Это интересно
- ОКД
- ЗКС
- ИПО
- КНПВ
- Мондиоринг
- Большой ринг
- Французский ринг
- Аджилити
- Фризби
Опрос
Полезные ссылки
РКФ
Все о дрессировке собак
Стрижка собак в Коломне
Поиск по сайту
LJ Magazine. Алиханов живой журнал
alikhanov
***Бреду домой, дошагиваю с веком.Я стал простым советским человеком -Нет мне пределов, и полно преград, -Пусть приморит глаза ночное чтиво.Меж тусклых фонарей скользит ленивоМой силуэт, а тень - летит назад.***В посольских переулочках МосквыКогда-то, может быть, гуляли вы.Здесь каждый дом еще похож на дом,Но почему-то здесь не мы живем.
* * *Трубы ныли голосисто -Провожали тракториста.Он не заболел, не спился,Просто, видимо, нажился.Трудно сеять и пахать,Легче сразу помирать.Волоколамск.
* * *Расстелюсь я мхом зеленым по земле сырой,Буду каждую песчинку чувствовать спиной.Будет вянуть лист осенний на груди моей.После ляжет снег тяжелый - и на много дней!Буду жить с землею вместе, с белым светом - врозь.Пусть найдет меня под снегом одинокой лось.
*** Возле шиномонтажа, что за мостом,Крупноблочный дом - в подъезде во втором,Над Москвой-рекой живешь ты в дивном Кунцево, -Не хватает воображенья куцего...
*** Костерок из берестыРазведу перед порогом. Пошевелятся листы - Что там? - между мной и Богом...
*** Спиной я обопрусь о темный ствол -Что потерял я, то и приобрел.Существованье жалкое влачу,Но знать не знаю, если не хочу.А Хлебникова помнить буду рад.И чем я беден, тем же и богат.
*** Если соболь в капкан попадает,Он еще не попался, нет -Себе лапу он отгрызает,И на трех в тайгу уползает, Оставляя кровавый след...
***Листья горят. А в далеком краю полигоновМиролюбивые танки кромсают мишень.Листья горят. А в Горицах ворует иконыЖитель ограбленный выморочных деревень.В городе, бьющем с носка, беспощадном, любимомТянется жизни моей несуровая нить.Листья горят... Горьковатым, рассеянным дымомЯ надышусь, чтобы долгую зиму прожить.1974 г.
***Как дали ясны, как пронзителен холод! Здесь ветрено, как в оперении птиц,Летящих на север… От шумных столиц,Вернулся я в тихий, готический город.Мое возвращение сюда мимолетно -И впрямь, словно птицей мелькну перелетнойНад городом, и над слиянием рек,И только в отличье от птицы летящей,Мне жаль этот миг, от меня уходящий -Как ветер, я чувствую времени бег...Каунас.
САМООБРАЗОВАНИЕ В МЕТРОВ небе четверка коней Фаэтона,А под землей я пускаюсь в галопС книжкой раскрытой. Вот двери вагона -Сцилла! Харибда! Я прыгаю! Хлоп!Эпос на чистую воду не выведу, -Снова заканчивается перегон.Перебегу из вагона в вагон, -Чтобы поближе к дальнему выходу.
***Съем на базаре травки целебной.Черные звезды царят над Вселенной.Дней мне осталось мало ли многоВ ритме извечном вращенья земного.Времени хватит на страсти любые -Черные звезды и золотые.
***Стихотворение о бутылкеЯ перевел - сижу в ухмылке:Плывет бутылка в океане, В ней тайна, путь ее в тумане...Наклейки я с посуды смыл, Сдавать в авоськах потащил.В конце всех виршей, текстов, главок -Приемо-сдаточный прилавок.
***Вот подвернула ногу, Дорожки - чистый лед!Все это - слава Богу! -До свадьбы заживет.Тем более, что свадьбыНе будет никогда.Тебя поцеловать бы - Да канули года...
* * *Наш разговор беспечен и небрежен, -Мы оба согласились - не судьба,И поцелуй неизъяснимо нежен...Но мы то помним, что любовь груба.
* * *Пусть тебе славы хлебнуть довелось -Брось это дело неверное, брось!Хватит порхать по-над брусьями, хватит -Спину сломаешь - никто не заплатит.Всех чемпионов забвение ждет, -Тот победит, кто быстрее уйдет.
***И снова полнится земля молвой ли, слухом -Услышу строчку, запишу, воспряну духом.
***И все мне кажется - летящая листвавновь возродит утраченные связи.
*** По улице пойду, кого-то встречу,А может быть - не встречу никого.
***И чем дальше Земля, тем сильнее ее притяженье.
***Любовь сильнее зова звезд.
***И с сигаретой натощак,Бродить по солнечной аллее,И мир осенний ощущать,Не радуясь, не сожалея...
***И снова полнится земля молвой ли слухом -Услышу строчку, запишу, воспряну духом.
***Страсть, как скорость, заносит на повороте.
* * *Лет лебединый и перезвон -Вечная магия женских имен...
***Перед забором, до проходной,Слышится голос, может быть, мой.А за забором сотни людей -Сборка идет боевых кораблей.
***Я в Ростове-на-Дону Знаю девушку одну.Ей одной во всей странеВсе известно обо мне.Все, что ей теперь известноБыло очень интересно.Бескорыстный интересСтал корыстным и исчез.
***За всех несчастливых в любвиМы говорим слова свои.За грешных, брошенных - за всех,Пусть льется твой счастливый смех.Все то, что прожито сейчас -За нас, за нас с тобой, за нас.
***Предпочел тревогам и заботамСумрачных вокзалов суету, -И как-будто птичьим перелетомЗаполняю жизни пустоту.
alikhanov.livejournal.com
alikhanov
А этой подборке уже 12 лет.***
Кто жертва, кто палач, кто виноват?.. — Задышано тяжелым перегаром. О зеках книги, горный комбинат, — Все оказалось ходовым товаром.
Тот, кто писал о русских лагерях, И кто скупил построенные домны, Теперь живут в одном и том же доме И кланяются вежливо в дверях.
Делились — политический, блатной, Когда-то враждовали. Нынче квиты. Один магнат, стал частью главной свиты. Другой — стал индульгенцией живой.
***
Новой жизни хозяин богатый С молодым беспощадным лицом И с оглядкой чуть-чуть вороватой, Он сравним с тем кавказским отцом.
А стрелял в биллиардной пятерки, Брал у всех без отдачи взаймы, Но теперь он проводит разборки, И блатные его поговорки Приговора страшней и тюрьмы.
Эх, объявка, словцо воровское, Разоряя, топча и губя, Не оставит ни сна, ни покоя, Под землею достанет тебя.
Коль в бандитских руках очутился, Над тобой покуражатся всласть, — Пожалеешь, что в школе учился, Что у мамы когда-то родился И что мама сама родилась.
Как окружит тебя не мигая Пацанов деловитая стая — Отдавай все что есть, но вдвойне. Арифметика очень простая На гражданской на этой войне.
***
Гале
Возле дальней рощи дачи, Дождь слепой и ветер зрячий.
Там не слышно электрички. И дитя с высоким лбом Все о золотом яичке Размышляет под дождем.
"Со всего размаху били. У разбитого стола Доски чуть не проломили. Им же мышка помогла.
Бабка, хоть гребет в кубышку Золотую скорлупу, Плачет — упустила мышку, Испоганит им крупу.
Соли уж держал щепотку, Дед слюною изошел, — Вот яйцо б на сковородку, А оно — на грязный пол.
Чуда жаждут, утирают Слезы рваным рукавом. Дуру-курицу гоняют, Что хлопочет о простом".
Ветер зрячий, дождь слепой. Солнце, родина, покой.
***
Ложились крейсера на дно, И мерли с голоду старухи, Чтобы Гришаня в БМВухе С волыной ехал в казино.
ИЗ ПИСЬМА МЕЖИРОВУ
Утратили мы здесь и признак ремесла, Нелегкая когда Вас в Штаты занесла.
Рассыпалась строфа и мельтешит цезура, Хотя отменена была одна цензура.
Формация ушла, а потерялась форма. А главное, пропал подстрочник для прокорма.
Под праздник не дают пайкового осетра, И ерники бузят, как внуки без присмотра.
Разбросаны слова посудой после пьянки. Как будто в высоту мы прыгаем без планки.
ОДИНОЧНИК
По сетке Олимпийских баз Идет за сбором сбор. Прибалтика затем Кавказ, Работа на измор.
Здесь не бывает чересчур, Хоть воздух ловишь ртом. Из Кяярику в Мингечаур, И Гали на потом.
Водохранилищ поперек, С веслом наперевес, Он словно сам рождает ток Турбин Ингури ГЭС.
На суше очень неуклюж, Не замечая быт, Он молча принимает душ, Питается и спит.
А утром снова раньше птиц, Нелепый рукокрыл, Касаясь кистью половиц, Пошел, потом поплыл.
Чтоб быть опять сильнее всех В преддверии регат. Чтоб свой же повторить успех В который раз подряд.
Стартует по шестой воде Великий чемпион. В честь той, которой нет нигде, Обгонит время он.
В реляциях газетный лист, Стреляет пулемет. И лишь безумный каноист Гребет, гребет, гребет...
ПОЗДНЕЕ ХРИСТИАНСТВО
Просветы лиц на сумрачных полянах И в ямах догорающий огонь. Их спины в струпьях, икры в грязных ранах, — Следы потрав, охотничьих погонь.
Вьюнком бы простегнуть простор равнины. Но руки их, воздетые горе — В ночи звезда, как жгутик пуповины, Еще горит в последнем серебре.
ОЧЕРЕДЬ
Пройдя маршрутом лет суровых, Желая просвещенной слыть, Россия граждан непутевых Своих решила подкормить.
Спешили мы со всей столицы, Стояли, прислонясь к стене, Свои выпрастывая лица Из-под заснеженных кашне.
Там "Юности" один из замов Стоял без кресла, просто так. В углу угрюмо ждал Шаламов, А Смеляков курил в кулак.
И шел совсем не по ранжиру Один поэт вослед другим. Так начавший стареть Межиров Был лишь за Самченко младым.
И Мориц бедную пугая Ухмылкою грядущих мер, Ее в упор не замечая, Стоял боксер и браконьер.
И даже прямиком оттуда, Вновь улетавшие туда, Своих мехов являя чудо, Там становились иногда.
В тот зимний день шутила муза, Долистывая календарь. Стоял там я, не член Союза, За мной — Луконин, секретарь.
О, государственной заботы Благословенные года. И за недолгие щедроты Мы благодарны навсегда.
***Подышим осенью, мой друг, Покурим у времянки. Не здесь ли превратился звук В "Прощание славянки"?
А космы рыжие берез Редеют в сизой дымке. Хоть выложились мы всерьез, Остались недоимки.
Мы заняли, не мелочась, А не за веру пали. И жены не прощали нас И, не простясь, бросали.
Увязли мы в сырой земле. А марш звучит далеко — На уходящем корабле В порту Владивостока.
***
Завсегдатай задворок, заворачивая за углы, Я во всех городах находил переулки такие, Где запах олифы и визг циркулярной пилы, Где товарные склады и ремесленные мастерские.
И со сторожем я заводил разговор не пустой, — Хотелось мне исподволь жизни открыть подоплеку. А сторож молчал: он смотрел на огонь зимой, А летом — на реку, протекающую неподалеку.
Я сшивал впечатлений разноцветные лоскутки, Радовался, что душа накопит простора. А потом оказалось — можно лишь посидеть у реки, И нельзя передать ни журчания, ни разговора.
alikhanov.livejournal.com
alikhanov
"Много лет мы бродили с Алихановым по берегам северных рек, смотрели в костер и слушали, как шумит северное небо, полное холода, мрака и бледных сияний. Нас породнила не корысть и не взаимная выгода, наоборот - безлюдье и затерянность в бесконечности. Север честнее многолюдной земли, там одинокий - взаправду одинок..." Игорь Шкляревский* * * Была пора отлета. И над намиКосяк за косяком летели гуси,Казалось, что в сентябрьском небеОстался только узкий коридорНад нашим домом, лодкой и рекой.
Как будто мы для них ориентиры.
ПОМОР
В море - в страхе труд, на реке - в страстях,Помогать зовут, путаться в снастях.
Подошел помор, дернул бечеву.Долгий разговор начал ввечеру.
«- Эх, прошла пора, стало не с руки».И сквозь дым костра смотрит вдоль реки.
«- Сделал все, что смог, стал я слаб, и стар».Слушает порог, разгребает жар.
«- Было столько дел, да прошли они».Против ветра сел с дымной стороны.
У реки Сояна 1978 год
* * *Вовсе ни умникам вопреки,Ни дуракам подстатьВ этой избушке у самой рекиСтал он свой век доживать.
Может, и был на подъем тяжел,И отгулял свое,Так из деревни и не ушелЖитель последний ее.
Горше, наверно, не может бытьМысли последней той,Что никому уж теперь не житьЗдесь, на земле родной.
гор. Мезень 1980 г.
Мы ловили семгу на Сояне, на Мегре чтобы прожить. Везли рыбу в Москву в чемоданах, в тузлуке, в тройных пластиковых мешках.У меня аж позвоночник трещал, когда я - вроде налегке - входил с уловом в плацкартный вагон поезда "Архангельск- Москва". Как рыба кончалась, мы весной, когда семга возвращается на нерест, или под осень, когда "белая" опять уходит в море, снова отправлялись на Сояну, на Мегру. Жили там недели три, а то и месяц.Летом ездили ловить красноперку, плотву на Припять.
На Мегре вдоль всего русла не было и нет ни одного поселка.Пограничникам было скучно. Вот они нас и забрасывали в верховье Мегры на вертолете - по договоренности забирали. Все бесплатно. Да и денег никаких не было.На Сояне Володя Нечаев (он рулит на верхнем фото) приплывал за нами на моторке.
В общей сложности за 7 лет мы прожили с Игорем Шкляревским в одной палатке, наверное, год.
С нами ездил раз-другой Толя Заболоцкой - оператор Василия Шукшина на "Калине красной", - он на снимке возле Сояны рядом со мной сидит. Фотографии эти сделал он или я.Часто ездил на рыбалку еще брат Игоря - Олег. На Припять - до Чернобыля - ездила жена Игоря - Лида.После Чернобыля рыбная ловля кончилась.
А в те годы, часто, забредая вдоль северных рек далеко от своего костровища, мы со Игорем спали в курных избах, разжигая костры по черному - головами на одном полене.Медведи были все время рядом, но видел я их всего раза три - издали, возле болотной морошки.А свежие следы медвежьих лап - каждый день...
* * *Добытчик, а не царь природыБреду с ружьишком в глухомань.Лишь темный лес - куда ни глянь...Раз нет еды, то нет свободы.
* * * Туда-сюда сную…Вступаю в зрелость.На севере в поморское окноЯ заглянул.Взаправду там вертелось,Наматывая нить, веретено.
И тотчас внес я в книжку записнуюВот этот путевой, поспешный стих:Что мельком заглянул я в жизнь иную,И столь же странен был мой вид для них.
* * *Памяти Владимира СимоничаВ раскатистом шуме большого порогаУ самой реки мы пожили немного,Стремился на север поток.Хотя и березы вокруг шелестели,И сосны порою под ветром скрипели,Мы слышали только порог.
Опять меж домов я слоняюсь угрюмо.Как будто и не было этого шума,И голос простора угас.Вдали самолет прошумит ненароком.А там, у далекой реки, под порогомКак будто и не было нас.
У реки Мегра 1979 годВладимир Симонич (Устрица) был на северной рыбной ловле только один раз. В кафе при бильярдной - лет 15-ть спустя - в одной из последних - если ни самой последней встречи с ним - он вдруг прочел мне наизусть это стихотворение.
ЛЁН ЛЕЖИТ
Солнце согреет, ветер остудит.Тучи со всех сторон.Лен полежит - и трудов с ним убудет, -Росы истреплют лен.
Лен здесь по-прежнему в силе и в славе.И рушником зимой Вытрусь - увижу:лежит по отавелен золотой!
Туров 1985 г.
ОТЛЕТ
Коротенький разбег нерейсовой ПеОшки –Под крылья травяной ушел аэродром…Ты смотришь на мостки, на свой дощатый дом,На церковь где чадят перед иконой плошки.
А ты летишь в Москву, чтоб снова биться лбом,И с жалостью тебя там встретят по одежке,Как провожает здесь, колеблясь под дождем, Лишь слабая ботва невызревшей картошки.
СЕВЕРНЫЙ СОНЕТ
Здесь берег изогнулся, как подкова.И Сояна стоит на берегу.Нет, не увижу я нигде такого!За то что видел - я навек в долгу.Здесь больше полугода все в снегу.Зима долга, морозна и сурова.Дороги все уходят здесь в тайгу,И все они ведут в деревню снова.
А летом и спокойна, и добра,Как небеса, зовет в себя природа.И длятся дни с утра и до утра.Живут в деревне в основном три рода -
Нечаевых, Крапивиных, Белых,И, кажется - земля стоит на них.
НА СЪЕМКАХНедостаток воды наложил на людей отпечаток.Как ты с нами суров, зверолов!Мы просили тебя, чтоб ты был, по возможности, краток.Но скажи нам хоть несколько слов.
Только зря режиссерстал сулить тебе скорую славу, -Ты пресек его сразу, любителя северных тем,И сказал то, что думал:- Кто ехал сюда на халяву,Тот уедет ни с чем.
Поселок. Койда, Белое море - «День поэзии 1983»
ПОЛЕСЬЕСтараниями псов не разбредалось стадо.И, не сводя с костра задумчивого взгляда,Мне толковал пастух, вернее - мыслил вслух,О том, как дальше быть и что нам делать надо:
- Жить в поле, у реки, в берлоге ли в пещере, От ветра, от дождя не прятаться за двери.Тогда исчезнет страх, и людям в их делахВновь станут помогать животные и звери.
К нам подбегали две огромные собаки,И вновь через кусты, болотца, буеракиОни гоняли скот.Пастух же без заботСо мною толковал, псам подавая знаки.
* * *Сухогруз, задевши ил,Припять перегородил.Тросы лопаются.В плесНаползает баржи нос.Речникам придется тяжко, Хоть всего одна промашка -Ход прервался судовой,И гудки по-над рекой…1984 г.
ПОМОРЬЕ
Я не считал за невезенье,Что задержались мы в Мезене.Редеют чахлые березки,Над придорожною травой.Отлились вековые слезкиОпять слезами да тоской.Люд распадается на тройки.Все на суды да на попойки…
Какие бедные края! – Над полем стая воронья,Кресты, заборы да избушки.Когда бы здесь проехал ПушкинОн видел тоже бы, что я.С тех пор, не знаю отчего,Не изменилось ничего.
«Литературная газета» 2006 г.На реке Мегра
* * * Игорю Шкляревскому
На сотни верст вокруг ни деревеньки нет,Но кто-то ходит нашею тропой. - Здесь, где-то здесь медведь! Ты видишь этот след?Смотри, он заполняется водой!*
Когда с бревна в ручей я с рюкзаком упал,И, вынырнув, стал шумно выгребать,С горящей берестой на помощь ты бежал, -И засмеялся – некого пугать!
Пружинил блеклый мох, гудел привычно гнус.Дым от костра шел в сторону болот.Что ж столько лет спустя, я вновь за нас боюсь –Ведь от Мегры забрал нас вертолет...
* Знак того, что медведь только прошел - и следит за нами впереди нас. Все так и было - Игорь - на случай нападения медведя - держал за пазухой сухую бересту.
1984 г.
"У Сергея Алиханова за стихами не меньше, чем в стихах. Его мысли не существуют отдельно (для слова, для рифмы), они идут из жизни, проходят сквозь промежуток стиха и дальше идут в жизнь. Так корни деревьев на обрыве реки обнажаются, провисают в воздухе, и снова уходят в почву. Беспрерывность мысли, беспрерывность чувства.
Много лет мы бродили с Алихановым по берегам северных рек, смотрели в костер и слушали, как шумит северное небо, полное холода, мрака и бледных сияний. Нас породнила не корысть и не взаимная выгода, наоборот - безлюдье и затерянность в бесконечности. Север честнее многолюдной земли, там одинокий - взаправду одинок... Зато ты остаешься наедине с самим собой, ты, как в детстве, радуешься на дне рюкзака пакету дешевых конфет, радуешься солнцу после унылых дождей, радуешься - загорелось мокрое дерево в костре, радуешься звуку далекой моторной лодки и кричишь: Человек! Человек!
Вот, сутулясь под огромным мешком, идет берегом реки поэт Сергей Алиханов и тащит на веревке груженую байдарку. Под солнцем блестят мокрые камни, ревет большой порог, крутит воронки с хлопьями пены.Вот с охапкой хвороста по серым песчаным отмелям Припяти опять идет Сергей Алиханов, а над ним пронзительно кричат и мечутся болотные чибисы. Под зеленым дубом горит наш последний осенний костер, а мы не знаем, что последний. Мы не знаем, что впереди чернобыльский год... чернобыльские века...
Мы смеемся и, разливая в стаканы прощальное вино, Алиханов читает нам стихи о своей очередной незнакомке, на которой он обязательно (так он уверяет) женится! Я люблю его за это. Он никого не обманывает, потому что он поэт и великодушно предоставляет другим право обманывать его. Нет, он не наивен, его холодный проницательный ум вдруг просыпается и находит неожиданные точные слова.
Его стихи похожи на стихи инопланетянина, попавшего на Землю, Алиханов смотрит на мир с какой-то особенной точки. Он все умеет - водить машину и моторную лодку, быстро развести под дождем костер, ощипать и разделать глухаря, засолить лосося, согреть остатками костра землю, чтобы не спать на сырой земле, но главное - он умеет видеть то, чего не видят другие."
Игорь Шкляревский(Газета «Московский комсомолец»1986 г.)
alikhanov.livejournal.com
alikhanov
В середине 19-го века открытия естественных наук все еще были осмыслением мира.Лабораторные эксперименты были весьма примитивны, и главным инструментом познания оставалась – как и во времена Сенеки - мысль, взоры которой легче всего обращались назад, в прошлое.Тем не менее, достижения 19-го века в исторической науке остались непревзойденными и по сей день, и востребованы и сейчас в каждодневной духовной жизни.
После преждевременной – для ученого – смерти Н.М. Карамзина и ранней смерти второго великого историографа – С. М. Соловьева, который так же не успел завершить свой исполинский труд, и поведать о всех последствиях петровских реформ, свой лекционный «Курс русской истории» записал во многих томах Василий Осипович Ключевской.Наследие Ключевского огромно, но и ему не удалось окончательно подвести итоги, и сделать всеобъемлющие выводы о деяниях наших предков.
Однако с тех пор - за сто пятьдесят лет! - новых историков, создателей многотомных трудов, охватывающих две тысячи лет русской истории больше не появилось.Ключевской - последний великий историк, труды которого освящены единой мыслью, и пронизаны проникновенным взглядом на российский исторический процесс. Все последующие компилятивные труды академиков «советских» наук, сейчас совершенно не читаемы, страдают ангажированностью, эклектичностью, полны разношерстных надерганных к месту и ни к месту цитат из «классиков марксизма».В текущем же времени заниматься историей пока недосуг.
Чтобы быть подлинным историком необходимо прежде всего быть эпохальной личностью – владеть множеством языков, обладать энциклопедическим знаниями, и главное - с ранних лет полностью посвятить себя единственной цели – самозабвенному проникновению в отечественную историю.Таким был В.О. Ключевской и его труды до сих считаются непревзойденными.Сочинять же на казенный «кошт» оплаченную «правду» возможно, но творить истину и лучше, и достойнее, и труднее, а главное –долговечнее.
Тома Ключевского осенены собственным пониманием русской истории, и подвели итоги вековым спорам западников, и славянофилов - К.С Аксакова, Ю.Ф Самарина, К.И. Бестужева-Рюмина, В. И. Сергиевича, С.М. Соловьева.
Сам же Василий Осипович Ключевский причислял себя к западникам, и великая борьба великих умов и послужила причиной расцвета русской исторической науки в 19-ом веке.В 20-ом же веке славянофильство подменилось антисемитизмом, выхолостилось, упростилось до «мычания», а западничество так же утратило первоначальный смысл и сменилось чуть ли ни «преклонением перед западом».
Родовой или общинный путь развития характерен для России – вот суть разногласий между западнический и славянофильский исторической школой.
Какой путь является для России подспудным историческим движителем - только в этом глубинный смысл историографических изысканий, а отнюдь ни в том - еврей ли Ленин по матери или нет.Ключевской, как и его учитель Соловьев, были в понимание Аксакова «западниками».
Многолетние споры и дискуссии западников и славянофилов было направлены на исключительно глубинное понимание истории, а не разбирательство анкетных данных отдельных исторических лиц.В заметке, посвященной памяти Аксакова, который был всегдашним научным оппонентом Ключевского, –и которому принадлежало одно из первых мест в славянофильской историографической школе, Ключевский пишет, что славянофильское учение родилось гораздо раньше славянофильства. Ключевский замечает, что незачем характеризовать жизнь и деятельность Аксакова этим «нерусским и непонятным термином».
Сейчас в этом слышится тонкая ирония, которой, разумеется, при написании текста у автора не было!Ключевский был в высшей степени остроумным человеком – в его записных книжках множество афоризмов, например:«В нашем настоящем слишком много прошедшего; желательно было бы, чтобы вокруг нас было поменьше истории». Звучит очень актуально и сейчас!
Штампы о «гниение запада», которое принесли на святую Русь реформы Петра, оказались очень удобными для упрощенно мыслящих демагогов.Подлинно же славянофильские или западнические взгляды на историю требовали ни разжигания костров ненависти, а исключительного подвижничества, служения и той, и другой идее – по 16 часов в сутки.Западничество было методом анализа и слежения за ходом истории, и славянофильство было стержнем великих трудов, которые и по сей день читаются запоем.
Могучий ум и эрудиция Ключевского, дар сочетать историческую логику с художественным, образным воссозданием прошедших событий оставило свой след и в русской литературе, и в русском театре.Ключевский много раз консультировал Федора Шаляпина, когда великий певец готовился к исполнению роли Бориса Годунов, и ему было необходимо постичь эпоху и характер исторических фигур.Ключевской – по свидетельству Шаляпина – так воспроизводил диалоги между Шуйским и Годуновым, словно был «лично знаком с ними».
Многие даты жизни Ключевского накладываются на ход самой русской истории.Весной 1861 года, когда с церковных амвонов был оглашен манифест о ликвидации крепостного права, Ключевский в корне поменял свою судьбу – он ушел из «духовной семинарии» и поступил – сдав 16 экзаменов! - на историко-филологический факультет Московского университета.Ключевский был лично знаком с террористом, цареубийцей Каракозовым, который тоже был родом из Пензы.
Великий историк Василий Осипович Ключевский сам стал частью русской истории, но не за счет нелепых, геростратовых поступков, а за счет служения ей.
По моему же скомному мнению, если какой-либо талантливый представитель общины становился основателем рода, то история этого рода и велась с основателя.История купеческих родов Фирсановых, Красильщиковых, Морозовых, Павловых, Сорокоумовских, род Вашего покорного слуги по отцу, даже сейчас, после утраты всей родовой собственности, велась и ведется с основателя рода.http://www.tpp-inform.ru/analytic_journal/2761.html
Честь рода строилась на достоинстве общины.
Предпринимательское преуспевание обязательно дополнялось благотворительностью, меценатсвом, поддержкой искусства, созданием и основанием галерей и музеев...Если какой-либо представитель купеческого рода шел на государеву, государственную службу - что иногда случалось, то в зависимости от чинов получал уже и после отмены крепостного права сначала личное, а потом и родовое дворянство, только как знак отличия.И славянофильство и западничество - методы изучения истории России, и надо было не противопоставлять их друг другу, а дополнять, применяя и тот, и другой методы.
Когда же и роды и общины пустили в распыл, и по Щедрину "история прекратила движение своё", то стали изучать "Краткий курс истории партии большевиков", потому что другая история была под запретом, да никакой другой истории в России и не было почти весь двадцатый век...
alikhanov.livejournal.com
alikhanov
Братья Беренсы - глава из книги моего отца Ивана Ивановича Алиханова "Дней минувших анекдоты..." Полная оцифровка книги - http://coollib.com/b/273642/readи здесь -http://www.litmir.net/br/?b=203295&p=1Вторая по старшинству сестра моего отца Мария вышла замуж за обрусевшего немца, тифлисского прокурора Андрея Беренса 
на фото 17 они сидят рядом с моим отцом Иваном Михайловичев (крайний слева в первом ряду в белом кителе) – второй и третья слева – направо. У них было три сына, мои двоюродные братья — Евгений, Михаил и Сергей. Сохранилось фотография (фото 21), на которой запечатлены Михаил Беренс с двоюродными сестрами Еленой и Натальей Орловскими – (дочерьми моей тети Анны) и Еленой – (дочерью моей тети Ольги, и матерью Селли и Елизаветы, которая погибла в чекистских застенках)
Тетя Мария умерла еще до моего рождения, когда пришла горестная весть о том, что её младший сын Сергей погиб на Первой мировой войне.В разделе «Исторический клуб» «Недели» в № 6 за 1988 год, Александр Мозговой рассказывает о жизни и деятельности Евгения и Михаила Беренсов. Статья захватывающе интересна и я цитирую ее:«26 января (8 февраля по н. с.) 1904 года командиру крейсера «Варяг», стоявшего на рейде порта Чемульпо, адмиралу В. Рудневу был вручен ультиматум адмирала Уриу, следующего содержания:«Сэр, ввиду существующих в настоящее время враждебных действий между правительствами Японии и России, я почтительно прошу Вас покинуть порт Чемульпо с силами, состоящими под Вашей командой, до полудня 27 января 1904 года. В противном случае я буду обязан открыть против Вас огонь в порту. Имею честь быть, сэр, Вашим покорным слугой, С. Уриу Контр-адмирал, командующий эскадрой императорского японского военного флота».Капитан «Варяга» Руднев собрал офицеров и сообщил о предстоящем бое, старший штурман лейтенант Евгений Беренс, улучив минуту, написал торопливое письмо матери...: «Дорогая моя, милая, родная и любимая мама, пишу тебе при тяжелых условиях, может быть перед смертью...»Руднев вывел «Варяг» и принял бой со значительно превосходящими силами японцев. Когда иссякла возможность к сопротивлению, на «Варяге» были открыты кингстоны и поднят сигнал «погибаю, но не сдаюсь». Оставшиеся в живых члены экипажа были подобраны судами, пришедшими на помощь. Пораженный храбростью русского адмирала японский император-микадо наградил Руднева за храбрость, а по возвращении все офицеры были награждены за героизм Георгиевскими крестами.В Военно-морском музее Санкт-Петербурга, на стенде, посвященном подвигу крейсера «Варяг» фотографии В. Руднева и Е. Беренса расположены рядом – в левом верхнем углу (фото 18).
Сохранилась фотография Е.А. Беренса с матерью сделанная после его возвращения с русско-японской войны (фото 19.)
А. Мозговой прослеживает большой и славный путь будущего советского адмирала Евгения Беренса. Он преподавал в кадетском корпусе, читал лекции в генеральном штабе. В 1908 году, будучи старшим офицером броненосца «Цесаревич», проявил исключительное самоотвержение, помогая жителям Мессины, пострадавшим от землетрясения.25 октября 1917 года Евгений Беренс перешел на сторону революционных матросов и избран начальником морского генерального штаба.18 февраля 1918 года Беренс телеграфирует в Новороссийск начальнику береговой обороны Б. Жерве приказ об организации всяческого сопротивления наступающим немцам: «В крайнем случае, уничтожайте все, чтобы не досталось неприятелю». Следующая директива, подписанная Беренсом: «Ни под каким видом не допускать захвата немцами наших судов в исправности и с другой стороны стараться сохранить их до последней возможности».Немцы наступали и на Черном море. Ознакомившись с докладом Беренса, Ленин наложил резолюцию: «Ввиду безысходности положения, доказанной высшими военными авторитетами флот уничтожить немедленно».«Флотилии Беренса штурмовали Чистополь, освобождали Елабугу, дрались на Волге, Ладоге, Онеге, били интервентов на Каспии».В феврале 1924 года Е. Беренс возглавил делегацию на Рижской конференции.После установления дипломатических отношений с Англией Евгений Беренс был назначен военно-морским атташе в Лондоне в звании старшего флагмана».В Санкт-Петербургском государственном Военно-Морском музее есть несколько стендов посвященный жизни и деятельности Евгения Беренса.В одном из них именной пистолет Е. Беренса, телеграммы, подписанные Беренсом и направленные Ленину.Умер Евгений Беренс в 1928 году, похоронен на Новодевичьем кладбище. Детей у Евгения не было... (фото 20)В некрологе, помещенном в газете «Известия» было написано: «Е. А. Беренс был одним из тех честный военных беспартийных специалистов, которые с первые же дней Советской власти примкнули к революции и отдали свои богатые знания и опыт на служение трудящимся».В Морском энциклопедическом словаре (издательство «Судостроение 1991 год) Евгению Андреевиче Беренсу посвящена биографическая справка:«Военно-морской деятель, кап. 1 ранга (1917) Окончил Морской корпус в 1895 году. В 1904 году старший штурманский офицер крейсера «Варяг», участвовал в бою с японской эскадрой при Чемульпо (1904) за этот бой награжден орденом Святого. Георгия 4-ой степени. После войны преподавал в Морском корпусе, читал лекции в академии Генерального штаба. В 1908 году старшим офицером броненосца «Цесаревич» принял участие в спасении жителей г. Мессины во время землетрясения. В 1910 году военно-морской атташе в Германии и Голландии, в годы Первой мировой войны военно-морской атташе в Италии. При Временном правительстве в 1917 году начальник статистического, а позже иностранного отдела Морского Генерального штаба. После Революции добровольно перешел на сторону Советской власти. Евгений Андреевич Беренс стал 1-ым советским начальником Морского Генерального штаба, а с апреля 1919 года - Командующим морскими силами Республики. Разработал план Ледового похода Балтийского флота и обосновал доклад Советскому правительству о необходимости затопления кораблей Черноморского флота в Новороссийске в 1918 году. В 1920-1924 годах состоял для особо важных поручений при Революционном Верховном Совете республики, а в 1924-1925 годах - военно-морской атташе СССР в Англии и Франции. В качестве военно-морского эксперта участвовал в работе советской делегации на Генуэзской конференции в 1922 году. Лозанской и Рижской мирных конференциях, а так же в 4 сессии подготовительной комиссии по разоружению в Женеве в 1927 году».Остается добавить, что мой двоюродный брат Евгений Беренс успел своевременно умереть. Умри мои остальные двоюродные братья одновременно с ним, не пришлось бы им испытать ужаса, выпавшего на их долю.Младший брат Евгения Беренса Михаил отличился в русско-японскую войну, проявил геройство при обороне Порт-Артура. В начале первой мировой войны его назначили командующим эсминца «Новик», который в ночь на 15 августа принял в Рижском заливе неравный бой с двумя немецкими кораблями. Германские миноносцы отступили.Но Михаил не принял пролетарской революции. Продолжу цитату из статьи Мозгового: «И если Евгений Андреевич все свои знания и энергию отдал борьбе за победу нового строя, то на долю врангелевского адмирала Михаила Беренса выпала трагическая честь быть последним командующим отряда кораблей Черноморского флота, ушедшего в тунисский порт Бизерту» (фото 22, 23).Продолжение этой истории мне довелось прочесть в газете «Русская жизнь» от 27 марта 1993 г. Статья была написана в 1930 г. в Париже Евгением Тарусским. Не желая быть соучастником принудительной выдачи казаков советским карательным органам, которую провели англичане, Тарусский покончил жизнь самоубийством. Статья Тарусского называется «Последний корабль».«Октябрь 20-го года был очень суровым на юге России. Замерз Сиваш, замерз залив под Геническом. Белый снежный саван сравнил землю и воды. В те дни во льдах залива были оставлены две канонерские лодки Азовской флотилии; «Грозный» (брейт вымпел начальника дивизиона) и «Урал».30 октября «Грозный» вел успешный бой правым бортом (левая носовая 100-миллиметровая пушка у него была повреждена), а «Урал» бил по Арбатской стрелке, препятствуя движению большевиков.Бой этот был прерван неожиданно полученной радиограммой:— Немедленно судам идти в Керчь, переброска войск.На другой день, едва корабли успели отшвартоваться в гавани Керченского порта, как начальник отряда, контр-адмирал М. А. Беренс созвал совещание флагманов и капитанов.— Господа, — сказал адмирал, — перед нами не эвакуация, а эмиграция. Севастополь и Ялту завтра, а, может быть, и сегодня сдадут. Остаются Феодосия и Керчь. Мне предложено принять и посадить на суда отступающую с боем армию генерала Абрамова. Людей, подлежащих посадке, больше, чем имеется в моем распоряжении плавучих средств. Я сделал усиленный расчет. План разработан. Уверен, что все же возьму всех. Кто из командиров ручается за верность и стойкость своей команды?И совершилось то, что казалось невозможным. Азовский отряд судов Черного моря принял и погрузил этих лишних 3000 бойцов. Иначе не мыслили ни адмирал Беренс, ни генерал Абрамов, ни создатель азовского отряда и первый его начальник, молодой и энергичный адмирал Машуков.Как раз во время, как раз к моменту, когда кубанские всадники на рысях вошли в город — адмирал Машуков на вооруженном ледоколе «Гайдамак», привел из Константинополя два больших пустых транспорта...Погрузка кубанцев окончена...»В нашей семье бытовал рассказ о том, что когда Франция признала Советский Союз, Евгений поехал в Бизерту принимать возвращенный Советскому Союзу флот, Михаил не пожелал встретиться с родным братом. Однако, весьма возможно, что встреча братьев все-таки состоялась – об этом пишет Владимир Щедрин, тоже проследивший судьбу двух адмиралов Евгения и Михаила и БеренсовПривожу часть его статьи, касающейся судьбы моих двоюродных братьев.«Черноморский белый фронт умирал. Умирал мучительно и страшно, словно тяжело больной организм, когда-то мощный и слаженный. Один из самых сильных и надежных к началу 1920 г., он уже весной трещал по швам, сжимался словно шагреневая кожа, агонизировал. Фронт был обречен. Это раньше всех понял Петр Николаевич Врангель, барон, генерал-лейтенант, главнокомандующий вооруженными силами на юге России.
В ноябре 1920 г., еще находясь в море, генерал Врангель напишет: «Русская армия, оставшись одинокой в борьбе с коммунизмом, несмотря на полную поддержку крестьян, и городского населения Крыма, вследствие своей малочисленности не смогла отразить натиск во много раз сильнейшего противника, перебросившего войска с польского фронта. Я отдал приказ об оставлении Крыма; учитывая те трудности и лишения, которые русской армии придется претерпеть в ее дальнейшем крестном пути, я разрешил желающим остаться в Крыму, но таковых почти не оказалось. Все казаки и солдаты русской армии, все чины русского флота, почти все бывшие красноармейцы и масса гражданского населения не захотели подчиниться коммунистическому игу. Они решили идти на новое тяжелое испытание, твердо веря в конечное торжество своего правого дела. Сегодня закончилась посадка на суда, везде она прошла в образцовом порядке. Неизменная твердость духа флота и господство на море дали возможность выполнить эту беспримерную в истории задачу и тем спасти армию и население от мести и надругания. Всего из Крыма ушло около 150 тыс. человек и 120 судов русского флота. (Среди беженцев был внук А.С. Пушкина Александр - последний прямой потомок великого поэта по мужской линии)
Настроения войск и флота отличные, у всех твердая вера в конечную победу над большевиками и в возрождение нашей великой Родины. Отдаю армию, флот и выехавшее население под покровительство Франции, единственной из великих держав, оценившей мировое значение нашей борьбы».
Франция, спустя четыре года, признает Советскую Россию и прекратит тем самым существование последнего оплота русского флота в Бизерте, тогда еще никому не известной, даже тем, кто плыл туда через штормовое Средиземное море в ноябре 1920 г.
Из более чем 120 судов лишь два не дошли до Турции. Эскадренный миноносец «Живой», словно вопреки своему названию, канул в лету, вернее, в студеную черноморскую пучину. Выйдя из Керчи, он не прибыл в порт назначения, когда миновали последние сроки ожидания. Суда, посланные на поиск эсминца, вернулись ни с чем. Кораблем командовал лейтенант Нифонтов. На борту эсминца находилась небольшая команда и около 250 пассажиров, главным образом офицеры Донского полка. Еще одной потерей стал катер «Язон», шедший на буксире парохода «Эльпидифор». Ночью команда, насчитывавшая 10—15 человек, обрубила буксирные тросы и вернулась в Севастополь. Бог им судья!Эвакуация завершилась. Русские корабли стали на якоре на рейде Мода.Через две недели после прихода в Константинополь огромный русский флот как по мановению волшебной палочки превратился всего лишь в эскадру, состоящую из четырех отрядов. Ее командующим был назначен вице-адмирал Кедров, командирами отрядов — контр-адмиралы Остелецкий, Беренс, Клыков и генерал-лейтенант Ермаков. Никто не знал, что эскадре было отмеряно лишь четыре года жизни. Между тем, сыновья Гаскони и Наварры, Прованса и Бургундии никогда не забывали о своих интересах. В обеспечение расходов, связанных с приемом беженцев из Крыма, французы «приняли» в залог весь русский военный и торговый флот! Приняли охотно и грамотно. Вновь сформированная эскадра под командованием вице-адмирала Кедрова насчитывала уже всего лишь 70 «вымпелов» - более 50 судов исчезли. В Бизерту же пришло всего лишь 32 корабля! Но и там, в уютном североафриканском порту, словно летучие голландцы, исчезали и растворялись в тумане и в лазурных водах Средиземного моря русские корабли. Иногда они появлялись, как привидения, в составе ВМС Франции — перекрашенные и подновленные, с незнакомыми именами и командирами. Итог печален и поучителен: русская Черноморская эскадра так и «ушла» за долги, те самые, царские, которые Россия во второй раз начала платить с легкой руки Горбачева, Шеварднадзе, Ельцина…» Удивительный, потрясающий факт России второй раз выплачивает Франции «царские» долги, уже уплаченные кораблями Черноморской эскадры! (фото 24).« Эскадра исчезла, растаяла, растворилась, оставшись лишь в памяти людей и на редких фотографиях и рисунках участников тех событий. Она появилась в Бизерте в самом конце декабря 1920 г. Через 14 лет последний большой корабль — броненосец «Генерал Алексеев» сгинул во французском Бресте. Документов, как всегда, нет и, судя по всему, уже не будет. Очевидцы — единственный человек — Анастасия Александровна Ширинская-Манштейн, до сих пор живущая в Бизерте, которую она впервые увидела восьмилетней девочкой».Однако на века осталась пламенная доблесть русских солдат и генералов, матросов и адмиралов. Пафос их борьбы и веры в Отечество сохранился в их книгах и в дарственных надписях на них. Приведу одну такую надпись сделанную генералом Врангелем на книге статей «Русские в Галлиполи», изданной в Берлине 1923 году.
«Доблестному Адмиралу Беренсу – повесть о крестном пути Галлиполийцев, так же как и их братья в Бизерте сумевших сберечь на чужбине русское знамя.Генерал Врангель»
Бизерта пережила множество войн. Финикийцы, пунийцы, ливийцы, варвары, арабы, испанцы, турки, французы — все оставили след в культуре, образе жизни и даже в цвете кожи коренных жителей Бизерты.Начиная с XVI в., Бизерта — настоящая пиратская база, разгульная, богатая, разбойная и бесшабашная., изгнав в XIX в. пиратов и разбойников, город зажил степенной и размеренной жизнью рыболовов и земледельцев В 1895 г. открылся новый порт для международной торговли, ставший и базой французского флота. Первый иностранный визит в порт Бизерты совершил русский крейсер «Вестник» в 1897 г. Еще через три года контр-адмирал Бирилев (будущий морской министр России) нанесет визит французскому губернатору Мармье. Встреча будет пышной и торжественной — шампанское, белоснежные форменные кители русских офицеров, жара, белые домики и тихая гавань Бизерты. И вот, менее, чем через двадцать лет, эта гавань превратилась в последнюю стоянку Русского флота, умирающего и беззащитного, гордого и впоследствии предательски присвоенного своими союзниками (фото 24а).
То, что произошло в Бизерте с декабря 1920 г., сегодня видится удивительным, мало поддающимся простому человеческому объяснению историческим деянием. Оставим на минуту рассуждения о кораблях российского флота, пусть самых современных по тем временам, боеготовым и хорошо вооруженным. Но люди! Где они нашли силы, чтобы пережить страшное лихолетье? Как чисты и благородны были их души и помыслы, чтобы не опуститься, сохранить честь и достоинство, воспитать детей, научиться самим зарабатывать на хлеб и пронести светлую память о родной земле через остаток полной лишений жизни. Только истинная вера в Бога, любовь к Отчизне и надежда вернуться на родную землю помогали им. Русская колония в Бизерте превратилась в маленький островок православия в старинном мусульманском городе. Это сблизило всех, сплотило, породило особый тип отношений между людьми, новые формы общения, позволявшие сопротивляться тягостной ностальгии». Белоснежна и чиста форма командиров русской эскадры спустя долгие пять лет стояния на чужом рейде и так же чиста и неукротима их доблесть… (фото 23)
Прием на эскадренном миноносце "Дерзкий" в честь 25-летия морской службы адмирала Михаила Беренса (в центре первого ряда) 28 сентября 1923 года
Многие моряки уезжали из города. В 1925 г., когда Русский флот закончил свое существование, в Бизерте осталось 149 человек. 53 русских моряка навсегда нашли покой на тунисской земле, в том числе на Бизертском кладбище. В своей книге воспоминаний «Бизерта — последняя стоянка», Анастасия Ширинская пишет: «Придет время, когда тысячи русских людей станут искать следы народной истории на тунисской земле. В те далекие годы для тунисских беженцев жизнь, как всегда, была связана с церковью. Русская колония в Бизерте была еще достаточно многочисленна, чтобы выписать из Франции и содержать православного священника… В Бизерте был построен храм-памятник кораблям русской эскадры, спасшей при крымской эвакуации жизни 150 тысяч русских людей. На мраморной доске, установленной в храме, выбиты имена тридцати трех кораблей Российского флота, а так же слова вице адмирала С.Н. Ворожейкина:
«Пусть память о них чтиться вовеки. Они честно исполни свой долг перед Родиной».
Храм Александра Невского -памятник кораблям русской эскадры в Бизерте
Стоянка Русской эскадры на рейде Бизерты и тем самым противостояние ее военной силы большевизму продолжалось до 28 октября 1924 г., когда Франция официально признала Советский Союз. Небо не упало на землю, и Сена не вышла из берегов. «Мерзкий режим Советов», о котором так громко вещал из репродуктора отважный французский адмирал, вдруг стал вполне ко двору. А русская эскадра оказалась вне закона. Ее флаг и гюйс были спущены на следующий день 29 октября в 17.25 местного времени.За оставшиеся корабли начался торг, который по всем статьям опять выиграли французы. В конце 1924 г. в Бизерту прибывает советская техническая комиссия. Ее возглавляет красный военно-морской атташе Евгений Андреевич Беренс, который в 1919–1920 гг. командовал Морскими Силами Советской России. Конфуз! Его родной брат, контр-адмирал Михаил Беренс командует эскадрой в Бизерте, уже ничьей, стоящей вне всяческой юрисдикции, агонизирующей, но все еще существующей. Однако в те годы Россия еще являла столь удивительные примеры демократии и терпимости. До начала репрессий было еще долгих 10 лет. Лозунг «брат за брата не ответчик» действовал.Старший Беренс вместе с академиком Крыловым работал на судах ничейной эскадры, а младший уехал на время в город Тунис — по просьбе французов и чтобы не компрометировать родственника. Благородно!Крылов с Евгением Беренсом решили: в принципе эскадру надо возвращать в Севастополь. Но встали вопросы: где ремонтировать корабли перед походом в уже Советскую Россию? Кто и за чей счет будет ремонтировать суда? Ответов не нашлось. В результате эскадра осталась на месте. Но постепенно стали исчезать корабли. «Разрезаны на металлолом» — такова официальная версия исчезновения большинства судов, в том числе двух последних — «Корнилова» (бывший «Очаков») и «Генерала Алексеева» (бывший «Император Александр III»). Русской эскадры не стало».
В Нью-Йоркской газете «Новое русское слово» от 19 мая 2001 года была помещена следующая статья:«Михаил Андреевич Беренс (1879-1943) контр-адмирал Российского императорского флота, участник обороны Порт-Артура. В Первую мировую войну командовал эсминцем «Новик» который в августе 1915 года в Балтийском море вступил в бой с двумя немецкими миноносцами и нанес им сильные повреждения, в результате которых один миноносец затонул. Награжден орденом Святого Георгия 4-ой степени и Золотым оружием «За храбрость».Один из организаторов перехода русской эскадры в Бизерт, где стал последним командующим русской эскадры. Жил и умер в Тунисе. Похоронен Михаил Беренс в г. Мегрине, пригороде Туниса. В настоящее время кладбище Мегрина подлежит сносу. Если не принять мер исчезнет и могила Беренса. Есть возможность перенести останки Беренса в русский отдел (Carry Russe) европейского кладбища Borgel г. Туниса и установить памятную плиту тому, кто является символом доблести и чести русских морских офицеров, символом достоинства эмигрантов Русской колонии в Тунисе.Перезахоронением и обустройством могилы М.А. Беренса в Тунисе занимаются А.С. Ширинская, автор книги «Бизерта – последняя стоянка» и отец Дмитрий, настоятель церкви «Воскресения» в г. Тунисе.Обращаемся ко всем, кому дорога память о русском флоте и русской эмиграции». (вырезка из газеты «Новое русское слово»)Далее помещены счета для перевода пожертвований на перезахоронение.Интересно, что откликнулись многие, но основную часть средств на перезахоронение контр-адмирала Михаила Беренса выделил господин Тохтахунов (Тайванчик), который за этот щедрый и благородный поступок был возведен в рыцарский сан и награжден орденом святого Константина.Братья Евгений и Михаил Беренсы были наследниками и – увы!- последними представителями великой морской династии.
Их дед по отцовской линии - Евгений Андреевич Беренс (1809 -1878)– дважды обогнул земной шар. Адмирал с 1874 года. Окончил Морской корпус в 1826 году. В 1828 -1830 годах на транспорте «Кроткий» участвовал в кругосветном плавании с заходом на Камчатку и Русскую Америку. В 1834-1836 годах на транспорте «Америка» совершил второе кругосветное плавание так же с заходом на Камчатку и Русскую Америку. В июне 1837 года Беренс поступил на службу Российско-Американскую компанию (заметим, что служащим этой компании в свое время был декабрист и поэт Рылеев). Командуя кораблем «Николай» Евгений Андреевич Беренс совершил в 1837-1839 годах переход из Кронштадта вокруг мыса Горн до острова Баранова (Русская Америка) и обратно в рекордный для того времени сроки (8 месяцев 6 дней и 7 месяц и 14 дней), с 1840 года служил на Балтийском флоте. Во время Крымской войны Е.А Беренс был командиром корабля «Константин» входившем в систему обороны Кронштадта. 1856-1857 годах был командующим эскадры, плавающей в Средиземное море. В 1861 году командовал отрядом винтовых кораблей в Балтийском море. С апреля 1899 года член Адмиралтейского совета.
Итоговую черту под судьбой двух братьев Беренсов, двух адмиралов русского флота подвела недавняя статья В. Пасякина «Два адмирала» в газете «Красная звезда», которую я отыскал в Интернете.
«Беренс – одна из старинных морских фамилий России. Так, будущий адмирал Евгений Беренс сражался на бастионах Севастополя в Крымскую войну, был командующим Балтфлотом. Его внуки - Михаил и Евгений, рано осиротевшие, окончили Морской корпус.Михаил Беренс участвовал в героической обороне Порт-Артура, в первую мировую войну командовал на Балтийском флоте самыми современными кораблями – эсминцем «Новик» и броненосцем «Петропавловск». В годы гражданской войны он руководил военно-морскими операциями белых на Черном и Азовском морях, в 1920 году стал командующим эскадры в Бизерте.Евгений в 1904 году был старшим штурманским офицером крейсера «Варяг», участвовал в бою при Чемульпо. Затем он преподавал в Морском корпусе, а после революции перешел на сторону Советской власти, стал одним из создателей Рабоче-крестьянского Красного Флота. Он был начальником Морского генерального штаба, командующим Морскими Силами Республики, особым порученцем при председателе РВС, военно-морским атташе в Великобритании и Франции.23 июля 2002 года на Новодевичьем кладбище в Москве был открыт памятник на могиле Евгения Беренса. Он сделан из такого же черного гранита, как и надгробная плита на могиле Михаила Беренса в далекой Бизерте.
…Братья избрали для себя разные жизненные пути, но прошли по ним честно, до конца выполнив свой долг перед Родиной. «Надо помнить о России...» - эти слова Евгения Беренса, выбитые теперь на памятнике ему, можно считать общим девизом двух братьев – двух адмиралов».
В настоящее время о драматической судьбе Черноморской эскадры, под патронажем Российского фонда культуры, снимается документальный фильм, недавно вышла объемная книга – статьи и документы о судьбе Русского флота - «Бизертинский морской сборник».
Сборник заканчивается патетическими словами:
«3 сентября 2002 года в Тунисе на кладбище Боржель на могиле контр-адмирала М.А. Беренса (1879-1943) командовавшего русской эскадрой, была установлена памятная плита (автор севастопольский скульптор Станислав Чиж), доставленная флагманом российского Черноморского флота крейсером «Москва». При ее торжественном открытии, парадным строем с Андреевским флагом прошли моряки крейсера, воздавая дань уважения русскому адмиралу. На плите, помимо положенных надписей есть и слова: «Россия помнит вас».
Память о моряках русской эскадры вернулась на родину и стала достоянием её истории.
alikhanov.livejournal.com
Нина Воронель и ее книга "Без прикрас"
Читая книгу воспоминаний Воронель*, заново переживаешь события тридцатипятилетней давности — хрущевская оттепель заканчивалась травлей свободомыслящей интеллигенции. Практика внесудебных — но не смертельных! — подъездных расправ, силовых задержаний, грубых посадок в оперативные “Волги”, незаконных допросов, возбуждения дел “по тунеядке” стала обычной гебистской рутиной и уже не останавливала протестное движение. В звериной жестокости органов, похоже, не было никакой идеологии, а была воплощенная ненависть к интеллигенции. Тогда начались показательные суды – первым из которых был громкий процесс над Синявским и Даниелем. Большинству так называемых “совков” эти суды казались явлением несущественным, но Нина Воронель в окрыленном наитии активного борца и участника тех событий предвосхитила значение происходящего.
Неправые суды затевались властями, чтобы приструнить послушное стадо “товарищей писателей”, а главное, припугнуть читателей. Подобные процессы стали инструментом массового запугивания — чтобы подавляющее, точнее, самоподавлявшееся “большинство” не особенно увлекалось чтением самиздатовской литературы — в те годы каждому грамотному человеку подпольные журналы и запрещенные книги хоть один разок, да попадались на глаза.
В самом начале 80-х годов, поступив в аспирантуру московского института физкультуры, я тот час окунулся в разливанное море “самиздата”. Как сейчас в студенческих коридорах предлагают травку, мне предложили “Котлован”. За одну ночь я перефотографировал книгу – был у меня для этого специальный цейсовский объектив и съемная задняя крышка фотокамеры, где на матовом стекле высвечивалась в фокусе печатная страница. Размножив запретную повесть Платонова, я попал в самиздатовский “трафик”. И пошло-поехало – был растиражирован “Новый класс” Джиласа, “Номенклатура” Восленского, стихи Ходасевича. “Доктора Живаго” мне дали всего на одну ночь, и я не успел переснять весь роман, и оказалось, что и не надо было.
Тогда же попалась мне и книга Александра Воронеля, переснять которую было невозможно — машинописный экземпляр был совершенно слепым и просвечивался насквозь. Я выпросил эти папиросные листочки на неделю и позвонил своему другу Виктору Гофману.
За месяц до этого, валяясь у Вити дома на его кровати, я прочел “Архипелаг ГУЛАГ”, в то время, когда в комнате рядом его отец — Герой Советского Союза Генрих Гофман пировал со своими приятелями – генералами: начальником московской транспортной милиции и начальником Шереметьевской таможни.
Я сталкивался нос к носу с этими высокопоставленными военными в шелковых погонах, когда выходил в туалет, и поэтому Витя строго-настрого меня предупредил, чтобы я ни в коем случае не выносил “Архипелаг” за порог его комнаты.
Для тиражирования книги Александра Воронеля мое фоторемесло пригодиться не могло. Тогда на кровать улегся сам Витя и стал мне диктовать, а я сел за письменный стол и стал печатать на машинке. Но тут у Витиного отца лопнуло терпенье, и он нас спровадил.
Мы отправились к Межирову в Переделкино и дня на четыре выжили поэта из его комнаты, посулив первый экземпляр гениальной рукописи. Кстати, я сейчас перечел старую перепечатку — мысли Александра Воронеля со времени написания – почти за сорок лет! — нисколько не утратили актуальности, и, похоже, именно поэтому книгу Александра Воронеля в России так и не издали.
Мы распечатали рукопись, и я был в полной уверенности, что очередное подпольное тиражирование прошло шито-крыто. С Воронелями — из-за скорой их эмиграции в Израиль – мне так и не удалось тогда познакомиться. Каково же было мое удивление, что мои восторженные вопли, издаваемые при перепечатывании рукописи ее мужа: “Умнейший человек в России!” — дошли и до Нины Воронель и оказались в тексте ее книги.
Теперь то – задним числом и задним умом – все поняли, что события, изменившие ход мировой истории были предопределены и заложены в ранние 70-е годы. Нина Воронель сама печатала весь тираж рукописного журнала “Евреи в СССР”, одно прочтение которого грозило нешуточным сроком, подготовила подлинные материалы процесса Синявского-Даниэля и расшифровала рукописи Кузнецова, пересланные на волю из тюрьмы в желудке его жены. Участвуя в неравной схватке с органами, Нина Воронель сожалеет, что не все участники той борьбы выдержали испытание на прочность, но иначе и быть не могло. Не прощая предательства, Воронель никого и не осуждает – не каждый сумел выдержать нечеловеческий нажим. Однако, все сексоты за ушко да вытащены Ниной Воронель на суд истории: вот писательская чета, в отличие от всех остальных высылаемых за границу правозащитников, не летит самолетом, зачастую в наручниках, снимаемых уже на борту, а выезжает в Париж на ПМЖ (постоянное место жительства), но почему-то поездом. Вот и раскаянья доносчика, обличающие и себя, а заодно и эту чету, опубликованные сначала в журнале “22”, а теперь вошедшие в книгу. Эти поздние раскаянья проливают свет на многие темные стороны смертельно опасной борьбы.
Каждый сделал свой выбор – одни беззаветно боролись за свободу, другие примыкали к правозащитному движению, чтобы, “сквозь голодовки”, добраться до западной “кормушки”, и уезжали, невзначай прихватывая контейнер-другой чужой антикварной мебели. Третьи не выдерживали прессовки, и становились осведомителем, о чем впоследствии горько сожалели. Стирая вместе с автором “эпохи грязное белье”, вдруг понимаешь, что от подобной стирки прошедшая героическая эпоха становится только грязнее. Суть этих дрязг – кто не без греха!
Пафос книги Нины Воронель в том, что без изменников и стукачей в России никогда не было ни одного сколько-нибудь значимого протестного движения. В те годы несколько десятков человек противостояли режиму, имевшему только вдоль западной границы СССР 45 тысяч танков! Всевластные нелюди могли в любую секунду отдать приказ – и бронированные колонны тотчас бы повернули и помчались поперек границ — навстречу третьей мировой. Разумеется, всемогущие советские бонзы у себя “в глубоком тылу” не воспринимали всерьез нелепую кучку правозащитников – тем более, что все протестное движение было не только под их непрерывным давлением, но, как сейчас стало известно, и под их полным контролем!
Но власть в России всегда была слишком самоуверенна
“Как звать того замечательного грузина?” — вопрошал Ленин из ссылки. Перлюстрируя письма будущего “вождя мирового пролетариата”, чиновники соответствующего ведомства только посмеивались и не уничтожали эти мерзкие листочки, а опять засовывали их в конверты и отправляли по почте. Десяток большевистских заговорщицких адресов был известен, и охранка, несомненно, не придавала сосланным на поселение нищим бунтарям никакого значения. Благодаря попустительству (весьма схожему с предательством), происходившему от уверенности всевластия, мы и можем сейчас с ужасом ответить в прошлое:
“Замечательного грузина звать Коба!”
Воронели — и Нина, и Александр — и тогда понимали, что их деятельность контролировалась сексотами, но продолжали писать, издавать журнал и проводить у себя на квартире на улице Народного ополчения научные семинары, посвященные свободе совести в СССР! А меж тем, сообщения внедренных провокаторов создавали у власть предержащих иллюзию управляемости протестным движением. Благодаря “служебной информации”, поставляемой и сексотами и агентами внедрения, правозащитная деятельность казалась властям совершенно безопасной для советского режима. Правозащитники были оставлены в живых, публично судимы, высылаемы и пр. А ведь их всех, поименно известных, как это совершенно очевидно по нынешним киллерским временам, ничего не стоило тогда просто физически уничтожить.
Именно благодаря многочисленным доносам и предательствам правозащитники 60-х годов 20 века, как бунтари века 19-го, смогли продержаться достаточно долго и расшатать и свалить противостоящие им режимы! 
Читая книгу Воронель, приходишь к парадоксальному выводу, что в России для успеха любого правозащитного движения наличие предателей необходимо!
Нина Воронель – жена и соратница своего мужа Александра написала еще одну “Вторую книгу”, без которой представление о правозащитной борьбе 60-70 годов уже никогда не будет полным.
*НИНА ВОРОНЕЛЬ “БЕЗ ПРИКРАС” ИЗД-ВО “ЗАХАРОВ” М. 2003 Г. 430 СТР. 5000 ЭКЗ. ISBN 5-8159-0313-2alikhanov.livejournal.com
alikhanov
НА СЪЕМКАХ
Недостаток воды наложил на людей отпечаток.Как ты с нами суров, зверолов!Мы просили тебя, чтоб ты был, по возможности, краток.Но скажи нам хоть несколько слов.
Только зря режиссер стал сулить тебе скорую славу, -Ты пресек его сразу, любителя северных тем,И сказал то, что думал:- Кто ехал сюда на халяву,Тот уедет ни с чем.
Село Койда, Белое море - «День поэзии 1983»
* * *Все говорю себе - надейся,Жди перемен в своей судьбе.А вот завидую тебе -Водитель утреннего рейса.
Ты зорко смотришь на дорогу,Легко, уверенно рулишь.А наледь скалывают с крыш, В сугробах черт сам сломит ногу.
Я позавидую маршрутуОпределенности твоей,И в пар морозный из дверейЛегко шагну через минуту.
* * *На товарном узле, реквизит загружая,Я на ящик присел отдохнуть.Шли составы, багажный барак сотрясая,На восток продолжая свой путь.
Волокита дорожная. Длится приемка,И к обеду закончится лишь.А приемщица вдруг подошла и негромкоМне сказала: "- На чем ты сидишь."
И недоумевая, я встал виновато,И увидел во мраке углаЭти несколько ящиков продолговатых, И догадка меня обожгла...
* * *Я по тебе уже тоскую, Ангара,Хотя еще смотрю на струи ледяные,Прозрачные насквозь, чистейшие в России.Прощай, я ухожу, мне улетать пора.
Я видел много рек, но всех прекрасней ты.И ни одной из них не видел я начала,Лишь ты стремишь свой бег, из-подо льдов БайкалаБегуньей уходя со стартовой черты...
Иркутск. Стоя на льду над истоком Ангары.
***Причалы ближних сел, паромы, катераВ ковше порта рядком зимуют уж полгода,А выходить на Обь все не придет пора,И надобно еще дождаться ледохода.
Нет паводка и нет, какой-то квелый год.Вдоль берега полно закраин и промоин,А все-таки река не поднимает лед,И он лежит, тяжел, по-зимнему спокоен.
В последний ржавый борт бьют гулко молотки.Томится человек у двух времен на стыке.И корабли свои все красят речники,А вместо шума льдин над Обью галок крики...
* * *Завсегдатай задворок, заворачивая за углы, Я во всех городах находил переулки такие, Где запах олифы и визг циркулярной пилы, Где товарные склады и ремесленные мастерские.
И со сторожем я заводил разговор не пустой, — А настырно просил его жизни открыть подоплеку. А сторож молчал: он смотрел на огонь зимой, И летом — на реку, протекающую неподалеку.
Я сшивал впечатлений разноцветные лоскутки, Радовался, что душа накопит простора. А потом оказалось — можно лишь посидеть у реки, И нельзя передать ни журчания, ни разговора.1982 г.Барнаул. Стихотворение впервые Опубликовано в "День поэзии -1984"
* * *Необозрима - от края до края! -Обь, ты сливаешься с небом Алтая!
Льдины с верховья трещат под обрывом,И в хороводе плывут молчаливом.
Жизнь закружилась, и вдруг повернулась -Паводок! - в небо душа потянулась…
* * *Вырабатывая непрерывный стаж,Я силы тратил без остатка.А тут передо мной возник пейзаж,Красивый, как телевизионная заставка.
Отцепив от штанины колючку,Осмотрел с холма панораму, Я поймал себя - что ищу ручку,Чтобы переключить программу…Подмосковье.
ВДОВА
Ни в черном - в бело-голубом,В кольцо ты попадешь мячом,И публика свистит, ликует.Вот милосердие судьбы -Сейчас она тебе даруетЗабвение в пылу борьбы...
Белов был лучшим игроком, -Своим решающим броскомПоверг тогда американцев.Белов был молнией, грозой,А надо было той поройЕму оберегаться...
Ты мне по-прежнему мила,Как мяч ты ловко провела -Не глядя, левою рукою.На той руке кольцо блеснет,Луч от него глаза кольнет,Как-будто лазерной иглою...
Сочи.Опубликовано в 2007 году - 25 лет спустя! - в журнале "Наш современник".
ПОСЛАНИЕ ВЛАДИСЛАВУ
Над шезлонгом твоим Изабелла кистями Шевелит, море Черное плещет волнами.Прямо с ветки срываешь инжир, -Мысль-богиня восходит к тебе из прибоя,Только законодательство трудовоеЧуть тревожит твой внутренний мир.
Боек стоик в совке, и в прохладе усадьбы,Счет вчерашнего матча хотелось узнать бы, - А сакральных не хочется тем.Здесь Овидий грустил, нам пристало смеятьсяНад изгнанником, ставя клеймо тунеядцаНа вещдоки античных поэм.
Дом у моря достался тебе по наследству, Мне бы тоже такой бы купить по соседству,Не сейчас, а потом уж, к концу.А тебя обманул этот дар без обмана,Заявился к Овидию ты слишком рано,И довольство прилипло к лицу.
Ты живешь койкосдачей, и спорить не будем, -Эдак мы твоих дачников всех перебудим,Всех теперь переспоришь рублем.Почитай-ка мне лучше записки, наброски, -Аромат, что теряется при перевозке,Есть в вине самодельном твоем.Мамайка, Сочи.
* * *Виктории Мулловой
Сегодня Роскоцерт в бухгалтерском угаре, -Ревизия - мы все у бездны на краю.А Вы пришли сюда со скрипкой Страдивари, Чтоб деньги получить за музыку свою.
Бухгалтер возмущен: "Что Вы суете в руки?Где перечень сонат? У сметы вышел срок.Просрочен аттестат! Вам это не смычок!"Оформлены не так божественные звуки...
История написания - http://alikhanov.livejournal.com/223536.html
* * *Отгородясь от всех, собравшись вместе,В пространстве боязливой тишиныПоют они тоскующие песни,Которых не понять со стороны.
И вольностью какой-то дышит слово.Значение не определено, -Оно еще пока что слишком ново,Но, может быть, останется оно.
Когда ж его чиновничьи глаголыВозьмут в свою газетную семью,Уже беспечный парень возле школыИм не окликнет девушку свою.
По-своему танцуют, не от печки.И в подворотнях юности моейЯ подбирал какие-то словечкиИ ими ужасал учителей.
Но дней и лет с тех пор прошло немало.Слова, что отгораживали нас,Уже попали в толстые журналы.Их смутный гул не превратился в глас...
А мой приятель, славу возлюбя,Работая с предельною нагрузкой,Все переводит с русского на русскийИ скоро доберется до себя.
Москва.Впервые опубликовано - однотомник "Блаженство бега", Из-во "Известия 1992 г.
alikhanov.livejournal.com
