Это интересно
- ОКД
- ЗКС
- ИПО
- КНПВ
- Мондиоринг
- Большой ринг
- Французский ринг
- Аджилити
- Фризби
Опрос
Полезные ссылки
РКФ
Все о дрессировке собак
Стрижка собак в Коломне
Поиск по сайту
Второй пилот. Журнал отрок
Мои дети колядуют на небесах: Журнал «Отрок.ua»
Эта новость подняла тогда на молитву людей по всему миру. От Киева до Иерусалима, от Греции до Канады рвалось к небу изумлённое «Господи, помилуй!». Две маленькие девочки, дочери молодого священника, погибли при пожаре накануне Рождества, а его дом сгорел дотла.
«Славьте Христа!» — такими словами отозвалось на скорбь сердце отца Василия. «Не могу сдерживать отцовской слезы за детьми своими, но знаю, что и они под покровом Матери Божией колядуют для Новорожденного Богомладенца на небесах. И осознание этого лечит огромную рану в моём сердце, обращая скорбь в радость...» Спустя день после трагедии батюшка опубликовал у себя на сайте эти строки, ставшие для всех нас настоящим гимном жизни. Где нашёл силы вынести такую утрату, как объясняет для себя случившееся и с каким чувством живёт дальше, протоиерей Василий Романюк рассказывает читателям «Отрока».
Из официального сообщения: «4 января 2014 года в 15:02 на телефон службы „101“ поступил звонок о пожаре в селе Шпанов Ровенского района. На момент прибытия спасателей деревянный жилой дом был полностью охвачен огнём. В 15:40 пожар удалось локализовать, а затем ликвидировать. В одной из комнат обнаружены двое погибших детей хозяина дома: девочки 2006 и 2009 годов рождения. Ещё двое детей смогли спастись...».
Две девочки — две звёздочки в небе
Я очень хорошо помню тот день... Мы с матушкой буквально на полчасика выскочили — поехали за тортиком.
Дело в том, что детки наши постятся с нами. На неделе растительное масло мы не вкушаем, только по выходным; если рыбка, то на Благовещение и в Вербное воскресенье, в Лазареву субботу — икра. И так строго у нас — все посты. А когда соблюдаешь пост, под конец ждёшь праздника не только душой, но и телом. Тот, кто не постился, этого не поймёт...
Так и тут. Рождественский пост заканчивался, и мы потихоньку готовились к празднику: покупали колбаску, матушка мясных вкусняшек запекла. Заказали и тортик. Женщина, которая нам его пекла, позвонила и попросила забрать. Мы детей одних практически никогда не оставляли, а тут решили поскорее съездить, пока за девочками наша старшая, Ульянка, присмотрит.
Только выехали, до стоянки доехали — она звонит, говорит, что из печки выскочил огонь. Но я проверял перед отъездом: уже всё выгорело, остался лишь пепел да одно дубовое полено, которое специально подальше вглубь задвинул...
Пока мы летели домой, ощущение было такое, будто жизнь остановилась, а время замерло. Мчались на такой скорости, что и не знаю, как не разбились — я проскакивал перекрёстки на красный, на встречную выезжал, и всё равно казалось, что еду медленно. Как вдруг увидели перед собой огромный чёрный столб дыма...
Мы с матушкой плакали, молились, надеялись, что старшая девочка всех вывела. Приехали — Ульянка в слезах: «В доме Софийка и Вероничка...». Старшая, которой на тот момент было двенадцать, вывела младшую девочку, двухлетнюю Устинку. Говорит, что другие две наши дочечки тоже сначала шли за ней, но потом испугались и побежали в другую комнату прятаться в шкаф. А как только она выскочила, огонь стал стеной, и уже никого туда не впустил.
Я просил пожарных облить меня водой, чтобы я мог войти, но не получилось. Выбили окно — там, где дочечки могли спрятаться, но пламя было такое сильное, что не давало никакой возможности попасть внутрь.
С пожарными, кстати, тоже происходили «чудеса». Добирались очень долго, все краны закрыты, а вода по дороге вытекла. Поехали набрать воды к пруду — машина застряла на сухом мёрзлом грунте...
А у нас с матушкой уже и плакать слёз не было. Ходили вокруг и молились, и просили, и верили, что Господь дивным образом убережёт наших детей, сохранит их живыми. Но дом продолжал полыхать, и стало понятно, что сделать уже ничего нельзя. Тогда я стал просить: «Господи, дай МНЕ претерпеть за моих детей — чтобы они боли не чувствовали, чтобы вместо них я всё ощущал...». Врачи предлагали сделать укол с успокоительным, но я не согласился — хотел быть при полном сознании, чтобы целиком испытать на себе всё то, что и мои дети. И, знаете, меня то в жар бросало, то в холод. Тело горело огнём: пока искал хоть глоток воды напиться, в это время уже по коже мороз шёл. Всё это долгое время, пока горел дом, у меня было чувство, будто я сам там в огне.
Я верил и нисколько не сомневался, что Господь и Матерь Божия примут моих детей. Что святая великомученица Варвара, святая Анастасия Узорешительница покрывают дочечек своими молитвами и помогают им терпеть — надежду на это ощущал я непоколебимо. Но когда пожарные опустили руки и сказали, что не могут ничего сделать: огонь такой силы, что расплавленный металл как вода течёт, и нужно ждать, чтобы догорело — подступили отчаяние и страх.
Наш дом стоял рядом с храмом, где я служу, — во имя святой великомученицы Варвары. Я повернулся и медленно пошёл на территорию церкви. Пройдя метров тридцать, остановился. За спиной — пожар, слева — наш храм, справа — стадион, дорога... Поднял голову, смотрю в небо и вдруг чувствую, как снаружи окутывает меня ненависть. Не внутри это чувство было, а именно как бы со всех сторон подступило — нечеловеческая такая ненависть, среди людей такой не бывает.
И будто старый друг подходит слева и ласково так говорит: «Ну, что ты теперь будешь делать?». Я молчу, смотрю в небо. И дальше эта мысль: «У тебя было четыре дочки, а теперь двух нет. Были две красивые девочки с голубыми, как небо, глазами. И вот они умерли. Что ты будешь делать?». Растерялся я, а эта ненависть снова ко мне обращается: «Две девочки красивые, как звёздочки в небе. Их больше нет. А ведь что после смерти? Ничего, темнота...». Чувствую, меня одолевает страх, но не понимаю, что делать, молчу и только слышу: «Сердце твоё уже наполовину мёртвое. Но у тебя ещё две дочки остались, значит, другая половина сердца у тебя ещё жива. Так что ты будешь делать? Дальше будешь Бога любить и людям служить?». После этих слов я понял, что происходит: враг искушает меня.
Всеми мыслями тогда устремился я в небо и стал вслух просить: «Господи, не оставь моих деток!». Ведь бесы не имеют власти над чистыми душами, и мы верим, что если умирает крещёный младенец, Господь забирает его прямо в рай. Так и моих детей дьявол забрать был не в силах, но я понял, что он может их испугать. Стал молиться Господу, чтобы Он защитил моих деточек, не дал врагу причинить им никакого зла.
Люди смотрят, что я вслух сам с собой разговариваю, подумали, наверное, что батюшка от горя с ума сошёл... А я чувствую, что недостоин просить Господа, потому что грешен очень, и тогда начинаю молиться Божией Матери: «Пресвятая Богородице, мы Тебя очень любим, всегда Тебе молимся, и дети мои Тебя любят, никогда Тебя в прошении и в славословии не оставляют, не оставь и Ты их!».
Но понимаю, что недостоин и Матерь Божию просить, начинаю призывать всех святых угодников: «Берегите моих деточек, чтобы враг не смог причинить им никакого зла, защитите своей молитвой!». И знаю, чувствую, что и святых угодников не смею я просить, тогда обращаюсь к усопшим: «Покойнички мои, кого я хоронил, отпевал — более трёхсот человек вас я провёл в жизнь вечную, за всех молюсь за каждой литургией. Не оставьте и вы меня, не оставьте и деток моих!».
Видимо, враг пытался посеять в моём сознании мысль, что после смерти ничего нет — темнота, пустота. Искушал, чтобы я начал роптать, укорять Господа. Однако Господь вразумил, я стал молиться, и это облако ненависти вокруг меня как пузырь лопнуло. Но ведь так и матушку мою, и старшую дочку дьявол мог искушать — поэтому я сразу к ним побежал. Они вдвоём сидели на лавочке, плакали. Подошёл, обнял их и сказал: «Девочки, только не ропщите. Как бы враг ни искушал, просите у Господа прощения за наши грехи, молитесь, чтобы Он сохранил души Софийки и Веронички. Славьте Господа!».
С того самого момента огонь потерял силу и начал угасать. Как раз подвезли воду, и спасатели смогли потушить. Затем мы стали разбирать пожарище...
«Радости вашей никто не отнимет...»
Наши с матушкой боль и страдания были такие, что не передать. Но мы восприняли всё с верой, не роптали, только молились.
Наутро я должен был служить литургию. Это было воскресенье, 5 января. Стал готовиться, молился фактически всю ночь. Нас к себе соседи забрали... Утром пришёл — людей полный храм. Стал к престолу, служилось очень тяжко, плакал всю службу. Приехали собратья-священники, все нас очень поддерживали. Мой друг, отец Пётр, отдал мне свой подрясник и крест — ведь абсолютно всё сгорело.
После службы забрали девочек из морга, купили гробики, привезли в храм. Отслужили панихиду и начали читать Псалтирь. Целый день мои дети были в храме. Людей приходило очень много: практически все священники приехали поддержать, местные наши, все конфессии. Я только просил, чтобы не несли искусственных цветов: «Господь жив, и детки мои у Господа живы...». И люди приносили только живые цветы.
Ночью один священник, мой товарищ, говорит: «Приляг, может, заснёшь». Я прилёг на пол прямо в алтаре, но заснуть не смог, встал и пошёл дальше служить литии между кафизмами. Нам с матушкой нужно было готовиться к Причастию, но ни у неё, ни у меня сил молиться уже не было.
Тогда я вышел на солею и стал на колени напротив иконы Божией Матери в иконостасе. Смотрю перед собой, вижу Царские врата. И вдруг возникает перед глазами темнота страшная. Такая, наверное, бывает человеку за грехи — на земле ничто не может так испугать, как мрак этот. И лишь только стал меня одолевать страх, как вдруг чувствую, что от темноты отдаляюсь, поднимаюсь мысленно вверх. Страшно не было, наоборот, ощущение такое, будто кто-то родной рядом. Наверное, Ангел Хранитель мой.
Вижу небо, солнышко красное, а над всем этим — арка цветочная. Вдалеке огонёк мерцает и вдруг начинает приближаться ко мне, растёт, становится как пламя свечи. Посмотрел я: «Да это же Матерь Божия!». В огненном сиянии, как на иконе «Почаевской» Её изображают, стоит прекрасная Пресвятая Богородица и за ручки моих девочек держит: правой рукой — Софийку, левой — Вероничку. Они мне обе заулыбались и возле Матери Божией будто подпрыгивают, такие радостные, такие прекрасные! Смотрю на них, и так мне легко, хорошо стало...
А они повернулись ко мне спиной и пошли обратно к арке, цветами украшенной. Матерь Божия снова стала как огонёк, а из арочки полился такой яркий свет, что озарил всё вокруг...
Верю, что это Господь сподобил, чтобы мои девочки попрощались со мной, и показал, что враг не имел силы над моими детьми, не испугал их, потому что Сама Матерь Божия их провела, а Господь принял в Свои Небесные Обители.
...После этого ощутил я такой прилив энергии, что мои силы полностью возобновились. Вошёл в алтарь, поцеловал престол, начал молиться, славословить Бога. Когда вышел, перекрестился и рассказал обо всём, что только что увидел. И не я один принял эту благодать — и матушка моя почувствовала небесную радость.
Мы вдвоём стали возле детей, помолились, все каноны ко Причастию прочитали на одном дыхании. А потом я зашёл в алтарь и написал рождественское послание нашей ровенской молодёжи. Мысли сами пришли на ум, это не мои слова были — Господь дал. О том, что плоть моих детей сейчас уходит в землю, потому что от земли взята, а дух к Новорожденному отправляется, и они будут петь Господу уже на Небесах. А ведь мы с ними к Рождеству новые колядки выучили — целую программу!
...Когда священники, мои собратья, ехали на похороны, не знали, как нас и утешать. Но у меня такая радость была на душе, что я сам всех утешал. Хотя, когда совершали погребение, не мог сдерживать слёз, плакал очень, но радость оттого, что дети с Господом, ни на минуту не покидала.
Так получилось, что у моих детей две могилки. Похоронили их на кладбище, за селом. А затем... В доме, где их нашли, остался пепел обгоревших ручек, ножек. Я понял, что нехорошо это так оставлять. Поэтому мы всё собрали и погребли на территории нашего храма. Я всегда хотел на холмике возле церкви памятник какой-нибудь поставить — в честь Божией Матери или Господского праздника. Но получилось так, что здесь теперь мои дочечки в земле, а над ними — памятник...
***
Мы очень любили жизнь, всей семьёй постоянно выезжали в лес погулять, шашлык запечь мясной или рыбный, поиграть, побегать с детьми, в траве поваляться. Сейчас наша семья разделилась, но задача тех, кто остался, — прийти к Господу, прожить так, чтобы иметь венец — Царствие Божие.
Помню, был момент, я молился у престола: «Господи, не оставь меня здесь, забери меня к моим девочкам! Я их буду защищать, со мной им не будет страшно». Вдруг сердце моё загорелось, забилось часто, и слышу ответ: «Те двое у Господа в раю, и все святые с ними. А этих ты на кого оставишь?». И я понял, что это воля Божия, и принял всё как есть.
otrok-ua.ru
Второй пилот: Журнал «Отрок.ua»
Листая Честертона
Когда-то Иосиф Бродский в своей нобелевской лекции высказал интересную мысль, что среди наиболее тяжких преступлений по отношению к литературе он назвал бы не цензуру и даже не предание книг огню, а их не-чтение.
Опыт чтения хорошей литературы воспитывает эстетический вкус и формирует мировоззрение. «Отрок» в который раз предлагает задуматься над тем, что и как мы читаем и чем рискуем, когда отказываемся от встречи с литературой.
Долгое время я воздерживался от посещения букинистических магазинов. По разным причинам: от банальной лени до брезгливого нежелания копаться в чужих вещах. Кроме того, значительную часть интересующей меня литературы я давно уже читаю в электронном виде... Но недавно — свершилось! Неторопливо бродя между заставленными стеллажами, я вдыхал пыльный запах векового литературного процесса и спрашивал себя: чего книгоманской душе для счастья не хватает? Когда я назвал продавцу несколько дорогих моему читательскому сердцу имён: Льюис, Честертон, Хейердал... — через минуту передо мной уже лежала приличная стопка. Пролистал. Отобрал. Купил! Домой нёс покупки с тем же чувством, с каким школьник несёт сладко пахнущий пакет с шоколадными гостинцами. Ещё бы, мне удалось отыскать несколько очень редких — на мой взгляд — произведений, ещё не обретших вторую жизнь в оцифрованном виде. По крайней мере, найти их ранее во всемирной паутине мне не удавалось.
Начать умственную трапезу решил со сборника эссе Г. К. Честертона и чашки крепкого чая по-английски, с молоком. Честертоновские романы, религиозные трактаты и детективные рассказы великолепны, но его эссе мне особенно близки — это концентрированная мысль, плод долгих раздумий, она изложена ёмко, образно и словно специально создана для передачи накопленной мудрости от одного ума другому. И всё это изрядно приправлено добротным юмором.
Чтобы читатель поверил рассказчику, стоило бы привести цитату... Но как её выбрать из многих сотен? Полистав, нашёл вполне современную мысль — словно и не прошло более ста лет с момента её рождения: «...Форменным проклятием нашего времени являются прежде всего затасканные и избитые псевдонаучные истины. Научные факты сплошь и рядом подмениваются высокопарным и пустопорожним псевдонаучным языком, в котором принято находить оправдание самым глупым и злонамеренным поступкам. Непотребные и напыщенные рассуждения о физиологических отправлениях организма воспринимаются подчас как откровения, достойные всяческого внимания и поощрения... Научная болезнь сочетается в наше время с крайней мнительностью и беспросветным одиночеством человека. В отличие от Диогена, уединившегося в бочке, или святого Иеремии, укрывшегося от людей в пещере, современный отшельник прячется от мира в собственном желудке; он почитает за благо отсиживаться у себя в животе, словно в погребе, причём в пустом погребе» («Об извращении истины»).
В общем, я не просто наслаждался чтением как таковым: я жадно впитывал выводы, обобщения, параллели, факты, закономерности, подмеченные пытливым умом автора и прошедшие через горнило его мировосприятия и житейского опыта. Так, должно быть, радовались всякой полезной находке заброшенные в пустынную глухомань колонисты или выброшенные на безлюдные острова робинзоны, предвкушая пользу от обретённого топора, огнива или ружья. Конечно, каждый из нас имеет определённый багаж знаний, опыта, сложившихся мнений и точек зрения. Но в случае знакомства с хорошей книгой ценная информация даётся даром, без необходимости самому расшибать лоб или проводить долгие вечера в напряжённых размышлениях. Бери, усваивай, применяй. Иной раз ловишь себя на том, что и вопроса-то такого у тебя пока что не возникало, а уж автор поставил его перед собой и изложил своё видение. Знай себе, читай да заполняй пустующие ячейки мысленной картотеки. Совершенно другой коэффициент полезного действия.
И вдруг вспомнился прочитанный в отрочестве фантастический рассказ о том, как научные достижения недалёкого будущего позволили людям извлекать и консервировать сознание умирающего человека, а затем добавлять (или, лучше сказать, подсаживать) его в мозг любого, кто желает «добавочной» информации. В итоге старшеклассник, подсадивший себе сознание умершего профессора, усваивает весь жизненный опыт и эрудицию убелённого сединами старца. И поскольку личность, воля и самосознание умершего «донора» не уничтожаются при такой пересадке, то реципиент вдобавок получает мудрого невидимого собеседника, эдакого «второго пилота»: голова одна, а личности две. Фантастика? Безусловно.
Но ведь чтение — это тоже способ установить связь с ныне здравствующим или давно почившим собеседником, перенять и усвоить написанное им. Кто-то кропотливо изучает историю при дрожащем свете лучины, кто-то формулирует законы механики, подставляя голову под удары падающих яблок, кто-то расшифровывает полуистлевшие манускрипты — и всё это может стать частью тебя самого, стоит лишь захотеть и пробежать глазами по печатным строчкам. Кому-то может и целой жизни не хватить, чтобы дорасти до трезвого признания: «Любая мода — форма безумия. Христианство потому и немодно, что оно здраво» (Г. К. Честертон). Или чтобы самостоятельно осознать: «Есть только два вида людей — те, кто говорит Богу: „Да будет воля Твоя“, и те, кому Бог говорит: „Да будет твоя воля“» (К. С. Льюис). Даже как-то неловко становится от того, что слишком легко даются приобретаемые сокровища. И жаль людей, не имеющих тяги и вкуса к чтению: они проживают только одну, свою жизнь, со своими лишь взлётами и падениями. А ты будто впитываешь — по мере способностей — информационный концентрат вековой базы данных.
Но я также вспомнил и печальное окончание вышеупомянутого фантастического рассказа, которое сразу поставило под сомнение мой читательский оптимизм. Ведь если происходит встреча двух личностей, двух жизненных позиций, двух авторитетов, то кто-то может оказаться сильнее. Герой вышеупомянутого рассказа, «подсадивший» себе сознание решительного и амбициозного человека, в конечном итоге проиграл в схватке двух воль и покорно занял место бесправного «второго пилота», утратив контроль над собственным телом.
И при чтении книг такой риск не исключён. Те, кто был пленён безумными идеями всеобщей свободы, равенства и братства, «изначальной непорочности человека», «классовой борьбы и диктатуры пролетариата», залили целые страны кровью революций. Те, кто был одурманен идеями «сверхчеловечества», «воли к власти», «естественного отбора», «расового превосходства», очень быстро распространили принцип естественного отбора в природе на социальные и межнациональные отношения, а затем вполне последовательно перешли и к волевым действиям, устроив страшнейшую бойню ХХ века. Соблазнённые идеей «сексуальной терпимости» сковывают целые поколения тягчайшими цепями противоестественных зависимостей и страстей. И сам автор «великой» идеи зачастую тоже оказывается сломленным и раздавленным своим же творением — вспомним хотя бы надрывные и трагически окончившиеся попытки Льва Толстого согласовать свой образ жизни с тем самодельным религиозным учением, которое он создал, с безумной самонадеянностью вычёркивая всё «лишнее» из Евангелия.
Но именно Евангелие было и остаётся ярчайшим маяком для тех, кто ищет истину в полумраке религиозно-философских исканий. Видят его свет и доверяют при этом своим глазам далеко не все. Однако даже для христиан сохраняется опасность ложной трактовки евангельских слов, ведь церковная история очень напоминает фронтовые сводки о боях с постоянно возникающими ересями. И в этих нелёгких сражениях православные находятся в более выгодном положении по сравнению, скажем, с протестантами, поскольку мы можем сверять наши собственные домыслы с творениями святых, составляющими Предание Церкви.
А как же быть с остальными сферами разумной деятельности человека: от общественно-политической до нравственной и эстетической? Как не заблудиться в многообразии идеологий, мод, учений и интеллектуальных поветрий? Как ни парадоксально это может звучать, но, чтобы уменьшить риск от чтения, стоит читать больше и — больше читать лучших! Как и следовало ожидать, Честертон до этого додумался раньше меня: «Главная польза от чтения великих писателей не имеет отношения к литературе, она не связана ни с великолепием стиля, ни даже с воспитанием наших чувств. Читать хорошие книги полезно потому, что они не дают нам стать „истинно современными людьми“. Становясь „современными“, мы приковываем себя к последнему предрассудку; так, потратив последние деньги на модную шляпу, мы обрекаем себя на старомодность. Дорога столетий усеяна трупами „истинно современных людей“. А литература — вечная, классическая литература — непрерывно напоминает нам о немодных истинах, уравновешивающих те новые взгляды, которым мы могли бы поддаться».
Действительно, чтобы уберечься от информационного пленения, нужно вырабатывать информационный, вкусовой и мировоззренческий иммунитет. Знакомство с многообразием тех идей, что уже были под луной, поможет избежать односторонности, даст возможность сравнения и выбора: «Еретик тот, кто любит свою истину больше, чем Истину. Он предпочитает полуправду, которую отыскал сам, правде, которую отыскали люди, он ни за что не хочет понять, что его драгоценный парадокс связан с дюжинами общих мест и только все они, вместе, составляют мудрость мира... Все думают, что они открыли что-то новое. На самом же деле нова не сама идея, а полное отсутствие других, уравновешивающих её идей... Не надо думать, что та или иная мысль не приходила великим в голову: она приходила, и находила там много лучших мыслей, готовых выбить из неё дурь».
Так, неумеренным поборникам демократии можно сделать трезвое замечание: «Демократия означает правление необразованных, аристократия — правление плохо образованных». И наоборот, тем, кто одержим идеей монархии до такой степени, что идеализирует и даже «канонизирует» эту форму государственного устройства, неплохо было бы напомнить слова К. С. Льюиса: «Я не думаю, что Бог создал демократическим мир. Он поставил родителей над ребёнком, мужа — над женой, учёного — над невеждой, человека — над животным. Если бы человек не пал, патриархальное единовластие было бы и впрямь лучше всего. Но мы грешны, и поэтому ...„всякая власть развращает, абсолютная власть развращает абсолютно“. Лекарство от этого одно — не допускать абсолютной власти, заменяя её фикцией равенства».
Совершенно иной могла бы стать история ХХ века, если бы в его первые десятилетия тогдашние газетчики несли в массы противоядие: «Всякий знает, что Ницше проповедовал учение, которое и сам он, и все его последователи считали истинным переворотом. Он утверждал, что привычная мораль альтруизма выдумана слабыми, чтобы помешать сильным взять над ними власть....Но откройте последний акт „Ричарда III“, и вы найдёте не только всё ницшеанство — вы найдёте и самые термины Ницше. Ричард-горбун говорит вельможам:
Что совесть? Измышленье слабых духом,Чтоб сильных обуздать и обессилить.
Шекспир не только додумался до ницшеанского права сильных — он знал ему цену и место. А место ему — в устах полоумного калеки накануне поражения. Ненавидеть слабых может только угрюмый, тщеславный и очень больной человек — такой, как Ричард или Ницше».
Сейчас мы все с болью наблюдаем, как наше общество заражено вирусом ненависти, как люди, ещё совсем недавно мирно жившие бок о бок в нашей стране, легко подхватили этот вирус. Но как бы хотелось, чтобы в конце концов мы «пришли в себя», как блудный сын из евангельской притчи. Ведь, как справедливо напоминает уже многократно цитированный мной Г. К. Честертон, «Библия учит нас любить ближних, она также учит нас любить врагов; может быть, потому, что это обычно одни и те же люди»!
otrok-ua.ru
Встреча: Журнал «Отрок.ua»
Ранним утром первого числа зимнего месяца адара на ступенях недавно отстроенного царём Иродом великолепного Иерусалимского храма, тяжело привалившись к колонне в греческом стиле, сидел дряхлый старик, на которого давно уже никто здесь не обращал внимания.
Рядом сновали люди, несли в мешках голубей, вели на верёвках блеющих тэлаим — ягнят — и покорных, со слезящимися глазами, быков. Людской поток разбивался о расставленные без всякого порядка столы менял, громко зазывавших своих клиентов и привычно ругавшихся с конкурентами. Время от времени тёплый ветер приносил дым и запах жареного мяса, палёной шерсти и перьев, долетавших со стороны огромного жертвенника, который стоял во внутреннем дворе. Под ним ревело, никогда не угасая, огненное пламя.
Старик сидел с закрытыми глазами, неподвижно, и лишь озорной ветер в ожидании скорого весёлого праздника Пурим играл остатками волос на потемневшем от солнца черепе. Старик устал. И с закрытыми глазами сидел не только потому, что, помутнённые катарактой, они почти ничего не видели. Ему почти не нужно было зрение как таковое. Всё, на что обращался его взор, было настолько хорошо ему знакомо, в таких подробностях запечатлелось в голове, что видеть ещё раз уже не было никакой необходимости.
Вот зазвенели монеты где-то справа, и он, не открывая глаз, знал и внутренним взором видел, что меняле Ицхаку сегодня выпала большая прибыль, и видел выражение его лица и немного дрожащие руки, когда он складывал монеты в мешочки. Точно такое же выражение лица было и у отца Ицхака, и так же чуть дрожали руки у его деда и прадеда. И прапрадеда... Истину говорят: недолго будут у него в памяти дни жизни его; потому Бог и вознаграждает его радостью сердца. Суета сует — бесконечная суета. Из года в год.
Фраза из Экклезиаста заставила старика немного шевельнуть пальцами правой руки. Слегка дрогнули и глаза за пергаментом век. Мысль унеслась сквозь время назад. На десятки лет. Потом на сотни. В памяти вспыхнули лица родных, друзей, врагов. Как молоды были они, как яростно искали истину. Спорили до хрипоты, до поздней ночи, рыскали в поисках древних свитков Богодухновенного Писания. Переводили на греческий.
Сейчас говорят, что это Птолемей-царь захотел иметь греческий перевод Торы в своей библиотеке. Как дети, честное слово. Птолемей... Что есть Птолемей, когда сам Александр приходил поклониться Богу Авраама, Исаака, Иакова. А греческий язык уже тогда был языком всей ойкумены. Перевод Писаний был лишь вопросом времени.
Мессия. Все они ждали и ждут Мессию. Потому и спорили до хрипоты и потому так жадно вчитывались в ветхие рукописи. Больше всего в Исайю — пророка пророков. Но, Элохи, как же порой трудно его понять! Старик вспомнил, сколько людей споткнулось и спотыкается об Исайеву «алма»: «се Дева во чреве приимет и родит...». Споткнулся и он. Некоторые пошли лёгким путём и решили, что там была ошибка. Перевели «Деву» как «молодую женщину» и связали эти слова с Езекией. А ведь нельзя было этого делать. Слишком велика цена: Господь через пророка предупредил о спасении народа Своего, а народ не захотел понять предупреждения свыше. А значит — не захочет принимать и само спасение. И вообще, в чём оно — спасение, и как оно будет?
Старику тогда объяснение собратьев показалось недостаточным. Всё вроде бы логично, но что-то мешало принять его целиком и полностью. Тогда он и понял, что постичь всё умом невозможно. И решил ждать. Время — самый мудрый учитель и самый убедительный чудотворец.
Кто же знал, что ждать придётся так долго! Он ждал, а вокруг уходили один за другим родные, друзья, враги. И незаметно старик остался один. И даже не заметил, как стал стариком. А потом не заметил и того, что забыл о том, что он не всегда был стариком. И очень скоро настало время, когда открывать глаза перестало быть необходимостью.
Давно уже никто не называл его по имени: старик и старик, ошибиться невозможно, потому что старее человека в Ерушалаиме просто не было. Лишь немногие знали его имя. И одна из этих немногих, шурша туникой и плащом, подходила сейчас к нему.
— Здравствуй, Симеон! Ламма ягон лах? Почему печален ты?
— Здравствуй, Анна. С чего ты взяла, что я печален? Ми хиггид лах? Кто сказал тебе? — слова, как и зрение, давались с трудом, одышка была тут как тут.
— Забыл, кто я? — Анна улыбнулась, и Симеон почти увидел её улыбку. Хорошая женщина эта Анна. Дар Бога не считает личной заслугой, а к себе относится немного с юмором.
Анна подошла совсем близко и вдруг, наклонившись к самому его уху, прошептала:
— Он придёт сегодня.
Пергамент век взлетел вверх, мир сквозь пелену катаракты слегка закружился.
— Кто, Анна? Кто придёт?
— Тот, Кого ты столько лет ждёшь. Идущий нам навстречу.
Но он уже и сам знал. Потому что видел то, что пока не мог видеть никто из находящихся в храме. По просёлочной дороге шёл немолодой уже мужчина и вёл под уздцы ослика, на котором сидела женщина с новорождённым ребёнком. Только вот... Это была не женщина, а Дева. Дева такой невиданной прежде чистоты, что от Неё смог родиться Тот, Кто вышел к людям.
Симеон встал и, как корабль, поплыл ко входу в храм сквозь поток людей и животных. Он шёл, и взгляд его был устремлён одновременно в прошлое и будущее, которые постепенно исчезали, истончались и не имели уже никакого значения. Потому что впереди была Вечность. И ветхий старик торопился к ней навстречу. Рядом семенила Анна...
otrok-ua.ru
