Это интересно
- ОКД
- ЗКС
- ИПО
- КНПВ
- Мондиоринг
- Большой ринг
- Французский ринг
- Аджилити
- Фризби
Опрос
Полезные ссылки
РКФ
Все о дрессировке собак
Стрижка собак в Коломне
Поиск по сайту
Джульетта журнал читать онлайн
Читать онлайн книгу «Джульетта» бесплатно и без регистрации — Страница 1
Энн Фортье
Джульетта
© О. Мышакова, перевод, 2014
© ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2014
Издательство АЗБУКА
Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
©Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес (www.litres.ru)
Роман является художественным произведением. Имена, персонажи, места действия и события вымышлены или использованы фиктивно. Любые совпадения с реальными событиями, местами и людьми, живыми или покойными, являются случайными.
Нам грустный мир приносит дня светило —
Лик прячет с горя в облаках густых.
Идем, рассудим обо всем, что было.
Одних – прощенье, кара ждет других.
Но нет печальней повести на свете,
Чем повесть о Ромео и Джульетте[1].Пролог
Сказали, я умерла.
Мое сердце остановилось, я не дышала – в глазах всего мира я была мертва. Одни утверждают, что меня не было на свете три минуты, другие говорят – четыре. Сама я склоняюсь к мнению, что смерть вообще достаточно спорный вопрос.
Будучи Джульеттой, я должна была предугадать подобное развитие событий, но мне так хотелось верить, что в этот раз давняя трагедия не повторится, мы вечно будем вместе, Ромео и я, и темные века изгнания и смерти не станут препятствием нашей любви.
Но Барда не обманешь, поэтому, в полном соответствии с сюжетом, я умерла – строки моей роли иссякли – и вновь упала в колодец творения.
О, счастливое перо, пред тобою чистый лист. Вот чернила. Начнем же!
I.I
Кровь на земле! – Эй, обыскать кладбище!
Ступайте. Всех, кто встретится, хватайте.
Я долго думала, с чего начать. Вы можете возразить, что моя история началась больше шестисот лет назад с ограбления на большой дороге средневековой Тосканы или не так давно – с танца и поцелуя в кастелло Салимбени, где познакомились мои родители, но я никогда не узнала бы об этом, не случись то, что в одночасье изменило мою жизнь и заставило бросить все, поехать в Италию и заняться поисками разгадок старинных секретов. Я говорю о смерти нашей тетки, точнее, двоюродной бабки Роуз.
Умберто нашел меня и сообщил печальную новость лишь спустя три дня. Учитывая мое виртуозное умение исчезать, я до сих пор поражаюсь, как ему вообще удалось меня отыскать. Впрочем, Умберто всегда отличался необъяснимой способностью читать мои мысли и предсказывать поступки, да и шекспировских летних лагерей в Виргинии раз, два и обчелся.
В тот день у нас было представление. Я, как обычно, скрывалась за кулисами, слишком занятая детьми, репликами и реквизитом, чтобы замечать что-либо вокруг, пока не опустился занавес. На генеральной репетиции кого-то угораздило потерять склянку с ядом, и за неимением лучшего Ромео пришлось покончить с собой, махнув полфлакона драже «Тик-так».
– Я же ими траванусь! – возмущался четырнадцатилетний талант.
– Ну и отлично, – сказала я, подавляя материнское желание поправить ему бархатный берет. – Натуральнее сыграешь.
Только когда загорелся свет и дети вытащили меня на сцену и наперебой принялись благодарить, я заметила у дверей знакомую фигуру серьезно взиравшую на меня под гром аплодисментов. Строгий и величавый как статуя, в темном костюме и при галстуке, Умберто смотрелся одинокой тростинкой цивилизации в первобытном болоте. Он всегда так выглядел. Сколько себя помню, он никогда не носил повседневную одежду. Шорты хаки и рубашки гольф, по мнению Умберто, носили мужчины, лишенные каких бы то ни было добродетелей, в том числе и стыда.
Позже, когда натиск растроганных родителей схлынул и я смогла сойти со сцены, дорогу мне преградил наш режиссер. Он схватил меня за плечи и радостно тряхнул, слишком хорошо меня зная, чтобы отважиться на объятия.
– Вот умеешь ты найти подход к подросткам, Джулия! – восхищенно воскликнул он. – Надеюсь, ты приедешь к нам на следующее лето?
– Ну конечно, – солгала я, обходя режиссера и направляясь к выходу. – Куда ж я денусь?
Добравшись до Умберто, я тщетно высматривала признаки радости в уголках его глаз, где при виде меня обычно намечались смешливые морщинки, но на этот раз на лице его не было и следа улыбки, и я сразу поняла цель его приезда. Молча подойдя и обнявшись с Умберто, я искренне пожалела, что не в моей власти перевернуть реальность, как песочные часы, чтобы жизнь не заканчивалась, а продолжала течь через маленькую дырочку во времени.
– Я знаю. – Я отступила, вытирая глаза. – Что, Дженис уже там?
Глаза Умберто привычно сузились при упоминании моей сестры-близняшки.
– Ну а ты как думаешь?
Только вблизи я разглядела, что он помят и мрачен, словно несколько дней подряд напивался, чтобы заснуть. А может, так оно и было. Что будет с Умберто без Роуз? Сколько я себя помню, эти двое составляли классический симбиоз денег и физической силы: она играла роль увядающей красотки, он – терпеливого дворецкого, и, несмотря на диаметрально противоположные характеры, никто из них и представить себе не мог жизни без другого.
«Линкольн» был припаркован у места для лагерного костра. Никто не видел, как Умберто положил в багажник мой старый рюкзак и церемонно открыл заднюю дверцу.
– Я хочу сидеть впереди. Можно?
Он неодобрительно покачал головой, но все-таки открыл правую дверцу:
– Я знал, что без нее все пойдет не так.
К слову, тетя Роуз никогда не настаивала на соблюдении формальностей. Хотя Умберто был в доме чем-то вроде дворецкого, она всегда обращалась с ним как с членом семьи. Впрочем, он свое место знал четко. Приглашение сесть с нами за стол всякий раз натыкалось на его озадаченно-корректный взгляд, словно для Умберто оставалось непостижимой тайной, как это возможно – хозяйка настойчиво просит, но отчего-то не получает желаемого. Он всегда ел на кухне, и даже раздраженное «Иисусе сладчайший» не могло убедить его сесть за стол с хозяевами, хотя бы в День благодарения.
Тетя Роуз привычно списывала особенности поведения Умберто на европейское воспитание и не упускала повода поднять тему тирании, свободы и независимости, всякий раз заканчивая лекцию направленной в нашу сторону вилкой и безапелляционным:
– Вот почему на каникулах мы не поедем в Европу, особенно в Италию. И никаких разговоров!
Лично я была уверена, что Умберто предпочитал есть отдельно, потому что питаться в одиночестве ему было приятнее. Он наслаждался на кухне итальянскими операми, вином и выдержанным пармезаном, а мы – тетка Роуз, я и Дженис – без конца пререкались и пикировались в продуваемой сквозняками столовой. Будь у меня возможность, я бы вообще просидела на кухне всю свою жизнь.
Проезжая темную долину Шенандоа, Умберто рассказал мне о последних часах тетки Роуз. Она умерла мирно, во сне, прослушав вечером своего любимого Фреда Астера, одну потрескивающую пластинку за другой. Когда отзвучали аккорды последней песни, она встала и открыла застекленные двери в сад, чтобы насладиться ароматом жимолости. Она стояла там с закрытыми глазами, и, по словам Умберто, длинные кружевные занавески трепетали вокруг ее иссохшего тела, словно она уже стала бесплотным духом.
– Правильно ли я поступила? – тихо спросила она.
– Конечно правильно, – дипломатично ответил Умберто.
Уже в полночь мы подъехали к теткиному дому. Умберто предупредил, что еще днем Дженис вернулась из Флориды с калькулятором и бутылкой шампанского, однако это не объясняло присутствия второго спортивного автомобиля, припаркованного прямо перед входом.
– Надеюсь, это не гробовщик, – сказала я, взяв рюкзак из багажника прежде, чем Умберто успел до него дотянуться.
Еще не договорив, я содрогнулась от собственной бестактности. Мне совершенно несвойственно говорить подобные вещи. Это случается, только когда я нахожусь в непосредственной близости от моей сестрицы.
Взглянув на машину, Умберто одернул пиджак, словно бронежилет перед боем:
– Боюсь, профессия гробовщика становится на редкость многогранной.
Переступив порог теткиного дома, я сразу поняла, что он имел в виду. Большие портреты в холле были сняты и прислонены к стене, как преступники перед расстрельной командой. Венецианской вазы, всегда стоявшей на круглом столике под канделябром, уже не было.
– Эй! – заорала я, чувствуя прилив ярости, о которой не вспоминала с последнего приезда сюда. – Есть кто живой?
Мой голос гулко разнесся по тихому дому, но едва улеглось эхо, как я услышала топот в коридоре наверху. Несмотря на виноватую спешку, Дженис не смогла обойтись без своего традиционного медленно-торжественного появления на широкой лестнице. Тончайшей ткани летнее платье подчеркивало роскошные формы моей сестрицы так откровенно, словно она была вообще не одета. Выдержав эффектную паузу, она с томным самодовольством отбросила назад длинные волосы, послала мне высокомерную улыбку и медленно поплыла вниз по лестнице.
– Кто к нам пожаловал, – пропела она со сладкой дрожью в голосе. – Еще не протянула ноги, виргитарианка?[3]– Не дождетесь, – сказала я, с глухим стуком опуская рюкзак на пол. – Тебе помочь обирать дом или сама справишься?
Смех Дженис немного напоминал китайские колокольчики на крыльце соседей, которые они повесили специально, что бы раздражать окружающих.
– Это Арчи, – сообщила она в своей одновременно деловой и небрежной манере. – Он дает нам двадцать косых за весь этот хлам.
Сладкая парочка направилась ко мне. Я смотрела на них с отвращением.
– Этот щедрый мужчина явно питает слабость ко всякому хламу.
Взгляд Дженис стал ледяным, но она быстро справилась с собой. Сестра очень хорошо знала, что мне начхать на ее мнение и что ее гнев меня только забавляет.
Я родилась на четыре минуты раньше и, что бы Дженис ни сделала и ни сказала, всегда буду на четыре минуты старше. Даже если, по мнению Дженис, она ультразвуковой заяц, а я тормозная черепаха, мы обе понимали – она может самоуверенно нарезать вокруг меня круги сколько душе угодно, но ей никогда не сократить этот крохотный разрыв.
– Ну ладно, – решился Арчи, с надеждой поглядывая на открытую дверь. – Я, пожалуй, поеду. Приятно было познакомиться, Джулия… вы же Джулия, верно? Дженис мне о вас все рассказала. – Он нервно засмеялся. – Продолжайте трудиться во благо!
Дженис любезно помахала вслед Арчи, подождав, пока за ним захлопнется дверь, затянутая москитной сеткой. Едва он оказался за пределами слышимости, ангельское личико сестры вмиг превратилось в демоническую маску.
– Нечего на меня так смотреть! – прошипела она. – Я пытаюсь выручить для нас хоть какие-то деньги. Ты же ничего не зарабатываешь!
– Но у меня нет и твоих… расходов, – кивнула я на ее последний апгрейд, мощно выпирающий под облегающим платьем. – Слушай, Дженис, а как они проталкивают туда эти штуки? Через пупок?
– Слушай, Джулия, – передразнила меня Дженис, – а каково ходить плоской как доска?
– Прошу извинить меня, леди, – сказал Умберто, вежливо вставая между нами, как делал десятки раз, – но нельзя ли перенести этот увлекательный обмен любезностями в библиотеку?
За Дженис было не угнаться. Когда мы вошли, она уже вальяжно развалилась в любимом кресле тети Роуз, пристроив джин и тоник на вышитой подушке с изображением охоты на лис, которую я собственноручно вышила крестиком в старших классах, пока моя сестрица азартно охотилась на двуногую дичь.
– Что? – взглянула она на нас с плохо скрываемой ненавистью. – Вам не кажется, что половина бабкиной выпивки по праву принадлежит мне?
Затевать свару над чьим-либо мертвым телом – классический репертуар Дженис. Отвернувшись от нее, я подошла к застекленной двери на веранду. Любимые терракотовые цветочные горшки тетки Роуз стояли словно ряды плакальщиков; цветы безутешно опустили головки. Это показалось мне странным – обычно Умберто поддерживал в саду идеальный порядок. Видимо, это занятие в одночасье ему опостылело с уходом хозяйки и благодарного зрителя.
– Странно, что ты еще здесь, Бёрди[4], – сказала Дженис, покачивая бокалом с коктейлем. – На твоем месте я бы уже катила в Вегас с нашим столовым серебром.Умберто не ответил (он перестал общаться с Дженис напрямую много лет назад) и обратился ко мне:
– Похороны завтра.
– Ушам не верю, – вновь подала голос Дженис, перебросив ногу через подлокотник. – Ты все распланировал, не спросив у нас?
– Это ее пожелание.
– Что еще интересного скажешь? – Высвободившись из мягких объятий кресла, Дженис поправила платье. – Мы хоть получим свою долю? Надеюсь, тетка не воспылала любовью к Обществу защиты домашних животных?
– Нельзя ли поуважительнее? – резко сказала я.
На секунду-другую Дженис вроде бы присмирела, но тут же передернула плечами, как делала всегда, и снова взялась за бутылку с джином.
Я не стала обращать внимание на ее притворную неловкость – сестрица подняла идеально выщипанные брови в знак того, что вовсе не хотела наливать себе так много. Как солнце за горизонт, Дженис скоро опустится в шезлонг и предоставит другим решение острых проблем. Лишь бы не заканчивалась выпивка…
Сколько себя помню, сестрица отличалась ненасытностью. Когда мы были детьми, тетка Роуз восхищенно смеялась и восклицала: «Вот уж эта девчонка точно прогрызла бы стенку пряничного домика!» – словно прожорливость Дженис была чем-то достойным похвалы. Впрочем, тетка Роуз была наверху пищевой цепочки, и в отличие от меня бояться ей было нечего. Всю жизнь Дженис находила мои сладкие заначки, где бы я их ни прятала, и пасхальные утра у нас вечно проходили в склоках, гадких животных сценах и резкостях. Дело всякий раз заканчивалось тем, что Умберто сурово отчитывал Дженис за кражу моих пасхальных яиц, а Дженис с коричневыми от шоколада зубами шипела из-под кровати, что он ей не отец и не имеет права читать ей нотации.
Самое обидное, что на внешности Дженис проделки никак не отражались. Кожа Дженис была атласно-гладкой, как глазурь на свадебном торте, а черты лица – тонкими, как марципановые фрукты и цветы, сотворенные искусным кондитером. Ни джин, ни кофе, ни стыд, ни раскаяние не вызывали трещин на этом фасаде. Каждое утро она просыпалась, будто умывшись водой из колодца вечности, – ни на день старше, ни на унцию тяжелее и со всегдашней вороньей жадностью к жизни.
К сожалению, мы не однояйцевые близнецы. Однажды на школьном дворе кто-то назвал меня Бэмби на ходулях, и хотя Умберто рассмеялся и сказал, что это комплимент, у меня было другое мнение. Даже миновав переходный возраст, рядом с Дженис я все равно выглядела вялой и анемичной. Куда бы мы ни пошли, чем бы ни занимались, она казалась яркой и энергичной, я – бледной и замкнутой. Дженис всегда мгновенно попадала в центр всеобщего внимания, а я, хоть и стояла рядом, автоматически зачислялась в зрительскую аудиторию.
Постепенно я свыклась со своей ролью. У меня никогда не было возможности договаривать предложения – Дженис обязательно перебивала и заканчивала за меня. А в тех редких случаях, когда меня спрашивали, о чем я мечтаю и кем собираюсь стать – обычно за чашкой чая у какой-нибудь соседки тетки Роуз, – Дженис силком уводила меня к пианино, на котором пыталась что-то сыграть, требуя переворачивать страницы нот. Даже сейчас, в двадцать пять лет, я всякий раз сгораю от неловкости и с трудом выговариваю слова при общении с малознакомыми людьми, привычно ожидая, что меня перебьют прежде, чем я подберу сказуемое к своему подлежащему.
Когда хоронили тетку Роуз, шел проливной дождь. На кладбище было почти так же мрачно, как у меня на душе. Я стояла у открытой могилы, и капли с волос смешивались со слезами, капавшими со щек. Бумажные платки, которые я захватила из дома, давно превратились в кашу у меня в карманах.
Проплакав всю ночь, я тем не менее оказалась не готова к ощущению скорбной безысходности, охватившему меня, когда гроб опустили в землю! Такой большой гроб для почти бесплотного тела тетки Роуз… Я вдруг пожалела, что не попросила открыть его, чтобы в последний раз взглянуть на родного человека, пусть тетке и безразлично. Или нет? Может, она смотрит на нас из своего далека, желая сообщить, что добралась нормально? Эта мысль немного утешила меня и даже отвлекла от происходящего, настолько мне хотелось в это поверить.
Единственной, кто не выглядел мокрой крысой к концу траурной церемонии, была Дженис в пластиковых сапогах на каблуках высотой четыре дюйма и черной шляпе, означавшей что угодно, только не траур. В отличие от сестрицы я надела то, что Умберто однажды окрестил одеянием Атиллы-монахини: если сапоги и колье Дженис выглядели откровенным приглашением к знакомству, мои старомодные боты и наглухо застегнутое платье без обиняков предлагали отвалить.
На похороны пришло всего несколько человек, и заговорил с нами лишь мистер Гэллахер, наш семейный поверенный. До этого печального дня ни Дженис, ни я не были с ним знакомы, но тетка Роуз говорила о нем так часто и с таким обожанием, что личная встреча не могла не разочаровать.
– Вы, насколько мне известно, пацифистка? – спросил он, когда мы шли к выходу с кладбища.
– Джулс обожает воевать, – встряла Дженис, радостно шагая посередине, не обращая внимания, что с полей ее шляпы вода льется на нас обоих, – и швырять в людей всякую дрянь. Вы слышали, что она сделала с Русалочкой?..
– Помолчи, – оборвала ее я, пытаясь отыскать сухое место на рукаве, чтобы в последний раз вытереть глаза.
– О, не надо скромничать, ты же попала на первые полосы!
– Я слышал, ваш бизнес имеет большой успех? – Мистер Гэллахер посмотрел на Дженис, пытаясь улыбнуться. – Должно быть, очень сложно сделать всех счастливыми?
– Счастливыми? Фу-у-у! – Дженис едва не ступила в лужу. – Счастье – худшая угроза моему бизнесу. Мечты – вот мой главный козырь. Разочарование, неосуществимые фантазии, несуществующие мужчины, недоступные женщины – вот где деньги! Одно свидание, за ним другое, потом третье, затем…
Дженис трещала без умолку, но я не слушала. По иронии судьбы сестрица у меня профессиональная сваха, притом что от природы напрочь лишена романтики. Несмотря на привычку флиртовать с каждым мужиком, она относится к ним как к шумным бытовым электроприборам, которые включаешь, когда нужно, и выключаешь, когда надобность минует.
С самого детства у Дженис была страсть все раскладывать по парам: два медвежонка, две подушки, две щетки для волос, – и даже в те дни, когда мы были в ссоре, она сажала наших кукол на ночь на полку рядом, соединяя их ручонки. Может, этим и объясняется ее выбор карьеры: в подборе пары каждой твари Дженис даст фору самому Ною. Единственная проблема заключается в том, что, в отличие от строителя ковчега, моя сестрица давно забыла, для чего эти пары соединяют.
Сложно сказать, когда все изменилось. В старших классах Дженис поставила своей задачей развенчать все мои возвышенные представления о любви. Меняя бойфрендов, как дешевые колготки, Дженис находила особенное удовольствие в том, чтобы шокировать меня подробными рассказами, пересыпанными презрительным сленгом, от которых я переставала понимать, для чего женщинам вообще иметь дело с мужчинами.
– Так что вот так, – сказала она накануне выпускного вечера, накручивая мои волосы на розовые бигуди. – Это твой последний шанс.
Я взглянула на нее в зеркало, озадаченная таким ультиматумом, но не смогла ничего ответить из-за мятно-зеленой грязевой маски на лице, засохшей до корки и уже растрескавшейся.
– Ну, ты меня поняла, – нетерпеливо сгримасничала сестрица. – У тебя последний шанс расстаться с девственностью. В этом весь смысл выпускного вечера. Для чего, по-твоему, парни наряжаются в пух и прах? Потому что им потанцевать захотелось? Ага, как же… – Она посмотрела на меня в зеркало, проверяя, какое впечатление произвели ее слова. – Если девушка не сделает этого на выпускном, знаешь, что о ней говорят? Что она слишком высоко задрала нос. А недотрог никто не любит.
На следующее утро я стала жаловаться на боли в животе, которые значительно усилились к вечеру, и в конце концов тетке Роуз пришлось звонить соседям и сообщать, что их сыну придется пойти на выпускной с другой девушкой. Дженис же подхватил мускулистый атлет по имени Трой и с визгом покрышек умчал в сизом облаке выхлопных газов.
Напуганная моими стенаниями, тетка Роуз настаивала, что нужно ехать в больницу – вдруг аппендицит, но Умберто успокоил хозяйку, сказав, что температуры нет и, по его мнению, со мной ничего серьезного. Поздно вечером он стоял у моей кровати, наблюдая, как я выглядываю из-под одеяла. Было видно – он прекрасно понял, что происходит, но отчего-то моя афера пришлась ему по душе. Мы оба знали, что в соседском парне нет, по сути, ничего плохого, просто он не соответствовал образу идеального возлюбленного, который я себе создала. А если нельзя получить желаемое, я предпочитала пропустить выпускной.
– Дик, – сказала Дженис, пощекотав мистера Гэллахера шелковой улыбочкой, – почему бы нам сразу не перейти к делу? Сколько?
Я даже не стала вмешиваться, зная, что, получив деньги, Дженис сразу вернется к своей вечной охотничьей деятельности неутомимой недоучки и избавит меня от своего присутствия.
– Кгхм, – кашлянул мистер Гэллахер, неловко остановившись на парковке рядом с Умберто и «линкольном». – Боюсь, наследство почти полностью состоит из усадьбы…
– Да знаем мы, что все пополам до последнего никеля, поэтому давайте не будем размазывать кашу. Тетка завещала нам провести белую черту посреди дома? Что ж, это справедливо, можно так и сделать. Или… – Она пожала плечами, словно это было то же самое. – Продадим дом и попилим денежки. Так какова цена вопроса?
– Дело в том, что перед самым концом, – мистер Гэллахер взглянул на меня с каким-то сожалением, – миссис Джейкобс решила оставить все мисс Дженис.
– Что?! – Я переводила взгляд с Дженис на мистера Гэллахера, на Умберто, но ни в ком не нашла поддержки.
– Елки-палки! – просияла Дженис. – Все-таки старуха была не лишена чувства юмора!
– Тем не менее, – продолжал мистер Гэллахер, подняв брови, – отдельно оговорена сумма, причитающаяся мистеру Умберто, и упомянуты фотографии в рамках, которые ваша двоюродная бабушка решила оставить мисс Джулии.
– Забирайте все! – Дженис не скрывала ликования. – Меня обуяла щедрость!
– Подождите. – Я отступила на шаг, не в силах поверить услышанному. – Это ерунда какая-то!
Всю жизнь тетка на пределе сил старалась относиться к нам абсолютно одинаково. Однажды я даже застала ее за пересчитыванием орехов пекан в наших утренних мюсли – тетка никак не могла допустить, чтобы одной из нас досталось больше, чем другой. Роуз всегда говорила о доме как о нашем совместном будущем владении. «Девочки, вам обязательно нужно научиться ладить друг с другом, – твердила она. – Не вечно же я буду с вами. Когда я умру, у дома и сада будут две хозяйки».
– Я понимаю ваше разочарование… – начал мистер Гэллахер.
– Разочарование? – Мне очень захотелось сгрести его за лацканы, и я сунула руки поглубже в карманы. – Даже не мечтайте, что я этому поверю. Я хочу видеть завещание. – Я посмотрела адвокату прямо в глаза и заметила, что он беспокойно заерзал под моим взглядом. – Явно что-то творится за моей спиной…
– Просто ты клиническая неудачница, – констатировала Дженис, упиваясь моим бешенством. – Вот и все, что творится.
– Вот. – Дрожащими руками мистер Гэллахер открыл портфель и подал мне листок. – Это ваш экземпляр завещания. Боюсь, оспорить что-либо будет трудно.
Умберто нашел меня в саду, в беседке, которую когда-то сам для нас построил, когда тетка слегла с воспалением легких. При сев на мокрую скамью, он никак не прокомментировал мое ребяческое бегство, лишь вручил мне безукоризненно отглаженный носовой платок и проследил, чтобы я высморкалась.
– Дело не в деньгах, – с вызовом начала я. – Ты слышал ее насмешки? Слышал, что она сказала? Ей наплевать на тетку, да и всегда было наплевать! Это несправедливо!
– А кто тебе сказал, что жизнь справедлива? – поднял брови Умберто. – Я такого не говорил.
– Но я просто не могу понять… Я сама виновата – поверила, что тетка действительно относится к нам одинаково. У меня же долги… – Я накрыла ладонями лицо, чтобы не видеть взгляда Умберто. – Ничего не говори!
– Ты закончила?
Я покачала головой.
– Ты даже представить себе не можешь, сколько всего у меня закончилось.
– Вот и хорошо. – Он расстегнул пиджак и вынул сухой, хотя и слегка помятый, коричневый конверт. – Потому что она хотела, чтобы ты получила вот это. Это большая тайна. Об этом не знают ни Гэллахер, ни Дженис. Это только для тебя.
Я сразу заподозрила неладное – не в характере тетки Роуз было оставлять мне что-то по секрету от Дженис. С другой стороны, для меня многое сегодня стало новостью – например, исключение из завещания. Очевидно, я плохо изучила сестру моей матери, хотя всю жизнь была уверена в обратном, да и себя до настоящего момента толком не знала. Подумать только, чтобы я сидела в беседке – в день похорон! – и плакала из-за денег! Тетке было уже под шестьдесят, когда она нас удочерила, но она стала нам настоящей матерью. Желать большего – неблагодарность.
Когда я наконец открыла конверт, там оказалось письмо, паспорт и ключ.
– Мой паспорт? – ахнула я. – Но как она… – Я еще раз взглянула на страничку с фотографией. Снимок был мой, и дата рождения тоже, но имя было чужое. – Джульетта?! Джульетта Толомеи?
– Это твое настоящее имя. Джулией ты стала, когда тетка привезла вас из Италии. И Дженис имя тоже поменяли.
Я не поверила своим ушам.
– Почему? И давно ты об этом знаешь?
Умберто потупился.
– Ты письмо почитай.
Я развернула два листа бумаги.
– Это ты писал?
– Под ее диктовку, – печально улыбнулся Умберто. – Она желала, чтобы ты смогла разобрать почерк.
В письме было следующее:
Моя дорогая Джули!
Я велела Умберто отдать тебе это письмо после похорон, поэтому полагаю, сейчас я мертва. Я знаю, ты до сих пор дуешься, что я так и не свозила вас в Италию, но поверь, это для вашего же блага. Как я смогла бы простить себе, если бы с вами что-нибудь случилось? Но теперь вы уже выросли, а в Сиене есть кое-что, оставленное тебе матерью. Тебе одной. Не знаю почему, это надо спрашивать у Дианы, царство ей небесное. Она что-то нашла; скорее всего оно до сих пор там. С ее слов я сделала вывод, что это стоит во много раз больше, чем все мое имущество. Поэтому я решила распорядиться своим состоянием именно так и оставить дом Дженис. Я надеялась, мы сможем всего этого избежать и забыть об Италии, но сейчас мне кажется неправильным так ничего тебе и не рассказать.
Вот что ты должна сделать: с этим ключом иди в банк в палаццо Толомеи в Сиене. Я думаю, это ключ от депозитного ящика. Его нашли в сумке твоей матери, когда она погибла. У нее в Сиене был финансовый консультант по имени Франческо Макони. Найди его и скажи, что ты дочь Дианы Толомеи. Да, чуть не забыла: я поменяла вам имена. По-настоящему ты Джульетта Толомеи. Мне показалось, в Америке уместнее называться Джулией Джейкобс, хотя думаю, что это все равно никто не может выговорить. И куда катится этот мир? Нет, не подумай, я прожила хорошую жизнь – благодаря вам. О, и еще одно: Умберто передаст тебе паспорт на твое настоящее имя. Я не разбираюсь, как делаются такие вещи, но не бери в голову, это его забота.
1 2 3 4 5 6 7 8 9
www.litlib.net
Читать онлайн книгу «Ромео и Джульетта» бесплатно и без регистрации — Страница 1
Уильям Шекспир
Ромео и Джульетта
Действующие лица
Эскал, князь веронский.
Граф Парис, молодой человек, родственник князя.
Монтекки, Капулетти, главы двух враждующих домов.
Дядя Капулетти.
Ромео, сын Монтекки.
Меркуцио, родственник князя, друг Ромео.
Бенволио, племянник Монтекки, друг Ромео.
Тибальт, племянник леди Капулетти.
Брат Лоренцо, Брат Джованни, францисканские монахи.
Балтазар, слуга Ромео.
Самсон, Грегорио, слуги Капулетти.
Петр, слуга Джульеттиной кормилицы.
Абрам, слуга Монтекки.
Аптекарь.
Три музыканта.
Паж Париса.
Первый горожанин.
Леди Монтекки, жена Монтекки.
Леди Капулетти, жена Капулетти.
Джульетта, дочь Капулетти.
Кормилица Джульетты.
Горожане Вероны, мужская и женская родня обоих домов, ряженые, стража, слуги.
Хор.
Место действия – Верона и Мантуя.
Пролог
Входит хор.
Хор
Две равно уважаемых семьи
В Вероне, где встречают нас событья,
Ведут междоусобные бои
И не хотят унять кровопролитья.
Друг друга любят дети главарей,
Но им судьба подстраивает козни,
И гибель их у гробовых дверей
Кладет конец, непримиримой розни.
Их жизнь, любовь и смерть и, сверх того,
Мир их родителей на их могиле
На два часа составят существо
Разыгрываемой пред вами были.
Помилостивей к слабостям пера —
Их сгладить постарается игра.
Акт первый
Сцена первая
Верона. Торговая площадь.
Входят Самсон и Грегорио, слуги Капулетти, с мечами и щитами.
Самсон
Грегорио, уговор: перед ними не срамиться.
Грегорио
Что ты! Наоборот. Кого ни встречу, сам осрамлю.
Самсон
Зададим им баню!
Грегорио
Самим бы выйти сухими из воды.
Самсон
Я скор на руку, как раскипячусь.
Грегорио
Раскипятить-то тебя – не скорое дело.
Самсон
При виде монтекковских шавок я вскипаю, как кипяток.
Грегорио
Кипеть – уйдешь. Вскипишь – и наутек, как молоко. А смелый упрется – не сдвинуть.
Самсон
Перед шавками из дома Монтекки я упрусь – не сдвинуть. Всех сотру в порошок: и молодцов и девок.
Грегорио
Подумаешь, какой ураган!
Самсон
Всех до одного. Молодцов в сторону, а девок по углам и в щель.
Грегорио
Ссора-то ведь господская и между мужской прислугой.
Самсон
Все равно. Слажу с мужской, примусь за женскую. Всем покажу свою силу.
Грегорио
И бедным девочкам?
Самсон
Пока хватит мочи, и девочкам. Я, слава Богу, кусок мяса не малый.
Грегорио
Хорошо, что ты не рыба, а то был бы ты соленой трескою. Скорей, где твой меч? Вон двое монтекковских.
Самсон
Готово, меч вынут. Задери их, я тебя не оставлю.
Грегорио
Это еще что за разговор? Как! Струсить и показать пятки?
Самсон
Обо мне не беспокойся.
Грегорио
Есть о ком беспокоиться!
Самсон
Выведем их из себя. Если они начнут драку первыми, закон будет на нашей стороне.
Грегорио
Я скорчу злое лицо, когда пройду мимо. Посмотрим, что они сделают.
Самсон
Я буду грызть ноготь по их адресу. Они будут опозорены, если пропустят это мимо.
Входят Абрам и Балтазар.
Абрам
Не на наш ли счет вы грызете ноготь, сэр?
Самсон
Грызу ноготь, сэр.
Абрам
Не на наш ли счет вы грызете ноготь, сэр?
Самсон
(вполголоса Грегорио)
Если это подтвердить, закон на нашей стороне?
Грегорио
(вполголоса Самсону)
Ни в коем случае.
Самсон
Нет, я грызу ноготь не на ваш счет, сэр. А грызу, говорю, ноготь, сэр.
Грегорио
Вы набиваетесь на драку, сэр?
Абрам
Я, сэр? Нет, сэр.
Самсон
Если набиваетесь, я к вашим услугам. Я проживаю у господ ничуть не хуже ваших.
Абрам
Но и не у лучших.
Грегорио
(в сторону, Самсону, заметив вдали Тибальта)
Говори – у лучших. Вон один из хозяйской родни.
Самсон
У лучших, сэр.
Абрам
Вы лжете!
Входит Бенволио.
Самсон
Деритесь, если вы мужчины. Грегорио, покажи-ка им свой молодецкий удар.
Дерутся.
Бенволио
Оружье прочь – и мигом по местам!
Не знаете, что делаете, дурни.
(Выбивает у них мечи из рук.)
Входит Тибальт.
Тибальт
Как, ты сцепился с этим мужичьем?
Вот смерть твоя – оборотись, Бенвольо!
Бенволио
Хочу их помирить. Вложи свой меч,
Или давай их сообща разнимем.
Тибальт
Мне ненавистен мир и слово «мир»,
Как ненавистен ты и все Монтекки.
Постой же, трус!
Дерутся.
Входят приверженцы обоих домов и присоединяются к дерущимся; затем горожане с дубинами и алебардами.
Первый горожанин
Сюда с дубьем и кольями! Лупи!
Долой Монтекки вместе с Капулетти!
Входят Капулетти в халате и леди Капулетти.
Капулетти
Что тут за шум? Где меч мой боевой?
Леди Капулетти
Костыль ему! Меча недоставало!
Капулетти
Подать мне меч! Монтекки – на дворе
И на меня свое оружье поднял.
Входят Монтекки и леди Монтекки.
Монтекки
Ты, Капулетти, плут! Пусти, жена!
Леди Монтекки
К дерущимся не дам ступить ни шагу!
Входит князь со свитой.
Князь
Изменники, убийцы тишины,
Грязнящие железо братской кровью!
Не люди, а подобия зверей,
Гасящие пожар смертельной розни
Струями красной жидкости из жил!
Кому я говорю? Под страхом пыток
Бросайте шпаги из бесславных рук
И выслушайте княжескую волю.
Три раза под влияньем вздорных слов
Вы оба, Капулетти и Монтекки,
Резней смущали уличный покой.
Сняв мантии, советники Вероны
Сжимали трижды в старческих руках
От ветхости тупые алебарды,
Решая тяжбу дряхлой старины.
И если вы хоть раз столкнетесь снова,
Вы жизнью мне заплатите за все.
На этот раз пусть люди разойдутся.
Вы, Капулетти, следуйте за мной,
А вас я жду, Монтекки, в Виллафранке
По делу этому в теченье дня.
Итак, под страхом смерти – разойдитесь!
Все уходят, кроме Монтекки, леди Монтекки и Бенволио.
Монтекки
Кто сызнова затеял этот спор?
Скажи, племянник, ты ведь был при этом?
Бенволио
Я вашу дворню с челядью врага
Уже застал в разгаре рукопашной.
Едва я стал их разнимать, как вдруг
Неистовый Тибальт вбежал со шпагой
И ею стал махать над головой.
Он вызывал меня на бой, а ветер
Насмешливо свистел ему в ответ.
Пока чередовали мы удары,
С толпой людей, сбежавшихся на зов,
Явился князь и рознял драчунов.
Леди Монтекки
А где Ромео? Виделись вы с ним?
Он не был тут? Он правда невредим?
Бенволио
Сударыня, за час пред тем, как солнце
Окно востока золотом зажгло,
Я в беспокойстве вышел на прогулку.
Пересекая рощу сикомор,
У западных ворот я натолкнулся
На сына вашего. Он там гулял
В такую рань. Я зашагал вдогонку.
Узнав меня, он скрылся в глубине,
И так как он искал уединенья,
То я его оставил одного.
Монтекки
Его там часто по утрам видали.
Он бродит и росистый пар лугов
Парами слез и дымкой вздохов множит.
Однако, только солнце распахнет
Постельный полог в спальне у Авроры,
Мой сын угрюмо тащится домой,
Кидается в свой потаенный угол
И занавесками средь бела дня
Заводит в нем искусственную полночь.
Откуда этот неотступный мрак?
Хочу понять и не пойму никак.
Бенволио
Вы знаете причину, милый дядя?
Монтекки
Не ведаю и не могу узнать.
Бенволио
С расспросами к нему вы обращались?
Монтекки
А как же! Я и лучшие друзья.
Но он непроницаем для расспросов
И отовсюду так же защищен,
Как червяком прокушенная почка,
Которая не выгонит листа
И солнцу не откроет сердцевины.
Ты спрашиваешь, знаю ль я причину?
Когда б я знал печали этой суть,
Я б излечил больного чем-нибудь.
Входит Ромео.
Бенволио
А вот и он. Вы здесь как бы случайно.
Увидите, я доберусь до тайны.
Монтекки
Пойдем, жена. Оставим их вдвоем,
Как исповедника с духовником.
Монтекки и леди Монтекки уходят.
Бенволио
Ромео, с добрым утром!
Ромео
Разве утро?
Бенволио
Десятый час.
Ромео
Как долог час тоски!
Что это, не отец мой удалился?
Бенволио
Да, твой отец. Какая же тоска
Тебе часы, Ромео, удлиняет?
Ромео
Тоска о том, кто б мог их сократить.
Бенволио
Ты по любви тоскуешь?
Ромео
Нет.
Бенволио
Ты любишь?
Ромео
Да, и томлюсь тоскою по любви.
Бенволио
О, эта кроткая на вид любовь
Как на поверку зла, неумолима!
Ромео
Как сразу, несмотря на слепоту,
Находит уязвимую пяту! —
Где мы обедать будем? – Сколько крови!
Не говори о свалке. Я слыхал.
И ненависть мучительна и нежность.
И ненависть и нежность – тот же пыл
Слепых, из ничего возникших сил,
Пустая тягость, тяжкая забава,
Нестройное собранье стройных форм,
Холодный жар, смертельное здоровье,
Бессонный сон, который глубже сна.
Вот какова и хуже льда и камня,
Моя любовь, которая тяжка мне.
Ты не смеешься?
Бенволио
Нет, скорее плачу.
Ромео
О чем, дружок?
Бенволио
В ответ слезам твоим.
Ромео
Какое зло мы добротой творим!
С меня и собственной тоски довольно,
А ты участьем делаешь мне больно.
Заботами своими обо мне
Мою печаль ты растравил вдвойне.
Что есть любовь? Безумье от угара,
Игра огнем, ведущая к пожару.
Воспламенившееся море слез,
Раздумье – необдуманности ради,
Смешенье яда и противоядья.
Прощай, дружок.
Бенволио
Постой, ты слишком скор.
Пойду и я, но кончим разговор.
Ромео
Я потерял себя, и я не тут.
Ромео нет, Ромео не найдут.
Бенволио
Нет, не шутя, скажи: кого ты любишь?
Ромео
А разве шутки были до сих пор?
Бенволио
Конечно, нет. Но кто она, без шуток?
Ромео
Скажи больному у его одра,
Что не на шутку умирать пора.
Она не в шутку женщина, приятель.
Бенволио
Я так и знал, и бью не в бровь, а в глаз.
Ромео
Лихой стрелок, но дева не про нас.
Бенволио
Чем лучше цель, тем целимся мы метче.
Ромео
Сюда неприложимы эти речи.
У ней душа Дианы. Купидон
Не страшен девственнице и смешон.
Она не сдастся на умильность взора
Ни за какие золотые горы.
Красавица, она свой мир красот
Нетронутым в могилу унесет.
Бенволио
А что, она дала обет безбрачья?
Ромео
Увы, дала и справится с задачей.
От этой девы и ее поста
Останется в потомстве пустота.
Она такая строгая святая,
Что я надежд на счастье не питаю.
Ей в праведности жить, а мне конец:
Я не жилец на свете, я мертвец.
Бенволио
Советую, брось помыслы о ней.
Ромео
Так посоветуй, как мне бросить думать.
Бенволио
Дай волю и простор своим глазам —
Другими полюбуйся.
Ромео
Это способ
Признать за ней тем больше совершенств.
В разрезах черных масок с большей силой
Сверкают лица женщин белизной.
Ослепший вечно помнит драгоценность
Утраченного зренья. А в чертах
Красавиц я прочту напоминанье
О той, кто без сравненья лучше всех.
Забвенью все же я не научился.
Бенволио
Я научу, как ты бы ни крепился.
Уходят.
Сцена вторая
Улица.
Входят Капулетти, Парис и слуга.
Капулетти
Монтекки и меня оштрафовали.
А разве трудно было б жить в ладу?
Парис
Да, это странно. Два почтенных старца —
И почему-то вечно на ножах.
Однако вы мне не дали ответа.
Капулетти
Я повторю, что я уже сказал:
Ведь дочь моя совсем еще ребенок.
Ей нет еще четырнадцати лет.
Еще повремените два годочка,
И мы невестою объявим дочку.
Парис
Вступают в брак моложе, чем она.
Капулетти
Но эта зрелость ранняя вредна.
Мои надежды пожрала могила,
И небо только дочь мне сохранило.
Столкуйтесь с нею, дорогой Парис, —
Вот все, что надо, чтобы мы сошлись.
Узнайте наперед ее желанья,
А я благословляю вас заранье.
Сегодня вечером у нас прием —
Мы ежегодный праздник задаем.
Тут соберется множество народа.
Мы будем рады вашему приходу.
Вы попадете на богатый съезд,
Как звезды ночи, блещущих невест
И будете свидетелем веселья,
Подобного разливу вод в апреле.
Когда вас окружит их хоровод
И вы очутитесь среди красот,
Решите вы, какая с большей силой
Воображенье ваше поразила.
Без права на такую похвалу
Дочь будет тоже ночью на балу.
Пойдемте, граф.
(Слуге, отдавая ему записку.)
А ты, мошенник низкий,
Всех приглашенных обойди по списку.
Скажи гостям, чье имя здесь стоит,
Что вход для них широко к нам открыт.
Капулетти и Парис уходят.
Слуга
«Обойди по списку, обойди по списку». А кто поймет твой список? А может, тут написано, что дело сапожника – аршин, а дело портного – колодка. «Обойди по списку!» А может, тут написано, что рыбу ловят кистью, а крыши красят неводами. «Скажи гостям, чье имя здесь стоит!» А ты мне скажи, чье здесь стоит имя. Для того есть которые умеющие. Да вот они! Легки на помине.
Входят Бенволио и Ромео.
Бенволио
Молчи, мой друг. Огонь огнем встречают,
Беду – бедой и хворью лечат хворь.
Круженьем вспять круженье прекращают,
И ты с бедою точно так же спорь.
Схватить старайся новую заразу,
И прежняя не вспомнится ни разу.
Ромео
Хорош при этом также подорожник.
Бенволио
При чем, дружок?
Ромео
При переломе ног.
Бенволио
Да ты не спятил?
Ромео
Нет, совсем не спятил,
Но на цепи, как спятивший с ума,
Замучен и в смирительной рубашке.
Слуга
Здорово, сэр. Вы мастер ли читать?
Ромео
О, да! Свой жребий по складам несчастий.
Слуга
Спасибо за откровенность. А нам надо, которые по писаному.
Ромео
Куда ты? Я пошутил. Дай, я прочту. (Читает.) «Позвать синьора Мартино с супругой и дочерьми; графа Ансельмо с его прекрасными сестрами; вдовствующую госпожу Витрувио; синьора Плаченцо и его милых племянниц; Меркуцио с его братом Валентином; дядю Капулетти с женой и дочерьми; прелестную племянницу Розалину; Ливию; синьора Валенцио с его братом Тибальтом; Лючио и его резвушку Елену». Прекрасный выбор! А куда их ждут?
Слуга
Вон в тот конец.
Ромео
Куда?
Слуга
К нам в дом на ужин.
Ромео
В чей дом?
Слуга
Хозяйский дом.
Ромео
Об этом всем
Я должен был спросить тебя сначала.
Слуга
Это я вам сам скажу. Мой хозяин – богач Капулетти, может, слыхали? Если вы не родня Монтекки, пожалуйте к нам на чарочку.
(Уходит.)
Бенволио
У Капулетти, кроме Розалины,
Твоей зазнобы, будут на балу
Виднейшие красавицы Вероны.
Пойдем туда. Когда ты их сравнишь
С своею павой непредубежденно,
Она тебе покажется вороной.
Ромео
О, если вы такие святотатцы,
Богоотступных глаз моих зрачки,
Пусть ваши слезы в пламя обратятся,
И вы сгорите, как еретики!
Неужто зреньем Бог меня обидел,
Чтоб я на небе солнца не увидел?
Бенволио
Но ты ведь солнца этого красы
Еще не клал ни разу на весы.
Взгляни кругом на тех, что попригожей,
И вряд ли будешь петь одно и то же.
Быть может, твой единственный алмаз
Простым стеклом окажется на глаз.
Ромео
Пойдем на бал, но не на смотр собранья,
А ради той, кто выше описаний.
Уходят.
Сцена третья
Комната в доме Капулетти.
Входят леди Капулетти и кормилица.
Леди Капулетти
Кормилица, скорее: где Джульетта?
Кормилица
Клянусь былой невинностью, звала.
Джульетта, где ты? Что за непоседа!
Куда девалась ярочка моя?
Входит Джульетта.
Джульетта
Ну, что еще?
Кормилица
Тебя зовет мамаша.
Джульетта
Я здесь. Что, матушка, угодно вам?
Леди Капулетти
Сейчас. Кормилица, выйди на минуту, мы поговорим. Впрочем, постой, не уходи, тебе лучше послушать. Моя дочь порядком подросла.
Кормилица
Помилуйте, я ее лета сочту до часочка.
Леди Капулетти
Ей нет четырнадцати лет.
Кормилица
Я прозакладую своих четырнадцать зубов, даром что их только четыре, что нету. Сколько до Петрова дня?
Леди Капулетти
Две недели с лишним.
Кормилица
С лишним или без лишнего, не об этом спор, а четырнадцать ей минет на Петров день, я вам верно говорю. Она и Сусанна – упокой ее, Господи! – были ровесницы. Но я ее не стоила, и ее Господь прибрал. А четырнадцать ей минет на Петров день, это вы не сомневайтесь, я хорошо помню. Этому трясенью земли, вы теперь сосчитайте, полных одиннадцать годов. А в самое трясенье, как сейчас помню, я ее отлучила. Натерла я себе соски полынью и села у голубятни на солнечный припек. Вы с их милостью были в Мантуе, ну скажите, какова память! Хватила она, родимая, с соска полыни и закатилась – не приведи Бог! В это самое время голубятня передо мною кувырк, и я, само собой, оттуда давай бог ноги. А этому делу теперь полных одиннадцать годов. Она уже тогда на ножки становилась – да что я, на ножки! – бегала уже и ходила, ей-богу, правда, истинный господь! Теперь я вам скажу, расшибла она себе в то время лобик. И вот мой муж… царствие ему небесное, ужасный был шутник!.. взял он ребенка на руки и говорит: «Лицом, говорит, Джулинька, падать не годится. Вырастешь, будешь, говорит, норовить упасть на спину. Будешь?» – говорит. И что же вы думаете? Утерла моя крошка слезы и отвечает ему: «Да». Вы подумайте, что за смехота! Тысячу лет проживу и никогда не забуду. «Будешь, говорит, на спину, Джулинька?» И она, как ни в чем не бывало, отвечает ему: «Да».
Леди Капулетти
Довольно болтать. Замолчи, пожалуйста.
Кормилица
Слушаю, сударыня. Но, скажите, разве не умора? Угомонилась в минуту и, не задумываясь, отвечает ему «да», а ведь шишка-то была здоровенная, с голубиное яйцо, и плакала она горючими слезами. «Лицом, говорит, падать не годится. Вырастешь, будешь, говорит, на спину. Будешь?» – говорит. И эта крошка отвечает ему «да» и разом угомонилась.
Джульетта
Угомонись, кормилица, и ты.
Кормилица
Слушаюсь, больше не буду. Из моих питомиц ты была самая хорошенькая. Дожить бы мне до твоей свадьбы, то-то была бы радость!
Леди Капулетти
Дожить до свадьбы? А о ней и речь.
Затем пришла. Скажи-ка мне, Джульетта,
Как ты к замужеству бы отнеслась?
Джульетта
Об этой чести я не помышляла.
Кормилица
Об этой чести? Вы подумайте! Жаль, я твоя кормилица, а то можно было бы сказать, что ты ум с молоком всосала.
Леди Капулетти
Так вот подумай. Меньших лет, чем ты,
Становятся в Вероне матерями,
А я тебя и раньше родила.
Итак, покуда второпях и вкратце:
К нам за тебя посватался Парис.
Кормилица
Ну, это, барышня моя, мужчина на славу! Такой мужчина, что объедешь целый свет – лучшего не сыщешь. Не человек, а картинка.
Леди Капулетти
Цветок, каких Верона не видала.
Кормилица
Цветок, нет слова. Слова нет, цветок.
Леди Капулетти
Что скажешь? По сердцу ли он тебе?
Сегодня на балу его изучишь.
Прочти, как в книге, на его лице
Намеки ласки и очарованья.
Сличи его черты, как письмена.
Измерь, какая в каждой глубина,
А если что останется в тумане,
Ищи всему в глазах истолкованья.
Вот где тебе блаженства полный свод,
И переплета лишь недостает.
Как рыба – глуби, с той же силой самой
Картина требует красивой рамы,
И золотое содержанье книг
Нуждается в застежках золотых.
Вот так и ты, подумавши о муже,
Не сделаешься меньше или хуже.
Кормилица
Не сделаешься меньше! Больше, сударыня, больше! От мужчин женщины полнеют.
Леди Капулетти
Ну как, займешься ль ты его особой?
Джульетта
Еще не знаю. Надо сделать пробу.
Но это лишь единственно для вас.
Я только исполняю ваш приказ.
Входит слуга.
Слуга
Сударыня, гости пришли, кушать подано, вас кличут не докличутся, каждый спрашивает барышню, в кладовой на чем свет стоит ругают кормилицу, и все вверх дном. Побегу к гостям. Сделайте милость, пожалуйте безотлагательно.
Леди Капулетти
Идем.
Слуга уходит.
Скорей, Джульетта! Граф уж там.
Кормилица
Благих ночей в придачу к добрым дням!
Уходят.
Сцена четвертая
Улица.
Входят Ромео, Меркуцио и Бенволио с пятью или шестью ряжеными, факельщики и мальчик с барабаном.
Ромео
Прочесть ли нам приветствие в стихах
Или войти без лишних предисловий?
Бенволио
Нет, в наше время это не в ходу.
Мы сможем обойтись без Купидона
С повязкой шерстяною на глазах,
С татарским луком из линючей дранки,
Который видом так бывал нелеп,
Что дамам был страшней вороньих пугал.
Нам не придется никого томить
Экспромтами при помощи суфлера.
Под дудку их не будем мы плясать,
А спляшем под свою и удалимся.
Ромео
Тогда дай факел мне. Я огорчен
И не плясун. Я факельщиком буду.
Меркуцио
Ромео, нет, от танцев не уйдешь.
Ромео
Уволь меня. Вы в легких бальных туфлях,
А я придавлен тяжестью к земле.
Меркуцио
Ведь ты влюблен, так крыльями амура
Решительней взмахни и оторвись.
Ромео
Он пригвоздил меня стрелой навылет.
Я ранен так, что крылья не несут.
Под бременем любви я подгибаюсь.
Меркуцио
Повалишься, ее не придави:
Она нежна для твоего паденья.
Ромео
Любовь нежна? Она груба и зла.
И колется, и жжется, как терновник.
Меркуцио
А если так, будь тоже с ней жесток,
Коли и жги, и будете вы квиты.
Однако время маску надевать.
Ну, вот и все, и на лице личина.
Теперь пусть мне что знают говорят
Я ряженый, пусть маска и краснеет.
Бенволио
Стучитесь в дверь, и только мы войдем —
Все в пляс, и пошевеливай ногами.
Ромео
Дай факел мне. Пусть пляшут дураки.
Половики не для меня стелили.
Я ж со свечой, как деды говорили,
Игру понаблюдаю из-за плеч,
Хоть, кажется, она не стоит свеч.
Меркуцио
Ах, факельщик, своей любовью пылкой
Ты надоел, как чадная коптилка!
Стучись в подъезд, чтоб не истлеть живьем.
Мы днем огонь, как говорится, жжем.
Ромео
Таскаться в гости – добрая затея,
Но не к добру.
Меркуцио
А чем, спросить посмею?
Ромео
Я видел сон.
Меркуцио
Представь себе, и я.
Ромео
Что видел ты?
Меркуцио
Что сны – галиматья.
Ромео
А я не ошибался в них ни разу.
Меркуцио
Все королева Маб. Ее проказы.
Она родоприемница у фей,
И по размерам – с камушек агата
В кольце у мэра. По ночам она
На шестерне пылинок цугом ездит
Вдоль по носам у нас, пока мы спим.
В колесах – спицы из паучьих лапок,
Каретный верх – из крыльев саранчи,
Ремни гужей – из ниток паутины,
И хомуты – из капелек росы.
На кость сверчка накручен хлыст из пены,
Комар на козлах – ростом с червячка,
Из тех, которые от сонной лени
Заводятся в ногтях у мастериц.
Ее возок – пустой лесной орешек.
Ей смастерили этот экипаж
Каретники волшебниц – жук и белка.
Она пересекает по ночам
Мозг любящих, которым снится нежность,
Горбы вельмож, которым снится двор,
Усы судей, которым снятся взятки,
И губы дев, которым снится страсть.
Шалунья Маб их сыпью покрывает
За то, что падки к сладким пирожкам.
Подкатит к переносице сутяги,
И он почует тяжбы аромат.
Щетинкой под ноздрею пощекочет
У пастора, и тот увидит сон
О прибыльности нового прихода.
С разбега ринется за воротник
Солдату, и ему во сне приснятся
Побоища, испанские ножи,
И чары в два ведра и барабаны.
В испуге вскакивает он со сна
И крестится, дрожа, и засыпает.
Все это плутни королевы Маб.
Она в конюшнях гривы заплетает
И волосы сбивает колтуном,
Который расплетать небезопасно.
Под нею стонут девушки во сне,
Заранее готовясь к материнству.
Вот это Маб…
Ромео
Меркуцио, молчи.
Ты пустомеля.
Меркуцио
Речь о сновиденьях.
Они плоды бездельницы-мечты
И спящего досужего сознанья.
Их вещество – как воздух, а скачки —
Как взрывы ветра, рыщущего слепо
То к северу, то с севера на юг
В приливе ласки и порыве гнева.
Бенволио
Не застудил бы этот ветер твой
Нам ужина, пока мы сдуру медлим.
Ромео
Не сдуру медлим, а не в срок спешим.
Добра не жду. Неведомое что-то,
Что спрятано пока еще во тьме,
Но зародится с нынешнего бала,
Безвременно укоротит мне жизнь
Виной каких-то страшных обстоятельств.
Но тот, кто направляет мой корабль,
Уж поднял парус. Господа, войдемте!
Бенволио
Бей в барабан!
Уходят.
Сцена пятая
Зал в доме Капулетти.
Музыканты. Слуги с салфетками.
Первый слуга
Где Антон Сотейщик? Отчего не помогает убирать? Так и липнет к объедкам! Так и возит языком!
Второй слуга
Плохо дело, когда вся работа на одном или на двух, да и у тех руки немытые.
Первый слуга
Резные кресла вон, горки с посудой – к стене. Присматривай за серебром. Припрячь мне, дорогой мой, кусок марципану и, если любишь меня, предупреди внизу у входа, чтобы пропустили Надежду Наждачницу и Нелли. Антон Сотейщик!
Третий слуга
Здесь я. Об чем крик?
Первый слуга
В большой комнате тебя зовут, кличут, требуют, и уж не знаю, как сказать.
Третий слуга
Всюду не поспеешь, надвое не разорваться. Веселей поворачивайся, ребята! Поживешь дольше – наживешь больше.
Входят Капулетти, леди Капулетти, Джульетта и Тибальт с домашними навстречу гостям и ряженым.
Капулетти
Привет, синьоры! Дамам без мозолей
У нас работы хватит до утра.
Что скажете, красавицы? Какая
Не станет после этого плясать?
1 2
www.litlib.net
Ромео и Джульетта читать онлайн
Банделло
Ромео и Джульетта
Перевод Н.К.Георгиевской
Маттео-Банделло (Matteo Bandello, ок. 1485-1561) - выдающийся итальянский новеллист XVI в. Родился в Кастельнуово в Пьемонте. В юные годы вступил в доминиканский орден. Много странствовал, пользовался расположением государей Северной Италии (д'Эсте, Сфорца, Бентинольо). Некоторое время провел при Мантуанском дворе, где был учителем знаменитой Лукреции Гонзага (1537 г.). В годы борьбы испанской и французской партий за господство на полуострове решительно стал на сторону последней. После сражения при Павии (1525 г.), закончившегося разгромом французской армии, эмигрировал во Францию, где Генрих II сделал его епископом Ажана (1550 г.). Здесь Банделло и провел остаток своей жизни, пользуясь вниманием со стороны деятелей французского Ренессанса. Главный литературный труд Банделло - его новеллы (3 тома, Лукка, 1554 г., посмертный, IV т. - Лион, 1573 г.). Всего он написал 214 новелл. В этих новеллах Банделло выступает искусным изобразителем жизни итальянского общества Чинквеченто (XVI в.) и в духе своего времени отдает дань сентиментально-чувствительному и "кровавому" жанрам. Популярность Банделло была очень значительна. Из одной его новеллы Шекспир почерпнул сюжет своей трагедии "Ромео и Джульетта".
РОМЕО И ДЖУЛЬЕТТА
Всевозможные злоключения и печальная смерть двух влюбленных: один умирает, приняв яд, другая - от великого горя.
Думается мне, достославный синьор мой,- если только благородная любовь, которую я питаю к своим родным местам, не обманывает меня,- что вряд ли найдется в прекрасной Италии город, который мог бы соперничать с Вероной в живописности местоположения, в красоте реки, подобной Адидже, что величаво несет свои прозрачные воды, деля город почти пополам, и в изобилии товаров, присылаемых Германией. Солнечные поля, веселые долины и плодородные зеленеющие холмы окружают его со всех сторон. Я уже не говорю о множестве источников с отменно чистой и свежей водой, что служат для удобства горожан, о четырех прекраснейших мостах, перекинутых через реку, и о славных памятниках старины, рассеянных по всему городу. Однако я начал свой рассказ не для того, чтобы осыпать похвалами свое родное пепелище, которое и без того заслуживает всяческого восхваления и почестей,- я хотел поведать вам о печальном событии, об ужасном несчастье, происшедшем в нашем городе с двумя благороднейшим влюбленными.
Во времена синьоров делла Скала {1} в Вероне среди горожан, известных своим богатством и знатностью, славились два семейства - Монтекки и Капеллетти. Между ними, не знаю уж по какой причине, возникла жестокая и кровавая вражда. В различных столкновениях - ибо каждый из родов был силен многие из Монтекки и Капеллетти, а равно и их сторонников были убиты, отчего взаимная ненависть, все возрастала. В те дни властителем Вероны был Бартоломео делла Скала {2} , приложивший много стараний, чтобы примирить эти два враждующие рода, но порядка навести никак не мог, ибо ненависть прочно укоренилась в их душах, Тем не менее со временем вражда эта несколько приутихла, по крайней мере прекратились постоянные кровопролитные стычки, и если юноши встречали на улице стариков враждебной стороны, то уступали им дорогу.
Случилось как-то после рождества, что повсюду стали устраивать праздники, на которых был обычай появляться в масках. Антонио Капеллетто {3}, глава своего рода, тоже устроил пышный праздник, куда были приглашены знатнейшие синьоры и дамы. Там можно было увидеть почти всех славных юношей города. Пришел туда и двадцатилетний Ромео Монтеккьо, выделявшийся среди молодежи Вероны своей красотой и учтивостью. Был он в маске и вместе с другими приглашенными проник в дом Капелетти, когда наступила ночь. Ромео этот был в те дни пылко влюблен в одну благородную даму и в течение двух лет безутешно по ней вздыхал; направлялась ли она в церковь или еще куда, он всегда следовал за ней по пятам, но она не удостаивала его взглядом. Он писал ей письма, засылал своих посланцев, но жестокосердная дама никогда даже не улыбнулась страстному юноше. Тяжело было Ромео переносить столь жестокие страдания, и он уже подумывал, непрестанно сокрушаясь о своей участи, покинуть Верону на два-три года и отправиться в путешествие по Италии, дабы забыть о своей страсти. Однако затем, охваченный безумной любовью к даме, он стал порицать себя за столь безрассудную мысль и решил ни в коем случае не покидать Верону. Иной раз на него находили сомнения, и он говорил себе: "Зачем я буду следовать за ней повсюду, если это не сулит мне никакой радости? Не нужно мне сопровождать ее в церковь и бывать там, где она. Быть может, пламя моей любви постепенно угаснет, если я не буду видеть ее прекрасных очей". Но - увы! - все рассуждения его были тщетны, ибо чем суровее она была и чем меньше надежды у него оставалось, тем крепче становилась его любовь, и стоило ему не повидать своей дамы лишь один день, он начинал испытывать мучения. Он был столь упорен и настойчив в своей страсти, что некоторые друзья его стали опасаться, не зачахнет ли он, и много раз любовно увещевали его отказаться от этой затеи. Но Ромео так же мало обращал внимания на их слова, как дама на его ухаживания.
Был среди друзей Ромео юноша, который крайне сокрушался, что тот влюблен без всякой надежды на взаимность и губит себя в цвете лет. Однажды он так ему сказал:
- Ромео, я люблю тебя, как брата, мне горько видеть, что ты таешь, словно снег на солнце. Разве ты не замечаешь, что все твои старания напрасны и склонить к любви свою милую ты не можешь, ибо с каждым днем она становится все суровее; зачем же ты зря терзаешься? Ведь безумие желать того, чего не только трудно, но и невозможно добиться. Неужели ты не видишь, что ни ты сам, ни твоя любовь ей не нужны? Быть может, у нее есть любовник, и она не оставит его ради самого императора. Ты молод и первый красавец в нашем городе. Ты, я могу тебе это сказать прямо в глаза и без всякой лести, обходителен, смел и, кроме того, обладаешь тем, что более всего украшает юность, - ты образован. К тому же ты единственный сын, а насколько богат твой отец - знает каждый. Быть может, он несколько скуповат с тобой и 6pанится, глядя на твои сумасбродные траты? Но ведь трудится для тебя не покладая рук и разрешает делать тебе все, что ты пожелаешь. Очнись же и взгляни на свои заблуждения: сбрось с глаз пелену, скрывающую тот путь, который тебе уготован; соберись с духом и пусть твоей госпожой будет та, которая этого достойна. Ты гневаешься справедливо, и гнев твой сильнее самой любви. Сейчас время праздников и карнавалов: ходи же повсюду, и, если случайно ты увидишь ту, ухаживая за которой ты напрасно убил столько времени, отвернись от нее: посмотри лучше в зеркало своей любви, и там ты найдешь награду за все свои мучения, ибо тебя охватит такой справедливый и разумный гнев, что он обуздает твою страсть и ты почувствуешь себя свободным.
1ruslib.net
