История русских медиа 1989—2011. Журнал столица

Журнал "Столица" - yolshin

ЪИздание-Столица

ЪРубрика-Центральный очерк

ЪСтр=40

ЪДата=06-01-97

ЪНомер=0

Вызов редактора

-- Что будет гвоздем первого номера? -- спросил на редколлегии главный редактор Мостовщиков.

-- Гвоздем первого номера будет материал о нас, -- дал ему ответ пламенный журналист Андрей Колесников.

И коллектив журналиста поддержал. Коллектив решил так:

а) мы хорошие,

б) мы интересны сами по себе,

в) если мы не расскажем о том, какие мы хорошие и интересные в первом номере, то не расскажем уже никогда.

Понятное дело, мнения о том, кому поручить написание этого, самого ответственного в номере текста, разошлись. Думали сначала позвать известного автора со стороны: популярного в Москве писателя, режиссера, драматурга или, положим, наоборот, вообще никому не известного человека. Риэлтора, например. Пусть напишет о нас, хороших.

Но что-то потом стало страшновато, толком ведь лучше нас самих никто ведь не похвалит. Решили тогда тянуть почетную обязанность на спичках.

И случилась беда: нужную спичку вытянул Охлобыстин. Ну вы знаете Охлобыстина. Он -- Ваня. Член нашей редколлегии, кинорежиссер, драматург, один из руководителей Союза кинематографистов, дебошир и гуманист в штанах из кожи непальских младенцев.

Вытянув спичку, Иван Охлобыстин страшно захохотал, закатал рукава, обнажив татуировки, и за сорок минут сваял такое, что у людей волосы зашевелились на головах от ужаса. Произведение у Вани вышло, мягко говоря, нехорошее. Плохое произведение. Но деваться нам было некуда: за нас все решила судьба. А с судьбой не спорят. И мы теперь печатаем этот текст в надежде, что он, может быть, кому-нибудь все-таки понравится. Одно радует: заголовок к своему материалу Ваня придумывать отказался. И мы ему его придумали сами. Вот он:

 

 

Идиот

 

Пролог

Моя победоносная деятельность в издательском доме "КоммерсантЪ", а точнее в редакции журнала "Столица", началась с трагедии: издох от старости друг моего детства Триумф, в прошлом конь, а с некоторого времени мерин. Следом околела его подруга Сивуха, кобыла. Кончина постигла млекопитающих на Пасху в деревне Воробьево Малоярославецкого района.

Одичав от горя, я сначала набрал кабальных кредитов, потом в одночасье спустил их большую часть в казино "Черри" на "блэк джеке", а на меньшую женился на моей нежной голубке Оксане. В дополнение к вышеуказанным расходам я вдребезги разбил бампером своей "восьмерки" машину майора милиции г-на Фролова, и поскольку я был за рулем, мягко говоря, выпивши, мне пришлось подумать о неприятной необходимости трудоустройства.

Выбор был невелик. Начальником меня нигде ни в какую не брали, а подчиненным я быть не мог по причине моей патологической необязательности. Ситуация принимала необратимый характер: на моей лестничной площадке беспрерывно топтались поврежденный майор с табельным пистолетом в кармане и двое рецидивистов, нанятых кредиторами.

На третьей неделе погонь и конспирации мне осточертела эта романтика, и я (на нервной почве) поехал перекусить с супругой в ночной клуб "Маяк". Именно там впервые после отлично прожаренной говяжьей вырезки под сыром и четырех литров бочкового "Хайнекена" мне пришла идея обратиться к сидящим с нами за столом господам Васильеву и Милославскому, ныне главному редактору журнала "КоммерсантЪ" и вице-президенту одноименного издательского дома соответственно.

-- А что, -- спросил я у них, -- журналистам денег платят?

-- Славно. Славно, -- то ли ответили, то ли ушли от ответа те, наслаждаясь свиными ребрышками.

-- Так вы тогда и мне денег дайте, -- тут же справедливо предложил я.

После недолгой, но мучительной паузы Милославский напучил на меня глаз и сказал: "Старикаша! Мы знаем и любим тебя не меньше, чем ты нас. Но в нашем издательстве есть только один человек, кто, находясь в здравом уме и ясной памяти, рискнул бы взять тебя на работу. В угоду старой дружбе мы тебя с ним познакомим, но искренне надеемся, что впустую".

Через три дня я вошел в здание издательского дома "КоммерсантЪ", миновал заслон хмурых охранников, поднялся на четвертый этаж и шагнул в кабинет г-на Яковлева. Из глубины кабинета, стилизованного под опустевшую мансарду, мне навстречу вышел подвижный шатен и протянул руку.

-- Чего хочешь? -- без какого-либо перехода лукаво поинтересовался он. Я заглянул ему под брови и понял, что юлить нечего. С подобным взглядом я уже встречался в пригороде Амстердама, на одной деловой сходке. Помню тайно перевезенные четыреста грамм неликвидной халвы под видом урана и всю последующую беготню от рыжих заказчиков-патриотов.

"Неужели опять?" -- мелькнуло у меня в сознании, но я отмел нелепое подозрение и сознался:

-- Хозяйство у вас стабильное, поэтому хочу денег, свободной литературы, желательно автобиографичной, хочу также внушительный пост и уважительного отношения.

-- Согласен, -- ничтоже сумняшеся ответил работодатель и незатейливо поинтересовался: -- Что умеешь?

-- Все, -- искренне признался я.

-- И все? -- засмеялся он, но тут же взял себя в руки и проинформировал меня: -- Редколлегия в среду. Что еще?

Отчего-то его простой вопрос вызвал у меня ностальгические воспоминания о так и не купленной жилплощади, "ягуаре" василькового цвета и еще паре-другой пустяков, но я не позволил ему окончательно лишить себя мечты, быстро откланялся и поспешно ретировался из кабинета.

В тот день я не стал делиться впечатлениями со своей нежной лебедушкой-женой, дабы не выглядеть полным идиотом, поскольку реально понимал, что ситуацию уже не контролирую.

 

Знакомство

Первым в редакции мне повстречался г-н Мостовщиков, меньше всего на свете напоминающий человека, знакомого с инфернальным действием шампуня Head & Shoulders. При взгляде на него хотелось оседлать мопед "Верховина", прорвать ночь пьяным телом и бешеным окриком. Вскоре выяснилось, что именно он и является главным редактором журнала.

В первые четыре минуты знакомства главный редактор сообщил, что в армии он дослужился до ефрейтора благодаря тому, что умел подделывать подписи всего командования Военной академии имени М.В. Фрунзе, а на прощание пожурил меня за ношение зеленых носков.

Доподлинно зная лукавую природу несоответствий внешнего и внутреннего, я усомнился в мелкобуржуазной манере общения Мостовщикова, навел о нем справки и оказался прав. За обманчивой маской скрывался демон-прожига, объявленный за свои антиобщественные публикации в "Известиях" персоной нон-грата в двух бывших союзных республиках -- Белоруссии и Туркменистане. А на десерт добрые люди нашептали мне в ухо, будто маниакально жадный до чебуреков г-н Мостовщиков в 1993 году получил премию фонда Сороса за самый ядреный репортаж о ходе демократических выборов. Кстати, именно тех, где демократы приняли коленолоктевую позицию под натиском патриотических настроений в обществе.

Вторым экзотическим персонажем оказался г-н Панюшкин, представляющий собой причудливую помесь академического образования, идеального вкуса и казарменного лиризма. Писатель, как выяснилось, ранее строчил материалы в пестрых молодежных журналах. Поскольку внешне он был похож на одного из героев кинофильма "Неуловимые мстители", я нарек Валерия Бубой Касторским, для родных просто Касторка. Общение со мной Касторка ограничил незамысловатой, но таинственной констатацией: "Дикий ты, Иван".

Чуть позже появился г-н Вережан, организатор и идейный лидер культовой в мировой журналистике акции -- Праздника какашки в городе Самаре. Г-ну Вережану в свое время удалось в этом далеком населенном пункте собрать толпы соотечественников на набережной и провести с ними всеобщие ликования по случаю регулярного проплывания по Волге-матушке партий свежих фекалий.

При виде меня Вережан принимался общаться.

-- Вот я и думаю, -- говорил Вережан, то ли обращаясь ко мне, то ли продолжая бесконечную беседу, начатую с кем-то другим еще в прошлом году, -- давай я позвоню в Рейхстаг и спрошу: "Немцы в городе есть?"

Вережан фиксировал на мне блуждающий близорукий взгляд.

-- Звучит так: "Судьба оторвала ему ноги, но не сломила торжество духа". И у меня мысль: а что если я буду публиковаться под псевдонимом Софья Рубинштейн-младшая?

-- Вережан неизвестной национальности, -- говорил ему я. -- Пойди и удавись в туалете как человек.

Вережан хихикал и давиться не шел.

Последней в этот день я обнаружил Катю Метелицу с полномочиями арт-директора. Злые языки поговаривали, что в свою бытность обозревателем радио "Свобода" Метелица не давала спуску тогдашнему Генеральному секретарю ЦК КПСС Михаилу Горбачеву. Она так досадила ему критикой, что секретарь при упоминании ее имени мучился газами и не доводил ни одного пленума ЦК до конца, вследствие чего, собственно, и началась спонтанно перестройка. Катеринка упорно отдавала предпочтение пурпурным колготкам, отчего у чувствительного г-на Панюшкина начался диатез, и Катюше пришлось перейти на ярко-зеленые.

Мне Катюша понравилась, поскольку сразу предложила вместо первого номера журнала разослать подписчикам партию шоколадных конфет. Это была здравая мысль.

-- Звезда моя! -- сказал я, вернувшись домой, возлюбленной. -- Кажется, я наконец набрел еще на один девственный уголок дикой природы. Признаться, меня начинает мучить ощущение, что я обманываю детей. Прежде всего, они действительно собираются мне платить большие деньги за то, что я просто живу. Потом они абсолютно верят в то, что занимаются нужным делом. В общем, это клиника, любимая.

-- Не терзай себя, -- успокоила меня верная подруга, насыпая мне к пиву соленых сухариков. -- Если это есть, значит, это кому-то нужно. Главное, никому не давай расписок и домашний адрес. Хотя ты и сам все знаешь. Первый мой!

-- Да, это так! -- согласился я и прыгнул в перины, чтобы забыться накануне следующего дня, когда мне придется пополнять список встреченных пациентов.

 

Позже

Ровно в этот день состоялась первая редколлегия. Движением непостижимого мне организационного механизма на нее были вырваны из штата газет "Известия", "Комсомольская правда" и "Московские новости" следующие экземпляры индивидуальной творческой судьбы и вычурного слога: Николай Фохт, Игорь Мартынов и Андрей Колесников.

На редколлегию все трое пришли строго в штатском, хотя и впоследствии они не побаловали воображение особым разнообразием в гардеробе. Один из них, Андрей Колесников, при ближайшем рассмотрении изумил меня парадоксальным совмещением в пределах одного человеческого тела трех несопоставимых свойств. А именно: внешности викинга, равнодушия к алкоголю и вдовьей методичности подхода к литературе.

Бывший провинциальный спекулянт Колесников, приехавший на заре перестройки в столицу, чтобы впаривать простодушным горожанам вываренное в акварели исподнее белье под видом маек "Адидас", оказался лириком. Я исплакал все слезы, пока читал в какой-то газете одну его статью.

В это время подоспел Игорь Мартынов, тоже не лыком шитый персонаж, известный столичному обывателю попыткой коммерческой сделки с волооким Аленом Делоном, которому он едва не впарил еженедельник "Собеседник". Источники нашептали мне, что только экстренное вмешательство тогдашнего министра внутренних дел предотвратило неизбежный слив издания за рубеж.

Игоря по ночам регулярно пучило озарение, и он звонил мне:

-- Вот думаю: мало у нас эротики. Смотри, Оля Пескова у нас работает. Она же пришла из порнографического журнала. Читатель любит про злой коитус. Пусть напишет критику погоды. Что-нибудь типа "кратковременные осадки скоропостижной эякуляцией омыли поверхность Балаклавского проспекта столицы". Как?

Мне было хорошо. Тем более что я был не один. У меня в кабинете к кожаному дивану почему-то надежно прилип Колесников Андрей, буквенное олицетворение гражданской укоризны. Колесников раз двадцать по ночам переписывал свою заметку про то, как у московского доктора Богомолова выкрали детей и вывезли их в Перу. 26-я версия, кстати, печатается в этом номере.

-- Как дела, Колесо? -- спрашивал я страдальца. -- Написал уже "В Перу было зюнь зюнь вест"?

-- Иди ты, -- огрызался мокрый от сна Колесников и переворачивался на другой бок. Ему грезилась родная Ярославская область, богатая корнеплодами.

Поскольку работать мне было негде, я шел в коридор и встречал там Брантова Петра, руководителя отдела городских новостей. Он носил в руках двухлитровую банку с какой-то коричневой гадостью. Гадость была солью, которой зимой посыпают Москву. Петины подельщики набрали ее в банку и приволокли в редакцию в качестве пособия для создания молниеносной статьи о повсеместном разрушении столичных мостов.

-- Слушай, -- говорил Брантов. -- Дай свои ботинки.

-- Фигульки на рагульки. А зачем? -- любопытствовал я.

-- А мы поставим их в эту соль и сфотографируем, когда от них ничего не останется...

Третьим в череде свежих жертв пера оказался, как я уже говорил, господин Фохт. В журналистике мастер спорта по дзюдо Фохт придерживался исключительно предметного подхода: когда-то он тузил московских таксистов за неопрятность и бескультурье, а ныне в качестве первого репортажа он сознательно избрал классификацию Москвы по обонятельному принципу и натащил в кабинет из разнообразных парфюмерных магазинов охапку пробных духов, отчего все члены редколлегии начали неприлично густо благоухать.

-- Единственная моя! -- поделился я со своей озорной половиной, вернувшись из редакции. -- Кажется, я уже старею. В моем сознании появляются какие-то верноподданнические интонации, мне уже не хочется, как в прошлые добрые времена, единовременно обуть коллектив и свалить в турне. Отчего-то мне жалко этих пионеров, а их вожатого я побаиваюсь. Может быть, это связано с тем, что я стал отцом?

-- Не грузись, мой сказочный! -- обласкала меня мудрая спутница, натирая мне плечи жиром ондатры. -- Скорее всего, твои чувства связаны с отсутствием у нас загородного дома. Поэтому не забывай молоть глупости, занимать деньги и путать знаки препинания. Я не думаю, что твоих картофельных коллег позабавит наличие у тебя двух высших образований и научной степени. Помнишь, как нехорошо получилось с люберецким автосервисом? Конечно же, ты все помнишь! Лучший мой!

-- В точку! -- поддержал я ее и сел к баклажанам.

 

Еще позже

Рыхлые баклажаны еще не успели укрепить мой организм, когда я вновь появился на службе, чтобы осуществить историческую смычку с коллегами из новостийного отдела. Лицо городских событий представляли господа: сам Петр Брантов и Сергей Шерстенников.

Представленные ими на рассмотрение редколлегии репортажи здорово напугали моих мнительных коллег изобилием бытовой преступности и коррумпированности городских властей.

-- Да вы с дуба рухнули! -- негодовал ефрейтор Мостовщиков, в просторечии Мост. -- И так жизнь не "Баунти", а вашу пургу листанешь -- вообще мрак, хоть газом травись.

-- Газом неперспективно, -- ехидничали они и, хитро посмеиваясь, пообещали текущие криминальные репортажи оформлять в виде комических куплетов.

Но это, впрочем, были лишь одуванчики, скоро редакционная семейка Адамс усыновила благочинного мусульманина из "Известий" Рустама Арифджанова. Элегантного, как субтропик, в прошлом заместителя первого секретаря горкома партии города Баку, а ныне сторонника прогресса и эволюции. Рустам в считанные секунды освоил редакционный кабинет портативным компьютером и молитвенным ковриком.

Влекомый замыслом найти среди моих новых коллег хотя бы одного здравомыслящего человека, я бросился из кабинета прочь. Сложно сказать, к чему привела бы меня эта поспешность, когда бы я не столкнулся с господами Екатериной Гончаренко, Валерием Коноваловым и Василием Головановым. Впрочем, по порядку.

Екатерина Гончаренко, специалист по сравнениям, аналогиям и параллелям, до встречи со мной вела пространную рубрику "Окно в Европу" в "Московских новостях". Видимо, вследствие этого в ее утонченном облике просматривались признаки былой неги.

Я не решился отвлечь ее от мыслей о прекрасном и принялся за изучение отнюдь не юнца в журналистике господина Валерия Коновалова. Закаленный в битвах за чистоту обобщающих метафор, тот занял загадочную должность текст-директора. Прошедший солидную школу интриг в многочисленных изданиях, а также на ниве сельскохозяйственной публицистики и преподавательской деятельности на факультете журналистики, Валерий Иванович в одночасье опоил Мостовщикова, Арифджанова и до кучи меня в близлежащем баре. К закату мы покинули бар на мягких ногах, бессмысленно улыбаясь и бормоча в пустоту перед собой: "Эх, Валерий Иваныч! Валерий Иваныч, эх!"

Напоследок к череде героев пера прибавился бесшумный, как подводная лодка, г-н Василий Голованов. Напоминающий опального агента ФБР господин Голованов в своих работах в "Общей газете" засвидетельствовал подлинную страсть к путешествиям как на север, так, впрочем, и на юг.

-- Любовь моя! -- признался я в конце концов своей нежной голубке Оксане, когда внезапно понял, что отступать мне уже некуда, что со всеми этими людьми мне придется жить в одном городе и разбираться в том, как он устроен. -- Ты знаешь, кажется, я прикипел почками к моим непутевым подельщикам. Конечно, меня по-прежнему подташнивает от их осоловелой целеустремленности, но, пожалуй, со времен моей последней отсидки в стамбульском следственном изоляторе я еще не сталкивался с подобной филантропией. Наверное, я все-таки обучу их основам половой гигиены и промыслового стриптиза. Прости, но я им уже купил на Новый год плюшевых санта клаусов и показал, как спускать за собой воду. В конце концов, если я уйду, где гарантии, что не появятся Витамин, Конь или, не дай Бог, Анютины глазки? Нет, я не такой! Я встану на пути хаоса, как памятник-монстр Зураба Церетели, непоколебимый, как человеческая глупость. За соответствующую плату, естественно. О, как ты прекрасна!

-- Любимый! -- обняла меня моя трепетная лань Оксана. -- Вот ты и повзрослел! Правильно говорил твой отец, перед тем как снял ногу с тормоза и покинул нас навсегда: единственный показатель зрелости -- это славный финал. Дерзай, любимый, тем более что твое предчувствие никогда не обманывало тебя. Ты совершенный!

-- Это правильно! -- кивнул я и поцеловал каждый пальчик на одной из двух ее тонких рук.

yolshin.livejournal.com

Воспоминания о журнале "Столица": avmalgin

1 августа 1990 года в стране была отменена цензура. Может быть, это самое ценное, что сделал Горбачев в рамках перестройки. Уже через неделю тиражом 300.000 экземпляров вышел первый номер журнала «Столица».

Конечно, мы подготовили его заранее, как бы приурочили к этой дате. Мы были к этому готовы. А вот директор партийной типографии «Московская правда» товарищ Перель готов не был, он никак не мог понять, где визировать журнал перед печатью. Послал в Главлит – ему вернули, сообщив, что это теперь не их дело. Послал в горком – ответили: под вашу ответственность. Ужас, что делать?

Ну а я применил административный ресурс: журнал считался органом Моссовета, то есть государственного учреждения, я сам был депутатом и угрожал товарищу директору страшными карами, вплоть до национализации типографии, так что он, тяжело вздохнув, дал добро печатникам.Третий, московский, канал телевидения также отступил под моим депутатским натиском. Был запланирован прямой эфир с презентацией первого номера. К эфиру типография не успела изготовить даже сигнального экземпляра, и мы сделали «куклу»: изготовили обложку с портретом Юрия Афанасьева вручную, на цветном ксероксе, и обернули в нее журнал «Новое время». Не моргнув глазом, я сообщил телезрителям, что журнал уже вышел, а в нем такие-то и такие-то антикоммунистические статьи. Наутро люди бросились к киоскам. Через пару дней журнал действительно появился в «Союзпечати».

Моя редакционная заметка, которой открылся журнал, называлась «Без цензуры». Далее следовало интервью с Гавриилом Поповым, затем статья А.Минкина о памятниках Ленину под названием «Истукан» и «Приятельское письмо Ленину от Аркадия Аверченко»:

«Неуютно ты, брат, живешь, по-собачьи… Если хочешь иметь мой дружеский совет – выгони Троцкого, распусти этот идиотский Цик и издай свой последний декрет к русскому народу, что вот, дескать, ты ошибся, за что и приносишь извинения, что ты думал насадить социализм и коммунизм, но что для этой отсталой России «не по носу табак», так что ты приказываешь народу вернуться к старому, буржуазно-капиталистическому строю жизни, а сам уезжаешь отдыхать на курорт…»

Замечу, что в то время партия все еще считалась «руководящей и направляющей силой нашего общества», а КГБ никто и не думал отменять. Именно КГБ занялось «Столицей» вплотную. Они сделали ровно то, что сейчас делает ФСБ с оппозицией: стали перекрывать нам кислород в типографиях. Второй номер «Московская правда» к себе уже не взяла. Мы напечатали его в Чернигове, где нашего ответственного секретаря Володю Петрова, привезшего туда материалы для печати, жестоко избили. Следом мы переместились на Одесскую книжную фабрику, потом в город Чехов Московской области, шестой номер напечатали в типографии «Горьковской правды», и так далее. Короче, бегали как зайцы. Из-за этого до конца года мы так и не смогли перейти на еженедельный график, ведь в каждую из типографий приходилось в условиях конспирации перевозить вагоны с бумагой, а саму бумагу еще надо было где-то «выбить». Свободного рынка бумаги не было, фонды на бумагу распределялись в Госплане.

Реакция на первый номер была великолепной. Журнал произвел фурор. Это действительно было первое легальное антикоммунистическое издание, не имевшее ничего общего с признанными лидерами перестройки –«Огоньком» и «Московскими новостями», главные редакторы которых ходили утверждать наиболее острые материалы к секретарю ЦК КПСС А.Н.Яковлеву. Кстати, Егор Яковлев после выхода первой «Столицы» пригласил меня к себе и отчитал за письмо Аверченко и другие антиленинские материалы. «Как вы не понимаете, - убежденно говорил он мне, - единственный выход сейчас – это возвращение к ленинским нормам. То, что в стране происходило после смерти Ленина, это было искажение его гениального замысла. Будущее за социализмом с человеческим лицом…» И так далее. Этот разговор мне настолько запомнился, что спустя три года, когда у нас за плечами было два путча и похороненный СССР, я пришел к нему и взял для «Столицы» интервью. Точка зрения Яковлева за этот период не изменилась. Я напечатал интервью так, как оно было записано на пленке, не изменив ни слова. Яковлев обиделся из-за того, что я не принес ему текст на визу. «Теперь меня будут считать ретроградом», - сказал он мне по телефону. Но он и был ретроградом. В моем понимании, конечно. Для всех, кто тогда работал в «Столице», все это был вчерашний день. Мы легко и быстро перешли те границы, которые установили для себя Яковлев и Коротич. Не случайно к нам перешли несколько журналистов из их изданий, которых не удовлетворяла внутренняя цензура, воцарившаяся там. А уж о том, что мы охотно печатали материалы, отвергнутые в этих изданиях, и говорить нечего.

Существенным пунктом разногласий был Горбачев. Для «Огонька» и «Московских новостей» это была священная корова. Мы вытирали об него ноги в каждом номере. А после августа 1991 года, при всем уважении к Ельцину, мы напечатали о нем и его политике немало критических материалов. В 15 номере за 1992 год именно у нас появилось интервью с Джохаром Дудаевым. А в шестом номере за 1994 года большая объективная статья нашего штатного обозревателя Валерии Новодворской о Звиаде Гамсахурдии. Мы считали главной ошибкой власти после августа 1991 года то, что не было расформировано КГБ, сохранена система партийной номенклатуры и номенклатурных благ, не был осужден советский строй, и было позволено коммунистам действовать в легальном поле. То есть мы были радикалами.

Так называемые «народные депутаты», избранные на честных выборах, были той силой, которую мы поддерживали. И задолго до путча 1991 года зорко следили за тем, чтобы КПСС и КГБ не лишили их власти. Характерный случай произошел после съезда российских депутатов. 28 марта 1991 года, в день открытия съезда, планировалось арестовать депутатов, а Ельцина отстранить от власти. Когда слухи об этом просочились в печать, первый зам.министра внутренних дел Шилов выступил с опровержением: мол, ничего такого не планировалось. И тогда «Столица» воспроизвела документ: справку от начальника одного из московских следственных изоляторов: «По состоянию на 28.03.91 г. в следственном изоляторе № 3 ГУВД Московского горисполкома могут содержаться экстренно арестованные в количестве 100 человек в камерах №№ 1, 2, 13, 14, 15 сборного отделения». Вышел большой скандал. Выяснилось, что подобные справки в тот день представили в ГУВД все московские тюрьмы.

Разумеется, когда в 1993 году наметилось противостояние между Ельциным и российскими депутатами, журнал «Столица» встал на сторону президента. И иначе быть не могло. Такова была идеология нашего еженедельника: мы были правыми в политических вопросах, и либералами в экономических. И после августа 1991 года постоянно упрекали власть в недостаточной решительности как в экономике, так и во внутренней политике. Непоследовательность ельцинских реформ нас просто бесила, мы выступали против компромиссов и старались называть вещи своими именами. Если бы Ельцин забил тюрьмы тысячами коммунистов, мы бы этому только рукоплескали. Видимо, за эту вот откровенность и бескомпромиссность нас ценили читатели. Редакционная почта была огромной, в каждом номере мы отводили определенное место читательским письмам. И, кстати, большинство писем приходило вовсе не из Москвы, журнал вовсе не был городским органом.

Как только в августе 1990 года вышел первый номер «Столицы», у нас в редакции нарисовался молодой человек. «Владислав Сурков», - представился он и дал визитку, на которой значилась его должность: заместитель директора по связям с общественностью межбанковского объединения научно-технического прогресса «Менатеп». Он предложил взять у него интервью и за это сразу же выложил круглую сумму, сейчас уже не помню, какую. Мы это сделали, интервью с В.Сурковым под заголовком «Миллиард в долг готов предоставить новый банковский союз» появилось в сентябрьском номере «Столицы», причем мы честно написали: «Публикуется на правах рекламы». Это была наша первая реклама.

В дальнейшем Сурков организовал публикацию на наших страницах интервью своего шефа – Михаила Ходорковского, причем мы даже удовлетворили немыслимое требование заказчика – портрет молодого бизнесмена должен был красоваться на обложке «Столицы». Уж очень нам тогда были нужны деньги. Как и «Независимая газета», у Моссовета мы принципиально денег не брали, чтобы они не могли упрекнуть нас в том, что мы идеологически не отрабатываем финансирование. Так что Моссовет, органом которого мы формально считались вплоть до разгона Советов в октябре 1993 года, никакого давления на нас не оказывал. Гавриил Попов и Сергей Станкевич ни разу со мной не встречались и никаких ценных указаний не давали. Станкевич, хоть и числились у нас членом редколлегии, даже дважды письменно обращался к нам с просьбой напечатать опровержение той или иной информации. Мы печатали – под рубрикой «Письмо в редакцию».

Пару раз меня приглашали в Кремль, наряду с другими главными редакторами, для «бесед». Я ни разу не воспользовался этими приглашениями. А потом и приглашать перестали. А вот на единственной встрече главных редакторов с Ельциным я был. Я хотел из первых уст услышать ответ на некоторые вопросы, которые не давали нам покоя. Встреча разочаровала. Она происходила на так называемом объекте АВС, в конце Ленинского проспекта. Это была банальная пьянка. Ельцин, как заведенный, возвращался к одному и тому же вопросу. Он приставал к Попцову: «Когда вы, наконец, избавитесь от Сорокиной?», «Это же черт знает что, это ваша Сорокина», «Сколько можно терпеть Сорокину». Казалось, это было единственное, что занимало его мысли в тот момент. Впечатление осталось тяжелое.

В начале девяностых российским министром печати был Михаил Полторанин. Он любил приглашать в свой кабинет (в нынешнем здании Совета Федерации на Дмитровке) главных редакторов и пьянствовать с ними. Пару раз и я там был. Это был какой-то ужас: водку наливали стаканами, закуски не было, некоторые выходили блевать в туалет, а красный как рак Полторанин сидел прочно, как Будда, и разливал себе и гостям бутылку за бутылкой. Смысл в таких встречах был: главные редактора подсовывали Полторанину на подпись челобитные о выделении кредитов и Полторанин наиболее стойким собутыльникам их подписывал. В рамках так называемой «господдержки» приватизированные к тому времени «Комсомолка», «МК», «АиФ» получили колоссальные среждства. Нечего и говорить, никто из них эти кредиты и не думал возвращать. От одного ныне умершего главного редактора я узнал секрет этой полторанинской щедрости. Выяснилось, что он это делал не без пользы для себя. Замечу, что «Столица» от него не получила ни копейки, мы выкручивались самостоятельно.

К началу 1991 года мы, наконец, нашли постоянную типографию. Бесстрашный директор Чеховского полиграфкомбината Белоусов взял нас к себе. Для них и для нас это был большой риск, и дело тут было не только в ненавидевшем нас КГБ: в Чехове раньше ничего, кроме книг, не печаталось, а мы пришли туда с еженедельником, где график был расписан по часам. Однако мы – как якобы моссоветовский орган - обещали Белоусову помощь в акционировании, и сами включились в этот процесс. Было решено, что нам достанется какой-то процент акций предприятия. Мы даже ездили на учредительное собрание нового акционерного общества. Потом – не помню уже, по какой причине – мы из этого процесса вышли, и слава богу. Вскоре власть на предприятии захватили какие-то подмосковные бандиты, а Белоусова убили. Расстреляли из автомата.

А мы с 1992 года вернулись на «Московскую правду». Их учредитель – МГК КПСС – почил в бозе, и они с удовольствием легли под Моссовет. Проблема с бумагой в те времена решалась, главным образом, путем бартера: наш коммерческий директор ехал на бумажный комбинат, интересовался, что им нужно. Допустим, была нужна партия холодильников. Потом договаривался с производителями холодильников. Хорошо, если на этом все кончалось, и мы расплачивались с заводом холодильников рекламой. Однако чаще всего цепочки были гораздо длиннее.

Несколько слов о помещениях, которые занимала «Столица». Это важно. Чуть дальше я расскажу, почему «квартирный вопрос» стал для журнала роковым. Итак, летом 1990 года я подготовил распоряжение мэра, в котором было перечислено все, что было необходимо будущей редакции. В частности, Г.Х.Попов поручал разместить редакцию на улице Петровка, дом 22. Давным-давно это был 2-подъездный жилой дом, где в частности была квартира Мироновой и Менакера и где родился актер Андрей Миронов (сейчас там висит доска), в советское время дом расселили, и в одном подъезде разместили Свердловский райсовет, а в другом – Главмосавтотранс. Новый «демократический» Моссовет этот главк расформировал, и нам достался целый подъезд, вместе с мебелью, фикусами и даже секретаршей Ольгой Михайловной (которая и по сей день, уже 18 лет, работает со мной).

Сейчас мало кто помнит, но тогда райсоветы воевали с Моссоветом (возглавлял эту борьбу полусумасшедший председатель Краснопресненского райсовета Краснов, объявивший недра и воздушное пространство над Красной Пресней собственностью района). Сведловский райсовет после разгона Главмосавтотранса претендовал на наши квадратные метры, но получил фиг с маслом и был очень раздосадован. Они не нашли ничего лучше, как сдать одну комнату лидеру Русского национального единства Александру Баркашову, при этом показав ему на шестой этаж, который был разделен на две половины: нашу и райсоветовскую. Ему сказали: «Все, что возьмешь, будет твое». Одетые в черную форму боевики Баркашова несколько раз прорывались на нашу территорию, горстями кидая в глаза нашим сотрудникам молотый перец, которым у них были набиты карманы. Мы вызывали милицию, и они отступали. Потом все повторялось сначала.

В конце концов мне это надоело. И когда после путча 1991 года ко мне обратился Владимир Матусевич, тогдашний директор русской службы «Радио Свобода», с просьбой подыскать им помещения, и приехал ко мне со своим американским директором и еще аж с самим Стивом Форбсом, конгрессменом, главой наблюдательного совета «Радио Свобода – Свободная Европа», я решил воспользоваться этим визитом, чтобы отселить Баркашова. Стив Форбс, владелец журнала «Форбс» и позже кандидат в президенты США, подарил мне зеленый галстук, где в качестве узора повторялось слово Форбс, а я обещал ему, что поговорю с московским руководством и им отдадут весь шестой этаж: и нашу половину, и райсоветовскую. Увы, когда проект соответствующего постановления мэра согласовывался, КГБ вынесло заключение, что американцев с их аппаратурой в этом месте располагать никак нельзя, так как в соседнем здании расположено что-то секретное.

В 1993 году, когда Советы были распущены (не только районные, но и сам оплот демократии Моссовет) у меня появилась мысль обратиться к Лужкову и попросить оставшуюся от Свердловского райсовета половину для нужд редакции. Лужков как будто прочитал мои мысли и вызвал к себе. Однако у него было другое предложение: были назначены выборы в городскую Думу, а куда ее, Думу, сажать, было непонятно. Здание Моссовета на Тверской, 13 он им отдавать не собирался, а посадить их туда, где до революции сидела городская дума – в здание музея Ленина, он не решился. Лужков и Толкачев предложили мне на выбор два адреса, я туда съездил, но они мне не понравились. И я выступил с ответным предложением. Поблизости от нас, на Петровке, 16 в здании какого-то НИИ мы сняли угол, метров 100, для нашего приложения – газеты «Центр плюс». И я нагло попросил себе все здание целиком (за вычетом первого этажа, где прочно сидел магазин «Русские узоры»). К моему удивлению, за два дня институт разогнали, заодно выгнав компанию «Хопер-Инвест», которая там себе снимала офис для обмана населения). Еще месяц понадобился, чтобы за счет средств города отремонтировать для нас наши этажи. Короче, Новый, 1994, год мы встретили в новых, более просторных помещениях.

Я и тогда не мог понять, зачем городской Думе, в которой всего-то тридцать депутатов, такое громадное здание, и сейчас не могу понять, почему им и в этом здании стало тесно и они захватили весь квартал.

Но вернемся немного назад, В 1992 году я придумал для журнала дополнительный источник заработка. Когда мы с Александром Минкиным были в Женеве, я познакомился там с издателем газеты GHI (Geneva Home Information). Парадоксальная идея этой газеты мне понравилась: она распространялась по почтовым ящикам бесплатно, а жила на поступления от рекламы. Главное, чтобы охват был как можно более широким, тогда реклама будет действенной и газета сможет существовать. Ничего подобного в Москве не было, а вот потребности в рекламе у нарождавшегося отечественного бизнеса были огромные. Я приехал в Москву, поделился идеей вначале со своим отделом рекламы, а потом с префектом Центрального округа А.И.Музыкантским. Решено было начать с центральной части города.

У Музыкантского была газетка «Центр», поэтому мы свою назвали «Центр плюс». Официально это было приложение к журналу «Столица». На презентации первого номера в здании Моссовета на Тверской мы узнали печальную новость: оказывается, одновременно, буквально в ту же неделю, вышел первый номер газеты «Экстра М», взявшей за основу бесплатную будапештскую газету «Экстра». Так вместе, в острой конкуренции, обе газеты и существуют вот уже почти 16 лет. Правда, сейчас у них появился общий хозяин, задумавший консолидировать этот бизнес в одних руках.

К сожалению, «Столица» занимала мое внимание 24 часа в сутки и поначалу я не контролировал должным образом происходившее в «Центре плюс». А зря. Мой коммерческий отдел, который, как выяснилось, и до этого воровал деньги из скудных рекламных поступлений в «Столицу», когда ему в руки попала жирная рекламная газета, закусил, как говорится, удила. О масштабах воровства я узнал уже после того, как «Столица» погибла. На уведенные деньги покупались квартиры, дома и даже гостиницы в Испании. Вне всяких сомнений, если бы деньги «Центра плюс», как задумывалось, шли на нужды «Столицы», сейчас бы журнал процветал и, в свою очередь, делился бы прибылью с «Центром плюс».

А в 1994 году журнал стал остро нуждаться в деньгах. Уже начал формироваться рынок глянцевой прессы. «Коммерсантъ» стал выпускать еженедельники, которые печатались в Финляндии на хорошей бумаге. На этом фоне «Столица» имела жалкий вид: тусклые обложки, шершавая газетная бумажка, черно-белая печать. Рекламодатели категорически не хотели давать рекламу в такой журнал. Такая полиграфия была уже вчерашним днем.

Я надавил на своих коллег по «Центру плюс» и было заключено соглашение, согласно которому мы отдавали им пол-этажа в своем здании на Петровке, а газета должна была профинансировать переход «Столицы» на импортную полиграфию. И вот с 1 сентября 1994года мы перешли к финнам. Журнал стал совсем другим – красочным, на прекрасной бумаге. Тут же заднюю обложку до конца года у нас закупил банк «Столичный», через месяц стали подтягиваться солидные рекламодатели, например, Siemens. В таком виде мы выпустили тринадцать номеров. Но тут мои коллеги по «Центру плюс», как раз завершившие процесс переоформления этажа на себя, вероломно разорвали договор со «Столицей», деньги на типографию перестали поступать, а когда я пытался снова надавить на них своим авторитетом, мне напомнили, что я лишь один из учредителей газеты, а все остальные физические лица (кстати, бывшие сотрудники «Столицы»), почувствовав вкус легких денег, совершенно не собираются делиться прибылями не только со своей альма-матер, но и со мной. Мне выделили унизительную зарплату в две тысячи долларов и полностью отодвинули от дел.

Это было настоящее предательство. Я заметался. Вернуться обратно на газетную бумагу мы уже не могли, а на дальнейшую печать в Финляндии не хватило бы средств. К тому времени многие существовавшие на щедрые кредиты издания резко подняли уровень зарплат, а наши журналисты все еще получали деньги, соответствовавшие старым советским представлениям о зарплате работников пера. Выход был один: искать стратегического инвестора. Проще говоря: взять в долю богатого участника.

Я посетил разных крупных предпринимателей. Был у Александра Смоленского, нашего постоянного рекламодателя-спонсора. Он обещал подумать и надолго спрятался. Был у Олега Киселева. Не помню, какую структуру он тогда возглавлял, но был крупным человеком. Был у Германа Стерлигова, в его офисе, помещавшемся в съемной квартире в высотке на площади Восстания. На третьей минуте разговора я понял, что он сумасшедший. Много у кого я тогда побывал.

Разумеется, не мог пройти мимо Гусинского. В здании СЭВа встретился с его замом Зверевым, дал ему бизнес-план, обрисовал ситуацию, почувствовал с его стороны неподдельный интерес. Однако Гусинский отказался от предложения, и теперь я знаю, почему. С одной стороны, у них уже был на выходе проект журнала «Итоги» (который вплоть до изгнания Гусинского так и оставался убыточным, как, впрочем, и вся его «империя зла») . С другой стороны, оказывается, его друг (и мой сотрудник) Минкин категорически не посоветовал ему иметь со мной дело.

Минкин, которого я собственно привел в политическую журналистику, – это отдельная тема, как-нибудь я уделю ему больше внимания. Сейчас ограничусь только одним воспоминанием. На первой годовщине основания НТВ, которое отмечалось в банкетном зале гостиницы «Славянская», я с бокалом шампанского подошел к мирно беседующим Александру Аронову и Александру Минкину. Минкин, который стоял ко мне спиной, моего приближения не видел. И вдруг я слышу, как он говорит Аронову: «Саша, как ты можешь общаться с Мальгиным. Он ведь кагэбэшник, я точно знаю». Я не поверил своим ушам. Мы с Минкиным не ссорились, а напротив вроде бы даже дружили семьями. Я подошел к нему и потребовал разъяснений. Он промычал что-то невнятное. И позже мне уже многие люди передавали, что Минкин меня поливает по-черному. Причина мне до сих пор неясна. Я, правда, знаю, что Саша очень завистливый человек, всю жизнь мечтал стать главным редактором, но вот не получилось.

Как бы то ни было, остался только один человек, которому я еще не предложил «Столицу», - это Володя Яковлев, основатель и в то время главный акционер Издательского дома «Коммерсантъ». Володя посоветовался со Смоленским, который финансировал все его начинания, тот (уже подготовленный мной) дал добро, и вот Володя предлагает мне кабальную схему. Мы организуем новое предприятие, в котором мне принадлежит 20 процентов, а ему 80. Он полностью обеспечивает финансирование журнала, но только концепция его должна измениться: в нем должно быть меньше политики, а больше городской жизни и светской хроники. Прижатый к стене финансовыми проблемами, я соглашаюсь на все его условия, даже не торгуясь. Я соглашаюсь даже с тем, что до Нового года «Столица» должна остановиться.

Надо сказать, что даже в самые тяжелые периоды мы не останавливали выпуск журнала. 52 номера в год – по числу недель – это была наша норма. Кровь из носу – но 52 номера должно было выйти. Даже после августовского путча, когда нас на неделю запретили, мы потом выпустили сдвоенный номер, в котором было ровно в два раза больше журнальных полос, чем в обычном. Всего до перехода в «Коммерсант» мы выпустили 209 номеров журнала. Кстати, у меня есть желание вывесить все это в сети, но я пока не представляю, как преодолеть технические сложности.

Итак, с первого января 1995 года стала выходить новая «Столица» - уже в коммерсантовском формате. Читатели, привыкшие к политическому журналу, встретили новшество в штыки. По всем нашим телефонам нам звонили и беспрерывно ругались. Рекламодатели тоже взяли паузу. Коммерсантовское рекламное агентство «Знак» выворачивалось наизнанку, чтобы убедить их дать рекламу. Наконец, когда весной оно их, наконец, убедило, и реклама пошла, Володя принял парадоксальное решение: меня из журнала выгнать, а журнал приостановить.

Позже доброхоты мне рассказали, что пока я работал в ИД «Коммерсантъ», там, оказывается, бушевали неслыханные страсти. Володю завалили записками о моей несостоятельности. В большинстве записок содержались подробные концепции будущего журнала. Была, например, записка, подписанная писателем А.Кабаковым. Была концепция Глеба Пьяных, ныне реализующего ее в своей программе «Максимум» на НТВ. Ну и была концепция С.Мостовщикова – журнал для городского обывателя. Володя с интересом изучал предложения, не привлекая меня к этой работе. Семена раздора упали на благодатную почву. Он привык быть у себя на фирме единоличным хозяином. Я как тяжеловес отечественной журналистики его совершенно не устраивал.

Так что в результате Володя пригласил меня к себе и жестко сообщил, что как владелец 80 процентов акций он принимает решение об увольнении генерального директора и главного редактора, то есть меня. Журнал не получился, инвестор (то есть Смоленский) под мою концепцию (то есть навязанную мне концепцию) давать деньги больше не желает, кредитная линия приостановлена. Он, дескать, мог бы просто выставить меня на улицу, все равно мои двадцать процентов ничего не решают, но как честный человек предлагает купить у меня эти мои жалкие проценты. И, мол, слушает предложений по сумме. Не будучи подготовленным к такому повороту событий, я назвал первую попавшуюся цифру: 250.000 долларов. Думаю, я продешевил, так как одни только помещения на Петровке явно стоили дороже. Володя мне ответил, что он ожидал меньшую цифру, но как честный человек согласен заплатить мне 250.000, как компенсацию за то, что я отдаю ему, можно сказать, дело своей жизни. Тут же принесли ворох бумаг, которые я должен был подписать. Они у меня сохранились. Одна из них – обязательство не использовать слово «Столица», которое остается за «Коммерсантом». «…Если г. Мальгин использует название «Столица» или «Еженедельник «Столица» в иных целях, чем цели, определенные настоящим Соглашением, г. Мальгин выплачивает ИД штраф в размере 500 тысяч долларов США за каждый случай использования. Под использованием при этом понимается использование при выпуске любой полиграфической или иной продукции, использование в заглавиях книг или иной печатной продукции, названиях компаний, возглавляемых г. Мальгиным либо иных компаний, полномочия в которых г. Мальгина позволяют приостановить или инициировать использование упомянутого названия». Вот такой шедевр юридической мысли.

Я подписал все, что мне принесли и уехал с семьей на Канары, подальше от прессы, бурно обсуждавшей, что же происходит с журналом «Столица». Оттуда я каждый день звонил в банк на Кипр и осведомлялся, пришли ли от Володи обещанные 250.000. Спустя три с лишним недели стало ясно, что никаких денег я, видимо, не получу, и в конце июня 1995 года я вернулся в Москву. Попытки связаться с Яковлевым оказались тщетными: его секретари получили указания не соединять меня с ним ни при каких условиях. В это время четвертый этаж нашего здания на Петровке уже занял журнал «Коммерсантъ Weekly», а на третьем этаже, кажется, уже обживался Мостовщиков.

Я озверел. Для начала собрал журналистский коллектив, и убедился, что они готовы со мной возобновлять журнал. Неважно, «Столица» он будет называться или не «Столица». Далее я выяснил, что, оказывается, по недосмотру яковлевских юристов операцию по слиянию старой «Редакции журнала «Столица», принадлежавшей трудовому коллективу, и нового АОЗТ, где у него было 80 процентов, не завершен. Более того, хотя и был заключен новый договор на аренду помещений на Петровке, где стороной являлось это АОЗТ, старый договор с «Редакцией журнала «Столица» не был расторгнут в установленном порядке. Далее я выяснил, что «Коммерсант» не заплатил Москомимуществу по новому договору ни копейки, и сразу же внес необходимую сумму от лица старой «Столицы». Через Андрея Караулова я добился приема у тогдашнего председателя Москомимущества О.Н.Толкачева, обрисовал ему ситуацию и попросил расторгнуть договор с коммерсантовским АОЗТ как неправомочный. Что и было сделано.

Спустя несколько дней у меня раздался звонок. Володя сладким голосом пригласил меня к себе на улицу Врубеля. Тут уж я позволил себе разговаривать с ним жестко, с позиции силы. Договорились о следующем: не я, а «Коммерсант» выходит из состава АЗОТ «Столица», при этом он выплачивает все долги и обязательства журнала, а также все задолженности по зарплатам сотрудников. Все помещения делятся строго пополам, точно так же пополам делятся основные средства: мебель, компьютеры и так далее. То есть на четвертом этаже остается Weekly (позже его там сменил журнал «Молоток»), а на третьем остаюсь я и делаю, что хочу. Остается единственное ограничение: я не могу выпускать «Столицу». Ее будет выпускать "Коммерсант".

Действительно, я приступил к изданию футбольного журнала «Матч», через год благополучно обанкротившегося. Яковлев начал издавать мостовщиковскую «Столицу», которая продержалась и того меньше. Насколько это был удачный проект, сказать ничего не могу, так как не держал в руках ни одного номера. Хотя мне этот журнал почему-то присылали бесплатно на дом. А я путем сложных интриг вернул себе контроль над «Центром плюс», где обосновался на долгие последующие годы.

Не знаю, есть ли полные комплекты «Столицы» в библиотеках, но у меня такой комплект есть. Даже два. Я сейчас листаю старые номера, и поражаюсь, насколько сильный у нас тогда подобрался коллектив. Мы работали весело, сплоченно, писали все, что хотели, ни на кого не оглядываясь и не считаясь с мнением власть предержащих. Замечательное, конечно, было время. Сейчас о таком можно только мечтать.

Особенно славились наши обложки. Наши художники делали коллажи из фотографий известных лиц. Это всегда были актуальные темы. Хотя «Столица» считалась «журналом Мосовета», мы на обложках высмеивали даже Г.Х. Попова и Ю.М.Лужкова. Некоторые обложки оказались пророческим. Например, в 28-м номере «Столицы» за 1991 год мы изобразили Язова, Крючкова, Пуго, с воинственным видом взгромоздившихся на танк, - а спустя два месяца произошел путч, организованный этими товарищами и действительно введшими в Москву танки. На наши обложки реагировали даже более болезненно, чем на статьи. Помню, в Москву приехал из Лондона Зиновий Зиник, в Библиотеке иностранной литературы устроили фуршет по этому поводу. Там ко мне подошел возбужденный Эдуард Лимонов и горячо стал говорить: «Зачем вы изобразили Анпилова в виде обезьяны! Это же кристально чистый человек! Честнейший идейный человек!» Меня это поразило, я не знал о политических взглядах Лимонова, который сам тоже только что вернулся в страну, а НБП еще не существовала. В самолете Москва-Рим я столкнулся нос к носу с режиссером Станиславом Говорухиным, а мы как раз поместили его на обложке: взяли известную фотографию облаченного в черную форму Дмитрия Васильева из «Памяти» и заменили его лицо на говорухинское (это после нескольких неосторожных высказываний Говорухина по еврейскому вопросу). В самолете мы с ним сначала поссорились, а потом помирились, и позже «Столица» сумела загладить свою вину. А Жириновский даже подал в суд, и выиграл его. Тогда суды о защите чести и достоинства были редкостью, и в нашу бухгалтерию пришло извещение о взыскании алиментов (!) в пользу Жириновского. Это уникальный документ: в графе «муж» написано Мальгин, в графе «жена» - Жириновский!

Короче, есть о чем вспомнить. Например, о том, как в первый день путча 1991 года мы готовились перейти на нелегальное положение: перевезли печатное оборудование на квартиру к моей теще, договорились о способах связи и о том, кто кого замещает в случае арестов. Или о том, как на «Центр плюс» пытались наехать бандиты и меня прямо из кабинета главного редактора «Столицы» братки вывозили в Пирогово на дачу вора в законе Паши Цыруля… Но рамки небольшой статьи не позволяют этого сделать. Так что как-нибудь в другой раз.

Публикуется в ближайшем номере журнала "Русская жизнь".

avmalgin.livejournal.com

Столица (журнал) — Википедия (с комментариями)

Материал из Википедии — свободной энциклопедии

К:Печатные издания, возникшие в 1990 году

Столица — советский, а затем российский еженедельный общественно-политический журнал, выходивший в 1990—1997 годах в Москве. Основатель и первый главный редактор — Андрей Мальгин

История

Первый номер журнала вышел в августе 1990 года, через несколько дней после вступления в действие Закона о печати, отменившего цензуру. Тираж первого номера был 300 тысяч экземпляров. Учредителем журнала в 1990—1993 годах был Моссовет. В 1991 году в период путча журнал «Столица» попал в число запрещенных изданий. Вечер по случаю годовщины журнала в Киноцентре на Красной Пресне был отменен, и в результате состоялся 2 октября и транслировался по Российскому телевидению[1].

В 1993 году (после роспуска Моссовета в результате октябрьских событий 1993 года) учредителем стал коллектив редакции. В декабре 1995 года испытывавший финансовые трудности коллектив редакции уступил права учредителя Издательскому дому «Коммерсантъ». Всего под началом А. Мальгина до перехода в ИД «Коммерсантъ» было выпущено 209 номеров журнала[2]. Журнал «Столица» под начальством А. Мальгина выходил в ИД «Коммерсантъ» с января по май 1996 года.

Затем руководство ИД «Коммерсантъ» приняло решение уволить редакцию во главе с Мальгиным[3] и назначило главным редактором Глеба Пьяных. Г.Пьяных собрал новую редакцию и подготовил несколько номеров, ни один из которых не был опубликован[4].

Наконец, с января по ноябрь 1997 года журнал выходил под началом главного редактора Сергея Мостовщикова. «Столица» С. Мостовщикова выходила нерегулярно, примерно раз в две недели, всего им было выпущено 23 номера «Столицы». В конце 1997 года ИД «Коммерсантъ» принял решение о закрытии проекта[5] — как полагает А. Тимофеевский, «в момент её робкого расцвета, когда туда наконец пошла реклама»[6]. «Столица» в версии Мостовщикова рассматривается некоторыми экспертами как одно из наиболее ярких явлений российской журналистики 1990-х годов[7] — в то же время Валерий Панюшкин полагает, что это было издание «о тысяче человек для тысячи человек»: «„Столица“ была даже не журнал, а клуб, где ты можешь делать что угодно, но никак не можешь выйти»[8].

Сотрудники

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Решение о создании журнала было принято ещё при советской власти, поэтому при рождении журнала присутствовал нулевой этап. На этом этапе выбивалось помещение, лимиты на бумагу, утверждалось штатное расписание, заключались договоры с типографией и Союзпечатью. На этом нулевом этапе в редакции было два человека: главный редактор Андрей Мальгин и генеральный директор, первый заместитель главного редактора Михаил Пекелис. Андрей Мальгин пришел в «Столицу» из «литературной газеты», Михаил Пекелис — из журнала «Огонёк».

По негласному соглашению между Мальгиным и Пекелисом, первый формировал творческую часть редакции, второй — финансовую, издательскую и техническую. Сразу после занятия помещения Главного управления торговли Моссовета и утверждения штатного расписания на работу в журналистский корпус пришли: заместитель главного редактора Старчевский, журналисты Михаил Поздняев и Александр Минкин. Другими сотрудниками стали Сергей Аникин (отдел бумаги), Борис Рабкин (производственный отдел), Герман Богатов (юридический отдел), Владимир Козлов (начальник АХО), Сергей Дымской (иностранный отдел).

Напишите отзыв о статье "Столица (журнал)"

Примечания

1. ↑ 1 часть youtube.com/fyNPTTb_rok 2 часть — youtube.com/Sfg9hh4P01Q)
2. ↑ [avmalgin.livejournal.com/1198295.html Воспоминания о журнале «Столица»]
3. ↑ [avmalgin.livejournal.com/1198295.html Записки мизантропа - Воспоминания о журнале "Столица"]
4. ↑ [www.afisha.ru/article/mediahistory/page24/ История русских медиа 1989—2011]
5. ↑ [old.russ.ru/journal/ist_sovr/98-05-15/dubrov.htm Крыса и дудочка, или Третья «Столица»]
6. ↑ [magazines.russ.ru/km/2004/3/tim11.html Александр Тимофеевский: «А вы говорите — New Yorker…»] // «Критическая Масса», 2004, № 3.
7. ↑ [www.chaskor.ru/article/gazeta_-_kolossalnyj_mehanizm_po_ubijstvu_cheloveka_17097 «Газета — колоссальный механизм по убийству человека»: Сергей Мостовщиков рассказывает о том, что привело его в «Известия»] // «Частный корреспондент», 13 мая 2010 года.
8. ↑ [www.afisha.ru/article/mediahistory/page24/ «Столица». Январь 1997] // История русских медиа 1989—2011

Ссылки

• [www.stolitsa.org/ Частичный архив] журнала «Столица»

Отрывок, характеризующий Столица (журнал)

«Этот, кажется, была Наташа, подумал Николай, а эта m me Schoss; а может быть и нет, а это черкес с усами не знаю кто, но я люблю ее». – Не холодно ли вам? – спросил он. Они не отвечали и засмеялись. Диммлер из задних саней что то кричал, вероятно смешное, но нельзя было расслышать, что он кричал. – Да, да, – смеясь отвечали голоса. – Однако вот какой то волшебный лес с переливающимися черными тенями и блестками алмазов и с какой то анфиладой мраморных ступеней, и какие то серебряные крыши волшебных зданий, и пронзительный визг каких то зверей. «А ежели и в самом деле это Мелюковка, то еще страннее то, что мы ехали Бог знает где, и приехали в Мелюковку», думал Николай. Действительно это была Мелюковка, и на подъезд выбежали девки и лакеи со свечами и радостными лицами. – Кто такой? – спрашивали с подъезда. – Графские наряженные, по лошадям вижу, – отвечали голоса.

Пелагея Даниловна Мелюкова, широкая, энергическая женщина, в очках и распашном капоте, сидела в гостиной, окруженная дочерьми, которым она старалась не дать скучать. Они тихо лили воск и смотрели на тени выходивших фигур, когда зашумели в передней шаги и голоса приезжих. Гусары, барыни, ведьмы, паясы, медведи, прокашливаясь и обтирая заиндевевшие от мороза лица в передней, вошли в залу, где поспешно зажигали свечи. Паяц – Диммлер с барыней – Николаем открыли пляску. Окруженные кричавшими детьми, ряженые, закрывая лица и меняя голоса, раскланивались перед хозяйкой и расстанавливались по комнате. – Ах, узнать нельзя! А Наташа то! Посмотрите, на кого она похожа! Право, напоминает кого то. Эдуард то Карлыч как хорош! Я не узнала. Да как танцует! Ах, батюшки, и черкес какой то; право, как идет Сонюшке. Это еще кто? Ну, утешили! Столы то примите, Никита, Ваня. А мы так тихо сидели! – Ха ха ха!… Гусар то, гусар то! Точно мальчик, и ноги!… Я видеть не могу… – слышались голоса. Наташа, любимица молодых Мелюковых, с ними вместе исчезла в задние комнаты, куда была потребована пробка и разные халаты и мужские платья, которые в растворенную дверь принимали от лакея оголенные девичьи руки. Через десять минут вся молодежь семейства Мелюковых присоединилась к ряженым. Пелагея Даниловна, распорядившись очисткой места для гостей и угощениями для господ и дворовых, не снимая очков, с сдерживаемой улыбкой, ходила между ряжеными, близко глядя им в лица и никого не узнавая. Она не узнавала не только Ростовых и Диммлера, но и никак не могла узнать ни своих дочерей, ни тех мужниных халатов и мундиров, которые были на них. – А это чья такая? – говорила она, обращаясь к своей гувернантке и глядя в лицо своей дочери, представлявшей казанского татарина. – Кажется, из Ростовых кто то. Ну и вы, господин гусар, в каком полку служите? – спрашивала она Наташу. – Турке то, турке пастилы подай, – говорила она обносившему буфетчику: – это их законом не запрещено. Иногда, глядя на странные, но смешные па, которые выделывали танцующие, решившие раз навсегда, что они наряженные, что никто их не узнает и потому не конфузившиеся, – Пелагея Даниловна закрывалась платком, и всё тучное тело ее тряслось от неудержимого доброго, старушечьего смеха. – Сашинет то моя, Сашинет то! – говорила она. После русских плясок и хороводов Пелагея Даниловна соединила всех дворовых и господ вместе, в один большой круг; принесли кольцо, веревочку и рублик, и устроились общие игры. Через час все костюмы измялись и расстроились. Пробочные усы и брови размазались по вспотевшим, разгоревшимся и веселым лицам. Пелагея Даниловна стала узнавать ряженых, восхищалась тем, как хорошо были сделаны костюмы, как шли они особенно к барышням, и благодарила всех за то, что так повеселили ее. Гостей позвали ужинать в гостиную, а в зале распорядились угощением дворовых. – Нет, в бане гадать, вот это страшно! – говорила за ужином старая девушка, жившая у Мелюковых. – Отчего же? – спросила старшая дочь Мелюковых. – Да не пойдете, тут надо храбрость… – Я пойду, – сказала Соня. – Расскажите, как это было с барышней? – сказала вторая Мелюкова. – Да вот так то, пошла одна барышня, – сказала старая девушка, – взяла петуха, два прибора – как следует, села. Посидела, только слышит, вдруг едет… с колокольцами, с бубенцами подъехали сани; слышит, идет. Входит совсем в образе человеческом, как есть офицер, пришел и сел с ней за прибор. – А! А!… – закричала Наташа, с ужасом выкатывая глаза. – Да как же, он так и говорит? – Да, как человек, всё как должно быть, и стал, и стал уговаривать, а ей бы надо занять его разговором до петухов; а она заробела; – только заробела и закрылась руками. Он ее и подхватил. Хорошо, что тут девушки прибежали… – Ну, что пугать их! – сказала Пелагея Даниловна. – Мамаша, ведь вы сами гадали… – сказала дочь. – А как это в амбаре гадают? – спросила Соня. – Да вот хоть бы теперь, пойдут к амбару, да и слушают. Что услышите: заколачивает, стучит – дурно, а пересыпает хлеб – это к добру; а то бывает…

wiki-org.ru

1989—2011 — Город — Журнал — Афиша

«Столицу» купил «Коммерсант» и долго-долго не делал из него ничего. Сначала главным редактором был Глеб Пьяных, а потом за него взялся Яковлев лично. Какое-то время вся работа происходила у него в кабинете. Потом появились так называемые шеф-корреспонденты. Их было много: Сергей Мостовщиков, Андрей Колесников, я, Катя Метелица, Николай Фохт, Дуня Смирнова, Ваня Охлобыстин, Игорь Мартынов, Рустам Арифджанов — куча народа. Шеф-корреспондентам была положена вполне внушительная зарплата, нам выдали служебные мобильные телефоны — тогда их могли позволить себе только очень обеспеченные люди. Это было настолько круто, что когда телефон выдали Охлобыстину, он тут же позвонил Феде Бондарчуку и сказал: «Федя, давай прямо сейчас встретимся, я тебе покажу мобилу свою».

 

Когда «Столица» начала выходить, был установлен порядок: каждый из шеф-корреспондентов по очереди работал выпускающим редактором, причем мог выкинуть из номера не понравившуюся ему заметку, пускай даже написанную Мостовщиковым, главным редактором, между прочим. Помню, как однажды в ночь сдачи я так и сделал. Пришел к Мостовщикову и сказал: «Что ты тут написал? Ну-ка давай, переписывай! Я это говно в номер не поставлю». Было круто очень.

 

В «Столице» было много всего хорошего. Прекрасные тексты, не менее прекрасные вкладыши, какие-то придумки и праздники. Правда, со временем это все стало надоедать. Вся жизнь наша была как один сплошной праздник, и это было тяжко, потому как довольно сложно столько пить.

 

«Столица» была попыткой сделать журнал, состоящий из больших и качественных материалов. В 1998 году рынок журналов вообще представлял собой некую мастерскую: вот Сережа Пархоменко делает образцово-показательный политический еженедельник «Итоги», вот Илья Ценципер пытается слямзить Time Out и выпускает «Вечернюю Москву». А вот журнал «Столица», в котором происходит какой-то е…анутый эксперимент. И все это перетекает из одного в другое. Условно говоря, я пишу в «Столице» заметку про сумасшедший дом, и Маша Гессен зовет меня на работу в «Итоги», потому что — вот же как надо делать социалку для «Итогов»! Или кто-то еще пишет текст про какой-то концерт, и Ценципер предлагает что-то сделать, потому что — вот же как надо писать о музыке!

 

В журнале «Столица» можно было безнаказанно экспериментировать. Но у этих экспериментов был, как бы это получше сказать, старперский душок. Тот же Мостовщиков к тому времени был уже известным журналистом. Ощущать, что мы какие-то молодые и новые люди, было нельзя. Мы были звездами, которым позволили все что угодно. Да, это было очень здорово. Но думаю, никто бы не захотел продлить это дольше, чем просуществовала «Столица». Меня через год зае…ало, что мы много празднуем и мало работаем. Быстро понимаешь, что работаешь для замкнутой аудитории: пишешь о тысяче человек для тысячи человек. «Столица» была даже не журнал, а клуб, где ты можешь делать что угодно, но никак не можешь выйти.

www.afisha.ru

Столица (журнал) - Википедия

Материал из Википедии — свободной энциклопедии

Текущая версия страницы пока не проверялась опытными участниками и может значительно отличаться от версии, проверенной 13 июня 2017; проверки требуют 4 правки. Текущая версия страницы пока не проверялась опытными участниками и может значительно отличаться от версии, проверенной 13 июня 2017; проверки требуют 4 правки.

Столица — советский, а затем российский еженедельный общественно-политический журнал, выходивший в 1990—1997 годах в Москве. Основатель и первый главный редактор — Андрей Мальгин.

История[ | ]

Первый номер журнала вышел в августе 1990 года, через несколько дней после вступления в действие Закона о печати, отменившего цензуру. Тираж первого номера был 300 тысяч экземпляров. Учредителем журнала в 1990—1993 годах был Моссовет. В 1991 году в период путча журнал «Столица» попал в число запрещённых изданий. Вечер по случаю годовщины журнала в Киноцентре на Красной Пресне был отменен, и в результате состоялся 2 октября и транслировался по Российскому телевидению[1].

В 1993 году (после роспуска Моссовета в результате октябрьских событий 1993 года) учредителем стал коллектив редакции. В декабре 1995 года испытывавший финансовые трудности коллектив редакции уступил права учредителя Издательскому дому «Коммерсантъ». Всего под началом А. Мальгина до перехода в ИД «Коммерсантъ» было выпущено 209 номеров журнала[2]. Журнал «Столица» под руководством А. Мальгина выходил в ИД «Коммерсантъ» с января по май 1996 года.

Андрей Мальгин вспоминал[3]:

В своё время, помнится, Минкин в «МК» целые полосы прослушек публиковал. Выглядело это забавно: голая расшифровка, ни одного авторского слова, но как автор материала гордо значится: Александр Минкин. Когда он нам кагэбэшный слив приносил в «Столицу», мы брезговали это печатать.

Затем ИД «Коммерсантъ» принял решение уволить редакцию во главе с Мальгиным[4] и назначило главным редактором Глеба Пьяных. Г. Пьяных собрал новую редакцию и подготовил несколько номеров, ни один из которых не был опубликован[5].

Наконец, с января по ноябрь 1997 года журнал выходил под началом главного редактора Сергея Мостовщикова. «Столица» С. Мостовщикова выходила нерегулярно, примерно раз в две недели, всего им было выпущено 23 номера «Столицы». В конце 1997 года ИД «Коммерсантъ» принял решение о закрытии проекта[6] — как полагает , «в момент её робкого расцвета, когда туда наконец пошла реклама»[7]. «Столица» в версии Мостовщикова рассматривается некоторыми экспертами как одно из наиболее ярких явлений российской журналистики 1990-х годов[8] — в то же время Валерий Панюшкин полагает, что это было издание «о тысяче человек для тысячи человек»: «„Столица“ была даже не журнал, а клуб, где ты можешь делать что угодно, но никак не можешь выйти»[9].

Сотрудники[ | ]

Решение о создании журнала было принято ещё при советской власти, поэтому при рождении журнала присутствовал нулевой этап. На этом этапе выбивалось помещение, лимиты на бумагу, утверждалось штатное расписание, заключались договоры с типографией и Союзпечатью. На этом нулевом этапе в редакции было два человека: главный редактор Андрей Мальгин и генеральный директор, первый заместитель главного редактора Михаил Пекелис. Андрей Мальгин пришёл в «Столицу» из «Литературной газеты», Михаил Пекелис — из журнала «Огонёк».

По негласному соглашению между Мальгиным и Пекелисом, первый формировал творческую часть редакции, второй — финансовую, издательскую и техническую. Сразу после занятия помещения Главного управления торговли Моссовета и утверждения штатного расписания на работу в журналистский корпус пришли: заместитель главного редактора Старчевский, журналисты Михаил Поздняев и Александр Минкин. Другими сотрудниками стали Сергей Аникин (отдел бумаги), Борис Рабкин (производственный отдел), Герман Богатов (юридический отдел), Владимир Козлов (начальник АХО), Сергей Дымской (иностранный отдел).

Примечания[ | ]

Ссылки[ | ]

encyclopaedia.bid

---

Смотрите также

• 
  Журнал записи
• 
  Журнал нефрология
• 
  Журнал стрекоза
• 
  Потенциал журнал
• 
  Звездный журнал
• 
  Журнал художественный
• 
  Журнал тренировок
• 
  Журнал онкоурология
• 
  Журнал сцена
• 
  Восток журнал
• 
  Снс журнал