страхов. Ф.М. Достоевский // Зеньковский В.В. История русской философии. - Л., 1991. - Т. 1. Часть 2. - С. 209-245; Андреев А.Л. Достоевский и почвенничество // Ф.М.Достоевский - наш современник. - М., 2000. - С. 20-25; Захаров В.Н. Гениальный фельетонист // Достоевский Ф.М. Полное собрание сочинений: Канонические тексты / Под ред. проф. В.Н. Захарова. - Петрозаводск, 2000. - С. 801-822; Захаров В.Н., Рогов А.А., Сидоров Ю.В. Проблема грамматического инварианта Достоевского и атрибуция анонимных и псевдонимных статей в журналах "Время" и "Эпоха" (1861-1865) // Труды и материалы Международного конгресса "Русский язык: исторические судьбы и современность" (13-16 марта 2001 года). - Москва, 2001. - С. 404-405; Chances E. The ideology of "Pochvennichestvo" in Dostoevsky's journals Vremja and Epokha. - Ann Arbor. Michigan, 1982.
Н.Л.Шилова
Журналы М.М. и Ф.М. Достоевских
"Время"(1861-1863) ТЕКСТЫ
"Эпоха" (1864-1865)
Журнал Ф.М.Достоевского "Гражданин" (1873-1874)philolog.petrsu.ru
13. Журнал «Время» и «Эпоха». Ф . М. Достоевский
Ежемесячный журнал «Время», который издавался в Петербурге братьями Ф.М. и М.М. Достоевскими в 1861–1863 гг., а затем, после его закрытия, – журнал «Эпоха», выходивший в 1864–1865 гг. под той же редакцией, занимали близкую к славянофилам позицию.
Новый журнал поначалу вызвал сочувственное отношение демократических кругов. Репутация Ф.М. Достоевского, недавнего каторжника, пострадавшего за распространение письма Белинского к Гоголю и за участие в кружке петрашевцев, давала право предполагать, что «Время» будет изданием демократическим. И не случайно Некрасов, Салтыков-Щедрин, Помяловский печатают там свои произведения. Однако реализация «почвеннической» программы очень скоро оттолкнула их от Достоевского.
Как видим, в программе этой немало такого, что было приемлемо и для славянофилов. Однако «почвенники» считали необходимым от них отмежеваться, подчеркивая свои разногласия: славянофилы требовали возврата к допетровской старине, почвенники этого не предполагали; в отличие от славянофилов публицисты, группировавшиеся вокруг журнала «Время», носителем русского народного начала считали не крестьян, а «весь народ», включая купечество. Но дело было не столько в этих тонкостях, сколько в позициях по коренным проблемам эпохи: политическим, философским, эстетическим. Если подойти к вопросу так, то сразу станет ясно, что «Время» – издание либерально-монархическое. Отсюда его резкие нападки на «Современник», отсюда статьи философа-идеалиста H.H. Страхова (псевдоним Косица), который усердно выступал против революционных демократов.
Как видим, давая уничтожающую оценку этому журналу, Щедрин отмечает не только реакционность его программы, но и непоследовательность, неопределенность ее. Весьма неясно и двусмысленно написанные статьи публицистов «Времени», особенно Страхова, порой были трудны для восприятия и могли толковаться по-разному. После одной из таких статей, посвященных событиям в Польше, «Время» было закрыто. Это произошло в апреле 1863 г.
В 1864 г. братьям Достоевским удалось получить разрешение выпускать ежемесячник «Эпоха». В книжках «Эпохи», появившихся в период спада революционного движения, печатались реакционные, проникнутые враждой к социализму «Записки из подполья» и другие произведения Ф.М. Достоевского. «Эпоха» прекратила выход в начале 1865 г., не пользуясь успехом у читателей.
Достоевский Михаил Михайлович (1820-64) - русский писатель, журналист. Брат Ф.М. Достоевского. Издатель журналов "Время" и "Эпоха". Публицистика в духе почвенничества. Литературно-критические статьи. Повести в традициях натуральной школы. Переводы.
Достоевский Федор Михайлович (1821-81) - вместе с братом М. М. Достоевским издавал "почвеннические" журналы "Время" (1861-63) и "Эпоха" (1864-65).
"ВРЕМЯ", ежемесячный литературный и политический журнал. Издавался в Санкт-Петербурге в 1861-63 М. М. Достоевским; фактический редактор - Ф. М. Достоевский. Орган почвенников.
"ЭПОХА", ежемесячный литературный и исторический журнал, 1864-65, Санкт-Петербург. Развивал идеи почвенников. Издатели - М.М. Достоевский, затем Ф.М. Достоевский.
Почвенники - представители течения русской общественной мысли 1860-х гг., родственного славянофилам (Ф. М. Достоевский, А. А. Григорьев, Н. Н. Страхов). В журналах "Время", "Эпоха" проповедовали сближение образованного общества с народом ("почвой") на религиозно-этической основе.
Григорьев Аполлон Александрович (1822-64), русский литературный и театральный критик, поэт. Создатель органической критики: статьи о Н.В. Гоголе, А.Н. Островском, А.С. Пушкине, М.Ю. Лермонтове, И.С. Тургеневе, Н.А. Некрасове, А.А. Фете и др. Воспоминания. По мировоззрению - почвенник. В центре лирики Григорьева раздумья и страдания романтической личности: цикл "Борьба" (полностью издан 1857), стихи-романсы "О, говори хоть ты со мной..." и "Цыганская венгерка", цикл "Импровизации странствующего романтика" (1860). Поэма-исповедь "Вверх по Волге" (1862). Автобиографическая проза.
studfiles.net
Глава IX Журнал «Время». Достоевский
Глава IX
Журнал «Время»
Программа «Почвы»
Когда в декабре 1859 года, после кратковременного пребывания в Твери, Достоевский сошел в Петербурге на дебаркадер Николаевской железной дороги, страна была охвачена необычайным оживлением.
Уже пять лет правительство, вынужденное демонстрировать новые либеральные ориентации, пыталось ответить на приподнятые ожидания всего русского общества. Были разрешены новые журналы, печать несколько освободилась от цензурного гнета, расширился доступ молодежи в университеты, участились командировки начинающих ученых за границу. Вышли дополненные издания сочинений Пушкина и Гоголя, стихотворений Кольцова с большой вступительной статьей самого Белинского (имя его находилось под строжайшим запретом с конца 40-х годов).
«Общественное мнение все более и более расправляет крылья, — писал в самом начале 1856 года публицист Кавелин, — рушится караван-сарай солдатизма, палок и невежества».
Достоевский всегда проявлял исключительную чуткость к таким драматическим поворотам современной истории. С творческим волнением следил он за сменой эпох, за возникновением нового мира из-за развалин обветшалого и поверженного (по стиху его любимого Шиллера). Из далекого Семипалатинска он наблюдал за невиданным переломом века, уже стремясь отразить его в своем творчестве. В мае 1858 года Достоевский сообщал в своих письмах по поводу задуманного им романа с новым характером, что это образ актуальный для современной России, «судя по движению и идеям, которыми все полны».
Надвигалось главное историческое событие, понимаемое пока народом как всенародное освобождение. В конце 1857 года царь подписал рескрипты об устройстве крестьян на новых основаниях. Опубликованные вскоре в печати, эти верховные распоряжения выносили самый жгучий вопрос времени из секретных комитетов на всеобщее обсуждение. В 1858 году русская печать впервые получила возможность заговорить о крепостном праве, о котором она безмолвствовала на протяжении столетий. Это воспринималось всюду как наступление новой исторической эры. Маркс признавал в то время крестьянское движение в России и эмансипацию рабов в Америке самыми великими событиями в мире.
Но к моменту возвращения Достоевского в Петербург крестьянская реформа уже переживала острый кризис. Выяснилось, что освобождение крестьян решено проводить без земли. «Это освобождение в голод и бесприютность», — гневно предостерегал герценовский «Колокол». Вслед за опубликованием манифеста 19 февраля по всей России прошла волна крестьянских восстаний. Демократические силы русского общества выдвинули своих вождей. Чернышевский, с середины 50-х годов стоявший во главе всего освободительного движения, отвергал дворянскую реформу и ждал всенародного переворота. Страна, по термину Ленина, жила революционной ситуацией.
В такой возбужденной атмосфере после вынужденного десятилетнего молчания Достоевский возвращается к прерванному труду. Открывается эпоха возврата к жизни, горячей, жаркой, лихорадочной деятельности. Писатель словно хочет наверстать все упущенное им за сибирские годы.
Он вернулся не разбитым и надломленным и не казался разочарованным или нравственно искалеченным. Всех окружающих он поразил приливом жизненных сил и кипучей энергии. Он смотрел бодрее прежнего, отличался веселостью и мягкостью в обращении — чертами, изменившими ему впоследствии. «Я верю, что еще не кончилась моя жизнь, и не хочу умирать», — пишет он Врангелю по пути из Сибири.
Еще в 1858 году, воспользовавшись либеральным курсом правительства, Михаил Достоевский испросил разрешение издавать литературный и политический еженедельник «Время» небольшими выпусками, до четырех печатных листов.
Этот скромный проект весною 1860 года возрождается в расширенном виде.
Журнал определяется как ежемесячник большого формата; объем книжек увеличивается до тридцати печатных листов. Вводятся вопросы экономические, финансовые и философские.
Официально новое литературно-политическое обозрение редактирует Михаил Михайлович, он и принимает на себя всю деловую часть издания. Ведущим сотрудником журнала, его фактическим редактором становится Федор Достоевский.
В сентябре 1860 года выходит объявление о журнале «Время». Это манифест нового литературного направления — почвенничества и одновременно ответ Достоевского на самые животрепещущие запросы дня.
Идейной задачей нового органа провозглашается примирение цивилизации с народным началом, синтез русского культурного слоя с подспудными силами народных масс.
«После петровской реформы был между народом и нами, сословием образованным, один только случай соединения — 1812 год, и мы видели, как народ заявил себя!.. Мы убедились, наконец, что мы тоже отдельная национальность, в высшей степени самобытная, и что наша задача — создать себе новую форму, нашу собственную, родную, взятую из почвы нашей, взятую из народного духа и из народных начал. Мы предугадываем, что характер нашей будущей деятельности должен быть в высшей степени общечеловеческий, что русская идея, может быть, будет синтезом всех тех идей, которые с таким упорством, с таким мужеством развивает Европа в отдельных своих национальностях, что, может быть, все враждебное в этих идеях найдет свое примирение и дальнейшее развитие в русской народности».
Программа почвенничества опиралась на идеалистическое понимание истории, романтический взгляд на русскую действительность и славянофильское учение о смирении и всепокорности русского крестьянина. Все это демонстративно опровергало материализм и революционность «Современника». Ополчаясь на боевые идеи разночинной литературы и отрицая революционные методы преобразования России, почвенники принимали слагавшуюся буржуазную монархию как наиболее прогрессивную форму правления для своей страны. В этом они усматривали патриархальную идиллию соединения интеллигенции с крестьянством, царя с народом.
В крестьянском вопросе почвенники занимали умеренную позицию. Журнал отстаивал консервативный принцип, утверждая отсутствие сословного антагонизма в русской истории и господство в ней мира и согласия между крепостными и помещиками. Через двадцать лет Иван Карамазов решительно опровергнет этот миф о классовом пацифизме в России.
Достоевский приветствовал переход народной массы на то новое юридическое положение, когда продажа или проигрыш людей в карты уже становились фактически невозможными. Это еще было недостаточным достижением, но все же крупным событием в многострадальной истории русского народа. «Великая реформа, — писал Ленин, — была крепостнической реформой, и не могла быть иной, ибо ее проводили крепостники». Но юридически крестьянин уже не был собственностью своего господина.
Это новое гражданское состояние «мужика Марея» Достоевский поддерживал в своей публицистике, столь далекой от боевых позиций знаменосца крестьянской революции Чернышевского.
Никакого следа революционного направления не было в кружке сотрудников «Времени», свидетельствует Страхов. В их среде господствовали нравственные и умственные интересы или чистый либерализм без всякой мысли о насильственном перевороте. Этого направления придерживался и Федор Михайлович, чуждавшийся всяких принудительных мер.
Но художественное дарование Достоевского, страстность его идейных исканий, боевой темперамент публициста, безграничная любовь к творчеству родного народа сохраняли за его первым журналом значение крупного явления в истории нашей периодики. Заслугой журнала было признание русской литературы залогом великой исторической будущности создавшего ее народа. «Ломоносов, Пушкин, Лермонтов, Тургенев — вот что дает нам право на фактическое участие в общеевропейской жизни», — так предваряет Достоевский будущее всемирное признание русской поэзии и художественной прозы.
Здесь же он произносит свой путеводный лозунг: «Слово, слово — великое дело!»
Знамя Достоевского — Пушкин. Гениальный поэт уясняет нам во всей полноте, что такое дух русский: «Явление Пушкина есть доказательство, что дерево цивилизации уже дозрело до плодов и что плоды его не гнилые, а великолепные, золотые плоды…»
Всего около двух с половиной лет редактировал Достоевский «Время» (с января 1861 по май 1863). Но за этот небольшой срок здесь был напечатан ряд выдающихся произведений, до сих пор сохраняющих свое значение.
Помимо творений самого Достоевского, здесь были опубликованы две пьесы А. Н. Островского: «Женитьба Бальзаминова» и «Грех да беда на кого не живет»; «Призраки» Тургенева; начало поэмы Некрасова «Мороз, Красный нос» («Смерть Прокла») и его же стихотворение «Крестьянские дети»; «Недавние комедии» и «Наш губернский день» Салтыкова; «Зимний вечер в бурсе» и «Бурсацкие типы» Помяловского; «Очерки из простонародного быта» А. Левитова; «Хозяин» Никитина; стихотворения Майкова, Плещеева, Полонского, Мея, Апухтина, Вас. Курочкина, путевые записки Григоровича; «Мои литературные и нравственные скитальчества» Аполлона Григорьева. Все это либо представляло первостепенный интерес, либо по меньшей мере принадлежало к настоящей литературе. Достоевский, несомненно, проявил себя выдающимся редактором.
С первых же своих выпусков журнал начинает публиковать историю манчестерских рабочих — первый русский перевод пролетарского романа «Мери Бартон. История манчестерской жизни». Автором была Элизабет Гаскел, ее роман встретил одобрение Диккенса и Карлейля. К. Маркс в своей характеристике современной блестящей школы «романистов в Англии, чьи наглядные и красноречивые описания раскрыли миру больше политических и социальных истин, чем это сделали политики, публицисты и моралисты, вместе взятые», называет наряду с Диккенсом и Шарлоттой Бронте малоизвестную в то время Гаскел. Ее первый роман был действительно крупной вехой на пути развития нового, демократического эпоса, которому принадлежало будущее.
Что же привлекает внимание Достоевского к этой книге?
Возврат Достоевского в литературу после десятилетнего изгнания был и возвращением его к «старой манере», к тематике и типам славной дебютной поры молодого автора — его повестям 40-х годов с их социальной тревогой и гуманистической озабоченностью. Несмотря на умеренную программу своего журнала, Достоевский считает нужным обратиться к первому роману о рабочих, вышедшему еще в 1848 году, но неприемлемому для николаевской цензуры и оставшемуся непереведенным. Тема «бедных людей», тема пауперизма, столь волновавшая Достоевского еще на заре его деятельности, предстала перед ним в этой книге под совершенно новым углом зрения. Роман из быта тружеников Манчестера 30-х годов развертывает картины ужасающей безработицы, нищеты, голода и социального угнетения на фоне большого индустриального города со всеми резкими контрастами жизни предпринимателей и фабричных. Об этом еще ничего не было сказано в русской художественной литературе.
Приступая к изданию журнала, Достоевский как редактор смело вводит в журнальную прозу 60-х годов новую большую тему. Это тема об отверженцах капиталистического мира, но уже не пассивных и безмолвствующих, а поднимающих вооруженную руку на своих угнетателей. Примирительные ноты во второй части романа и даже отзвуки христианской морали в его развязке не могли ослабить революционного звучания основной темы и только углубляли новую поэтику любви и сострадания к угнетенным, сложившуюся после нравственного кризиса Достоевского на каторге {См. мою статью: «Достоевский и чартистский роман». «Вопросы литературы», 1959, IV.}.
Но самым ценным вкладом в журнал были, несомненно, произведения его фактического редактора: «Униженные и оскорбленные» и «Записки из мертвого дома». Несмотря на общую умеренную политическую позицию журнала, две эти книги принадлежали новому освободительному движению и как бы стремились напомнить читателям страстную социально-гуманистическую проповедь ранних страниц Достоевского, столь сочувственно встреченных Белинским.
Как критик и публицист, Достоевский ведет полемику с крупнейшими журналами по самым разнообразным вопросам. Но его статьи приобретают особую яркость и силу, когда он защищает родной язык и отечественную литературу.
Свои первые битвы Достоевский повел против «Русского вестника», в то время еще умеренно-либерального органа. В начале 60-х годов Катков увлекается английским государственным правом и после поездки в Англию становится поборником ее политических учреждений. Отсюда либеральствующий критицизм к духовному достоянию своей отсталой страны, приводящий в 1861 году новоявленного англомана к утверждению, что русская литература — «маленькая, скудная, едва начавшая жить, едва выработавшая себе язык».
Достоевский ответил на этот ложный выпад сокрушительным возражением: «она совсем не скудная: у нас Пушкин, у нас Гоголь, у нас Островский. Преемственность мысли видна в этих писателях, а мысль эта сильная, всенародная… Неужели «Русский вестник» не видит в таланте Пушкина могущественного олицетворения русского духа и русского смысла?…»
Когда Катков посмел толковать «Египетские ночи» как эротический отрывок, Достоевский написал такой вдохновенный и сильный комментарий к этому «чуду поэтического искусства», который остается и через сто лет единственным и недосягаемым истолкованием бессмертной поэмы. «Да, дурно мы понимаем искусство, — заключает художник свой этюд, — не научил нас этому и Пушкин, сам пострадавший и погибший в нашем обществе, кажется, преимущественно за то, что был поэтом вполне и до конца».
Большой интерес в этом цикле статей «Времени» представляет своеобразная беседа об искусстве, которую редактор журнала вел в 1861 году с Добролюбовым.
Есть два лагеря в русской эстетике — утилитаристы и сторонники чистой красоты. Добролюбов принадлежит к первым. Ко вторым относится Фет. Достоевский заявляет о своей — третьей — позиции, независимой и всеобъемлющей: он за свободное творчество, за вольную поэтику, за искусство неограниченных возможностей и бесконечных устремлений, приносящее высшую пользу человечеству. Оно совмещает крайние полярности: «Искусство всегда современно и действительно, никогда не существовало иначе и, главное, не может иначе существовать» (подчеркнуто Достоевским). С защитниками «искусства для искусства» Достоевскому не по пути. «Мы именно желаем, чтоб искусство всегда соответствовало целям человека, не разрознивалось с его интересами…»
Но здесь наступает в трактате Достоевского неожиданный поворот: «Если мы и желаем наибольшей свободы искусству, то именно веруя в то, что чем свободнее оно в своем развитии, тем полезнее оно человеческим интересам. Нельзя предписывать искусству целей и симпатий».
Но такая «высшая свобода» художника исключает требование непременной актуальности его творчества и близости его созданий к запросам действительности. Достоевский, всегда совмещавший непримиримые крайности в своих политических или религиозных воззрениях, сочетает враждующие контрасты и в своей эстетике. Он, конечно, согласен с утилитаристами, что нельзя поэту в день Бородинского сражения, когда решается вопрос о спасении родины, погружаться в греческую антологию; или в день лиссабонского землетрясения писать стихи: «Шепот, робкое дыханье, трели соловья…» В равной мере он решительно протестует против похода «предводителя утилитаризма в искусстве», Добролюбова, на художественность, на Пушкина и Тургенева. Искусство, заключает Достоевский, «всегда будет жить с человеком его настоящею жизнью… И потому первое дело: не стеснять искусства разными целями, не предписывать ему законов», не стеснять его свободу развития. «Идеал красоты, нормальности у здорового общества не может погибнуть… Красота полезна потому, что она красота, потому что в человечестве — всегдашняя потребность красоты и высшего идеала ее».
Так своеобразно сочетает Достоевский в своей синтетической эстетике оба противоположных учения о сущности прекрасного. Красота полезна сама по себе, без предвзятых заданий. Первые поэты Франции XVII века Корнель и Расин возродились через столетие и создали стиль Великой французской революции. Такова свободная и совершенная поэзия, потребная человечеству. Таким возведением красоты в абсолютную категорию Достоевский незаметно приближался к теоретикам «чистого искусства» и отходил от принципов материалистической эстетики, которую последовательно развивал в своих статьях молодой критик «Современника».
Новые связи
Как и в 40-е годы, Достоевского снова потянуло в кружки и редакции. Он начинает посещать вторники А. П. Милюкова (единственного из друзей его юности, проводившего его 24 декабря 1849 года из Петропавловской крепости в Сибирь). Теперь Милюков был главным редактором журнала «Светоч» и собирал у себя на дому сотрудников своего издания. Здесь бывали А. Н. Майков, В. В. Крестовский, Д. Д. Минаев, Н. Н. Страхов, доктор С. Д. Яновский, Аполлон Григорьев, Я. П. Полонский, Л. А. Мей, Г. П. Данилевский, М. И. Семевский.
«Первое место в кружке занимал, конечно, Федор Михайлович, — вспоминал Н. Н. Страхов, — он был у всех на счету крупного писателя и первенствовал не только по своей известности, но и по обилию мыслей и горячности, с которою их высказывал…». Когда что-нибудь его особенно возбуждало, он страстно воодушевлялся и возвышал свой тихий голос почти до крика. Запоминались его прекрасные глаза, огромный лоб и простонародные черты лица, озаренные и просветленные вдохновением.
Направление кружка сложилось под влиянием французской литературы и определялось политическими и социальными вопросами. Художник признавался наставником и руководителем общества. Господствовала теория, требовавшая служения современной минуте. Достоевский ее разделял.
«Для него главное было подействовать на читателей, заявить свою мысль, произвести впечатление в известную сторону. Важно было не самое произведение, а минута и впечатление, хотя бы и не полное. В этом смысле он был вполне журналист и отступник теории чистого искусства…» {Достоевский в этом вопросе занимал разные позиции в различные эпохи своей деятельности. В начале 60-х годов он верно определял художественность, как «согласье, по возможности полное, художественной идеи с той формой, в которую она воплощена». («Г-бов и вопрос об искусстве»)}.
Вскоре члены милюковского кружка стали собираться в кабинете Михаила Достоевского на Екатерининском канале, где создавалась новая редакция журнала «Время».
Достоевский сближается с двумя мыслителями, оказавшими решительное влияние на развитие его философских воззрений. Это были замечательный русский критик Аполлон Григорьев и его ближайший ученик и продолжатель Н. Н. Страхов.
Аполлон Григорьев
Это был человек исключительной яркости, подлинных творческих вдохновений и смелого эстетического новаторства. Из групп, образовавшихся в редакции «Времени», одна (и едва ли не самая одаренная) «держалась вокруг Аполлона Григорьева, умевшего удерживать около себя молодых людей привлекательными чертами своего ума и сердца, особенно же искренним участием к их литературным занятиям; он умел будить их способности и приводить их в величайшее напряжение». Другую возглавляли Страхов и Достоевский.
Воспитанник позднего романтизма, Аполлон Григорьев был, несомненно, близок Достоевскому. Почти сверстники по годам, они проходили, развиваясь, через одинаковые умственные движения и увлекались одними и теми же героями и творениями. Критику оставалась всегда близка эпоха его ранних поэтических увлечений, когда юные души были настроены «мрачным, тревожным, зловещим» и увлекались Лермонтовым и Мочаловым.
Эти увлечения сменились утопическим социализмом, которым интересовался Аполлон Григорьев, ценя поэтическую сторону нового учения, но оставаясь чуждым его политических выводов.
Став в начале 50-х годов во главе молодой редакции «Москвитянина», он выработал здесь целое течение философской и художественной мысли, оказавшее несомненное влияние на Достоевского послесибирского периода. Это славянофильское направление сказалось в крупнейших работах Григорьева зрелой поры его писаний: статьях о комедиях Островского, о русских народных песнях, о «Дворянском гнезде» Тургенева. Оно легло в основу его монографических статей во «Времени»: о Льве Толстом, Некрасове, Шевченко, русском театре, теоретических этюдов: «Народность и литература», «Нигилизм в искусстве», «Наши литературные направления».
Вместе с Мельниковым-Печерским, Островским и Писемским Аполлон Григорьев выдвигал задачу возрождения национального русского искусства. Их «манифестом» была широко известная по двум позднейшим музыкальным интерпретациям — Балакирева и Глазунова — «Запевка» Мея:
Ох, пора тебе на волю, песня русская,
Благовестная, победная, раздольная,
Погородная, посельная, попольная,
Непогодою-невзгодою повитая,
Во крови, в слезах крещенная-омытая!..
Систему своей критики Аполлон Григорьев называл органической. «Поэты суть голоса масс, народностей, местностей, глашатаи великих истин и великих тайн жизни, носители слов, которые служат к уразумению эпох-организмов во времени и народов-организмов в пространстве». Такие огромные явления, как народ и эпоха, определяющие деятельность великих поэтов, лежат в основе и критики их творений. «Между искусством и критикой есть органическое родство… и критика стремится быть столь же органическою, как само искусство…». Ее отличительные черты — народность, историчность, художественность, а если исходить из творений Карлейля, которого Григорьев считал своим учителем, то и проникновение в тайну человеческой души, и приоритет нравственных проблем над социальными, и представление о художнике как о вдохновенном ясновидце, пророке, проповеднике. В искусстве следует раскрывать «мысль сердечную» и бороться с «мыслью головной». Такова эта идеалистическая теория, восходящая к учению Шеллинга и придающая в искусстве и критике решающую роль интуиции {Б. Ф. Егоров, Аполлон Григорьев — критик. «Ученые записки Тартуского государственного университета», 1960, вып. 98, стр. 205–206.}.
Не удивительно, что программные объявления «Времени» строились на основе любимых идей Аполлона Григорьева, то есть народности, ценностей старорусской культуры, родной поэзии и художественного слова, культа искусства, театра, фольклора, музыки, руководящего значения Пушкина и Островского для современной литературы. Все это и объединялось кратким термином «почва», который нередко встречается уже в писаниях Аполлона Григорьева 50-х годов. В журнале Достоевского он отстаивал воззрение на русскую драму как на искусство всенародное: «Театр в наших глазах — дело великое, потому великое, что по сущности своей он должен быть делом народным… Театр должен держаться массою». На этом убеждении основан обширный ряд статей Григорьева о русских актерах середины XIX века, раскрывающих в нем одного из крупнейших русских театральных критиков, оставивших целую галерею портретов таких мастеров нашей сцены, как Мочалов, Каратыгин, Щепкин, Садовский, Мартынов, Никулина-Косицкая.
В этом, духе и как бы подводя итоги этим изучениям великих артистов России, Достоевский писал в 1864 году: «Соединение с цивилизацией, то есть с нами, произошло у крепостного Щепкина единственно одной непосредственной силой искусства (театр) — вот и вопрос об искусстве и даже о материальной и социальной пользе его».
Отметим в порядке краткого отступления, что вскоре после возвращения в Петербург сам Достоевский впервые выступает на сцене (впоследствии он славился как художественный чтец). Он горячо откликается на предложение выступить в спектакле Литературного фонда и выбирает в «Ревизоре» роль почтмейстера Шпекина. «Это, — сказал он, — одна из самых высококомических ролей не только в гоголевском, но и во всем русском репертуаре, и притом исполненная глубокого общественного значения…» В спектакле 14 апреля 1860 года он показал себя превосходным комиком, «притом комиком тонким, умеющим вызвать чисто гоголевский смех», как отозвался о его игре режиссер этого необычайного представления П. И. Вейнберг.
Богатству творческой мысли Аполлона Григорьева вполне соответствовало очарование художественной личности этого «последнего романтика», как он любил называть себя. Один из сотрудников «Времени» оставил характерный портрет этого искреннего и непосредственного человека с открытым взглядом, умным чисто русским лицом и смелостью в суждениях — это было как раз в момент вступления Аполлона Григорьева в редакцию братьев Достоевских:
«Он жил в небольшой квартире, недалеко от Знаменской церкви. Я застал у него несколько до тех пор незнакомых мне лиц и в том числе А. А. Фета. Гости пили чай, а хозяин в красной шелковой рубашке русского покроя, с гитарой в руках пел русские песни. Голос у Аполлона Александровича был гибкий и красивый, и ему придавали особую красоту какая-то задушевность в чувстве и тонкое понимание характера нашей народной поэзии. На гитаре играл он мастерски…»
Как-то во время одного из их споров Страхов возразил ему: «Я не согласен с тобой, но возможно, что ты более прав…»
«Прав я или не прав, — перебил он меня, — этого я не знаю: я — веяние». Так любил он называть направления, школы и течения современного искусства.
Страхов заканчивает свой мемуар об этом друге-учителе беглым и выразительным портретом:
«Григорьев имел прекрасную наружность, поражавшую соединением силы и грации; в нем действительно была грандиозность, так шедшая к его напряженной натуре. Серые глаза, небольшие, но замечательно далеко расставленные один от другого, имели необыкновенный блеск, поразивший меня, когда я его увидел в первый раз. Нос орлиный. Руки, с которыми он обращался крайне небрежно, были малы, нежны и красивы, как у женщины».
Таков был один из сильнейших и даровитейших сотрудников Достоевского в эпоху издания его журналов.
Актриса Шуберт
На пороге новой главы биографии Достоевского жизнь улыбнулась ему светлым лирико-драматическим эпизодом: с ним подружила молодая, талантливая, привлекательная русская актриса, очень живая и остроумная, превыше всего ценившая общество знаменитых артистов и писателей. Ее звали Александрой Ивановной Куликовой, она вышла замуж за актера Шуберта, фамилию которого и сохранила навсегда, хотя вскоре ее мужем по второму браку стал врач Степан Дмитриевич Яновский, тот самый, который дружил с Достоевским в 40-х годах и тогда же лечил его. Теперь он познакомил старинного приятеля и пациента со своей молодой интересной женой, с которой постоянно появлялся в литературно-музыкальном салоне Михаила Михайловича Достоевского, на концертах, среди танцев и оживленных бесед.
В своих известных мемуарах Александра Ивановна избегает подробно описывать свои отношения с Достоевским.
Но очень значительны ее беглые упоминания имени великого романиста, ставшего ее другом в зимние и весенние месяцы 1860 года.
«Ф. М. Достоевский очень ко мне привязался. Он все жалел, что играют только вздор, уговаривал взяться за серьезные роли. Да какие?… Просила Дружинина переделать «Полиньку Сакс», он не брался; говорил Достоевский о «Неточке Незвановой»… Я томилась, скучала, и мне захотелось переехать в Москву… Я переговорила с мужем, он согласился меня отпустить. Окружающие одобряли мой план, особенно поддерживал Ф. М. Достоевский».
Это едва ли оставляет сомнение в искреннем чувстве Достоевского к Александре Ивановне Шуберт. Ее муж, чиновник врачебного ведомства, не мог ни увлечь, ни заинтересовать ее своей добродушной, но заурядной личностью. Поэт Плещеев довольно метко охарактеризовал этого слащавого ритора в письме к Достоевскому от 23 марта 1860 года, то есть как раз в момент конфликта в семье Яновских: «Я думаю, жить с Яновским скука — ведь это все равно, если бы кого-нибудь осудили всю жизнь не есть ничего, кроме клубничного варенья». Ее же всегда влекло к писателям. У Щепкина она видела его друзей-литераторов. Встречалась в Одессе с Гоголем. Знала крупнейших драматургов.
Но Достоевский с его героической судьбой был для нее интереснее всех. Он был в полном расцвете творческих сил. В своих письмах он сообщает ей о работе над «Униженными и оскорбленными», о задуманном журнале, о своих драматургических замыслах.
Это обращает нас к артистической биографии Шуберт, без которой останется во многом непонятной история ее дружбы с Достоевским.
Александра Ивановна была дочерью крепостных и росла среди дворовых. Это рано сообщило ей демократичность взглядов на жизнь, неприязнь к дворянству и сочувствие простому народу. «Почти все составившие гордость русского драматического театpa, оперы и музыки были из крепостных», — таково ее основное убеждение.
Александре Шуберт шел двадцать третий год, но она уже считалась лучшей русской «инженю», то есть исполнительницей ролей наивных и влюбленных девушек. С первых же шагов на сцене ей предсказывали будущность знаменитой Варвары Асенковой. Но она пошла своим путем и выработала свой стиль даже для водевильного амплуа.
Юная Сашенька Куликова считалась любимой ученицей Щепкина, от которого восприняла черты сценического реализма. Она высоко ценила и своего любимейшего партнера — «грустного комика» Мартынова с его тонким лирическим раскрытием страданий запуганного и бесправного «маленького человека». Новая школа художественной правды внушила ей отвращение к рутинным эффектам и сообщила ее игре пленительную безыскусственность трактовки и взволнованную жизненность интонаций. Когда Шуберт назвала как-то Достоевского сердцеведом, он отверг такое высокое признание: «Не принимаю вашего слова на свой счет; какой я сердцевед перед вами!» Это было, как увидим, совершенно искренне.
В то время и несколько позже, в 60-х годах, Шуберт удалось дать ряд выдающихся образов в серьезной комедии, иногда и в драме: Лиза в «Горе от ума», Агнесса в «Школе жен» Мольера, Марья Андреевна в «Бедной невесте» Островского, несколько позже — и мистрис Квикли из «Виндзорских проказниц» Шекспира. Это уже требовало уверенной психологической живописи, лиризма и юмора.
Все это объясняет увлечение Достоевского. Его письма к Шуберт очень нежны, и заботливы, он интересуется всей жизнью своей новой знакомой, стремится быть полезным во всех ее делах, особенно в ее художественной деятельности.
«Писал я к Плещееву и напоминал ему, чтоб он непременно возвестил об ваших наступающих дебютах в «Московском вестнике». Я даже написал ему, как, по моему мнению, можно охарактеризовать ваш талант… Вы не поверите, как бы я желал быть на ваших первых дебютах».
Достоевский даже собирается с этой целью выехать непременно в Москву. Он отговаривал молодую актрису от участия в ходовом репертуаре и поддерживал ее желание работать над серьезными ролями:
«Если б у меня был хоть малейший талантишка написать комедийку, хоть одноактную, я бы написал для вас. Хочу попробовать. Если удастся (решат другие), то поднесу ее вам в знак моего глубочайшего уважения…»
Есть и более откровенные признания, свидетельствующие об искреннем увлечении:
«Очень бы желал заслужить вашу дружбу. Вы очень добры, вы умны, душа у вас симпатичная, дружба с вами хорошее дело. Да и характер ваш обаятелен: вы артистка; вы так мило иногда смеетесь над всем прозаическим, смешным, заносчивым, глупым, что мило становится вас слушать».
Сквозь вынужденную сдержанность письма к замужней женщине и видной артистке прорываются нотки сердечной взволнованности:
«Прощайте. Целую еще раз вашу ручку и искренне от всего сердца желаю вам всего, всего самого светлого, беззаботного, ясного и удачного в жизни. Ваш весь, уважающий вас бесконечно Ф. Достоевский».
Здесь нет преувеличений. Отзывы Достоевского подтверждаются многими современниками. В. Н. Давыдов, считавший себя учеником Шуберт, признавал ее исключительно талантливой женщиной и редким человеком. «Она зорко следила за всею русскою жизнью, к искусству относилась серьезно и театр любила глубоко… Умная от природы, она отличалась тонкостью воспитания, была уступчива, скромна и любвеобильна…» Ее советы и указания высоко ценили начинающие и еще совсем юные Стрепетова, Савина, Варламов. За эту учительную связь с молодыми Шуберт в 70-х годах шутливо называли «консерваторией».
В марте 1860 года Шуберт решается на разрыв с мужем. Она принимает ангажемент в Малый театр и переезжает в Москву, где может свободно встречаться с близким человеком, который открыто поддерживает этот план. В письме от 12 июня 1860 года Достоевский подробно передает А. И. Шуберт разговор, который он имел наедине с ее мужем. Степан Дмитриевич развивал мысль, что жена его не способна жить и вести хозяйство одна и что ему придется переселиться в Москву, чтоб устроить ее жизнь.
— Однако наладить свой дом не так уж трудно, — возразил Достоевский, — особенно при некоторых средствах, какие дает вашей супруге хорошее жалованье от театра.
— Нет, я непременно перееду в Москву, где мне предлагают место старшего врача в госпитале, — настаивал Яновский с какой-то личной раздражительностью против Достоевского, уже готового переехать в свой родной город. — А если бы это не удалось, то верну жену из Малого театра в Петербург, в Александринку.
— Вы, кажется, хотите лишить замечательную артистку ее театральной деятельности?
— А что же делать, если это потребуется?
— Да ведь это все равно, что отнять у человека свет, воздух, солнце. Неужели вы на это решитесь?
— А вот живет же Мичурина {Вера Васильевна Мичурина-Самойлова (1824–1880) — драматическая актриса, выступавшая в репертуаре Грибоедова, Тургенева, Мольера, Шекспира. В 1853 году оставила сцену, выйдя замуж за военного.} без театра. Играть можно и на домашних сценах.
— Да ведь это же тиранство! На месте Александры Ивановны я бы вам не подчинился.
— Да законы-то обязывают: она не может меня ослушаться.
— Неужели же вы способны в таком деле прибегать к законам? Признаюсь, не ожидал этого от вас, с вашими гуманными правилами и убеждениями.
— Ну, до этого, конечно, не дойдет, я говорил про крайний случай. Но что-то слишком уж вы защищаете Александру Ивановну. Вы, видно, беспрерывно переписываетесь с нею — она явно живет вашими советами. И доверяете вы ей больше, чем мне. Вы изменили мне в дружбе. Она прямо сказала мне в Москве: «Ты не знаешь еще Достоевского, он вовсе не друг тебе».
Поставленный между двух огней Федор Михайлович пытается разъяснить молодой женщине сложность положения.
Степан Дмитриевич «знает, что вы мне многое доверили и сделали мне честь, считая мое сердце достойным вашей доверенности; знает, что я и сам горжусь этой доверенностью… и, кроме того, симпатизирую во всей этой семейной истории более вам, чем ему; что я и не скрыл от него, не соглашаясь с ним во многом, а тем самым отстаивал ваши права».
Достоевский замечает, что доктор Яновский ревнует к нему свою жену: он считает, «что я в вас влюблен…».
На столе у Яновского стоял большой портрет его жены: это была «маленькая худенькая брюнетка с густыми чудными волосами (так описывает ее несколько позже М. Г. Савина), с мелкими, но правильными чертами и небольшими чрезвычайно живыми глазами». Внешность замечательно соответствовала основному амплуа артистки — ролям «семнадцатилетних». Портрет невольно привлекал к себе серьезностью и задумчивой грустью выражения. Чувствовалась не столько водевильная «актерка» с веселой бойкостью манер и мимики, сколько исполнительница классической комедии и лирической драмы. Достоевский, видимо, не мог оторваться от этого дорогого ему лица.
«Увидя ваш портрет у него на столе, я посмотрел на него. Потом, когда я другой раз подошел к столу,…он, говоря со мной, вдруг перевернул ваш портрет так, чтоб я его не видал. Мне показалось это ужасно смешно, жест был сделан с досадой…»
Достоевский советует жене этого ревнивца разъехаться с ним: «Вам вместе не житье, а мука».
Но вскоре жизнь заставляет его изменить сложившуюся ситуацию. Достоевскому необходимо действовать осторожно, точно и верно, чтоб прервать свой опасный роман, ничем не задевая известную артистку и жену своего друга:
«Увижу ли я вас, моя дорогая? В июле я буду, наверно, в Москве. Не удастся ли нам с вами поговорить по сердцу? Как я счастлив, что вы так благородно и нежно ко мне доверчивы; вот так друг! Я откровенно вам говорю: я вас люблю очень и горячо, до того, что сам вам сказал, что не влюблен в вас, потому что дорожил вашим правильным мнением, и боже мой как горевал, когда мне показали, что вы лишили меня вашей доверенности; винил себя. Вот мука-то была! Но вашим письмом вы все рассеяли, добрая моя бесконечно. Дай вам бог всякого счастья! Я так рад, что уверен в себе, что не влюблен в вас! Это мне дает возможность быть еще преданнее вам, не опасаясь за свое сердце. Я буду знать, что я предан бескорыстно…»
Актриса слишком много рассказала своему мужу об отношениях Достоевского к ним обоим. Писатель, видимо очарованный перед тем прелестной Агнессой, воздержался от упреков или ссор и предпочел внешнюю безукоризненность прощального объяснения, при твердом заявлении о свободе своего сердца и бескорыстности своей преданности. Характерно уже начало объяснения: «С наслаждением прочел я ваше письмо, тем более что уже не думал более получать от вас писем». Весь ответ Достоевского — замаскированный разрыв с его корреспонденткой при безупречной любезности его обращения к ней. На этом их отношения завершились навсегда.
Комедийная актриса, блеснувшая на горизонте Достоевского, только что возвратившегося из Сибири, оставила след в его сердечной памяти. М. Г. Савина рассказывала, что когда Достоевский впервые увидел ее в роли Верочки в «Месяце в деревне», то после спектакля с восторгом воскликнул:
— Вы хороши, как хороша была в таких ролях Шуберт!..
Это имя, видимо, оставалось для него высшей похвалой.
Около полувека хранила у себя Александра Ивановна три письма к ней Достоевского и лишь незадолго до смерти рассталась с ними. Она скончалась в Москве в 1909 году восьмидесяти двух лет от рождения. Похороны ее прошли тихо и незаметно. Новому поколению актеров и зрителей ее имя ничего не говорило. Но от первых русских артистов того времени: Савиной, Давыдова и Варламова — был возложен на гроб венок с надписью: «Незабвенной учительнице».
Друг или враг?
Из главных сотрудников «Времени» наиболее близким Достоевскому был Н. Н. Страхов. По образованию естественник и математик, по профессии гимназический учитель, по научному званию магистр зоологии, он только теперь, то есть в 1860 году, когда его мечты о профессорской кафедре не осуществились, обратился к литературной деятельности.
Молодой натурфилософ считал себя в журналистике учеником Аполлона Григорьева и приверженцем программы Достоевского. Отсюда его разработка проблем органической критики, «почвы», обновленного славянофильства, идеалистической эстетики наряду с неутомимой полемикой против материалистической философии и революционного действия. Настойчивость в идейной борьбе и навыки ученого в критике враждебных течений сообщили его публицистике злободневный интерес. Достоевский подпал под влияние его обобщающего анализа, выраженного в изящной научной прозе.
«Страхову кланяйся особенно, — пишет он брату из Турина осенью 1863 года, — скажи ему, что я с прилежанием славянофилов читаю и кое-что вычитал новое».
Ознакомившись со статьей Страхова о «Преступлении и наказании», Достоевский заявил ему: «Вы один меня поняли».
В 1873 году он заверяет Страхова: «Половина моих взглядов — ваши взгляды».
Страхов застает Достоевского в кружке литераторов, где политико-социальные вопросы всецело поглощали чисто художественные. Первою обязанностью писателя здесь признавалось прилежное наблюдение за развитием общества и подчинение вечных и общих интересов временным и частным. Вопрос о влияниях среды господствовал над всеми соображениями об автономном развитии нравственной личности, и публицистика ложилась в основу художественного творчества. По свидетельству Страхова, Достоевский в ту пору был всецело проникнут этим общим направлением своего кружка. И если в нем под спудом этих текущих доктрин и бродило уже иное, самостоятельное воззрение на миссию художника и сущность творчества, оно еще оставалось совершенно незаметным даже для такого зоркого наблюдателя, как критик «Времени».
В редакцию Достоевских этот начинающий литератор принес совершенно новую струю. Страхов перешел к «социологам» из тесного литературного объединения, в котором господствовало поклонение науке, поэзии, музыке, Пушкину, Глинке. В своем маленьком кружке он выработал воззрение на свободу художника и неуклонно придерживался этой теории немецкой философии, проникшей к нам еще при жизни Пушкина. Читая Достоевскому свои статьи еще в рукописях, постоянно беседуя и споря с ним на эстетические темы, знакомя его со многими европейскими учениями, Страхов мог увлечь его своей глубокой верой в верховный смысл творческой свободы художника. По многим своим духовным влечениям склонный воспринять эту веру, Достоевский действительно проникся ею и до конца сохранял следы воздействий на свое миросозерцание поэта-мыслителя Аполлона Григорьева и логика-эстета Страхова.
В критическом наследии этого ведущего сотрудника «Времени» сохранились действительно мастерски написанные статьи: об «Отцах и детях», о «Войне и мире», о Герцене, Пушкине. При отсталости своих идеологических ориентации воинствующего «почвенника» Страхов остается в плену реакционных положений, но при этом все же показывает себя серьезным исследователем крупнейших явлений русской духовной и словесной культуры (толкуемых, конечно, очень своеобразно и односторонне). Впрочем, при оценке научного мировоззрения Страхова не следует забывать, что он был убежденным гегельянцем и основой своих исследований признавал диалектический метод. Как известно, писания этого русского мыслителя высоко ценил Л. Н. Толстой, долгие годы переписывавшийся и лично общавшийся с ним. Достоевский впервые узнал Страхова на самой заре его деятельности и не раз признавал его впоследствии своим единомышленником и соратником.
Несмотря на преимущественно умственный характер их дружбы, чувство взаимного расположения переходит у них подчас в настоящую привязанность. После припадков падучей, в невыносимо угнетенном настроении Достоевский, тяготясь самыми близкими людьми, чувствует себя легко только в обществе Страхова. Они постоянно встречаются для дружеских бесед, рядом работают в редакции, совершают вдвоем загородные прогулки, вместе путешествуют за границей и с одинаковым жаром независимо от обстановки — в библиотечной келье ученого, у редакционного стола «Времени», в женевских кофейнях и флорентийских локандах — ведут те бесконечные» возбужденные и волнующие разговоры, которые Страхов признает лучшими в своей жизни.
С середины 70-х годов наступило взаимное охлаждение. Какой-то невыясненный эпизод навсегда портит их отношения. Страхов глухо упоминает в своих биографических материалах о какой-то подозрительности Достоевского.
Только после опубликования письма Страхова к Толстому, этого беспримерного письма-обвинения, где автор дает убийственную характеристику личных черт Достоевского, выяснилось, что этот сотрудник совсем не был другом своего редактора, относился к нему враждебно и сумел тяжело и расчетливо отомстить ему за какие-то их разногласия и расхождения.
После смерти Достоевского Страхов предложил его вдове поручить ему, Страхову, написать для первого посмертного издания сочинений Федора Михайловича биографию писателя за 1860–1881 годы, когда критик-философ близко знал и постоянно общался с редактором «Времени», «Эпохи», «Гражданина» (первую часть этой работы, то есть до 60-х годов, написал Орест Миллер). Построенное в жанре мемуаров и озаглавленное «Воспоминания о Ф. М. Достоевском Н. Н. Страхова» это жизнеописание является ценным первоисточником для биографии великого романиста. Написанное сейчас же после смерти писателя и вышедшее в 1883 году, оно дает ряд ярких, глубоких и даже восторженных характеристик, из которых выступает в неопровержимых и достоверных чертах портрет великого писателя в самую важную пору его деятельности.
А между тем в момент выхода этой книги Страхов в письме к Л. Н. Толстому от 26 ноября 1883 года отрекается от своего труда о Достоевском:
«Все время писания я был в борьбе, я боролся с подымавшимся во мне отвращением, старался подавить в себе это дурное чувство… Я не могу считать Д. ни хорошим, ни счастливым человеком (что, в сущности, совпадает). Он был зол, завистлив, развратен, и он всю жизнь провел в таких волнениях, которые делали его жалким и делали бы смешным, если бы он не был при этом так зол и так умен. Сам же он, как Руссо, считал себя лучшим из людей и самым счастливым. По случаю Биографии я живо вспомнил все эти черты. В Швейцарии, при мне, он так помыкал слугою, что тот обиделся и выговорил ему: «Я ведь тоже человек». Помню, как тогда же мне было поразительно, что это было сказано проповеднику гуманности и что тут отозвались понятия вольной Швейцарии о правах человека».
Переходя к теме пороков и чувственности, обычной в произведениях Достоевского, Страхов утверждает, что «у него не было никакого вкуса, никакого чувства женской красоты и прелести. Это видно в его романах. Лица, наиболее на него похожие, — это герой «Записок из подполья», Свидригайлов в «Преступлении и наказании» и Ставрогин в «Бесах». Исповедь этого героя, по утверждению Страхова, носит автобиографический характер.
«При такой натуре он был очень расположен к сладкой сентиментальности, к высоким и гуманным мечтаниям, и эти мечтания — его направление, его литературная муза и дорога. В сущности, впрочем, все его романы составляют самооправдание, доказывают, что в человеке могут ужиться с благородством всякие мерзости.
Это был истинно несчастный и дурной человек, который воображал себя счастливцем, героем и нежно любил одного себя.
Поделитесь на страничкеСледующая глава >
biography.wikireading.ru
