Это интересно
- ОКД
- ЗКС
- ИПО
- КНПВ
- Мондиоринг
- Большой ринг
- Французский ринг
- Аджилити
- Фризби
Опрос
Полезные ссылки
РКФ
Все о дрессировке собак
Стрижка собак в Коломне
Поиск по сайту
Псовая охота на Руси. Журнал псовая охота
Першинская охота | Журнал Robb Report
История псовой охоты в России насчитывает не одну сотню лет. Среди дворянства хорошим тоном считалось держать хотя бы 2−3 своры борзых. У особенно страстных охотников количество собак доходило до тысячи. Стоили рабочие собаки баснословно дорого — за ладную да резвую борзую отдавали иногда целую деревню. После отмены крепостного права лишившиеся дармовой рабочей силы помещики вынуждены были соразмерять желания с возможностями, но важность одного из главных барских занятий нисколько не снизилась. Комплектную охоту никак нельзя сравнивать с традиционной европейской парфорсной охотой, которая скорее является спортом. Русской комплектной охоте, где участвовали десятки всадников и сотни собак, было бы непросто уместиться на игрушечных полях Европы. Обычно комплектная псовая охота состояла из стаи гончих (20−40 собак) и десятка свор (по 3−4 собаки) борзых, управлявшихся верховыми охотниками. Среди знаменитых русских псовых охот минувших веков особое место занимает Першинская охота великого князя Николая Николаевича. Её устройство было столь безупречно, что до сих пор во всём мире её считают эталоном псовой охоты. В 1987 году великий князь приобрёл пришедшее в упадок Першинское имение, построенное во времена Екатерины Второй, и много сил и фантазии положил, чтобы восстановить и перестроить его сообразно своим нуждам, а именно созданию образцового охотничьего хозяйства. Чертежи и планы усадьбы великий князь разрабатывал и выполнял собственноручно. На высоком берегу реки Упы расположился дворец, из окон которого открывался живописнейший вид на речную долину с заливными лугами, поля и деревни. Под вековыми липами разместились девять каменных домов для борзых и постройки для гончих собак. Были там и отдельные дома для собак-пенсионеров. Всего Першинская охота насчитывала 365 собак — 100 гончих, 130 русских псовых и 15 английских борзых, 20 «пенсионеров», около сотни щенков. В конюшнях стояли около 70 лошадей арденнской и кабардинской породы. Перед террасой в окружении цветников были устроены полукругом дорожки, на которых великий князь устраивал выводки борзых и гончих для гостей. Собаки были предметом неустанной заботы, внимания и любви Его Императорского Высочества. Благодаря его кропотливой селекционной работе появился знаменитый тип першинских борзых — ладных, блестких, резвых, поимистых, с гордой шеей, изящной головой, тонкий абрис которых скрывал сокрушительную силу. В охотах Николая Николаевича принимали участие члены императорской семьи, их приближённые, гости, среди которых часто бывали Шаховские, Голицыны, Шереметевы, Салтыковы. Охотничьи выезды обставлялись с небывалой помпой. В штате охоты был даже свой духовой оркестр. Все участники были одеты в специально сшитые костюмы: у выжлятников (гончатников) они были яркие, что помогало вспугивать зверя, у борзятников же, которым предстояло стоять на лазу в засаде, одежда, напротив, была неброская. Главным распорядителем выступал сам великий князь. Накануне охоты он определял время выезда и место охоты, чертил подробный план, с расстановкой участников по номерам — правила охоты были самые строгие, не зря же Першино называли Охотничьей академией. От слаженности действий всех участников зависел успех мероприятия. Ранним утром в поле отправлялись борзые и гончие в фурах, подводы с провиантом и походной кухней, в поводу вели верховых лошадей. В назначенный час выходил великий князь, господа усаживались в экипажи и отправлялись к месту охоты. В условленном месте уже ожидали охотники, господа разбирали своры, садились верхом и отправлялись к месту охоты. Регламент охоты отводит каждому свою роль: выжлятники «набрасывают» гончих на «остров» (так называется небольшая роща в окружении полей), где затаился зверь и выгоняют его в поле, на открытое пространство. Почуяв зверя, стая заливается особым гулким и пронзительным лаем, почти рёвом (гончих помимо прочего отбирают ещё и по голосу). Выставленного из острова зверя перехватывают борзятники, которые во время гона должны стоять, затаившись на опушке, спускают одну-две своры, если это лиса или заяц, если же волк, то свор может быть больше. «Подозрив» зверя, к нему бросаются борзые, покрывая за один скачок двенадцать метров. В полдень князь трубил в охотничий рог, и, повинуясь этому сигналу, гости собирались к завтраку. Под шатром белели под скатертью столы, уставленные всевозможными закусками и винами. Невдалеке дымила походная кухня. За завтраком не засиживались, не терпелось продолжить потеху. А потому торжественное пиршество переносилось на вечер, когда возле добычи полукругом, с факелами выстраивались, будто на языческом ритуале, все герои дня — большие и малые. Егеря трубили в фанфары. Полюбовавшись богатой добычей, участники тем же порядком возвращались в Першино, чтобы наутро начать всё с начала. Охота продолжались по несколько недель. Першинская охота просуществовала с 1887 до 1913 года. Октябрьский переворот положил конец этому уникальному предприятию. Здания были сожжены в 1919 году, собаки распроданы с аукциона. Воссоздать всё великолепие Першинской комплектной охоты в современной России вряд ли возможно. Но погонять русака, а то и волка, в отъезжих полях можно и в наше время. «Суздаль-клуб» в середине октября проводит псовые охоты. В Рязанской области охоты устраивает база отдыха «Барские забавы». http://www.suzdal.org/; http://www.barzab.ru/
- Фото: Архив пресс-службы
Псовая охота на Руси - Издания
ОБРЕТЕНИЕ ИСТИНЫ
Начиная с XII в. появляются упоминания о псовой охоте в сохранившихся археографических памятниках. В 1135 г. новгородцы, раздраженные своим тогдашним князем Всеволодом Мстиславичем, писали ему: «Почто ястребов и собак собра?» По прошествии почти полутора веков (1270 г.) новгородцы обратились теперь уже к брату Александра Невского, Ярославу Ярославичу: «Ты, княже, неправду почто чинишь и многи ястребы и соколы держиши? ...А псов держишь много и отнял еси у нас поле заячьими ловцы...».
А вот и еще один летописный рассказ о псовой охоте той поры из апокрифической повести «О зачале Москвы и о князе Даниле Суздальском», включенной в состав позднейших Новгородских летописных сборников: «В лето 6789 (1280 г.) месяца Октября в 29 день... И начали звать князя Данила в поле ездить ради утешения, смотреть зверского уловления (т.е. ловли зверями-псами) заецев. И бысть ему на поле...» Кстати, тот же отрывок говорит и о наличии во времена «князя Данила Суздальского» – сына Александра Невского, будущего князя московского Даниила Александровича, гончих собак: «И злая княгиня Улита... сказала: «Есть у мужа моего пес выжлец...»
Если после прочтения грамоты 1135 г. у читателей могли возникнуть сомнения в породной принадлежности собак, служащих, наравне с ястребами, забавой новгородскому князю, то летописный текст 1270 г. полностью их рассеивает. Пожалуй, даже очень большой скептик не решится отнести собак, способных ловить зайца в чистом поле, к какой-либо иной породе, кроме борзых.
Страстными охотниками были и потомки Даниила Московского – в княжение Димитрия Донского (1377 г.) за р. Пьяной в нижегородских окрестностях, не страшась нападения ордынцев, «князи и бояре старейшие, вельможи и воеводы, ти все поехаша, ловы деюще, утеху себе творящее, мнящееся яко дома».
Начиная с «Духовной грамоты» серпуховского князя Владимира Андреевича (1410 г.) широко употребляется летописцами слово «псарь», впервые встречающееся в летописях 1159 г. Особенно же частые упоминания о псарях относятся к XV в., а в 1504 г. в «Духовной грамоте» великого князя московского Иоанна Васильевича III упоминается уже и княжеская псарня, располагавшаяся поблизости от Москвы в с. Луцинском на р. Яузе.
Изображения верховых охотников с собаками можно встретить не только на миниатюрах сравнительно позднего Летописного Лицевого Свода и сохранившегося в двух списках XV в. более раннего (предположительно XIII в.) протографа Радзивилловской (Кенигсбергской) летописи, но и на монетах, так называемых «чешуйках» князей Московского и Тверского великих княжеств XIV–XV вв.
Но и в этот раз мы сталкиваемся с уже знакомой проблемой – несмотря на обилие изображений, ни летописи, ни нумизматические памятники по-прежнему не дают нам четкого объективного представления о породах собак, использовавшихся охотниками средневековой Руси. Тут надо учитывать, что в те времена у нас не было письменной традиции освещать какие-либо бытовые подробности. Сказывалось и негативное отношение к собакам и охоте-«лову» православной церкви. «Аще кто не по Бозе живет... ловы творит, с собаками... и всякое дияволе угодие творит... прямо все вкупе будут во аде, а зде прокляты».
Кроме того, не существовало у нас и живописи в ее современном понимании, а лишь подчиненная строгим канонам иконопись, с невозмутимой глубиной верования, благочестивым символизмом и наивностью художественных приемов.
Мастера-изографы вовсе не стремились реально передавать облик изображаемого объекта. Их задачей было не изображение конкретного собора в том или ином городе, не рисунок конкретной лошади или собаки, а лишь обозначение наличия собора, лошади или собаки. Забегая вперед, замечу, что несмотря на многие весьма подробные текстовые описания псовой охоты и русских борзых, их первые графические изображения появились только во второй половине XIX века! Даже в книге «государева стремянного» А.М. Венцеславского «Псовая охота вообще», вышедшей в свет в 1847 г., мы видим копии западных гравюр, представляющих ружейную охоту на лося, выдру и лишь одну с картиной травли зайца европейскими гладкошерстными борзыми.
Поэтому мы вынуждены признать, что реалистичное, более или менее объективное представление об интересующем нас предмете в средние века мы сможем получить лишь из уст посещавших Русь иностранцев, оставивших путевые заметки (например, из знакомых нам «Записок» С. Герберштейна»), или из материалов будущих археологических экспедиций.
Первой ласточкой подобного рода исследований стали проведенные весной – летом 2007 г. раскопки так называемого Подола на юго-восточном склоне Боровицкого холма в Московском Кремле, неподалеку от Замоскворецкой (Беклемишевской) башни. По словам старшего научного сотрудника отдела археологии Музеев Московского Кремля Д.О. Осипова, наряду с двусторонней берестяной грамотой, клобучком и путлищами для ловчих птиц и другими находками (всего более 5000), археологи смогли обнаружить в культурном слое рубежа XV–XVI вв. и левую плечевую кость скелета гончей собаки. Будем надеяться, что в скором времени в ученый обиход будут введены и скелеты русских борзых.
Первой же достоверно известной отечественной рукописной книгой, повествующей о псовой охоте, стал «Охотничей регул принадлежащий да псовой охоты» (далее – «Регул») с авторским посвящением царю Алексею Михайловичу, составленный «рижским немцем стольником Христианом Ольгердовичем сыном фон Лессиным» в 163(?)5 г. и переведенный на русский язык «смоленским шляхтичем Аркадием Станкевичем».
Сразу замечу, что датировка протографа, сделанная на основании двух сохранившихся копий, судя по всему, была выполнена неверно, и вероятнее всего «Регул» следует относить к 1645 или 1675 г. На эту мысль наводят два немаловажных обстоятельства: во-первых, в 1635 г. Алексей Михайлович еще не занял родительского престола, а во-вторых, само появление даты в привычном нам летоисчислении в первой половине XVII в. представляется невероятным. Летоисчисление от Рождества Христова было принято в России лишь при Петре Первом. Ранее же оно производилось от «сотворения мира», т.е. к любой привычной нам дате следовало прибавить еще 5508 лет. Таким образом, 1635 г. автоматически становился 7143, год воцарения Алексея Михайловича (1645) – 7153 и т.д. Кроме того, в допетровской Руси не пользовались арабскими цифрами для обозначения дат и чисел, заменяя их комбинациями символов кириллицы. Все это наводит на мысль, что при одном из многочисленных копирований рукописи «Регула» очередной переписчик не только перевел старинное русское летоисчисление в более привычное ему самому или заказчику, но и ошибся либо с арифметическими расчетами, либо с прочтением старинной датировки в оригинале.
Сравним, 7143 г. (1635) – «ЗРМГ» и 7153 г. (1645) – «ЗРНГ», а допустим, 7183 г. (1675) – «ЗРПГ». Отбрасывая версию появления рукописи в 1635 г. как несостоятельную, мы без труда убедимся, что наиболее схожими по написанию являются именно 7153 и 7183 г., которыми я и предлагаю предположительно датировать «Регул».
С содержанием «Регула» мы можем познакомиться в двух сохранившихся списках конца XVIII столетия.
Один из них, сохранявшийся ранее в архиве графов Паниных, был передан в редакцию «Природы и охоты» основателем и редактором дореволюционного исторического журнала «Русский архив» Петром Ивановичем Бартеневым и опубликован Сабанеевым в № 3–4 за 1886 год. Согласно сообщенной редакцией «Природы и охоты» датировке (сделанной, по всей видимости, самим П.И.Бартеневым), рукопись этого списка (назовем его, как это предлагалось ранее, Панинским) относилась к 1780 г. После публикации в «Природе и охоте» рукопись «Регула» была возвращена в архив Бартенева, из которого впоследствии исчезла. На сегодняшний день ее местонахождение нам неизвестно.
Второй список, сохраняющийся в рукописном отделе Российской национальной библиотеки, дошел до нас в составе конволюта, в котором помимо собственно «Регула» содержится еще один памятник отечественной охотничьей литературы – «Книга о порядочном содержании псовой охоты», подаренный предшественнице РНБ – Императорской Публичной библиотеке в 1860 г. известным археографом и библиофилом А.Мясниковым. В связи с чем вполне уместно дать ему название Мясниковского списка. Датируется Мясниковский список 1782 годом.
Оба списка – и Мясниковский, и Панинский, содержат ряд отличий друг от друга. Помимо орфографических особенностей и незначительных изменений в заглавии в Мясниковском списке присутствует глава 17-я «О сарных ребрах», отсутствующая в Панинском. Глава о болезнях лошадей (40-я) более чем в 1,5 раза полнее; присутствуют незначительные отличия и в текстах других глав. К огромному сожалению, и Мясниковский, и Панинский списки представляют собой очень плохо выполненную малограмотными переписчиками копию не дошедшего до наших дней протографа, с большим числом позднейших вставок, исправлений и добавлений, не только искажающих смысл произведения, но порой и делая отдельные его места сложными для прочтения.
Состоит «Регул» из посвящения царю Алексею Михайловичу и 40 глав текста, рассказывающего об обязанностях ловчего, статях борзых и гончих, порядке ответственности перед владельцем охоты как простых охотников, так и самого ловчего, об умении распознавать достоинства и недостатки собак, принципах собаководства и ветеринарии.
«Регул принадлежащей до псовой охоты» содержит в себе и первое описание псовых борзых, фактически ничем не отличающееся от более поздних аналогичных документов XIX–XX вв., в том числе и от ныне действующих стандартов породы. Описаний никаких других пород борзых собак в «Регуле» не содержится. Автор «Регула», подытоживая свой, накопленный к 63 годам охотничий опыт, пишет: «голова сухая и продлинновата без перелома, щипец ту же длинность имеет; без подуздины; зазор – навыкате; степь или наклон – облая; о соколке неописую; ноги передние – прямые, без поползновения; также и задние; а правило – длинное, в серпе; псовина и лисы – в подобие вихров; длинная псовина висящая какая бы шерсть ни была наподобие кудели... ногти как у передних ног, так и у задних ног – короткие и крутые, чтоб так как башмаком стучать должна, притом же ноги (как) передние, так и задние – сухие; о степи не описываю – облая или шатровая; а доказываю только о ребрах и о черных мясах: чтобы черные мяса – крутые, отвислые вподрез; если у кобеля – и подборы тонкие внатуге, притом, чтобы отвислые; а если у сучки – примечать черные мяса тем мне кажется лучше, продлинноваты и к тому же и крепкие мочи... Быть крепкому, как в заду, так и в переду широку, между крестцов чтоб четыре пальца свободно укладывались; ребра – низкие, свислые, притом же – плотные; при всех этих примечаниях кобелю должно наперед упасть, а суке должно быть в колодке».
Мало чем отличается (за небольшим исключением) от сегодняшней и терминология, употребляемая автором «Регула»: «У гончей собаки называется хвост – гон или серпало, а рыло называется – чутьем; у борзой называется правилом – хвост, а глаза – зазор, ноги передние называются – лапа (до сустава), а от сустава до колена – цевка, а от колена до степи – мышка, а задние ноги от начала ногтей называются – зацепы, как у задних, так и у передних, а от задних ногтей до сустава называются – пазанок, а от сустава до колена называется – сальце, а от колена кверху – черные мяса; а что под пахом перепонка у кобеля называется это – подборы, а у суки это – помочи; степь называется – это наклон у кобеля, а у суки не наклон, но степь, а у гончей собаки называется не зазор, но глаза».
Завершая рассказ об этом замечательном памятнике русской охотничьей литературы, мне хотелось бы процитировать взятое из текста «Регула» описание идеального настоящего псового охотника: «Похвальный охотник – кобель резов, сам на коне бодр, арапник на руке, нож на бедре, едет – не робеет на любого зверя».
Хочется также отметить, что позднейшие умозаключения А.П. Мазовера о том, что «в первом труде о псовой охоте на Руси, «Регуле принадлежащем до псовой охоты», написанном фон Лессингом (1635 г.), автор говорит, что русские борзые собаки произошли от западных хортов и татарских борзых (вероятнее всего, восточных борзых)», – совершенно беспочвенны, поскольку подобных слов в «Регуле» попросту нет и никогда не было!
Вне всякого сомнения, появление в середине – конце XVII в. произведения, призванного «регулировать» организацию псовых охот, убедительно доказывает нам, что этот вид охоты находился вовсе не в зачаточном первобытном состоянии, а уже достиг к тому времени в пределах Московской Руси широчайшего распространения и расцвета.
Недаром в 1686 г. молодой царь Петр Алексеевич, защищая поля подмосковных землевладельцев от напрасной потравы многочисленными псовыми охотниками и стараясь сохранить в лесах и полях диких зверей, был вынужден выпустить указ со словами: «Около Москвы в ближних местах с людьми своими по полям и в них с псовой охотой чтоб не ездили».
Алексей Оболенский 6 ноября 2008 в 14:37
www.ohotniki.ru
Охота с гончими, труды гончатников, охотничья литература, натаска, воспитание гончей. Псовая охота. Каразин Н.Н. Журнал «Нива», 1898 год.
"Псовая охота"
I
Мы приехали к помещику Ш., одному из богатых, крупных землевладельцев, – что редко бывает в настоящее время, еще не порабощенных 
дворянским банком, – провести недельку-другую в его роскошной усадьбе и поохотиться, как говорится, всласть. День нашего приезда совпал как раз с кануном первого сентября – с законным сроком охотничьего долготерпения. Ведь всем известно, что до этого желанного дня всякие травли дикого зверя строго запрещены законом.
В тот же день, вечером, назначено было первое охотничье совещание и рассмотрение планов целого ряда последующих охот, чуть ли не на весь осенний сезон.
Все собрались в роскошной столовой замка. Дом был построен в старогерманском стиле – с башнями, гербами над входами и многими причудами, а потому название замок очень к нему подходило, хотя дело происходило в Пензенской губернии.
Сам хозяин – человек молодой и энергичный, хозяйка тоже… Дом поставлен на барскую ногу. Порядок во всем образцовый, а потому и совещание наше носило характер серьезный и основательный.
Во-первых, тщательно рассмотрены были планы и кроки местностей для предстоящего наезда, установлена последовательность, с которой надо было брать острова, определены пункты сборов и бивуаков. Душою заседания был, конечно, опытный и лихо знающий свое дело заведующий всею охотою Б.
Глядя на его огромную, приземистую фигуру, в казакине из грубого верблюжьего сукна, с кинжалом на простом ременном поясе, кто бы мог подумать, что в душе этого человека скрыты целые сокровища знания и опыта? Он горячо и с уверенностью объяснял все, что нам предстоит. Он уже целую неделю заганивал лихих кабардинских скакунов на рекогносцировках, обскакал чуть ли не пол-уезда, вынюхал все лесные закоулки, знает наизусть, где сидит заяц, где лисица, сколько их в каждом островке, где приютились волчьи выводки, – одним словом, ни один градоначальник не мог бы так хорошо знать вверенное ему двуногое население города, как Б. знал все пушное, четвероногое. Старые, опытные немвроды только хмурили брови и пощипывали концы седых усов, слушая его россказни и обещания, молодежь захлебывалась от восторга и нетерпения, а Б. так и разжигал своими докладами:
- Под Татарскою кручею, ваше сиятельство, – говорил он, тыча пальцем в замысловатый чертеж собственного изготовления, – мы «возьмем» четырнадцать зайцев и трех лисиц. Отсюда перейдем на Мароуткины поросли: тут немного – всего зайцев пяток… Лисиц нету… Была пара, да на прошлой неделе перебралась в Урачи. Эту захватим, даст Бог, во вторник. Из порослей прямо на Лукьянове, там зайцев тридцать три, из них до десяти матерых; лисиц обозначилось девять штук. Забрав оныя, мы идем…
- Позвольте, – перебивает хозяин, – после порослей надо привал… Где у вас назначен бивуак?..
- Не рано ли! – угрюмо косит в его сторону докладчик. Начинаются довольно энергичные прения. Дело в том, что хотя и полагается после привала продолжать охоту, но заведующий очень хорошо знает, что какая же это охота после настоящего привала, да еще в день почина охоты. Знает он также, какие инструкции даны поварам и буфетчикам, какой кулинарный обоз готовится к утреннему выезду, и крепко держится за Лукьяновский остров.
- После Лукьянова мы идем на Мартынову балку… Но это была уже военная хитрость опытного сердцеведа. Из страха, чтобы не повели их еще дальше за один раз, ему уступают Лукьянове, но зато после уже – шабаш! – привал, а там, после, что Бог даст.
Б. доволен, но принимает вид недовольного, и даже про себя, но умышленно вслух, ворчит: – Так нельзя! Уж или охотиться, или бражничать, а то это одна профанация…
Совещание окончилось часов около девяти – надо поужинать и раньше ложиться спать… Завтра ведь чуть свет выступает охота на место, надо пройти на конях верст по крайней мере с пятнадцать. Стая гончих ушла с ночи с доезжачим и выжлятниками. Господа выедут попозже немного, в экипажах, прямо на указанное место.
II
Все расходятся по своим комнатам, а так как вы, читатель, завтра на охоту не собираетесь и вам в постель еще рано, то я, пользуясь таким удобным случаем, постараюсь познакомить вас с самою сутью дела – с организацией настоящей хорошей псовой охоты, с ее свойствами, – одним словом, со всем тем, что не только охотнику, но и всякому прочему гражданину своего отечества знать не мешает.
Псовая охота ведется двумя резко отличающимися группами: группою гончих и группою борзых. Условия полевой работы этих групп настолько различны между собою, что для каждой опыт выработал свои законы и правила. Чтобы поймать зверя, надо прежде его разыскать и выгнать из леса. Это дело гончих. Поэтому гончие собаки должны быть чутки, злобны, неутомимы и обладать звонкими голосами – это опера охоты. Конечно, зайцы и лисицы не большие любители вокального искусства и стараются изо всех сил удрать подальше, а дальше – опушка и за нею тихое, привольное поле. Но в этом поле, притаясь за кустами, за случайными стогами, в складках местности таится балет: легконогие, стройные борзые, зоркие и резвые до пределов воображения – эти уже разом, с угона, настигают озадаченного зверя и берут его прямо за загривок. Поэтому и главнейшие качества борзых – зоркость, резвость, хватка… Чутья от них никакого не требуется и особенных умственных качеств тоже, что еще более оправдывает наше сравнение с балетом. Конечно, руководят всеми этими собачьими инстинктами и свойствами люди, они же и пользуются плодами побед. Первыми, то есть гончими, руководит доезжачий со своими помошниками-выжлятниками, вторыми – борзыми – заведуют псари-борзятники. Первые должны быть очень заметны во время работы, в глаза бросаться своим видом, чтобы не теряться из вида в лесных трущобах, а потому одеты в ярко-красные костюмы и сидят на серых конях; вторые должны быть совсем незаметны до момента спуска своры, а потому сидят на конях темных мастей и одеты в темноцветные казакины.
Псовая охота выработала свой собственный язык, и его надо знать, во-первых, для того, чтобы понимать самому охотничьи разговоры, а главное – рассказы… Ах, какие интересные бывают охотничьи рассказы, и главное – что все это самая сущая правда! Кроме того, чтоб и самому не показаться профаном, сболтнув что-нибудь не по-охотничьи. Это может серьезно испортить репутацию…
Вот и познакомимся хотя бы с главнейшими охотничьими выражениями. Поймать зверя – это профанация, потому что зверя берут, например: я взял там-то двух зайцев. Но это относится к борзым. Если же доезжачий примет зверя из-под гончих, в лесной чаше, то он не взял, а сгонял – это уже большая разница. Про голову собаки говорят, что у нее не нос, не рот, а шипец. Цвет собаки и густота шерсти у борзой – псовина, у гончей – крас… Хвостов на охоте вовсе нет ни у кого, потому что то, что мы обыкновенно называем хвостом, то у борзой – правило, у гончей – гон, у волка – полено, у лисицы – труба, у зайца – цветок, у козы – салфетка, у лошади – махальце, у самого охотника… виноват: у самого охотника совсем нет хвоста…
Собак гончих не пускают в лес, а набрасывают в остров. Семья волчья называется гнездом, и чтобы разыскать резиденцию такого воровского притона, надо подвыть гнездо, то есть, подражая волчьему голосу, заставить откликнуться на этот предательский зов всех членов хищного семейства и узнать их всех по голосам. Звери все разделяются на прибылых и матерых. Первые – это еще малоопытная молодежь, не успевшая еще обзавестись семьями; вторые – это уже патриархи, отцы семейств, а потому уже настолько бывалые и опытные, что с ними надо серьезно повозиться, да и сила матерых и их резвость далеко выше силы и резвости молодежи, и манера не та. Например. Вылетает из-под гончих на опушку прибылой заяц… Он заложил уши, даже глаза прищурил и несется без памяти вперед, часто прямо даже навстречу спущенным со своры борзым. Матерый скачет степенно, уши торчат вверх «конем», глаза зорко глядят по сторонам… Этот когда уже поддает полного хода, так уж именно в свое время, и поймать такого не всякая свора поймает – разве уж резвость у собак первоклассная. Все это относится и к волку.
Стая гончих – это душа охоты. Гончие требуют усиленной дрессировки; дисциплина в стае – все! Хороший доезжачий – большая редкость, а такой, как наш Петр Яковлевич, – положительно феномен. Это очень видный, красивый брюнет лейб-гусарского типа, – не то цыган, не то итальянский баритон из оперы. У него в ведении стая почти во сто голов, и как эта стая выучена своему делу! Он знает каждую собаку, как не всякий отец своих детей. Он узнает их всех не только издали, по виду, но даже различает по голосам. Ходят они у него без смычков (смычком называется пара собак, связанных вместе за ошейники коротким ремнем). Это стеснение для таких образованных собак, как вверенные Петру Яковлевичу, совершенно излишне… По его голосу: «в стаю!» – все гончие мигом собираются в плотную кучу, останавливаются неподвижно и смотрят хозяину в глаза в ожидании приказа. «Стая вперед!» – и стая движется сплошною колонною. «Стой!» – и все остановились как вкопанные. Поставив стаю в одном углу обширного двора, сам доезжачий переходит в противоположный угол и вызывает к себе всех собак поодиночке, перекликая по именам. В лесу, в самый разгар гона, когда собаки разбросались по чаще и заливаются на разные голоса, так что стон стоит над лесом, лишь только прозвучит призывный рог доезжачего, концерт смолкает моментально, и через какие-нибудь полторы, много две минуты, вся стая покорно собирается к ногам серого Османа – великолепного кабардинца, что ходит под седлом Петра Яковлевича.
От доезжачего требуется большая сметка, лихость и уменье ездить верхом: ему часто приходится в карьер проскакивать такие трущобы, что другой и пешком не продерется. В этой бешеной скачке доезжачему приходится не на шутку рисковать своею головою. Он, как бес, красным пятном то там, то сям мелькает в лесной чаше, его голос соперничает с гомоном и лаем стаи… Звуки рога, особенно как подаст по красному зверю, заставляют усиленно биться сердца борзятников, настораживать зрение и приподниматься на стременах.
Дрессировка борзых гораздо легче. Собственно говоря, им никакой дрессировки не полагается. Непокорных и драчливых дома усмиряет хлесткий арапник дежурного псаря, а для охоты нужно только увидать и догнать. Свору спустят вовремя, укажут зверя также вовремя… Скачи и хватай!.. Не велика наука! Сам борзятник тоже должен быть зорок и смел в седле: скакать ведь приходится тоже сломя голову, не разбирая дороги, и, нагнав собак как раз в том момент, когда они хватили зверя, прямо им на голову свалиться с седла и принять добычу, пока собаки не разорвали ее в клочья и не проглотили мигом. Борзятник, подскакав, грозно орет «отрышь!», вырывает зайца или лисицу прямо из зубов, прокалывает добычу кинжалом и приторачивает к седлу. Затем он снова берет своих собак на свору и едет шагом на назначенное ему место. Вы обратите внимание, дорогие читатели, что я стараюсь, по возможности, пояснять мой рассказ рисунками, а потому простите мне краткость рассказа и даже многие недомолвки.
Бывают случаи, когда борзятнику и его собакам приходится трудновато, это когда попадется хороший волк, да еще вдобавок матерый. Тут и собаки, и охотники, держи ухо востро! Начинается борьба, да какая! Зверь силен и ловок, вооружен сильными челюстями, кровь льется рекою. Побежденные собаки могут выпустить страшного хищника – это великий позор!.. Надо быстро прийти на помошь псам, самому ввязаться в драку и выручить собак ловким ударом кинжала… А то бывает приказ взять волка живьем, что называется – сострунить. Для этого охотник, пользуясь удобным моментом, когда собаки взялись дружно, падает на волка сверху, хватает его за уши, закладывает ему между челюстей толстую рукоять арапника и другим его концом туго-натуго стягивает челюсти; тогда остается только связать ноги, что дело уже сравнительно легкое, и пленник без движения лежит покорно в ногах у победителя. Брать зверя живьем надо для пополнения зверинца при охотничьих дворах, для садок, для практических занятий: для подготовки молодых собак в свободное от охоты время, то есть с чисто педагогической целью.
Садки устраиваются на больших дворах, обнесенных высокими стенами; волка привозят в особенно устроенном ящике, который довольно только дернуть издали за веревку, чтобы он распался крестом и заключенный в нем зверь сразу бы очутился на свободе. Для первых уроков собак пускают на волка соструненного, то есть лишенного возможности кусаться; далее, при следующих уроках, зверя расструнивают, дают возможность более опасного сопротивления… Это, говорят, хорошо для собак – «злобить» их и вызывает мстительность. Понятно, что положение зверя при таких уроках самое печальное… Хотя и с научною целью, но его рвут и терзают бесчеловечно, и после лекции вновь, еле живого, запирают в ящик и везут в волчатник, где ему заливают кровавые раны целебным веществом и кормят овсянкою с кониною, чтобы поправить для дальнейших опытов в собачьей школе.
Представляемое садками зрелище, конечно, отвратительное и не может служить предметом публичных представлений, хотя, к сожалению, не все это понимают ясно; но эти самые садки для обучения и дрессировки, конечно, необходимы, и если вы задались целью иметь хорошую охоту, то излишнюю сентиментальность надо отбросить в сторону.
Теперь, господа, когда вы с помощью моего короткого рассказа и рисунков несколько подготовились к делу, приступаю к продолжению повествования, прерванного отходом к мирному сну наших охотников.
III
Было чудесное осеннее утро, когда я вышел на крыльцо. Кухонный обоз еще снаряжался; буфетчик и повара усиленно хлопотали, укладывая на дроги тяжелые ящики с посудою и провизией… Запряженные в «долгуши» – специальные экипажи по здешним дорогам – лихие полукровные тройки нетерпеливо рыли землю, фыркали и топтались на месте, едва сдерживаемые кучерами.
Громадное село со своей белою церковью словно тонуло в золотисто-розовом утреннем тумане… Дышалось легко. Сила и бодрость чувствовались в отдохнувшем теле…
Скоро и все собрались, и на всех лицах отражалось хорошее, здоровое настроение духа…
Дамы явились в полном охотничьем туалете – в амазонках на кавказских поясах и даже с золочеными рогами через плечо… Это им было очень к лицу…
Разместились на долгушах и тронулись в путь… Застоявшиеся тройки рвались и шли, что называется, на вожжах; пыли не было после легкого дождя; необозримые жнива сверкали утреннею росою… И серою лентою, то спускаясь в низины, то снова поднимаясь, вилась в этом золотом поле плотно укатанная проселочная дорога… Вон вдали синеет полоса леса, за ним опять – необозримые равнины полей… там еле сверкает точка далекого храма… там, в море зелени, белеют крыши помещичьей усадьбы – и опять поля… поля…
Хорошо!..
Часть гона – и мы его почти не заметили… кони взмылились, а рыси не сдают, даже норовят подхватить. Взяли напрямик, без дороги… Тяжело врезались колеса в целину, глубокий след режут, а тройкам хоть бы что… только пофыркивают…
Впереди из оврага выезжает всадник и машет нам рукою… Далеко он, а все-таки как не узнать нашего Б.? Вот он пригнулся и несется нам навстречу на своем светло-гнедом кабардинце… Это с докладом, что у него уже все готово, и точным указанием, где ждут борзятники с господскими сворами и лошадьми. Под самым лесом, у опушки, мелькают ярко-красные точки: там на посту доезжачий с выжлятниками…
Тройки остановились у старого сенного сарая, где из-под навеса выводили нам оседланных коней.
Поговорили, покурили, сели и тронулись на свои посты, беспрекословно повинуясь руководителю – магу и волшебнику Б.
- Я, видите, – подъехал он ко мне, – так распорядился, чтобы лучшую лисицу поставить прямо на самого барона, другую лисицу – на их супругу, третью – на их сестру-с, а на вас…
- Да ведь это Татарская круча… Ведь вы говорили, что здесь только три лисицы и есть, да еще четырнадцать зайцев, – припомнил я его вчерашний доклад.
Б. наклонился ко мне чуть ли не к самому уху и таинственно произнес:
- Сегодня утром, до свету, еще две появились, надо полагать – из Мамоновых пустошей перекочевали…
С полчаса, а то и больше, продолжалась расстановка борзятников со сворами. Б., окончив это дело, исчез в чаще, и скоро мы услыхали его рог, возвещающий, что гончих набрасывают…
Тишина наступила мертвая, но ненадолго… Словно в колокольчик далеко где-то ударила первая гончая… за ней, тоном ниже, другая… там еще и еще, и залилась вовсю сразу напавшая на след горячая стая… Сердца забились тревожнее, глаза так и пронизывают щетину «пожней», каждая борозда, межа, рытвина видна ясно, отчетливо… Зрение как-то обострилось, и все кажется, что вот-вот испуганная шумом в лесу, робко припадая к земле, прячась за кочками, крадется красношерстная лисица…
А стая заливается все звончей и звончей… Вот погнали «по зрячему», вот сбились… вон послышались ободряющие голоса выжлятников, хлопанье бичей… «Го-го-го!.. Собаченьки!..» – самого Петра Яковлевича… И опять все тише и тише. Вот и Б. без шапки, пригнувшись к самой шее коня, выскочил из-за лесного мыска и снова нырнул в гущину…
А! Опять справились, опять гонят, ближе и ближе…
- Улю-лю-лю! – ревел нечеловеческим голосом стремянной Марьи Алексеевны.
Смотрю: она сама, отдав повод, вся раскрасневшаяся от волнения, вынеслась на поляну, наседая чуть не на правила своей спущенной своры…
Стремянной кубарем валится с седла… В его руках что-то вроде меховой муфты, а он эту муфту кинжалом тычет.
Затравили…
- Улю-лю-лю! – слышится гораздо дальше… Там тоже травят…
Каразин Н.Н. Журнал «Нива», 1898 год.
размещено на http://hornmaster.ru [ 19 Июля 2012 г. ]
hornmaster.ru
Впечатления забытого псового охотника - Охотничьи собаки
Ежемесячный иллюстрированный журнал «Охота», декабрь 1884 г.
ИЛЛЮСТРАЦИЯ ИЗ АРХИВА Петра ЗВЕРЕВА
Три года прошло с тех пор, как я поселился в деревне Чебышевке Чернского уезда Тульской губернии и безвыездно живу здесь. Даже на выставки собак в Москве не мог выбраться, хоть и сильно хотелось повидать собратьев — псовых охотников, побеседовать с ними, поглядеть их собак. Думаю, что я, как охотник, сошедший со сцены, давно уже забыт товарищами, но я-то их очень хорошо помню и часто вспоминаю. И теперь при сильном «охотничьем впечатлении», впервые испытанном мною в течение трех последних лет, я не могу отказать себе в удовольствии поделиться этим впечатлением с дорогими товарищами.
Осенью текущего года отправился я к соседу своему показать ему борзую собаку, только что перед тем привезенную мне из Калужской губернии. Соседа я не застал дома, но ждать мне его пришлось недолго. Не прошло и четверти часа, как в доме раздался громкий голос:
— Челищев! Скорей! Чья-то охота идет по нашему полю!
Дорогие товарищи, псовые охотники! Представьте себе страстного охотника, в течение целых трех лет не только не видавшего охоты, но даже ни разу не слыхавшего этих благозвучных слов: «Идет охота». Если вы можете себе представить такого несчастливца, то легко представите себе и те ощущения, который он испытал при звуке магических слов. Все население имения всполошилось от такой небывальщины. Любопытные мальчишки и прислуга побежали узнавать, кому принадлежит охота. Оказалось, что это охота Федора Александровича Свечина. Любезная хозяйка имения, г-жа Александрович, тетка моего соседа, мигом распорядилась отправить верхового с поручением пригласить господ охотников к ней на завтрак и попросить позволения принять участие в охоте ее племяннику и мне с нашими борзыми. Посланный вернулся очень скоро, возвестив, что охотники благодарят за любезность, но в настоящую минуту не могут воспользоваться ею, потому что спешат брать выводок волков в Кобыленских лесах, куда просят пожаловать и нас с нашими борзыми; завтра же охота придет к нам.
Живо вскочил я на коня и полетел к острову, не помня себя от радости. Радость эта будет понятна каждому охотнику, если я скажу, что страсть моя к гончим так велика, что я сам в течение пятнадцати лет ездил доезжачим при нашей стае. Послушать хорошую стаю в острове составляет для меня блаженство.
Когда мы подъехали, то прежде всего увидали самого владельца стаи, на черкесской лошади, распоряжавшегося охотой. Он послал борзятников в большую лощину, а меня пригласил поехать с ним в остров. Стая уже была наброшена, и я тотчас же услыхал голоса гончих, а вслед за тем увидал и русака.
— Стой, други! — сильным, приятным голосом крикнул лихой доезжачий, и по одному этому слову вся стая моментально остановилась.
Волков, увы, не оказалось, и мы, разочарованные, уехали домой.
На другой день охота полями пошла к имению Александрович. На пути встретился нам местный житель, старик, бывший ружейный охотник. Федор Александрович, узнав его, приветливо раскланялся.
— Пришли мы брать выводок, — сказал Федор Александрович, — да вот уходим ни с чем: ни одного волка не оказалось. Должно быть, уже взяты. У вас тут какие охоты в окрестности? — Какие охоты! Никаких положительно нет, — ответил старик. — Всего только и есть, что пять борзых у Чебышевского арендатора. Он часто здесь ездит, да только где же ему брать волков! Он сам, поди, от волка-то не будет знать, как ускакать...
Можете себе вообразить, товарищи, что чувствовал ваш покорный слуга при этих словах старика! Молись Богу, старик, за то, что ты стар! Будь ты молодым, я сострунил бы тебя самого, как серого волка. Узнал бы ты тогда, ловко ли умеет струнить Челищев волков.
Старику я, конечно, не сказал ни слова. Когда он отъехал от нас на некоторое расстояние, мы все разразились неудержимым хохотом и долго после того смеялись, вспоминая этот уморительный эпизод. Федор Александрович пригласил нас к себе в Ситово, и я не знал, как благодарить его за это удовольствие, потому что мне страстно хотелось послушать его стаю.
Шли мы полями, травили русаков и лисиц, но меня эта травля нисколько не радовала и не веселила: колом засела у меня в голове свечинская стая, и я горел только одним мучительным желанием непременно слышать ее. На другой день по прибытии в Ситово была дневка. Мы осмотрели замечательный конный завод Свечина, немало удививший меня, но что меня совсем поразило, так это борзой кобель Туман: подобной собаки я никогда не видал да и вряд ли когда увижу. К сожалению, мне не удалось видеть Тумана в поле, так как у него болела нога.
Насилу дождался я воскресенья — дня, назначенного для охоты. Даже ночь не спал, как будто охотник-новичок, впервые выезжающий на охоту. К рассвету нетерпение мое возросло просто до столбов Геркулеса. Каково же было мое горе, когда Федор Александрович объявил нам, что он по праздникам в поле никогда не выезжает раньше окончания обедни!
Два-три часа ожидания показались мне томительно долги. Но всему на свете бывает конец, настал конец и моим мучениям. Мы тронулись к острову, лежащему в десяти верстах от Ситова. Шли полями, где затравили двух лисиц, из которых одна затравлена была удалым борзятником Свечина — Александром. Только что мы подошли к большой вершине, как борзятники внезапно исчезли. Федор Александрович со стаей и я на полных рысях покатили к тому месту, где нужно было набросить гончих, и тут-то я увидал, что это были за собаки. Тут сразу во всем блеске выказались как знания владельца охоты, так и выдержка гончих. Стройно подлетели собаки к месту. Один взмах арапником, отрывистое «стой!» — и все замерло. Необыкновенно ловко и проворно снял Андрей, доезжачий, смычки. — Поди, милые! — громко пронеслось в воздухе, и пятнадцать собак как будто провалились.
Спустя пять минут стая варила, и с одного круга русак лег на опушке, не бежал. Гончие пронеслись, и русак был застрелен Свечиным из револьвера.
Сделали опять напуск, и вновь стая повела, но на этот раз провела два круга, выставила русака в поле и была нами остановлена в одну минуту. Русак был затравлен моими собаками. Без отдыху опять пошли ровняться. Гончие натекли еще русака, и вот где было что посмотреть и послушать. Стая гнала клубком и висела на самом русаке. От таких голосов лесу стало жарко. У меня же волосы поднялись дыбом, когда я заслышал этот гон, нервная дрожь затрясла все тело, и, каюсь, из глаз полились слезы. Не знаю, были то слезы восторга, удовольствия или сожаления о дорогом, невозвратном прошлом, живо восставшем в воспоминаниях, но только я плакал и скакал так, как только могла меня нести моя лошадь. А как она скачет, можете судить по тому, что я на ней заганивал волков. И вот на такой-то гоньбе был сгонен русак на моих глазах.
Впечатление этой гоньбы было так сильно, так переполняло мое охотничье сердце, что я не могу успокоиться без того, чтоб не поделиться им с псовыми охотниками. Да, господа, вот это гончие, это паратость! Таких гончих я не встречал до сих пор во всю мою жизнь. Конечно, немудрено словить русака, в особенности когда есть перечники, но тут все дело велось начистоту: я сам был очевидцем, я собственными глазами видел, что русак был пойман одним выжлецом в угон и вся стая была тут, так что доезжачий и не подзывал в рог, а только дал голос, что сгонен. И доезжачий молодец. Сам скачет азартно, даже в чаще, стаю наездил так дельно, что придраться не к чему. Таких молодцев в нынешнее время днем с огнем не найдешь.
Так вот какое удовольствие неожиданно выпало мне, забытому охотнику, и невольно заставило меня напомнить о себе псовым охотникам. Крепко жму ваши руки, товарищи, и от души желаю вам обзавестись такими же гончими и таким доезжачим.
С.М. Щелищев 13 октября 2016 в 00:00
www.ohotniki.ru
