САТИРИЧЕСКАЯ ЖУРНАЛИСТИКА.НОВИКОВ

Заметным рубежом в политической и культурной жизни России XVIII в. стал 1762 год — год вступления на престол Екатерины II. Умная и проницательная Екатерина стремилась привлечь на свою сторону русское и западноевропейское общественное мнение. Она разыгрывает роль «просвещенной» монархини, объявляя себя поклонницей французских просветителей, переписывается с Вольтером, приглашает в Россию Дидро и других энциклопедистов. Дидро она дает ряд поручений, в частности, по реорганизации системы образования в стране. В 1766 г. Екатерина устраивает конкурс в Вольном экономическом обществе на лучшее сочинение об «устройстве» помещичьих крестьян, а в 1767 г. созывает законодательную Комиссию для составления Нового уложения. Императрица сама сочиняет «Наказ» депутатам этой комиссии, положив в его основу идеи Монтескье и Ч. Беккариа. На деле как эти, так и другие мнимо либеральные жесты Екатерины не имели реальных социально-политических преобразовательных последствий, в годы ее правления придворный фаворитизм и тяжесть крепостнического гнета достигли в России своего предела. Растущее притеснение народных масс привело в 1774 г. к широкому разливу народного возмущения — восстанию казачества и крестьянства под руководством Пугачева, переросшему в крестьянскую войну. Она поставила под угрозу власть императрицы. Пугачевщина, а затем Великая французская революция конца XVIII в. заставили императрицу сменить вехи. Поклонница просветителей на деле оказалась жестокой охранительницей устоев крепостнической монархии, гонительницей передовой мысли.

Желая привлечь на свою сторону симпатии общества и учитывая при этом общественную роль литературы, Екатерина в первую половину своего царствования не только пытается создать себе славу русской «Минервы» — официальной покровительницы наук и искусств. Она и сама берется за перо, выступая в качестве переводчика, плодовитого драматурга, историка, издательницы журналов. С помощью всех этих литературных начинаний Екатерина стремится захватить идеологическое лидерство в литературе, превратить ее в орган не общества,

380

а правительства, поставив на службу своим политическим задачам и целям.

В 1769 г. Екатерина II выступает в качестве негласной издательницы сатирического журнала «Всякая всячина». В программу его входило «человеколюбивое», «снисходительное» высмеивание «вечных» общечеловеческих недостатков, не затрагивающее «особ» — реальных, живых носителей общественных пороков. Призывая следовать ее примеру, «Всякая всячина» писала: «Я вижу бесконечное племя Всякия всячины. Я вижу, что за нею последуют законные и незаконные дети...»

Этим приглашением поспешили воспользоваться издатели других сатирических журналов. Вслед за «Всякой всячиной» появились «И то и сио» (1769) М. Д. Чулкова, «Смесь» (издатель не установлен, 1769), «Адская почта» (1769) Ф. А. Эмина, «Трутень» (1769—1770) Н. И. Новикова, «Ни то ни се» (1769) В. Г. Рубана, «Поденщина» (1769) В. В. Тузова. Но при этом далеко не все они захотели следовать по пути, предначертанному императрицей.

Выдающийся русский просветитель и издатель Николай Иванович Новиков (1744—1818), издатель журнала «Трутень», выдвинул в противовес либерально-умеренной программе «Всякой всячины» программу иной — острой, общественно направленной сатиры. Только язвительная и беспощадная сатира «на лицо», по утверждению Новикова, может стать типической. И лишь тогда она со временем может приобрести также общечеловеческое значение. Полемика «Трутня» со «Всякой всячиной» была поддержана двумя другими сатирическими журналами — «Смесью» и «Адской почтой».

Сатира Новикова была идейно тесно связана с предшествующей русской сатирической литературой XVIII в. от Кантемира до Сумарокова. Эпиграф к «Трутню» — «Они работают, а вы их труд ядите» — заимствован из притчи Сумарокова «Жуки и пчелы». В образах «Злорадов», «Стозмеев», «Себелюбов», «Несмыслов», «Недоумов», «Безрассудов» Новиковым и его сотрудниками выведена целая галерея вельможных «трутней». Все они полагают, что «крестьяне не суть человеки», и забывают, что в барине и слуге, помещике и крестьянине одна и та же плоть и кровь. Не затрагивая, подобно своим предшественникам, первопричины бедственного положения крестьян, крепостного права, Новиков тем не менее открыто и смело ополчался на «худых помещиков», которые «едва ли достойны быть рабами у рабов своих». Он обещал показать со временем на страницах «Трутня» и «отцов-помещиков», но — по-видимому, не случайно — для них на страницах журнала так и не нашлось места: недаром, печатая сатирическую «отписку» старосты к помещику, Новиков включил в нее строки, иронический авторский подтекст которых очевиден: «С Антошки за то, что он тебя в челобитной назвал отцом, а не господином, взято пять рублей. И он на сходе высечен. Он сказал: я-де это сказал с глупости и напредки он тебя, государь, отцом называть не будет».

Тема помещичьего произвола и тяжелого положения крестьян была (на что указывал выбранный Новиковым эпиграф) главной по значению, но далеко не единственной темой, к которой обращался «Трутень». Возведенное в закон взяточничество чиновников, грубое невежество подавляющей массы дворян, их «чужебесие» и «французомания» метко и беспощадно высмеивались на страницах журнала. Все это стало причиной и большого спроса на «Трутень» со стороны читателей, и его временного (по-видимому, насильственного) прекращения, последовавшего вслед за предостережениями «Всякой всячины». Возобновленный «Трутень» был вынужден ослабить силу своих обличений, на это намекало изменение эпиграфа: «Опасно наставленье строго, где зверства и безумства много» (из притчи Сумарокова «Сатир и гнусные люди»). Вынужденный под давлением сверху переменить «прошлогодний свой план», «Трутень» 1770 г., как было заявлено самим издателем, «совсем стал не тот», а в конце апреля и вовсе перестал выходить. Еще раньше прекратил свое существование его высочайший антагонист — «Всякая всячина».

Первостепенное литературное и общественное значение имел и другой сатирический журнал Новикова, «Живописец» (1772), где с первого номера издатель заявил о приверженности принципам «Трутня». «Отрывок из путешествия в *** И *** Т ***» и «Письма к Фалалею» — блестящие образцы обличительной прозы «Живописца». Подобного по смелости, правдивости изображения тяжелого положения крепостной деревни, какое дано в «Отрывке», ни разу не появлялось в русской литературе до «Путешествия» Радищева.

Нарисованная в «Отрывке» убийственная по своей жуткой правде картина «деревни Раззоренной» замечательна отбором деталей. «Бедность и рабство повсюду встречалися со мною во образе крестьян», — заявляет рассказчик, и все дальнейшее повествование подтверждает это обилием конкретных примеров (расположение деревни в болотистой низине, крытые соломой полуразвалившиеся хижины, грязь, зловоние и «бесчисленное множество мух» в избах, лишенные присмотра грудные дети, застращенные «именем барина» полуголые ребятишки, крестьяне, торопящиеся убрать господский

381

хлеб, «пока дожди не захватили», и не имеющие времени «управиться» со своим, и т. п.). «Отрывок» вызвал со стороны многих читателей-дворян упреки в том, что издатель «огорчает целый дворянский корпус». В ответ на это он заявил, что владелец деревни Раззоренной — «помещик, не имеющий ни здравого рассуждения, ни любви к человечеству, ни сожаления к подобным себе... дворянин, власть свою и преимущество дворянское во зло употребляющий». Тут же Новиков утверждал, что «худое рачение помещиков о крестьянах» пагубно отражается на экономике страны. Следовательно, обличение их подсказывается интересами нации и государства. Описание деревни Раззоренной не без основания расценено было впоследствии русской революционно-демократической критикой в лице Н. А. Добролюбова в статье «Русская сатира в век Екатерины» (1859) как произведение, где «слышится уже ясная мысль о том, что вообще крепостное право служит источником зол в народе» и «бросается сильное сомнение на законность самого принципа крепостных отношений». Намерение автора «Отрывка» (до сих пор ведется спор, был ли им сам Новиков или молодой Радищев) показать на страницах «Живописца» «жителей Благополучныя деревни» осталось неосуществленным. Зато в новиковских «Письмах к Фалалею» перед читателем предстали колоритнейшие образы невежественных, жестоких и суеверных уездных помещиков-крепостников Трифона Панкратьевича и Акулины Сидоровны, у которых «год от году все больше мужики нищают». Сатирическим мастерством раскрытия характеров, точностью воспроизведения колоритной бытовой речи провинциальной помещичьей среды «Письма к Фалалею» прокладывали дорогу Фонвизину.

Новиков проявил большую изобретательность в создании образцов и приемов сатирической публицистики на основе обращения к жанрам внелитературным. Его «Копии» с отписки старосты Андрюшки к помещику Григорию Сидоровичу, с указа помещика крестьянам тонко воспроизводят стиль русской деловой прозы. По справедливому замечанию Н. А. Добролюбова, они производят нередко на современного читателя впечатление подлинных документов эпохи.

В своих сатирических журналах Новиков ориентировался на вкус не только дворянского, но и широкого третьесословного читателя. Он уверял, что только «книги, на вкус наших мещан не попавшие» залеживаются в книжных магазинах и, наоборот, книги, которые нравятся «сим простосердечным людям», выходят повторными изданиями. И не случайно «Живописец» с успехом переиздавался в 1773, 1775, 1781 и 1793 гг. (причем начиная с издания 1775 г. в него были включены и наиболее острые материалы «Трутня»).

70—80-е годы были временем широкого распространения в среде русского дворянства масонского движения. «Странная смесь мистической набожности и философического вольнодумства, бескорыстная любовь к просвещению, практическая филантропия» были, по замечанию Пушкина, на русской почве примечательными чертами этого «полуполитического, полурелигиозного общества».

В масонских организациях, кроме Новикова, принимают участие М. М. Херасков, В. И. Майков, И. П. Елагин и ряд других последователей Сумарокова.

С печальной судьбой просветительских начинаний передовой части дворянства, входившей в масонскую организацию, связан трагический конец Новикова. В 70-х годах он выступает в качестве крупнейшего русского книгоиздателя-просветителя («Опыт исторического словаря о российских писателях», 1772; десять томов материалов по русской истории XIV—XVII вв. — «Древняя российская вивлиофика», 1773—1775, и др.), в 1779 г. берет в аренду московскую университетскую типографию, а в 1784 г. организует в Москве вместе с другими деятелями масонства «Типографическую компанию», издавая несколько журналов и огромное по тем временам количество книг — оригинальных и переводных. Активная просветительная деятельность Новикова навлекла на него преследования церкви и гнев Екатерины. В 1792 г. он был арестован и заключен в Шлиссельбургскую крепость, откуда вышел в 1796 г., после восшествия на престол Павла I, умственно и физически разбитый.

21. Тематика проблематика образы комедии Фонвизина "Недоросль"Тема воспитания

Дени́с Ива́нович Фонви́зин 1745- 1792 — русский литератор екатерининской эпохи, создатель русской бытовой комедии. Недоросль 1781. Тема воспитания одним из первых проблему затронул Д. И. Фонвизин в комедии «Недоросль». С первой же реплики автор вводит нас и атмосферу русской помещичьей усадьбы. В семье этой дарит «матриархат». Госпожа Простакова, не отличаясь особым умом и образованностью, держит в подчинении все свое семейство. Госпожа Простакова унаследовала качества своего отца: при своем полном невежестве, грубости, самодурстве, она расчетлива и корыстна. Узнав, что ее воспитанница, Софья, стала богатой невестой, она задумывает женить на ней Митрофанушку, который, впрочем, и не думает сопротивляться. Митрофанушка — недоросль, ленивый, неуклюжий увалень, которому нет еще и шестнадцати лет. Любимое занятие его — гонять голубей. Митрофан не особенно жалует науки. «Не хочу учиться, а хочу жениться», — заявляет он. Тем не менее к нему постоянно ходят учителя: семинарист Кутейкин учит его грамматике, отставной сержант Цыфиркин — математике, немец Вральман — «по-французски и всем наукам». И сынок Простаковой в науках «весьма преуспевает»: из грамматики он знает, что есть «существительна да прилагательна». Дверь, по его мнению, является прилагательным, так как она приложена к своему месту. Другая дверь, которая еще не навешена, — «покамест существительна». Столь же успешен Митрофан и в изучении математики — Цыфиркин бьется с ним третий год, а «этот недоросль... трех перечесть не умеет». Истории и прочим наукам обучает Митрофана немец Вральман, ранее служивший у Стародума кучером. Вральман не утруждает своего воспитанника занятиями — вместо того, чтобы учить его истории, Вральман заставляет рассказывать «истории» скотницу Хавронью и вместе с Митрофаном с удовольствием слушает ее. Митрофанушка не только невежествен, но и злонравен. Он труслив, груб со своими учителями. В финале комедии он отрекается от собственной матери, лишившейся всех прав на управление имениями. Потерпев неудачу в своем намерении женить сына на Софье и лишившись имений, госпожа Простакова растерянна и разбита. В надежде найти утешение она бросается к Митрофанушке, а в ответ слышит: «Да отвяжись, матушка, как навязалась...» Героем-резонером выступает в комедии дядюшка Софьи, Стародум. «Вот злонравия достойные плоды!» — восклицает он в финале. Этот персонаж выражает в комедии авторские взгляды, утверждая, что достойное воспитание должно быть залогом благосостояния государства. Образование должно быть на высоком уровне, однако образование не имеет ценности само по себе. Главная цель всех знаний человеческих — «благонравие», «просвещение возвышает одну добродетельную душу». Самодурка-помещица, госпожа Простакова, ее брат Скотинин, обожающий свиней, ленивый Митрофанушка — «...все в этой комедии кажется чудовищной карикатурой на русское. А между тем ничего нет в ней карикатурного: все взято живьем с природы и проверено знаньем души».Таким образом, система воспитания и образования, принятая в русских дворянских семьях в XVIII—XIX веках, была во многом несовершенной, порочной, уродующей юные умы и сердца, губящей судьбы. В молодых людях развивались такие качества, как лень, пассивность, инфантилизм, неумение реализовать свои собственные мечты и одновременно — высокомерие, чувство превосходства по отношению к окружающим. Эти качества во многом способствовали жизненной несостоятельности людей, фатальной неизбежности несчастливой судьбы. В русской литературе эта тема была развита затем Пушкиным и Гончаровым.

Конец 1760-х годов отмечен внезапным ростом числа журналов с ярко выраженной сатирической направленностью, рассчитанных на широкие читательские круги. Примечательной особенностью возник­новения этой массовой сатирической журналистики явилось то, что инициатива в пробуждении интереса к периодическим изданиям по­добного типа исходила от высшей власти в лице императрицы Екате­рины II. В январе 1769 г. она организует выпуск еженедельных листов под названием «Всякая всячина», разрешив одновременно издавать подобные журналы всем желающим.

Это был один из типичных политических жестов Екатерины II, к каким она не раз прибегала на протяжении своего царствования. Бла­годаря исторической ситуации, сложившейся в России во 2-й поло­вине XVIII в., она стала той страной, где одна из излюбленных полити­ческих доктрин раннего европейского Просвещения — доктрина просвещенной монархии — подверглась своеобразной жизненной проверке. Для оказавшейся в результате дворцового переворота 28 июня 1762 г. на русском престоле Екатерины важно было утвер­дить в глазах общественного мнения неоспоримость своих мораль­ных прав руководить страной. Тонко уловив складывавшуюся в Евро­пе политическую конъюнктуру, Екатерина II сделала ставку на либерализацию монархической системы власти. Одна за другой ею предпринимаются акции, долженствующие убедить окружающих в просвещенном характере ее правления. На какой-то момент она даже пытается представить себя ученицей французских просветителей, с некоторыми из которых (в частности, с Вольтером) она вела многолетнюю переписку. К числу просветительских проектов императри­цы следует отнести широко разрекламированный созыв ею законода­тельной Комиссии по составлению нового Уложения в 1767 г. Для работы Комиссии ею был написан знаменитый «Наказ», составлен­ный на основе идей Ш. Монтескье и Ч. Беккариа. Этот документ, рас­считанный прежде всею на европейское общественное мнение, про­извел сильное впечатление на умы. Однако в условиях самой России идеи «Наказа» практически применены не были. В ходе рабочих за­седаний Комиссии обнаружились неразрешимые противоречия, раз­делявшие интересы разных сословий, чьи депутаты были представле­ны в ее комитетах. Споры возникали по всем принципиальным вопросам тогдашней внутренней политики страны, упорядочению которой и была призвана служить законодательная инициатива импе­ратрицы. Ей очень скоро пришлось убедиться в невозможности гар­монизировать свои прекраснодушные планы с реальными интереса­ми различных слоев населения России, и под предлогом начавшейся осенью 1768 г. войны с Турцией работа Комиссии была свернута и больше не возобновлялась.

Изданием журнала «Всякая всячина» Екатерина попыталась сгла-дит ь неудачу своей политики.

Прежде всего ей было важно сохранить идеологический контроль над умами подданных. При помощи журнала, в котором легкая, ни к чему не обязывающая сатира перемежалась с назидательными по­учениями, манипулируя мнениями многочисленных корреспонден­тов журнала, зачастую мнимых, Екатерина 11 рассчитывала руково­дить общественным мнением страны, предлагая читателям свое видение общеполитической обстановки в государстве, навязывая вы­годное ей понимание стоявших перед правительством проблем и пу­тей их решения. При этом соотечественники приглашались к сотруд­ничеству в деле исправления общих недостатков. Так, уже во втором листке «Всякой всячины» всем желающим предлагалось присылать свои материалы — «как стихи, так и прозу» — для публикации в журнале. «Мы же обещаем вносить в наши листы все то, что нас не введет в тяжбу со благочинием, лишь бы оно чуть сносно написано было», — заверяли издатели журнала. А еще раньше, в нервом лист­ке, разрешалось издавать журналы частным порядком. Этот первый листок «Всякой всячины» рассылался в Петербурге 2 января 1769 г. бесплатно и анонимно.

В столице начинают выходить новые периодические издания. В середине января появляется журнал «И то, и сио», за которым тотчас последовал журнал «Ни то, ни сио». Вслед за этими изданиями начал

выходить журнал под названием «Поденщина», и уже в начале апре­ля к этому списку прибавился журнал «Смесь». С начала мая начина­ет выходить журнал «Трутень» — самый боевой сатирический жур­нал, вступивший в полемику со «Всякой всячиной». Список этих изданий дополнили журнал «Полезное с приятным» и начавший пе­чататься с июля 1769 г. журнал «Адская почта».

Поначалу ничто не предвещало грозы. «Всякая всячина» посте­пенно приучала читателей к нравоучительно-развлекательному тону своих еженедельных листков. Стараясь быть ненавязчивой в намеках, Екатерина II в иносказательной форме предпринимает попытки разъяснить читателям журнала некоторые аспекты своей внутренней поли гики. Так, в № 62 ею была помещена аллегорическая «Сказка о мужичке», в которой императрица искусно снимала с себя ответ­ственность за провал работы Комиссии по составлению нового Уло­жения в 1767 г. В ней рассказывалось о мужичке, которому стал тесен старый кафтан, и о добром приказчике, решившем сшить мужичку новый. Созвав портных, приказчик велел дворецкому дать им новое сукно и даже сделал раскрой. Но нерадивые портные и капризные мальчики, пришедшие со стороны, помешали сшить кафтан, и му­жичок остался мерзнуть на улице. Смысл этой «сказочки» раскрыл П. Н. Берков: «Мужичок — русский народ; кафтан — новое Уложе­ние; дворецкий — приказчик Екатерины II; портные — Комиссия де­путатов; четыре грамотных мальчика — представители Лифляндии, Эстляндии, Украины и Смоленской области, требовавшие сохранить им старинное местное самоуправление». В других номерах печата­лись статьи, косвенно направленные против распространения среди придворных таких страстей, как властолюбие и корысть, против до­саждавших императрице многочисленных любителей всяких утопи­ческих проектов. Все это было облечено в форму дружеских настав­лений, якобы предназначавшихся строптивым домашним или непослушным детям.

Однако основное место в екатерининском издании занимала от­влеченная бытовая сатира. Суеверие и страсть к слухам, скупость, зависть и невоспитанность, самодурство и бесполезное модничанье, склонность к дурным привычкам и нетерпимость к окружающим — таковы основные объекты сатиры на страницах «Всякой всячины». Нередко журнал откликался на материалы, появлявшиеся в других изданиях, «Всякая всячина» брала на себя роль «бабушки», видя в остальных периодических изданиях своих «внучат»: она журит одних, подбадривает других, советует третьим.

Первые номера «Всякой всячины» пользовались несомненной популярностью у читателей ввиду новизны подобного рода издании. Их тираж составлял около 1,5 тыс. экземпляров, И так продолжалось на протяжении трех месяцев. Позднее тираж несколько снизился, и выходивший уже в 1770 г. «Барышек всякой всячины» (как продолже­ние журнала) печатался в количестве 500 экземпляров. Екатерине II на первых порах удалось сплотить вокруг своего журнала довольно большую группу заинтересованных помощников. Функции редакто­ра и соавтора императрицы выполнял Г. В. Козицкий, бывший до это­го преподавателем Сухопутного шляхетного кадетского корпуса. В числе писателей — добровольных корреспондентов «Всякой всячины» мы видим И. П. Елагина, В. И. Лукина, А. П. Сумароко­ва, А. О. Аблесимова, А. В. Храповицкого, графа А. П. Шувалова и др. Есть серьезные основания предполагать, что свои материа­лы в журнал посылали Д. И. Фонвизин, князь М. М. Щербатов и даже Н. И. Новиков. Правда, ввиду анонимности помещавшихся в журнале материалов установление всего круга лиц, принимавших участие во «Всякой всячине», затруднительно.

Первые несколько месяцев своего существования «Всякая всячи­на» доминировала в этом внезапно образовавшемся поле сатириче­ской журналистики. Но скоро, особенно с момента появления таких журналов, как «Трутень» и «Адская почта», события начали выхо­дить ИЗ-ПОД контроля императрицы и гегемонии «Всякой всячины» наступил конец. Шутливой снисходительности домашней сатиры и насаждавшейся журналом императрицы развлекательной болтов­не была противопоставлена по-настоящему боевая, талантливая и необычайно богатая по форме сатира, представленная в журналах Н. И. Новикова и Ф. А. Эмина.

Камнем преткновения, вызвавшим острую полемику между нови-ковским «Трутнем» и екатерининской «Всякой всячиной», стал во­прос о предназначении сатиры и границах дозволенности осмеяния конкретных носителей пороков и виновников общественных злоупо­треблений. Повод для полемики дала сама «Всякая всячина». В май­ском листе, отвечая одному из корреспондентов, издатели журнала поставили вопрос о возможности исправления природы человека средствами сатиры. «Снисхождение и человеколюбие» — вот что объявлялось истинным проявлением «любви к ближнему». Действия же тех, кто стремится исправлять пороки, осмеивая и критикуя их носителей, рассматривались как проявление злобы и нетерпимости, несовместимых с законами любви. И в помещенном вслед за этим ответом письме некоего Афиногена Перочинова (корреспонденции явно мистифицированной) предлагались правила, которыми следовало бы руководствоваться тем, кто желает критиковать людские не­достатки: «1) Никогда не называть слабости пороком. 2) Хранить во всех случаях человеколюбие. 3) Не думать, чтоб людей совершенных найти можно было, и для того. 4) Просить Бога, чтоб дал нам дух кротости и снисхождения». При таком понимании характера сатиры допустимость критики в литературе социальных пороков практиче­ски сводилась на нет. При этом, не довольствуясь предложенными правилами. «Всякая всячина» сочла нужным сопроводить письмо Перочинова постскриптумом: «Я хочу завтра предложить пятое пра­вило, а именно, чтоб впредь о том никому не рассуждать, чего кто не смыслит; и шестое, чтоб никому не думать, что он один весь свет может исправить». Сам стиль предложенных правил, особенно двух последних, позволяет с уверенностью утверждать о причастности Екатерины II к их сочинению, а может быть, и об ее авторстве.

До сих пор императрица не встречала активного противодействия той линии, которую она стремилась проводить на страницах руко­водимого ею журнала. Но на этот раз позиция, занятая «Всякой вся­чиной», вызвала ответную реакцию. Первым выступил «Трутень». В листе V этого журнала от 26 мая было помещено письмо на имя издателя «Трутня» от некоего Правдулюбова. В письме изложенные на страницах «Всякой всячины» правила подвергались резкой кри­тике: «Многие слабой совести люди никогда не упоминают имя по­рока, не прибавив к оному человеколюбия. Они говорят, что слабо­сти человекам обыкновенны и что должно оные прикрывать человеколюбием... но таких людей человеколюбие приличнее на­звать пороколюбием... Любить деньги есть также слабость, почему слабому человеку простительно брать ВЗЯТКИ и набогащаться гра­бежами. Пьянствовать также слабость или еще привычка; однако пьяному можно жену и детей прибить до полусмерти и подраться с верным своим другом. Словом сказать, я как в слабости, так и в пороке не вижу ни добра, ни различия».

Публикация в «Трутне» письма Правдулюбова означала выход полемики на поверхность, ибо здесь впервые были свободно и от­крыто изложено мнение, противоположное точке зрения «Всякой всячины». Ее позиция объявлялась сродни позиции человека, наде­ленного «слабой совестью и к тому же выступающего защитником пороков». Автором письма, подписанного фамилией Правдулюбов, был, по всей вероятности, Н. И. Новиков. В его лице Екатерина II столкнулась с решительным и убежденным противником, и она отве­тила «Трутню» в резких тонах в № 66 своего журнала. Называя крити­ческие замечания Правдулюбова «ругательствами», она инкримини-

ровала «корреспонденту» Новикова желание «истребить милосер­дие» и «за все да про все кнутом сечь». Претендовавшая на человеко­любие и терпимость, издательница «Всякой всячины» в своем раз­дражении явно теряла самообладание.

Новикова не смутили выдвинутые в адрес «Трутня» обвинения. В листе VIII от 16 июня от помещает второе письмо Правдулюбова, из которого можно сделать вывод, что высокое положение издателей «Всякой всячины» не было для него секретом. Он остроумно проща­ет «Всякую всячину», объясняя ее нападки на «Трутень» недоста­точно хорошим владением русским языком. Учитывая немецкое про­исхождение императрицы, намек был достаточно язвительным. Но Новиков не ограничился замечаниями по поводу стиля автора мате­риалов «Всякой всячины». В его рассуждениях он усмотрел черты «самовластья», чего как огня боялась Екатерина II: «Госпожа Всякая всячина написала, что пятый лист „Трутня" уничтожает. И это как-то сказано не по-русски: уничтожить, т. е. в ничто превратить, есть сло­во самовластью свойственное, а таким безделицам, как ее листки, никакая власть неприлична».

Екатерине II было явно не справиться с Новиковым. Вместо ожи­даемого идеологического лидерства ей пришлось защищаться, отби­ваясь от нападок остроумного и язвительного противника. Союзни­ком «Трутня» в отстаивании права сатириков не обличать абстрактные пороки, а выводить перед читателем их конкретных но­сителей, выступил журнал «Адская почта», издававшийся Ф. А. Эми-ным. В ноябрьском номере журнала он писал открыто: «Ругатель­ства нигде не годятся, но прямо описывать пороки и называть вора вором, разбойника разбойником, кажется, что дело справедливое».

Свою концепцию незлобивой сатиры, которая пропагандировалась на страницах «Всякой всячины», Екатерина II восприняла из англий­ских сатирико-нравоучительных журналов начала XVIII в., таких как «Зритель» ("The Spectator") и «Опекун» ("The Quardian"), издавав­шихся Р. Стилем и Д. Аддисоном. Популярность этих журналов в Ев­ропе была огромной, и русская императрица не хотела выглядеть от­сталой. Но в ее стремлении привить на русской почве традиции английской журналистики следует видеть и определенный политиче­ский смысл. После провала попыток выступить в роли законодатель­ницы Екатерина II постепенно начинает освобождаться от увлечения идеями французских просветителей и отдает предпочтение более умеренной доктрине английского просветительства времен Рестав­рации. Споры о предназначении сатиры велись и на страницах ука­занных английских журналов. И именно оттуда Екатерина II заимство-

вала устраивавшее ее решение проблемы в данном вопросе. Но она не учла одного обстоятельства.

В условиях английской действительности начала XVIII в. и истори­ческой обстановки, которая сложилась в Англии после «славной» революции 1688 г., требования доброжелательной сатиры с подчерк­нутым отказом от обличения конкретных лиц диктовались той ситуа­цией политического компромисса, в сохранении которого журнали­сты-сатирики эпохи Реставрации видели свою главную цель. Этим обеспечивалась консолидация общественного мнения нации, столь нужная победившей буржуазии. Но в условиях России проповедова­ние подобного понимания сатиры, учитывая к тому же, что оно исхо­дило от печатного органа, руководимого самой императрицей, объективно служило целям ограничить возможности какой-либо се­рьезной критики снизу и навязать обществу выгодное для правитель­ства понимание происходящего в стране. Как можно было увидеть, цели своей Екатерина II не достигла.

Стремление Екатерины II использовать опыт английской нравоучи­тельной журналистики в распространении своих взглядов на сатиру имело последствия, которые она вряд ли могла предвидеть. На первый взгляд, неожиданная инициатива императрицы, ставшая стимулом подъема журнальной активности в России на рубеже 1760-х годов, была воспринята адекватно и имела успех. Но общественная под­держка самой инициативы очень скоро пошла на убыль. Стала оче­видной неподготовленность русской периодической печати конца 1760-х — начала 1770-х годов к выполнению ею функции выразитель­ницы широкого общественного мнения.

В Англии начала XVIII столетия, где победила буржуазия, разви­тие журнальной и газетной прессы явилось порождением системы парламентской демократии, с ее практикой обсуждения политиче­ских вопросов на трибуне парламента и на страницах периодической печати. В напряженной борьбе партийных интересов, в которую ока­зывались вовлеченными широкие слои тогдашнего английского об­щества, журналы в доступной для простого читателя форме отклика­лись на текущие политические события, информировали о новостях культуры и науки и одновременно оставались платформой литера­турной борьбы. На страницах журналов разрабатывались разнооб­разные формы памфлетной публицистики — в виде мистифициро­ванной переписки, обращенной к анализу политических перипетий. или острых зарисовок портретного жанра, в жанре иносказательных «снов», «предсказаний», активно публиковались модификации нра­воописательных очерков п сатирические эссе, пародии. Все это объективно подготовило почву для последующего расцвета англий­ской просветительской сатиры Дж. Свифта и романистики Д. Дефо, Г. Филдинга, Г. Смоллетта и др.

Екатерина II пыталась отдельные формы такой сатиры насаждать в своей «Всякой всячине». Но необходимых социальных предпосылок для адеквагного повторения английского опыта в условиях тогдашней России, конечно же, не было. И наиболее наглядным подтверждени­ем такого положения можно считать общее состояние журнальной периодики тех лет. Примечательно, что все издания в той или иной мере ощущали свою генетическую связь с «прабабкой», и отноше­ние к заявленному ею направлению сказывалось порой на позиции отдельных журналов. В то же время каждый журнал имел свое лицо, что отражалось в специфике его содержательного пафоса. Решаю­щая роль в этом принадлежала, естественно, издателям журнала. Хотя для самих редакторов часто не было секрета из того, кто стоит за тем или иным изданием, в подавляющем большинстве случаев, следуя примеру все той же «Всякой всячины», журналы стремились сохра­нить анонимность своих публикаций. Впрочем, это не мешало про­явлению талантов издателей и даже по-своему стимулировало акти­визацию полемики между журналами в русле обозначившейся оппозиционности по отношению к заданному «Всякой всячиной» направлению.

Первым откликнувшимся на призыв «Всякой всячины» был М. Д. Чулков — писатель, выходец из разночинной среды, начавший с середины января 1769 г. издавать журнал «И то и сио». Журнал вы­ходил еженедельными листами в течение года вплоть до декабря (все­го вышло 52 листа). Будучи единоличным издателем, Чулков высту­пал и основным вкладчиком журнала.

Своей популярности как писателя Чулков был обязан нашумевше­му сборнику в трех частях «Пересмешник, или Словенские сказки» (1766-1767), а также роману «Пригожая повариха» (1770). Изданием журнала «И то и сио» Чулков дебютировал в большой литературе.

Название журнала было явно подсказано примером «Всякой вся­чины», ХОТЯ одновременно в нем заключался и намек на социальную ориентированность журнала — симпатии издателя в пользу невзыс­кательного читателя. С первых же листов издатель-автор подчеркивал свою принадлежность к демократической, малоимущей части чита тельской массы, отказываясь от претензий потворствовать вкусам социальных верхов и обслуживать высокообразованные слои чита­тельской публики: «Г. Читатель, не ожидай ты от меня высоких и важ­ных замыслов; ибо я и сам человек неважный, и когда правду тебе сказать, не утруждая совести, то состоянием моим похожу на самое сокращенное животное. Я предпринял увеселять тебя и шутить перед тобою столько, сколько силы мои позволят, единственно для той при­чины, чтоб заслужить твою благосклонность».

Это заискивание редактора перед читателем полностью согласуется с отказом от наставлений, каких-либо обличений общественных поро­ков, критики власти. Подчеркнутая установка на балагурство и развле­кательность определяет лицо журнала. Соответственно и сатириче­ский аспект содержания явно снижен. Состав журнала компонуется из весьма разнородных материалов, подавляющее большинство которых при звано развлечь читателя. Это бытовая новелла, анекдоты, сказки, пословицы. Значительная часть подобного материала просто переко­чевала из знаменитого «Письмовника» Н. Г. Курганова. Обильно пред­ставлены в журнале стихотворные жанры: басни, элегии, эпиграммы, сатирические эпитафии, даже шутливые поэмы. Использует Чулков и жанр сатирических пародийных ведомостей, а также восходящий к ан­тичности жанр разговора в Царстве мертвых. Довольно разнообразно в журнале «И то и сио» представлен раздел словарей. Это прежде все­го, по-видимому переводной, сатирический толковый словарь, про­должавший этот опыт словарь иностранных слов, своеобразные об­разцы мифологических словарей античных и древнеславянских божеств (Перун, Редегаст и др.). Если вспомнить, что перу Чулкова принадлежал довольно популярный в XVIII в. «Словарь русских суеве­рий», то материалы по древнеславянской мифологии, опубликован­ные в журнале, можно рассматривать как подготовительную часть его многолетних собирательских трудов в этой области.

Еще одна рубрика материалов, во множестве представленных на страницах журнала, — это описание народных обычаев, обрядов, суеверий (свадьбы, крестины, гадания, святочные игры). Такие опи­сания сопровождаются обильным цитированием народных подблюд­ных песен, приговоров, пословиц, зачастую выступающих тематиче­ской основой материалов, например: «Бережливого коня и зверь в поле не берет», «Не родись не хорош не пригож, а родися щастлив», «Каков де Сава, такова ему и слава».

Связующим стержнем, формирующим структуру журнала и объеди­няющим весь этот разнородный материал, выступает фигура автора — издателя — рассказчика, балагура и шутника. Речь его буквально пе­ресыпана прибаутками и народными пословицами с поговорками. Именно здесь вырабатывается повествовательная манера, которая будет свойственна стилю романа М. Д. Чулкова «Пригожая повариха».

По при всем политическом индифферентизме и непритязательности позиции издателя «И го и сио» не могло избежать участия в поле­мике, развернувшейся между журналами. Помимо издателя в жур­нале сотрудничали известные авторы — А. П. Сумароков, М. В. Ио­нов, С. С. Башилов, Н. Н. Булич. Их участие несомненно отражалось на содержании журнала. Так, в одном из февральских номеров по­явилась статья Сумарокова «Противуречие г. Примечаеву». резко критическая но отношению к материалу, ранее опубликованному в № 11 «Всякой всячины». Речь в нем шла о причинах испорченности российских нравов, и господин Примечаев обвинял в этом гагар, на ЧТО Сумароков резко возразил. Чулков опубликовал заметку Сумаро­кова в своем журнале, вступив в косвенную полемику с изданием императрицы. Не ограничиваясь этим, в одном из следующих фев­ральских номеров он помещает письмо за подписью Елисея Пряни-кова, выражавшее полную солидарность с позицией Сумарокова.

Своеобразным откликом, естественно завуалированным, на пре­тензии «Всякой всячины» поучать общество можно считать поме­щенный в одном из июньских номеров материал «Рассказ издателя о перешивке его кафтана». Иносказательный подтекст этого шутливо­го рассказа о злоключениях его автора раскрывается по-своему в кон­тексте екатерининской «Сказки о мужичке», которому так и не сши­ли кафтан. Были и еще материалы на страницах «И то и сио», вызывавшие неудовольствие «Всякой всячины». Впрочем, Чулков нередко нападал и на другие журналы, в частности, на журнал «По­денщина», невыдержанность формы которого была едко высмеяна в «письме», опубликованном в двух мартовских номерах. Нападал Чулков и на журнал «Приятное с полезным», и на издателя «Адской почты» Ф. А. Эмина, своего главного литературного противника. Но особенно доставалось «Трутню»: позицию издателя этого журна­ла Чулков резко не принимал. В одном из июльских номеров он пуб­ликует якобы посланное в его журнал письмо (не исключено, что заказанное издателем), в котором содержалась оценка наиболее по­пулярных изданий 1769 г. — «Всякой всячины», «Трутня», «Адской почты» и, конечно, самого «И то и сио». Вот какая в письме давалась характеристика «Трутню»: «Потом попалось мне в руки сочинение Г. „Трутня". Сей человек показался мне, что он объявил себя неприя­телем всего рода человеческого. Тут кроме язвительных бранен и ру-гательства я не нашел ничего доброго... тут грубость и злонравие в наивысшем блистали совершенстве; его ведомости соплетены были из ругательства и поношения ближним, и если бы ему верить, го бы надлежало возыметь совершенное от всех людей отвращение...» Дан­ное письмо издатель сопроводил язвительным стихотворением «Аз не без глаз», содержавшим едкие намеки на Новикова и Эмина, со­провождавшиеся рефреном «Дурак». Это было, пожалуй, единствен­ное остросатирическое сочинение, заключавшее в себе литератур­ную полемику, на страницах «И то и сио». Новикову пришлось в «Трутне» ответим» на этот выпад не менее язвительным стихотворе­нием «Загадка».

Таким образом, несмотря на известные попытки в период своего журнального самоутверждения выступать с относительно независи­мых по отношению к «Всякой всячине» позиций, по мере обостре­ния полемики, в наиболее принципиальных вопросах «И то и сио» оказывался в одном лагере с журналом императрицы. Так намечает­ся размежевание полюсов литературных сил в стане журналистики, решающее слово при котором оставалось за идеологической позици­ей издателя. Политический индифферентизм Чулкова, его подчеркну­тый отказ брать на себя роль обличителя социальных пороков и отказ от критики правительства делали его журнал «И то и сио» объектив­но союзником «Всякой всячины». Но полемика началась.

В мае 1770 г. Чулков предпринял издание нового, теперь уже еже­месячного журнала «Парнасский щепетильник», который выходил до конца года. Уже самим названием издания Чулков как бы подчер­кивал свою новую роль — выступать примири гелем в литературных баталиях, хотя во вступительном обращении к читателям, проявляя осторожность, заявлял о желании избегать всего, что «может быть противно нежному вкусу». Слово щепетильник в XVIII в. означало торговца мелкой галантереей. Роль подобного торговца-аукциониста и берег на себя издатель, распродающий «парнасскую мелочь» оте­чественной литературы и, в частности, двух стихотворцев — лири­ческого и драматического, в облике которых читатели могли уловить черты кого-либо из современных авторов. Таков пафос первых номе­ров журнала, главное место в которых отводилось сатирическим ста­тьям, посвященным литературной среде. В последующих номерах журнала Чулков возвращается к испытанной уже в «И то и сио» прак­тике развлекательства читателей, наполняя издание переводными материалами, а также публикациями фольклорных источников («Древнерусские простонародные загадки»), статей историческою содержания («О упражнениях древнею римского гражданства»), а также материалов, относящихся к народному быту («Экономические примечания о пользе огородных кореньев, к поварне принадлежа­щих») или народной медицине. Из переводов, помещенных в «Пар­насском щепетильнике», можно указать принадлежавшие, по-види­мому, В. Г. Рубану переложения из «Метаморфоз» Овидия («Салма-

циса, где рассматривается происхождение гермафродитизма») и его элегии, а также перевод философского рассуждения Вольтера «Мем-нон, или Премудрость человеческая». О какой-либо сатире, затраги­вавшей острые социальные вопросы современности, применитель­но к данному изданию не приходится говорить. Обличительных сю­жетов Чулков сознательно избегает. Правда, в одном из номеров журнала была опубликована «Победительная песнь» — отклик на очередную победу в русско-турецкой войне. Этим проявлением пат­риотизма связь с современной действительностью журнала и исчер­пывается. Ко времени выхода в свет последних номеров этого изда­ния бесполезность его в тогдашней литературной жизни достаточно ясно обозначилась, и Чулков его прекратил.

Следующим изданием стал литературный еженедельный журнал под названием, явно спровоцированным предыдущим, — «Ни то ни сио», «в прозе и в стихах ежесубботное издание». Журнал издавался с 21 февраля но 12 июля 1769 г. в Петербурге Б. Г. Рубаном. известным поэтом-одописцем и переводчиком, незадолго до этого окончившим Московский университет и участвовавшим в журнале М. М. Херас­кова «Полезное увеселение». Печатался журнал в типографии Акаде­мии наук тиражом 600 экземпляров, и вероятным соиздателем Руба­на был академический переводчик С. С. Башилов. Издатели подчеркивали свое стремление подражать «Всякой всячине», выка­зывая к ней «всякое почтение», хотя на страницах журнала Екатери­ны II в письмах, присылавшихся «Всякой всячине», появлялись по­рой довольно уничижительные высказывания в адрес «Ни то ни сио».

Подавляющую часть публикаций в «Ни то ни сио» составляли пе­реводные материалы и стихотворения самого Рубана. Оригинальные его сочинения были лишены какого-либо серьезного содержания и являлись стихами на случай. Из переводов следует отметить фраг­менты из «Метаморфоз» Овидия и любовные элегии римского поэта. Башилову принадлежал перевод трактата римского философа Сенеки «О провидении» и ряд сатирических писем, опубликованных под псев­донимами Неспускалов и Старожилов. Помимо издателей в журнале принимал участие поэт В. П. Петров, правда в качестве переводчика, поместившего в «Ни то ни сио» перевод оды А. Л. Тома «Должности общежития», а также группа переводчиков, таких как Ф. Лазинский (перевел аллегорическую повесть «Омар. Восточная повесть» и эссе «Великодушие дикою человека»), И. Дебольцов, Я. Хорошкевич и И. Пырский. Несколько эпиграмм, переводных и оригинальных, опуб­ликовал в журнале М. И. Попов. Из переведенных сочинений совре­менных европейских авторов, опубликованных в «Ни то ни сио», следует выделить философский диалог Вольтера «Разговор дикого С ба­калавром».

В целом «Ни то ни сио» не пользовался успехом у читателей, это был весьма бесцветный журнал. Подбор материалов в нем носил слу­чайный компиляционный характер, и о какой-либо продуманной оп­ределенной позиции издателей говорить трудно. Ни сатира, ни пуб­лицистика, ни чисто развлекательные материалы не нашли себе места на его страницах. «Ни то ни сио» выходил нерегулярно и на 20-м листе прекратил свое существование.

В какой-то мере судьбу «Ни то ни сио» разделял журнал «По­лезное с приятным», издававшийся также около четырех месяцев (с 13 февраля по 25 июня 1769 г.) еженедельно и так же нерегулярно. Издателями его были преподаватели Сухоиотно! о кадетского кор­пуса И. Ф. Румянцев и И. А. де Тейльс. Общее направление журнала, учитывая специфику интересов издателей, носило налет воспитательности. Его состав компоновался в основном из переводных материа­лов, в частности, из английского «Зрителя» или из немецкой «Юно­шеской библиотеки». Дидактические установки в этих материалах сочетались с легкой нравоучительной сатирой. Таковы статьи «О вос­питании», «О науках», «О ревности», «Об обхождении и избрании друзей». Другой ряд материалов развивал темы «осуждения поро­ков». Это были статьи «О скупости», «О злословии», «О зависти», «О любви и волокитстве» и т. п.

В полемику журнал не вступал, но материалы сатирического ха­рактера, подчиненные осмыслению некоторых сторон российской жизни, на его страницах появлялись. Таковы «Письма Фомы Стародурова», поднимавшие вопросы домашнего воспитания. Высмеива­ние невежества поместных дворян сочетается в письмах с изображе­нием богача, скупящегося пригласить в дом учителей. Критике бездумного увлечения европейской модой была посвящена статья «О путешествиях в чужие край», явно основанная на реальных фак­тах российской действительности.

По своему тину «Полезное с приятным» в чем-то напоминал жур­нал «Праздное время, в пользу употребленное», издававшийся в сте­нах Сухопутного шляхетного корпуса предыдущим поколением его преподавателей. Устарелость подобного типа периодических изданий, сочетавших установку на иознавательность с дидактической направ­ленностью, на рубеже 1760-х годов была очевидной. Поэтому серьез­ным явлением в развитии журналистики этого периода такое издание стать не могло. К тому же в июне 1 769 г. умер один из издателей — И. Ф. Румянцев, что также способствовало прекращению издания.

К двум рассмотренным выше изданиям примыкал журнал «По­денщина», выходивший всего на протяжении месяца, с 1 марта по 4 апреля 1769 г., ежедневно в виде листков. Издателем его был «обер-офицер полевых полков» В. В. Тузов, в литературном мире никак себя не зарекомендовавший.

Это был, скорее, не журнал, а этнографический справочник, со­четавший в себе элементы пособия по медицине с дилетантскими разысканиями этимологического характера в духе тех, которыми за­нимался Сумароков в «Трудолюбивой пчеле». Содержание «Поден­щины» в основном сводилось к описаниям народного быта, искон­ных обычаев крестьянства и жизни русской провинции. Тузов решительно восстает против распространенной в литературе тен­денции рассматривать народные приметы, составлявшие неотъем­лемую часть русского сознания, как «суеверия». Он рассматривает их в контексте своеобразных форм развития медицины. Антизапад­ная и в чем-то антипросветительская направленность его образа мыслей очевидна: «...во всех, а особливо в восточных народах меж­ду непросвещенными людьми имя волшебника от лекарей неотъем­лемо; тем больше, что сии простолюдные лекари знание свое в силе трав и других лечебных вещей, по случаю или по научению от дру­гих им доставшееся, прикрывают всегда видом волшебства, дабы вящще чрез незнающих привесть к себе в порабощение».

То, что М. Д. Чулков в своем журнале «И то и сио» превращал «Поденщину» в объект насмешек и третировал ее издателя, было не случайным. В некотором роде «Поденщина» по существу дублиро­вала отдельные аспекты содержания чулковского журнала: его про-пагандирование народных обрядов, обычаев, приверженность к суе­вериям. Но вместо установки на развлекательность в расчете на невзыскательного демократического читателя, как это было в журна­ле Чулкова, издатель «Поденщины» подчинял содержание своих лист­ков сугубо познавательным целям. Он относился к обрядам и суеве­риям народа серьезно, раскрывая их тесную зависимость от условий жизни самого народа.

Интересовался Тузов и вопросами языка. Чулков, как профессио­нальный писатель, вырабатывал на страницах журнала свою пове­ствовательную манеру, опираясь прежде всего на богатство просто­народного языка. Прекрасно владея тонкостями этого языка, он щедро использовал неограниченные возможности его стихии для того, что­бы опять же развлечь читателя, повеселить, отвлечь от жизненных тягот. На этом фоне этимологические разыскания Тузова в последних листках «Поденщины» призваны были по-своему глубже проникнуть

в мир русского слова; правда, его попытки объяснить происхожде­ние лексем условиями быта простонародья были весьма наивными. Например, слово счастье Тузов выводит из сочетания щи ясти, объясняя это следующим образом: «Может быть, в старые времена бедные люди говаривали о достаточных: так разбогател, до такого со­стояния дошел, что каждый день щи есть может». А вот как объяс­няется происхождение слова нищета: «От неимения денег нищета, что нечего щипать». Все это действительно напоминало разыскания Сумарокова в области этимологии. Тузов также сопоставлял русскую лексику с лексикой других языков, в основном восточных — персид­ского, арабского, татарского и др.

Значительно более серьезным изданием, составившим наряду с «Трутнем» и «Адской почтой» оппозицию направлению «Всякой всячины», был журнал «Смесь». Журнал начал выходить 1 апреля 1769 г. еженедельно, и в течение года вышло 40 листов. Тираж со­ставлял 600 экземпляров. В журнале сотрудничали такие авторы, как В. И. Майков, Н. И. Новиков и Ф. А. Эмин, а также секретарь библио­теки графа Б. П. Шереметева поэт В. Вороблевский.

Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском гугл на сайте: