Об эмигрантском фашизме и Фридрихе Горенштейне. Журнал зеркало загадок

Зеркало Загадок и Фридрих Горенштейн

ПРОДОЛЖЕНИЕ. НАЧАЛО — ЗДЕСЬ. ПРЕДЫДУЩЕЕ — ЗДЕСЬ.

В 1995 году наша семья создала в Берлине культурно-политический журнал «Зеркало Загадок» на русском языке. Главным редактором стал мой сын Игорь Полянский, тогда студент Свободного Университета Берлина, а ныне доктор философии, заместитель директора института истории медицины при Ульмском университете. За техническую редакцию отвечал мой муж Борис Антипов. Позднее к редакции присоединился славист Маттиас Шварц (тогда ещё студент, а теперь преподаватель в Свободном Университете Берлина).

Для «Зеркала Загадок» было важно получить в качестве автора, по сути дела, живого классика. Писатель жил один, поскольку недавно развёлся с женой. Он встретил меня с мужем и сыном доброжелательно, и показался нам даже покладистым, хотя нас предупреждали, что он – угрюмый человек, всегда поругивающий литературных коллег. Очень похожий писательский образ находим мы в книге «Курсив мой» Нины Берберовой. Иван Бунин также любил поругать современников-литераторов, причём, не делая ни для кого исключения. Когда мы позвонили в дверь на Зэксишештрассе, нам открыл человек роста выше среднего в тельняшке, коротко остриженный с седоватыми усами. Позднее я узнала, что он был по-детски влюблен в романтику морских путешествий, во всевозможные морские атрибуты и символы.

Квартира у Горенштейна была трёхкомнатная, на четвёртом этаже. Дом с лифтом, который постоянно ломался, потому что ниже этажом, говорил писатель, жили дети из каких-то очень южных стран и постоянно на нём катались. Слева от входной двери в самом начале длинного и узкого коридора располагалась небольшая комната, служившая одновременно и кабинетом, и библиотекой, и спальней; следующая дверь вела в такую же маленькую комнату, которая была когда-то детской сына Дани и, наконец, третья дверь слева была распахнута в такую же маленькую кухню. Там у окна красовались в вазах и корзинках разнообразные натюрморты из овощей и фруктов: выложенные затейливыми орнаментами апельсины, бананы, огурцы и помидоры.

К помидорам Фридрих испытывал особое уважение. Он покупал исключительно одесские в русском магазине на Литценбургерштрассе. И даже способствовал распространению одесского помидора в Германии. Рядом с домом находился небольшой «базарчик», торгующий по средам и субботам, который Фридрих непременно посещал. Однажды он подошёл к одной колоритной продавщице «немецких» овощей и подарил ей одесский помидор «на семена». Зеленщица понравилась Горенштейну: она была настоящая (подлинная), типичная рыночная зеленщица, как будто бы сошедшая с картин малых голландцев – довольно ещё молодая, лет тридцати пяти, краснощекая, упитанная, она одновременно и вписывалась в рыночную «панораму» и в то же время выделялась своей живописностью и полнотой жизни. На следующий год продавщица появилась уже с целым урожаем и обещала даже вывести в следующем, 2002 году, новый сорт под названием «Фридрих». Горенштейн был от этой идеи в восторге. Была же бабочка Набокова, говорил он. Однако ему не довелось больше встретиться с приветливой зеленщицей. И я не знаю, назвала ли зеленщица помидоры «Фридрих», и догадалась ли, почему не появился больше ни разу её общительный покупатель, столь хлопочущий из-за больших красных помидоров.

*

Итак, писатель встретил нас в тельняшке, мечте детства, которого у него не было, а был детский дом, где все были одеты одинаково безлико и бесцветно, и провёл нас в гостиную.Он усадил нас за стол на табуретки и без предисловий заявил, что в России его не публикуют. Он сказал это так, как будто продолжил недавно прерванный разговор (мы виделись впервые).

Именно такая манера начинать разговор с середины или с конца и сбивала с толку многих собеседников. «Недавно был в Москве, – продолжал он, – прошёлся по книжным магазинам. Там на полках лежат любимцы вашей интеллигенции: Довлатов, Окуджава, Битов. А меня нет! Меня издавать не хотят. Говорят, спрос маленький, тираж не окупится». Он говорил спокойно, привычно. И было очевидно, что возражать не следует. А собственно, зачем возражать? Его книг действительно не было в продаже. Обескураживала манера с налету говорить это всё неподготовленному собеседнику. Мы, однако, отнеслись к «дежурному», необходимому монологу спокойно. Взгляд у писателя при этом был как будто оценивающий – взгляд искоса. Впоследствии мне казалось, что Горенштейну даже нравится вызывать замешательство у московского или петербургского гостя полемическими выпадами типа: «любимец вашей интеллигенции Окуджава…» и так далее о других знаменитых современниках. И достигал цели. Это и был его эпатаж: ведь фанатичный культ художника характерен именно для России. Так что бунт писателя против российской интеллигенции и истэблишмента был одновременно бунтом против культа личности, против коллективного преклонения перед признанным авторитетом и в политике, и в искусстве.

Не берусь объяснить, почему Горенштейн отнёсся к нам с доверием, однако то, что мы в своём журнале не «нравоучали», не «диссидентствовали», видимо, сыграло положительную роль. Любопытно, что некоторым «солидным» людям название «Зеркало Загадок» казалось несерьезным, тогда как Горенштейну оно нравилось. (Название было заимствовано нами у Хорхе Луиса Борхеса). Писателю импонировал не только общий нонконформистский настрой редакции «Зеркала Загадок». Откровенно нравилось ещё и «приятное общество» на страницах журнала и в особенности Ефима Эткинда. Устраивало и соседство Иосифа Бродского, Бориса Хазанова, директора Эрмитажа Пиотровского, Льва Аннинского и многих других. Наша редакция помнила мудрый журналистский опыт редактора «Современника» Николая Алексеевича Некрасова – считаться с пожеланиями «главных» авторов. У Некрасова это были Тургенев и Толстой, которые, к сожалению, между собой ещё и не ладили, и нужно было находить особый подход к каждому. Для нас таким «главным» автором был Фридрих Горенштейн, и мы не публиковали авторов, которые его лично обидели, тем более что мы ему в этих «обидах», о которых пишут с иронией, сочувствовали и сопереживали.

С начала знакомства каждый номер «Зеркала Загадок» выходил с большой статьей Горенштейна. Журнал поначалу был небольшой по объему, а статьи Фридриха занимали много места. Мы ещё умудрялись публиковать и художественные произведения Горенштейна, как правило, небольшие рассказы. Так, например, рассказы «Контрэволюционер» и «На вокзале» были опубликованы у нас.

Горенштейн, следуя русской литературной традиции, справедливо полагал, что писатель может и должен «быть гражданином», то есть влиять на политическое развитие общества. Причём, как при жизни, так и после смерти – через творчество. Историческая тяга последних лет приобретает особую интенсивность в многочисленных политических статьях, написанных буквально одна за другой для «Зеркала Загадок». Мы печатали его острые полемические статьи, по сути дела, у нас для Горенштейна не существовало слова «нет», поскольку с самого начала оценили его политическое чутьё по самому высокому счёту. События в Боснии, России, Израиле, Чечне становились драматическими фактами его личной биографии.

К концу жизни Фридриха Горенштейна накипело у него столько замыслов, что казалось должен он жить вечно, чтобы все их осуществить. Его тревожила судьба еврея из Вифании — Андрея Первозванного, побывавшего на территории, названной впоследствии Русью, и, соответственно, существующие о нём легенды. Он утверждал, что при сарматах, то есть задолго до славян, в Киеве была еврейская диаспора, в которой проповедовал апостол Андрей. В недалеком будущем, говорил он, непременно надо заняться апостольской темой, которая до сих пор остается тайной для человечества. Горенштейн постоянно просил нас помочь найти те или иные материалы о первом веке, о быте, истории и географии скифского Причерноморья, древней Таврии, Крыме. Никто не оставался без дела. Игорь Полянский постоянно что-то находил для него в интернете. Борис Антипов разыскивал на «блошиных» рынках немецкие книжки 20-30-х годов.

*

Горенштейн умер 2 марта 2002 года в клинике Августы-Виктории (Auguste-Viktоria Klinikum) и похоронен на старейшем еврейском кладбище Берлина в Вайсензее. На могиле его установлен памятник серого гранита, напоминающий разбитую скрижаль. На скошенной плоскости скола высечены слова из пророка Исаии: «О Вы, напоминающие о Господе, не умолкайте!» Именно этим призывом пророка заключил Горенштейн свой роман «Псалом».

6 марта 2002 года (Горенштейн ещё не был похоронен) в интернетном «Русском журнале» был опубликован мой некролог Фридриху Горенштейну:

«Второго марта 2002 года в Берлине умер Фридрих Горенштейн, один из самых талантливых прозаиков России, писавших в последней трети 20-го века. Работу писателя Горенштейн сравнивал с тяжёлой физической работой каменщика и до последней минуты беспокоился, достаточно ли он этой тяжёлой работы проделал. Поэтому считаю своим долгом напомнить наиболее значительные работы мастера, писавшего во всех жанрах, начиная от драматургии и кончая публицистикой.

Романы «Место», «Псалом», «Искупление», «Попутчики», «Скрябин», пьесы «Разговоры о Достоевском», «Детоубийца», «Хроника времён Ивана Грозного» – вот далеко не полный перечень того, что могло бы впоследствии составить большое собрание сочинений писателя.

Незадолго до смерти Горенштейн завершил работу над восьмисотстраничным романом «Верёвочная книга» – по его словам, это попытка понять историю через художественную литературу, созданную предшественниками. Горенштейн любил повторять, что в старину достойные книги продавались на рынках, где они почетно подвешивались на верёвках рядом с окороками, сельдью и прочими «уважительными» продуктами. Именно такой чести – висеть на верёвке – удостоился «Дон Кихот» Сервантеса. Вся «Верёвочная книга» состоит из метаморфоз и фантасмагорий. Так, например, роман предваряется предисловием Александра Герцена, который якобы согласился написать его для литературного соратника Горенштейна. Кроме того, как уже было сказано выше, Горенштейн задумал пьесу о Гитлере, проработав предварительно фантастическое количество материала.

Хотелось бы сказать ещё об одной работе Горенштейна, его последней публицистической статье «Тайна, покрытая лаком». Так называется его работа, посвящённая вчерашним и сегодняшним спорам о предках Пушкина по материнской линии.

Наконец, Горенштейн, находясь уже в больнице, написал киносценарий «На воде» на основе двух своих рассказов («Старушки» и «Разговоры») и даже напел украинскую песню, которая должна была прозвучать в сцене «В ресторанчике». Очень хочется надеяться на его экранизацию.

И всё же последней лирической нотой в жизни автора стала элегия «Домашние ангелы. Памяти моей кошки Кристи и кота Криса и долгой жизни сына Дани». Домашние ангелы – это любимые кошки Горенштейна Кристи и Крис. Они сопровождали его по жизни долгие годы. А кот Крис, любивший, взобравшись на стол, улечься на только что оконченную рукопись, был ещё и верным слушателем и литературным критиком-консультантом. Крис был назван в честь героя киносценария к фильму «Солярис», сын Дан, которому исполнился 21 год, назван в честь главного героя романа «Псалом» Дана, родного брата Иисуса Христа, пришедшего на землю для защиты обездоленных.

В опустевшей квартире Горенштейна оборванные планы, неоконченные рукописи. Впрочем, известного и опубликованного достаточно, чтобы сказать: из жизни ушёл выдающийся писатель, классик русской прозы двадцатого века».

*

От дома на Зэксишештрассе, где жил Горенштейн, пешком можно пройти к «русскому дому в Вильмерсдорофе», Траутенауштрассе 9, где в 20-х годах жили Эренбург, Набоков и Цветаева. Горенштейн часто направлялся к этому дому в надежде окунуться в незримый мир прошлого. Берлинский дождь убаюкивал боль пережитых лишений. «Дождь убаюкивает боль. Под ливни опускающихся ставень», — писала Цветаева в стихотворении «Берлину» о городе, давшем приют сиротам из России. «Над сказочнейшими из сиротств вы смилостивились, казармы». Горенштейн был одним из тех самых сказочных сирот России, потерявших и родителей, и отчий дом, и родину, которые пытались подчиниться ритму вначале чуждого города, а затем, как он сам признался, полюбить его. Я бы сказала, что Горенштейн был одним из самых ярких представителей русских писателей – сказочнейших сирот в Берлине.

www.peremeny.ru

Об эмигрантском фашизме и Фридрихе Горенштейне: dmitrij_sergeev

В связи с обсуждением творчества Фридриха Горенштейна - http://community.livejournal.com/soviet_jews/24890.html - вспомнил о своей старой, десятилетней давности, статье на близкую тему. Это обзор выходившего тогда в Берлине журнала "Зеркало загадок". Главный редактор - Игорь Полянский. Издатели журнала - страстные поклонники Фридриха Горенштейна и его политические единомышленники. На мой взгляд, журнал был правоэкстремистским (попросту говоря - фашистским) и полностью соответствовал взглядам Горенштейна, который там постоянно публиковался. Похоже, что тема за 10 лет совершенно не устарела.

© "Русская мысль", Париж,N 4217, 9апреля 1998 г.

Дмитрий Хмельницкий

Кривое «Зеркало Загадок»

Советская эмиграция в Германии - самим Богом поставленный социальный эксперимент. Сотая часть населения распавшейся страны - около двух миллионов человек - почти одновременно, большинство в течение считаных лет, переселилась в благоприятные условия, где не надо заботитьтся о пище и жилье. В эмиграции представлены все советские социальные слои - рабочие, крестьяне, интеллигенция, начальники разных уровней, члены профсоюза и партии, комсомольцы 30-х, 40-х, 50-х, 60-х, 70-х и 80-х. Когда-то западные журналисты и социологи, задаваясь вопросом „Что есть советский человек?“, приезжали в СССР и под надзором КГБ разговаривали с запуганным населением. Теперь органы остались в далеком прошлом, люди наконец-то могут самовыражаться без помех. Ехать для разговоров никуда не надо - вот они мы. Правда, интерес уменьшился. А зря. По поведению эмигрантов вполне можно судить о том, как вела бы себя вся страна, окажись она внезапно при демократии и развитом капитализме.Социологические исследования среди эмигрантов в Германии касаются почти исключительно этнических особенностей и исходят из того, что сюда эмигрировали две национальные группы „русские евреи“ и „русские немцы“. Думаю, что если бы исследования затрагивали более широкий спектр характеристик и с меньшим доверием относились к „самоидентификации“ эмигрантов, этническая дифференциация выглядела бы не так убедительно.Легче всего оценить состояние умов по прессе, благо русских газет и журналов в Германии достаточно. Итак, что читают и что пишут беженцы из тоталитаризма. Первый пародокс - судить о политических взглядах эмигрантов по прессе 90-х годов невозможно. Политика, проблемы демократии, прав человека не волнуют практически никого.“Переработка истории“, так характерная для послевоенной Германии, отсутствуют полностью. Эмигрантов интересует совсем другое. За исключением двух-трех газет, претендующих на универсальность, все остальные поделились по национальному признаку - на „русскоеврейские“ и „руссконемецкие“. Язык, культурный уровень и культурные интересы у всех них более или менее одинаковы. Политические интересы ограничиваются почти исключительно борьбой за дополнительные привилегии по отношению к другим эмигрантам. Общественно-идеологические интересы сосредоточены на разработке национального самосознания, „еврейского“ и „руссконемецкого“. В исторических публикациях чествуются великие предки соответствующего происхождения.Принципиальных антикоммунистов (как впрочем и коммунистов) среди советских эмигрантов, судя по прессе, нет. Память о сталинских репрессиях против советских немцев жива и мемуры тех, кто прошел через лагеря и трудармии в „руссконемецких“ газетах проникнуты ненавистью к НКВД-КГБ, но без политических обобщений, а сама ненависть часто замешана на национализме. В „русскоеврейских“ изданиях единственное, что ставится в упрек советской власти - государственный антисемитизм, да и то не очень уверенно. Вероятно, потому, что большинство еврейских эмигрантов - образованные горожане, занимавшие на родине твердое социальное положение, политически совершенно лояльные и с очень большим процентом членов партии, особенно среди старшего поколения. Внешне это выглядит так, будто обе группы не только не имеют общей истории, но как бы не замечают существования друг друга.В Берлине выходят более или менее регулярно три русских журнала. Два из них, „Остров“ и „Студия“ - литературные альманахи, интересные весьма узкому кругу интеллектуалов. Только один - „Зеркало Загадок“ действительно выполняет роль острого культурно-политического журнала со своим лицом и пристрастиями. В это лицо стоит вглядеться. Оно не совсем обычно, тем более для Германии.Шестой номер журнала вышел осенью 1997 года. Диапазон тем широк - религия, социология, культура, история. Начнем с религии. Кандидат богословия Александр Дворкин в статье „Смена парадигм“ рассказывает о том, что „...все новые религиозные движения и секты, с которыми мы сталкиваемся сегодня в мире являются ветвями единого оккульного древа, органическими частями единой антихристианской оккультной религии...“. По мнению Дворкина иеговизм, мунизм, „Аум Синрике“, кришнаизм, тантризм, язычники и множество других религий вступили в заговор между собой, для того чтобы погубить иудео-христианскую цивилизацию. Всех их Дворкин без всякий объяснений называет „апокалиптическими тоталитарными сектами“. Заодно выясняется, что русский язык, сформированный, по словам Дворкина, православием, является христианским по свой природе(!?). Даже если не обращать внимания на по средневековому безумную идею всемирного заговора не имеющих между собой ничего общего религий, видно, что автор религиозный фундаменталист и проповедует крайнюю религиозную нетерпимость.Социологические проблемы современного общества затронул сам главный редактор „Зеркала Загадок“ Игорь Полянский в статье „Новый призрак. Краткий курс истории мульти-культи.“ Автор выступает против „культурного релятивизма“, отрицающего объективность каких бы то ни было культурных ценностей и устоев. Тема интересная, если ее рассматривать всерьез. При определенных оговорках можно даже понять автора, не согласного с тем, что „...европейская демократия и центральноафриканский каннибализм имеют равные права на существование...“. Но Полянский выворачивает тему наизнанку. Он утвержает, что в современном обществе, которое он называет мещанским „...само упоминание о различиях в культурных традициях народов разных стран попало в разряд политической некорректности...“. Откуда Полянский это взял непонятно. Нет доказательств и другим сомнительным утверждениям. По словам Полянского, европейские обыватели, превратившись в релятивистов, вместо слов „нация“ и „раса“ стали говорить „ментальность“ и „культура“, а указания на национальное, расовое происхождение стал считать неприличными. В результате чего: „ ...политические корректные ведущие замурлыкали с экранов телевизоров: „Наш великий немецкий ученый Айнштайн...“. Культурный релятивизм привел к незаконному переделу интеллектуальной собственности: „...именно видных еврейских ученых и деятелей искусства повсеместно и с особым сладострастием принялись производить в немцы...“.Это уже серьезно. Про релятивизм и антиобывательский пафос можно спокойно забыть. Псевдокультурологические пассажи понадобились для прикрытия очень знакомых и очень неаппетитных мыслей. Для Полянского такие характеристики, как „национальное происхождение“ и „раса“ играют гораздо большую роль, чем „культура“ и „ментальность“. Собственно говоря, первые определяют вторые. Отсюда и гнев на немецких узурпаторов еврейского национального достояния. Эйнштейн - еврейский ученый благодаря происхождению, так же как, надо полагать, Гейне и Мандельштам - еврейские поэты.Мы имеем дело с банальным расизмом. По словам Полянского, только мещане-релятивисты могут возмущаться тем, что еврейская община Берлина осудила идею строительства совместного памятника одинаково пострадавшим от нацизма евреям и цыганам. Что в этом мещанского Полянский не говорит, но читатель помнит: забывать о национальных и расовых отличиях - свойство обывателя. Полянский иронизирует - почему бы не включить в комплекс будущего памятника, кроме фигур иудея и цыгана, еще фигуры душевнобольного и гомосексуалиста? В самом деле, почему бы и нет? Если речь идет о памяти жертв расово-биологического геноцида нацистов, то вспомнить надо все четыре группы, и тогда ирония Полянского совершенно неуместна. Если стоит задача воспеть личные, интеллектуальные и национально-исторические заслуги убитых, то твердую позицию Еврейской общины и Полянского можно понять. Неясно только тогда, причем здесь памятник жертвам геноцида.Делая еще один смысловой кульбит, Полянский неожиданно заявляет: „Нынешние „демократы“, нацисты от культуры, видимо из этических соображений подменили слово „нация“ на волшебное слово „культура“. Итак, для Полянского „нацисты“ сегодня те, кто не придает значения национальному происхождению, а „антинацисты“ - те, для кого понятия „нация“ и „раса“ играют ключевую роль в отношениях между людьми. Ценностям европейской демократии утверждения Полянского соответствуют с точностью наоборот.Во всей статье нет ни одной цитаты, никаких ссылок, никаких имен возможных опонентов. Мифическую цивилизацию мещан-релятивистов Полянский использует как „образ врага“ для защиты идей, которые сегодня выглядят вполне по фашистски.Культурно-исторический раздел журнала представлен интервью, которое директор Эрмитажа Михаил Пиотровский дал главному редактору журнала „Всемирное слово“ Александру Нинову. Интервью озаглавлено „Шедевры секретного хранения“ и посвящено проблеме „трофейного искусства“. Для „Зеркала загадок“ эта тема совсем не случайна. Осенью 1996 года Игорь Полянский опубликовал в „Новой Берлинской Газете“ статью о „перемещенных ценностях“. Полянский считает, что награбленные после войны произведения искусства отдавать обратно Германии ни в коем случае нельзя и приводит множество странных доводов. Грабеж был вполне законен, так как союзники смотрели на это сквозь пальцы. Гаагскую конвенцию о запрете использовать культурные ценности в качестве репараций не следует принимать всерьез, так как Сталин подписал ее вынужденно и только в 1942 году, в самый тяжелый момент. Брали советские мародеры якобы только то, что в Третьем Рейхе за искусство не считалось. Германии нечего отдать России взамен. На хранение награбленного были затрачены огромные усилия музейных работников и реставраторов и т.д. Интервью Пиотровского продолжает эту тему и оставляет очень тяжелое впечатление. Отвечая на вопросы патриотически настроенного журналиста, директор Эрмитажа крутится как уж на сковородке. Крупный ученый и интеллигентный человек он не может попросту, как Полянский, заявить - не отдадим, потому что жалко. Как государственный чиновник он не может также дистанцироваться от решений правительства и сказать - грабить нехорошо, а международные законы по охране культурных ценностей надо соблюдать (хотя и обязан это сделать как дироктор одного из крупнейших мировых музеев). Поэтому он старается ни на один вопрос не ответить прямо. Не всегда это получается, приходится произносить вещи малодостйные. Особенно стыдно читать то место в интервью, где Пиотровский с журналистом пытаются определить стоимость хранения награбленных вещей в Эрмитаже, чтобы когда-нибудь предъявить ее к оплате. Естественно, что в огромном интервью ни разу не задевается вопрос о том, во сколько можно оценить ущерб, понесенный изъятием из культурного и научного обращения на 50 лет хотя бы одной картины Ван-Гога, не говоря уже о золоте Шлимана. Во вступлении к интервью Нинов пишет, что изначальная проблема перемещенных художественных ценностей создана не КГБ, а гитлеровским рейхом, вторгнувшимся в европейские страны и начавшим их грабить. Это традиционная советская ложь, которую придумал еще Сталин. Давно известно, что агрессию против Европы и всего мира Гитлер и Сталин начали одновременно и согласованно. Преступления против человечества и культуры нацисты и коммунисты совершали спонтанно, независимо друг от друга и следуя своей собственной природе. Не так уж важно, кто начал первым. Тем более, что, скорее всего коммунисты. На территории советской империи они в мирное время уничтожили больше памятников культуры, чем это удалось нацистам за четыре года войны. Двадцать четыре тысячи польских интеллигентов были расстреляны в Катыни летом 1940 года с единственной целью - нанести ущерб польской культуре. Интересно, какое возмещение могли бы потребовать за это поляки? Эрмитажа не хватит. Публикация в „Зекркале Загадок“, так же как более рання статья Полянского выражают взгляды крайне-правой национал-патриотической части Российской Думы и российского общества. То, что такие статьи появляются в эмигрантской прессе - странный и неприятный симптом.Исторический раздел представлен статьей Фридриха Горенштейна „Михель, где брат твой Каин?“. Это статья о ненависти к немцам. Ко всем немцам - настоящим прошлым и будущим. Горенштейн считает, что преступления нацистов вытекают из немецкого национального характера, что ФРГ - рай для нацистов, что сталинизм гораздо более излечимая болезнь, чем гитлеризм, что тема мародерства и преступлений Красной Армии в оккупированной Восточной Пруссии используется прессой, чтобы обелить нацистский геноцид, Он полагает, что после войны не тысячи, а десятки тысяч немцев следовало повесить и что только для того, чтобы избавить соплеменников от наказания в Германии отменили смертную казнь. Для борьбы с крайне-правыми молодежными группировками он предлагает применять насилие - „открытое, прямое, без без политиканской болтовни“. Горенштей призывает приговаривать их участников к долгим срокам заключения, но не в тюрьме, а в специально созданных трудовых лагерях.Логика статьи настолько безумна и нецивилизована, что дискутировать с ней бессмысленно.Фридрих Горенштейн - писатель хорошо известный в России и в Германии, где странным образом пользуется репутацией гуманиста. Он постоянный и любимый автор „Зеркала Загадок“. В третьем номере „Зеркала загадок“ (1996 г) была опубликована статья Горенштейна „Гетто-большевизм и загадка смерти Ицхака Рабина“. Тема статьи - ненависть к арабам, мирному процессу на Ближнем Востоке и Ицхаку Рабину как автору мирного процесса. Так же как и всех немцев, Горентейн ненавидит всех арабов и не скупится на оскорбления: „араб-пацифист звучит так же дико, как еврей-дворник,... это для араба так же неприлично, как ходить нагишом“ Вот что Горенштейн пишет о передаче арабам города Вифлеема: „...они захватили эти земли в темные времена раннего средневековья и с тех пор жарят там свои шашлыки. Пусть жарят. Но почему в эти их пропахшие шашлыками и обагренные еврейской кровью руки нужно передавать древние еврейские святыни, чтобы они продавали их туристам за доллары, марки и прочую валюту?“.В январе 1997 года „Зеркало загадок“ выпустил отдельной брошюрой в качестве литературного приложения к журналу эссе Горенштейна тоже пропитанное ненавистью и расизмом. Горенштейн считает себя настоящим евреем по причине чистокровности и ненавидит всех, кто культурную идентификацию предпочитает расовой. Он считает, что национальность обусловлена гентически (ее получают в роддоме) и еврей по происхождению не имеет права считать себя русским или немцев, а также становится христианином. Таких „евреев-ренегатов, извращенцев-выкрестов“ он ненавидит и всех считает заведомыми антисемитами. Особенно много евреев-ренегатов почему-то оказалось среди критиков, когда-либо написавших что-либо не очень хорошее о Горенштейне. Политические взгляды Горенштейна так же неожиданны, как национальные. Он, например, считает, что поражение России в Афганистане и Чечне доказывает то, что она как демократическое государство не в состоянии защищать свои права. То есть, настоящая демократия давно бы оккупировала Чечню. Публицистика Горенштейна - это смесь политического тоталитаризма, расизма и ксенофобии. Похоже, взгляды Горенштейна совпадают с позицией „Зеркала загадок“.Журнал демонстрирует редкий набор крайне-правых, экстремистских взглядов на религию, историю, политику, культуру и социологию. В этом смысле он резко выделяется на фоне аполитично-националистической русской эмигрантской прессы в Германии. Общий культурный ландшафт становится от этого, конечно, разнообразнее, но еще менее привлекательным.

dmitrij-sergeev.livejournal.com

Журнальный зал: Новый Мир, 1998 №2 - Е. Тихомирова

I. “СТУДИЯ”. Независимый русско-немецкий литературный журнал. Берлин, № 1 — 3.

“Студия” начала выходить с 1995 года и существует уже в трех выпусках. Редакторы журнала — Александр Лайко (поэт лианозовского круга, живущий сейчас в Берлине) и Андреас Мазурков (в России он работал в газете “Московский комсомолец”).

Первый номер привлекает воспоминаниями Л. Усача об Ахматовой и Зощенко, И. Кузнецова — о Д. Самойлове (и его окружении). Интересен раздел “Лианозовские страницы”, с предисловием Г. Сапгира, со стихами тех, кто имел отношение к этому “товариществу близких по духу” (Г. Сапгир), — Е. Кропивницкого, Я. Сатуновского, И. Холина, И. Гринберга, А. Лайко. Но в целом номер составлялся из “местных”, берлинских, материалов: жизненный опыт большой части “студийцев” оказался военным, поэтому примерно треть номера была отдана стихам, рассказам, воспоминаниям о войне 1941 — 1945 годов; впрочем, военная тема отвечала и замыслу издавать журнал-мост, равно интересный и немцам, и русским.

В следующем номере журнал повернулся к настоящему времени. На его страницах появились произведения А. Слаповского, Д. Рубиной, Г. Сапгира (кстати, публикацией “уличного романса” Слаповского “Братья” берлинские редакторы опередили русских коллег).

Характерная особенность “независимого русско-немецкого литературного журнала” — его двуязычие: часть материалов печатается на немецком, часть на русском языке. В таком виде помещаются художественные тексты, аналитические статьи (о ситуации в России, итогах германского воссоединения), путевые дневники, рецензии и разборы (например, отрывки из книги Карабчиевского о Маяковском), мемуары... Некоторые авторы журнала пишут на двух языках: социолог Андреас Вебер, поэт Ольга Денисова, поэт Виктор Шнитке (брат композитора Альфреда Шнитке) — его замечательные стихи опубликованы в № 3. Так или иначе, тексты в журнале существуют на том языке, на каком им “суждено” было родиться.

Ясно, что и русскому, и немецкому читателю могут быть любопытны (а кому-то жизненно важны) воспоминания Натальи Вогау-Соколовой об отце — писателе Борисе Пильняке, рецензия на библиографию Герольда Белгерса “Русские немцы — писатели” (вышла в Алма-Ате в 1996 году) или “правдивая история” “Филипп фон Цезен” Виктора Панова (который десять лет был узником ГУЛАГа, отбывал ссылку в Павлодаре и знает не понаслышке о судьбах русских немцев).

В “Студии” много переводов художественной литературы: на немецком — хрестоматийные произведения классических русских поэтов, от Пушкина до Блока; по-русски — авангардные стихи (с “русской” же тематикой) немецкого поэта Томаса Клинга или стихотворения Рильке — двенадцать лет (!) пытается как можно точнее передать его поэзию по-русски Владимир Авербух, москвич, ныне профессор Силезского университета.

Пожалуй, в “Студии” ощутимо, что по текстам прошлась редакторская “рука мастера”. Читательский интерес поддерживается умелой компоновкой произведений и живет в некоем ровном ритме от первой вещи до последней. Наверное, поэтому трудно выделить “наиболее удавшиеся” публикации: в прозе, может быть, рассказы москвички Марины Вишневецкой и берлинца Кристофа Хайна?

К “словесности” добавлен “вернисаж”: № 1 представляет работы Вл. Ковенацкого, № 2 — Александра Харитонова, в № 3 впервые появились в печати рисунки поэта Виктора Сосноры.

В будущем А. Лайко предстоит редактировать журнал одному; А. Мазурков стал издавать “Новую Студию”, которая продолжает линию “Студии” в том, что является не эмигрантским, а просто двуязычным журналом, выходящим в Берлине, но предоставляющим страницы талантливым авторам вне зависимости от места проживания. В каком издании будут сохранены и развиты традиции старой “Студии” и насколько плодотворно окажется разделение, судить читателю.

 

II. “ЗЕРКАЛО ЗАГАДОК”. Культурно-политический журнал на русском языке. Берлин, 1995 — 1997, № 1 — 4.

Первый номер этого журнала вышел в Берлине в сентябре 1995 года. “└Зеркало загадок” — так назвал одну из своих самых загадочных новелл выдающийся писатель и поэт двадцатого века”, — разъясняет в редакционном предисловии Игорь Полянский, впрочем, отказываясь сообщить, кто этот поэт: “Пусть этот вопрос станет первой нашей загадкой”.

Первый выпуск, пожалуй, напоминал большую газету. Формат вроде журнальный, однако шрифт — мелкий, трудночитаемый. Статьи по величине, как правило, превышали размеры газетных публикаций, но вот по оперативности, острой злободневности к ним приближались: журнал сообщал подробности биографии “кёльнского террориста” — израильтянина из Кривого Рога, рассказывал о новостях спорта... Был заполнен сенсационными фактами, разоблачительными догадками и намеками (уже названия заметок характерны: “Что находится в трюмах затонувшего теплохода └Эстония”?” или “Немецкий принц — законный король Англии?”). И так далее.

Что ж, молодое, никому не известное издание, наверное, имеет право на самые радикальные средства завоевания читателя — особенно если при этом обнаруживает гибкость и способность измениться. Как намекалось в редакционной заметке, оформление материалов, в том числе величина шрифта, находилось в прямой зависимости от успеха у читателя: понравится содержание, будут деньги — выпуски станут толще, и появляться будут чаще, и за шрифтом дело не станет. В контексте такого обещания облик текстов второй “тетради” — удобочитаемый, даже комфортный для глаза — мог быть воспринят уже как симптоматичный: новый вид журнала говорил о наступивших переменах. Издание действительно становилось тем, что обещает подзаголовок (журнал “культурно-политический”, “первый за послевоенное время”, как рекомендует себя “Зеркало загадок” уже на первой странице первого выпуска). “Газетное” постепенно замещается текстами, более подобающими журналу.

“Зеркало загадок” находит и авторов, и проблематику не столько в России, сколько в эмиграции. Обсуждение того, что волнует русского человека, волей судьбы оказавшегося в Германии, — сильная сторона журнала: юридические разъяснения немецких законов, беседа с уполномоченной Сената по делам иностранцев, насыщенная фактами статья И. Полянского об иммиграции в Германии с 1946 по 1996 год; дискуссия о судьбах еврейской эмиграции в Америке, статья Ф. Горенштейна “Гетто-большевизм и загадка смерти Ицхака Рабина”...

Материалов, имеющих отношение к литературе, казалось бы, не так много. И тем не менее... Журнал старается вербовать участников с громкими именами: для двух номеров “Зеркала загадок” предоставила свои “университетские” рассказы доктор филологических наук Наталья Толстая (внучка знаменитого писателя, дочь профессора-физика Никиты Толстого и сестра Татьяны Толстой). Для журнала пишет Е. Эткинд (большая, разделенная на два выпуска статья “Русская литература и свобода”). Постоянным автором журнала становится Ф. Горенштейн; последний номер “Зеркала загадок” целиком отдан мемуарам писателя.

Занимательны рубрики “Прогулки по Берлину” и “Литература, искусство”, тема которых — берлинские (немецкие) впечатления писателей, следы пребывания какой-либо литературной знаменитости в Берлине (Германии). Собственно, это литературное краеведение, хотя и необычное: кажется, впервые оно осваивает германские территории. Берлинский “Дом искусств”, Тютчев, Достоевский, Набоков, впрочем, кроме русских авторов еще и Гейне, Гофман... Первопроходческие планы новых маршрутов краеведения принадлежат литературному редактору “Зеркала загадок” Мине Полянской (в России она работала в литературной секции ленинградской экскурсоводческой группы), она не только инициатор, но и автор большинства статей о немецкой литературной “топографии”.

“Зеркало загадок” не ограничивается обстоятельными исследованиями — журнал делает и практические шаги. Скажем, после отчета о мюнхенских поисках дома (домов), где жил Тютчев, редакция публикует обращение к обер-бургомистру города с просьбой установить памятную доску с именем великого русского поэта на сохранившемся здании бывшей Российской миссии — и такой, практический, результат “словесности” не может не вызвать уважения.

 

III. Г. ЛИЧ-АНСПАХ. Мои встречи с русскими. СПб., СП “Дельфа Р. А.”, 1996.

Судьба щедро предоставила автору этой книги — славистке, переводчице и педагогу Габриэле Лич-Анспах — возможности “встреч с русскими”: в войну и после нее она жила в предместье Потсдама и могла наблюдать победителей, да и общаться с ними; в 1962 — 1975 годах работала преподавателем в университете Торонто — так родилась главка о русских в Канаде; в 1970-м смогла впервые приехать в Советский Союз на курс русского языка, позднее приезжала еще — как гостья голландского посла (что открыло новые возможности знакомства со страной и ее людьми), просто как туристка — последний раз побывала в России уже в перестроечное время. У книги широкий хронологический и географический обзор. Да и люди, с которыми довелось познакомиться Габриэле Лич-Анспах, принадлежат к самым разным общественным слоям и группам: это эмигранты-интеллигенты и крестьянские девушки, вывезенные немцами для работ в Германии; простые солдаты — и офицеры; деятели русской культуры, имена которых широко известны, и их близкие: семейство Пастернак и Лидия Чуковская, Белла Ахмадулина, вдова Павла Корина, Анатолий Ким, Юрий Трифонов... Можно добавить к этому перечню и другие имена — воображаемых собеседников. Было время, Лич-Анспах делала для радиокомпании “Sender Freies Berlin” радиопередачи о русских писателях; один из них завладел вниманием — занялась переводами его произведений (вышло два тома!), написала монографию; в итоге о Евгении Замятине мемуаристка размышляла так долго, что он, кажется, тоже может числиться в кругу ее давних знакомых.

Откуда у автора такой живой интерес к России? Члены семьи Лич-Анспах (родословная которой прослеживается с XVII века) имели русских деловых партнеров; образ России создавался по рассказам эмигрантов, чаще всего ее идеализировавших; однако главными, пожалуй, были культурные импульсы: произведения Тургенева и Льва Толстого, а еще — скульптура Эрнста Барлаха (“славянское” изображение человека), творчество Рильке, который был всерьез увлечен русской ученой-психоаналитиком Лу Андреас Саломе, был в России и писал о ней.

Каким видится будущее русской жизни? Перестроечные наблюдения автора книги противоречивы, однако на общем фоне сумятицы и растерянности определенно обнадеживающими представляются идеологические сдвиги, свобода творчества и общения с миром: словари и разговорники на уличных прилавках, множество художественных галерей.

Общий взгляд на “русскую душу”? Пожалуй, ничего нового Лич-Анспах здесь не говорит, выводы кажутся даже стереотипными: склонность к анархии, крайним экстатическим проявлениям; вместе с тем — душевная теплота, способность сопереживать, непосредственность; особенно настаивает автор мемуаров на том, что русским присущи покорность судьбе, фатализм, а также особое отношение ко времени, неумение и нежелание планировать — странная для немца (и даже раздражающая) потребность ежеминутно сохранять свободу выбора занятия. Такие суждения мы много раз слышали; но, когда их в очередной раз повторяет автор жадный к жизни, наблюдательный, всерьез заинтересованный предметом, поневоле задумываешься о том, что “миф” о русском характере заключает и какие-то истины.

Книга содержит множество бытовых — общеинтересных — впечатлений и сюжетов, но самое ценное в ней связано, пожалуй, с научно-педагогической деятельностью автора. Филологу, безусловно, будут любопытны замечания ее о школе Фасмера. Заинтересуют и размышления о путях преподавания иностранного языка (спор с бихевиористскими концепциями и т. д.), поддержанные солидным опытом — многолетними занятиями методикой преподавания языков.

Впрочем, специальными вопросами книга насыщена в меру — профессия Лич-Анспах сказалась не столько в выборе тем, сколько в самом стиле письма. Склад ума настоящего ученого чувствуется, например, в удивительной любознательности, не столь уж частой для иностранцев, посещающих Россию. Во время своих поездок мемуаристка не ограничивалась обычным туристским набором “достопримечательностей”, но и сама составляла планы “экскурсий”, без провожающих разыскивала, скажем, Андроников монастырь и Крутицкое подворье или могилу Чаадаева на кладбище Донского монастыря. Привычная для ученого объективность сказалась в особой взвешенности, корректности суждений: кажется, в книге нет ничего, что задело бы национальную гордость (или чье-либо личное достоинство).

Перед читателем нечастый случай мемуаров без позы и тенденции — то есть таких, которым можно верить...

Е. ТИХОМИРОВА.

magazines.russ.ru

Журнальный зал: Новый Мир, 1998 №2 - Е. Тихомирова

I. “СТУДИЯ”. Независимый русско-немецкий литературный журнал. Берлин, № 1 — 3.

“Студия” начала выходить с 1995 года и существует уже в трех выпусках. Редакторы журнала — Александр Лайко (поэт лианозовского круга, живущий сейчас в Берлине) и Андреас Мазурков (в России он работал в газете “Московский комсомолец”).

Первый номер привлекает воспоминаниями Л. Усача об Ахматовой и Зощенко, И. Кузнецова — о Д. Самойлове (и его окружении). Интересен раздел “Лианозовские страницы”, с предисловием Г. Сапгира, со стихами тех, кто имел отношение к этому “товариществу близких по духу” (Г. Сапгир), — Е. Кропивницкого, Я. Сатуновского, И. Холина, И. Гринберга, А. Лайко. Но в целом номер составлялся из “местных”, берлинских, материалов: жизненный опыт большой части “студийцев” оказался военным, поэтому примерно треть номера была отдана стихам, рассказам, воспоминаниям о войне 1941 — 1945 годов; впрочем, военная тема отвечала и замыслу издавать журнал-мост, равно интересный и немцам, и русским.

В следующем номере журнал повернулся к настоящему времени. На его страницах появились произведения А. Слаповского, Д. Рубиной, Г. Сапгира (кстати, публикацией “уличного романса” Слаповского “Братья” берлинские редакторы опередили русских коллег).

Характерная особенность “независимого русско-немецкого литературного журнала” — его двуязычие: часть материалов печатается на немецком, часть на русском языке. В таком виде помещаются художественные тексты, аналитические статьи (о ситуации в России, итогах германского воссоединения), путевые дневники, рецензии и разборы (например, отрывки из книги Карабчиевского о Маяковском), мемуары... Некоторые авторы журнала пишут на двух языках: социолог Андреас Вебер, поэт Ольга Денисова, поэт Виктор Шнитке (брат композитора Альфреда Шнитке) — его замечательные стихи опубликованы в № 3. Так или иначе, тексты в журнале существуют на том языке, на каком им “суждено” было родиться.

Ясно, что и русскому, и немецкому читателю могут быть любопытны (а кому-то жизненно важны) воспоминания Натальи Вогау-Соколовой об отце — писателе Борисе Пильняке, рецензия на библиографию Герольда Белгерса “Русские немцы — писатели” (вышла в Алма-Ате в 1996 году) или “правдивая история” “Филипп фон Цезен” Виктора Панова (который десять лет был узником ГУЛАГа, отбывал ссылку в Павлодаре и знает не понаслышке о судьбах русских немцев).

В “Студии” много переводов художественной литературы: на немецком — хрестоматийные произведения классических русских поэтов, от Пушкина до Блока; по-русски — авангардные стихи (с “русской” же тематикой) немецкого поэта Томаса Клинга или стихотворения Рильке — двенадцать лет (!) пытается как можно точнее передать его поэзию по-русски Владимир Авербух, москвич, ныне профессор Силезского университета.

Пожалуй, в “Студии” ощутимо, что по текстам прошлась редакторская “рука мастера”. Читательский интерес поддерживается умелой компоновкой произведений и живет в некоем ровном ритме от первой вещи до последней. Наверное, поэтому трудно выделить “наиболее удавшиеся” публикации: в прозе, может быть, рассказы москвички Марины Вишневецкой и берлинца Кристофа Хайна?

К “словесности” добавлен “вернисаж”: № 1 представляет работы Вл. Ковенацкого, № 2 — Александра Харитонова, в № 3 впервые появились в печати рисунки поэта Виктора Сосноры.

В будущем А. Лайко предстоит редактировать журнал одному; А. Мазурков стал издавать “Новую Студию”, которая продолжает линию “Студии” в том, что является не эмигрантским, а просто двуязычным журналом, выходящим в Берлине, но предоставляющим страницы талантливым авторам вне зависимости от места проживания. В каком издании будут сохранены и развиты традиции старой “Студии” и насколько плодотворно окажется разделение, судить читателю.

 

II. “ЗЕРКАЛО ЗАГАДОК”. Культурно-политический журнал на русском языке. Берлин, 1995 — 1997, № 1 — 4.

Первый номер этого журнала вышел в Берлине в сентябре 1995 года. “└Зеркало загадок” — так назвал одну из своих самых загадочных новелл выдающийся писатель и поэт двадцатого века”, — разъясняет в редакционном предисловии Игорь Полянский, впрочем, отказываясь сообщить, кто этот поэт: “Пусть этот вопрос станет первой нашей загадкой”.

Первый выпуск, пожалуй, напоминал большую газету. Формат вроде журнальный, однако шрифт — мелкий, трудночитаемый. Статьи по величине, как правило, превышали размеры газетных публикаций, но вот по оперативности, острой злободневности к ним приближались: журнал сообщал подробности биографии “кёльнского террориста” — израильтянина из Кривого Рога, рассказывал о новостях спорта... Был заполнен сенсационными фактами, разоблачительными догадками и намеками (уже названия заметок характерны: “Что находится в трюмах затонувшего теплохода └Эстония”?” или “Немецкий принц — законный король Англии?”). И так далее.

Что ж, молодое, никому не известное издание, наверное, имеет право на самые радикальные средства завоевания читателя — особенно если при этом обнаруживает гибкость и способность измениться. Как намекалось в редакционной заметке, оформление материалов, в том числе величина шрифта, находилось в прямой зависимости от успеха у читателя: понравится содержание, будут деньги — выпуски станут толще, и появляться будут чаще, и за шрифтом дело не станет. В контексте такого обещания облик текстов второй “тетради” — удобочитаемый, даже комфортный для глаза — мог быть воспринят уже как симптоматичный: новый вид журнала говорил о наступивших переменах. Издание действительно становилось тем, что обещает подзаголовок (журнал “культурно-политический”, “первый за послевоенное время”, как рекомендует себя “Зеркало загадок” уже на первой странице первого выпуска). “Газетное” постепенно замещается текстами, более подобающими журналу.

“Зеркало загадок” находит и авторов, и проблематику не столько в России, сколько в эмиграции. Обсуждение того, что волнует русского человека, волей судьбы оказавшегося в Германии, — сильная сторона журнала: юридические разъяснения немецких законов, беседа с уполномоченной Сената по делам иностранцев, насыщенная фактами статья И. Полянского об иммиграции в Германии с 1946 по 1996 год; дискуссия о судьбах еврейской эмиграции в Америке, статья Ф. Горенштейна “Гетто-большевизм и загадка смерти Ицхака Рабина”...

Материалов, имеющих отношение к литературе, казалось бы, не так много. И тем не менее... Журнал старается вербовать участников с громкими именами: для двух номеров “Зеркала загадок” предоставила свои “университетские” рассказы доктор филологических наук Наталья Толстая (внучка знаменитого писателя, дочь профессора-физика Никиты Толстого и сестра Татьяны Толстой). Для журнала пишет Е. Эткинд (большая, разделенная на два выпуска статья “Русская литература и свобода”). Постоянным автором журнала становится Ф. Горенштейн; последний номер “Зеркала загадок” целиком отдан мемуарам писателя.

Занимательны рубрики “Прогулки по Берлину” и “Литература, искусство”, тема которых — берлинские (немецкие) впечатления писателей, следы пребывания какой-либо литературной знаменитости в Берлине (Германии). Собственно, это литературное краеведение, хотя и необычное: кажется, впервые оно осваивает германские территории. Берлинский “Дом искусств”, Тютчев, Достоевский, Набоков, впрочем, кроме русских авторов еще и Гейне, Гофман... Первопроходческие планы новых маршрутов краеведения принадлежат литературному редактору “Зеркала загадок” Мине Полянской (в России она работала в литературной секции ленинградской экскурсоводческой группы), она не только инициатор, но и автор большинства статей о немецкой литературной “топографии”.

“Зеркало загадок” не ограничивается обстоятельными исследованиями — журнал делает и практические шаги. Скажем, после отчета о мюнхенских поисках дома (домов), где жил Тютчев, редакция публикует обращение к обер-бургомистру города с просьбой установить памятную доску с именем великого русского поэта на сохранившемся здании бывшей Российской миссии — и такой, практический, результат “словесности” не может не вызвать уважения.

 

III. Г. ЛИЧ-АНСПАХ. Мои встречи с русскими. СПб., СП “Дельфа Р. А.”, 1996.

Судьба щедро предоставила автору этой книги — славистке, переводчице и педагогу Габриэле Лич-Анспах — возможности “встреч с русскими”: в войну и после нее она жила в предместье Потсдама и могла наблюдать победителей, да и общаться с ними; в 1962 — 1975 годах работала преподавателем в университете Торонто — так родилась главка о русских в Канаде; в 1970-м смогла впервые приехать в Советский Союз на курс русского языка, позднее приезжала еще — как гостья голландского посла (что открыло новые возможности знакомства со страной и ее людьми), просто как туристка — последний раз побывала в России уже в перестроечное время. У книги широкий хронологический и географический обзор. Да и люди, с которыми довелось познакомиться Габриэле Лич-Анспах, принадлежат к самым разным общественным слоям и группам: это эмигранты-интеллигенты и крестьянские девушки, вывезенные немцами для работ в Германии; простые солдаты — и офицеры; деятели русской культуры, имена которых широко известны, и их близкие: семейство Пастернак и Лидия Чуковская, Белла Ахмадулина, вдова Павла Корина, Анатолий Ким, Юрий Трифонов... Можно добавить к этому перечню и другие имена — воображаемых собеседников. Было время, Лич-Анспах делала для радиокомпании “Sender Freies Berlin” радиопередачи о русских писателях; один из них завладел вниманием — занялась переводами его произведений (вышло два тома!), написала монографию; в итоге о Евгении Замятине мемуаристка размышляла так долго, что он, кажется, тоже может числиться в кругу ее давних знакомых.

Откуда у автора такой живой интерес к России? Члены семьи Лич-Анспах (родословная которой прослеживается с XVII века) имели русских деловых партнеров; образ России создавался по рассказам эмигрантов, чаще всего ее идеализировавших; однако главными, пожалуй, были культурные импульсы: произведения Тургенева и Льва Толстого, а еще — скульптура Эрнста Барлаха (“славянское” изображение человека), творчество Рильке, который был всерьез увлечен русской ученой-психоаналитиком Лу Андреас Саломе, был в России и писал о ней.

Каким видится будущее русской жизни? Перестроечные наблюдения автора книги противоречивы, однако на общем фоне сумятицы и растерянности определенно обнадеживающими представляются идеологические сдвиги, свобода творчества и общения с миром: словари и разговорники на уличных прилавках, множество художественных галерей.

Общий взгляд на “русскую душу”? Пожалуй, ничего нового Лич-Анспах здесь не говорит, выводы кажутся даже стереотипными: склонность к анархии, крайним экстатическим проявлениям; вместе с тем — душевная теплота, способность сопереживать, непосредственность; особенно настаивает автор мемуаров на том, что русским присущи покорность судьбе, фатализм, а также особое отношение ко времени, неумение и нежелание планировать — странная для немца (и даже раздражающая) потребность ежеминутно сохранять свободу выбора занятия. Такие суждения мы много раз слышали; но, когда их в очередной раз повторяет автор жадный к жизни, наблюдательный, всерьез заинтересованный предметом, поневоле задумываешься о том, что “миф” о русском характере заключает и какие-то истины.

Книга содержит множество бытовых — общеинтересных — впечатлений и сюжетов, но самое ценное в ней связано, пожалуй, с научно-педагогической деятельностью автора. Филологу, безусловно, будут любопытны замечания ее о школе Фасмера. Заинтересуют и размышления о путях преподавания иностранного языка (спор с бихевиористскими концепциями и т. д.), поддержанные солидным опытом — многолетними занятиями методикой преподавания языков.

Впрочем, специальными вопросами книга насыщена в меру — профессия Лич-Анспах сказалась не столько в выборе тем, сколько в самом стиле письма. Склад ума настоящего ученого чувствуется, например, в удивительной любознательности, не столь уж частой для иностранцев, посещающих Россию. Во время своих поездок мемуаристка не ограничивалась обычным туристским набором “достопримечательностей”, но и сама составляла планы “экскурсий”, без провожающих разыскивала, скажем, Андроников монастырь и Крутицкое подворье или могилу Чаадаева на кладбище Донского монастыря. Привычная для ученого объективность сказалась в особой взвешенности, корректности суждений: кажется, в книге нет ничего, что задело бы национальную гордость (или чье-либо личное достоинство).

Перед читателем нечастый случай мемуаров без позы и тенденции — то есть таких, которым можно верить...

Е. ТИХОМИРОВА.

magazines.russ.ru

    Мина Полянская — литературный… - КОВЧЕГ

    Мина Полянская — литературный редактор берлинского культурно-политического журнала «Зеркало Загадок». Один из авторов книги «Одним дыханьем с Ленинградом...» (Лениздат, 1989) о литературном Петербурге-Ленинграде двадцатого века, автор книг Классическое вино (Санкт-Петербург, «АрСИС», 1994), Музы города (Берлин, SupportEdition 2000), «Брак мой тайный...» Марина Цветаева в Берлине (Издательский центр, Геликон, Москва 2001) и «Я — писатель незаконный...» Записки и размышления о судьбе и творчестве Фридриха Горенштейна. В 2006 году в издательстве "Янус" вышла книга Мины Полянской "Плацкарты и контрамарки. Записки о Фридрихе Горенштейне" (второе, дополненное, издание книги "Я — писатель незаконный"). Публикуется в русской и немецкоязычной периодике. Является также одним из авторов сборника Берлинского сената «Русский Берлин» (Das russische Berlin. Die Auslanderbeauftragte des Senats. Berlin 2002). Член международного ПЕН-клуба.

Мина Полянская. Книга "Я — писатель незаконный... Записки и размышления о судьбе и творчестве Фридриха Горенштейна" — сентябрь 2004Аркадий Мощинский. Очерк "О книге Мины Полянской "Я — писатель незаконный..."" в журнале "Слово/Word" 2005 № 45

Часть I. Страницы жизни (137 kb)

Часть II. Восемьдесят тысяч верст вокруг Горенштейна (120 kb)

Приложение

От автора

    Аннотация издательства:

    В самом названии книги «Я — писатель незаконный...» присутствует атмосфера конфликта. Книга Мины Полянской рассказывает о конфликте одного из крупнейших писателей двадцатого века Фридриха Горенштейна с московской литературной и кинематографической средой 60-х годов и последующих десятилетий — вплоть до последних дней жизни (писатель умер 2-го марта 2002 года). Кроме того, она является попыткой через его трагическую судьбу рассказать о перепитиях развития русской-советской послесталинской литературы в России и эмиграции. В Первой части — «Страницы жизни» — дана по возможности биография писателя с неизвестными фактами, письмами или же отрывками из писем, которые публикуются впервые. Во второй части книги «Восемьдесят тысяч верст вокруг Горенштейна» присутствуют настоящие «страсти по творчеству» этого неординарного автора и мыслителя.      Автор книги, близкий друг Горенштейна последних лет жизни — литературный редактор берлинского журнала «Зеркало Загадок». Один из авторов книги «Одним дыханьем с Ленинградом...» о литературном Петербурге-Ленинграде двадцатого века, автор книг «Классическое вино», «Музы города» о литературном Берлине, «Брак мой тайный...» (Марина Цветаева в Берлине), а также мистического романа «Провинившийся апостол». Член международного ПЕН-клуба».

• 1. «Там на шахте угольной паренька приметили...» 2. Нарисованные фотографии 3. На пороге больших ожиданий 4. Кремлевские звезды 5. Цена диссидентства 6. Москва – Оксфорд – Бердичев 7. Берлинские реалии 8. В Зеркале Загадок 9. «Внеочередной роман» 10. О Русском Букере и других почестях 11. «Луковица Горенштейна» 12. Город мечты и обмана
  13. Постоянное место жительства 14. Aemulatio 15. Смешная печаль 16. Внучатая племянница Хрущева 17. О литературных провокациях 18. «Место свалки – Бабий Яр» 19. Вокруг «Веревочной книги» 20. Отступление о литературных толках, спорах о Достоевском и моем сне. 21. Петушиный крик 22. Солярис Первый отклик на смерть писателя

    Фрагмент из книги «Я — писатель незаконный...»:

    Впоследствии, во времена горбачевской перестройки, «когда раскрылись архивы и заговорили свидетели», Горенштейн узнал, что запрещение пьесы оказалось делом рук Михаила Шатрова (Горенштейн лично читал его доносы), не взлюбившего его, Горенштейна, на памятной встрече с американским драматургом Артуром Миллером, приехавшим в Москву в 1964 году (пьеса Миллера «Случай в Виши» репетировалась «Современником»). Олег Ефремов пригласил на встречу Горенштейна, и молодой драматург — окрыленный приглашением на столь важное мероприятие в столь важный кабинет — явился задолго, чуть ли не за час до назначенного времени. Вдруг в кабинет вошел упитанный, невысокого роста человек с густой черной шевелюрой, в дорогом костюме и посмотрел на Фридриха «бдительным сторожевым» взглядом. Внешний вид Фридриха в рваных киевских ботинках как-то сразу не понравился ему, и человек в костюме велел ему немедленно уйти. Решив, что перед ним непроинформированный администратор, Горенштейн сказал:      — Если вы администратор, то по поводу моего приглашения обратитесь к главному режиссеру или к директору театра.      — Я не администратор, — сказал человек, — я драматург Шатров.      — Если вы драматург Шатров, то занимайтесь своим делом. Я — драматург Горенштейн.      Олег Ефремов лестно представил Горенштейна Артуру Миллеру и его жене-шведке, и они уделили ему много внимания. Он чувствовал себя таким счастливым, окруженным милейшими людьми, что не замечал бдительного ревнивого взгляда драматурга Шатрова. В заключение жена американского драматурга сфотографировала всех участников замечательно удавшегося вечера. Горенштейн долго потом не мог понять, почему его пьесы, которые, казалось бы, соответствовали духу времени, так упорно отвергаются театральной цензурой. Зато «пьесы Шатрова косяком шли на сцене, по которой вышагивали кремлевские курсанты, держа карабины с примкнутыми ножевыми штыками. Большевики с человеческими лицами актеров театра «Современник» вызывали бурные аплодисменты прогрессивной публики».

    2-го марта 2007 года исполнилось 5 лет со дня смерти Фридриха Горенштейна. В 2006 году в издательстве "Янус" вышла книга Мины Полянской "Плацкарты и контрамарки. Записки о Фридрихе Горенштейне" (второе, дополненное, издание книги "Я — писатель незаконный")

    Фрагмент из книги:      Так, например, интересно, что именно в своем фантасмагорическом романе "Псалом" Горенштейн использовал подлинные документы. В книге звучат настоящие голоса, настоящая боль. Голод на Украине, описанный в начале романа, "взят из самой жизни". Дело в том, что один приятель Горенштейна, работавший на радио, делал одно время передачу, в которой рассказывались реальные истории периода 1930 1940 годов. Передача называлась "Найти человека" и вела ее Агния Барто. После давно прошедшей войны люди вес еще продолжали искать друг друга. И вот эти люди писали письма на радио, рассказывая эпизоды, случаи из своей жизни, по которым можно было узнать или вспомнить друг друга. В редакцию приходили письма с такими душераздирающими историями, что, разумеется, "пропустить" в эфир этот всенародный "крик души", подлинный "соцреализм", было невозможно. Зато ненужные груды писем скапливались в одном из шкафов в редакции, а потом достались Горенштейну. Уже после издания этой моей книги о Горенштейне, я получила письмо от составителя (и владельца) известной электронной библиотеки Александра Белоусенко. Вот что он мне сообщил: "Моя мама потеряла всю семью в 1933 году в Воронежской области. Все умерли от голода, выжили только трое детей. Мама была средним ребенком. Детей разбросали по разным детдомам, и они потеряли друг друга. Позже старший брат нашел маму, а вот младшую сестренку они так и не нашли. Мама писала Барто об этих событиях и просила помочь. Но в ответе говорилось, что они занимаются только военным периодом". Я ответила Белоусенко: "С изумлением прочитала всё то, что Вы написали о своей маме. Она, ее братья и сестры — это ведь те самые скитающиеся дети, что и в романе Фридриха — голодные, бездомные, или приобретшие дом, но только детский. Каково было Вам читать "Псалом"! Что же касается писем на радио, то их писали многие неправильно , то есть наивно посчитавшие, что пропавших или уже умерших от голода в 30-х годах, тоже ищут. Эти "ненужные", политически неугодные письма тоже оказались в руках у Фридриха, и не исключено, что письмо Вашей мамы он прочитал, и — кто его знает? — может, именно оно и послужило источником вдохновения. Он ведь говорил именно о ненужных письмах — то есть и о "ненужном" для радио письме и Вашей мамы в том числе, но очень даже нужном ему".      Горенштейн любил работать с газетами, дневникам, письмами, и здесь, пожалуй, был не оригинален. Романтики с их предпочтением мелочсй и деталей любили документы, в особенности письма, дневники, устные рассказы и воспоминания. Шатобриан, например, обращался за помощью к жене, у которой была прекрасная память — она охотно восстанавливала нужные ему эпизоды из прошлой жизни, а Водсворт любил читать дневники своей сестры, благо она ему это разрешала.      Роман "Псалом" подвергся в 1990 годах резкой критике в российской печати. Горенштейна обвиняли в том, что он создал лживый образ России. Таков был рефрен критики. Что ж, зачастую документальная правда такова, что ей отказываются верить.

Фрагмент книги «Брак мой тайный...» Марина Цветаева в Берлине; Издательский центр Геликон, Москва 2001 (47 kb) — ноябрь 2005

Содержание:

Читая книгу Мины Полянской „Брак мой тайный..." Предисловие Фридриха Горенштейна

Часть I „Бессонные русские"

Часть II. „Флорентийские ночи

• I. Пражская площадь II. „Я повествую о своем сиротстве..." III. „Германия - моя любовь" IV. Сергей Эфрон V. „Бессонные русские" VI. Берлинские кафе VII. „Берлинский Белый" VIII. Алексей Толстой в Берлине IX. „Золотое сердце Эренбурга"
  I. „Поступь легкая моя..." II. Геликон III. „Поэзия собственных имен" IV. Любовь к Генриху Гейне V. „Флорентийские ночи" Гейне VI. „Ночные шепота" VII. Из „Флорентийских ночей" Цветаевой VIII. „Рассвет на рельсах" IX. „Оставь Берлин, где воздух густ и пылен..."

В 2008 году издательство "Алатейя" (Cанкт-Петербург) выпустило книгу Мины Полянской «Синдром Килиманджаро». Приобрести ее можно через интернет на сайте магазина "Озон"

    От автора:      В книгу, предлагаемую читателю, вошли два «готических» романа Мины Полянской — «Синдром Килиманджаро» и «Медальон Мэри Шелли», в которых автор пытается следовать традиции литературных мистификаций, зарожденных у камина холодным августовским вечером 1816 года (Байрон утверждал, что «страшные» литературные беседы случились в середине августа в присутствии Льюиса, автора жуткого романа «Монах») на вилле Диодатти у Женевского озера. Тогда из устных рассказов возникли «Франкенштейн» Мэри Шелли и новелла «Вампир», возможно, Байрона (авторство по сей день под сомнением), впоследствии вызвавшая к жизни литературную мистификацию — «Гузлов» Мериме, а затем и «Песни западных славян» Пушкина и многие другие загадочные романы и новеллы. Одним словом, возникла животрепетная, эпохальная «вампирная» тема с роскошной литературной генеалогией. В обоих романах герои встречаются с образами «иной природы». В «Синдроме Килиманджаро» драматическое действие разворачивается в провинциальном африканском городке на берегу Индийского океана на фоне горы Килиманджаро. Там обосновалось тайное общество «Пленный ангел».      Героиня романа «Медальон Мэри Шелли», молодая преподавательница Оксфорда, писательница Мэри Барклай оказывается в усадьбе, из которой невозможно выбраться. Она становится свидетельницей «шабаша» у костра, возглавляемого Князем тьмы. Ее жизни (также, как и жизни героини «Синдрома Килиманджаро» Элизабет) угрожает Вампир Байрона. Автор утверждает, что изложенные ею события не менее правдивы, чем события, изложенные Мэри Шелли в «Франкенштейне», заверявшей: «Все, что я рассказываю, так же истинно, как солнце на небесах.

Страничка создана 3 ноября 2005.Последнее обновление 5 апреля 2008.

mipoliansk.livejournal.com

Книга Зеркало загадок читать онлайн Юстейн Гордер

Юстейн Гордер. Зеркало загадок

 

Радость — это бабочка,

Порхающая низко над землёй,

А горе — птица

С большими, сильными, чёрными крыльями.

Они несут тебя высоко над жизнью,

Протекающей внизу, в солнечном свете и зелени.

Птица-горе летит высоко,

Туда, где ангелы боли охраняют

Лагерь смерти.

Они оставили дверь в коридор открытой. С нижнего этажа до Сесилии доносились рождественские запахи. Она пыталась отличить один от другого.

Вот так наверняка пахнет кислая капуста. А это, должно быть, ароматизированные свечи, которые папа поставил на камин, перед тем как уйти в церковь. И ещё этот запах ёлки, аромат свежей хвои — уж его-то ни с чем не спутаешь!

Сесилия ещё раз сделала глубокий вдох. Ей казалось, что она почувствовала, как пахнут подарки, лежащие под ёлкой, красная упаковочная бумага, позолоченная фольга, открытки и шёлковые ленточки. Но был и ещё один запах — неопределённый аромат чего-то таинственного и волшебного. Это был дух Рождества.

Принюхиваясь, Сесилия открывала окошечки в рождественском календаре, висевшем у неё над кроватью. Все двадцать четыре уже были открыты, самое большое она распечатала сегодня утром. Девочка взглянула на ангела, склонившегося над яслями, в которых лежал младенец Иисус. Позади яслей стояли Мария и Иосиф, но казалось, что они не замечали ангела.

Невероятно: ангел находился там, в хлеву, а Мария и Иосиф не могли его видеть!

Она оглядела комнату. Сесилия столько раз видела красную люстру на потолке, белые шторы с голубыми незабудками, книжную полку с разными книгами и куклами, кристаллами и поделочными камнями, что всё это стало частью её самой. На письменном столе перед окном рядом со старым изданием детской Библии лежали путеводитель по Криту и «Сказания о богах» Снорри. На стене, разделяющей её комнату и спальню родителей, висел греческий календарь с фотографиями красивых кошечек. На тот же крючок, что и календарь, Сесилия повесила старинное жемчужное ожерелье, подаренное бабушкой.

Сколько же раз она пересчитывала эти двадцать семь колечек на карнизе? Почему одна половина шторы висит на тринадцати колечках, а другая на четырнадцати? Как часто она пыталась пересчитать, сколько номеров журнала «Наука в картинках» лежит в толстой стопке под письменным столом? И каждый раз сбивалась со счёта. Ей не удалось пересчитать и количество незабудок на шторах — какие-нибудь цветки всегда прятались в складках.

Под кроватью лежал китайский дневник. Сесилия пошарила рукой… да, фломастер тоже был там.

Китайский дневник представлял собой обтянутую материей записную книжку, которую Сесилии подарил врач в больнице. Когда она подносила дневник к свету, чёрные, зелёные и красные шёлковые нити начинали переливаться.

У неё не получалось много писать в дневнике, да и писать было особенно не о чем, но Сесилия решила записывать все мысли, которые приходили в голову, пока она лежала и размышляла. Она пообещала себе никогда не зачёркивать то, что пишет, каждое слово должно оставаться в дневнике до самого Судного дня. А как интересно будет читать этот дневник, когда она вырастет! Девочка вывела на всю первую страницу: «ЛИЧНЫЕ ЗАМЕТКИ СЕСИЛИИ СКОТБЮ».

Она тяжело опустилась обратно на подушку и прислушалась к звукам, доносившимся снизу. Иногда мама звенела столовыми приборами на кухне, а в остальном в доме стояла полная тишина…

Они могли вернуться из церкви в любой момент. Прямо перед их возвращением — или сразу после — раздастся рождественский колокольный перезвон. Его услышат те, до кого доносится звук колоколов церкви в Скотбю. Обычно вся семья Сесилии выходила на лестницу, чтобы лучше их слышать.

В это Рождество Сесилия не могла стоять на лестнице и слушать, как колокола возвещают о приходе праздника. Она была больна, и она не просто плохо себя чувствовала, как в октябре и ноябре.

knijky.ru

Горенштейн Ф. Википедия

В Википедии есть статьи о других людях с фамилией Горенштейн.

Фри́дрих Нау́мович Горенште́йн (18 марта 1932, Киев — 2 марта 2002, Берлин) — русский прозаик, драматург и сценарист.

Биография

Отец — Наум Исаевич Горенштейн (1902—1937), профессор политэкономии, в 1935 году был арестован и расстрелян 8 ноября 1937 года. Со времени ареста отца Фридрих Горенштейн носил фамилию матери (Феликс Прилуцкий), позднее вернул себе фамилию Горенштейн и первоначальное имя Фридрих. Во время войны его мать — директор дома для малолетних нарушителей Энна Абрамовна Прилуцкая — с маленьким сыном отправилась из Бердичева в эвакуацию. Она умерла под Оренбургом в дороге из эвакуации. Фридрих был помещён в детский дом, а после войны рос в семье родных сестёр его матери — Злоты и Рахили в Бердичеве, откуда происходили его родители и где он провёл большую часть детства[1].

Был чернорабочим, окончил Днепропетровский горный институт, до 1961 года работал инженером, затем учился в Москве на Высших сценарных курсах.

Написал семнадцать киносценариев, пять из которых были осуществлены. Среди них — «Солярис» (реж. Андрей Тарковский), «Раба любви» (реж. Никита Михалков), «Седьмая пуля» (реж. Али Хамраев), «Комедия ошибок» (реж. Вадим Гаузнер). Был соавтором ряда сценариев, при этом его имя не значилось в титрах[2].

Написал много произведений, из которых в СССР был опубликован только один рассказ, но сделавший ему имя — «Дом с башенкой», в журнале «Юность» в 1964 году. Творчество Горенштейна высоко ценили те, кому он доверял читать свои неизданные произведения. В этот узкий круг входили, в частности, кинорежиссеры Андрей Тарковский и Андрей Кончаловский, писатель Юрий Трифонов, критики Лазарь Лазарев, Бенедикт Сарнов, Анна Берзер, Инна Борисова, драматург Виктор Славкин, драматург и режиссёр Марк Розовский. Все они считали Горенштейна гениально одаренным мастером.

В 1978 году Горенштейн начал публиковаться за границей («Зима 53-го года», Париж, журнал «Континент») и принял решение эмигрировать из СССР. До отъезда из страны (1980 год) он стал участником альманаха «Метрополь» (1979), в котором была опубликована его повесть «Ступени». Участие в «Метрополе» Горенштейн впоследствии оценивал как ошибку.

С 1980 года жил в Вене, затем переехал в Западный Берлин, куда был приглашен на годовую творческую стипендию Германской службы академических обменов DAAD, и стал первым русским писателем-стипендиатом.

Его произведения печатались в нью-йоркском издательстве «Слово» и в эмигрантских журналах «Континент», «Синтаксис», «Грани», «Зеркало Загадок».

После того, как в 1992 году в Москве в издательстве «Слово» вышел трехтомник Горенштейна, десять лет его книги в России не издавались, молчала и литературная критика. В то же время 8 его книг были переведены и изданы во Франции (Горенштейн дважды — в 1987 и в 1989 годах — приглашался президентом Франции Миттераном на традиционную ежегодную встречу в Елисейском дворце как представитель русских писателей), а в 90-х годах 11 книг были опубликованы в Германии.

Усилиями издательства «Слово-Word» во главе с Ларисой Шенкер, ушедшей из жизни в 2015 году, осуществлялось то, что не сделано было другими русскими издательствами и администраторами от литературы. «Три пьесы» (среди них — пьеса «Бердичев», ни до, ни после никем не издаваемая), «Под знаком тибетской свастики», «Скрябин», «Летит себе аэроплан», огромное двухтомное сочинение «На крестцах. Хроника времен Ивана Грозного в шестнадцати действиях, ста сорока пяти сценах» — вот далеко не полный перечень того, что было сделано для литературы и литературного процесса.

Роман «Место» выплыл в начале 90-х тихо и незаметно, без «литературных толков», меж тем, как Ефим Эткинд посчитал его «одной из очень высоких точек развития русской литературы в XX веке». Книга была представлена к премии «Русский Букер», учреждённой в 1992 году, но не удостоилась её, оставшись в «коротком списке». Писатель посчитал присутствие своего романа в «коротком списке» унижением и до самой смерти в литературных конкурсах не участвовал.

Книги Горенштейна переведены на иностранные языки (наибольшее число переводов на французский и немецкий). В парижских театрах были поставлены спектакли по горенштейновской прозе: «Путь души» в театре L’Atalante (1989, режиссёр Жозанн Руссо, пьесу по мотивам повести «Ступени» написал Евгений Лунгин) и «Искупление» в театре Рон-Пуэн (англ.)русск. Жана-Луи Барро на Елисейских Полях (1992, режиссёр Жозанн Руссо). В сентябре 2016 года спектакль «Искупление» в постановке режиссера Алексея Крикливого был представлен на сцене Омского государственного академического театра драмы. В театре Арианы Мнушкиной была устроена режиссёром Бернаром Собелем читка пьесы «Бердичев», читка была повторена на французском радио «Франс-Культур»[3]. В Берлине на радио были поставлены спектакли по пьесе «Споры о Достоевском» и по кинороману «Летит себе аэроплан» (о Марке Шагале).

Написанная в Берлине пьеса Горенштейна «Детоубийца» (1985) про Петра I и царевича Алексея была первой поставленной в России, где она успешно в течение многих лет шла в пяти театрах: в Москве в театре им. Вахтангова (1991, режиссёр Пётр Фоменко) и в Малом театре (была также и телеверсия), в Петербурге в «Александринке» — театре им. Пушкина (режиссёр Александр Галибин), а также в Ярославском театре им. Ф. Волкова и в Красноярском драматическом театре им. Пушкина.

20 февраля 2014 года в московском театре им. В. Маяковского состоялась премьера пьесы Ф. Горенштейна «Бердичев» (режиссёр — Никита Кобелев). Спектакль удостоен нескольких премий[4], в частности, премии газеты «Московский комсомолец» и премии «Скрипач на крыше», учрежденной федерацией еврейских общин России.

Фридрих Горенштейн умер в Берлине 2 марта 2002 года после тяжёлой болезни, не дожив нескольких дней до своего 70-летия. Горенштейн после развода со второй женой Инной Прокопец жил один. Единственной поддержкой были его друзья, Мина Иосифовна Полянская, Борис Васильевич Антипов и Игорь Юрьевич Полянский (нем.)русск., издававшие журнал «Зеркало Загадок», где Горенштейн постоянно публиковался[5]. Похоронен писатель на старейшем еврейском кладбище[убрать шаблон] в Вайсензее.

Семья

Библиография

Рассказы

• 1963 год — «Дом с башенкой»
• 1964 год — «Старушки»
• 1966 год — «Разговор»
• 1969 год — «Контрэволюционер», «Археологические страсти», «На вокзале», «Философский крючок в гречневой каше»
• 1977 год — «Три встречи с Лермонтовым»
• 1981 год — «С кошёлочкой»
• 1984 год — «Искра»
• 1986 год — «Шампанское с желчью»
• 1998 год — «Арест антисемита»

Романы и повести

• 1965 год — «Зима 53-го года» (повесть)
• 1966 год — «Ступени» (повесть)
• 1967 год — «Искупление» (роман)
• 1975 год — «Псалом» (роман)
• 1976 год — «Место» (роман)
• 1977 год — «Дрезденские страсти» (повесть)
• 1981 год — «Яков Каша» (повесть)
• 1982 год — «Куча» (повесть)
• 1982 год — «Муха у капли чая» (повесть)
• 1985 год — «Улица красных зорь» (повесть)
• 1985 год — «Попутчики» (роман)
• 1987 год — «Маленький фруктовый садик» (повесть)
• 1987 год — «Чок-Чок» (роман)
• 1988 год — «Последнее лето на Волге» (повесть)
• 1988 год — «Притча о богатом юноше» (повесть)
• 2001 год — «На крестцах» (роман)

Драматургия

Журнал «Зеркало загадок»

В 1995 году в Берлине Мина Иосифовна Полянская (литературный редактор), Борис Васильевич Антипов (технический редактор) и Игорь Юрьевич Полянский (главный редактор) создали культурно-политический журнал «Зеркало загадок». В нём публиковались Лев Аннинский, Александр Кушнер, Лазарь Лазарев, Александр Мелихов, Михаил Пиотровский, Борис Хазанов, Ефим Эткинд, Владимир Маранцман и многие другие деятели литературы и культуры. Постоянное сотрудничество с Фридрихом Горенштейном, жившим в Берлине с 1980 года, не прекращалось до самых последних дней жизни писателя.

Мы печатали его острые полемические статьи, по сути дела, у нас для Горенштейна не существовало слова «нет», поскольку с самого начала оценили его политическое чутье по самому высокому счету. Происходящие в мире события — в Боснии ли, России, Израиле, или же в Чечне — становились фактом его личной биографии. И задолго до трагического 11 сентября Горенштейн предупреждал: легкомысленное, несерьезное, инфантильное даже отношение мировой общественности к терроризму, и на территории Израиля в особенности, приведет в конце концов к тотальному терроризму. Своей жесткой позиции писатель оставался верен до последних дней. Другой важной темой гневной горенштейновской публицистики была Вторая мировая война, нацистское прошлое Германии и неонацизм в наши дни. На страницах «Зеркала Загадок» писатель высказывал смелые, нелицеприятные мысли, выступал с резкой критикой германских властей.

— Мина Полянская[1].

• Гетто-большевизм и загадка смерти Ицхака Рабина // Зеркало Загадок : журнал. — Берлин, 1996. — № 3. — С. 14–22. — ISSN 0949-2089.

• На вокзале (рассказ) // Зеркало Загадок : журнал. — Берлин, 1996. — № 3. — С. 36–43. — ISSN 0949-2089.

• Контрэволюционер (научно-фантастический рассказ) // Зеркало Загадок : журнал. — Берлин, 1996. — № 4. — С. 39–43. — ISSN 0949-2089.

• На крестцах. Отрывок из нового романа-драмы // Зеркало Загадок : журнал. — Берлин, 1997. — № 6. — С. 37–40. — ISSN 0949-2089.

• Реплика с места // Зеркало Загадок : журнал. — Берлин, 1998. — № 7. — С. 2–4. — ISSN 0949-2089.

• Сто знацит? Кладбищенские размышления // Зеркало Загадок : журнал. — Берлин, 1998. — № 7. — С. 30–39. — ISSN 0949-2089.

• Ach wie gut, das niemand weiß, daß ich Rumpelstilzchen heiß // Зеркало Загадок : журнал. — Берлин, 1999. — № 8. — С. 14–19. — ISSN 0949-2089.

• Как я был шпионом ЦРУ. Венские эпистолии // Зеркало Загадок : журнал. — Берлин, 2000. — № 9. — С. 26–40. — ISSN 0949-2089.

• Как я был шпионом ЦРУ (окончание) Венские эпистолии // Зеркало Загадок : журнал. — Берлин, 2002. — № 10. — С. 23–37. — ISSN 0949-2089.

Оценка творчества

Мне импонирует безжалостный взгляд на человека – как это ни странно, что такое может импонировать, это библейский взгляд. Сейчас процитирую Горенштейна из интервью, которое я сам у него брал. Там он сказал, что, в отличие от гуманистов, он считает: в основе человека, несмотря на божественный замысел, лежит дьявольство, сатанинство, и нужно прилагать огромные усилия, чтобы уберечь его или помешать проявиться злому. Я склонен думать, что это такой магический кристалл, через который он просвечивал всех своих персонажей. Это мое мнение. А если рассмотреть именно через этот кристалл, это меня и завораживает изначально, при всем разнообразии написанного им.[7]

Примечания

Литература

• Казак В. Лексикон русской литературы XX века. — М.: РИК «Культура», 1996. — 492 с. — ISBN 5-8334-0019-В.
• Ланин, Б. А. Фридрих Горенштейн // Проза русской эмиграции (третья волна): Пособие для преподавателей литературы. — Новая школа, 1997. — С. 84—100. — 208 с. — 20 000 экз. — ISBN 5-7301-0275-5.

• Мина Полянская. «Я — писатель незаконный». Записки и размышления о судьбе и творчестве Фридриха Горенштейна. — Нью-Йорк: Слово\Word, 2003. — ISBN 1-930308-73-6.

• Мина Полянская. Берлинские записки о Фридрихе Горенштейне. — СПб: Деметра, 2011. — 320 с. — ISBN 978-5-94459-030-5.

• Мина Полянская. Плацкарты и контрамарки: записки о Фридрихе Горенштейне. — СПб: Янус, 2006. — 285 с. — ISBN 5-9276-0061-1.

• Игорь Полянский Место Фридриха Горенштейна // Зеркало Загадок : журнал. — 2002. — № 10.

• сайт Фридриха Горенштейна
• Фридрих Горенштейн. Рассказ «От имени коллектива» и предисловие к пьесе «Детоубийца» Фридриха Горенштейна Сеанс, 19 марта 2012
• Борис Хазанов. Фридрих Наумович Горенштейн Чайка, 6 (22) 2002
• Евгений Кудряц. Немецкая жизнь Фридриха Горенштейна Samlib.ru, 27.03.2007
• Лазарь Лазарев. Теперь мои книги возвращаются… (о Фридрихе Горенштейне) Знамя, № 4, 2008
• Валерий Шубинский. Мессианский вирус: Фридрих Горенштейн, Россия и еврейство: попытка введения в тему Народ Книги в мире книг. 2002. № 38.
• Ланин В. А. Возвращение Фридриха Горенштейна.
• Мина Полянская. Цена отщепенства Зинзивер, 2012, № 2 (34)
• Мина Полянская. Цена отщепенства. По страницам романа Фридриха Горенштейна «Место». Как издавалась книга «На крестцах. Хроники времен Ивана Грозного» Слово -Word, 2012, № 73
• Владимир Гуга. Мина Полянская: «Еврейский нос» — явление не анатомическое, а вполне «культурный продукт». Частный корреспондент (24.04.2012). Проверено 6 мая 2012. Архивировано 25 мая 2012 года.
• Владимир Гуга. Рецензия на книгу Мины Полянской «Берлинские записки о Фридрихе Горенштейне» Литературная Россия, № 08. 25.02.2011
• Валерий Шубинский. Рецензия на книгу Мины Полянской «Я — писатель незаконный…» Народ Книги в мире книг. 2004. № 53.
• Владимир Гуга. Последний дефицит. О книге Фридриха Горенштейна «Искупление» Перемены, Январь 12th, 2012
• Владимир Гуга. Возвращение Горенштейна Частный корреспондент, 17 марта 2012 года, 23.23
• Мина Полянская, Владимир Гуга. Эссе-интервью «Обед молчания или „бренд“ Фридрих Горенштейн» Журнал «Урал» № 3, 2013.
• Мина Полянская.Пролитые чернила. Фридрих Горенштейн
• Мина Полянская. Другие и Довлатов. Блог Перемен. 8 сентября 2016 http://www.peremeny.ru/blog/19997
• Виталий Амурский. Чаша терпения — беседа с писателем. В книге «Тень маятника и другие тени». Изд. Ивана Лимбаха, СПб 2011.

wikiredia.ru

---

Смотрите также

• 
  Эмма робертс журнал
• 
  Интересная верстка журнала
• 
  Журнал сноб колумнисты
• 
  Журнал про автобусы
• 
  Журнал анита блейк
• 
  Электронный журнал инфоурок
• 
  Ижавиа бортовой журнал
• 
  Btl magazine журнал
• 
  Тинькофф журнал богач
• 
  Вакансии журнал фома
• 
  Стратегические приоритеты журнал