Это интересно
- ОКД
- ЗКС
- ИПО
- КНПВ
- Мондиоринг
- Большой ринг
- Французский ринг
- Аджилити
- Фризби
Опрос
Полезные ссылки
РКФ
Все о дрессировке собак
Стрижка собак в Коломне
Поиск по сайту
Книга Футуристы. Первый журнал русских футуристов. № 1-2. Содержание - Вадим Шершеневич. Журнал футуристов
Журнал «Шрифт» • Типографика футуристов на взгляд типографа*
10 декабря 2013
Владимир Кричевский
спели затуманиться те времена, когда российским авторам вспоминать о творчестве своих футуристов было неповадно, а любое упоминание требовалось «уравновесить» ссылками на грехи молодости, избыток полемического задора или преданность постфактум главных фигур русского футуризма идеалам революции. При этом в строчках и между строк футуристических книжек выискивались места, дающие хоть какое-то логическое обоснование зауми. Не подвергая сомнению образно-смысловую нагрузку футуристических сочинений, хочу подчеркнуть, что и эпатаж, и жажда опечатки, и поэтизация безвкусицы, и просто игра со словами, и серьёзное стремление к разрушению языковых устоев всё это полноправно входило в художественную программу инициаторов «пощёчин общественному вкусу», «кукишей прошлякам», «трактатов о сплошном неприличии». «Останется превосходный вздор, который несём мы как », сказано в собственно таком трактате с непередаваемым словами типографическим нажимом.
Напоминаю об этом вот к чему. Известные мне труды, посвящённые футуристической литературе и книге, несмотря на их академическую обстоятельность и серьёзность, а точнее, как раз из-за оных, оставляют некоторое ощущение неадекватности теме. Как-никак заумь по определению недоступна рациональному истолкованию, а сами футуристические вещицы такие жизнеобильные, трогательно странные, вольнодумные и зрительно перенасыщенные зовут, казалось бы, к более живому и непосредственному взгляду. Взгляду буквально.
Таким образом, взяться за типографику футуристов меня отчасти заставляет неудовлетворенность тем, сколько и как о ней написано.
Русские авторы глубоко и тонко осваивают исторический, языковой, текстологический пласты, но, подходя к зрительной субстанции слова, ограничиваются несколькими общими и стандартными фразами, иногда выдающими незнакомство с типографической терминологией. Авторы, питающие специальный интерес к графической проблематике, сосредоточиваются на иллюстрациях, в лучшем случае на созвучных им литографированных письменах. Типографика, якобы механистичная и бездушная, пользуется меньшей симпатией как, впрочем, это было и в кругу самих футуристов.
Западные исследователи отнюдь не пренебрегают типографикой и вообще гораздо обстоятельнее при анализе зримых слов и текста. Но даже в таком скрупулёзном и недвусмысленно озаглавленном труде, как Облик русской литературы , даже здесь вынесенный на передний план облик рассматривается от имени литературы.
Упрекнуть почтенных авторов не в чем у каждого свой профессиональный взгляд, а тематическая ниша занята в основном филологами, литературоведами, искусствоведами слишком общего (для типографики) профиля.
Один из ранних опытов истолкования футуристической поэзии, «единственный в своём роде наиболее полный и достоверный перевод (с полузауми на русский. В. К.) поэмы » Василия Каменского, тоже не жалует облик. Текст, написанный А. А. Шемшуриным чуть ли не со слов самого автора поэмы, не содержит ни строчки о её поистине железобетонной типографическойспецифике.
Самое, однако, неожиданное, что и сами футуристы писатели, издатели, художники, столь щедрые на «весомо-грубо-зримые» слова, о своей «шрифтографии» говорят мало и лениво.
Тот же Каменский в Записках энтузиаста уделяет страничку своему пятиугольному Танго с коровами. Увы, здесь предвосхищены те поверхностные и не совсем согласующиеся со зрительными реалиями клише, которые бытуют в отечественных публикациях: «чёткость», «ритмические удары», «динамика восприятия», «читаешь как по ». Не оставлена без внимания и семантическая проблематика. Она показана на примере набора одного слова: «Каждая буква разного шрифта, причём узкое о положено горизонтально, что означает гроб. Самоё слово процессия растянуто, как вид процессии, в одну длинную ».
Объяснение самого лёгкого и, пожалуй, единственно объяснимого случая лишь провоцирует вопросы относительно всех прочих и крайне обильных типографических «наворотов».
В конце концов автор признаётся: «в увлечении формой некоторые футуристы (и я в первую голову) слишком увлеклись, пусть даже пересолили, но эта лаборатория (всюду кавычки автора! В. К.) необходима для мастерства, чтобы заставить СЛОВО служить истинной цели возвеличивать ». Какое характерное признание самоосуждающее и тщеславное одновременно. И пресловутое «главное содержание». Прочтя выше, что Танго (1914) суть «стихи конструктивизма», понимаю, что всё дело в годе: в 1931 году, когда, как ни странно, вышли Записки , «содержание» уже почти главенствовало, футуризм был повержен, а конструктивизм ещё ждал своей очереди.
Киевская афиша выступления футуристов. 1914. Из частной коллекции.
Собрание сочинений Игоря Терентьева, включая и тексты лучших лет русского авангарда, неплохо представляет футуристический мир вообще и в частности предмет моего интереса. Но и в этом томе, где столько сказано о фонетике, ритмике, сдвигологии «самовитого» слова, где многие произведения пришлось дать факсимильно, сообразно их визуальному значению, почти не говорится о зрительной «самовитости» и типографической практике. Обнадёживает подзаголовок «Живопись в поэзии» вошедшей в сборник статьи А. Крученых Аполлон в перепалке (1919). Но, оказывается, речь идёт об изобразительных ассоциациях, вызываемых словами помимо их конкретного графического воплощения, например:
Поэзия что такое?Укража дойное молокоА корова?!!!Слово!А бык????Язык!(Терентьев)
Корова стоя читает газету. Ноги четыре перпендикуляра. Бритва языка подкашивает тяжёлого быка поэзия о пределяется графически! Только при разборе я заметил, что в рукописи после четвероногих слов по четыре вопросительных и восклицательных !
«Четвероногие» (мычащие, парнокопытные и пр.) слова это не для типографа. Должен признаться, что заумь вообще выше моих пристрастий и понимания. Более того, зрительное пиршество, коим представляются терентьевские и другие футуристические опусы, мешает различать слова. Это и побуждает меня коснуться зрительной формы текстов-книжек. Так же отстранённо от словосмысла и слова как такового, как отстраняются некоторые авторы от типографики. И угол зрения, и узость взгляда от профессии . Именно её ценности определяют пафос и скепсис статьи, где будут мои наблюдения, домыслы и, наверное, вопросы, на которые за недостатком свидетельств ответить затруднительно.
Типографика и визуальная поэзия
Попробую показать, почему всё-таки отстранение зримого слова от просто слова (в глазах и умах исследователей) возможно, а быть может, и неизбежно. Для этого обращусь к творчеству тех, кто по роду своей профессии призван наделять букву, слово и текст конкретной графической формой.
Дизайнеры и типографы тоже визуальные поэты, что может проявиться и в оформлении деловой книги, и в поиске заведомо неконвенционального решения. По части таких решений они ничуть не менее тонки и дерзновенны, чем литераторы и художники.
В чём же различие?
По моим наблюдениям, в том, что собственно визуальные поэты (называю так всех творцов зрительных словообразов) остаются прежде всего мастерами слова, дающими ему сколь угодно мощный и самодовлеющий зрительный аккомпанемент. Типографам более доступна поэзия самой визуальности. При этом происхождение типографа на перекрестии талантов художника-изобразителя и литератора, как ни парадоксально, более проблематично, чем в недрах одной лишь литературной специальности. Не случайно главную роль в своей типографике сыграли футуристы, наименее причастные к живописи (И. Зданевич и В. Каменский).
Футуристы: Первый журнал русских футуристов: № 12 / Ред. В. Каменский ; Изд. Д. Бурлюк. М.: Тип. «Мысль», 1914.
Поэты не стремятся к совершенству графической формы. Типографы неисправимые максималисты и перфекционисты ценят «чуть-чуть» и добиваются полноты в детализации, что в расчёт «чистых» визуальных поэтов не входит. Профессиональные дизайнеры показывают пример формальной дисциплины, «сделанности», визуального остроумия. Художники и поэты, обратившиеся к письму и набору, сильны иным непосредственностью, небрежностью, тягой к брутальности и, пожалуй, большим вниманием к графической обыденности. Типографика отличается от визуальной поэзии поэтов, как мастерство (хотя бы и рутинное) от вдохновенно-мастеровитого «дилетантизма».
Тут не обойтись без понятия «конкретность». На обложке каталога международной выставки конкретной поэзии (Городской музей Амстердама, 1971) значилось:
Concrete Poetry. Amsterdam. Stedelijk Museum, 1971. Catalog of a 1971 exhibition of various concrete and visual poets at the Stedelijk Museum.
Заглавный знак вопроса имел бы серьёзное значение, в частности, и для работ футуристов. Насколько они визуально ? Сколь неотъемлема их графическая форма от вложенного в неё «словосмысла»? Как вообще эта форма рождалась? Как из типографий Яковлева на Мясницкой или Соколинского на Надеждинской в Петрограде сумели «вылететь» такие странные для своего времени создания?
Чтобы это произошло, требовалось одно из трёх: либо постоянное присутствие художника у чужой наборной кассы (мне неизвестно, чтобы кто-нибудь из русских футуристов обзавёлся собственной типографией), либо скрупулёзно размеченные текстовые оригиналы и точные эскизы (что проблематично, учитывая столь экстравагантный характер набора), либо печатный образец или хотя бы приблизительный эскиз, инструкция устная или письменная.
Возможно, это выглядело так.
Поэт не слишком детально инструктировал наборщика и в какой-то мере вверял ему конкретику своего замысла. Затем контролировал и, скорее всего, оставался довольным, увидев, как нечто невообразимое осуществляется в печати. Забирая тираж (для чего не всегда требовался извозчик или авто), «потный от счастья» футурист оставлял эскизы в типографии, где они вскоре утрачивались. Ему они были уже не нужны (но как бы пригодились нам сейчас!).
Так или иначе, если и была разница между идеальными образами слов и той самой инструкцией, а главное между инструкцией и её реализацией, то результат получался не материально-, а всего лишь концептуально-конкретным.
Предположение можно подтвердить и слабостью авторских рефлексий на «шрифтографию», и анонимностью авторов типографических решений (авторство поэтов, само собой, не разумеется), и, в общем, самими работами.
Известно, что некоторые из них существовали и в обычном виде. Так, Янечек обращает внимание на тот факт, что «текст Владимир Маяковский: трагедия был представлен в цензуру в виде отпечатанной копии без обозначения каких-либо типографических ».
Интересно сопоставить разные издания стихов Каменского. Скажем, Танго, Вызов и Скетинг-рин из пятиугольной книжки изобилуют расхождениями (как в «», так и в разбивке на строки) с публикациями в «Первом журнале русских футуристов». Там, где выделено вcё и дважды по-разному, трудно уловить какой-то принцип. Впрочем, и без сопоставления видно, что при введении столь хаотичной системы выделений (к которой поэт, собственно, и стремится) можно было положиться и на наборщика.
Стихотворение «Вызов» на страницах «Первого футуристического журнала» (М.: Типография «Мысль», 1914) и в книге «Танго с коровами» (М.: Издание Д. Д. Бурлюка, 1914).
Так же и у Терентьева. Например, различия между двумя «ахинианами» в книжке Факт (1919) и в сборнике Софии Георгиевне Мельниковой. Фантастический кабачок (1919) настолько вялые, что вряд ли здесь можно говорить об осознанной художественной воле автора текста.
Два «ахиниана»: из книги «Факт» и из коллективного сборника «Софии Георгиевне Мельниковой. Фантастический кабачок» (обе Тифлис: 41˚, 1919).
Вопрос о типографическом авторстве в большинстве случаев, строго говоря, остаётся тайной. Ибо неизвестны имена соавторов-наборщиков тех, кого надо было угощать независимо от расположенности к участию в футуристических экспериментах.
Таким образом, я склонен думать, что здесь мы имеем дело скорее с обликом изданий, чем литературы, с вариантами очень активного внешнего оформления, а не с разными авторскими версиями одного и того же произведения.
Между прочим, поэтому при цитировании и назывании футуристических произведений я бы не стал педантично воспроизводить надорфографические (типографические) признаки, включая сюда и ненормативные прописные. Иначе следовало бы прибегнуть к факсимильному репродуцированию, точному повторению набора или пространному .
Сказанное выше, а также и ниже (исключая последнюю главу статьи) менее всего относится к одному автору. Тема футуристической типографики отчётливо разбивается на две: всё остальное и Илья .
* Слова признательности Анатолию Боровкову, библиографу и собирателю футуристический редкостей, позволившему мне полистать те самые книжки, которые не могли не привести к мысли о нижеследующей статье. Особая благодарность издателю Сергею Кудрявцеву, который не преминул снабдить меня соответствующей литературой по теме и подсказал несколько полезных цитат. Одна из них оказалась незаменимой для эпиграфа.
Продолжение статьи.
Библиография
- Ковтун Е. Ф. Русская футуристическая книга. М.: Книга, 1989.
- Iliazd. Paris: Center Georges Pompidou, 1978.
- I libri di Iliazd: Dallavanguardia russa alla scuola di Parigi. Firenze: Centro Di. 1991.
- Iliazd. Ledentu le phare. Paris: Éditions Allia, 1995.
- Кирилл Зданевич, Илья Здaневич: Каталог выставки. Тбилиси, 1989.
- Авангард и традиция: книги русских художников XX века: Каталог выставки в Российской государственной библиотеке. М.: Даблус, 1993.
typejournal.ru
Футуристы. Первый журнал русских футуристов. № 1-2. Страница 1
Футуристы
Первый журнал русских футуристов
№ 1-2
«Первый журнал русских футуристов»
выходит 6 раз в год книгами в 160–200 страниц с оригинальными рисунками. В журнале помещаются стихи, проза, статьи по вопросам искусства, полемика, библиография, хроника и пр.
В журнале принимают участие: Аксенов, Д. Болконский, Константин Большаков, В. Бурлюк, Давид Бурлюк, Н. Бурлюк, Д. Буян, Вагус, Васильева, Георгий Гаер, Egyx, Рюрик Ивнев, Вероника Иннова. Василий Каменский, А. Крученых, Н. Кульбин, Б. Лавренев, Ф. Леже, Б. Лившиц, К. Малевич, М. Митюшин, Владимир Маяковский, С. Платонов, Игорь Северянин. С. Третьяков, О. Трубчевский, В. Хлебников, Вадим Шершеневич, В. и Л. Шехтель, Г. Якулов, Эгерт, А. Экстер и др.
Редакционный комитет: К. Большаков (библиография, критика) Д. Бурлюк (живопись, литература), В. Каменский (проза), В, Маяковский (поэзия), В. Шершеневич (библиография, критика).
1. При непосредственной выписке со склада — пересылка на счет издательства.
2. На рукописях, доставляемых в редакцию, должны быть указаны фамилия автора (не псевдоним) и его адрес.
3. Не принятый рукописи размером больше печатного листа хранятся в течении 3 месяцев. На обратную пересылку и ответы прилагать марки.
4. Авторы, не принимающее редакционных поправок, предупреждают.
5. Сторонние объявления помещаются по соглашению.
6. Редакция и контора для личных объяснений открыта ежепонедельнично и ежечетвергно от 11-1 ч. дня.
Адрес конторы и редакции: Воздвиженка, Крестовоздвиженский, д. 2, кв 10.
Тел. 5-27-11.
Склад: Карбасников (Моховая). Москва.
Редактор: Василий Каменский.
Издатель: Давид Бурлюк.
Поэзия
Владимир Маяковский
Кофта фата
Я сошью себе черные штаны из бархата голоса моего
И желтую кофту из трех аршинов заката
По Невскому мира по лощеным полосам его
Профланирую шагом дон-жуана и фата
Пусть земля кричит, в покое обабившись
Ты зеленые весны идешь насиловать
Я брошу солнцу, нагло осклабившись
На глади асфальта мне
«ХААШО ГРАСИРОВАТЬ»
Не потому ли, что небо голубо,
А земля мне любовница в праздничной чистке
Я дарю вам стихи веселые как би-ба-бо
И острые и нужные, как зубочистки
Женщины любящие мое мясо и эта
Девушка, смотрящая на меня как на брата
Закидайте улыбками меня поэта
Я цветами нашью их мне на кофту фата
Послушайте
Послушайте!
Ведь если звезды зажигают
Значит это кому-нибудь нужно?
Значит кто-то хочет чтобы они были?
Значит кто-то называет эти плевочки жемчужиной?
И надрываясь в метелях полуденной пыли
Торопится на небо боится что опоздал
Плачет и целует жилистую руку
И просит чтоб обязательно была звезда
Клянется что не перенесет эту беззвездную муку
А после ходит тревожный и
Спокойный наружно
И говорит кому-то ведь теперь тебе ничего не страшно.
Да?
Послушайте!
Ведь если звезды зажигают
Значит это кому-нибудь нужно?
Значит это необходимо чтобы каждый вечер над крышами
загоралась хоть одна звезда!
Вадим Шершеневич
«Устал от электрических ванн витрин…»
Устал от электрических ванн витрин,
От городского граммофонного тембра.
Полосы шампанской радости и смуглый сплин
Чередуются, как кожа зебры.
Мысли невзрачные, как оставшиеся на лето
В столице женщины, в обтрепанных шляпах.
От земли, затянутой в корсет мостовой и асфальта,
Вскидывается потный, расслабляющий запах.
У вокзалов бегают паровозы, откидывая
Взъерошенные волосы со лба назад.
Утомленный вечерней интимностью хитрою,
На пляже по-детски отворяю глаза.
Копаюсь в памяти, как в песке после отлива, —
А в ушах топорщится городской храп;
Вспоминанье хватает за палец ревниво,
Как выкопанный нечаянно краб.
«Полусумрак вздрагивал. Фонари световыми топорами…»
Полусумрак вздрагивал. Фонари световыми топорами
Разрубали городскую тьму на улицы гулкие.
Как щепки, под неслышными ударами
Отлетали маленькие переулки.
Громоздились друг на друга стоэтажные вымыслы.
Город пролил крики, визги, гуловые брызги.
Вздыбились моторы и душу вынесли,
Пьяную от шума, как от стакана виски.
Электрические черти в черепе развесили
Веселые когда-то суеверия — теперь трупы;
И ко мне, забронированному позой Кесаря,
Подкрадывается город с кинжалом Брута.
Вьюга
Улицы декольтированный в снежном балете…
Забеременели огнями животы витрин,
А у меня из ушей выползают дети,
И с крыш слетают ноги балерин.
Все прошлое возвращается на бумеранге,
Дни в шеренге делают «на-караул»; ки —
вая спиной, надеваю мешковатый костюм на ноги
И шопотом бегаю в причесывающемся переулке.
Мне тоже хочется надеть необъятное
Пенснэ, что на вывеске через улицу тянет вздрог,
Оскалить свой пронзительный взгляд, но я
Флегматично кушаю снежный зевок.
А рекламные пошлости кажут сторожие
С этажей и пассажей, вдруг обезволясь;
Я кричу исключительно, и капают прохожие
Из подъездов на тротуарную скользь.
Так пойдемте же тикать расплюснутые морды
В шатучую манну и в завтрашнее «нельзя»,
И сыпать глаза за декольтэ циничного города,
Шальными руками по юбкам железным скользя!
www.booklot.ru
Футуристы. Первый журнал русских футуристов. № 1-2. Содержание - Вадим Шершеневич
Уже в 70-х гг. во Франции Jean-Arthur Rimbaud написал свое Voyelles, где пророчески говорит:
A noir, E blanc, I rouge, U vert, О bleu, voyelles
Je dirai quckjue jour vos naissances Lalentes.
Запах и слово. Я молод и не имею коллекции надушенных женских пнсем, но вы, стареющие эротоманы, можете поверить аромату. Надушенное письмо женщины говорит больше в ее пользу. чем ваш пахнущий сигарой фрак. Кажется японцы и китайцы душат книги, т. ч. книга обладает своим языком благовония. Когда я еще быль херсонским гимназистом, для меня являлось большим удовольствием ходить но старому Екатерининских времен кладбищу и читать надгробные надписи, звучавшие различно на камне или на меди.
«. . . . . . . . . . Корсаков
он строил город сей и осаждал Очаков».
Стремясь передать третье измерение букве, мы не чужды ее скульптуры.
Возможно ли словотворчество и в каком размере? Где искать критерия красоты нового слова? Создание слова должно идти от корня или случайно?
Теоретически отвечая на первый вопрос, скажу, что возможно до бесконечности. На практике, конечно, немного иначе: слово связано с жизнью мифа и только миф создатель живого слова. В связи с этим выясняется второй ответ — критерий красоты слова — миф. Как пример истинного словотворчества, я укажу «Мирязь» Хлебникова, словомиф, напечатанный в недавно вышедшей « Пощечине общественному вкусу». Я не буду распространяться о взаимоотношении между мифом и словом. Корневое слово имеет меньше будущего чем случайное. Чересчур все прекрасное случайно(см. философия случая). Различна судьба двух детищ случая: рифма в почете, конечно, заслуженном, оговорка же, lapsus linguae, — этот кентавр поэзии — в загоне.
Меня спрашивают, — национальна ли поэзия? — Я скажу, что все арапы черны, но не все торгуют сажей, — и потом еще — страусыпрячутся под кустами(Strauch). Да Путь искусства через национализацию к космополитизму.
Я еще раз должен напомнить, что истинная поэзия не имеет никакого отношения к правописанию и хорошему слогу, — этому украшению письмовников, аполлонов, нив и прочих общеобразовательных «органов».
Ваш язык для торговли и семейных занятий.
Николай Бурлюк при участии Давида Бурлюка.
Supplementum к поэтическому контрапункту
Мы немы для многих чувств, мы переросли корсеты Петровской азбуки. Поэтому я заканчиваю свое краткое обозрение задач нового искусства призывом к созданию новой азбуки, для новых звуков. Многие идеи могут быть переданы лишь идеографическим письмом.
Многие слова оживут в новых очертаниях. В то время, как ряд звуковых впечатлений создал нотное письмо, в то время, как научные дисциплины полнятся новыми терминами и знаками, мы в поэтическом языке жмемся и боимся нарушить школьное правописание. Искусство ошибки также оттеняет созидаемое, как и академический язык.
Если мы изжили старое искусство, если для не всех стало ясно, что это — слово, но не речь, то это вина педантизма и кастрации духа творивших его. Нужно помнить, что для нашего времени и для нашей душинеобходим другой подход к словесному искусству, к приемам выразительности. Наша же азбука, наш поэтический лексикон, наши фразеологиясоздались исторически, но не по законам внутренней необходимости. Словесная жизнь тождественна естественной, в ней также царят положения вроде Дарвиновских и де-Фризовских. Словесные организмы борются за существование, живут, размножаются, умирают. До сих пор филология была любовью к анекдоту, к истории быта и философии, но не к слову. Напрасны призывы Шахметова, Будуэна де-Куртене и немн. др. к истинному пониманию ее задач. Школьная схема делает свое, и для 9/10 филологов язык — не живой, изменчивый организм, а механизм, в словарях и учебных пособиях. Я вполне понимаю А. Франса, когда он восстает против преподавания грамматики и теории словесности, ибо даже во Франции до сих пор не создано правильного пути в понимании жизни языка.
Резюмируя вышесказанное, мы придем к определению: слово и буква(звучащая) — лишь случайные категории общего неделимого.
Вадим Шершеневич
Футуропитающиеся
А Чуковский говорит: разнесу!
— То есть, позвольте: что разнесу?
— Все!
— То есть как это: все?
— Да так!
Ужасно какой беспардонный. Это не то, что Айхенвальд. Тот такой субтильный, тонконогий, все расшаркивается, да все по-французски, а этот — в сапожищах, стоеросовый, и не говорит, а словно буркает:
«Маяковский иллюзионист, визионер, импрессионист, чужой футуризму совершенно. Хорош урбанист, певец города, если город для него палачество! Это кликуша, неврастеник, горластый!»
«Игорь-Северянин и все эгофутуристы — романтики: для них какой-нибудь локончик или мизинчик, кружевце, шуршащая юбочка — есть магия, сердцебиение, трепет, слюнявятся они в своих поэзах. Они очень милые писатели, но где же здесь, ради Бога, футуризм?»
«Крученых — почешет спину об забор, этакий, ей-Богу, свинофил. Только Россия рождает таких коричнево-скучных людей — под стать своим заборам. Беспросветная, мелкая и темная фигура, нечто вроде холерного вибриона».
«Гнедов — личность хмурая и безнадежная».
«Бен. Лившиц — эстет, тайный парнасец. Он не футурист, а его пощечина — не пощечина, а бром».
А то просто «икнет, рыкнет, да и бухнет»: Вершковые новаторы, скачущие за завтрашней секундой!
Ах, как все пышно у Чуковского! Ах, как все убийственно-остроумно! Не критик, а какой-то беспроигрышный пулемет! Кто появится в литературе — бац камнем и наповал. Это все равно, что прежде попал в Вербицкую, а потом с той же грацией швыряет в футуристов! Ему самое важное разбить скрижаль. Если кто-нибудь спросит Чуковского:
— Как вы проводите день?
Он ответит: Завтракаю, обедаю, а от трех до пяти разбиваю скрижали!
— Зачем? Верите?
— Да, нет, а так, чтобы не скрижалились, глаза не мозолили! На что мне вера?
Уж коли во что верю, так это в гениальность Репина! Он большой и меня заслонит. А о футуристах надо, модно!
Итак, Чуковский доказал, как 2 х 2 = 4, что все футуристы — не футуристы; все они — притворщики. Так только зря все назвались футуристами и пищат:
Мы все футуры понемногу
Чему-нибудь и как-нибудь.
А Чуковский, как кондуктор литературного трамвая, той же рукой, которая вымазана в вербицкопинкертонокинематографе, отстранит всех и гаркнет, посматривая на свое имя, как на полицейского,
— Местов нет!
Именно «местов», потому что критики ничего не умеют склонять, кроме своей головы перед авторитетами.
— Местов нет!
Да еще прибавит:
— Фриче, Фриче, бесенята!
Этакий, право, старший помощник младшего писаря из Крыжополя! Стоит с избирательным списком и сортирует: Правов не имеете! И правов ни у кого не оказывается. Как это до сих пор не переделали поговорки: пройти сквозь огонь и воду и Корнея Чуковского.
Футуристов нет, все самозванцы! Футуристов с испуга выдумали, чтобы устрашать. Стал плохо писать Блок, Сологуб и др., а им и говорят:
— Коли ты не будешь писать как следует, я буку позову.
А так как бука давно отнесен в ломбард российского символизма, где, как известно, непорядки и закладов и за деньги обратно не получишь, придумали:
— Коли ты не будешь писать, как надо, я футуриста позову.
И все для острастки купили по Маринетти, что-то среднее между зверем и автомобилем, держит этого Маринеттобиля в клетке, что зовется «заграницей», и грозятся: Смотри, мол, пиши, как следует, а то Маринетти выпущу; наши русские еще Маринеттяне, а я взыправь позову самого размаринеттейшего! А как девочка уж очень перепугалась, Чуковский успокоил: ты не бойся, тот «далеко, он не услышит», а наши — хочешь шепну по секрету — игрушечные, фальшивые.
www.booklot.ru
Футуристы. Первый журнал русских футуристов
Футуристы
Первый журнал русских футуристов
№ 1-2
«Первый журнал русских футуристов»
выходит 6 раз в год книгами в 160–200 страниц с оригинальными рисунками. В журнале помещаются стихи, проза, статьи по вопросам искусства, полемика, библиография, хроника и пр.
В журнале принимают участие: Аксенов, Д. Болконский, Константин Большаков, В. Бурлюк, Давид Бурлюк, Н. Бурлюк, Д. Буян, Вагус, Васильева, Георгий Гаер, Egyx, Рюрик Ивнев, Вероника Иннова. Василий Каменский, А. Крученых, Н. Кульбин, Б. Лавренев, Ф. Леже, Б. Лившиц, К. Малевич, М. Митюшин, Владимир Маяковский, С. Платонов, Игорь Северянин. С. Третьяков, О. Трубчевский, В. Хлебников, Вадим Шершеневич, В. и Л. Шехтель, Г. Якулов, Эгерт, А. Экстер и др.
Редакционный комитет: К. Большаков (библиография, критика) Д. Бурлюк (живопись, литература), В. Каменский (проза), В, Маяковский (поэзия), В. Шершеневич (библиография, критика).
1. При непосредственной выписке со склада — пересылка на счет издательства.
2. На рукописях, доставляемых в редакцию, должны быть указаны фамилия автора (не псевдоним) и его адрес.
3. Не принятый рукописи размером больше печатного листа хранятся в течении 3 месяцев. На обратную пересылку и ответы прилагать марки.
4. Авторы, не принимающее редакционных поправок, предупреждают.
5. Сторонние объявления помещаются по соглашению.
6. Редакция и контора для личных объяснений открыта ежепонедельнично и ежечетвергно от 11-1 ч. дня.
Адрес конторы и редакции: Воздвиженка, Крестовоздвиженский, д. 2, кв 10.
Тел. 5-27-11.
Склад: Карбасников (Моховая). Москва.
Редактор: Василий Каменский.
Издатель: Давид Бурлюк.
Поэзия
Владимир Маяковский
Кофта фата
Я сошью себе черные штаны из бархата голоса моегоИ желтую кофту из трех аршинов закатаПо Невскому мира по лощеным полосам егоПрофланирую шагом дон-жуана и фатаПусть земля кричит, в покое обабившисьТы зеленые весны идешь насиловатьЯ брошу солнцу, нагло осклабившисьНа глади асфальта мне «ХААШО ГРАСИРОВАТЬ»Не потому ли, что небо голубо,А земля мне любовница в праздничной чисткеЯ дарю вам стихи веселые как би-ба-боИ острые и нужные, как зубочисткиЖенщины любящие мое мясо и этаДевушка, смотрящая на меня как на братаЗакидайте улыбками меня поэтаЯ цветами нашью их мне на кофту фата
Послушайте
Послушайте!Ведь если звезды зажигаютЗначит это кому-нибудь нужно?Значит кто-то хочет чтобы они были?Значит кто-то называет эти плевочки жемчужиной?И надрываясь в метелях полуденной пылиТоропится на небо боится что опоздалПлачет и целует жилистую рукуИ просит чтоб обязательно была звездаКлянется что не перенесет эту беззвездную мукуА после ходит тревожный иСпокойный наружноИ говорит кому-то ведь теперь тебе ничего не страшно. Да? Послушайте!Ведь если звезды зажигаютЗначит это кому-нибудь нужно?Значит это необходимо чтобы каждый вечер над крышамизагоралась хоть одна звезда!
Вадим Шершеневич
«Устал от электрических ванн витрин…»
Устал от электрических ванн витрин,От городского граммофонного тембра.Полосы шампанской радости и смуглый сплинЧередуются, как кожа зебры.Мысли невзрачные, как оставшиеся на летоВ столице женщины, в обтрепанных шляпах.От земли, затянутой в корсет мостовой и асфальта,Вскидывается потный, расслабляющий запах.У вокзалов бегают паровозы, откидываяВзъерошенные волосы со лба назад.Утомленный вечерней интимностью хитрою,На пляже по-детски отворяю глаза.Копаюсь в памяти, как в песке после отлива, —А в ушах топорщится городской храп;Вспоминанье хватает за палец ревниво,Как выкопанный нечаянно краб.
«Полусумрак вздрагивал. Фонари световыми топорами…»
Полусумрак вздрагивал. Фонари световыми топорамиРазрубали городскую тьму на улицы гулкие.Как щепки, под неслышными ударамиОтлетали маленькие переулки.Громоздились друг на друга стоэтажные вымыслы.Город пролил крики, визги, гуловые брызги.Вздыбились моторы и душу вынесли,Пьяную от шума, как от стакана виски.Электрические черти в черепе развесилиВеселые когда-то суеверия — теперь трупы;И ко мне, забронированному позой Кесаря,Подкрадывается город с кинжалом Брута.
Вьюга
Улицы декольтированный в снежном балете…Забеременели огнями животы витрин,А у меня из ушей выползают дети,И с крыш слетают ноги балерин.Все прошлое возвращается на бумеранге,Дни в шеренге делают «на-караул»; ки —вая спиной, надеваю мешковатый костюм на ногиИ шопотом бегаю в причесывающемся переулке.Мне тоже хочется надеть необъятноеПенснэ, что на вывеске через улицу тянет вздрог,Оскалить свой пронзительный взгляд, но яФлегматично кушаю снежный зевок.А рекламные пошлости кажут сторожиеС этажей и пассажей, вдруг обезволясь;Я кричу исключительно, и капают прохожиеИз подъездов на тротуарную скользь.Так пойдемте же тикать расплюснутые мордыВ шатучую манну и в завтрашнее «нельзя»,И сыпать глаза за декольтэ циничного города,Шальными руками по юбкам железным скользя!
«Когда завтра трамвай вышмыгнет, как громадная ящерица…»
Когда завтра трамвай вышмыгнет, как громадная ящерица,Из-за пыльной зелени расшатавшихся бульварных длиннот,И отрежет мне голову искуснее экономки,Отрезающей кусок красномясой семги, —Голова моя взглянет беззлобчивей сказочной падчерицыИ, зажмурясь, ринется в сугроб, как крот.И в карсте скорой акушерской помощиМое сердце в огромный приемный покой отвезут.Из глаз моих выпорхнут две канарейки,На их место лягут две трехкопейки,И венки окружат меня, словно овощи,А сукровичный соус омоет самое вкусное из блюд.Приходите тогда целовать отвращеньем и злобствуя!Лейтесь из лейки любопытства толпы вонючих людей,Шатайте зрачки над застылью бесстыдно!Нюхайте сплетни — я буду ехидноСкрестяруко лежать, втихомолку свой фокус двоя,А в животе пробурчат остатки проглоченных идей.
О.М. Третьякову
Покой косолапый нелеп и громоздок.Сквозь стекло читаю звезды лунного проспекта.Телефон покрыл звонкой сыпью комнатный воздух.Выбегаю и моим дыханьем жонглируют факты проспекта.Пешеходя, перелистываю улицу и ужас,А с соседнего тротуара, сквозь быстрь авто,Наскакивает на меня, топорщась и неуклюжась,Напыжившийся небоскреб в размалеванном афишном пальто.Верю я артиллерия артерий и аллегориям и ариям.С уличной палитры лезуНа голый зовМитральезы голосовИ распрыгавшихся Красных Шапочек и языков. ЯОтчаянье и боли на тротуаре емИстекаю кровьюНа трапеции эмоций и инерций,Превращая финальную ноту в бравурное интермеццо.
«Бледнею, как истина на столбцах газеты…»
Бледнею, как истина на столбцах газеты,А тоска обгрызает у души моей ногти.На катафалке солнечного мотоциклетаВлетаю и шантаны умирать в рокоте.У души искусанной кровавые заусенцы,И тянет за больной лоскуток всякая…Небо вытирает звездные крошки синим полотенцем,И моторы взрываются, оглушительно квакая.Прокусываю сердце свое собственное,И толпа бесстыдно распахивает мой капот.Бьюсь отчаянно, будто об стену, яО хмурые перила чужих забот.И каменные проборы расчесанных улицПод луною меняют брюнетную масть.Наивно всовываю душу, как палец,Судьбе громоздкой в ухмыльнувшуюся пасть.
«Так ползите ко мне по зигзагистым переулкам мозга…»
Так ползите ко мне по зигзагистым переулкам мозга,Всверлите мне в сердце штопоры зрачков тугих и густых,А я развешу мои слова, как рекламы, поразительно плоскоНа верткие столбы интонаций простых.Шлите в распечатанном рте поцелуи и бутерброды,Пусть зазывит вернисаж запыленных глаз,А я, хромой на канате, ударю канатом зевоты,Как на арене пони, Вас.Из Ваших поцелуев и из ласк протертыхЯ в полоску сошью себе огромные штаныИ пойду кипятить в семиэтажных ретортахПерекиси страсти и докуренные сны.В голое небо всуну упреки,Зацепив их за тучи, и, сломанный сам,Переломаю моторам распухшие от водянки ноги.И пусть по тротуару проскачет трам.А город захрюкает из каменного стула.Мне бросит плевки газовых фонарей,И из подъездов заструятся на рельсы гулаДвугорбые женщины и писки детей.И я, заложивший междометия наглости и крикиВ ломбарде секунд и в пляшущей кладовой,Выстираю надежды и взлохмаченные миги,Глядя, как город подстриг мой вой
«Я не буду Вас компрометировать…»
Я не буду Вас компрометировать дешевыми объедками цветочнымиА из уличных тротуаров сошью Вам платье,Перетяну Вашу талью мостами прочными,А эгретом будет труба на железном накате,Электричеством вытку Вашу походку и улыбки,Вверну в Ваши слова лампы в сто двадцать свечь,А в глазах пусть наплещутся золотые рыбки,И рекламы скользнут с провалившихся плеч.А город в зимнем белом трико захохочетИ бросит вам в спину куски ресторанных меню.И во рту моем закопошатся ломти непрожеванной ночи,И я каракатицей по вашим губам просеменю.А вы, нанизывая витрины на пальцы,Обнаглевших трамваев двухэтажные звонкиПерецелуете, глядя, как валятся, валятся, валятсяИскренние минуты в наксероформленные зрачки.И когда я, обезумевший. начну приниматьсяК горящим грудям бульварных особняков,Когда мертвое время с косым глазом китайцаПрожонглирует ножами башенных часов, —Вы ничего не поймете, коллекционеры жира,Статисты страсти, и шкатулки королевских душХранящие прогнившую истину хромоногого мира,А бравурный, бульварный, душный туш!Так спрячьте-же запеленутые сердца в гардеробы,Пронафталиньте Ваше хихиканье и увядший стон,А я Вам брошу с крыш небоскребаНаши зашнурованные привычки, как пару дохлых ворон.
«Кто-то на небе тарахтел звонком, и выскакивала…»
Кто-то на небе тарахтел звонком, и выскакивалаЗвездная цифра… Вечер гонялся в голубом далекеЗа днем рыжеватым, и за черный пиджак егоЛовила полночь, играя луной в бильбокэ.Всё затушевалось, и стало хорошо потом.Я пристально изучал хитрый крапДней неигранных, и над ресторанным шепотомГород вздыбил изнуренный храп.И совесть укорно твердила: Погибли с ним,И Вы, и вскрывший письмо судьбы!Галлюцинация! Раскаянье из сердца выплеснемПрямо в морду земли, вставшей на дыбыСдернуть, скажите, сплин с кого?Кому обещать гаерства, лекарства и царства?Надев на ногу сапог полуострова Аппенинского,Прошагаем к иррациональности Марса.
«Болтливые моторы пробормотали быстро…»
Болтливые моторы пробормотали быстро и наОпущенную челюсть трамвая, прогрохотавшую по глянцу торца,Попался шум несуразный, однобокий, неуклюже-выстроенный,И вечер взглянул хитрее, чем глаз мертвеца.Раскрывались, как раны, рамы и двери электро, иОттуда сочились гнойные массы изабелловых дам;Разогревали душу газетными сенсациями некоторые,А другие спрягали любовь по всем падежам и родам.А когда город начал крениться на-бок иПобежал по крышам обваливающихся домов,Когда фонари сервировали газовые яблокиНад компотом прокисших зевот и слов,Когда я увлекся этим бешеным макао, самПодтасовывая факты крапленых колод, —Над чавкающим, переживающим мгновения хаосом,Вы возникли, проливая из сердца йод.
Константин Большаков
На улице
I
Панели любовно ветер вытер,Скосив удивленные глаза.Лебеди облаков из витрин кондитерскойВ трепете, как однокрылая стрекоза.И нас обоих рукой коромысла,Смеясь, сравняли мясные весы,И кто-то стрелки за циферблат выслал,Ломал траурные палочки-часы.Лебеди-облака в хмуром трепетеШепотом кутались в тысячи позИ вся улица смотрела, как Вы прицепитеК моим губам Ваши губы из роз.
II
Ах, остановите! Все валится,В сердце рушится за небоскребом небоскреб.Ах, уберите! ОригинальностиРозовую мордочку спрячьте в гробь.Снега, как из влажной перины,Запушили фонарную яркость…Слушайте! Кажется! Вальс старинныйСейчас прогуляется по Луна-Парку.Ах остановите! Все валится,И остатки расшатала тренога.Я фонарным золотом и снегом залит сам,И мои веки белыми пальцами снег перетрогал.Ах, не много, не много, не многоМинут дайте выпить оригинальности,Ведь мои веки белыми пальцами пальцами снег перетрогал,И фонарным золотом и снегом залить сам.
Лунный тротуар
Плывут кровавые губыВечерним в небе заревом,Дремлют фабричные трубы.Сегодня на тротуаре Вам.Целует месяц следы одиноко-ль?Скользите растерянной улицей.Луна улыбнулась в бинокль,Сдергивая пелену лица.Картавят в призрачной жутиЛунного черепа впадины.В моем сердце, портмоне минут,Незаметно все секунды украдены.
Рассвет
Дремлю за румяненным облаком,Час, кинутый за заборы, упорно молчит.Винные этикетки целуют лоб лаком,Надевая прохожих на шпиль каланчи.Стеклянные скаты рассветы вдребезгиРазбиты упорством винных столбов.И от золота, и от пыли не видно в небе згиПричесывающихся гранитно-лысых лбов.Разбиваю гранаты любовной памятиКрасным соком заливаю двери торговых контор,И ускользает, заранее занятый,Лифт дня за башенной стрелки взор.
Осененочь
Ветер, небо опрокинуть тужась,Исслюнявил мокрым поцелуем стекла.Плащ дождя срывая, синий ужасРвет слепительно фонарь поблёклый,Телеграфных проволок все скрипкиОб луну разбили пальцы ночи.Фонари, на лифте роковом ошибкиПоднимая урну улицы, хохочут.Медным шагом через колокольни,Тяжеля, питы ступили годы,Где, усталой дробью дан трамвай-невольник
librams.ru
«Первый журнал русских футуристов. № 1-2»
| сборник М.: Гилея, 1914 г. ISBN отсутствует Тип обложки: мягкая Страниц: 157 |
Содержание:
- Поэзия
- Владимир Маяковский
- Кофта фата
- Послушайте
- Вадим Шершеневич
- «Устал от электрических ванн витрин…»
- «Полусумрак вздрагивал. Фонари световыми топорами…»
- Вьюга
- «Когда завтра трамвай вышмыгнет, как громадная ящерица…»
- О.М. Третьякову
- «Бледнею, как истина на столбцах газеты…»
- «Так ползите ко мне по зигзагистым переулкам мозга…»
- «Я не буду Вас компрометировать…»
- «Кто-то на небе тарахтел звонком, и выскакивала…»
- «Болтливые моторы пробормотали быстро…»
- Константин Большаков
- На улице
- Лунный тротуар
- Рассвет
- Осененочь
- Осень годов
- О ветре
- Вино из сердца
- Василий Каменский
- Вызов
- Цыганка
- Странник Василий
- Ба-ку-ку
- Давид Бурлюк
- «Плати — покинем навсегда уюты сладострастья…»
- «Зима цветок средь белых пристаней…»
- «Пещера слиплась темнота…»
- «Ты нюхал облака потливую подмышку…»
- «Серые дни…»
- Железнодорожные посвистывания
- Паровоз и тендер
- «О локоны дорожных ожиданий…»
- «Еду третий класс…»
- «Поезд = стрела…»
- «Осений Ветер Вил сВои…»
- «Слова скакали как блохи…»
- «Километрических скорбящия препоны…»
- Остров Хортица
- Зимний поезд
- Неудачное свидание
- «Наконец весна, попахивая о-де-колоном…»
- Закатный пеший
- Лето
- «Ты как башня древнем парке…»
- «Плаксивый железнодорожный пейзаж…»
- «Россия за окном как темная старушка…»
- «Зима идет глубокие калоши…»
- «С … е вечерних … аров…»
- Сантиментальная весна
- Участь
- Велимир Хлебников
- Велимир Хлебников. Мудрость в силке («Славка боботэу-вевять!..») (стихотворение)
- Велимир Хлебников. «Мельководы в дальних водах…» (стихотворение)
- Велимир Хлебников. Инструменты игры (произведение (прочее))
- Велимир Хлебников. "оюнелых тучегонностей младых..." (стихотворение)
- Велимир Хлебников. «Мужуния и мужуния...» (стихотворение)
- Велимир Хлебников. «Женун и женун...» (стихотворение)
- Бенедикт Лившиц. Киев
- Николай Бурлюк
- «Ко мне вот-вот вдруг прикоснуться…»
- «В глубоких снах…»
- Ночная смерть
- «Слегка проворные глаза…»
- «Я должен голос неизменный…»
- Игорь-Северянин. Процвет Амазонии
- Владимир Маяковский
- Еще я
- Утро Петербурга
- Владимир Маяковский
- Проза
- Велимир Хлебников
- Коллективный псевдоним АААА. Юноша Я-Мир (стихотворение в прозе)
- Коллективный псевдоним АААА. Простая повесть (стихотворение в прозе)
- Велимир Хлебников. Хочу я (пьеса)
- Николай Бурлюк
- Доктор
- Теория и полемика
- Виктор Хлебников. Разговор Олега и Казимира (статья)
- Николай Бурлюк
- Поэтические начала
- Supplementum к поэтическому контрапункту
- Вадим Шершеневич. Футуропитающиеся
- Георгий Гаер
- Утопия
- Egyx
- Несколько слов г-ну Осоргину
- Николай Бурлюк. Открытое письмо гг. Луначарскому, Философову, Неведомскому
- Вадим Шершеневич. В защиту от одного ляганья
- Бенедикт Лившиц. Дубина на голову русской критики
- Давид Бурлюк, Бенедикт Лившиц. Позорный столб российской критики
- Велимир Хлебников
- Библиография
- Художественная хроника
- Лекция А.К. Закржевского
- Футуризм в Петербурге
[!] содержание и порядок произведений может не соответствовать действительности
fantlab.ru
Футуристы. Первый журнал русских футуристов. № 1-2. Автор - Хлебников Велимир. Содержание - Футуристы Первый журнал русских футуристов № 1-2
Футуристы
Первый журнал русских футуристов
№ 1-2
«Первый журнал русских футуристов»
выходит 6 раз в год книгами в 160–200 страниц с оригинальными рисунками. В журнале помещаются стихи, проза, статьи по вопросам искусства, полемика, библиография, хроника и пр.
В журнале принимают участие: Аксенов, Д. Болконский, Константин Большаков, В. Бурлюк, Давид Бурлюк, Н. Бурлюк, Д. Буян, Вагус, Васильева, Георгий Гаер, Egyx, Рюрик Ивнев, Вероника Иннова. Василий Каменский, А. Крученых, Н. Кульбин, Б. Лавренев, Ф. Леже, Б. Лившиц, К. Малевич, М. Митюшин, Владимир Маяковский, С. Платонов, Игорь Северянин. С. Третьяков, О. Трубчевский, В. Хлебников, Вадим Шершеневич, В. и Л. Шехтель, Г. Якулов, Эгерт, А. Экстер и др.
Редакционный комитет: К. Большаков (библиография, критика) Д. Бурлюк (живопись, литература), В. Каменский (проза), В, Маяковский (поэзия), В. Шершеневич (библиография, критика).
1. При непосредственной выписке со склада — пересылка на счет издательства.
2. На рукописях, доставляемых в редакцию, должны быть указаны фамилия автора (не псевдоним) и его адрес.
3. Не принятый рукописи размером больше печатного листа хранятся в течении 3 месяцев. На обратную пересылку и ответы прилагать марки.
4. Авторы, не принимающее редакционных поправок, предупреждают.
5. Сторонние объявления помещаются по соглашению.
6. Редакция и контора для личных объяснений открыта ежепонедельнично и ежечетвергно от 11-1 ч. дня.
Адрес конторы и редакции: Воздвиженка, Крестовоздвиженский, д. 2, кв 10.
Тел. 5-27-11.
Склад: Карбасников (Моховая). Москва.
Редактор: Василий Каменский.
Издатель: Давид Бурлюк.
Поэзия
Владимир Маяковский
Кофта фата
Я сошью себе черные штаны из бархата голоса моего
И желтую кофту из трех аршинов заката
По Невскому мира по лощеным полосам его
Профланирую шагом дон-жуана и фата
Пусть земля кричит, в покое обабившись
Ты зеленые весны идешь насиловать
Я брошу солнцу, нагло осклабившись
На глади асфальта мне
«ХААШО ГРАСИРОВАТЬ»
Не потому ли, что небо голубо,
А земля мне любовница в праздничной чистке
Я дарю вам стихи веселые как би-ба-бо
И острые и нужные, как зубочистки
Женщины любящие мое мясо и эта
Девушка, смотрящая на меня как на брата
Закидайте улыбками меня поэта
Я цветами нашью их мне на кофту фата
Послушайте
Послушайте!
Ведь если звезды зажигают
Значит это кому-нибудь нужно?
Значит кто-то хочет чтобы они были?
Значит кто-то называет эти плевочки жемчужиной?
И надрываясь в метелях полуденной пыли
Торопится на небо боится что опоздал
Плачет и целует жилистую руку
И просит чтоб обязательно была звезда
Клянется что не перенесет эту беззвездную муку
А после ходит тревожный и
Спокойный наружно
И говорит кому-то ведь теперь тебе ничего не страшно.
Да?
Послушайте!
Ведь если звезды зажигают
Значит это кому-нибудь нужно?
Значит это необходимо чтобы каждый вечер над крышами
загоралась хоть одна звезда!
Вадим Шершеневич
«Устал от электрических ванн витрин…»
Устал от электрических ванн витрин,
От городского граммофонного тембра.
Полосы шампанской радости и смуглый сплин
Чередуются, как кожа зебры.
Мысли невзрачные, как оставшиеся на лето
В столице женщины, в обтрепанных шляпах.
От земли, затянутой в корсет мостовой и асфальта,
Вскидывается потный, расслабляющий запах.
У вокзалов бегают паровозы, откидывая
Взъерошенные волосы со лба назад.
Утомленный вечерней интимностью хитрою,
На пляже по-детски отворяю глаза.
Копаюсь в памяти, как в песке после отлива, —
А в ушах топорщится городской храп;
Вспоминанье хватает за палец ревниво,
Как выкопанный нечаянно краб.
«Полусумрак вздрагивал. Фонари световыми топорами…»
Полусумрак вздрагивал. Фонари световыми топорами
Разрубали городскую тьму на улицы гулкие.
Как щепки, под неслышными ударами
Отлетали маленькие переулки.
Громоздились друг на друга стоэтажные вымыслы.
Город пролил крики, визги, гуловые брызги.
Вздыбились моторы и душу вынесли,
Пьяную от шума, как от стакана виски.
Электрические черти в черепе развесили
Веселые когда-то суеверия — теперь трупы;
И ко мне, забронированному позой Кесаря,
Подкрадывается город с кинжалом Брута.
Вьюга
Улицы декольтированный в снежном балете…
Забеременели огнями животы витрин,
А у меня из ушей выползают дети,
И с крыш слетают ноги балерин.
Все прошлое возвращается на бумеранге,
Дни в шеренге делают «на-караул»; ки —
вая спиной, надеваю мешковатый костюм на ноги
И шопотом бегаю в причесывающемся переулке.
Мне тоже хочется надеть необъятное
Пенснэ, что на вывеске через улицу тянет вздрог,
Оскалить свой пронзительный взгляд, но я
Флегматично кушаю снежный зевок.
А рекламные пошлости кажут сторожие
С этажей и пассажей, вдруг обезволясь;
Я кричу исключительно, и капают прохожие
Из подъездов на тротуарную скользь.
Так пойдемте же тикать расплюснутые морды
В шатучую манну и в завтрашнее «нельзя»,
И сыпать глаза за декольтэ циничного города,
Шальными руками по юбкам железным скользя!
www.booklot.ru
Владимир Маяковский - Футуристы. Первый журнал русских футуристов. № 1-2
Футуристы
Первый журнал русских футуристов
№ 1-2
«Первый журнал русских футуристов»
выходит 6 раз в год книгами в 160–200 страниц с оригинальными рисунками. В журнале помещаются стихи, проза, статьи по вопросам искусства, полемика, библиография, хроника и пр.
В журнале принимают участие: Аксенов, Д. Болконский, Константин Большаков, В. Бурлюк, Давид Бурлюк, Н. Бурлюк, Д. Буян, Вагус, Васильева, Георгий Гаер, Egyx, Рюрик Ивнев, Вероника Иннова. Василий Каменский, А. Крученых, Н. Кульбин, Б. Лавренев, Ф. Леже, Б. Лившиц, К. Малевич, М. Митюшин, Владимир Маяковский, С. Платонов, Игорь Северянин. С. Третьяков, О. Трубчевский, В. Хлебников, Вадим Шершеневич, В. и Л. Шехтель, Г. Якулов, Эгерт, А. Экстер и др.
Редакционный комитет: К. Большаков (библиография, критика) Д. Бурлюк (живопись, литература), В. Каменский (проза), В, Маяковский (поэзия), В. Шершеневич (библиография, критика).
1. При непосредственной выписке со склада — пересылка на счет издательства.
2. На рукописях, доставляемых в редакцию, должны быть указаны фамилия автора (не псевдоним) и его адрес.
3. Не принятый рукописи размером больше печатного листа хранятся в течении 3 месяцев. На обратную пересылку и ответы прилагать марки.
4. Авторы, не принимающее редакционных поправок, предупреждают.
5. Сторонние объявления помещаются по соглашению.
6. Редакция и контора для личных объяснений открыта ежепонедельнично и ежечетвергно от 11-1 ч. дня.
Адрес конторы и редакции: Воздвиженка, Крестовоздвиженский, д. 2, кв 10.
Тел. 5-27-11.
Склад: Карбасников (Моховая). Москва.
Редактор: Василий Каменский.
Издатель: Давид Бурлюк.
Владимир Маяковский
Я сошью себе черные штаны из бархата голоса моегоИ желтую кофту из трех аршинов закатаПо Невскому мира по лощеным полосам егоПрофланирую шагом дон-жуана и фатаПусть земля кричит, в покое обабившисьТы зеленые весны идешь насиловатьЯ брошу солнцу, нагло осклабившисьНа глади асфальта мне «ХААШО ГРАСИРОВАТЬ»Не потому ли, что небо голубо,А земля мне любовница в праздничной чисткеЯ дарю вам стихи веселые как би-ба-боИ острые и нужные, как зубочисткиЖенщины любящие мое мясо и этаДевушка, смотрящая на меня как на братаЗакидайте улыбками меня поэтаЯ цветами нашью их мне на кофту фата
Послушайте!
Ведь если звезды зажигаютЗначит это кому-нибудь нужно?Значит кто-то хочет чтобы они были?Значит кто-то называет эти плевочки жемчужиной?И надрываясь в метелях полуденной пылиТоропится на небо боится что опоздалПлачет и целует жилистую рукуИ просит чтоб обязательно была звездаКлянется что не перенесет эту беззвездную мукуА после ходит тревожный иСпокойный наружноИ говорит кому-то ведь теперь тебе ничего не страшно.
Да? Послушайте!
Ведь если звезды зажигаютЗначит это кому-нибудь нужно?Значит это необходимо чтобы каждый вечер над крышамизагоралась хоть одна звезда!
Вадим Шершеневич
«Устал от электрических ванн витрин…»
Устал от электрических ванн витрин,От городского граммофонного тембра.Полосы шампанской радости и смуглый сплинЧередуются, как кожа зебры.
Мысли невзрачные, как оставшиеся на летоВ столице женщины, в обтрепанных шляпах.От земли, затянутой в корсет мостовой и асфальта,Вскидывается потный, расслабляющий запах.
У вокзалов бегают паровозы, откидываяВзъерошенные волосы со лба назад.Утомленный вечерней интимностью хитрою,На пляже по-детски отворяю глаза.
Копаюсь в памяти, как в песке после отлива, —А в ушах топорщится городской храп;Вспоминанье хватает за палец ревниво,Как выкопанный нечаянно краб.
«Полусумрак вздрагивал. Фонари световыми топорами…»
Полусумрак вздрагивал. Фонари световыми топорамиРазрубали городскую тьму на улицы гулкие.Как щепки, под неслышными ударамиОтлетали маленькие переулки.
Громоздились друг на друга стоэтажные вымыслы.Город пролил крики, визги, гуловые брызги.Вздыбились моторы и душу вынесли,Пьяную от шума, как от стакана виски.
Электрические черти в черепе развесилиВеселые когда-то суеверия — теперь трупы;И ко мне, забронированному позой Кесаря,Подкрадывается город с кинжалом Брута.
Улицы декольтированный в снежном балете…Забеременели огнями животы витрин,А у меня из ушей выползают дети,И с крыш слетают ноги балерин.
Все прошлое возвращается на бумеранге,Дни в шеренге делают «на-караул»; ки —вая спиной, надеваю мешковатый костюм на ногиИ шопотом бегаю в причесывающемся переулке.
Мне тоже хочется надеть необъятноеПенснэ, что на вывеске через улицу тянет вздрог,Оскалить свой пронзительный взгляд, но яФлегматично кушаю снежный зевок.
А рекламные пошлости кажут сторожиеС этажей и пассажей, вдруг обезволясь;Я кричу исключительно, и капают прохожиеИз подъездов на тротуарную скользь.
Так пойдемте же тикать расплюснутые мордыВ шатучую манну и в завтрашнее «нельзя»,И сыпать глаза за декольтэ циничного города,Шальными руками по юбкам железным скользя!
«Когда завтра трамвай вышмыгнет, как громадная ящерица…»
Когда завтра трамвай вышмыгнет, как громадная ящерица,Из-за пыльной зелени расшатавшихся бульварных длиннот,И отрежет мне голову искуснее экономки,Отрезающей кусок красномясой семги, —Голова моя взглянет беззлобчивей сказочной падчерицыИ, зажмурясь, ринется в сугроб, как крот.
И в карсте скорой акушерской помощиМое сердце в огромный приемный покой отвезут.Из глаз моих выпорхнут две канарейки,На их место лягут две трехкопейки,И венки окружат меня, словно овощи,А сукровичный соус омоет самое вкусное из блюд.
Приходите тогда целовать отвращеньем и злобствуя!Лейтесь из лейки любопытства толпы вонючих людей,Шатайте зрачки над застылью бесстыдно!Нюхайте сплетни — я буду ехидноСкрестяруко лежать, втихомолку свой фокус двоя,А в животе пробурчат остатки проглоченных идей.
О.М. Третьякову
Покой косолапый нелеп и громоздок.Сквозь стекло читаю звезды лунного проспекта.Телефон покрыл звонкой сыпью комнатный воздух.Выбегаю и моим дыханьем жонглируют факты проспекта.
Пешеходя, перелистываю улицу и ужас,А с соседнего тротуара, сквозь быстрь авто,Наскакивает на меня, топорщась и неуклюжась,Напыжившийся небоскреб в размалеванном афишном пальто.
Верю я артиллерия артерий и аллегориям и ариям.С уличной палитры лезуНа голый зовМитральезы голосовИ распрыгавшихся Красных Шапочек и языков. ЯОтчаянье и боли на тротуаре емИстекаю кровьюНа трапеции эмоций и инерций,Превращая финальную ноту в бравурное интермеццо.
«Бледнею, как истина на столбцах газеты…»
Бледнею, как истина на столбцах газеты,А тоска обгрызает у души моей ногти.На катафалке солнечного мотоциклетаВлетаю и шантаны умирать в рокоте.
У души искусанной кровавые заусенцы,И тянет за больной лоскуток всякая…Небо вытирает звездные крошки синим полотенцем,И моторы взрываются, оглушительно квакая.
Прокусываю сердце свое собственное,И толпа бесстыдно распахивает мой капот.Бьюсь отчаянно, будто об стену, яО хмурые перила чужих забот.
И каменные проборы расчесанных улицПод луною меняют брюнетную масть.Наивно всовываю душу, как палец,Судьбе громоздкой в ухмыльнувшуюся пасть.
«Так ползите ко мне по зигзагистым переулкам мозга…»
www.libfox.ru
