Архив электронного журнала «Суфий». Журнал суфизм

Издательство "РИЭЛЕТИВЕБ" | Суфийские книги

ИЗДАННЫЕ КНИГИ О СУФИЗМЕ

Ахмад Газали. Саваних. Наития влюбленных / Пер. с анг. — М.: Риэлетивеб, 2013. — 256 с.ISBN 978-5-91049-006-6

КУПИТЬ НА ОЗОНЕ

Ирвинг Карчмар. Повелитель джиннов / Пер. с англ. —  М.: Риэлетивеб, 2012. — 260 с. ISBN 978-5-91049-005-9

Книга доступна в электронном виде на Goodread.com

В саду любви. Антология журнала «Суфий» / Пер. с англ. —  М.: Риэлетивеб, 2011. — 240 с. ISBN 978-5-91049-004-2

Руми, Джалал ад-Дин. Сокровища вспоминания / Пер. Л. М. Тираспольского. — М.: «Риэлетивеб», 2010. — 208 с.

Нурбахш, Джавад. Беседы о суфийском Пути /Пер. Л. М. Тираспольского. — М.: «Риэлетивеб», 2009. — 224 с.

Нурбахш, Джавад. Путь. Духовная практика суфизма./Пер. Л. М. Тираспольского. — М.: «Риэлетивеб», 2007, 267 с.

Нурбахш, Джавад. Психология суфизма. Дел ва нафс (Сердце и Душа) / Пер. Л. М. Тираспольского. — М.: «Амрита-Русь», 2004, 160 с.

Нурбахш, Джавад. Рай суфиев. /Пер. Л. М. Тираспольского, пер. стихов Б. М. Тираспольского. — М.: «Прогресс», 1995, 1998. — 112 с.

Нурбахш, Джавад. Таверна среди руин. Семь эссе о суфизме. /Пер. с англ. Л. М Тираспольского. — М.: «Прогресс». Четыре издания — 1992, 1993, 1996, 1997, 136 с.

Джалал ад-дин Руми. Сокровища вспоминания. Суфийская поэзия. /Пер. с англ. Л. Тираспольского. — М.: София, ИД «Гелиос» 2002, 204 с.

Услышь флейтиста. Суфии о суфизме. Суфийская проза и поэзия.

Нурбахш, Джавад.

Нурбахш, Джавад.

М.: «Оптимус Лайт», 2000, 266 с.

sufibooks.wordpress.com

Суфизм « Архив электронного журнала «Суфий»

Суфизмом в Европе называют исламский мистицизм. Под мистицизмом, как правило, подразумевается нечто таинственное, не достижимое обычными путями и интеллектуальными усилиями.

Мистицизм — это «великий духовный поток, проходящий через все религии». В широком смысле слова, его можно определить как осознание Единой Реальности, как бы мы её ни называли — Мудрость, Свет, Любовь или Ничто. Как и мистицизм вообще, суфизм не поддаётся однозначному толкованию.

Само слово «суфизм» объяснялось также по-разному. Высказывались предположения, что оно восходит к арабскому корню, означающему чистоту и непорочность, или же к греческому слову «софия», то есть мудрость. В настоящее время большинство специалистов считают, что слово суфизм (по-арабски «ат-тасаввуф») происходит от арабского слова «суф» («шерсть»), так как аскеты-отшельники, как правило, носили власяницу, одежду из грубой шерсти.

Истоки суфизма прослеживаются уже в 7 веке, когда он существовал в форме пиетизма, то есть подчёркнутого благочестия и аскетизма. Однако о суфизме как таковом можно говорить лишь с середины 8 — начала 9 века. К этому времени арабская верхушка уже отошла от простоты и суровости первоначального ислама, а традиции аскетизма завоёванных арабами народов обусловили рост аскетических настроений и в исламе. Первыми мусульманскими аскетами были, по всей видимости, собиратели хадисов (изречений Пророка), странствующие сказители и проповедники, чтецы Корана, участники джихада (священной войны — как правило, на границах с Византией), а также часть христиан, принявших ислам. Их религиозная практика сводилась обычно к многочисленным молитвам и постам, строжайшему следованию сунне (имеется в виду подражание Пророку и его поступкам), отрешению от всего мирского, покаянию, строгому соблюдению запретов, культу бедности и отказу от сотрудничества с властями.

Постепенно в этом аскетическом течении ислама стали усиливаться мистические настроения: появились чувства неизбывной тоски по Богу, бесконечной любви к Нему и стремление к абсолютному единству с Богом. Аскетические приёмы, направленные на переживание единения с Богом и богопознания, упорядочивались. Уже вскоре учение получает богословское обоснование, что ввело суфизм в рамки исламского правоверия. Ведь первоначально отношения между суфиями и исламскими традиционалистами носили довольно напряжённый характер, что нередко приводило к казни суфиев. Традиционалисты обвиняли суфиев в том, что они допускали субстанциональное единение Бога и твари, то есть присваивали творению божественный статус.

Суфизм тесно связан с идеей любви к Богу, которая может принимать характер исступления, «опьянения» Богом (отсюда и метафоры вина и опьянения в суфийской поэзии). Суфий — это влюблённый, полностью отдающий себя во власть того, кого он любит, — Бога. Именно эта влюблённость, одержимость Богом и ведёт к познанию Бога, что и является целью суфия. Таким образом суфизм предполагает богопознание через любовь к Богу, причём реализуется оно через единение или слияние с Богом, через уничтожение в Боге. Суфии придают Богу надличностный характер. Бог — это единственная реальность, которая, будучи абсолютной Истиной, и является предметом любовных переживаний и томлений. Таким образом, любовь суфия к Богу — это его любовь к Истине. Богопознание суфии связывают с созерцанием света, который вполне можно сопоставить с видением Фаворского света в исихазме, мистическом течении в Православии.

Суфийский путь делится обычно на три этапа: шариат (то есть соблюдение всех правил и предписаний ислама), тарикат (это и есть, собственно, путь суфийской практики) и хакихат (то есть плод практики, достижение поставленной цели и познание истины). Суфийские трактаты подробно описывают каждый из этапов. При этом, прежде всего, выделяются так называемые «стоянки» (макамат) и «состояния» (ахвал). «Стоянки» — это опыт, достигаемый суфиями собственными усилиями. «Состояния» — это трансперсональные переживания, которые, согласно суфийскому учению, ниспосылаются суфию Богом.

Известный теоретик суфизма 10 века ас-Саррадж в своём руководстве суфиям приводит перечень «стоянок» и «состояний». Суфий, согласно ас-Сарраджу, должен пройти 7 «стоянок» (раскаяние, богобоязненность, воздержание, бедность, терпение, удовлетворённость, упование на Бога) и 10 «состояний» (самоконтроль, близость, любовь, страх, надежда, страсть, дружество, успокоение, созерцание, уверенность). «Состояния» отличаются неустойчивостью, однако они закрепляются по мере приближения к цели. К «состояниям» относят иногда также момент, когда суфий живёт как бы вне времени, здесь и теперь, забыв о прошлом и будущем и сосредоточившись исключительно на Боге.

Персидский поэт-суфий Аттар отказался от понятий «стоянка» и «состояние», заменив их метафорой «долина» в своей знаменитой поэме «Совет птиц», в которой он аллегорически изобразил суфийский путь и его цель. В поэме птицы решают избрать себе царя — волшебную птицу Симург, живущую где-то далеко на горе Каф. Они отправляются в дальний путь, испытывают всевозможные трудности и лишения. Некоторые птицы не выдерживают и отказываются от дальнейшего полёта. И вот, наконец, в последний момент птицы, долетевшие до цели, понимают, что каждая из них и есть Симург.

Аллегории Аттара понятны: птицы — это суфии, а Симург — Бог. Путь в поисках Симурга — это путь суфийского совершенствования, на котором необходимо преодолеть 7 долин, чтобы понять, что каждый и есть Бог. То есть Бог целиком и полностью являет себя в каждом человеке, образуя его сущностную основу или высшее «Я». 7 долин — это 7 ступеней суфия. Первая из них — Долина Поиска, где суфий должен отказаться от своих желаний. Затем следует Долина Любви, в которой суфий стремится к своему Возлюбленному — Богу. В Долине Познания суфий воспринимает Свет Истины и начинает познавать Бога. В Долине Разделения суфий избавляется от зависимости. В Долине Объединения суфий познаёт единство всего, что раньше казалось разъединённым. В Долине Восхищения суфий переживает экстатическое единение Любви и Познания. И, наконец, в Долине Смерти суфий переживает состояние уничтожения в Боге и пребывания в Боге — капля поглощается океаном, но сохраняет в этом океане себя. Это и есть завершение пути.

Суфийская практика включает в себя самые различные методы: созерцание, молитву, повторение имён Бога (зикр), дыхательные упражнения, особые позы, экстатические танцы. Очень важным методом является зикр, способствующий, как считают многие суфии, приближению к Богу и погружению в Него. Постепенно в суфийских братствах зикр превращается в сложный ритуал, причём у каждого братства, как правило, свой особый чин зикра. Для участия в зикре суфий должен был овладеть особыми ритмизированными движениями, регламентированной в ордене позой, умением контролировать дыхание с целью достичь сосредоточения сознания. Он должен уметь соотносить движения тела с мысленным или речевым повторением формулы зикра (это в какой-то степени напоминает мантры в индийской традиции), при этом надо при задержке дыхания усилием воли как бы направлять формулу в определённые участки тела.

Зикр мог отправляться громким или тихим голосом, но также и мысленно. Наряду с коллективными зикрами бывают зикры индивидуальные. Коллективные зикры отправлялись только громким голосом в ночь на пятницу (священный день у мусульман) или во время радений. Для повторения имён Бога, включённых в формулу, использовались четки. Для усиления эффекта использовались такие приёмы, как различные модуляции голоса, музыка, танец, смена ритма и частоты дыхания, а также определённые позы.

Суфии, как правило объединены в ордены (братства). Их формирование началось в 12-13 веках. Примерно к этому времени благодаря работам Ибн ал-Араби оформилась и суфийская терминология. Орден формировался вокруг авторитетного учителя — шейха, муршида, пира. Постепенно число его последователей росло, и учитель назначал себе преемника (халифа). Внешне братства отличаются друг от друга формулой и техникой зикра, организационной структурой и уставной одеждой. По существу, главное различие между ними заключается не в толковании философско-богословских вопросов, а в методах суфийской практики. Таким образом, из некогда подозрительного, полуеретического течения суфизм превращается не только в своего рода «высший» ислам, но и становится авангардом ислама как в богословии, так и в миссионерско-проповеднической деятельности.

Суфии, за исключением нескольких братств, отличаются значительной веротерпимостью. Для них главное — не догма, а свободный поиск истины. В одном из своих стихотворений известный персидский поэт-мистик Джалал ад-дин Руми рассказывает, как он искал Бога на кресте в христианской церкви, в индуистском храме, в буддистском монастыре и в Мекке, но нигде не нашёл его. Но стоило ему заглянуть в своё сердце, как он обрёл Бога, живущего там.

Веротерпимость, соединённая с поиском вина восторга от познания истины, — это и есть подлинный дух суфизма. Суфизм — это мощное духовное движение, одно из глубочайших в истории религии. И суть его — в чувстве вечности, а не в том, что приносит и уносит время. Ведь, по словам Джалал ад-дина Руми, «прежде чем в этом мире появился сад, виноградная лоза и виноград, наши души уже были пьяны от вина бессмертия».

http://www.dwelle.de/russian/archiv_2/re200300.html

Понравилось это:

Нравится Загрузка...

Похожее

oldsufiwebzine.wordpress.com

Мартин Лингз. Что такое суфизм? « Архив электронного журнала «Суфий»

Мартин Лингз

Что такое Суфизм?

ГЛАВА 1. ПЕРВОЗДАННОСТЬ СУФИЗМА

«Войди в меня, О Повелитель, в пучину Океана Бесконечного Единства Твоего» — так начиналсвои молитвы великий Андалузский cуфий Мухйи’д-Дин Ибн Араби. В суфийских трактатах зачастую встречается слово «океан», что собой подразумевает символическую Цель стези суфия. Через призму Океана постараемся ответить на вопрос — «Что такое Суфизм?» Время от времени Откровение в форме огромной волны Океана Бесконечности приливает на побережье нашего конечного мира. Суфизм — это призвание, дисциплина, наука погружения в одну из этих волн в момент ее отлива и путешествие в ней к Вечному и Бесконечному Источнику.»Время от времени» — упрощение, требующее пояснения. Ввиду того, что невозможно измерить период между возникновением этой волны и достижением ею своей конечной инстанции, временная форма волны мистически связана с Вечностью, а ее конечность — с Бесконечностью. Ограниченная во времени волна в определенный момент истории достигает нашего мира, но сам этот момент, в известном смысле, стоит выше времени. «Лучше чем тысячи месяцев» (Коран 97,3) — вот как Исламское откровение характеризует ночь, когда она прибывает в наш мир. Конец волны должен как соответствовать началу, так и быть отдаленным от него, существовать за пределами человеческого предвидения. Божественные установления вечны. (Исход 12,4). Еще одним отпечатком Вечного Присутствия этой волны является то, что она и прибывает, и убывает, то есть для каждого индивида, расположенного на траектории ее распространения, есть как прилив, так и отлив.

Вода одинакова, но любые два Откровения внешне не одинаковы. У каждой волны есть присущие только ей свойства, соответствующие ее предназначению, то бишь определенные потребности времени и пространства, в отношении которых и в ответ на которые ее предопределенно заставили перемещаться. Эти потребности, в число которых входят все формы этнической восприимчивости и способности, меняющихся от народа к народу, можно уподобить полостям и пустотам, расположенным на пути волны. Преобладающее большинство верующих исключительно заняты водой, оставленной волной в этих вместилищах и являющейся формальным аспектом религии.

С другой стороны мистики — а суфизм является ветвью мистицизма — прежде всего заняты с «таинствами Царства Небесного», и следовательно правильно было бы сказать, поддержав принятую символику повествования, мистик — это тот, кто несравненно больше погружен в отходящую волну, чем занят водой, оставленной отливом после себя. Однако он, как и остальная община, испытывает не меньшую потребность и в этих остатках, то есть имеет потребность в касающихся людей внешних формах религии. Ибо если спросить, что в мистике отбывает с волной отлива, неполный ответ гласил бы: ни тело, ни душа. Тело не может уходить вплоть до Дня Воскресения, являющимся первым этапом перевоплощения плоти, а вместе с ним и всего материального состояния, в более высокие состояния бытия. Что касается души, то ей тоже приходится ждать смерти тела. Хоть она и бессмертна, она заточена в бренном мире. У изголовья находящегося при смерти великого суфия 11 века Газали нашли стихи. Вот какие строки были в ней:

Птица — я : это тело лишь клетьНо я улетаю, оставляя плоть как примету.

Другие великие суфии тоже отмечали это. Они также поясняли в своих трудах, проповедях, своими действиями — а в этом и заключается для нас мера величия суфия — что их плоть, несмотря на то , что оно служило «клетью» покидало нечто до наступления физической смерти, нечто несравнимо более важное, чем то, которому, чтобы высвободиться, приходилось ждать смерти.То, что притягивает духовная реализация к Источнику, можно назвать центром сознания. Океан — внутри нас и снаружи. Стезя мистика — постепенное пробуждение, продвигающееся в обратном направлении, к корням его бытия, к поминанию своего Верховного Я, которое бесконечно превосходит человеческое эго и которое, ничто иное, как пучина, куда его уносит волна.

Перейдем на другую символику, которая поможет восполнить предыдущую, давайте уподобим этот мир саду, точнее питомнику, ибо в последнем ведутся работы лишь с целью последующей пересадки. Центральная часть питомника отведена деревьям особо прославленных сортов, хотя они сравнительно невысоки и растут в глинянных горшках. Глядя на них, мы замечаем одно дерево, которое несравнимо прекрасней других, превосходит их в красоте и в росте. Невооруженным глазом мы не можем сказать почему. Но мы, не прибегая к специальным приемам, сразу же узнаем причину — дерево то смогло пройти корнями сквозь вместилише и запустить их в глубины земли.

Деревья — это души. Дерево, поразившее нас, было, как говорят индусы, «высвобождено при жизни», осознало то, что суфии называют «Верховной Инстанцией». Суфизм — это путь и средства, с помощью которых можно проникнуть корнями через узкие ворота в глубины души, в сферу чистого и вечносвободного Духа, который сам открывает путь к Божественности. Зрелый суфий сознает свою бытие. Как и другие люди, он является пленником мира форм. Но в отличие от них он знает, что такое быть свободным, осознает свободу, которая несравнимо выше его заточения. Можно сказать, что у него два центра сознания — человеческий и Божественный. Он может говорить, опираясь то на один, то на другой центр сознания — этим объясняются отдельные, очевидные противоречия.

Следовать по дороге мистиков — это приобрести как бы дополнительную размерность, ибо эта дорога — ничто иное, как размерность глубины (или высоты, которая является дополнением к глубине. Древо Жизни, олицетворением которого является Святой, описывают как древо с корнями в Небесах, чтобы не забыть духовную идентичность глубины и высоты). Поэтому, как мы рассмотрим подробно позднее, даже те ритуалы, которые мистики разделяют с остальной общиной и в которых они очень нуждаются для равновесия душ своих, исполняются, в отличии от других, не экзотерически, а с позиций эзотерики, которая характеризует все суфийские ритуалы и которую суфиям методически запрещено оставлять. Другими словами он не должен терять взора истины в том, что вода, оставленная после себя волной, является той же водой, которая находится в волне отлива. Он также не должен забывать, что его душа, как вода, «заточенная» в формы, по сути своей не отличается от превосходящего Духа, являясь ее пролонгацией, подобно руке, которую протягивают и вводят в полость оставшейся воды, а потом, в конечном счете, вынимают из этой воды.

Если причина названия этой главы еще не ясна, то это отчасти потому, что слово «первозданный» покрывалось значениями, не отражающими сути этого слова. Слово «первозданный» ограничивалось своим следствием, а именно отличительностью, бытностью чем-то необычайным, экстраординарным. «Первозданный» даже используют в качестве синонима слову «аномальный», что представляется чудовищным искажением, так как истинная первозданность всегда является нормой. Волей человека невозможно достигнуть точности, вдвое легче человеку исказить значение, превращая его в абсурд, нелепость, ибо последние — не более чем хаос заимствований.

Первозданность — это то, что возникает прямо из источника, как чистая незагрязненная вода, не прошедшая через череду «сторонних» влияний. Первозданность связана с вдохновением и прежде всего с откровением, ибо истоки первозданности превосходят этот мир, находятся за его пределами, в сфере Духа. В конечной инстанции первоисточник — не менее чем Абсолют, Бесконечность и Вечность. На арабском языке «первоисточник» — аль-Бади — можно перевести и как «Непостижимый». Именно из Океана Бесконечных Возможностей вытекают великие волны откровения, каждая из которых «непостижимо» отличается от других, так как каждая волна несет в себе отпечаток своей уникальности, и каждая проникновенно похожа на своего «собрата», ибо содержание послания волн заключается в Единой и Единственной Истине.

В свете образа волны мы видим, что первозданность — это гарантия подлинности и действенности. Подлинность, земной гранью которой является ортодоксальность, основывается течением волны, то есть прямым источником Откровения из его Божественного Источника; и в каждом течении есть обещание отлива, в котором лежит действенность, милость неистребимой власти притяжения Истины.

Суфизм — ничто иное, как исламский мистицизм, а это значит, что в центральном и самом мощном потоке этой волны лежит Откровение ислама. Из вышеприведенного ясно, что утверждение последнего ни в коей мере не является умалением суфизма, как могут некоторые подумать. Наоборот, сие утверждение подтверждает подлинность и действенность суфизма.

Что касается тысячи мужчин и женщин в современном Западном мире, которые говоря о приверженности суфизму, заявляют, что суфизм независим от какой-то отдельной религии и что он всегда существовал, они тем самым непреднамеренно преуменьшают его значимость. Пользуясь той же символикой, они умаляют смысл суфизма до сети искусственных внутренних каналов. Они проигрывают, когда замечают, что отбирают у суфизма его особенность, а значит его первозданность, лишая его тем самым стремительности. Нет необходимости говорить о том, что каналы существуют. Например, с момента установления сслама на территории Индии, между суфиями и брахманами существовал обмен мнениями. Суфизм в конечном счете принял отдельные термины и идеи из неоплатонизма. Но основы суфизма и его последующиее развитие необратимо формировались задолго до того, как чуждые и параллельные мистические воздействия могли иметь место и осуществить ввод неисламских элементов в суфизм, а когда такие влияния начали показывать силу, они коснулись лишь поверхности Исламского мистицзима.

Иначе говоря, своей полной независимостью от отдельного взятого Откровения, суфизм стал всецело независимым от всего остального. Но в силу своей самодостаточности суфизм при согласовании времени и места может сорвать цветы и в других садах, а не только в собственном. «Ищи знания, даже если они в Китае»,- говорил Пророк Ислама.

Понравилось это:

Нравится Загрузка...

Похожее

oldsufiwebzine.wordpress.com

• Об авторах | Журнал "Суфий"

• Об авторах

Джавад Нурбахш — кутб (глава) суфийского братства Ниматуллахи с 1953 по 2008 годы, родился в г. Кермане, Иран. По профессии врач-психиатр, на протяжении многих лет был профессором и заведующим кафедрой психиатрии в Тегеранском университете. Является автором многочисленных книг по психиатрии и суфизму.  Дополнительная информация в Википедии на русском…

Алиреза Нурбахш — получил степень доктора философии в Университете Висконсин-Мэдисон в 1988 г. Живет в Лондоне, работает юристом. Главный редактор журнала «Суфий». После кончины отца, д-ра Джавада Нурбахша, стал кутбом суфийского братства Ниматуллахи.

Тэрри Грэм — писатель и режиссер. Выпускник Гарвардского университета по специальностям «История» и «Литература». Изучал персидскую литературу в Тегеранском университете. Т. Грэм прожил 12 лет в Иране, работая для иранского телевидения и англоязычных газет. Он написал большое количество статей о суфизме и перевел на английский язык пятнадцать томов «Суфийского символизма» д-ра Джавада Нурбахша.

Джеффри Ротшильд — доктор наук, специализируется в области преподавания английского языка. Доцент Нью-Йоркского университета. Дж. Ротшильд — редактор ряда книг, выпущенных издательством Ханикахи Ниматуллахи Пабликейшнз, и автор книги «Дарующий свет: портрет Джавада Нурбахша, главы суфийского ордена Ниматуллахи».

Аннемари Шиммель (1922–2003) — профессор, ведущий германский исламовед. Опубликовала более 50 книг, посвященных исламской литературе, культуре и мистицизму. Переводила стихи и прозу с персидского, урду, арабского, турецкого и индийских языков на английский и немецкий языки. Заслуженный профессор индо-мусульманской культуры Гарвардского университета и почетный профессор Боннского университета. Дополнительная информация в Википедии на русском и английском…

Уильям К. Читтик — получил степень бакалавра в университете Вустера в Огайо и затем уехал в Иран, чтобы изучать суфизм. Получил докторскую степень по литературе в Тегеранском университете. Несколько лет преподавал сравнительное религиоведение и другие предметы в университете Арьямехр в Тегеране. Он прожил в Иране двенадцать лет и уехал оттуда в 1979 г. В настоящее время У. Читтик преподает компаративистику в Университете Стони Брук (Государственный университет Нью-Йорка). Среди его книг — переводы Абд ар-Рахмана Джами и Ираки. Дополнительная информация в Википедии на английском…

Джеймс Джордж — посол Канады в Иране в 1972–1977 гг. В этот период он познакомился с д-ром Дж. Нурбахшем и поддерживал с ним дружеские отношения.

Кристина Уна Амадеус — хранительница нью-йоркского Фонда Уоллеса Путнама, принимала участие в написании биографической книги, посвященной этому знаменитому писателю и живописцу. Три короткие истории, опубликованные в английской версии журнала «Суфий», стали ее первыми самостоятельными литературными произведениями. Позднее, один из ее романов завоевал престижную литературную премию Св. Джеймса.

Мишель Ходкевич — руководитель научно-исследовательских работ в Высшей практической исследовательской школе в Париже. Написал большое количество статей и книг по суфизму. Наиболее известные книги — «Печать святых» и «Океан без берегов» (обе изданы в 1993 г.).

Василий Эберман (1899–1937) — известный арабист, ученик академика И. Ю. Крачковского. Занимался исследованием средневековой арабской и персидской поэзии. В опубликованной в 1923 г. статье «Арабы и персы в русской поэзии» (опубликована в пятом номере) впервые в российском востоковедении исследовал особенности вхождения восточных мотивов в русскую поэзию. В 1930-х годах был дважды репрессирован, в том числе по фальсифицированному обвинению. Погиб в 1937 г. в результате несчастного случая.

Михайло Коцюбинский (1864–1913) — выдающийся украинский писатель-беллетрист, достигший наибольшего мастерства в жанрах рассказа и новеллы. Придерживался народническо-просветительских взглядов и принимал участие в украинском народническом движении, за что преследовался властями. Публиковал свои произведения в нескольких запрещенных российскими властями националистических журналах. Дополнительная информация в Википедии на русском…

Александр Майстровой — родился в Москве в 1960 году. Получил инженерное образование. Заниматься журналистикой начал в студенческие годы, публиковался в различных московских и всесоюзных изданиях с конца 70-х. Живет в Израиле с 1988 года. Большую часть этого времени работает журналистом. Написал ряд статей о религиозных движениях на Святой земле как прошлого, так и и нового времени. Результатом этой работы стало издание книги «Пути Господни», цель которой — подчеркнуть единство, общность и гуманистический характер различных конфессий и духовных течений.

Памела Л. Трэверс, настоящее имя Хелен Линдон Гофф  — английская писательница, в  основном известна как автор серии детских книг о Мэри Поппинс. Ученица Г.И. Гюрджиева. Дружила с Альфредом Орэджем, одним из ведущих последователей Гюрджиева.

Али А. Мазхари — писатель, журналист. Много лет работал на иранском радио и в газетах. В настоящее время живет в Ванкувере (Канада).

Елена Раскина — док­тор фило­­логических наук, доцент Москов­ского гуманитарного института им. Е. Р. Дашковой. Писательница, журналистка.

Лейла Лахути — российский востоко­вед и лингвист, переводчик памятников персидской словесности, в том числе суфийских поэм Фарид ад-Дина Аттара.

Леонард Льюисон — преподаватель Университета Эксетера (Великобритания), один из ведущих специалистов по суфизму и классической персидской поэзии.

Подробнее об авторах журнала (в т. ч. номеров на английском)

Понравилось это:

Нравится Загрузка...

sufimag.wordpress.com

суфизм « Архив электронного журнала «Суфий»

Кабир (ум. ок. 1518 г.)- мистический поэт из Индии, соединивший в своей поэзии идеи суфизма с образной системой индуизма.***

Проснись, душа, и оглянись:Ты — в чуждом мире… Рваться ввысь,Не осознав, что Бог — Любовь,Что ты слепа, коль вновь и вновьСпешишь припасть к стезе земной?

О, нет! Тебе, тебе самой,Воззвав к Любимому, взлететьК высотам, где не властна смерть.Но вновь и вновь взывай, зовиСвою Любовь — и зов любвиСомнет преграды вязкой тьмы,Откроет, пусть на краткий миг,Тот мир, где Бог — твоя Любовь,Где мир не властен над тобой.Поверь Кабиру — поспеши:Мгновенье — вечность для души.

***Немеркнущий алмаз ЛюбвиУтерян: всюду хлам и сор…И где бы кто ни норовилНайти его — в ущельях гор,Среди камней, в кипенье рек, —Сходились запад и восток,Сливались день, и год, и век,Алмаза не нашел никто.И лишь Кабир, сей раб Небес,В смиренье отыскал егоИ, бережно прижав к себе,Возжег в душе Святой Огонь.

***Бедный мой ум,Ты не знаешь дома своей Любви,Хотя и вернешься потом туда,Откуда себя явил.Скажи дружище,В чем смысл мирской суеты?Кому эту ношу жизниНесешь, надрываясь, ты?Разве не видишь, что там,На другом берегу,Ждет тебя Любовь?

В хрупкой лодкеВремени не переплыть,Когда бушует его прибой.Глупо пытаться — боль пораженьяБудет горька,Если и эту надежду, как прежде,Вновь поглотит река.Будь осторожен!Ведь надо остаться собойС тем, что ты нажилИ что обернется судьбой.

***Всем жаром сердцаЖажду я Любви,И этой неизбывной жажды жарЛишает сна, пытаясь оживитьБессонной мысльюДанный свыше дар.Дар зреть Того,О Ком тоскует мир,О Ком тоскую я…О, мне ль не знать,Как девственно прекрасенМой Кумир,Как щедр,Когда дарует благодать!И лучше бы отверг,Отбросил прочь,Чем эта мука:Ждать, и ждать, и ждать —Всю ночь,Всю нескончаемую ночь.Я говорю, Кабир, —Чтоб так страдать,Чтоб так любить,Все надобно стерпеть:И муку, и печаль, и боль,И смерть…

***Чья эта флейта звучит,Наполняя счастьем сердца?Пламя горит,Хоть его не коснулся фитиль,Лотос цветет,Хотя корень его отпустил,Солнце в соцветиях красокНе прячет лица.

Чья это флейта звучит?Как птице ночной,Светом луны очарованной,Птице души,Светом Любви напоенной,В юдоли земнойПеть эту песньУ подножий бессонных вершин.

***Пой же песнь венчальную,Юность Моя!В дом пришла Любовь,Принеся с собойАроматы, цвета и цветыВсех пространств и времен,Отраженья земной красотыВсех, кто ей вдохновлен.Значит, плоти моей и душеВоссиять алтарями Любви,Пред которыми НебуМолитвы Любимому —Вновь оживить.В танце пламени, в танце Любви,Повторяющим всплески Огня,Закружатся миры,И все боги окружат меняВ ликовании свадебном:Вот он, избранник, — Кабир!Сам Всевышний объятья открыл мне —И счастлив весь мир.

***Когда наступит день благословенный,Ради которого рожден во тлене,Забуду ль я стремление к забвеньюВ стремлении к Любимому, смиренноШепча слова любви и восхищенья?Господь мой примет жар их и смиренье:Он знает, как я жаждал озареньяВ часы безмолвного ночного бденья,Когда постель огромной львиной теньюСжирала одинокие мгновенья.О, этот сладкий яд предощущеньяЗаветной встречи! — боль гасила жженьеВ груди, и в мыслях, гнавших прочь сомненья…Я говорю, Кабир: благословеньеНа том, кто ждет, кто верит в воплощеньеЗаветной грезыи приход Любви.

***О Любимый! Смиренно прошу: приди,Утоли это жженье в моей груди!Все толкуют, что я — твой избранник,И сердцу невмочьПризнаваться, что дом этот пуст,И не первую ночь…Ну, какой я избранник Любви,Если ночью и днемОдиноко взываю к Тебе,Беззащитный пред темным огнемОжиданья, томленья, тоскиПо объятьям Твоим?Только любящий просит ЛюбвиТак, как страждущий просит воды…Передайте Ему(Если знает хоть кто-нибудь путь!):Я, Кабир, умираю, не в силахБлаженное счастье вернуть.

***В сон, или в грезу, Господь вошел…Нежно коснулась меня рука —Я пробудился, но всей душойДлил пробуждение — и в грудь проникалСвет Любви, неземной ЛюбвиИ желанной, как Жизнь, как Путь,Засверкавший вдруг предо мной —Сквозь меня! — и пронзивший грудь.И теперь, едва коснется рассветГлаз моих, смыкаю их вновь,Чтобы присвоить Небесный Свет,Чтобы Господь отдал мне Любовь —Только мне, в этот краткий мигНашей встречив грезах моих!

***Кто может помочь мнеВстретить мою Любовь?Душа изболелась,Душа вопрошает:Вечна ли эта боль?Все стрелы ее,Где стрела — любое из слов,Вонзаются в сердце,Круша все надежды вновь,Любовь же жива,И зову я: «Любовь… О Любовь!»Нужна ли мне жизнь,В которой угаснет Твой Свет?Кто может ответить,И нужен ли сердцу ответ?Страшусь не безумья,Не хвори телесной,Не муки, в которой сгорю, —Страшусь не увидеть Тебя,Это я — я, Кабир, говорю.Узнав, что не встречу Того,Кого я зову,И дня, и мгновения болееНе проживу.

***Нет средь живущих ныне никого,Кто мне ответить может,Где Тот, Кто сердцу моемуВсего дороже,Ради Кого смиренно откажусьОт имени, от этой жизни всуе…Купаться в грязном омуте страстей,О чуде грезя, — это ль не безумье?Жить в похоти, судьбу свою гневить,В пороках утопая,И ждать Любви? О, разве ты не глуп!Мертвее нет надежды, чем слепая…Я говорю, Кабир, — ты не любил,Коль тешил только плоть,Забыв, что падший лист в пылиНе воскресит Господь.

***Я так долго ждал и (о счастье!)Тот, Кому я отдал сердце, — со мной.Он пришел. Мир пылает страстьюТишины неземной, внеземной.Боже мой! Восторг — как рыданье!Все сияет в сиянье Его:Дом мой, сердце мое, мирозданье…Все — Любовь,в Ней — бессмертный Огонь.И в Огне том душа приумножитСамоцветы незримых миров.Я — в объятьях Любви — и (о Боже!)Мне не счесть Ее чистых даров.

***Птица-Лебедь, давай улетимВ те миры, где Любовь царит:Там сияньем Неба родникВсех пришедших к нему целит.Там незримый дождь золотойЛепит формы бесплотных тел,Там в неслышной музыке сферСветел каждый миг, в высотеЗастывая полной луной,Длясь и множась в себе самом.Там на всех пространствах —Сквозь них! —Много дивных солнц зажжено,Зажигается вновь и вновь…Там — царит Любовь!

***О душа!Тебе мир твоей ЛюбвиДо сих пор неведом,Хотя ты — оттуда пришлаИ обратный путь заповедан.Так скажи:Зачем все тяготы днесь,Если жизнь — ожидание вести,Ожидание зова Любви?Мир тебе, как своей невесте,И другой стороной открыт,Иным измереньем,Ты же медлишьВ зыбком своем челнеНа гребне теченья,Словно ищешь удара волны,А не светлый миг озаренья.Берегись!Можешь все потерять,Путь подвергнув сомненью:Не с Любимым встретишьсяВ Мире Любви,А лишь с собственной тенью.

***Я взываю к Тебе, Любовь,И прошу: скажи,Как мне житьСреди бренных днейИ стонов души.Между Гангой и ЙамунойХижина жизни моей —Приходи и небом ее укройОт печальных дождей,На клочке, от сари оторванном,Мал ли, велик, —Напиши картину Вселенной,На которой увижу Твой Лик,Твой прекрасный Лик,Горящий в моей груди!Я, Кабир, взываю к ТебеИ прошу: приди,Утоли эту жажду,Умерь эту жгущую боль —Укажи мне путьВ объятья Твои, Любовь.

***О, можно ль разорвать связующую нить,Что нас с Тобой, Господь, соединяет?Как лотос льнет к воде,чтоб тишины испить,Так я, Твой раб, к Тебе…Уста пылают,Глаза прикованы к Твоим стопам,А легкий вздох кружит ночною птицей.Ты — мой, о Господи, и не отдамЯ это счастье: пусть оно продлится,Как длилось испокон, как длится днесь!Не мне, Кабиру, от Любви таиться:В Ее (в Твоем!) луче, сейчас и здесь, —Любви моейвосторженная птица.

***О Любовь!Ты видишь мой облик земнойНе прекрасным и чистым,а грязным и мрачным,Хоть трудился весь Космос над ним —Надо мной! —Ни один из пяти элементов не пряча.Тот, каким я покинул пределы Отца,С этим, зримым сегодня,никак не сравнится.Мне ль пенять?Все ль постиг и прошел до конца,Если всей своей жизнью могу не отмыться?Ты, Любовь, предложила, открыла мне ПутьПросветления, истинных знаний о мире —Мир всегда норовил ослепить, оттолкнуть,Возвращая к тому, что твердят о Кабире.Знаю, знаю:Весь Свет Твой постигну, Любовь,Лишь пред Богом представ,Как стою пред Тобой…

***Где только не искал,Но все напрасно:В душе — и только в ней! — Сиял прекрасныйТвой Лик, Господь,И жизнь теряла краски…Кто мог помочь?Неужто для ЛюбвиРеальность — маска?А как же сон души?Как с ней, с душою?Ей странно, что я жив,И не с Тобою.А мне, мне что теперь —Стенать, сгорая,Слепой надежде, ей одной,Себя вверяя?Живого места нетНа бренном теле:Все, что огонь не сжег,В тоске истлело.И я, Кабир, вМолю о чуде:Пускай в Тебе, Господь,Любовь моя пребудет.

***Тропа Любви извилиста, трудна,И тот, кто жизнью дорожит, не можетСтупать над бездной, где не сыщут днаНи взгляд, ни мысль, что путь егопродолжит.Ведь дом Любви — весь мир, где все мирыОткрыты сердцу. Уж поверь Кабиру:В миг откровенья не надрыв, порывБросает жизнь к ногам Владыки Мира.И только эта жертва, этот дарДает нам право прикоснуться к Чаше,Из коей боги пьют: Любовь — алтарь,Перед которым меркнет счастье наше.Перед которым, беден иль богат,Пророк или простой факир с базара,А преклонишься, пасть безмолвным рад,Чтобы коснуться огненного жара.Чтобы, коснувшись, пить его и пить,Самую жизнь за это отдавая.Любовь — тот жар, что может утолитьИ неземную жажду. О, я знаю,Спасительная Чаша — перед каждым,Любовью чистойутоляют жажду.

***Ночь прошла.Неужто и день завершится мукой?Отраженья цветов над цветами…Журчащие звуки…Одиноко стоящий журавль…И во всем — ощущенье разлуки,Ощущенье,Что жизнь покидает тело воочью,Как вода покидает сосудИз глины непрочной.И не знаю, смогу ль воскреситьНадежду на встречу,И дрожу при мысли,Что близится, близится вечер,А Любимого нет…Воронье отовсюду слетелось,И невольно страшитЭта их внезапная смелость.Ночь прошла. Неужто жеЖдать только новой ночи?Отражения… звуки… шаги…Мир пуст и непрочен.

***Ты связал нас объятием дивным, Кудесник…Я был в сон погружен и проснуться не мог,Но Любовь Твоя словом,звучащим, как песня,Пробудила, открыла одну из дорог,Позвала — и душа устремилась навстречу,Осознав те пороки, в которых жила,И прильнула к рукам, обнимающим вечность,С тихой радостью, радостью этой светла…Миг, короткий, как вздох,снял с души все оковыОбязательств земных, обещаний, долгов…О Кудесник! В Твоем я объятии снова —И не сердце пылает в груди, а Любовь.

***Взгляни на этот мир цветущий:Душа моя, что в нем блуждает,В восторге не от райских кущей, —От их Творца. Он — созидает!Он — и Любовь, и воплощеньеЛюбви в любом цветке и сердце.Он — все, что жаждет восхищенья,Он — все, что не подвластно смерти.Его прекрасный лик незримый —На всем, и все — непостижимо.Чем победитьв борьбе с судьбою?Я говорю, Кабир: любовью!

(Пер.Таисы Бондарь)

http://www.gobindsadan-rus.info/gs09-4.html

oldsufiwebzine.wordpress.com

Суфизм « Архив электронного журнала «Суфий»

В рамках мусульманской традиции также существует мистико-аскетическое движение, ориентирующееся на экстатические переживания, и оказавшее огромное влияние на культуру как мусульманских народов, так и народов Средневековой Европы. Речь идет о суфизме.Суфизм (от араб, ат-тасаввуф) — слово, не поддающееся однозначной интерпретации. Суфийские авторы обычно возводят его к корню СФВ — «быть чистым, непорочным» или к выражению «ахл ас-суф-фа» (люди скамьи или навеса), обозначавшему наиболее преданных и благочестивых последователей пророка Мухаммада из числа малоимущих. В Европе до сравнительно недавнего времени слова «суфизм», «суфий» производили от греческого sophia — «мудрость». В настоящее время среди исламоведов господствует точка зрения, согласно которой ат-тасаввуф происходит от арабского «суф» — «шерсть», так как власяница, грубое шерстяное одеяние было обычным атрибутом аскета-отшельника. анахорета. Возможно, что еще задолго до ислама суфиями на Ближнем Востоке называли христианских монахов и мистиков-аскетов {25}.

Первоначальный суфизм (а скорее, протосуфизм) существовал в форме пиетизма, подчеркнутого благочестия и аскетизма. Его истоки прослеживаются уже в VII в., хотя, видимо, о суфизме как таковом можно говорить со второй половины VIII-начала IX в., когда изменившиеся формы жизни, отход арабской верхушки от простоты и суровости первоначального ислама, а также влияние традиций аскетизма народов завоеванных арабами земель вызвали рост аскетических настроений в исламе.

Первыми мусульманскими аскетами были, видимо, собиратели хадисов, речений Пророка, чтецы Корана, участники джихада (пограничных войн с Византией) и другие группы населения. Их религиозная практика сводилась к многочисленным молитвам и постам, строжайшему следованию сунне (имеется в виду подражание Пророку и его поступкам), отрешению от всего мирского, покаянию, строгому отделению дозволенного от запретного, культу бедности, отказу от сотрудничества с властями и т. п. Постепенно в этом аскетическом течении ислама стали нарастать мистические настроения, впервые проявившиеся на рубеже VIII и IX вв. в виде чувства неизбывной тоски по Богу, чувства бесконечной любви к нему и стремления к соединению с Богом. Аскетические приемы упорядочивались, систематизировались, заимствовались из религиозной практики других народов халифата и его соседей, в результате чего начала формироваться стройная система суфийской психотехники, направленной на достижение переживания единения с Богом и богопознания {33}. Первоначально отношения между суфиями и носителями исламской ортодоксии бывали порой достаточно напряженными, поскольку последние обвиняли суфиев в допущении субстанциального единения Бога и твари (иттихад, хулул), а следовательно, в присвоении творению божественного статуса. Иногда конфликт настолько обострялся, что приводил к казни того или иного суфия (ал-Халладж. Ибн Ата, Айн ал-Кудат зл-Хамадани). Правда, подобное случалось достаточно редко, и весьма радикальные суфии (например, Абу Иазнд ал-Бистами) пользовались, как правило, всеобщим почетом и уважением.

В Х-XI вв. суфийская практика, с одной стороны, систематизируется и приобретает весьма упорядоченный и стройный вид (учение о пути, его «состояниях» и «стоянках»), что позволяет суфизму претендовать на статус особой науки богопознания, а с другой — получает весьма фундированное с богословских позиций обоснование, что постепенно вводит суфизм в рамки исламского правоверия. Решающую роль в этом процессе сыграли труды великого теолога ал-Газали, не только полностью реабилитировавшего суфизм в глазах ортодоксии, но и провозгласившего жизнь истинного суфия высшим выражением исламского образа жизни вообще {25}.

В XII-XIII вв. начинается формирование суфийских орденов или братств, напоминающих католические монашеские ордена, но менее централизованные и строго организованные. В это же время появляется грандиозный философский синтез суфнйского мировоззрения, осуществленный Ибн ал-Араби (вахдат ал-вуджуд, теория единства существования), что не помещало части суфиев позднее полемизировать со взглядами ал-Араби и разрабатывать свои философские концепции суфизма. В Х-XIII вв. окончательно складывается и суфийская терминология, символизм и метафоричность, а иногда и энигматизм которой облегчал ее поэтическое использование (многие великие суфии были и великими поэтами — Аттар, Джалал ад-дин Руми и др.), что обусловило мощнейшее влияние суфизма на арабскую и персидскую поэзию, многие образы и идеи которой понятны только в суфийском контексте {25}.

Поздний суфизм — суфизм орденов. Из некогда подозрительного и полуеретического течения суфизм превращается не только в исламский эзотертизм, своего рода «высший» ислам, но и становится авангардом ислама, в том числе и в миссионерско- проповеднической деятельности.Во всех странах, где есть мусульмане, есть и суфии (в том числе и в Турции, хотя там после революции Кемаля Ататюрка и отделения «церкви» от государства суфийские ордена были запрещены), причем в ряде исламских стран суфизм оказывает весьма сильное влияние на их культурную и общественно-политическую жизнь, хотя иногда (в случае сильного влияния фундаменталистских и буквалистскнх идей) суфизм и суфийский путь осуждаются как новшество, о котором ничего не говорил Пророк.

Целью суфийского делания является соединение с Богом, причем понимают это соединение весьма радикально. Принято выделять три этапа в суфийском пути: этап раскаяния и воздержания (подготовительный), этап очищения души от человеческих атрибутов и качеств (очистительный) и этап полного растворения в Абсолюте (Боге), предполагавший совершенное отождествление с ним через утрату индивидуального Я. Суфии не имели в виду субстанциального отождествления с Богом, а учили об «обожении» на манер византийских мистиков: единение с Богом происходит в акте мистической любви, когда Бог как бы созерцает или свидетельствует самого себя в сердце мистика. Личность в результате этого не уничтожается, а преображается, становясь как бы земной ипостасью Бога, его выражением в материальном мире. Суфии также проповедовали идею страдания во имя Бога: любящий должен пострадать во имя любимого, принести ему в жертву свою личность, дабы исчезли последние преграды между ними.

Один из суфиев, ал-Джунайд, учил, что поскольку Бог один и у него «нет сотоварищей», значит, Бог есть единственная реальность. Все сущее имеет призрачное бытие и существует лишь постольку, поскольку имеет свое начало в Боге. А, следовательно, должно вернуться к Богу, чтобы соединиться с ним и быть в первоначальном состоянии. Созерцая единство Бога, суфий утрачивает свою личность и растворяется в Боге. Это уничтожение индивидуальности (фана), однако она не цель суфия. Цель — это вновь вернуть утраченные качества, но уже преображенными, одухотворенными и затем обновленной личностью вернуться в мир для его просвещения и усовершенствования.

Интересно, что уничижение и смирение ал-Джунайда, столь нравившееся ортодоксам, в пределе своем вполне тождественно самовозвеличению ал-Халладжа. Действительно, можно настолько самоуничижиться в смирении, что заявить о собственном небытии: «Меня вовсе нет, есть только Бог». А можно возвеличить себя: «Я — Истина, Я — Бог, Нет ничего, кроме Я». Результат (финальное переживание) будет одним и тем же.

Единственной реальностью, в таком случае, оказывается неописываемый и непостижимый Абсолют, который, существуя в себе, еще не есть Бог. Движимый стремлением к самопознанию, Абсолют самоограничивается и конкретизируется, созерцая в себе самого себя, и становится Богом для себя, после чего Абсолют проявляется в атрибутах, именах и архетипах, далее происходит воплощение этих архетипов в образах материальной вселенной и человеческом сознании. Вся вселенная на всех своих уровнях — самообнаружение Абсолюта, который остается единственной реальностью.

Шиитский философ XIV в. Хайдзр Амули сравнил Абсолют и его проявления с пламенем свечи (Абсолют), по-разному отражающимся в разных зеркалах (формы божественной саморефлексии). Реальна только свеча, все остальное иллюзорно.

Через человека Абсолют обретает самопознание, ибо совершенный суфий постигает самого себя и Бога в акте мистической сверхчувственной интуиции. Но акт познания суфием Абсолюта тождественен акту самопознания Абсолюта, познанию им самого себя в акте познания суфия, ибо суфий (как и любое существо, и даже вещь) есть своего рода явление или самообнаружение Абсолюта. Суфий, постигая Бога, становится как бы его действующим органом, орудием божественного самоопределения, в результате чего сам суфий-богочеловек становится творцом и проводником божественной воли. Есть только Абсолют, и ничего, кроме него; все сущее есть лишь различные формы и уровни его проявления.

Высший гносис суфиев выражался в световой символике. Правда, слово «символика» здесь не совсем уместно, так как речь шла прежде всего о созерцании света, вполне сопоставимом с опытом видения Фаворского света в исихазме. Процитируем мусульманского автора ас-Сарраджа (ум. 988 г.): «Некоторые суфии думают, что они видят свет, они говорят о том, что в сердцах их живет свет. считая, что это один из видов света, которые Бог сам упомянул в числе своих символов. Более того, они считают этот свет сравнимым со светом солнца и луны и верят, что он принадлежит свету познания, признания единственности и величия, а эти виды света, по их мнению, не сотворенные» (можно проследить параллель между этим учением о несотворенности созерцаемого света с паламитской доктриной нетварных энергий).

В суфизме трудно выделить столь характерные и для индуистской, и для восточнохристианской традиции гностическое (ориентированное на гносис, познание) и эмоциональное (ориентированное на любовный экстаз, ведущий к трансперсональному переживанию) направления. Суфизм по преимуществу связан с идеей любви к Богу, которая может принимать характер исступления, «опьянения» Богом (метафоры вина и опьянения постоянно встречаются в суфийских текстах). Суфий — влюбленный, он весь во власти своей «Возлюбленной». Но эта влюбленность, любовная одержимость Богом ведет к познанию, гносису, который и остается целью суфия, называющегося «познавший» (связано ли это с семитской метафорой любовного соития как «познания»?). Таким образом, суфизм предполагает гносис через эрос. Познание Бога через любовь к нему, причем богопознание реализуется через единение или слияние с Богом, уничтожение в Боге, достигаемое в любви (хотя. конечно, были суфии и с более выраженной гностической установкой, например, Ибн Араби), и с доминированием эмоциональной — ал-Бистами, Джалал ад-дин Руми) {25}.

Но самый интересный момент заключается в том, что если большинство традиций, ориентированных на эмоциональность и эрос, привержены идее личного Бога и акцентируют различие между душой и Абсолютом — Божественной Личностью (любовь несовместима с имперсонализмом, любящий должен отличаться от возлюбленного), то суфизм как раз подчеркивает надличностный характер Бога, единственной реальности, которая, будучи Истиной, является и предметом самых интенсивных любовных томлений и переживаний: любовь к Возлюбленной как любовь к Истине и наоборот.

Среди методов и способов суфийской экстатической практики следует отметить созерцание, молитву, повторение имен Бога, дыхательные упражнения, особые позы для созерцания, экстатические танцы и т. п. {25, 33}. Имеются также сведения о применении суфиями в религиозных целях конопли и гашиша {39, 40}.

Для суфиев были характерны и коллективные формы психотехники — «зикр» и «сама». Зикр (памятование) — очень важный суфийский метод, первоначально предполагавший постоянное повторение имен Бога, способствующее, по мнению ал-Халладжа и других суфиев, приближению к Богу и погружению (истиграх) в него. В суфийских орденах с XII-XIV вв. зикр превращается в сложный обряд, причем каждый орден имеет свой особый чин зикра. Для участия в зикре суфий должен был овладеть специфическими ритмизованными движениями, регламентированной в ордене позой, умением контролировать дыхание с целью достижения сосредоточения сознания и соотносить движения тела с мысленным или речевым повторением формулы зикра (аналог мантр индийских традиций), при этом надо было при задержке дыхания усилием воли как бы направлять формулу в определенные участки тела. Зикр мог отправляться или громким, или тихим голосом, а также мысленно. Наряду с коллективными зикрами бывали и индивидуальные зикры. Коллективные зикры отправлялись только громким голосом в ночь на пятницу (священный день у мусульман) или во время радений (сама). Зикр обычно приводил суфиев к переживанию различных трансперсональных состояний, которые могли в некоторых орденах стимулироваться кофе, алкоголем (обычно запрещенным в исламе) и наркотиками. Для повторения имен Бога, включенных в формулу зикра, и выдерживания правильного числа повторений суфии использовали четки. Чтобы достичь максимального психотехнического эффекта при длительном повторении имен Бога и для максимального сосредоточения на них, использовались такие приемы, как различные модуляции голоса, музыка, танец, смена ритма и частоты дыхания и определенные положения тела. При вступлении в орден нового члена шайх (глава общины) тайно разъяснял ему принятую в ордене формулу и методику зикра {33}.

Другой формой коллективной психотехники были радения (сама), «блаженные слушания», то есть молитвенные собрания, предполагавшие распевание мистических стихов (например, Джалал ад-дина Руми). «Сама» практиковались в суфизме с IX в., вначале в форме маджлисов («соборов»), то есть общих духовных бесед. Некоторые суфийские ордена отрицали «сама» как противоречащие нормам ислама, солидаризируясь с критиками-фундаменталистами, однако большинство орденов принимали этот тип радений. При психоделической функции музыки, широкое распространение практики «сама» в суфизме отнюдь не удивительно. На «сама» часто допускались и миряне (а певцы и музыканты обычно были мирянами), и даже иноверцы. С XVIII-XIX вв. духовная значимость «сама», постепенно превращавшихся в нечто среднее между концертами и литургическими действами, постепенно снизилась {25}.

Суфии пренебрегают ограничивающей привязанностью к догме, предпочитая ей свободный поиск истины (особенно так было в ранний период истории суфизма). Для суфизма характерно понимание приоритета психотехнического опыта по отношению к его вербальному н понятийному выражению и описанию. А ведь именно не на уровне опыта, а на уровне его выражения часто и пролегают непреодолимые расхождения между религиями {7}.

http://high.ru/library/papers/molecules.html#head_11_3

Понравилось это:

Нравится Загрузка...

Похожее

oldsufiwebzine.wordpress.com

суфизм « Архив электронного журнала «Суфий»

Алексей М. Орлов

Экскурсы кинематографа в суфизм и обратно(«Ладони» Артура Аристакисяна, 1994, 139 мин., докум., черно-белый).

I.

Артур Аристакисян – автор и режиссер двух полнометражных фильмов («Ладони», 1994 и «Место на земле», 2001), беспрецедентных для кинематографа России по накалу страстности, мастерству постановки и неожиданности подхода к проблемам духовности. О последнем читатель может судить сам по приведенному в конце статьи закадровому тексту «Ладоней», который воспринимается как ряд притч, доступных каждому, и в то же время эзотерический религиозно-философский трактат, затрагивающий также космологию, психологию, социологию, культурологию, политику. «Ладони» – это монолог отца, обращенный к его еще неродившемуся сыну. Отец делится с сыном самым главным из того, что успел понять: как спастись, спастись в библейском смысле. Два с половиной часа на экране проходят различные варианты спасения как конкретные случаи по видимости случайного спасения конкретных людей.Цепочка апокалиптических притч на документальном киноматериале, рассказанных самим автором. Притч о нищих.

«Это не документальный фильм. Это – реальность художественного воздействия, и ничего больше».

Фильм разбит на главы. Последняя, 10-я глава фильма называется «Парламент птиц» – так же, как классическая книга суфийских притч 12 века Фаридуддина Аттара. Один из образов в фильме – образ птицы и «птичьего языка».В числе важнейших для себя имён Артур называет имя Идриса Шаха – писателя, блестящие и утонченные книги которого, содержащие учебный суфийский материал, историю суфизма и личные наблюдения автора, сыграли колоссальную роль в знакомстве Запада с суфизмом.Пусть эти связки с тасаввуфом и чисто формальны, в любом случае небезынтересно знакомство с фильмом, автору которого близок суфизм – хотя бы в плане художественного творчества.

«Пока ты не родился, ты еще молод и у тебя есть будущее.Я тянусь к тебе, пока тебя нет».

Посмотреть «Ладони» крайне просто: в 2003 г. фильм выйдет на видеокассете («Место на земле» появится на видео в конце 2002 г.).Это фильм о дервишах, не ведающих ни о каком дервишестве.О тех, кто исповедует своей жизнью факр, не ведая о факре.О жизни нищих и обездоленных, уродов и калек, слепых и немых, безруких и безногих, людей, ущербленных физически – и тем сильнее безотчетно тянущихся к Истоку своей жизни.

Они настолько свободны, что могут обойтись и без свободы.Они – нищие духом, и это значит, что им не обязателен и дух.

Но сам фильм – это не нищие, не факр, не доброта и не любовь, хоть и об этом здесь сказано немало. Это зеркало состояния смятенности, замешательства, которое, согласно суфизму, умаляет и упраздняет в сознании человека ценность этого мира, предваряя фана, ощущение нахождения перед Богом, предстояния Ему без покровов, обнаженным, один на один.Фильм и построен так, чтобы ввергнуть в состояние смятенности.Чтобы выбить из-под ног все привычные точки опор.Чтобы разбить и уничтожить мирское в душе человека.Ради этого кардинально и бескомпромиссно отрицается всё, что мы знаем о мире, чему научились, к чему привыкли.Догматы поведения, мышления, морали, языка, телесности, местообитания, образа жизни, внешности, целостности человеческого тела.Писаные и неписаные законы социума.Общепризнанные ценности низвергаются, обращаются в пыль.Ничтожное, никчемное, списанное, исковерканное, изуродованное – возводится в ранг прекрасного, лучшего в мире.

Надобно отрешиться от горделивого «я знаю!», чтобы приуготовить себя к явлению Незнаемого, того, что выше любых наших знаний. Обессмыслиться. Стереться в ничто. Стать никем. Это и есть фана.

«У тебя есть свет, чистый фаворский свет. Храни его.Услышишь об Апокалипсисе – не бойся его.Конец света – единственное наше спасение».

Он высок, худощав, миловиден. Выразительные карие глаза. Волнистые каштановые волосы до пояса. Мягкие интонации, округлый голос. Ощущение деликатности и внутренней стойкости. Он твердо знает что-то, о чем позабыли остальные. Почти все. Его фильмы – памятование об этом. Взывание. Зикр.

«В этом обществе мы – союз двух слепых.Как видишь, это и есть условие нашей встречи».

Религиозная проповедь. Философский дискурс. Поток сознания.Китеж катарсиса. Библия несказуемого.Прыжок через расщелину Чжуан Цзы. Парадоксы Кабира. Откровения Тибетского евангелия.Швы и прорехи на смысле, сквозь которые светится то, что извечно пребывает за любыми смыслами, внутри и вне их.

«Небо исчезло. Мы лишились защиты. Теперь все мысли материализуются».

Смотреть этот фильм – мучение и одновременно счастье.Он заставляет страдать и радоваться.Он обдирает оболочку социальности с мозга, с души, с духовного тела – и одновременно наращивает новую кожу, новые глаза, новый ум.

В поисках Естины этот фильм ест меня.Ест и переваривает то, что я считал собою – доказывая, что это всё не то, не то, не то.Как наши помышления о Нём – не то, не то, не то.

Он оголяет – и делает меня-тебя-его достоянием мироздания, а не другой теории, идеи, самого себя, другого человека, социума или человечества.«Вещи, как они истинно есть».Чтобы проявить их, берется не просто человек, а нищий, урод, калека, псих, юродивый – и сквозь искаженную личину начинает светиться… что-то, для чего нет слов, и потому приходится говорить заемными словами: целокупность вселенской любви, лик Бога, несовершенно отражаемый человеком, любым из нас, кто бы и какой бы он ни был.

II.

Артур Аристакисян, интервью в клубе Герри Рубина в Москве 19 апреля 2002 г., после показа фильма «Ладони»:

– За время, прошедшее с момента завершения «Ладоней», что-нибудь изменилось в вашем отношении к тому, что вы называете «системой»?– «Фильм снимался в 1989-93 гг. Монтаж и озвучание фильма были закончены в 1993 г. Система» здесь – слово, не имеющее отношения к языку философии или политики. Это нечто, что преследует человека и не позволяет ему быть человеком, не позволяет ему вспомнить то, что нужно вспомнить, чтобы отрешиться, чтобы выйти из состояния болезни.В состоянии этой болезни создавались целые культуры, так что уже и заболевание не считают заболеванием, его не видят.«Система» – некое заклинание, как если бы человек постоянно говорил «больно, больно, больно» или произносил матерное слово. Речь идет не о Советском Союзе или об Америке.Если бы у меня была возможность использовать не слова, а различные звуки, которые издает человек – скажем, от боли, я бы сделал это. Но тогда фильм отошел бы еще дальше от зрителя.Слова в фильме – это, скорее, слова «птичьего языка», языка шизофреника, это не слова политика, философа или поэта. Их смысл – в их звуке, в том, как они звучат, и где именно появляется этот звук: чей образ в этот момент возникает на экране, что проглатывает глаз зрителя в эту секунду. На листе бумаги я бы никогда не писал этих слов. Они рассчитаны на вербальное, «линейное» восприятие лишь отчасти, но больше – на восприятие той частью мозга, которая не понимает слов, не понимает человеческого языка.– Люди, которых вы снимали, – они видели ваш фильм?– Эти люди не «живут» в нашем понимании этого слова, для них не существует нашей «жизни» – точно так же, как для нас не существует древнегреческого языка и многих других языков, которые просто отсутствуют в нашем сознании. Так и для этих людей не существует нашей культуры, театра, книг, кино. Поэтому они не видели фильма.– Почему фильм снимался в Кишиневе?– На улицах любого города с помощью пленки и кинокамеры можно превратить людей в некие визуальные сигналы, иероглифы, фотографические символы. Просто я жил в Кишиневе – и снимал в старой, самой бедной его части, как в некой резервации. Старый Кишинев это небольшое патриархальное местечко, в котором у людей – даже у нищих – не такие большие запросы, как у людей в больших городах. Там люди живут, чтобы просто жить. У них нет таких материальных и психологических претензий и проблем. Поэтому и у меня во время съемок не было тех трудностей, которые неизбежно возникли бы в Москве.– Истории, рассказанные в фильме, действительно имели место?– Они задумывались как некие уродливые притчи, лишь отчасти составленные из фактов биографий этих нищих. Например, две женщины соединены в одну. То, что они рассказали мне о себе, я перевел на язык притч.Если при просмотре возникает желание зацепиться за какой-то контекст, любой – биографический, философский, политический, то это недостаток фильма, его изъяны, уродства. Что поделаешь: я сознательно делал фильм как такой организм, со множеством недостатков, чтобы все они ощущались как живые и дополняли друг друга. Более того, я сознательно использовал самую примитивную черно-белую пленку. В реальности персонажи нищих выглядели иначе, фактурнее, ярче – как психологические типы. Я хотел избавить их символы от этого психологического портрета. Я хотел увести их имиджи, их руки и ноги, из социального театра, из социальных событий – в события, происходящие внутри человека, в его подсознании. Я полагал, что символы нищих, эта письменность войдёт в глаза зрителя как глазные капли, после которых видишь мир как послание, как учебный материал, как школьную доску. Именно поэтому психологическая фактура мешала.Этот фильм невозможно было бы снимать на цветной пленке, она давала бы объемную, «попсовую» картинку. И тогда персонажи не были бы буквами, символами, а были бы персонажами социального театра. Именно намеренно примитивная, уплощенная черно-белая картинка делала социальные типы нищих символическими знаками некоего невидимого глухонемого. Всё это условность. К реальности это отношения, конечно, не имеет, да и к искусству тоже. Кино здесь используется как некое визуальное языковое средство, но не зрелище, не шоу.Сами эти нищие не имеют никакого отношения к социуму, – как, в общем, и реальность тоже. Это мой личный взгляд на вещи. Каждый живет в своем мире, в своих фантазиях, комплексах, в своем аду и раю одновременно. Мы весьма относительно живем в реальности, в обществе, среди людей. Просто мы договорились не ходить на красный свет, не бить друг друга без причины по голове. О каких-то вещах мы договорились, и то с трудом. Но большей частью своего существа люди живут не в этой реальности. Человек умирает, и ничего вокруг него не меняется, потому что он живет в другом, не в этом мире. Другое дело, что у нас нет связи с теми, кто живет в другом мире, эти связи утрачены. Есть версия, что в старых культурах такие контакты поддерживались разного рода психическими технологиями, мистическими, духовными школами, развивавшими не только одно социальное, «линейное» восприятие. Наша культура поместила нас в какую-то определенную, одну единственную часть нашего мозга. Она позволяет нам делать определенные вещи очень хорошо, а какие-то вещи мы просто не можем делать, не можем видеть, не можем знать.– Насколько правдиво ваш фильм отражает реалии жизни этих людей? То, что вы рассказываете о них за кадром, – это правда?– Если бы речь шла о публицистической передаче, то эти вопросы были бы правомерны. А здесь это неважно. В какой стране это происходит, в какое время. В фильме есть человек, который в жизни вообще говорить не мог, о нем говорили другие и рассказывали самые страшные и невероятные вещи. Скажем, задушил дочь, вытащил незнакомую женщину из петли. Может быть, это всё и не так. Я просто брал те слова, которые мне были необходимы для большего звукового воздействия. Всё это – реальность художественной кожи фильма, и не больше. Другой реальности здесь нет, ни политической, ни социальной, никакой другой. Это не документальный фильм. Использовались символы людей, а не сами люди. Больная нога. Длинные волосы. Невидящие глаза.– Вы использовали в закадровом тексте выражение «интеллектуальный фашизм». Что имеется в виду?– Рекомендую почитать книги Александра Зиновьева. Он пишет об этом, пусть и не используя именно этих слов. Если говорить очень грубо, возьмем, например, Гитлера, хоть это и не фашизм, а нацизм. Он делает всё очень откровенно, открыто. Он решает, кто будет жить хорошо, а кто не будет жить; кто у кого будет рабом. Такая работа оставляет после себя очень много следов. Горы трупов. Интеллектуальные технологии будущего позволят делать то же самое, не оставляя таких следов. Будет происходить то же самое, но естественным образом, исходя из самого хода вещей. Не знаю даже, на пороге каких новых технологий в экономике, медицине, политике мы находимся. Люди хотят жить как можно дольше. Элита всех стран мира озабочена продлением срока своей жизни и не останавливается ни перед чем, чтобы обеспечить себе долгую счастливую жизнь. Это нормальное желание, во имя которого будут принесены такие же фантастические жертвы. Как они будут приноситься, какие должны будут произойти экологические и другие катастрофы, – это уже другой вопрос. Гитлер открыл то, что происходило бы и будет происходить и без него. У правящей элиты пока нет технологий необходимой тонкости, позволяющих им делать это свободно. Они пока не могут воспроизводить власть настолько широко и надолго, чтобы целенаправленно делить общество на своих и чужих детей, на господ и рабов.В этом смысле в фильме социальные имиджи деклассированных людей показаны как некие знаки будущего, как тревожные символы – и как факторы воздействия на зрителя. Это воздействие и есть кожа фильма. Я бы даже сказал, что это фильм о коже и снят он как бы на коже.Мы привыкли всё воспринимать слишком интеллектуально, линейно и на эмоциональном уровне. Однако сам сюжет фильма, как, впрочем, и жизни, еще не есть её реальность. Воздействие фильма на зрение нашего ума, а не наших глаз – вот реальность фильма.Фильм – это не то, о чем в нем идет речь: о фашизме ли, о нищих, о любви. Это всё не есть его содержание. Содержание это его нелинейное воздействие на мозг.

К сожалению, наша культура очень бедна на слова. По сути, в ней очень мало мыслительных психических технологий, того, что в таком изобилии содержалось в старых, так называемых архаичных культурах. По сути, наши технологии, которые создаются самой логикой и инерцией нашей жизни – это технологии власти, которые нам подаются в том или ином виде и которым мы обучаемся с детства. И нам очень трудно передать процесс контакта именно с художественным произведением, потому что оно представляет другую реальность и адресовано другой части нашего ума, которая ни в какой власти не заинтересована, абсолютно. Всё, что мы можем сказать о воздействии фильма на эту часть ума, – это несколько слов. «Энергия», «аура», «атмосфера». И всё. А чем же занимается сам художник? Тем же, чем занимается наше восприятие, когда читает художественные символы искусства и символы жизни.Можно сказать, что художник переопределяет культурные коды, порой дерзко срывает их; грубо говоря, он как бы спит с теми, с кем нельзя спать. Культура, эстетика – это всё транзитные существа (то, что служит транспортом для перевозки чего-то другого). Вся культура состоит из кодов, капсул – того, во что когда-то было вложено воздействие, чтобы оно сохранилось и передалось. В этих целях важнейшая информация передавалась в виде различных орнаментов и танцев. Художественное явление или фильм как бы надкусывает собой определенную культурную капсулу, оболочка выплевывается, а содержание усваивается и влияет на кровь и т.д. Это своеобразное лекарство. В искусстве то же самое. Оно работает с культурными кодами. Культурные коды – это капсулы, их содержание переносится в ту часть мозга, для которой эти капсулы создавались и оставлялись, будучи запечатленными в том или ином виде искусства. Можно сказать, что в этих капсулах, с точки зрения той части ума, которой мы пользуемся для достижения власти, находится социальная «инфекция».

– Говоря о воздействии художественного образа, что вы считаете сущностью или реальностью этого воздействия? Что для вас цель в искусстве? Классический катарсис как очищение сознания? Напыление «тонкой» энергии? «Реальность» в суфийском смысле? Поворот сознания к Богу? Вы можете это как-то сформулировать?

– Катарсис основан на сильном эмоциональном воздействии, это тоже инструмент, а не цель. Это инструмент, и довольно грубый. Художники в буквальном смысле и художники в каждом из нас – как контрабандисты. Они перевозят контейнеры, в которых может быть эта инфекция, о которой мы говорили. Часто наркотик перевозят в реальном, как бы спящем, а на самом деле мертвом младенце на руках у якобы молодой матери. То же самое и здесь.

Поверхностные части нашего мозга, ответственные за наше выживание и благополучие, за карьеру, хотят всё разложить по полочкам, на всё знать ответы. Их можно сравнить с таможней, милицией, ФСБ. Это социальные части нашего ума, они боятся потерять свой контроль над нами. Именно они захватили власть над человеком и не хотят этой властью делиться. Истинный фильм сообщается с теми частями нашего ума, которые из-за этого контроля лишены общения с миром, в том числе и с невидимым миром, который вне культуры, вне социума. Именно из этого мира поступает пища для наших тонких органов восприятия и тканей. Истинный фильм контрабандным образом поставляет эту пищу в особой упаковке, в «капсулах» и в «мертвом младенце».

Первое, что мы делаем, общаясь с искусством, – начинаем развлекаться. Мы упрощаем воздействие, локализуем его, включая «полицейские», «таможенные» механизмы. Поэтому нас тянет перевести наше восприятие на общие ассоциации, в социальную плоскость – в разговоры о философии, Евангелии, добре и зле, свободе и прочем – всё равно о чём. Конечно, это очень приятно. Я постоянно развлекаюсь и не замечаю этого. Когда мне кажется, что я узнаю что-то, я на самом деле развлекаюсь. Поэтому я хотел бы, чтобы после фильма человек вообще перестал бы что-либо знать. Если человек знал, что такое добро, – то хотелось бы, чтобы теперь он сказал: я не знаю. Чтобы человек, который знал, что надо жить так и так: «человек человеку брат» или наоборот, «человек человеку волк» – неважно, по каким правилам, – растерялся и сказал «я не знаю». Я думаю, что любая жизнь по правилам – неважно каким – на первых порах приносит ощутимую, видимую пользу. Но со временем это приводит к ужасным, катастрофическим результатам.

Я сам для себя пытаюсь это понять. Мне кажется, человека нельзя с детства насильно заражать всяким трехкопеечным гуманизмом. Это может в дальнейшем помешать ему диагностировать свое состояние и состояние общества, в котором он живет. Когда я смотрю фильм – я учусь смотреть фильм. Когда я читаю книгу какого-то автора – я учусь читать.

(Публикуется с сокращениями)

oldsufiwebzine.wordpress.com

---

Смотрите также

• 
  Журнал мниж
• 
  Агромакс журнал
• 
  Журнал топос
• 
  Журнал геомаркетинг
• 
  Журнал отвага
• 
  Авиасоюз журнал
• 
  Журнал луганск
• 
  Журнал трансплантология
• 
  Геоэкология журнал
• 
  Журнал сумерки
• 
  Журнал искорка